Зона Пси

Глава 10

Солдат положил листы на пол, покрытый сантиметровым слоем бетонной пыли. Неизвестно почему он вспомнил мальчика, шедшего к нему по минному полю. Подступы к своей точке минировали они сами. Семилетний кареглазый темноволосый мальчишка улыбался и радостно махал ему рукой. Виктор умывался под уличным умывальником, по штоку которого нужно бить ладонью, чтобы текла вода. Он замер не в силах оторваться, гадая, напорется мальчишка на мину или нет: нет бы крикнуть, предостеречь, чтобы остановился и стоял как вкопанный, не шевелился ни на один сраный миллиметр. Но это было так неожиданно, и — взрыв, естественно, произошёл. Осколки пролетели над самой головой, а кисть мальчика, перелетев колючую проволоку, шмякнулась возле ботинок. Потом этот мальчик долго приходил к нему во сне. И его сияющая улыбка — иногда выдавливала слезу из-под закрытых ресниц спящих глаз Солдата.

«Твой сын умер в отместку этого мальчишки», — пронеслась мысль.

— Дебильная, дебильная мысль! — вскочил Виктор на ноги и начал крушить всю оставшуюся мебель лезвием сапёрной лопатки. — Дебильная, дебильная!.. Сука!.. Сука, дебильная!.. — Он упал на колени и беззвучно бесслёзно заплакал, а потом громко рассмеялся, задрав лицо к потолку. В дыре размером футбольного мяча кто-то — или что-то — промелькнул.

Солдат взметнулся с колен, не дожидаясь сверху пули в голову, вышиб ногой дверь детской, промчался к следующей двери. Не стал медлить, как и в предыдущем доме — в пустой комнате перемахнул через раму разбитого окна и под огнём неуёмного стрелка помчался преодолевать следующую полосу неудавшейся, пока ещё молодой, жизни.

Когда Солдат в первый раз поднялся по пригорку дороги к посёлку — насчитал пять домов с одной стороны и пять с другой. Но теперь, оказалось, их было шесть слева и восемь — где он сейчас — справа. А это — шестьдесят восемь: число начала войн.

— Значит, это моя война, — прошептал Солдат, перепрыгивая следующий забор последнего дома. — И я — не отступлю. — Пуля обожгла плечо, разметав волокна толстовки. «Да и фиг с ней, — подумал Виктор, смеясь во всё горло в беззвучном смехе. — Когда снайпера одолею, сниму с него футболку и обзову трофеем. А ещё — возьму на вечную память его — башку-у-у!»

Солдат вломился в окно, шнурок берца зацепился за отошедшую крупную щепу разбитого наличника. Виктор упал и прокатился по полу, оставляя в пыли след широкой тропы. Уткнулся в наваленные кучей стулья. «Ведь это последний дом. Сейчас снайпер со своей винтовкой сделают из стен и крыши мясорубку, из дыр которой лезущим фаршем будет мясо моего тела». Но, как ни странно, выстрелы прекратились. Возможно, временно.

— Наверное, — пробурчал Солдат, — эта комната тоже детская. — И когда он осмотрелся, то увидел, что комната, не считая толстых ковров из пыли и разбитых окон, не тронута. Обои — салатового цвета: такой цвет больше всего нравился Илюшке; люстра-глобус под потолком: такая же висела в комнате сына; пластмассовая машина с педалями, чтобы кататься, где на спинке сиденья прилеплена наклейка «БУМ-ХАМ»: такая же, как… — Нет, — тихо произнёс Солдат. — Это совпадение… как если бы снять джек-пот. Это — обычное редкостное совпадение. Как же я ненавижу эти самые совпадения.

Виктор быстро пробежался глазами по комнате, выделяя взором каждый предмет: этого не может быть! — это не комната моего сына!

На стене висела фотография мальчика в чёрной деревянной рамке, прикрытая стеклом, — очень ему знакомого. Но Солдат никак не мог вспомнить — кто это. Зато — отлегло на сердце: значит, детская принадлежит не его сыну, Илюшке. Да конечно — нет! Что за глупость?! Причём здесь его сын?! Это уже слишком неприемлемо! Или — как другие говорят: не смешно!

