Зона Пси

Глава 18

1

Ролики мягко шуршали по тросу. Земля быстро приближалась. Уже по бокам пролетала листва деревьев, высоких густых кустов. Площадь с каланчой осталась позади. В зрачках Виктора отражался высокий дубовый столб, к которому прикреплён второй конец металлического каната. От скорости перехватило дух, глаза расширялись: вот-вот и тело сейчас со всей дури врубиться в широкий древесный ствол.

Солдат подогнул колени и разжал ладони, с опозданием понял, что это нужно было сделать чуть пораньше. Тело пролетело по инерции пару метров, и Виктор едва не разбил лицо от столкновения, успев подставив ладони.

— Да ведь я же, блямбда, не носорог. И уж точно не баран, — кряхтя и потирая ушибленные места, поднялся с колен Солдат. — За что же ты меня так — судьба? — И сам же ответил:

— Сам виноват, человек. Ведь всё в твоих руках. Почти.

Немного хромая на правую ногу, он вернулся, чтобы в траве найти сапёрную лопатку. Нашёл быстро: лезвие, подсвеченное лунным светом, воткнуто в валявшийся на земле засохший сук. Виктор поблагодарил луну за источающий в данный момент «праведный свет», осмотрелся. Справа углублялся небольшой овражек, закрытый от посёлка и башни стеной колючих кустарников. Гул «утопленников» не утихал, но сюда никто не спешил. Неужели ушёл? Или Снайпер оставил его в покое? Некогда было разбираться в их замыслах, нужно скорее убирать отсюда ноги.

Солдат вышел на каменную тропу. Раньше — он сюда по ней вернулся, когда искал от озера дальнейший путь. Царапина под глазом, оставленная от разбитой бутылки из-под руки мертвяка, неприятно саднила; шейный позвоночник — словно мощнейшие руки исполинов однажды хотели свернуть ему голову: это после удара Мертвячки.

Солдат вздохнул: снова побитый. И улыбнулся: снова живой.

Он положил сапёрную лопатку на плечо и, тихо насвистывая на ходу сочиняемую мелодию, — больше издавал шипение, — чувствуя себя победителем, продолжил начертанную ему судьбой дорогу. Через два или три километра тропа уходила вправо. Ориентируясь по блёклой луне и приблизительно вспоминая карту — сейчас нечем было подсветить, чтобы подсмотреть, — Солдат повернул на северо-запад. Пришлось продираться сквозь заросли орешника, овитого жимолостью, драть одежду о насаждении ежевики, шиповника, боярышника. Наконец, вышел на пустошь, вдалеке маячил едва проходимый лес с болотами. Виктор опознал эту местность. Здесь он уже бывал. Просматривались силуэты заброшенных построек, где одни лишь скособочившиеся стены, а вместо крыш полусгнившие стропила.

Конечно, хотелось уйти подальше: вдруг Снайпер всё же решится послать своё войско. Но, скорее всего, — нет. Скорее всего, территории как-то или кем-то поделены, за границы которых мертвяки не станут выходить. Иначе — они бы его сразу не отпустили, начали преследование. Но, возможно, и не так.

Усталость одолевала, нагрянуло глубокое спокойствие, и Солдат решил, что переночует здесь, окружённый хоть какими-то стенами. Он направился к давно оставленным домам: когда-то в них кипела добрая жизнь. Правда, глядя на их убогость, больше похоже, что ютились рабы.

2

Серые потрескавшиеся доски и кирпичи, покрытые густым слоем мха; плесень и земляные полы, поросшие репейником, — весь интерьер покосившихся построек. Солдат обошёл несколько деревянных коробок, которые когда-то назывались домами: понял, что везде одно и то же. Вернулся к первому, в который подойдя сразу заглянул: он выглядит покрепче, а то можно остаться погребённым под прогнившими свистящими от ветра стенами.

Сапёрной лопаткой Виктор порубил всю высокую траву, один раз громко звякнув об торчавший из земли кирпич. Репейник и крапива хоть и колючие, но лучше, если сделать из них подстилку, чем лежать на голой земле. Можно, конечно, походить по округе и насобирать другой травы, но лень и усталость отговорили. Да и времени на сон оставалось немного. Он хотел с восходом солнца двинуться в путь. Вытащил из земли несколько досок и немного прикрыл вход. Конечно, такая жидкая баррикада никого не остановит, но всё же.

Виктор осмотрел своё новое временное пристанище. Что в этом мире хорошо: ночи не меньше теплее дня, а иногда бывает — и в разы душно.

