Золотое сердце

7

Ветры дули со снежных вершин гор и покрывали рябью травы на пастбище.

— Куртка не нужна? — спросил Алан Джо.

Прошло больше недели, и Джо чувствовал себя вполне сносно, только ребра давали себя знать при каждом неловком движении. Алан старался делать всю работу сам и отказывался от помощи Джо, жалея старика.

— Я в порядке, парень, — возражал Джо. — Бриз меня не переохладит. — Он так и не вспомнил, что случилось в ту ночь, когда его избили.

— Ты просто чертовски выносливая старая птица, Джо. Твердоголовая к тому же. — Он взглянул на линию деревьев. Каждый вечер в этот час они поджидали мустангов.

— Ты думал о посещении святого человека? — внезапно спросил Джо.

Алан помедлил, не желая признаваться, что думал об этом. Все дело в том, что, чем дольше он оставался здесь, тем меньше ему хотелось уезжать. Даже главная цель его пребывания — познакомиться с братом, отодвинулась на второй план.

— Почему это так тебя интересует, старик?

Джо смотрел мимо Алана куда-то за лес и горы, словно мог видеть там что-то.

— Ты судьбой предназначен стать святым человеком.

Странно, его дед говорил ему то же самое.

— Святой человек необязательно хороший человек, — продолжал Джо. — У него нет определенных правил, которым он должен следовать, или образа жизни, которого он должен придерживаться. Он обычный человек, живущий обычной жизнью.

— Тогда почему…

— Послушай, — прервал его Джо. — Святой человек — особый только потому, что в нем есть сила. В тебе она есть. Я ее ощущаю в воздухе вокруг тебя. Уверен, другие скажут тебе то же самое.

Алан не мог отрицать этого, но от такого разговора ему становилось не по себе. Какая еще сила? Что Джо подразумевает под этим?

— Ты видишь, как растет трава, видишь эти высокие деревья? Каждая вещь должна быть самой собой. Должна реализоваться. Ты не реализовал себя, Железное Сердце. И ты сам это знаешь.

Алан не успел ответить, как почувствовал ногами отзвук мчащихся копыт.

— Они приближаются, — сказал он Джо, прислушиваясь.

Восемь лошадей вылетели из леса на полном галопе на неогороженную часть луговины и, сделав полукруг, остановились.

Алан тихо пощелкал языком, и уши чалого мустанга встали торчком. Началась игра. И человек, и конь наслаждались ею одинаково, но на этот раз Алан изменил немного правила: он не стал ждать, когда конь приблизится к нему, а сам пошел ему навстречу.

Жеребец фыркнул и привстал на дыбы, как бы предостерегая. Алан остановился и опять тихо пощелкал языком.

— Ну, мальчик, ты же знаешь, я не сделаю тебе больно. Иди ко мне…

Давно заученные звуки срывались с его языка. И мало-помалу чалый, пофыркивая, подходил к нему.

Человек казался ему неотразимым соблазном. Через несколько минут жеребец остановился прямо перед Аланом и, опустив голову, подставился его ласковым рукам.

Внезапно резкий пронзительный свист нарушил тишину. Жеребец фыркнул, отдернулся и увлек кобыл в лес.

Разъяренный Алан повернулся и встретился взглядом с парой темных глаз.

— Джефри? — испуганный вопль Элис не произвел впечатления на ее братца.

Одетый в черную кожу парень смотрел на него с негодованием и гневом, свойственными лишь шестнадцатилетним мальчишкам, но тревога промелькнула в глазах, когда высокий, крепкого сложения мужчина подступил к нему на пару шагов.

— Зачем ты это сделал? — спросил Алан обманчиво тихим голосом.

Джефри пожал плечами.

— Черт, у вас был такой вид, словно вы собрались потрах…

Он не успел произнести это слово, как Алан схватил его за кожаную куртку и приподнял.

— Давай-ка договоримся сразу, парень, — негромко начал Алан. — Ты всего лишь маленький панк, и пока не покажешь себя мужчиной, никто здесь не потерпит твоих шуточек. Только попробуй расстроить свою сестру или деда, и мы потолкуем за конюшней. И, кстати, очисть свой язык от грязи.

Алан выпустил Джефри и, протянув ему раскрытую ладонь, спокойно произнес:

— С этим покончено. Меня зовут Алан Железное Сердце.

Мгновение казалось, что Джефри проигнорирует протянутую ему руку. Элис разрывало противоречивое чувство: имел ли право Алан поступать так и понимание, что ее братец заслужил такое обращение и даже нуждался в нем.

