Золотой тюльпан. Книга 2

Глава 15

Людольф вернулся в Амстердам из Парижа через Антверпен. В эти дни он тщательно заметал следы. Конечно, очень хорошо, что бюргеры и купцы проявляют благосклонность к Франции, но когда Людовик XIV двинется присоединять к своим владениям Голландию, они могут отнестись враждебно к французскому господству. В этот свой визит он был принят в самом Версале, и его вычурный поклон «королю-солнцу» по чрезмерной пышности не уступал никому из французов.

Первым делом по возвращении домой после долгого отсутствия следовало разобрать груду писем, ожидающих его. Обнаружив послание от Виллема де Хартога, он рывком разорвал пакет, теряясь в догадках, о чем оно. К его облегчению в письме сообщалось об освобождении Хендрика. Известие об аресте художника дошло до него лишь тогда, когда он собирался выезжать из Антверпена домой, но «великая снежная буря» спутала его планы, задержав возвращение еще на три недели. Если бы Хендрик получил серьезный приговор, его власть над ним значительно бы уменьшилась. Легкая улыбка приподняла уголки толстых губ Людольфа. Сейчас, когда Хендрик получил представление о том, что такое тюрьма, он явно не захочет вновь оказаться там.

Среди почты также находилось письмо от Гетруд, написанное перед Рождеством, и вдобавок к более важным сообщениям, в нем говорилось, что Алетта, сестра находящейся под ее опекой молодой дамы, приехала в Делфт и в настоящее время зарабатывает на жизнь, присматривая за детьми Вермеров. Людольф задумчиво барабанил ногтем по письму. У нянек, как правило, очень мало свободного времени, следовательно, маловероятно, что присутствие Алетты значительно повлияет на опеку над Франческой. Людольфу даже в голову не приходило, что какая либо из сестер Франчески поедет в Делфт, кроме разве особых визитов вместе с отцом.

Он подошел к окну и взглянул на зимний сад. Теперь невозможно увидеть, заменили ли за время его отсутствия плитки на дорожках. Прошло несколько месяцев с тех пор, как Дорн объявил, что его не удовлетворяет качество плитки, и отправил ее назад. Основу из песка и булыжников уже заложили, но Людольф с нетерпением ждал окончания всех задуманных работ.

— Для общей гармоничной разбивки сада важно, чтобы материал был точно такого цвета, какой требуется, что, в свою очередь, украсит весь дом, — сказал ван Дорн, показывая кусок плитки, чтобы продемонстрировать ее недостатки.

Что касается Людольфа, то он был не в состоянии определить, чем же не хороша данная плитка, но за многие годы научился считаться с мнением специалистов, запоминая их высказывания; это входило в число способов, при помощи которых он поднялся из весьма суровой жизни в начале до своего сегодняшнего положения с перспективой получить в будущем еще более высокий пост. Точно также и его отшлифованные изящные манеры являлись плодом тщательных наблюдений.

Он гордился собой за то, что никогда не упускал из виду цели — достичь богатства и власти, которая придет вместе с деньгами. Про себя Людольф развлекался, когда Сибилла, навещая Амалию, призналась ему, что хочет иметь богатого молодого мужа. В ее словах угадывался намек ему — устроить парочку нужных знакомств, но он ничего никогда ни для кого не делал, если не видел какой-либо собственной выгоды, даже несмотря на то, что заметил в Сибилле ту же алчную страсть к богатству, что сжигала и его в ее возрасте.

Когда он находился в Версале во время последнего визита, одна графиня, обнаженная и благоухающая ароматом духов в своей мягкой постели, погладила его грудь и обратила внимание на целый ряд шрамов, покрывающих тело. Людольф дал обычный в таких случаях ответ:

— Они получены на службе моей стране.

Эта удобная ложь всегда растопляла сердца женщин. Единственной представительницей прекрасного пола, знающей, что эти раны были нанесены оружием моряков, защищавших от захвата богатый груз своих кораблей и собственную свободу, являлась Гетруд. Каперы пользовались дурной славой безжалостных убийц по отношению к пленникам. Людольф оставлял в живых лишь тех, кого мог продать арабским торговцам рабами у побережья Северной Африки. Несмотря на свой дикий способ зарабатывать на жизнь в то время, он, как только представилась возможность, вложил деньги в законное дело — торговлю судами сначала в Антверпене, а затем и в Амстердаме. В каждом случае он действовал через посредников, и оба приносили богатый доход, так как цены его были конкурентноспособны, а никто не любит хорошую сделку больше, чем голландец. Он делал капиталовложения — и тоже с успехом — и в другие проекты.

Именно из-за этих дел Людольф взял приятную на слух фамилию ван Девентер. Брошенный в младенчестве на произвол судьбы, он вырос в приюте для сирот, где его окрестили Людольфом, своей настоящей фамилии он не знал и за годы, проведенные на море, использовал множество обычных имен, меняя одно на другое, когда этого требовали обстоятельства.

