Золотой след (легенды, сказки)

МАРФИНЫ РУКИ

Много раз слыхал я от земляков о золотых Марфиных руках, что жила, мол, в Забаре при наших прадедах первая по всем временам ткачиха, кружевница, вышивальщица и многих других дел мастерица по имени Марфа, по прозвищу Кольчуга, и что с той поры, как Марфа, по прозвищу Кольчуга, и что с той поры, как Марфа померла, и по сей день повелось в Забаре говорить про каждую лучшую рукодельницу, что у неё золотые Марфины руки.

Признаться, я так бы никогда и не узнал доподлинно всю необыкновенную историю жизни и смерти Марфы Кольчуги, если б однажды не заинтересовался сказочной красоты узорами на самотканых рушниках Дарьи Васильевны. Вопрос за вопросом, и рассказала мне моя хозяйка, почему в Забаре так много хороших рукодельниц, откуда все пошло. Оказалось — от Марфы Кольчуги. Потом я с другими забарскими женщинами разговаривал, и когда все узнал и все понял, сам стал людям рассказывать эту простую и прекрасную, как песня, историю.

Дед у Марфы был мастером на все руки и наладил для внучки такой станок, что и поныне похожего в деревнях не сыщешь. А прясть да ткать и всякому рукоделию научила Марфу её бабка — тоже, говорят, великая мастерица. Отец же у Марфы был кузнецом и прославился тем, что лучше всех в округе ковал кольчуги, с заказами к нему приезжали военачальники из самой столицы. Оттого будто и прозвище у Марфы — Кольчуга. Так ли, нет — доказать нынче трудно, но, по всей видимости — похоже все на правду.

Марфа рано овдовела: забрали мужа на войну, и там в каких-то горах он сорвался будто в пропасть. Потом Марфа часто вышивала на рушниках летящего в пропасть солдата. Дарья Васильевна в детстве сама видала эти Марфины рушники.

Жила Марфа первое время небогато, козу имела, поросенка и малость кур. Растила дочку и рукодельничала. Постепенно от села к селу пошла слава про золотые Марфины руки. И, конечно, сразу объявились заказчики. Именитые купцы с женами стали появляться в Забаре.

В скором времени стряслась беда. Дочка у Марфы захворала грудной жабой, и сколько забарские знахари и климовские лекари ни старались вылечить девчонку — болезнь не отступала. Тогда Марфа по совету стариков решила обратиться к самому царю.

Неделю, а может, и две, а может, и того больше — кто теперь уж знает и днями, и ночами сидела Марфа за станком, ткала в подарок царю полотно неслыханной красоты. Цветы — как лазурь небесная. Золотые нити на нем — что лучи майского солнца, и свет от них будто сквозь облако проходит, будто колышется. А по краям цветы, прямо-таки не сотканы они, не разрисованы, а живые, и ветерок по ним гуляет — глаз не оторвешь.

В ту пору один добрый человек собрался в столицу ехать по своим делам и вызвался Марфин подарок с письмом отвезти и передать, по возможности, самому царю.

В письме Марфа просила разрешения больную дочь царскому лекарю показать да заодно сообщить — ежели царю подарок понравится, то она ещё такое полотно соткет в благодарность за великую милость.

Месяца не прошло, вернулся добрый человек из столицы, царский ответ привез.

Поблагодарил государь Марфу за подарок и велел второе такое полотно соткать по просьбе самой царицы, а лекаря дал слово к концу лета в Забару прислать. Приписал еще, чтобы за дочку свою не тревожилась, к зиме, дескать, будет здорова.

Обрадовалась Марфа. Стала она для царицы подарок готовить и лекаря ждать.

Но вот и лето прошло, и подарок неслыханной красоты был готов, а там и зима наступила, — лекарь все не приезжал.

Истерзала грудная жаба девчонку до того, что слегла бедняжка в постель. Но Марфа все крепилась, все ждала царского исцелителя.

Тут снова добрый человек собрался в столицу по своим торговым делам, и пообещал он Марфе при содействии своих знакомых напомнить государю про лекаря.

Уехал человек. На сей раз долго в столице не был, но вернулся с печальными новостями. Государь — в заморском путешествии. Разъезжает по разным странам, визиты наносит, подарки раздаривает. И, говорят, подарил он Марфино полотно самому грозному королю в Европе — Прусскому, и что тот король не может наглядеться на подарок, будто бы даже не поверил, что сие творение рук человеческих.

Ну, а про лекаря, сказал добрый человек, никакого распоряжения в столице не имеется, и никто Марфиному горю не поможет, пока царь не возвратится.

Проводила Марфа гостя, опустилась на колени перед иконой. Всю ночь взывала к господу внять её молитве.

Наутро дочь померла. Прибежали соседки. Печальная весть разнеслась по селу. Все забарцы пришли к Марфиному дому и стояли долго с молчаливым сочувствием.

Марфино сердце было и в горе великом и в гневе. Приказала она соседкам покрыть тело дочери в гробу тем самым платком необыкновенной красоты, который соткан для царицы.

Так и схоронили девочку. Три дня Марфа сидела одна, запершись в избе, свет белый был ей не мил. А на четвертый день забарцы увидели, что Марфина изба стоит заколоченная, а хозяйки нет нигде.