Джефри наконец пожал протянутую ему руку.

— Рад познакомиться, сынок, — проговорил Алан, словно ничего и не случилось. Прикоснувшись пальцем к шляпе, он поприветствовал Элис, кивнул Джо и зашагал к своему грузовичку. — Вернусь поздно, — бросил он через плечо. — Не ждите меня к обеду.

Пора убираться отсюда, думал он. Слишком уж уютно тут становится. И какое ему дело до того, что происходит с Джефри Олвином? Почему он должен воспитывать этого парня? В конце концов пацан не его забота.

Вот Элис, да, это проблема. Эта женщина являлась для него живым, дышащим соблазном. Он, конечно, мог разрядиться в городке, если только опустится до этого.

Около двух ночи Элис, поняв, что не заснет, натянула на себя джинсы, свитер и, прихватив ботинки, на цыпочках спустилась по лестнице. Слава богу, на работу ей не с утра. Она пожалела, что не было луны — тогда она смогла бы прогуляться, а так ей остается только впитывать запахи и звуки ночи.

Алан еще не вернулся, и она решила, что не ляжет спать до его возвращения. Он ушел, бросив все дела на нее и Джефри, а это совсем на него не похоже. За последние две недели она убедилась, что Алан человек ответственный, не из тех, кто перекладывает на других свою работу.

Что-то его беспокоило, но не Джефри, хотя его и разозлило поведение мальчишки. Как же ей хотелось сделать что-нибудь, чтобы он снова прикасался к ней, целовал и обнимал ее. Она жаждала его объятий до такой степени, что испытывала боль внутри на протяжении всего дня. Эта боль была настолько сильной, что она хотела, чтобы это наконец случилось, и неважно, что он все равно уедет. Но почему он должен желать ее? Томас был так напуган перспективой лечь с ней в постель, что сбежал аж в Денвер. Может, и Алан удержался в последнюю секунду не из чистого благородства? Может, и на него она произвела отталкивающее впечатление?

Элис уселась на крыльце ковбойского дома, решив дождаться его возвращения и убедиться, что с ним все в порядке.

Послышалось урчание его грузовичка. Если бы она успела сбежать, он никогда бы не узнал, что она поджидала его, но что-то заставило ее остаться, словно пригвоздив к крыльцу.

Если она поймет, что он пьян и благоухает женщиной, она почувствует такое отвращение к нему, что уже не захочет, чтобы он прикасался к ней. Мужчины в таком состоянии всегда вызывали у нее омерзение.

А если нет…

Грузовичок въехал во двор, и его фары осветили ее. Алан медленно остановился и, оставив двигатель работать, уставился на сидевшую на крыльце Элис. Она выглядела печальной и немного испуганной.

Если бы у меня была хотя бы капля здравого смысла, сказал он себе, я бы развернулся и поехал обратно в город. Но у него явно не хватало здравого смысла, ибо он выключил фары и выбрался из машины.

Она не шевельнулась.

— Что-нибудь не так? — спросил он, приблизившись.

— Просто не могла заснуть.

А он не пьян, подумала она.

— Сожалею, что уехал внезапно и оставил на вас столько дел.

Поколебавшись, он присел на ступеньку рядом с ней.

— Джефри помог мне. Для этого он и вернулся. Он ухитрился убедить Роджера, что хочет помочь мне по дому.

— А тут я. Поэтому неудивительно, что он так рассвирепел. Может, мне лучше уехать.

Он думал об этом весь вечер, но так и не решил ничего.

— Нет, — поспешно возразила Элис. — Если ты сам, конечно, не хочешь этого. Никто не будет потакать Джефри. Ему пора научиться приспосабливаться к людям.

Алан кивнул.

— Рано или поздно все проходят через это. Я сожалею, что бросил все на твои плечи. Обычно я так не поступаю.

— Я знаю.

Убежденность в ее голосе заставила его пристально всмотреться в нее. Ее вера в него была равносильна теплому прикосновению.

— Спасибо.

— За две недели я кое-что узнала о тебе. Ты честен, благороден и не оставляешь работу не сделанной.

— Настоящий бойскаут, а?

— Ну не совсем, — она улыбнулась.

— Приятно слышать, мужчине нравится считать себя хоть немного проказником.

Ему захотелось запустить руку в копну ее волос, привлечь к себе так, чтобы их губы соединились, чтобы ее маленькие груди прижались к его груди. Трижды за сегодняшнюю ночь он отсылал приглянувшуюся ему женщину только потому, что в нем никто не мог пробудить интерес, кроме Элис. Не пора ли ему сниматься с якоря?

