Золотой Триллиум

ГЛАВА 7

Кадия оставила гореть одну лампу. Но и в ее смутном сиянии она видела, как поблескивают подвески на одеянии, которое она бросила в ногах кровати. Эта раковина не была устлана спальными циновками, к которым привыкла девушка, а заполнена пухом, видимо камышиным. В это гнездышко, вероятно, и полагалось ложиться.

Кадия легла, заложив руки под голову, и попыталась четко представить себе то, что предстояло. Поиски вслепую, если только не удастся отыскать сведения в грудах записей, которые она мельком заметила, когда хасситти показывали ей свои хранилища.

Она никогда не заглядывала в старинные летописи, даже написанные на знакомом языке… а язык этих ей, конечно, неизвестен. Задача для Харамис!

Харамис…

Кадия прижала руки к амулету у себя на шее, забрала его в ладони и закрыла глаза, пытаясь обратить мысленную речь к сестре. Но не ощутила ни ответа, ни даже сближения… Она, правда, и не слишком надеялась на удачу.

Однако амулет вливал тепло в ее руку, и оно разливалось по ее телу, проникая в самое сердце. Кадия крепко прижала амулет к груди, больше уже не пытаясь достичь того, чего не понимала. И ее мысли обратились к саду. Утром она пойдет туда…

Она пробудилась так внезапно, словно прозвучал сигнал тревоги. Лампа еще горела — маяк во мраке. Кадия выбралась из пуховой подстилки, которая вздымалась вокруг нее, точно волны.

Перейдя через комнату, она убедилась, что даже за этот короткий срок хасситти успели заняться ее дорожной одеждой: все, что можно было вычистить, они вычистили, все, что можно было починить, — починили, и она могла надеть привычный костюм без отвращения.

Разбудивший ее призыв все еще звучал у нее в голове. Помедлив лишь для того, чтобы проверить, спит ли Джеган, она тихонько вышла из комнаты.

Внизу виднелось слабое сияние, словно там был оставлен светильник. Она спустилась по лестнице и оказалась перед массивной дверью — первой, которую увидела в городе. Но дверь открылась при первом же толчке, и Кадия вышла в ночной мрак.

Вновь она сжала амулет в руке. Он вновь засиял так же, как много лун тому назад, когда привел ее к башне Вины. Искра света внутри скользила по крохотному Черному Триллиуму, то вспыхивая, то угасая, пока Кадия осторожно поворачивала амулет то так, то эдак.

Этот подарок Вины новорожденным сестрам был создан магией Исчезнувших. И девушка верила, что тут, в самом сердце их страны, ему можно довериться. Подчиняясь внутреннему толчку, ее разбудившему, она пошла вперед сквозь ночную мглу. Но она не забывала следить за тем, что было вокруг, — схватка с хищной лианой научила ее многому.

И в темноте Кадия не сомневалась, что идет обратно тем же путем, который привел ее к хасситти, а потому не удивилась, когда подошла к первой ступеньке садовой лестницы с безмолвными и неподвижными Хранителями по сторонам.

И вот она уже между колонн смотрит вниз туда, где искорки прекрасных насекомых кружат между цветками. Спускаясь по внутренней лестнице, она наслаждалась благоуханием, которое казалось сильнее даже пряного аромата светильников хасситти. Яркая зеленовато-голубая искорка подлетела к ней и на миг-другой повисла над амулетом, который она протянула ей навстречу.

— Я пришла! — сказала Кадия вслух и встала около меча, воткнутого в землю, ни в чем не изменившегося.

Нет… перемена все-таки произошла. С того момента, как меч вернулся к ней, сослужив свою службу как часть Великой Силы, веки трех глаз оставались плотно сомкнутыми. А теперь они чуть разошлись, словно должны были вот-вот подняться.

Кадия страшилась дотронуться до меча-талисмана, хотя и знала, что выбора у нее нет. Она нагнулась и сжала руку на клинке чуть ниже рукояти. Меч словно бы сам выпрыгнул из земли в ее руку.

Бремя, которого она не ищет, но должна нести! Кадия подняла его, чтобы получше рассмотреть рукоятку. Да, веки разомкнулись. Девушка торопливо убрала меч в ножны, не желая пробудить Силу, заключенную в нем. Тут не ощущалось никакой угрозы, и ей не верилось, что где-то неподалеку затаилась опасность.

Однако она не избавилась от какого-то тревожного чувства.

Кадия вернулась к лестнице и поднялась на ступеньку, глядя, как сад затягивается туманом. Хотя была глубокая ночь, она различала кусты, деревья, цветы. И вновь, охваченная томлением, сходным с болью, она простерла обе руки ко всему, что росло тут, ко всему, что могло вырасти…

— Скажите мне… откройте, чья это воля. Один обет на меня возложила Вина. Кто теперь делает меня своим орудием?

