Зов пустоты

12

Гул машин стихал по мере того, как Людивина уходила вглубь парка Бют-Шомон. Первые осенние холода добрались до столицы, раскрасив листву коричневым и оранжевым. Людивине встречались в основном женщины с детскими колясками, гуляющие одни или группками, а также несколько бегунов и горстка молодняка. В этот понедельник, ранним ноябрьским вечером, парк казался островком дикой природы, дрейфующим посреди океана цивилизации, серые фасады которой удалялись с каждым шагом.

Итак, обращение в ислам не было фасадом для создания образа, который отводил бы от Брака все подозрения и позволил бы ему вернуться к преступной деятельности. Весьма содержательный рассказ Марка Таллека убедил Людивину, у нее не было причин не верить этому объяснению.

Безопасник, ну надо же, проворчала она про себя. С кем только не приходится сталкиваться на работе… Но надо сосредоточиться на главном.

Если Брак – исламский фундаменталист, то как он оказался замешан в наркоторговле? Она не слишком четко представляла себе, что могут, а чего не могут делать радикальные исламисты, но продажа наркотиков явно не входила в список добродетелей прилежного мусульманина. Может, он пытался бороться с наркотиками в своем районе? Или старые знакомые не забыли о его криминальном прошлом? Могло быть все, что угодно, и Людивина очень надеялась на данные, которые должен был собрать Ив. Если у бригады по борьбе с наркотиками нет никаких сведений о Браке, сама она ничего не найдет, это слишком закрытая сфера.

Оставался вариант с терроризмом. ГУВБ не просто так полезло в это дело. Их интересовал Брак, но Людивина не особенно разбиралась в этом вопросе, могла только предположить, что деньги от продажи наркотиков используют для финансирования всего подряд, в том числе и деятельности религиозных экстремистов.

В общем, так она ничего и не придумала.

Среди листвы проступили резкие контуры скал и показался небольшой храм на самом верху каменистого пика острова Бельведер. Людивина целую вечность не заходила в центр парка и теперь застыла перед открывшимся видом. Трудно было поверить, что это в Париже. Над водой возвышались тридцатиметровые склоны, поросшие зеленью, их венчала белокаменная беседка, похожая на крошечный римский храм, который забросило сюда по воле или по ошибке истории, до острова тянулся длинный подвесной мост – все здесь напоминало волшебную сказку.

Странное место для встречи, можно сказать, романтическое…

– Вам нравится?

Марк Таллек появился откуда-то из-за спины Людивины.

– Честно говоря, я здесь почти не бываю. А зря.

Марк протянул ей сэндвич, сам развернул другой.

– Спасибо, – сказала она. – Почему вы хотели встретиться здесь?

– Думал познакомиться с вами на нейтральной территории.

– Не обижайтесь, но вы сами сказали, что исчезнете, как только выясните насчет гибели Брака. Я собираюсь раскрыть это дело месяца за три, поэтому знакомиться как-то…

Марк Таллек молча смотрел на нее, жуя бутерброд. Он был гораздо выше Людивины, и она вдруг ощутила себя совсем маленькой – непривычное для нее чувство. Чем-то смущал пристальный взгляд этого человека, его поза.

– Давайте пройдемся, – скомандовал он, указав на дорожку.

Людивина осознала, что с тех пор, как он появился в ее кабинете, она только и делала, что ставила его на место. Не слишком-то достойное поведение. Она решила быть откровенной:

– Извините, если я не кажусь вам дружелюбной, просто… вы явились без предупреждения, вас нам навязали, а мы так обычно не работаем.

– Я все понимаю. Это никому не нравится. Я сделаю все для того, чтобы мое присутствие вам не мешало.

– Будете просто наблюдать?

Таллек качнул головой:

– Скажем так… я буду выполнять ваши указания, но, если потребуется, позволю себе брать дело в свои руки.

– А я думала, это я заказываю музыку.

– Именно так, за исключением деликатных ситуаций, относящихся к моей компетенции.

– Не обижайтесь, но я не уверена, что мое начальство это позволит.

– Не обижайтесь, лейтенант, но ГУНЖ и Леваллуа уже обо всем договорились. Это исключительный случай, временное сотрудничество в интересах всего государства. Кстати, «сотрудничество» означает, что в нем активно участвуют обе стороны.

