Зов Аспидной горы. Сказание об Орской яшме (СИ)

Глава 7. Брат

Тень закрыла луну, затем разделилась на несколько частей. Одна осталась, остальные почти бесшумно заскользили вокруг. Карлыгаш краем уходящего сознания поняла, ищут ребёнка. И когда увидела склонившееся лицо брата, прошептала:

— Тебе до неё не добраться, — и провалилась во тьму.

Очнулась от яркого света. С трудом приоткрыла глаза и обнаружила себя в своей юрте. Солнце попадало через откинутый полог. Там у входа вполоборота сидел брат. Неожиданно беззащитная пульсирующая жилка на его мускулистой шее, почему-то вызвала в Карлыгаш приступ дикой ярости. Захотелось впиться зубами, перегрызть эту жилку, или… перерезать. Стараясь не шевелиться, женщина осмотрелась. Шкатулка из яшмы стояла на месте. В ней, помимо украшений, лежал нож с тонким лезвием и инкрустированной камнями рукояткой. Попытка дотянуться не удалась, руки плохо слушались. Карлыгаш откинулась на спину, из груди вырвался вздох. Брат повернулся, увидел, сестра очнулась, и лицо его осветила такая радость, что Карлыгаш зажмурилась и застонала от отчаяния. Нет, никогда она не сможет его убить. Никогда.

Набежали женщины, засуетились вокруг. Кто-то давал пить, кто-то перетягивал платком распираемую от молока грудь, кто-то менял промокшие от пота подушки, помогал переодеться. Эта забота утомила и вскоре Карлыгаш уснула крепко и спокойно. Спала весь день и всю ночь. А перед утром приснилось детство. Она сама. Друг брата Мадали, приехавший в гости. А где брат? Да вон же, бежит к ним изо всех сил.

— Там хивинцы рабов клеймят. Пошли смотреть!

Он отбегает, оборачивается, машет призывно рукой. Карлыгаш и Мадали кидаются за ним. Сверкают босые пятки, бьёт в лицо горячий ветер. Они торопятся, но чуть не опаздывают. Пленные русские уже почти все заклеймены, руки их связаны впереди. Один из хивинцев обходит рабов, проверяя крепость пут. Второй калит над костром тавро для последнего пленного. Остальные седлают коней. На детей, остановившихся поодаль, внимания не обращают.

— Торопятся, — поясняет брат и добавляет с усмешкой: — Боятся, казаки из крепости погоню вышлют. Отец отказался в Хиву рабов возить и скот угнанный, теперь сами вон ловят.

— Почему отказался? Говорят, Хивинский хан платит хорошо, — спрашивает Мадали. Брат рассказывает другу о том, что русские что-то затевают и нагнали в крепость солдат и казаков, не стоит рисковать и злить их, если поймают, могут до смерти забить. Тем временем тавро готово. Хивинец берёт его за рукоятку, подходит к пленному, рывком срывает рубаху и прислоняет к спине клеймо. Ветер доносит запах палёной кожи. Русский не кричит, не дёргается, к большому разочарованию мальчишек, только напрягаются мускулы на спине. Всё, теперь он раб. Что-то знакомое видится Карлыгаш в его фигуре. Неожиданно она ощущает себя взрослой, брат с другом, хивинцы куда-то пропадают. Остаётся вереница пленных, связанных одной верёвкой и бредущих вдаль. И очень важно увидеть лицо того, заклеймённого последним. Но он уходит, не оборачиваясь, и вместе с ним уходит из жизни что-то неимоверно важное.

Карлыгаш проснулась вся в слезах. Но чувствовала себя на удивление легко и хорошо, даже смогла встать, умыться. Силы восстанавливались быстро. К концу лета она уже смогла ездить верхом и часто отправлялась в степь. Брат сопровождал издали, не приближаясь. Понимал, как сестре неприятно его присутствие.

Ожидалось возвращение хана. Женщины шушукались, что не один батыр собирается сватать ханскую дочь. Та не принимала эти разговоры всерьёз. Считала, её просто хотят подбодрить, успокаивают. О мастере, их истории, знали все. Карлыгаш почти перестала смотреться в зеркало и поэтому не осознавала, как похорошела и расцвела. Отец приехал не один. Мадали, сын хана Среднего Жуза, решил взять в жёны сестру своего друга. Карлыгаш вспомнила сон и удивилась, никогда и не думала о таком женихе.

Как и о замужестве. Зашевелилась совесть. Мадали ничего не известно. И никто ему глаза не откроет. А отец, ему-то брат наверняка сразу же всё рассказал, поторопится пристроить дочь, опозорившую род. События следующих дней подтвердили эти опасения. Родственницы жениха одаривали будущую родню: отрезы шёлка и ситца, кирпичики чая, золотые и серебряные украшения. А, получая в ответный дар украшения с яшмой — буквально расцветали, довольно цокая языками. Тут только Карлыгаш поняла, почему отец заказал столько много чудесных вещей мастеру. Готовился к свадьбе дочери, свадьбе достойной потомков великого рода. Сердце вновь сжала боль двойной утраты. Позже пришло решение: во всём признаться жениху. Вдвоём их не оставляли, вот если бы кто-то помог.

— Мадали твой друг. — Карлыгаш подошла к брату сзади так бесшумно, что тот вздрогнул и резко обернулся. Она же продолжила: — Почему позволяешь его обманывать?

— Женщинам не понять: есть вещи важнее дружбы, — резко ответил брат. Подвижное лицо исказила гримаса, видно было, он повторяет чужие слова.

— Ты не думаешь так, тебя заставил отец.

— Никто не может меня заставить! — горячо воскликнул брат, но в словах проскользнула горечь и злость.

— Мне нужно остаться с женихом наедине. Помоги.

Брат долго смотрел в прекрасное полное решимости лицо Карлыгаш, затем кивнул, соглашаясь. На прогулку в степь выехали втроём. Мадали был оживлён, шутил, не сводил восхищённых глаз с невесты. У подножия Аспидной горы спешились, брат остался внизу с лошадьми, а жених с невестой поднялись к древним могилам. И там Карлыгаш рассказала почти обо всём, утаила только встречу с Лунной красавицей. О дочке сказала коротко: «Её со мной нет». Мадали внешне оставался невозмутимым, в этом он не уступал отцу невесты, лишь сжимались и разжимались кулаки. Думал он не долго.

— Я полюбил тебя ещё в детстве, и буду любить всегда, — сказал и протянул руку.

Брат, увидевший, как они спускаются, взявшись за руки, заметно повеселел. На обратном пути уже он не умолкал. И с удовольствием вслух вспоминал, как Мадали замечательно укрощает диких необъезженных лошадей. Особенно кобылиц. Карлыгаш смотрела на брата и думала: «Как жаль, что я люблю его, и никогда не смогу убить, или, хотя бы, ударить».