Раздался шорох, закачались ветки, которые она различала с трудом. Искорки насекомых метнулись друг к другу, будто им что-то угрожало и они хотели быть вместе. Кадия затаила дыхание, не сомневаясь, что сейчас появится тот, кого она встретила тут тогда.

Но видела она только колеблемые ветром ветки да рой искр. Затем искры разлетелись во все стороны, каждая сама по себе, точно причина их испуга исчезла.

Кадию охватил гнев — тот гнев, который она знавала в прошлом, когда оказывалась бессильной. Словно распахнулась дверь, и все-таки в нее нельзя войти.

Кадия медленно поднялась к колоннаде. Туман как будто успел еще сгуститься. Статуи Хранителей были словно укутаны покрывалами. И все же, спускаясь, она на каждой ступеньке поворачивалась то к одной, то к другой, протягивая к ним амулет, словно его сияние могло что-то высветить в этих стражах. Один раз она шагнула к статуе справа и коснулась пальцами холодящей поверхности.

В ней проснулась уверенность, что эти статуи скрывают какую-то тайну, и она должна узнать какую. Ах, если бы она только не была такой невежественной! Глухой внутренний гнев обращался теперь на нее саму.

Вновь с мечом в ножнах Кадия вернулась по улицам безмолвного города и вновь поднялась в спальню в башне. Ей не встретился ни единый хасситти, и она решила, что у них есть какие-то помещения, где они спят. И видят сны?

Она легла в постель, извлекла меч из ножен и положила рядом с собой. Глаза на рукояти не открылись, но и не закрылись совсем. Сила, возможно, дремала, но она не покинула меча.

Если в конце ночи кому-то и снились сны, Кадия к их числу не принадлежала. Хотя она вновь взяла свой меч, почему-то в душе у нее воцарился мир. Джеган совсем оправился и разделил с ней завтрак, к молчаливому, но явному неодобрению Оллы и Рунны.

Мысли Кадии занимала библиотека — та комната, где она видела много книг и свитков.

Если она узнает побольше о прошлом, не удастся ли ей лучше разобраться в том, чего от нее требует настоящее?

— У наших Говорящих есть своя ткань времени, — заметил Джеган, когда она сказала ему, где думает начать поиски. — В некоторых селениях хранятся очень старые свитки. Но читать их, а затем толковать способны только они сами. У них эти знания от рождения. Так же как птенец, когда он достигает положенного возраста, вылетает самостоятельно, так и они читают. То, что для одних остается тайной за семью печатями, для других — хранилище знаний.

— Ну а ты, охотник? Эти записанные истории тебе ясны?

Раз у оддлингов имелся свой способ сохранять прошлое, возможно, он основывался на каком-то искусстве, которым владели их наставники — Исчезнувшие. В таком случае помощь Джегана была бы бесценной. На помощь хасситти Кадия особенно не рассчитывала, так как у нее сложилось впечатление, что они упрямо сохраняли многое им непонятное.

— Нет, Пророчица, я владею иными знаниями — о повадках животных, о растениях в болотах, о временах года. Эти знания я получил, потому что птенцом был отдан в обучение Рус-лугу, величайшему охотнику в моем селении. Кое-чему я научился от твоих соплеменников, так как жил в Цитадели и служил королю. Но древние тайны, записанные на свитках… тут не жди от меня многого.

Кадия ухватилась за последнее слово.

— Ты сказал «многого», так, значит, что-то тебе известно?

Джеган заерзал и, поспешно схватив кубок, начал пить, словно в размышлении оттягивал ответ.

— Пророчица, Говорящая моего клана всегда старалась приобрести больше знаний. Когда юношей я был болотным гонцом и искателем старинных вещей, она показала мне, чему отдавать предпочтение. Я умею распознавать некоторые древние знаки. И все.

— Но это уже кое-что, — возразила Кадия и отставила свою пустую миску, слизнув с ложки последние капли похлебки. — Я бы могла многому научиться, но мне не нравилось терять часы в спертом воздухе библиотеки, как и тратить их на вышивание красивых узоров. У Харамис была любовь к знаниям, у Анигели — ловкие пальцы, а у меня были болота.

Комната, где хранились записи, ошеломила Кадию. В первый раз она просто заглянула в нее с порога, когда хасситти водили ее по своим хранилищам. Теперь, когда она попросила проводить ее туда снова, с ней отправились трое, и двое несли светильники.