Людивина откусила три куска сэндвича подряд, пытаясь скрыть раздражение. Проглотив свою порцию, Таллек прервал воцарившееся молчание:

– Я читал ваш послужной список. Впечатляет.

– Везет вам. А я о вас ничего не знаю. Таллек – это хотя бы настоящая фамилия?

– Почему вы спрашиваете? Конечно, это…

– Вы из спецслужб, вот почему.

Он коротко и сухо рассмеялся:

– Не стоит верить всему, что показывают в фильмах. Меня и правда зовут Марк Таллек, я немного старше вас, разведен, детей нет, родился в Ренне, магистр права. Поступил на службу в полицию, был офицером, а затем попал в ГУВБ, где занимаюсь в основном делами радикалов, как вы уже поняли. Иными словами, классическая биография. Ничего особенного. Теперь вы имеете некоторое представление обо мне.

– Если только все это правда…

Таллек замер.

– Прошу вас, давайте не будем вот так начинать, – нервно бросил он. – Я вам буду говорить только правду. Всегда. Скорее умолчу о чем-то, чем совру. Если это случится, то в общих интересах либо потому, что у меня нет выбора. Но я всегда буду с вами честен. Я вам не враг.

Людивина долго изучала его лицо. Затем медленно кивнула:

– Хорошо. Я обещала себе больше не строить с мужчинами отношений, основанных на неискренности. Наверное, это относится и к вам.

Таллек усмехнулся:

– А вы прямолинейны.

Они пошли дальше.

– Что еще у нас на повестке дня? – осведомилась Людивина.

– Вы ведете дело, вы и скажите.

– Я хотела собрать данные об окружении Лорана Брака и его жены. Сможете нам помочь? У вас есть все досье, и в ГУВБ явно имеется единая компьютерная база данных…

Таллек быстро покачал головой:

– Нет. В лучшем случае я могу подтвердить ваши сведения или задать верное направление, чтобы вы сэкономили время. Но вы не получите доступ к СОВе, она работает только на нас.

– К сове?

– К нашей базе данных. «Сбор и обработка внутренних данных для обеспечения безопасности территории и соблюдения интересов государства».

– Ясно, – сказала Людивина, смиряясь с разочарованием. – В любом случае у меня есть прокурор, который будет следить за расследованием по телефону.

– Прокуратура по борьбе с терроризмом не возьмет дело, договорились?

Людивину смутило, как пылко Таллек задал ей этот неожиданный вопрос.

– Э-э, нет, на данный момент ни о чем подобном речи не было. У вас с ними какие-то проблемы?

– Вовсе нет. Мне бы хотелось, чтобы это дело оставалось в тени, пока нет повода для волнения. Мне проще работать, если у меня развязаны руки.

Людивина не совсем поняла, что он имеет в виду, и просто продолжила:

– Прокурор не хочет, чтобы мы проверяли все образцы ДНК, собранные вокруг тела, на это нет денег. В особенности если жертва – наркоман, а он, похоже, думает именно так. Он разрешит сделать несколько анализов, если я их обосную, но раз уж у меня всего пара джокеров, мне нельзя ошибиться, так что подожду. Как только первичное расследование завершится, дело перейдет к судье, и уже он будет решать, что нам делать или не делать, но не раньше чем через две недели. Запустить всю процедуру – тоже небыстрое дело. Но мы не станем сидеть сложа руки. Займемся телефонными разговорами Браков. Я попросила узнать, есть ли камеры наблюдения в зоне, где нашли тело, или хотя бы у спуска к путям, но вряд ли что-то найдется. Не знаю, как там у вас все работает, но если бы вы намекнули нашему прокурору, что не помешает дополнительное финансирование…

– Кажется, мы друг друга не поняли: для прокурора это дело ваше, я не буду в него лезть.