Ушла Марфа. С легкой котомкой за плечами, в лаптях, оставив все свое добро в Забаре. Она не знала, куда приведет её дорога. Может, туда, где суждено ей умереть, а может, в белокаменную столицу, в Кремль. Плюнет она тогда царю-батюшке в лицо, коли он выйдет к ней.

Под вечер, увидев вдали лес, Марфа вспомнила про Шмеля. Надо, мол, на прощанье зайти к старцу. Дурного ничего он не сделает, а мудрый совет дать может.

Марфа не знала пути к лесному домику. Но говорили ей бабки: «В лесу завсегда иди, куда ноги ведут, коли смысл в твоем деле есть, нужная тропинка отыщется».

Шмель, встретив Марфу, не стал с ней разговаривать. Видя измученный вид забарской рукодельницы, накормил её и отправил на сеновал спать. А рано утром разбудил и позвал в избу. Усадил за стол чай с ним пить и велел рассказывать.

Но Марфа больше плакала, чем рассказывала. А мудрец слез не любил. Он встал из-за стола и сказал:

— Помоги, Марфа, мне дрова пилить. На зиму запасаюсь.

И они пошли в сарай и пилили там дрова до обеда. В обед Шмель вновь попросил Марфу рассказывать.

На этот раз Марфа, сдержав слезы, о всех своих бедах поведала старцу.

— Ну вот, видишь, — ответил Шмель, выслушав Марфу. — Что как ни работа возвращает нам силы и умение владеть собой? Тебе ли, труженице, пояснять это?

Марфа молчала, ждала — что ещё скажет ей добрый лесной отшельник.

— Руки у тебя, Марфа, золотые, — продолжал Шмель. — Сердцем ты добрая, а разуменья у тебя, как у дитя малого.

— Что мне делать? — спросила Марфа. — Как жить?

— Трудись для тех, кто золотом тебя не осыпет, на похвалу особенно не расщедрится, но зато в беде тебя одну не оставит, с голоду умереть не даст и от своих радостей не отстранит. Ты меня поняла?

Марфа кивнула головой.

— Что ещё тебе сказать?.. Не стремись наживать добро. Страдать будешь, живя, а умрешь — проклянут те, кого невзначай обделишь. Заведи учеников. Людям принадлежит навечно лишь то, что они отдают другим.

Шмель умолк и долго сидел задумчивый. Потом встал из-за стола.

— Будь здорова, Марфа, — попрощался он. — Путь тебе добрый.

Он проводил гостью до порога, но ни слова больше не произнес. Отойдя немного, едва домик скрылся за деревьями, Марфа остановилась. Куда идти? Не знала теперь этого она, растревоженная словами Шмеля. Думала и решила дать волю ногам.

Ноги вывели её на забарскую тропинку.

Марфа вернулась. Но, однако, совсем в других заботах проходило теперь её время.

Стала она себе подбирать учениц из забарских девок и заказов уже никаких от купцов не принимала, для души рукодельничала. Да ежели кому из земляков что надо — сделает: мужикам — самотканые рубахи с золотыми кистями, рукавицы, невестам — свадебные платья, шали — и все за малую плату, лишь бы прокормиться ей.

Так вот в новых заботах, в труде потекла Марфина жизнь, день за днем, год за годом. Тяжкие думы о дочерней смерти с возрастом перешли в тихую грусть воспоминаний, а душу согревали певучие да ласковые ученицы.

Одно лишь со временем начало тревожить Марфу — не больно уж ловкие руки оказались у её девиц. Сколько ни учила их Марфа, никак они постичь науку не могли. У одной терпенья не хватает, другая узора нового не придумает, а у третьей — пальцы не гнутся как надо. Ни похвала, ни ругань делу не помогли.

А годы-то Марфины шли. Как-то сидела она за рукодельем одна, — девиц отправила по домам, — вдруг почуяла — руки устали, вроде бы чужие ей, не слушаются. И поняла тогда Марфа — старость на пороге. Рукам срок пришел. Выходило, значит, что ничему уж она скоро обучать не сможет, в праздной тоске жить придется.

Страх овладел Марфой. И тут вспомнился ей наказ: добра не копить, учеников наживать. У неё была старательная ученица — Настя, дочка зареченского бондаря. «Ей бы только руки половчее», — часто говорила Марфа соседкам про свою любимицу…

Никто не знает всех Марфиных страданий. Из рода в род в Забаре передают лишь одно: померла Марфа — ей ещё и пятидесяти годов не вышло. Она долго лежала в постели, не пила, не ела, все ждала кого-то. В тот день, когда умереть ей, прибежала Настя и показала свое рукоделие — платок неслыханной красоты, самотканый из тонкой, как паутина, пряжи. Все, кто был в избе, — не поверили глазам своим. Увидела платок Марфа, заплакала в радости и тихо сказала: «Ну вот, Настя, ты и достигла, чего я хотела. — И прикоснулась к рукам своей ученицы: — Живите, мои милые». Это были последние Марфины слова.

Померла знаменитая рукодельница, а про Настю стали говорить, что к ней перешли Марфины руки.

С той поры и прославилась Забара своими необыкновенными рушниками, платками, кружевом и пряжей. Живет эта слава поныне, и жить ей в веках, потому как золотые Марфины руки от одной мастерицы переходят к другой, им бессмертие дано.

Недаром, выходит, сказал Шмель, только то, что отдашь людям — твоим навечно и останется.