Поиски обещали быть тяжелой задачей, тем более что она не знала, что ищет. С порога светильники озарили только переднюю часть комнаты. Полки, которые увидела девушка, были завалены свитками — в футлярах и без, брошенными на милость времени, а может быть, и насекомых-точильщиков. Под полками у стен громоздились ящики, а между ними виднелись толстые книги, вроде тех, которые торговцы иногда привозили ее отцу. Он брал их охотно, хотя их содержание могло и не поддаваться прочтению. Крышки их переплетов были деревянными, и многие скреплялись металлическими застежками.

С каких начать? И что искать? Не тайны магии и заповедные предания, которые всегда влекли Харамис. А историю тех, кто написал все это. Да, магией они владели, но Кадия хотела узнать больше о них самих, о том, куда они удалились и почему. Что-то подсказывало ей, что сновидцы, предсказавшие приход Зла, были связаны с миновавшим и что настоящее порождалось прошлым.

Хасситти остановились у двери. Они сердито защебетали между собой, когда Кадия забрала у одного светильник, который отдала Джегану, а второй взяла сама. Они загородили дверь, словно чтобы помешать ей войти, но посторонились, когда она решительно шагнула внутрь.

Кадия высоко подняла светильник. Джеган отошел к ближайшей стене, и лучи его светильника упали на ящики, свитки и тусклый металл книжных застежек. Хотя света было мало, она увидела неподалеку стол, заваленный свитками в футлярах, и кресло с богатой резьбой, в завитушках которой скопилась белесая пыль.

Вот и место для работы! Кадия опустила светильник так, чтобы яснее увидеть столешницу. Прямо перед креслом свитки были отодвинуты в сторону. Блеснула металлическая трубка, поставленная в вазу. Рядом лежала полоска пергамента, теперь почти такая же темная, как поверхность стола. Видимо, того, кто сидел тут последним, внезапно оторвали от его занятий.

Кадия провела пальцем по пергаменту, на палец налипла пыль, скрывавшая какие-то знаки — волнистые линии, какие она видела на стене первого здания, в которое они вошли.

— Джеган! — подозвала она охотника. — Посмотри-ка!

Охотник нагнулся над пергаментом, а потом провел пальцем под верхней линией, словно это могло подсказать ключ к разгадке.

— Это, — сообщил он, — знак, обозначающий горы.

Кадия удивилась. Горы на севере и востоке надежно защищали Рувенду, пока магия Орогастуса и людское предательство не преодолели эту преграду и не принесли смерть в единственный мир, который она знала. Харамис отправилась в горы за Знаниями и Силой, а потом вернулась в них по доброй воле, чтобы отточить постигнутое и обрести еще больше Знаний.

Кадия видела горы лишь издали, когда посещала земли, отвоеванные у болота. Эти небесные высоты были населены, но их жители никогда не спускались в низины, а люди остерегались их тревожить.

— А дальше? — спросила девушка.

Джеган пожевал губами и опустил пониже собственный светильник, который вдруг задрожал в его непроизвольно дернувшейся руке.

— Вот! — Его голос исполнился тревоги, а палец уперся в точку другой волнистой линии, в которой как будто не выделялось отдельных букв. — Зло… Великое Зло. Это предостережение.

Вновь его палец заскользил по линии, потом он покачал головой:

— Пророчица, больше я ничего прочесть не могу.

— Кто-то писал здесь, — рассуждала девушка вслух, — что-то важное, я уверена. И оставил лежать на виду. Нарочно? Чтобы предостеречь тех, что придут после? Горы и Зло… предвидение? У Орогастуса было тайное убежище в северных горах. Он собирал тайные знания и захватил бы Харамис, не воспротивься она, потому что думал почерпнуть у нее то, что ему было неведомо. Предостережение против Орогастуса из глубин времени?

Но заглянуть настолько далеко в будущее? Возможно ли это? Навряд ли. Значит, некогда в горах пребывало Зло столь сильное, что даже Исчезнувшие сочли нужным предупредить о нем. Она обернулась к Джегану:

— Горы… Ты знаешь их знак. Поищем его сначала тут.

Такая маленькая подсказка! Сколько придется потратить времени? А если они и отыщут другой такой знак, что толку, если остальные им ничего не скажут?

— Пророчица, — медленно произнес Джеган, — ты вновь надела меч суровой справедливости. Может, он поспособствует нам в поисках?

Кадия с удивлением поставила светильник и вынула меч, старательно избегнув прикосновения к прищуренным глазам талисмана. Глаза, дабы видеть. А верхний таил Силу Древних. Подчиняясь безотчетному порыву, девушка наклонила рукоять к пергаменту, пролежавшему тут столько времени.

— С-с-с-с-а-а-а, — Джеган зашипел, как змея саль.

Кадия крепко сжимала меч. Он не сопротивлялся ей, но верхний глаз широко открылся и отбросил кружок света на длинную полоску.