— Так что, немного упадём в сон?

Когда ударил лопаткой по кирпичу, показалось, что к нему что-то прикреплено. Решил по-быстрому утолить своё любопытство. Подошёл к невысокой кучке мха в углу. По очертаниям было понятно — внизу кирпичи. Возможно, когда-то на этом месте находилась печь. Полотном лопатки Солдат сковырнул мох и вытащил выглядывающий кирпич — кирпич, пронизанный ржавым болтом, с конца которого свисала на цепи одна часть кандалы.

— О, может быть, подо мхом и кирпичами ещё и трупы погребены?

Сонливость и усталость сдуло невидимым ураганом, настроение испортилось. Что, если тот тип в кандалах, руководивший обезображенными гиенами и волками, ударивший огромными стальными когтями по «вранглеру», отсюда? Ведь они же учатся. Вот и научился здесь, и был отправлен на собственную территорию смотрящим за четвероногими монстрами — мёртвыми монстрами.

Солдат отбросил в сторону кирпич и ещё раз ковырнул мшистый слой лопаткой. Он сразу не понял, что произошло. Из ямки поднялась пыльца и тут же рассеялась. Виктор чихнул и отшагнул назад, голова закружилась. В воздухе появились еле заметные прозрачные шарики размером не больше ногтя мизинца и начали витать вокруг, окружая его голову.

«Прана? Это точно прана. Я вижу прану. Говорят, прана не только подпитывает жизнь, но также может быть энергией умерших, что-то вроде неприкаянных душ. Возможно, некротика. Но точно, эти призрачные пылинки как-то связаны с мёртвыми. Наверное».

— В этих лачугах заключены чьи-то души?

Виктор, когда познакомился с женой, ездил с ней в Египет. Снимали на видеокамеру Сфинкса. Позже, когда приехали домой и просматривали видео, то увидели похожие шарики. Говорят, они проявляются в особенных местах: храмах, церквах, даже на кладбищах. Увидеть может только специальная аппаратура. Но сейчас, без всяких фотоаппаратов и видеокамер, глаза Виктора наблюдали это явление. Шарики будто играли с ним — кружили вокруг головы, отлетали и снова приближались, и напоминали сказочный рой бабочек. Иногда они переливались блёклыми, но разными цветами. Поняв, что эти частички ничем ему не угрожают, Виктор успокоился, улыбнулся, и с новой, невероятной силой усталость навалилась на веки. Ресницы слипались, и, наверное, даже мощный домкрат не смог бы их разлепить.

— Нет, — прошептал Солдат, — это не некротика. Некротика гнилая энергия. А эти… какие-то радостные. По крайней мере, дружелюбные. Возможно, я ошибаюсь. — Он лёг на своё самодельное ложе из лопуха и крапивы: земля — аж горячая. Широко зевнул, так широко, что ему показалось — вот-вот порвутся челюстные связки. Улыбнулся, поводил указательным пальцем по воздуху, собирая шарики в спираль. — Сказка, — прошептал Виктор. Обнял сапёрную лопатку, лениво ухмыльнулся и мгновенно уснул.

3

— Папа, папа!.. — звуки сыпались со всех сторон. — Папа, папа, — странно, но звуки походили на пропущенные через испорченные динамики. Играла классическая музыка, и Виктор определил — как из патефона и, кажется, Бах. Поля начинали вздыбливаться, с невероятной скоростью возвышались горы и волной сдвигались к горизонту. Они так и замерли в виде каменной волны, касаясь облаков.

— Где я? — Солдат огляделся, не узнавая место. — Я же только что был в развалинах… и… что случилось? Или снова фокусы этой зловещей зоны.

— Папа, папа мой! — звал голос мальчика.

Как бы Виктор не хотел признаваться самому себе, но он заставил себя пробубнить, что это голос Илюшки. Но этого не может быть. С горечью на сердце Солдат сглотнул подступивший к горлу ком и прикрыл веки, подставив лицо прохладному ветру.

— Этого нет, — качал головой Солдат.

— Но папа, как же, посмотри на нас! Это есть!.. Есть! Верь нам! Это существует!

Виктор открыл глаза, ноги едва не подкосились: к нему тянул руки живой сын. Виктор не верил глазам, печальная улыбка искривила губы. Он хотел ринуться к маленькому сыну, но увидел на его темечке кровавую дыру. Солдат почувствовал, как спазм перехватил дыхание. Горло надувалось; казалось, глаза от удушья выскочат из глазниц, слюна потекла из сжатых губ.