В сорок лет Людольф оставил жизнь на море, будучи уже богатым человеком, тогда как другие представители его профессии свои деньги пропили, спустили в карты или промотали на женщин. Но их вполне удовлетворял такой образ жизни, и они собирались оставаться на море до конца своих дней. Для Людольфа море было всего лишь средством к достижению цели. Более того, он чувствовал себя гораздо увереннее, зная, что не объявится какой-нибудь уцелевший свидетель его былых жестоких подвигов и не обвинит его в преступлениях, так как маловероятно, что бывшие товарищи пересекут когда-либо его жизненный путь. Деньги — это власть, и он, наконец-то, имел их, даже не подозревая в то время, что этого недостаточно, и что новым соблазном станет политическая карьера.

Вскоре после смены деятельности Людольф женился на Амалии. Мысль, что он может воспользоваться ее деньгами, доставляла наслаждение, но он женился не только из-за ее богатства, и не из-за того, что в те дни находил эту женщину крайне желанной. Первостепенным являлось ее хорошее воспитание и происхождение, имеющее связь с родом Оранских в предыдущих поколениях. Брак с Амалией дал ему то общественное положение, к которому он так стремился, открыв двери в лучшие дома богатых семей Амстердама и — во время их свадебного путешествия — Франции. То были дни, когда с глаз его спала пелена, и он увидел, что значит жить в совершенной роскоши. Он все больше и больше пленялся французским образом жизни; в конце концов, эта привязанность привела к тому, что Людольф завербовался шпионом Франции. Военные сведения, переданные им в то время, удостоились похвалы самого Людовика. Людольф вышел из кабинета и направился в зал для пиршеств. Там он плотно закрыл за собой дверь и голодным взглядом уставился на портрет Франчески. Его траур закончился. Ни малейшее подозрение не упало на него. Он волен начинать ухаживание за этой хорошенькой девушкой, как только уладит все дела.

В противоположной части дома Нелтье поднималась по лестнице с выглаженным бельем в руках. Итак, Людольф опять дома! Она наблюдала через окно, как он входил, и взор ее был полон ненависти. Убийца! Вечером она возьмет свои потайные ключи и просмотрит его почту и те бумаги, что он привез с собой. Нелтье часто находила любовные письма от женщин, но ее госпожа была слишком замкнутым и достойным человеком, чтобы подавать на развод и пережить сопровождающий его скандал. Во всяком случае, Людольф никогда не применял к ней физической силы, а пара писем — улика явно не достаточная, чтобы получить развод. Его любовные связи длились недолго, единственная постоянная корреспонденция связывала его с женщиной, которая писала в совершенно ином тоне. Ее звали Гетруд Вольф, она жила в Делфте и туманно писала о том, что могло быть лишь деловой перепиской — о кораблях, поставках и людях, которых обозначала только инициалами. И все же женское чутье Нелтье подсказывало ей, что та женщина питала какие-то чувства к Людольфу. В ее письмах промелькнуло однажды упоминание о Франческе, уведомлявшее, что девушка находится сейчас на попечении Гетруд, и та намерена самым строгим образом выполнять волю ее отца. Нелтье не передала содержание письма Алетте, не видя в этом необходимости; вдобавок, в данном случае ей не хотелось отвечать на вопрос, откуда у нее эта информация. Она надеялась обнаружить что-нибудь интересное, когда вечером будет просматривать почту, которую Людольф наверняка уже открыл к этому времени. Нелтье подавила соблазн распечатать письма до возвращения хозяина горячим ножом, просунутым под восковую печать, но она не осмелилась, опасаясь, что по какой-нибудь злой случайности рука соскользнет от нервного напряжения и смажет размягченный воск. У Людольфа острый глаз. Безопаснее и проще прочитать письма после него. Ее терзала мысль, что, получив него ценные улики в совершении убийства, которые привели бы к суровому наказанию злодея, она оказалась бессильна использовать их.

Нелтье остановилась на лестнице и перевела дыхание. Вовсе не подъем вызывал подобное беспокойство — она была сильной женщиной со здоровыми легкими, но временами все еще страдала от резкой боли в ребрах, и тогда самым лучшим было отдохнуть минуту-две. Через окно она видела сад. Предупреждение насчет возможной угрозы Франческе со стороны Людольфа было передано Алеттой Питеру ван Дорну, и тут же последовали действия. Молодой человек под каким-то предлогом приостановил разгрузку плит, получив таким образом возможность появляться в доме Людольфа в удобное для себя время. Когда укладывали основу под плиты на дорожках, Нелтье улучила возможность поговорить с ним.

— Если у вас появится еще какая-нибудь информация, которая поможет мне защитить Франческу, — сказал он, — оставьте, пожалуйста, послание по моему амстердамскому адресу.

