Зов Аспидной горы. Сказание об Орской яшме (СИ)

Глава 8. Ласточка в неволе

Время весенних заморозков прошло. Настала пора тюльпанов. Жёлтые, красные, они подобно персидскому ковру покрывали степь. В Карлыгаш словно что-то оттаивало, пробивались робкие ростки радости. Она с жадностью вдыхала запах просыпающейся после зимы земли. Впервые за последнее время захотелось запеть. Но тут же вспомнилось: сегодня приедет муж. С сожалением женщина развернула лошадь в сторону аула, пора завершать прогулку.

Мадали ездил к её отцу. Карлыгаш сопровождать мужа не решилась, не захотела бередить старые раны, а вот сейчас подумала, что с удовольствием повидала бы отца, брата, тётушек. Ведь не была у них с конца прошлого лета. Мадали ждал у входа в юрту. Он помог жене спешиться, на мгновенье прижал к себе и отпустил. Карлыгаш улыбнулась и произнесла:

— У меня есть новость, но сначала расскажи ты.

Она слушала, оживлённо задавала вопросы, радовалась хорошим известиям, огорчалась грустным. Неожиданно поняла, муж хочет что-то сказать, но никак не решается. Сердце забилось тревожно, улыбка сползла с лица, губы прошептали: «Что?»

Мадали быстро, словно боясь раздумать, проговорил:

— Сразу после нашей свадьбы к твоему отцу приезжал мастер. Приезжал за тобой. Узнав, что ты замужем просил передать свадебный подарок.

Муж протянул на раскрытой руке серьги из яшмы в серебряной оправе. Лучи солнца заиграли на отполированных камнях. Карлыгаш почувствовала, как кровь отливает от лица. Робко протянула руку за украшением, отдёрнула, снова протянула и, наконец, взяла. Из груди стоном вырвалось:

— Жив… Хвала Всевышнему, жив!

По лицу Мадали пробежала судорога, он вскочил на коня и с места пустил в галоп. Горячий жеребец взвился, норовя сбросить седока, и понёсся в бешеной скачке. «Как после нашей первой ночи», — подумалось Карлыгаш. Тогда она покорно принимала ласки, стараясь не вздрагивать от прикосновений мужа — чужих, неприятных. Ей почти удалось, но в конце не выдержала и горько расплакалась. Мадали полуодетый взлетел на неосёдланного коня и направил его в степь. Вернулись утром: конь весь в мыле, всадник мокрый от пота. Мадали вновь стал спокоен и невозмутим, словно скинул во время скачки где-то в степи свои боль, обиду и злость. Карлыгаш больше не плакала, не вздрагивала от прикосновений и изображала улыбку, когда муж к ней обращался. А он больше не уносился вдаль очертя голову. До сегодняшнего дня.

Ладонь кольнуло. Женщина и не заметила, как сжала в кулаке серёжки. Она надела подарок. Воспоминания, запрятанные глубоко в уголках памяти, нахлынули волной. Стараясь их не расплескать, Карлыгаш на непослушных ногах вошла в юрту, легла на спину и закрыла глаза. Как же она любила наблюдать за работой мастера! Он казался воспетым акынами великаном-кузнецом, кующим чудесный меч для победы над джунгарами. Нет, даже лучше, ведь под его сильными ловкими руками рождалась красота, а твёрдый камень становился податлив, как воск. Эти же руки поднимали её, Карлыгаш, высоко к небу, легко закидывали в седло, обнимали нежно. Как она любила гладить его волосы. Прислонившись к широкой груди, ощущать гулкие удары его сердца. Смотреть в небесные глаза и видеть там своё отражение. Повторять имя: Егор, Егор, Егор. Слушать признания и клятвы. «Нас повенчали матушка Степь и батюшка Яик, на век быть нам друг с дружкой», — говорил мастер. «Наша любовь — полынь и ветер», — смеялась она. «Нет, Ласточка. Полынь горька, ветер переменчив. Любовь наша, как яшма — крепка, надежна, и с годами не потускнеет». Карлыгаш не заметила, как за воспоминаниями задремала, улыбаясь во сне.

Проснулась от ощущения чьего-то взгляда. Открыла глаза. Мадали сидел рядом. Карлыгаш тоже села и немного виновато посмотрела на мужа. Он горько усмехнулся и заговорил:

— Ещё в детстве я слышал: возьмёшь в руки песок: просыплется сквозь пальцы, воду — прольётся, а ласточка вырвется и улетит. Если же удерживать, можно поломать крылья. Я не хочу ломать тебе крылья. Нет, не хочу. Карлыгаш, завтра я трижды при всех произнесу, что ты мне не жена и отпущу тебя к твоему мастеру. Твой брат говорил, никто лучше меня не укрощает лошадей. Но это лошади, а ласточку мне не приручить.

Карлыгаш с удивлением посмотрела на мужа, не думала, что его любовь так велика. Постепенно доходил смысл сказанных слов. Перед глазами возник мастер, счастливо улыбающийся, готовый заключить её в объятья.

— Ты действительно меня отпускаешь? — переспросила она Мадали.

Муж кивнул и спросил:

— У тебя тоже была новость. Или это уже не важно?

Карлыгаш словно водой ледяной облили. Как она могла забыть? Как?

— Мадали, если позволишь, я останусь. У нас с тобой будет ребёнок, — сказала она и закрыла лицо руками. И тут же оказалась в крепких объятьях мужа.

— Прости, ласточке и дальше жить в неволе, теперь я никуда тебя не отпущу.

Карлыгаш прижалась к мужу, думая о своей судьбе, переменчивой, как ветер, и о своей любви, горькой, как полынь.