Людивина вытаращила глаза:

– То есть? С точки зрения закона…

– Если будет повод, прокурор со мной встретится, но ГУВБ работает не так, как вы. Я передаю дела мировому судье, только если нахожу что-то серьезное, потому что моя деятельность хранится в полнейшей тайне. Пока я не сочту нужным обратиться в суд, я работаю сам, на своих условиях, без связи с судьей. Я действую тихо – так быстрее и эффективнее. Отчитываюсь только перед непосредственным начальством. Вот почему хотелось бы, чтобы прокурор не узнал обо мне без крайней необходимости. Как только я официально окажусь в этом деле, все сильно усложнится. Поймите, мы в ГУВБ обычно действуем самостоятельно и обращаемся к судьям, лишь когда требуется ордер на арест. Тогда колеса судебной системы начинают вращаться, и наша тайная деятельность выходит на поверхность. С этого момента дело уже не в нашей компетенции, а в компетенции юстиции, и мы исчезаем.

Людивина медленно кивнула, словно пытаясь до конца осознать услышанное.

– Ясно. Но я-то должна отчитываться перед судом согласно четким инструкциям, так что не ждите, что я стану их нарушать. Договорились?

– Естественно.

Доедая обед, они бродили по этому лесному уголку на востоке столицы, пока не вышли к мосту над глубокой траншеей, старым заброшенным железнодорожным полотном, заросшим высокой травой и плющом. Марк облокотился на парапет. Людивина узнала «малое кольцо», железную дорогу, не работающую с тридцатых годов. И поняла, что Таллек с самого начала знал, куда ее приведет.

– Притворитесь, что мы пара.

– Простите?

– Подойдите ко мне. Никаких нежностей, не беспокойтесь, они как раз выглядят гораздо подозрительнее.

Людивина сдержанно, но с любопытством повиновалась и тоже облокотилась на ограду, почти прислонившись к Марку.

– Вы с самого начала знали, что приведете меня сюда. Что же я должна увидеть? – тихо спросила она.

– Мы пришли чуть раньше, но ждать уже недолго.

Людивина поняла, что все произойдет на путях, и принялась разглядывать их, чтобы ничего не пропустить. Место напоминало то, где был обнаружен труп Лорана Брака, но с более буйной природой. Скрытые от цивилизации рельсы, туннель, свидетелей практически не бывает… Да, место очень похожее.

Из-под моста показался человек в серой толстовке. Он прошел вдоль стены и остановился у входа в туннель, откуда выбежали еще трое в спортивных костюмах. Капюшоны частично скрывали их лица, но Людивина без труда догадалась, что им не больше тридцати. Еще двое перелезли через ограду, отсекающую траншею от парка, умудрились спуститься по крутому склону к рельсам и присоединились к товарищам. Они что-то обсудили, а затем встали в круг и принялись разминаться.

– Кто это? – осведомилась Людивина.

– Местная молодежь.

– В этом я не сомневаюсь. Но что они здесь делают?

– Готовятся. Все они у нас под наблюдением. Все выступают за возвращение к древнему исламу с применением шариата. Они считают, что ИГИЛ[14] – это их угнетенные братья. Большинство хотело бы к ним присоединиться. Возможно, если у них получится, они так и сделают.

– И они все на свободе?

– Они следят за тем, что говорят публично. К тому же пока нам нечего им предъявить, а встречаться с друзьями в парке и вшестером заниматься спортом не запрещено.

– Разве поддержки ИГИЛ мало для ареста?

– За последние годы было ликвидировано несколько таких ячеек, через них прошли некоторые известные террористы. Но эти парни учатся на ошибках предшественников. Они тщательно выбирают выражения в интернете, не слишком рьяно проповедуют на улицах, почти не пишут друг другу сообщений. Иными словами, они знают, что мы где-то поблизости… Да, кстати…

Темнокожий парень ростом под метр девяносто, с виду лидер группы, обернулся и пристально оглядел стоящую на мосту пару. Марк Таллек тут же обнял Людивину за плечи и поцеловал ее в лоб.

– Ничего личного, – прошептал он, – я лишь придаю правдоподобности нашему прикрытию.

– Правдоподобности маловато, – ответила Людивина, напоказ улыбнулась ему и поцеловала прямо в губы.

Когда Людивина отстранилась, лицо Марка Таллека не выражало ровным счетом ничего, но по глазам она поняла, что он удивлен, даже растерян, и обрадовалась, что ей удалось хоть в чем-то, хоть на время взять над ним верх. В этой игре у каждого свое оружие, с вызовом подумала она, и ты, дружок, не знаешь, с кем связался. Она была не из тех, кто сдается, – наоборот, особенно если могла показать себя. Людивину Ванкер нелегко было впечатлить, и, если ей нужно было одержать верх, она была весьма изобретательной.