Он дал ей адрес, Нелтье, кивнув, сунула его в карман и скрылась за задней дверью дома. Расстроить планы Людольфа насчет девушки, которую он желает получить, было бы великолепно. Существует множество способов добиться цели.

Гетруд возвращалась домой с собрания комитета регентш приюта для сирот. Ей пришлось обходить шумную демонстрацию на площади. Сторонники партии «оранжистов», выступающие за принца, партия штатов, поддерживающая де Витта, и третья партия, представители которой громко кричали, и, казалось, сами не знали, чего они хотят, сошлись во всеобщей драке, и повсюду виднелись сердитые лица и кулаки.

От оттепели позднего февраля снег превратился в слякоть под ногами, но мягкие сапожки Гетруд были из кожи высшего качества и не промокали. Она могла бы себе позволить собственный портшез с носильщиками, нанятыми в качестве слуг, если бы ей не приходилось поддерживать всеобщее мнение, будто она — вдова со скромным достатком. Она достаточно хорошо знала Людольфа, чтобы понять: он щедро платит ей лишь потому, что она не допускает небрежных ошибок в своей тайной работе в его интересах. Был, правда, один промах, когда Франческе удалось поболтать с агентом из Утрехта достаточно долго, чтобы запомнить его лицо и голос. Ничего серьезного, но пришлось поговорить с ним для того, чтобы подавить возникший у него интерес к девушке, чего уже никак нельзя было допустить. Гетруд добралась до дома и, стряхнув с сапог мокрый снег, вошла внутрь. Вейнтье подошла взять у нее плащ и подала домашние туфли с пряжками.

— У вас посетитель, мадам. Гер ван Девентер находится в гостиной.

У Гетруд в предвкушении встречи перехватило дыхание. Прошло так много времени с тех пор, как они виделись в последний раз!

— Спасибо, Вейнтье, — с трудом проговорила она. — Нам с ним надо о многом поговорить. Проследи, чтобы никто не тревожил нас. Советую вам обеим с Кларой оставаться неподалеку от кухни на случай, если мне что-нибудь понадобится, и я позвоню.

— Да, госпожа.

Как только Вейнтье вышла из прихожей, Гетруд рывком сорвала чопорный льняной чепец, который одевала на собрания и швырнула его в ящик. Потом пригладила волосы и направилась в гостиную.

Спустя какое-то время она улыбалась Людольфу, пробуждавшемуся возле нее. Они лежали на кровати в спальне, куда перешли вскоре после первого объятия.

— Просто безумие с твоей стороны приехать в Делфт, — сказала она. — Мы договорились, что не будет почти никаких контактов и лишь необходимая переписка.

Людольф лениво улыбнулся.

— Раньше я, бывало, часто навещал тебя.

— Но это было до того, как ты ввязался в дела с французами.

Гетруд провела пальцем по его плечу.

— Как будто вернулись старые времена. Ничего не изменилось, правда?

Она хотела услышать от него подтверждение своим словам. Сейчас, когда они оба упрочили свое положение, отрешившись от всего, что лежало в прошлом, со смертью Амалии перед ними вновь открывалось будущее. Естественно, сейчас она уже не слепо влюблена в него, как было, когда он впервые появился в ее жизни. Конечно, некоторые его привычки, которые она когда-то терпела в преданном и покорном полузабытьи, желая угодить ему, теперь будут для нее невыносимы. Может, по правде говоря, она вообще не любит его больше, но он — то, что она хотела тогда, по-прежнему хочет сейчас и то, что она всегда была готова заполучить, как только наступит нужный момент. Момент еще не совсем наступил, но когда Франция завладеет Голландией, а Людольф займет высокий правительственный пост, она окажет ему честь, став его женой. Все увертки, отговорки и скука останутся в прошлом. Она станет владелицей салонов во французском стиле и сможет распространять в них свои значительные познания и литературный вкус.

Людольф рассеянно обнимал ее за талию, мысли его стремительно унеслись от Гетруд, и он размышлял о том важном деле, которое привело его в Делфт, так что ее вопрос только сейчас дошел до него.

— Мы знакомы слишком долго, чтобы менять что-либо.

Людольф отбросил одеяло, встал с кровати и принялся одеваться. Гетруд с наслаждением рассматривала его. Он по-прежнему носил красное шелковое нижнее белье. С течением времени можно было бы ожидать, что он будет выглядеть в нем нелепо, но Людольф оставался все еще представительным мужчиной, и в нем не было ничего, что вызвало бы хоть малейшую насмешку. Волосы, которые он связывал пучком, чтобы было удобнее под париком, немного поседели, но появление лысины в ближайшем будущем ему явно не грозило.

— Ты так и не ответил мне, почему приехал в Делфт, — сказала Гетруд, надеясь в глубине души, что сделал он это просто из желания увидеться с ней, хотя не думала, чтобы причина заключалась именно в этом. Его ответ подтвердил ее сомнения.