Солдат пнул камуфлированного коня, стоящего на колёсиках: и конь такой же. На полке перед взором предстали три игрушки: ванька-встанька, юла и большущая матрёшка.

Это невыносимо.

Уже стало страшно подходить к письменному столу. Там виднелись серые листы открытой тетрадки. Виктор никогда не курил, разве что пару раз довёл до губ пепел сигареты, набитой анашой. И то — получилось так, что водки не оказалось, но как-то нужно было на войне помянуть погибших друзей. Да ещё несколько раз искурил косяк, когда пребывал в унылом трансе. Но сейчас — Виктор желал просто задохнуться сигаретным дымом, когда прочитал:

«Папа, мой. Спаси меня, пожалюста».

Этого… не может… быть. Таких совпадений — не бывает.

— Мой сын так говорил — пожалюста. — «При чём здесь мой сын?! Оставьте его в покое! Он давно уже умер! Умер! Уме-е-ер! Он был маленьким и ещё не мог писать!»

«Убили, убили, убили!»

— Это кто? Это кто сейчас сказал? — Виктор посмотрел на двор за окном. — Или я схожу с ума? — спросил он себя сощурившись. — Или меня убили? Или я давно мёртвый?! Или… или я сейчас убью весь этот поганый мир. Найду самый мощный ядерный заряд и разнесу этот грёбаный шарик! Где мои боги?.. — простонал Солдат жалобным голосом, упал на колени, склонил лицо. Подбородок прижался к груди, веки сомкнулись.

Солдат притих.

«Папка, папка с работы пришёл!» — Тот мир, в котором вы не живёте, давно сдох… — шептала чья-то ненависть. — «Папка, мой папка, я так тебя люблю!» — Будьте оба прокляты, — захлёбывался гневный шёпот. — «Папка! Пап-ка!.. Пап-п-п-па-а-ап… Бха-ап, бхг-ых, па-а-а-а… бль-па-ап, а-а-апа… б-ха…»

— Однажды, — шёпотом произнёс Виктор, — я высоко взлечу. И больше — никогда не упаду. И тогда я основательно пошатну ваш мир. И если непомерная злоба, завёрнутая в неистовую ненависть, ненасытно переполняет вас, ваш позорный мир, то тогда ответьте мне: кто решил, что, когда ваш мир уничтожает человека — человек не может уничтожить этот мир? Я уничтожу мир ваш так, что вы больше никогда не сможете возродиться. Я больше не пущу вас — на наш Миргард. И на расстоянии звёзд — я испепелю ваше появление.

И Виктор услышал смех: это были смешки несостоявшихся клоунов и дебилов, смех падших и обезумевших, смех ненавистных и злобных, смех рвачей и позорных недочеловеков, считавших себя избранными. И много, много ещё кого — у кого нет чести и справедливости, нет чистоты сердца и богом данной доброты, у кого в душах одна лишь зависть и жмотство. И кто-то сквозь смех очень тихо прошептал:

— Поживём — увидим.

— Да пошло оно всё. — Солдат встряхнул головой и пошёл из детской комнаты в последнюю дверь, отделявшую его перед таинственным снайпером, засевшем на верху очень высокой каланчи и не желающем видеть гостей.

Не желаешь — так заставим.

От последнего дома до заправочной станции — ширина футбольного поля, может, чуть меньше. А ещё — метров двадцать до самой каланчи.

Виктор усмехнулся: надо же, пожарная башня стоит почти впритык с бензоколонкой.

По обе стороны дороги, шедшей по горизонту, разрослись двухметровые туи. Площадь — из ровного асфальта блестела, словно каток для зрелищных катаний по льду. Вдалеке справа и слева возвышались торговые палатки. Над одной возвышался билборд, в центре которого — к губам в красной помаде прикасался столбик белого мороженого.

