Зов топи

Глава 1

Небо в обрамлении корней подобно серому полотну, облаченному в деревянную, сочащуюся влагой раму. Дневной свет причиняет боль, но от пустого неба невозможно оторваться. Холодный воздух дерет гортань. Первый вдох мучителен и сладок одновременно. Выдыхая, он широко раскрывает рот в яростном крике. Кричит до хрипоты, до изнеможения.

Пропитанная сыростью земля сковывает слабое тело. Облизав измазанные землей губы, он почувствовал сладкий привкус разложения… Исполинское дерево — его колыбель, мертво. Гнилая древесина как клетка, удерживала его в царстве холода, корни давили на грудь, преграждая путь к свободе.

Извиваясь, словно гигантский земляной червь, он протиснулся сквозь прогнившее переплетение корней, с трудом освободил скрюченную, перемазанную грязью руку. Из глубоких порезов потекли красные струйки, оставляя следы на желтой глине. Завороженный совершенством цвета, он засмотрелся на извилистые дорожки, проложенные теплой кровью.

Хруст ветки заставил насторожиться. Погребенный в земле, в тесной колыбели, он остро чувствовал свою уязвимость. Медлить опасно. Крошащиеся комья полетели наружу, освобождая пространство. Тонкие корни густо опутывали шею и плечи — отрывая их, он разрывал последнюю связь с деревом. Освободив вторую руку, он сел на краю ямы, подставив спину колючему холодному ветру. Высохнув, недавний пленник выпрямился, держась за поросший мхом ствол дуба, в недрах которого зародилась его жизнь.

Вокруг росли деревья. Старые, молодые, они утопали в густом подлеске, покрытом серебристыми нитями паутины. Если бы не слетевшая с крон листва, здесь было бы темно, но осенние заморозки помогли деревьям растерять большую часть яркого убранства. Липы, клены, вязы, ели качали ветвями под натиском холодного ветра и устало скрипели. Почерневший ствол дуба стоял беззвучно — пустой и холодный.

Рожденный в дереве ясно понимал, что ему здесь больше не место, он лишний, но это единственное, что ему было известно. Его тело бодрствовало, но разум еще не очнулся от сна. Окончательно пробуждение не настало. Он пытался извлечь и удержать бессвязные, но столь манящие образы, всплывающие в омуте памяти. Горные пейзажи, горячее звериное дыхание, запах воды, пение птиц. Это случилось или только должно случиться? Он не был уверен.

Холод вынуждал двигаться. Острые края шишек глубоко ранили босые ступни, покрытые тонкой кожей. Вскоре он начал хромать, оставляя кровавые следы, но на остановки не было времени. Инстинкт приказывал продолжать движение, несмотря на порезы. В наступивших сумерках подлые корни не раз подставляли подножки, отчего он падал, неловко прикрывая лицо. Оступившись в очередной раз, он почувствовал, что земля под руками стала мягче. Воздух стал влажным, наполнился запахом торфа, застойной воды, гниющих растений. На смену лесу пришла топь.

Вдалеке мигнул желтый огонек костра, отразившись от черной воды заболоченного озера. Вот цель его поисков — огонь! Маленькое пламя, пожирающее сырые трескучие поленья. Оно подарит его телу долгожданный отдых, придаст сил. Ступая на кочки, поросшие острой, как нож травой, он бесшумно скользил между затопленных бездонных ям, прямиком к костру. Его мысли становились яснее с каждым шагом.

На берегу сидели трое. Старик и двое молодых парней с изумлением таращились на его нагое, перемазанное грязью и кровью тело. Это были настоящие люди из плоти и крови, а не бесплотные образы, преследовавшие его с тех пор, как он оставил колыбель. Кочки внезапно закончились, а от костра его по-прежнему отделяла черная бездна озера. Не замедляя шага, он побежал прямо по воде. Один из парней с воплем схватился за острогу, но старик кинулся к нему с протестующим криком.

— Нет! — он схватился за конец остроги и резко опустил ее вниз. — Не смей наставлять на безоружного!

— Вдруг это болотник? Видел, как он по воде идет?! Видел?! Точно болотник! — воскликнул парень, пятясь задом.

— Не неси чушь! — рявкнул старик. — Он по кочкам шагает!

— Жуткий какой… — с опаской зашептал второй. — Отец, а вдруг он не один?

— Посторонитесь-ка… — мужчина вынул из костра горящую палку и, подняв ее над головой, сделал шаг к кромке воды. — Эгей! Добрый человек! Назови себя, чей будешь?

«Добрый человек…» — повторил он мысленно слова старика. Хотелось ответить, но ни язык, ни губы не двигались. Беззвучно открыв и закрыв рот, словно выброшенная на сушу рыба, он покачал головой.

— Немой? Может ранен? Хочешь к нам?

— Не приглашай его к костру! Пока нечисть не позовешь, она не придет!

— Мы же в лесу! Тут кругом нечисть! Да и не приходит она сама к костру — он их отпугивает.

Тепло манило. Не обращая внимания на раздражающие крики, он вступил в круг света. Сел на траву, скрестив ноги, протянул руки к огню и блаженно зажмурился от мысли, что все сделал правильно. Его место у костра, среди людей, а не в земле. Еще немного и он вспомнит что-то важное…

— Отец — это болотник, да? — не унимался любитель хвататься за острогу.

— Что ты заладил? Болотник-болотник… Глаза открой! Это человек!

— Сам не видишь, что ли? — фыркнул осмелевший брат.

— А кому еще по воде как земле идти?