— Пришло время поговорить о том, как расширить круг деятельности и найти способы получать информацию о защитных сооружениях в Мейдене и других городах, в которых шлюзы контролируют уровень морской воды. Во время испанской войны были случаи умышленных наводнений с целью загнать армию противника в безвыходное положение; вполне вероятно, что подобный метод защиты используют вновь. Однако у меня есть законная причина находиться в твоем доме, если не в твоей постели. Являясь покровителем художника, дочь которого живет сейчас у тебя, мне следует время от времени узнавать о ее здоровье и благополучии, чтобы сообщать отцу.

Гетруд села, закутавшись в одеяло.

— Я предпочитаю осторожность и еще раз осторожность. Конечно, нам надо поговорить, и ты не можешь слишком часто навещать меня, но мы были благоразумны прежде и должны продолжать в том же духе. Хотя минимальный срок траура по Амалии закончился, не может быть и речи о нашей свадьбе, пока твои услуги Франции — и моя помощь тебе в этом — не достигнут своей цели.

Людольф в это время, повернувшись к Гетруд спиной, надевал воротничок перед зеркалом, и был благодарен, что она не видит, как изменилось выражение на его лице. Жениться на ней! Неужели она все еще, после стольких лет, рассчитывает на это? Именно она, а не он, постоянно говорила о браке. Если бы она унаследовала деньги своего старика-мужа, как они оба надеялись, и ради чего и избавились от него, он женился бы на ней, а не на Амалии. Он стремился к этому всей душой, так как понимал, что их ожидало бы приятное будущее. Но, вернувшись с моря и узнав, что муж ей почти ничего не оставил, Людольф перенес поиски невесты в другое место. Гетруд по-прежнему доставляла ему удовольствие в постели и оставалась очень полезной в качестве хозяйки дома, где можно было под безупречным прикрытием получать и передавать сведения, но не больше. Она могла бы прийти к брачному соглашению с кем-либо еще, как сделала прежде. Он никогда не испытывал трудностей в усмирении Гетруд и не ожидал каких-то осложнений сейчас. Людольф повернулся и одобрительно улыбнулся ей.

— Расскажи мне о Франческе, — сказал он, — опускаясь на стул, чтобы натянуть рейтузы. — Как я уже говорил, ее отец хочет знать о поведении дочери. Часто ли она видится с сестрой?

— Она не доставляет мне хлопот, если не считать первых дней. Девушка послушна, и мне нравится ее компания, но ведет ли она какую-нибудь переписку вопреки воле своего отца, сказать не могу. Есть предел моему контролю над ней. По крайней мере, я точно знаю, что такие письма, адресованные ей, в Делфт не приходили и, честно говоря, не думаю, чтобы она получала их каким-то другим способом. Она признала мои правила мирного сосуществования, в отличие от других многочисленных девиц, которые жили в моем доме раньше, но ведь у нее есть живопись, захватывающая ее всю, без остатка. Я слышала от самого мастера Вермера, как упорно она работает. Куда бы она ни выходила с Алеттой, я всегда настаиваю, чтобы Клара шла вместе с ними. В общем, я не могу упрекнуть Франческу в чем-то серьезном. Она все время спрашивает моего разрешения, прежде чем пойти к кому-нибудь в гости с Вермерами или навестить фрау Тин.

Людольф полностью оделся, не забыв и парик, и одернул манжеты.

— Тебе, конечно же, пришлось отвадить пару молодых людей? — небрежно спросил он.

— Вне всяких сомнений, если бы Франческа поощряла их, здесь было бы полно поклонников. Но этого не произошло. Первое письмо, которое я заставила ее написать, как только она приехала, было адресовано молодому человеку, ван Дорну, и положило конец его возможным визитам. Она сообщила, что между ними возможна только дружба, и я уверена сейчас, что так оно и есть.

— Хорошо. — Затем Людольф вспомнил что-то и добавил: — Ее отец будет доволен.

— Куда ты сейчас идешь?

— Навестить мастера Вермера. По поручению Хендрика Виссера. Затем я приведу Франческу сюда. Сегодня можешь не посылать Клару. А вечером нам, по-моему, следует пойти поразвлечься куда-нибудь на музыкальный вечер или концерт. Что устраивается в городе?

— Обычно, музыкальные вечера проходят в Мехелине, но мне нельзя там показываться.

— Но подобные вечера с музыкой и танцами всегда устраивают в комнате, отделенной от пивной.

— Тем не менее, моя репутация среди членов совета регентов и регентш пострадает, если меня заметят возле таверны. Люди здесь придирчивы невероятно!

Людольф согласился с ее возражениями, — хотя вино и пиво употребляли в каждом доме, в тавернах происходило нечто иное — пьянки, которые осуждались и отваживали многих.

— Куда еще мы могли бы пойти? — спросил он.

— В ратуше будет концерт.

— Превосходно. Значит, туда и пойдем. Возможно, Франческа захочет, чтобы Алетта тоже пошла.