«Это — для родителей, которые приезжали навестить несчастных детишек? А что — возможно, так и есть. Есть пионерский лагерь — а этот для несчастных деток, вошедших сюда по «собственной воле» — по воле глупых родителей. Или тех родителей — кто без оглядки отказался от родного чада».

И я хочу — чтоб мир погас,

Чтобы о судьбе моей не знали

И больше никогда не вспоминали.

А ещё Солдат вспомнил песню «Генералы песчаных карьеров». После того как отец оставил мир, а мать его бросила ради любовника — иногда, очень редко, он садился на пол в углу за шкафом, забивал папиросу анашой и слушал эту песню, размышляя, что его жизнь изначально дала ох. енную трещину. Беда одна не ходит — бедовая жизнь остаётся на всю жизнь.

«Вы рождены во грехе. И уже — должны».

— Мы рождены во грехе? Если бы я встретил того, кто когда-то начертал эти слова, то точно воссоздал истину его словам — принял бы на себя грех: отстрелил ему не в меру умный мозг, чтобы больше не смог философствовать и возносить мусорное понимание как истину.

Мозг Солдата вошёл в ступор: бежал-бежал, прыгал под пулями как бешеная макака — и что теперь? Как преодолеть площадь перед каланчой? А потом — как оттуда скинуть на землю снайпера? Ведь наверняка все двери закрыты. Придётся скакать и уворачиваться от пуль под башней, как вьетконговец в любимом фильме «Взвод» под выстрелами из автомата Чарли Шина, пока не поймёшь, что затея оказалась бессмысленной.

— Чёрта с два! Я вырву глаз этому стрелку!

Солдат на мгновение приподнял лоб над подоконником, рискуя получить пулю в глаз, успел запечатлеть картинку и нырнул под окно. С обеих сторон каланчи — по небольшому одноэтажному зданию. Недалеко справа по центру площади стоит разбитый автобус. И легковая машина притихла на дороге напротив автобуса. Возможно, дальше идут ещё дома и заборы. Тогда можно промчаться вдоль заборов к машине, оттуда к автобусу и дальше к одноэтажным постройкам, примыкающим к каланче. А там уже думать, как пробраться внутрь. Не вечно же снайпер сидит на самой макушке башни. Должен хоть разок выйти. Дождаться, проломить лопаткой башку, отнять ствол и с криком «ура» ворваться и перебить остальных — если таковые есть.

Только Виктор решил, как будет пробовать действовать, пуля расколотила подоконник по центру, обрызгав щепками пол и голову.

— Что, и подумать уже нельзя?! — взорвался криком Солдат и отскочил к углу стен. — Или приметил, когда выглянул?

Виктор подождал — выстрела больше не последовало. Выбежал из комнаты в холл, пробежал вдоль стены к следующей двери, за которой оказалась большая кухня с пристройкой и вторым — чёрным входом. Подошёл к этому входу и посмотрел на улицу сквозь стёкла двери. Домики, действительно, располагались вдоль дороги. Но расстояния между ними — гораздо больше, чем по этой улице, и между ними не было никаких оград. Незамеченным добежать до легковушки — вряд ли получится. Наверное, придётся ждать темноты. Солдат помедлил, решая — сейчас пересекать площадь или ближе к ночи. Покивал и пошёл в комнату, которая, как ему казалось, похожа на детскую сына. Умершего сына.

В левом углу сел на пол, закинул затылок, закрыв глаза и стараясь ни о чём не думать, стал ждать. Прошёл час. День ещё в полном разгаре. Настолько надоела эта гробовая тишина, что Виктор вскочил на ноги и заорал:

— А-а-а! — Стряхнув с себя психическое напряжение, он вышел из детской и прошёл к окну следующей комнаты, чтобы понаблюдать за каланчой, вдруг снайпера увидит.