Часть волнистых линий начала менять цвет, хотя краски были неяркими. Темно-зеленые оттенки, точно плавающие листья ликана, красные пятнышки — как капли крови, расплывающиеся в воде. Голубизна, а рядом мазок синевы, переходящий в лилово-бурый цвет трясинного ила.

Сплетение, ей вовсе не понятное. И не похожее ни на какие известные ей письмена.

Джеган вытаращил глаза.

— Записи Говорящих!

— Ты их можешь прочесть? — Кадия все еще надеялась. Если это письмена оддлингов, так Джеган, конечно, разберется в них!

Он нагибался, упираясь ладонями в стол по сторонам пергамента и напряженно в него вглядываясь.

— Место Салей, — медленно произнес он. — Остерегайтесь… опасность… горы,

— Место Салей… — повторила Кадия. — Где оно?

Он посмотрел на нее с выражением почти благоговейного ужаса.

— Было такое селение, но прошли великие дожди, и река завладела им. Жители — кто уцелел после бешенства воды — построили новое селение в другом месте. Его, Пророчица, ты знаешь. Это селение моего клана!

Кадия хорошо помнила, как посетила этот поселок, где дома были построены на платформах, опирающихся на сваи у берега озера. Оно было далеко отсюда, у Золотой Топи, вниз по реке за Тернистым Адом. Она обвела глазами свитки, ящики, книги. Быть может, глаз способен сделать явным и другое? Она держала светильник в одной руке, а меч в другой, пока Джеган развертывал свитки и раскрывал те книги, застежки которых поддавались его усилиям. Кадия обошла стол, наклоняя рукоять над записями. Но ничто не менялось. И никаких знакомых знаков она не различала, как и Джеган.

Движение в дверях заставило их обернуться. Вошел Госел в сопровождении Тостлет. Оба тщательно кутались в свои рваные одеяния, опасаясь ненароком что-нибудь задеть и опрокинуть.

Благороднейшая! — Кадия сразу же сосредоточилась на этой мысли. — Куав снова видел сон. Грядет Тьма. Призови свою Силу, чтобы преградить ей доступ сюда.

Кадия встала перед хасситти.

— Госел, я не владею истинной Силой. Вот это, — она повернула меч так, чтобы он увидел три ока в рукояти, — с моей помощью сослужило моему народу хорошую службу. Но мне неведом источник его Силы, я не знаю, могу ли вызвать ее по своему желанию. Проверить это в битве было бы неразумно. Вот все, что он сделал для нас сегодня, — повинуясь ее жесту, Джеган взял пергамент с изменившимися письменами. — Мой боевой товарищ говорит, что это письмена его племени, но он им не обучен. Что ты, Госел, способен прочитать в этом месте?

Хасситти ответил ей недоуменным взглядом.

Благороднейшая, нам не было предназначено вести записи. Мы, — его когтистая рука обвела комнату, — снесли сюда на хранение все, что нашли, но нам. неизвестно, что запечатлено в этом.

Ваш сновидец, — сказала Кадия, теряя вспыхнувшую было надежду, — что ему открылось?

Тьма и Тьма, Благороднейшая. — Госел нерешительно протянул руку к мечу, но даже когтем к нему не прикоснулся. Веко верхнего глаза было открыто, казалось, он всматривается в хасситти.

Госел тоже уставился на глаз, а затем, к удивлению Кадии, поднял когтистые руки и прикоснулся к собственному лицу между глазами.

Благороднейшая! — донеслась до нее его мысль. — Это Сила, нам неведомая. Знаем только, что она способствует недостижимым деяниям и подвигам. — Он чуть повернул голову и посмотрел на пергамент в руках Джегана. — Если Сила показала тебе это, Благороднейшая, то ты должна знать, в чем тут смысл.

Кадия от раздражения чуть было не зашипела, как Джеган. Сколько она ни ищет, ответа нет, а только все новые вопросы.

Ну, хорошо, они получили весть, оставленную здесь, и узнали, о чем она, благодаря мечу — единственному предмету из известных ей, который, несомненно, обладает тем, что ее соплеменники называют «магией». Весть упоминала селение, которое уничтожила буря в давние времена и которое возникло вновь как родное селение Джегана. Если ничего яснее тут отыскать невозможно, зачем понапрасну терять время, роясь в этих непонятных записях существ высшего разума, и слушать предупреждения тех, кто видит зловещие сны?

Свою находку она отнесет в селение Джегана. Уж конечно, у них должны быть более понятные записи, которые могут оказаться полезными. Горы, темные забытые селенья — если и возможно разобраться во всем, то лишь действуя. Таков был обычай Кадии. Свою находку им следует доставить туда, где из нее сумеют извлечь полезные сведения.