— Уверена в этом.

Открыв входную дверь галереи в Мехелин-Хейсе, Людольф поразился длине помещения и тому, как хорошо оно освещалось высокими, до самого потолка, окнами по обеим сторонам от двери. Он предположил, что человек, вставлявший в это время картину в раму, — именно тот, кто ему нужен.

— Мастер Вермер?

Ян отложил работу и вышел вперед, заинтересовавшись возможным покупателем, еще не знакомым ему.

— Да, это я.

— Позвольте представиться: Людольф ван Девентер.

Имя ничего не говорило Яну, потому что Франческа никогда не упоминала о Людольфе ни ему, ни его жене.

— Чем могу быть вам полезен, господин? Вы желаете взглянуть на то, что находится здесь на стенах или у вас на примете есть какая-то картина?

— Мне нужны не произведения искусства, — ответил Людольф, хотя с интересом поглядывал на ближайшее к нему полотно. — У меня к вам другое дело.

Первой мрачной догадкой Яна была та, что этот хорошо одетый незнакомец — адвокат, присланный одним их тех, кому он задолжал.

— Какое же?

— У Вас есть ученица Франческа Виссер?

— Да, есть.

— Перейду сразу к делу. Я здесь для того, чтобы выкупить ее из ученичества. Она должна перейти в другую мастерскую в Амстердаме.

Ян оперся всем телом о край длинного стола и скрестил руки на груди.

— Франческа ничего не говорила мне об этом, — холодно сказал он, оскорбленный недоверием к нему.

— Она еще не знает. Это будет сюрприз для нее.

— Вот как? А по чьему указанию вы действуете?

— Ее отца. Я видел его только вчера, перед тем как выехать из города. — Людольф не спеша прохаживался по галерее, мельком поглядывая на картины. Затем остановился, вытащил из кармана сложенный лист бумаги и бросил через стол, предоставив Яну самому взять его. — Можете сами убедиться.

Сделав еще несколько шагов, Людольф остановился перед одной из картин. На ней была изображена шумная сцена в таверне, а смеющийся мужчина с красным лицом, поднимающий высокую пивную кружку, напоминал Хендрика. Хотя меньше всего выражение лица художника при их вчерашней встрече в Херенграхте, можно было бы назвать радостным.

— Франческе не понравится ваше вмешательство, — сказал Хендрик, мрачно нахмурившись, — и ту сумму, которая уже была уплачена, придется вернуть тому, кто их дал.

— Никаких проблем. Просто поставьте свою подпись на этом документе, и я возьму дело в свои руки. Мой служащий составил его для вас.

— А что, если я откажусь подписать?

Людольф не счел нужным отвечать, и спустя секунду или две Хендрик взял перо.

Из предосторожности Ян Вермер спросил:

— Кого гер Виссер имеет в виду в качестве нового учителя для Франчески?

Людольф повернулся и взял бумагу, вновь положенную художником на стол.

— Питера ван Хоха.

— А… я хорошо знал его, когда он жил в Делфте. Его работы уже тогда отличались насыщенным цветом, он любил изображать бытовые сцены.

— Мне говорили, что ваш стиль оказал влияние на него.

— Возможно. Он хочет взять Франческу в ученицы?

— Только с вашего согласия.

— Этого и следовало ожидать. Ни он, ни какой-нибудь другой старый приятель и художник, а также ни один уважающий себя мастер не станет красть ученика из другой студии, будь тот полностью подготовленным, как Франческа, или всего лишь начинающим. Вы узнали, хочет ли она подобной перемены?

Людольф насмешливо улыбнулся.

— Мнения женщины не спрашивают. Она примет то, что ей уготовано.

— Вы так думаете? Что заставило отца девушки обратиться к Хоху?

— Я только что назвал вам причину. Ваши стили имеют много общего, что облегчит Франческе дальнейшее обучение.

— Я не понимаю мастера Виссера. Он, несомненно, отдает себе отчет, что теперь работы де Хоха совершенно другие. Они стали механическими и манерными из-за его стремления угодить общераспространенному пристрастию к пышным сценам с мужчинами и женщинами во французских шелках и атласе.

— Но все равно, он — лучший выбор.

— Нет! — в ярости Ян стукнул кулаком по ладони. — Даже если бы я был готов отпустить Франческу — к чему я не готов — то и тогда отказался бы рисковать ее живым стилем и особым чувством света!

Людольф нахмурился и забарабанил пальцами по столу.

— Я не ожидал подобной враждебности. Наверное, я недостаточно ясно дал понять, что вам хорошо компенсируют ваши потери и затраты.

— Она не предмет торговли!

— Вы искажаете мое предложение. Оно было сделано совсем в другом духе. Я тоже близко к сердцу принимаю интересы этой девушки. Но не пройдет много времени, как она станет женой и матерью. Живопись будет для нее не больше, чем просто увлечение. Поэтому, какое значение имеет смена стиля?