И увидел. Отсюда видны три верхних больших окна. Но, как показалось, окна закрывались ставнями, только с внутренней стороны. Солдат предположил, что это обычные стальные щиты — как защита. В правом окне — щель. Сначала блеснуло и сразу за блеском появилась голова. А потом из щели появился дымок. Виктор решил, что голова снайпера сейчас исчезнет, но нет — создалось впечатление, что он греется на солнце, курит и балдеет.

Отсюда до окон — метров сто. Наверное. Солдат не знал, на какое расстояние прицельно стреляет «люгер», но он на коленях подполз к раме, укрывая больше половины тела за углом оконного проёма, достал парабеллум из бокового кармана штанов.

«Чёрт, — усмехнулся Виктор, — один патрон. И тот столетней давности».

Вытащил и вставил обойму, оттянул «лягушку» затвора. И — прицелился, удивляясь, что снайпер так беспечно решил отдохнуть.

— И пуля — дура, — произнёс Солдат, указательный палец правой руки надавил на спусковой крючок.

Пуф!

«Пуф-ф-ф!» — ответило эхо.

Виктору показалось, что увидел от своего выстрела дымок на лбу стрелка, голова которого тут же скрылась внизу.

«Неужели попал?» — не верил Солдат. Но радость была недолгой. Стрелок открыл такой огонь, что через пять минут верхняя часть стены первого этажа была разбита в лохмотья. Куда бы Солдат ни старался укрыться — пуля везде его настигала, дырявя пространство в миллиметрах от тела. И он оставался жив лишь потому, что, скорее всего, снайпер с ним играл как кот с мёртвой мышкой. Пули били и били вокруг, пронзая полумрак комнат солнечными шомполами. Иногда отверстия были не больше грецкого ореха, а иногда выбивали целые пласты, оставляя дыры размером большого яблока. Солдат скакал из одного места в другое, осыпаясь штукатуркой, крошками кирпичей, щепками. Стрелок всегда знал, где он находится. Видно, насытившись ураганной стрельбой, снайпер начал бить ровными интервалами. Виктор высчитал, что перерыв длился десять секунд и решил отступить в предыдущий дом. Но только он собрался выскочить из окна, как пули начали ложиться по земле, чуть ли не с пулемётной периодичностью и чуть ли не перед самым носом.

Стрелок таким образом выдавил Солдата из посёлка, прогоняв почти по всем домам до самой ночи. И когда Виктор весь измученный спустился с дороги, то задался вопросом: почему снайпер сначала хотел убить, а потом отпустил, до этого вдоволь с ним наигравшись?

Солдат повернулся лицом к посёлку и крикнул:

— Эй! Ну что?! Мы теперь почти как друзья?! А?!

«Так ты сдался?» — спросила мысль.

Виктор подумал и не ответил. Ничего не оставалось, как идти к «секонд-хенду бомжей». В кулаке сжималась сапёрная лопатка, а вот «люгер» потерялся. Не жалко, всё равно патронов нет. Некоторое время Солдат не решался разводить костёр: вдруг стрелок зашлёт пулю на огонёк. Но какая-то нездоровая доверчивость предательски сказала: «Да ладно, он отпустил тебя живым. Не ссы. Ещё друзьями станете».

Виктор долго отдыхал в темноте на автомобильном кресле. Ему хотелось пить, но усталость не желала отпускать. Он сложил руки на груди и, заседая, как в гамаке, любовался звёздным небом, тишью и дуновением тёплого, но создававшего приятную прохладу, ветерка.

Какая-то странная эта земля. Ни сверчков, ни бабочек, ни птиц. Одни комары по ночам лазят и заедают до смерти. А сейчас и их нет. Ощущение, что мир затаился перед всемирным взрывом. Спрятался перед грядущей бедой. И обеими руками выдвинул на заклание — Солдата.

«Но, не грозите демону адом — ведь это его стихия».

Взгляд растворялся в темноте неба, но где-то далеко внизу мелькали две светлые точки, и Виктор подумал, что, наверное, это пёс-мутант за ним наблюдает, выжидает, когда человек заснёт, чтобы успеть укусить и нализаться горячей крови.

