Из ноги Меддера сочилась кровь, но опасность его жизни не угрожала.
Пока я перевязывал носовым платком его колено, он смотрел на меня безумными глазами. У него, видимо, было повреждено сухожилие и расколота коленная чашечка. Когда его поведут вешать, он, наверно, сильно будет хромать.
Я сошел вниз, постоял на веранде, глядя на две машины перед домом, потом перевел взгляд на причалы у подножия холма. Сказать, где стреляли, мог бы только тот, кто проходил мимо дома. Но, как видно, никто ничего не заметил. В лесах вокруг ведь тоже стреляют.
Я возвратился в дом, посмотрел на допотопный телефон, висевший на стене в гостиной, но звонить не стал. Что-то беспокоило меня. Я закурил, выглянул в окно, и вдруг какой-то потусторонний голос шепнул мне: «Телескопы, Хетти... Телескопы...»
Я снова поднялся наверх, в комнату с аквариумами. Меддер уже стонал – протяжно, с хрипом.
Девушка была мертва. Ни один из аквариумов не пострадал. Рыбки мирно плавали в зеленоватой воде, спокойные и невозмутимые. Им Меддер был безразличен.
Аквариум галлонов на десять с черными китайскими телескопами стоял в углу. Плавало там четыре рыбки – большие, дюйма по четыре длиной, угольно-черного цвета. Две из них хватали на поверхности кислород, две другие лениво помахивали плавниками у самого дна. Выпученные глаза делали их похожими на жаб.
Я наблюдал, как они тычутся мордами в зелень, которой зарос аквариум.
Несколько красных озерных улиток чистили стекло. Две рыбки на дне выглядели толще и ленивее тех, что плавали на поверхности. Интересно, почему?
Между двумя аквариумами лежал сачок с длинной ручкой. Я запустил его в аквариум, поймал одного из телескопов и осмотрел его серебристое брюхо. На нем был рубец, который напоминал хирургический шов. Я ощупал это место и выявил под ним твердую шишку.
Потом я достал со дна еще одного телескопа. Такой же шов, точно такая же твердая шишка. Тогда я выловил одну из рыбок, хватавших воздух на поверхности. Ни шва, ни твердой круглой шишки. И поймать этого телескопа оказалось труднее, чем двух других предыдущих.
Я выпустил его назад в аквариум. Меня интересовали только два первых. Я люблю золотых рыбок, как и остальные люди, но дело – это дело, а преступление – это преступление. Я снял пальто, засучил рукава и взял со стола лезвие, оклеенное с одной стороны лейкопластырем.
Грязная это была работа. На нее ушло минут пять. И вот они у меня на ладони – по три четверти дюйма в диаметре, идеально круглые, молочно-белые.
Они сияли тем внутренним светом, какого не увидишь ни у одного другого камня. Это были Линдеровы жемчужины.
Я прополоскал их, завернул в носовой платок, отвернул рукава рубашки и надел пиджак. Потом посмотрел на Меддера, на его измученные болью и страхом глаза, на покрытое потом лицо. Чихать мне на Меддера! Это был убийца.
Я вышел из комнаты. Дверь в спальню все еще была закрыта. Я спустился вниз, покрутил ручку телефонного аппарата.
– Я звоню из дома Уоллеса в Вестпорте, – сказал я. – Здесь что-то случилось. Нам нужен доктор и следует прислать сюда полицию. Вы можете нам помочь?
Девушка ответила:
– Я попробую найти вам врача, мистер Уоллес. Правда, на это уйдет время. В Вестпорте есть участковый полисмен. Вызвать?
– Пожалуй, вызовите, – сказал я и повесил трубку. Все-таки телефонная связь в сельской местности имеет свои преимущества.
Я закурил еще одну сигарету и сел в скрипучее кресло-качалку на веранде. Вскоре послышались шаги, и из дома вышла миссис Сайп. Какое-то мгновение она постояла, осматривая подножье холма, потом уселась в другое кресло. Ее сухие глаза неотрывно смотрели на меня.
– Думаю, вы детектив – медленно и неуверенно высказала она предположение.
– Да, Я представляю компанию, которая страховала Линдеровы жемчужины.
Женщина отвернулась и посмотрела вдаль.
– Я думала, что тут он обретет покой... – проговорила она. – Что никто уже его не будет беспокоить... Что это место станет как бы приютом...
– Не надо было ему оставлять у себя эти жемчужины.
Миссис Сайп повернула ко мне голову, на этот раз очень быстро. Сначала ее лицо ничего не выражало, но потом на нем отразился испуг.