Ян, предположив, что этот человек заметил взаимный интерес Франчески и Питера, решил, что ради их блага благоразумнее продемонстрировать полное неведение в этом вопросе.

— Личная жизнь девушки нас не касается. Для меня имеет значение лишь то, — тут Ян ткнул себя большим пальцем в грудь, — чтобы она достигла уровня наших лучших современных художников, и я не хочу видеть, как она упустит свой шанс.

Лицо Людольфа потемнело от гнева.

— Хватит споров! Я заплачу вдвое больше, чем вы получили бы за эти три года! Плюс еще две тысячи гульденов, чтобы покрыть ту прибыль, которую принесла бы продажа ее работ! Не говорите мне, что вам не нужны деньги, потому что я никогда не начинаю таких дел, не узнав предварительно все, что можно, о человеке, с которым собираюсь заключить сделку. Вы задолжали булочнику так много, что, лишь одолжив денег у тещи, не стали отдавать ему одну из ваших картин в уплату долга, который, кстати, полностью так и не выплачен. Не стану беспокоить перечислением остальных ваших долгов в этом городе. «Великая буря», прервав приток потенциальных покупателей из других мест, добавила финансовых трудностей. — Людольф остановился передохнуть и выпрямился, так как в пылу тирады угрожающе наклонился вперед — старый трюк, усвоенный им много лет назад с целью запугать собеседника. Затем более спокойным тоном, продолжил: — Мы торговались слишком долго. Я — щедрый человек. Сколько вы хотите?

— Вы уже слышали мой ответ, — ответил Ян с ледяным спокойствием, не повышая голос. Его самообладание усилило ярость Людольфа.

— Не будьте глупцом!

— Выйдите из моего дома!

— Нет, пока не увижу Франческу! Она не пойдет против воли своего отца. — Людольф рассчитывал, что сама Франческа станет его козырной картой.

— Ах, вот как! Значит, ее все-таки введут в курс дела, не так ли? Вы полагаете, что можете запугать ее и заставить сменить студию?

— Вы ведь не будете держать девушку здесь против воли?

— В данном случае решать ей. Если она захочет воспользоваться новой возможностью, я пересмотрю свое решение.

— Сейчас вы поступаете благоразумно. — Людольф чувствовал, как контроль над ситуацией возвращается к нему. — Пошлите за ней.

— Нет, у меня есть идея получше. Я хочу, что-бы она приняла решение самостоятельно — без какого-либо убеждения с моей стороны и принуждения с вашей.

— У вас довольно странные представления о моей роли в этом деле, — едко заметил Людольф.

— Особенно, если принять во внимание, что я представляю ее отца.

Ян пожал плечами.

— Вряд ли вы можете ожидать, что я буду выбирать слова! Итак, рядом с мастерской находится комната, равная по высоте двум этажам — совсем как эта галерея, и в ней есть пролет с деревянной балюстрадой, откуда можно наблюдать, что происходит внизу. Я отведу вас туда, и вы услышите весь наш разговор. Я сообщу Франческе о воле ее отца, но вы не должны вмешиваться, пока она сама не примет решение. Согласны?

— Если вы не сделаете попытки повлиять на нее каким-нибудь образом.

— Даю слово.

Ян отвел Людольфа в комнату с балюстрадой, являвшейся довольно обычной деталью голландских домов. Ему не нравилось то, что происходит. Насколько он знал девушку, необходимость действовать вопреки указаний отца принесет Франческе сильные страдания. Если она попросит отпустить ее, чтобы вернуться в Амстердам, Ян согласится, но компенсацию не примет. Ее предложили как оскорбительную взятку.

Франческа удивилась, когда Ян открыл дверь мастерской и попросил девушку перейти на несколько минут в соседнюю комнату. Она оставила работу на мольберте и подошла к нему. Ее поразило серьезное выражение на лице учителя.

— Я только что получил письмо от твоего отца, Франческа. Его просьба меня обескураживает.

Услышав, что от нее требуется, Франческа недоуменно всплеснула руками.

— Возмутительно! Отец всегда был непоследователен, но это переходит все границы. Могу только предположить, что он продал какую-то картину за необычно крупную сумму, и деньги прожигают дыру в его кармане. Иначе почему он решил забрать меня отсюда и перевести в студию Питера де Хоха? Я не поеду! Ничто не заставит меня покинуть Делфт!

— Ты должна тщательно все обдумать, — посоветовал Ян.

— Уже обдумала. Вы, конечно же, не собираетесь силой заставлять меня выполнить столь безрассудную прихоть?

— Нет, Франческа. Никто не выгонит тебя из моей студии. Ты должна стать членом гильдии художников. — Затем, когда девушка в огромном облегчении закрыла глаза, добавил: — Не хочешь ли передать послание отцу, объяснить, почему ты желаешь остаться. Это может сделать тот же посыльный, который привез сюда его письмо.