— Почему ты сидишь здесь, Элис Олвин?

— Я беспокоилась о тебе.

— Спасибо, — тихо сказал он.

Боже, уже столько лет никто не беспокоился о нем. Никто не ждал его, никого даже не интересовало, где он и что с ним. Просто иногда ему необходимо побыть одному.

Элис прикусила губу, не желая давить на него, но все же уступила своей озабоченности.

— Знаешь, иногда у меня создается впечатление, что ты живешь с какой-то сильной болью.

У Алана замерло сердце. Какое-то время он даже не дышал. Всю жизнь он сам зализывал свои раны. Никто не хотел ничего знать, ничего слышать. Даже дядя, очень внимательный к нему, молчал в таких случаях. Он давал Алану лишь время справиться со своей болью. Как и подобает мужчине.

На протяжении всей его жизни никто ни разу не захотел выслушать его, разделить с ним его боль. Он даже не знал, мог ли он говорить о ней.

— Меня это, конечно, не касается, Алан. — Она прикоснулась к его плечу. — Просто я волнуюсь.

— Я видел, как он умирает, — слова как бы сами вырвались у Алана. Он согнулся, и его голова опустилась ниже колен.

Поколебавшись секунду, Элис обняла его за плечи.

— До сих пор эта страшная картина стоит перед глазами, — еле слышно прошептал он, пытаясь не дать боли вырваться наружу. — Извини, при этих воспоминаниях у меня возникает такое чувство, будто я сам падаю.

— Ты падал? — взволнованно спросила Элис.

— Понимаешь, монтажники работают парами, — вдруг заговорил он. — Совершенно необходимо чувствовать партнера, понимать его с полуслова, знать, что он сделает в каждом конкретном случае. Ведь ты доверяешь ему свою жизнь. Поэтому очень важно найти надежного партнера. С Хейлом мы работали вместе не один год. Мы были… близки. Действительно близки. В октябре Хейл упал с семидесятого этажа…

— О боже! — Она накрыла его руку своей ладонью.

— Я видел, я буквально чувствовал, как он умирает, Элис. Никто этому не поверит, но я именно чувствовал. И ничего не мог сделать, продолжая висеть на колонне.

— Я верю тебе, Алан, верю.

Он вдруг повернулся к ней и заключил ее в объятия. Прижав к груди, он держался за нее как за страховочный трос. В нем образовалась пустота в том месте, которое раньше заполнял Хейл. Со смертью друга кто-то словно вырвал что-то с корнями из его души, оставив кровоточащую рану.

Они с Хейлом работали вместе, вместе рыбачили, охотились, развлекались. Даже женитьба Хейла не встала между ними. Они всюду брали Николь с собой, и она была в восторге.

— А что стало с Николь? — тихо спросила Элис.

Только услышав ее голос, он сообразил, что говорит вслух.

— Она сказала, что не хочет меня видеть, поскольку я постоянно напоминаю ей о Хейле.

Сердце ее сжалось от боли. Она вдруг вспомнила, каким увидела его в первый раз, стоящим в окружении мужиков, намеревавшихся отделать его как следует лишь за то, что он имел наглость зайти в бар и заказать себе сандвич, забыв о цвете своей кожи. В этот момент Элис поняла, что он уже в ее сердце. Но как ему сказать об этом? — размышляла она, испытывая боль за них обоих. Он просто станет на дыбы как строптивый мустанг и ускачет в леса, считая себя свободным. Он опять назовется перекати-полем v заявит, что не верит в любовь.

Элис не могла сказать об этом, только еще сильнее прижала его к себе.

Он попытался высвободиться, и она тут же отпустила его. Нельзя удержать насильно дикое существо. Оно само должно пожелать, чтобы его держали.

— Извини, Элис, — сказал он некоторое время спустя. — Я не собирался взваливать все это на тебя.

— Для этого и нужны друзья.

— У тебя своих проблем хватает. Один Джефри чего стоит, разве не так?

— Да уж, — с готовностью согласилась она, чтобы сменить тему.

— А что с ним в самом деле такое?

— Трудно сказать. Он был маленьким, когда мы потеряли родителей, но трудным он стал лишь в последние два года. Я пыталась говорить с ним, умоляла учителей проявить терпение, но ничего не помогло. Тэт не хотел отпускать его домой.

— Почему?

— Он не верит, что Джефри изменится к лучшему, говорит, что сейчас он просто напуган, но не настолько, чтобы исправиться. Откровенно, Алан, любой бы испугался, если бы его приподняли одной рукой, как ты это сделал с Джефри. Боже, я глазам своим не поверила.