Я полез рукой в карман, достал носовой платочек и развернул его на ладони. Они лежали вместе на белом полотне. Двести тысяч. Причина стольких убийств!
– Он имел право на прибежище, – сказал я. – Никто не хотел отбирать у него это прибежище. Но ему этого было мало!
Она молча, неотрывно смотрела на жемчужины. Потом ее губы дернулись.
Голос стал хриплым.
– Бедный Уолли... – сказала она. – Ведь вы все-таки нашли их. А знаете, вы очень умный. Он убил десятки рыб, прежде чем этому научился. – Она подняла на меня взгляд. В ее глазах светилось изумление.
– Мне такие идеи не нравились никогда, – сказала она. – Помните древнюю библейскую притчу про козла отпущения?
Я покачал головой.
– Это было животное, на которое возложили человеческие грехи, а потом прогнали его в пустыню. Золотые рыбки оказались тем козлом отпущения.
Миссис Сайп улыбнулась мне. Но я не ответил ей улыбкой.
Потом она, все еще улыбаясь, начала рассказывать:
– Понимаете, у него были когда-то жемчужины, настоящие, и то, что он пережил, делало его, как ему казалось, полноправным их владельцем. Но даже если б он нашел их вновь, то не получил бы от этого никакой прибыли.
Наверное, пока он сидел в тюрьме, приметы, по которым он мог бы их отыскать, изменились, и ему так и не посчастливилось найти те места в Айдахо, где он их закопал.
Казалось, чей-то ледяной палец водил по моей спине вверх-вниз, вверх-вниз. Я открыл рот и услыхал будто не свой, а чужой голос:
– Что-о?!
Миссис Сайп протянула руку и коснулась пальцем одной из жемчужин. Я все еще держал их на ладони.
– И тогда он достал себе эти, – продолжала она. – В Сиэтле. Они пустые, наполненные белым воском. Я забыла, как называется этот способ. Они имеют очень красивый вид. Правда, я никогда не видела настоящих жемчужин.
– Зачем были они нужны ему? – хрипло спросил я.
– Неужели вы не понимаете? Ведь это и был его грех. Он хотел спрятать его в пустыне. В этой пустыне. Он спрятал их в рыбках. И знаете... – Она наклонилась ко мне, медленно и очень серьезно добавила:
– Иногда мне кажется, что, в конце концов, он и в самом деле поверил, будто прячет настоящие жемчужины.
– Миссис Сайп, я простой человек, – сказал я. – Боюсь, что понять идею с козлом отпущения мне будет немного трудно. Думаю, он просто силился сам себя обмануть, как всякий человек, который многое в жизни проиграл.
Женщина снова улыбнулась.
– Возможно, вы правы. А вот я... – Она развела руками. – А впрочем, какое это имеет теперь, значение? можно мне сохранить их на память?
– Сберечь на память?
– Ну, эти... липовые жемчужины. Ведь вы...
Я поднялся. Старый спортивный «форд» без крыши карабкался на холм. У мужчины за рулем сияла на груди большая звезда. Шум мотора напоминал урчание старого лысого шимпанзе в зоопарке.
Миссис Сайп стояла с полуоткрытой ладонью и но, умоляюще смотрела на меня.
Я улыбнулся ей неожиданно зло.
– Что и говорить, хорошо же вы сыграли свою бросил я. – А я, черт возьми, чуть не поверил. У меня аж мороз по коже пошел. Вот так, леди! Но вы сами помогли мне. Вам не очень идет слово «липовые». И кольтом вы владеете искусно, и жалости не знаете. Да и последние слова Сайпа были уж слишком ясные. «Телескопы, Телескопы...» Он бы не тревожился, если б камни фальшивые.
Какое-то мгновение ее лицо ничего не выражало, но не долго. В ее взгляде промелькнуло что-то ужасное, ярость и презрение. Она вытянула губы и плюнула в меня. А потом бросилась в дом и оглушительно хлопнула за собой дверью.
Я спрятал свои будущие двадцать пять тысяч в карман жилета.
Следовательно, двенадцать с половиной тысяч мне и столько же – Кейти Хорн.
Представляю себе ее глаза, когда я принесу ей чек! Она положит его в банк и будет ждать, когда ее Джонни выпустят под залог из Квентинской тюрьмы.
Спортивный «форд» остановился за двумя другими машинами. Мужчина за рулем сплюнул в сторону, поставил машину на ручной тормоз и выскочил из машины. Это был большой мужчина в рубашке с короткими рукавами.
Я отправился по лестнице вниз, ему навстречу.