— А кто это?

Ян указал в сторону балюстрады и увидел ужас, отразившийся на лице девушки. Людольф стоял с мрачным видом. Он не испытывал гнева, его лишь раздражало, что девушка намного усложнила его положение. Франческа, откинув голову, сделала несколько шагов вперед, не отрывая от Людольфа глаз.

— Что вы там делаете? — требовательно спросила она.

— Это долго объяснять, — отрезал Людольф. — Я уже высказал причину своего появления в этом доме. С тобой я предпочел бы поговорить наедине где-нибудь в другом месте.

Ян переводил взгляд с Франчески на Людольфа.

— Насколько хорошо ты знаешь этого человека?

— Он — покровитель моего отца, — нетерпеливо ответила девушка. — Спускайтесь оттуда, Людольф. Если хотите, можете вернуться со мной и Кларой на Кромстрат. Мои рабочие часы подходят к концу. — Когда он исчез из вида, Франческа повернулась к Яну. — Что привело его сюда? Вы ведь не согласились бы на подобное предложение без всякой причины?

Ян кратко рассказал ей, что произошло. Выйдя из дома, Франческа не увидела Клары, но вместе с Людольфом ее ждала сестра. Алетта объяснила, почему она здесь:

— Фрау Вольф пригласила гера ван Девентера и меня на обед сегодня вечером, а потом мы пойдем на концерт.

— Вот как? — резко произнесла Франческа. Она была по горло сыта давлением, которое оказывали на нее со всех сторон. Последняя прихоть отца — сменить ее место ученичества — переполнила чашу терпения.

— Ну, Людольф, давайте выслушаем обещанное объяснение, почему вы поддержали безумный план отца вернуть меня в Амстердам. От мастера Вермера я узнала, что вы в крайней степени сильно и яростно заставляли его отпустить меня. — Она стремительным шагом направилась в сторону Кромстрата, и Людольфу с Алеттой пришлось поспешить, чтобы не отставать от нее.

Он ответил так же резко, как она говорила с ним:

— Я обещал твоему отцу сделать все возможное, чтобы обеспечить выполнение его воли. Почему мне следовало бы поступать иначе? Я уже давно говорил тебе, что с почтением отношусь к Хендрику и к членам его семьи.

— Может быть, вы сами тоже хотели вернуть меня в Амстердам? — вызывающе и требовательно воскликнула девушка.

— Не буду отрицать. Умерь свою надменность, Франческа, так как у меня нет настроения пререкаться с тобой. В галерее я вышел из себя во время разговора с Вермером. Меньше всего мне хотелось, но он раздражал меня, как и я его. Вполне понятно, что Хендрик скучает по тебе, и ему хотелось бы, чтобы ты проходила ученичество поближе к дому.

Франческа резко остановилась.

— Я не вещь! Когда вы и мой отец поймете это? Меня нельзя передвигать, словно шахматную пешку!

Людольф, словно сдаваясь, поднял руки.

— Ситуация совершенно меняется. Ты хочешь остаться в Делфте, и мастер Вермер имеет все законные права оставить тебя. Положим конец обсуждению. Мне еще надо посетить кое-какие города после Делфта, и к тому времени, как я вернусь в Амстердам, твой отец, возможно, вообще забудет о своем порыве перевести тебя в другую студию.

Алетта подумала, что Людольф высказал весьма правдивое мнение о характере Хендрика.

— Скорей всего, так и будет, — согласилась она.

Франческа устало махнула рукой.

— Уверена, что ты права.

Алетта обняла сестру за плечи, и все трое направились к дому Гетруд. За обедом, который подавался на серебряной посуде, хранившейся для особых случаев, беседа текла в спокойном русле. Алетта спросила Людольфа, видел ли он Сибиллу перед отъездом из Амстердама.

— Нет. Я не был в вашем доме с тех пор, как вернулся из Антверпена. Ваш отец заходил ко мне поручить, чтобы я заехал в Делфт и поговорил от его имени с мастером Вермером. — Он уже рассказывал Гетруд об этом за первым блюдом из устриц.

Алетта не хотела вновь поднимать этот вопрос, так как сестра сразу же напряглась и замолчала. Она бросила быстрый взгляд в сторону Гетруд, сидевшей во главе стола в кокетливом шелковом платье насыщенного сиреневато-синего цвета.

— Вы встречались с гером ван Девентером раньше?

Гетруд сделала глоток из бокала.

— Да. Через какого-то общего знакомого несколько лет назад. Да, Людольф?

— Совершенно верно, — вежливо ответил он и повернулся к Алетте. — Как тебе нравится жизнь в Делфте?

— Я устроилась очень хорошо. Вермеры чрезвычайно добры ко мне, но пора уже найти место где-нибудь еще. Я согласилась работать у них только временно.

Франческа многозначительно улыбнулась сестре через стол.