Высокий темнокожий парень продолжил тренировку. Шестеро молодых людей разбились на пары и принялись отрабатывать элементы рукопашного боя. Захваты, комбинации ударов ногами в кулак, укрепление предплечий и голеней с помощью серии ударов по ним и так далее.

– Не могу представить, что вы знаете, кто они и что замышляют, и не делаете ничего, чтобы их задержать, – призналась Людивина, глядя на этих решительных парней.

– У нас на них ничего нет. За что их сажать? За пылкую коллективную веру? Я же сказал, эти ребята куда осторожнее своих предшественников. Мы вычислили их, потому что они часто молятся в местах, за которыми ведется наблюдение, потому что вместе тренируются. От наших источников мы знаем, что некоторые хотели бы уехать в Сирию и воевать там вместе с братьями. Но этого слишком мало, у нас нет реальных доказательств.

– А если завтра двое из них перережут полквартала во имя религиозных убеждений?

Марк скривился:

– Такой риск есть… Но не забывайте, мы защищаем демократию. Мы живем в свободной стране, где каждый имеет право отстаивать собственные религиозные убеждения, в том числе и радикальные, если не призывает к прямому насилию. Нет, все-таки почему мы должны сажать в тюрьму этих парней, но оставлять на свободе радикальных христиан? Тех, кто хочет запретить противозачаточные таблетки, аборты, выступает против гей-браков, тех, кто чуть что кричит, что готов ехать в Сирию и бороться против ИГИЛ… Радикалами могут быть представители любой религии. Мы живем в демократической стране и имеем право на убеждения до тех пор, пока не пропагандируем ненависть и насилие.

– Обстоятельства таковы, что у нас есть все основания опасаться этих шестерых бойцов.

– Вот почему мы приглядываем за ними как можем, пусть даже не идеально – денег-то нет. Если мы арестуем их превентивно, уверяю вас, от этого будет только хуже: эти шестеро станут вопить про диктатуру, притеснение на религиозной почве, что они ничего не сделали, что их изолировали от общества только за религиозные убеждения, а поскольку у нас действительно нет веских улик, в целом они будут правы. Сами подумайте, как эти события повлияют на маргинальную молодежь – наверняка толкнут их к радикализму… В умелых руках подобная ситуация позволит привлечь раз в десять больше сторонников, чем эти шестеро внизу. Хитрые вербовщики начнут доказывать, что Франция – коррумпированная страна, враг ислама, бросающий в тюрьму мусульман, ближе всех подошедших к пути, указанному Пророком, и так далее… Нет уж, поверьте, если мы выберем самое простое решение, то, скорее всего, крупно проиграем.

– То есть пусть гуляют, а вы будете за ними присматривать одним глазом?

Таллек пожал плечами:

– Мы делаем все, что в наших силах. Никто не говорит, что у демократии нет проблем и недостатков. И наши нынешние враги ловко их используют. Но я хочу кое-что прояснить. Здесь их шестеро. Вполне вероятно, что трое или четверо из них – это мелкие хулиганы, которые нашли в религии духовное убежище, семью. Но если их не подтолкнуть, дальше дело не пойдет и они не станут реальной угрозой. Возможно, даже отвернутся от мира преступности, и в итоге общество только выиграет. Но важно понять, кто из них настоящий радикал. Кто готов – или скоро будет готов – перейти от слов к действию. А если мы посадим всех шестерых, то своими руками создадим банду из шести радикалов.

– Хорошо, а при чем тут Лоран Брак?

– Это вы мне скажите. Связана ли его смерть со всем этим? С его криминальными дружками?

– А если да, то кем он был? – подхватила Людивина. – Паршивой, но безобидной овцой или безжалостным волком?

Марк Таллек живо повернулся к ней:

– Вы все верно поняли. Я хочу знать, не стояла ли за ним какая-то сеть и не скрывается ли за его смертью что-то более масштабное.

Бойцы под мостом закончили тренировку, обменялись рукопожатиями и опустились на колени, чтобы помолиться.