Он хмыкнул и напряг мышцы руки.

— Эти руки передвинули не одну тонну стали, и Джефри для них лишь пылинка.

Она потрогала его бицепсы через ткань рубашки.

— Твердые, — одобрительно подтвердила она, — как сталь.

Он расслабил мускулы, и она поспешно убрала руку, подумав, что дружеский жест может перерасти в нечто совершенно иное. Как бы она ни желала его, у нее не было уверенности, что ей следует сделать следующий шаг.

— Поздно, — сказала она, напоминая себе, что ей давно пора в постель.

Вовсе ни к чему сидеть здесь с ним. Как бы он чего не подумал.

Ниточка ее мыслей прервалась, когда он неожиданно взял ее руку. Прикосновение было теплым и дружеским. Она могла поклясться, что он не осознает, что делает, но сама-то она остро чувствовала жар его сухих мозолистых ладоней.

— Посиди еще немного, — тихо попросил он.

— Хорошо.

— Ты не сказала, Элис, почему ты не откровенна со мной.

Она замерла и попыталась высвободить руку, но он не дал. Память о Томасе всякий раз словно швыряла ее в ледяную воду.

— Ну же, мышка. Я раскрыл перед тобой душу. Теперь твоя очередь.

— Мы вроде так не договаривались.

— Но я хотел узнать это, как только познакомился с тобой.

Продолжая держать ее ладонь одной рукой, он пальцами другой дотронулся до ее щеки. Это нежное прикосновение заставило сжаться сердце Элис.

— Кто-то причинил тебе боль, — произнес он. — Кто-то ранил тебя, и теперь ты стараешься скрыться за своим полицейским мундиром, дробовиком и зеркальными очками.

— Алан…

— Ш-ш-ш, мышка, — мягко произнес он. — Я нахожусь здесь двенадцать дней и убедился, что Элис Олвин с ранчо «Долина» это не та Элис Олвин, которую все знают. Когда ты выезжаешь отсюда, ты словно надеваешь броню. Может, я не прав?

Он уедет, напомнила она себе в который уже раз. В какой-то момент ему наскучит жизнь на ранчо, и он вернется на строительство небоскребов.

— Почему ты называешь меня мышкой?

Он усмехнулся.

— Уходишь от темы, мышка? Я называю тебя так потому, что ты напоминаешь мне нечто очень маленькое, очень мягкое и теплое. — Он помедлил и, решив, что Элис не поймет его, продолжил: — Когда я жил в приюте, там обитала маленькая, коричневая мышка, появлявшаяся по ночам в нашей спальне. Мне потребовалась масса времени и куча хлебных крошек, чтобы приучить ее взбираться на мое колено, когда я сидел на полу. Иногда она даже позволяла трогать себя. Эта маленькая коричневая мышка — самое доброе мое воспоминание о тех годах… Так кто все-таки причинил тебе боль, мышка?

Он не отстанет, подумала она. Может, это и справедливо. Просто уж очень унизительно вспоминать об этом, тем более рассказывать. И хотя она убеждена, что не сделала ничего плохого и что стыдно должно быть Томасу, но его предательство больно ударило по ее самолюбию. Какая женщина признается в том, что ее жених в панике сбежал в самый последний момент.

Она вздохнула, и Алан сочувственно обнял ее за плечи.

— Так что же случилось?

— Да ну, в сущности, глупая история, — выдавила она дрожащим шепотом. — В старших классах школы я встречалась с одним парнем.

Он чуть сильнее сжал ее, как бы побуждая продолжать.

— Мы были неразлучны. Все считали, что мы поженимся. Мои и его родные, наши друзья. Еще до окончания школы мы назначили дату свадьбы.

— Не слишком ли молоды вы были?

Элис пожала плечами.

— В этих местах считается вполне нормальным, ведь это ничего не меняет в жизни молодых, все предопределено, их удел — работа на ранчо, им некуда больше податься.

— Да, пожалуй.

— Впрочем, времена меняются. Теперь немногие женятся в таком юном возрасте, как это было десять лет назад. Гораздо больше молодежи продолжает учебу в колледже и не спешит обзаводиться семьей.

Она опять попыталась сменить тему, но он не позволил ей.

— И что же случилось?

— Свадьбу назначили на день моего рождения. Его родители подготовили большое торжество. Были приглашены все жители округа и кое-кто даже из Ларами и Чейенны. Церковь не вместила бы всех, поэтому многие были приглашены только на прием на ранчо Уоллесов.