Со стороны посёлка повеяло свежеиспечённым хлебом. Видно, неплохо снайпер устроился. Ему ещё и хлеб пекут. Наверное, какая-нибудь прекрасная дамочка с ним за компанию. Разве не могут хотя бы на время приютить одиноко путника?

«Много не прошу. Только ведро чистой воды, целого зажаренного барашка и… — Солдат хохотнул. — И твою тёлку на ночь, сэр».

Виктор с улыбкой поднялся с кресла, взгляд устремился в темноту посёлка. Ни одного огонька или хотя бы очертания. Ночь очень хорошо спрятала заброшенные домики в своей бездне, даже сияния звёзд не могут подсветить. И луна куда-то запропастилась.

— Жадный ты, стрелок, до тёлок. И до хлеба. — Солдат нашёл кастрюльку и направился к озеру.

Тёмная — почти чёрная — поверхность воды колыхалась и была похожа на ребристое плато, невысокие волны бились об глинистый уступ берега. Виктор спустился по пологому обвалу, сел на корточки возле кромки воды. Он устало всмотрелся вдаль, откуда, как ему показалось, очень быстро надвигались клубы белёсого дыма. Или это такой туман? Он уже узрел: как только появляется густой туман — жди неприятности. Возможно, это не так. Сначала он хотел искупаться — смыть пот и пыль, да и усталость немного снимет, но опыт нахождения в этих землях подсказывал, что пока лучше обождать. Ладони, сложенные лодочкой, зачерпнули воду, умыли лицо. Пахнуло тиной, но сразу же в ноздри влез душок мертвечины. Такой сладковатый, даже приторный запашок гниения. Вспомнился госпиталь: вид кровавых бинтов с примесью желтоватых пятен и лилово-чёрная гангрена ступни солдата из арабской армии.

«Это снова показалось?» — Виктор привстал на полусогнутых ногах и постарался разглядеть силуэт на одном из столбов, вдоль которых он сюда плыл. Сначала еле различимое чёрное пятно растворялось в черноте озера, но потом глаз уловил короткое движение и Солдат точно различил человека в резиновом — по крайней мере, похожем на резиновый — костюме. В водолазном. Или в гидрокостюме дайвера.

«Он всё время за мной следит».

— Эй, это ты там так воняешь могилой?! — заорал во всё горло Солдат, вслушиваясь в собственное эхо. — Ты случаем не из гроба выкопался?! — «ЛИШЬ ИЗ ГРОБА ВЫХОДА НЕТ, — вспомнила мысль написанные слова на пластине под шестимесячным плодом. — Значит, есть, раз воняет». — Пожрать есть чего?!

«Чёрный водолаз» поднялся в полный рост. Его глаза — сначала вспыхнули красными огоньками, потом, словно выкрутили сенсорную ручку выключателя, плавно угасли, но полностью не потухли. И снова невидимую ручку плавно вернули на прежнее место. Глаза будто настроили, и они засветились нужной мощностью, смотрели прямо на Виктора.

— Ты, случаем, не робот? — тихо спросил Солдат. Как-то стало не по себе. Создалось ощущение, что этот биологический тип ковыряется в его мозгах, перелопачивая мысли и воспоминания как бумажный архив. Как же сейчас пожалел, что нет стрелкового оружия. Здесь нет правил, нет законов: это уже понял, — и можно было влепить стальную маслину в башку этому любопытствующему прыгуну в чёрном резиновом костюме.

Появилась полная луна. (Облака расступились?)

Чёрная вода посветлела, стала отливать зелёным ковром.

Первый «грибок» размером головы появился на поверхности озера в метрах десяти. Через секунду рядом возник второй. Потом третий, тридцатый, сотый, тысячный. Поверхность озера усыпалась этими здоровыми шляпами грибов. Все они медленно приближались. И только когда из-подо лбов начал различаться мутный блеск глаз, наполненный безумием, Солдат понял, что это не грибки размером голов — это и есть головы.

«Это все по мою душу?»