— Я так рада, что ты смогла освободиться от своих обязанностей и провести с нами сегодняшний вечер.

— Катарина изъявила сильное желание, чтобы я пошла. Две старшие девочки так хорошо помогают уложить в постель остальных, что я почти не нужна, хотя лучше всех справляюсь с Беатрис, когда она расшалится. — Алетта рассмеялась тихим нежным смехом при мысле о ребенке. — Но мне надо найти какое-то другое занятие.

Если бы в доме не находилась Франческа, Гетруд предложила бы Алетте стол и комнату и наняла бы ее помогать Вейнтье по дому. Но если мастер Вермер не собирается удовлетворять очередную прихоть Хендрика Виссера, ей самой придется подчиняться его требованиям, изложенным в письме. Присутствие в доме сестры может дать Франческе свободу, а этого допустить нельзя.

Гетруд заметила, что Людольф снова заговорил с Франческой. Ее это не удивляло, так как девушка расцвела в последнее время, что усиливало ее очарование, а Людольф всегда был бабником. Он не произвел сильного впечатления на девушку, судя по ответам. Франческа предпочитала разговаривать с хозяйкой, Алеттой и Кларой, а не с ним. И все же между ними что-то витало в воздухе, какое-то почти осязаемое напряжение. Гетруд подумала, как легко мужчины выдают себя, когда их тянет к женщине. Частые взгляды, легкий смешок и нарочито беспечный вид были понятны любой другой женщине, наблюдавшей за ними. Особенно женам, а сама она считала себя более чем женой Людольфа, помня все, что они совершили вместе. Вот почему думать о себе, как о его любовнице, было неприятно и раздражало. Нетрудно поверить, что Людольф очарован необычной красотой Франчески. К тому времени, как вечер закончился, Гетруд убедилась в правильности своих предположений.

Самым приятным событием стал концерт. Франческа с Алеттой сидели рядом, а Клара с Гетруд сели между ними и Людольфом. Гость провел в Мехелине почти неделю, оставаясь днем наедине с Гетруд, что давало ему превосходную возможность решить с ней все деловые вопросы, а также удовлетворить желание, вспыхивающее в нем от одного взгляда на Франческу.

Каждый вечер после обеда он выводил Гетруд и Франческу на концерты и дважды — на спектакли. Алетта не ходила с ними, не желая отпрашиваться у Катарины в самое хлопотное время дня. Франческе хотелось бы по той же самой причине остаться дома, но каждый раз ее возражения не принимались во внимание, так как Гетруд была полна решимости не позволить, Людольфу незаметно исчезнуть и вернуться домой, где Франческа находилась бы в одиночестве.

— Ты глупец, — сказала ему как-то Гетруд. — Франческа не позволит, чтобы ее соблазнил мужчина твоих лет.

— Моя дорогая, — со смехом и притворным изумлением возразил Людольф, — как ты могла заподозрить меня в подобном?

Он знал в глубине души, что Гетруд стала бы менее дружелюбной и любвеобильной, если бы догадалась, что он намерен не просто соблазнить Франческу. Неожиданно ему пришло в голову, что он ведет двух женщин с разницей в возрасте в двадцать четыре года по определенному пути. Гетруд — к пониманию и принятию того, что он не возьмет ее в жены, а Франческу — к моменту, когда она согласится увидеть в нем мужа. Он полагал, что в обоих направлениях достиг кое-каких успехов.

Жизнь вновь показалась Франческе мирной и спокойной, когда отпала необходимость каждый вечер встречаться с Людольфом. Даже без предупреждения Нелтье она сама пришла к выводу, что это он, а не отец пытался устроить ее возвращение в Амстердам. Ей никогда даже в голову не приходило, что опека Гетруд будет приятна ей, но во время визита Людольфа чувство признательности переполняло ее. Женщина ни на минуту не оставляла их наедине.

Алетта, оставив в конце концов место у Вермеров, переселилась недалеко, так как новую работу она нашла в доме по соседству — у ван Байтенов. Ее задача состояла в том, чтобы дать первые уроки двум младшим детям, которые весной должны были пойти в школу. Что будет потом, она не знала, но пока удобно разместилась в маленькой комнатке на чердаке. Хотя сейчас жилье ее располагалось двумя этажами выше, чем спальня в доме через площадь, где лежал Константин де Вер, Алетта по-прежнему каждый вечер перед тем, как лечь спать, смотрела на его освещенное окно. По общим слухам, опасность миновала, и молодой человек будет жить, но он не выходил из своей комнаты.

Алетте казалось, что она знает причину. Точно так же, как она не могла пересилить себя и войти в мастерскую, будучи все еще не в состоянии представить свою жизнь без живописи, так и он не мог разобраться в своем нынешнем положении. Его потеря была гораздо серьезнее, чем ее, — он лишился ног, а ведь недавно, надев коньки, несся по льду, словно птица.