— Уж не о Дрейке ли Уоллесе ты говоришь?

Она покачала головой.

— О его младшем брате Томасе. — При одном упоминании его имени ее передернуло. — Я не принимала участия в приготовлениях, чувствовала себя как кукла, всем командовала миссис Уоллес. Я даже не смела высказать свое мнение относительно свадебного платья. Она свозила меня в Ларами и сама выбрала его для меня. Иногда я думаю…

— Что ты думаешь, мышка? — мягко спросил он.

— Что Томас не испугался бы так, если бы его мать не взяла все в свои руки. Мы даже ни разу не остались с ним наедине со дня окончания школы до дня свадьбы. Вокруг нас всегда кто-то крутился.

— А ты сама не испугалась?

— Немного. Утром в день свадьбы меня вырвало. — Она почувствовала, что краснеет, и отвернулась, забыв, что они едва могли различить друг друга в темноте. — Извини, тебе это необязательно знать.

Он усмехнулся.

— Это как бы дополняет картину, Элис. У меня все сжимается внутри от сочувствия. Итак, это было утро твоего восемнадцатилетия, верно?

— Да, — подтвердила она. — В то утро отец дал мне кулон матери — золотую цепочку с крошечным бриллиантом. Я почувствовала себя вполне взрослой, чтобы надеть его. — Она вздохнула и прислонилась к нему. — Короче говоря, я нарядилась и поехала в церковь. Людей в ней набилось столько, что она, казалось, не выдержит. Но Томас так и не появился там.

— Совсем? — Он обнял ее и крепко прижал к себе. — Что было дальше?

— Он струсил. Поначалу мы этого не поняли. Все испугались, решив, что с ним что-то случилось. Я выплакала, наверное, море слез. Тэт разослал помощников во все концы. Ей-богу, мы ожидали, что найдут его труп…

— Могу себе вообразить.

Он представил себе, каково ей тогда было.

Элис глубоко вздохнула и продолжала:

— Он позвонил около полуночи и сообщил Дрейку, что находится в Денвере, не собирается возвращаться и жениться на мне, даже если бы я была единственной женщиной на свете.

— И Дрейк передал тебе эти слова?

— Нет. К тому времени мы все собрались в кабинете Дрейка — мистер и миссис Уоллес, Дрейк, мой отец и священник. Ждали новостей от шерифа. Когда позвонил Томас, Дрейк переключил телефон на громкую связь. При первых словах Томаса Дрейк отключил громкоговоритель, но я успела услышать достаточно. Боль от этого стала еще сильнее. Я чувствовала себя оскорбленной, — прошептала она, — мне хотелось умереть. Все кругом проявляли ко мне доброту и сострадание. Дрейк предложил мне встречаться с ним… Думаю, он женился бы на мне сразу, если бы я только пожелала. Его родители были ко мне удивительно внимательны. Но еще долгие месяцы все разговоры прекращались при моем появлении. А я чувствовала… я чувствовала себя…

— Изнасилованной? Раненой? Душевно оскверненной?

Алану захотелось открутить башку этому Томасу.

Она прислонилась головой к его плечу, и он баюкал ее.

— Вот и все, если не считать мелочей. Долгое время я скрывалась здесь на ранчо. Потом умер отец, и мне пришлось пойти работать, чтобы сохранить ранчо. Тэт взял меня к себе.

Теперь все стало на свои места. Она была публично оскорблена. Отсюда и ее манера держаться — независимо и неприступно.

Какая-то удивительная нежность пробудилась в нем, желание приласкать ее. Ему так хотелось облегчить ее боль, утешить, но он не знал, как это сделать. Поступок Томаса нанес ей глубокую рану, тем более что во всем случившемся он обвинил ее.

— Сукин сын, он даже не понял, от чего отказался, — резко сказал Алан.

— А ты милый, — улыбнулась она, прижимаясь к его плечу.

— Это я-то?

То, что она рассказала ему о Томасе, как бы сняло тяжесть с ее плеч, и она уже не чувствовала себя такой униженной.

— Поздно уже, пора спать, — проговорила Элис, хотя ей так хотелось остаться. Однако на протяжении всей недели, прошедшей после той ночи на кухне, он явно избегал даже прикасаться к ней.

— Нет, — он с силой сжал ее, не давая уйти. Он уже полчаса держал в объятиях эту женщину, и сейчас в нем заговорило его истосковавшееся голодное естество. — Нет, Элис, останься, пожалуйста.