— Верь нам, верь! — уверял голос мальчика.

— Кому вам? — еле выдавил Виктор.

От сына отделился ещё один сын. После из каждого выскочило ещё по одному. И так по экспоненте за какую-то минуту всё пространство до гор заполнилось улыбчивыми Илюшками.

— Папа, — вещали они в один голос, — папа, верь нам.

Мир шатался, мир уходил из-под ног, мир рушился. Громадные трещины резали не только землю и небо, но и сердце, вызывая нестерпимую боль.

Солдат ущипнул себя, проверяя: сон ли это? Боли не почувствовал, но увидел в скрюченных пальцах свою вырванную плоть. Так и не поняв — спит или нет, он протянул ладонь к сыну и шагнул. Вмиг из сыновей образовался лабиринт.

— Лабиринт? — шёпотом удивился Солдат. Как же сильно ему хотелось обнять своего маленького сына, поцеловать его макушку, потеребить розовенькие пухлые щёчки. Оставался шаг — вся армада Илюшек сдвинулась от него к горам, а в следующий момент, словно цепочкой падающее домино, каждый начал каменеть, и печальный голос сына убегал от него по каналам лабиринта, сотканного из таких же каменных сыновей.

— Папа-а-а!

Солдат хотел шагнуть в узкие тоннели темноты, поспешить за сыном — за голосом сына, но над входом появилась светящаяся голограмма билборда. Переливающаяся кровавая строка медленно проползла, Виктор прочитал: «Солдат, если зайдёшь — сожжёшь этот поганый мир».

В кровавых небесах Солдат увидел корчащихся в огне людей. Агония горевшего мира поражала воображение: люди стонали, молили, кричали, корчились в болях, но не умирали. Кожа их чернела, багровела, лопалась, пузырилась, источала зловоние. Люди били себя ножами, колами, топорами, вилами, расчленяли друг друга: лишь бы прикончить боль, лишь бы закончить жизнь. Чёрные гады и твари — гиены, змеи, скорпионы, огромная саранча и многие неизвестные — изъедали их плоть. И казалось, этому не будет конца. Лёд пронзал их тела и землю, нещадная жара и пустыня покрыли их.

— А мне всё равно, я за Илюшкой…

— Папа-а-а!.. — нескончаемо долгий крик сына разбудил Солдата, но он успел услышать утробный, вязкий, невероятно низкий смех:

— М-х, м-ха! М-ха, ха, ха, ха!

И мир перед заспанными глазами проявился не сразу, а висела картина: с небес на земной шар взирали три черепа, на их головах — богатырские шлемы. Всю землю накрывало рогатое и хвостатое существо.

Картина медленно рассыпалась в воздухе, словно крепкий ветер постепенно отдирал и уносил с собой окаменевший серый пепел.

И услышал громкий шёпот: «Солдат, сожги этот мир дотла».

— То предостерегает… во сне, то просит, — проворчал Виктор. — Ведь я же услышал сейчас? Не показалось? — Он сел на ложе и осмотрел серую хмурость. Интересовали шарики, которые он назвал праной, но в чуть прохладном рассвете лишь бледнела убогая мрачность разрушений. Взгляд скользнул по мшистому углу, по кирпичу с кандалами, по жидкой баррикаде на входе; ладонь сжала ручку сапёрной лопатки.

Ладно, пора подниматься. Если утро такое тёплое, то, скорее всего, день будет слишком жарким. Возможно, за горами, как нарисовано на карте, климат изменится. Главное, чтобы не стал ледяным. Виктор вспомнил сон.

— Как во сне, с намертво замороженными людьми. — Ещё он неожиданно вспомнил, что число четыреста четыре в виде клейма не только у Мертвячки и детишек с озера, но и у всех «утопленников». — Они все являются ошибкой, — задумчиво произнёс он. — Вопрос: ошибкой чего? Или… чьей?

Солдат поднялся на ноги и ладонями постучал по всем карманам. Проверил на месте ли пистолеты и обоймы. Пальцами потёр уголок карты: тоже не потерял. Начинала мучать жажда. Он вспомнил про кулон Мертвячки и полез за ним в задний карман штанов, как неимоверной силы вопль заставил его короткие волосы на голове шевельнуться, дважды пройтись волной. Виктор припал лбом к стене, в щели между досок осмотрел местность и присвистнул.

— В этом мире для меня покоя не будет — никогда.