— Тебе привиделось!

— Может, он по рыбьим спинам шагал?

— Какая рыба? Здесь только мелочь одна!

— Ах, мелочь?! Зачем же ты нас сюда притащил? Обещал, что сомы с твою ногу спят у самого бережка…

— Может сомы и есть где-то, но по воде-то он бежал, а не по сомам!

— Да ты посмотри, разве болотник будет таким стройным? Болотники кривые, покрытые чешуей…

— Не похож.

— Хорошо, что он смирный. Вздумай напасть, нам пришлось бы туго…

— А я сильный. Вчера козла одной рукой удержал, никто больше не смог.

— Балбес ты… — сплюнул старик. — А гость наш не так прост: коротко стрижен и выбрит гладко. Воин, может даже из самих стражей. Клянусь могилой прабабки — я видел его прежде!

— Где? В Городе?

— Ясное дело, не у нас же.

— Пропала рыбалка…

— Оно и к лучшему. Матери снилось, что я рыбьей костью насмерть удавился. А нет рыбы, нет и кости.

— А чего же она нас на рыбалку пустила?

— Кто их женщин разберет, может, надоел я ей… Ладно, утром проводим бедолагу к старосте. Отлежится, отогреется… Ран не видно, а раз тело цело, то болячка в голове. Я такое видал у дядьки. Да вы его помнить должны. Здоровый такой бугай. Он с дедом лес валил, когда его суком прибило. Речь отнялась. Долго еще немота мучила.

Гостю из леса с опаской вложили в руки кожаный бурдюк с медовым напитком и кусок запеченного в хлебе сала. От аромата свежего хлеба живот свело от голода. Энергично жуя, он проглотил его в мгновение ока. Опустошив бурдюк, вытер тыльной стороной ладони губы и с надеждой посмотрел на парней. Те переглянулись и с виноватым видом покачали головами — припасов больше не было. Пока он ел, старик с напряженным интересом вглядывался в его лицо, даже наклонился вперед, чтобы лучше видеть. Рассмотрев, как следует, рыбак отшатнулся.

— Мартин! — хватая ртом воздух, он вцепился в рукав сына. — Собирайся! Возвращаемся!

— Но темень же…

— Не перечь! Господину нужно в селенье! В теплую постель!

— Господину?! — Мартин недоуменно переглянулся с братом. — У нас же никого важнее старосты и не бывает…

— Заткнись, болван! Делай, что говорят!

Гостя нисколько не трогала эта суматоха. Он лениво наблюдал, как старик пинками заставил парней шевелиться, то и дело отвешивая в его сторону низкие поклоны и бормоча бессвязные извинения. Почтительность отца произвела должное впечатление на сыновей. Поспешно раздевшись, они предложили ему куртку и штаны. Одежда стесняла движения, но грела, поэтому он оставил ее.

Взяв в каждую руку по пылающей головешке, братья пошли вдоль берега озера. Словами и знаками они уговаривали его последовать за ними. Шагая по едва заметной тропинке, петляющей среди низкорослых деревьев, он повстречал среди кабаньих и волчьих следов немало отпечатков босых ног и следов башмаков. Это означало, что люди здесь нередки. А там где люди, там обязательно будут костры, теплая одежда, много еды и питья.

Не обращая внимания на опухшие, сбитые ступни, он обогнал братьев. За спиной не прекращались обеспокоенные перешептывания. Парни безуспешно пытались выпытать у отца, кто же им повстречался, но старик на все вопросы только хмурился. Угодливо забегая вперед «господина», он придерживал колючие ветви, стараясь, чтобы его факел освещал путь как следует. Совсем скоро рыбак выдохся. Остаток пути он тяжело, шумно дышал, потея и покусывая кончики усов от усердия.

На пригорке показалось маленькое селенье, освещенное лунным светом. Жалкие два десятка строений, утопающих в зарослях ольхи. Их даже не обнесли частоколом, только кое-где выставили плетни, разделявшие делянки огородов. Старик направился сразу на самый верх пригорка, где стоял дом больше остальных.

Пара низкорослых нечесаных собак почуяла чужака, выбежала навстречу с визгливым лаем. Не обращая внимания на их мельтешение, старик бросился к двери, со всей силы застучав по ней кулаком. Вскоре в маленьком темном окошке мелькнул желтый свет. Дверь скрипнула и недовольный мужчина с растрепанными волосами и бородой выглянул во двор.

— Чего шумишь, дурень?! Что стряслось? Горишь, что ли?

— Вот! — только и мог вымолвить переволновавшийся старик, указывая на своего спутника. — Вот! Зови в дом! Немедля!

— С чего вдруг?! — староста подслеповато прищурился. — Не мое дело… Кого ты притащил да еще ночью?!

— Что?! Как не твое? Твое дело! Ты ж староста!

— Гамал, кто там?! — за спиной хозяина дома попыталась протиснуться жена, но тот раздраженно отодвинул ее плечом.

— Неси лучину! — гаркнул он с досадой.

Это было невыносимо. Искать, предвкушать, находить и снова чего-то ждать уже у самого порога. Крепко взявшись за створку, гость из леса распахнул ее силой. В аккуратных выверенных движениях чувствовалась угроза. Староста спешно попятился назад, наступая на испуганно завопившую жену. Ее крик поддержали младшие дети, пока старшие вскакивали с лавок и брались кто за ухват, кто за горшки для защиты. Рыбак пытался их успокоить, но его вмешательство только усилило общую неразбериху. Гвалт поднялся немыслимый.

— МОЛЧАТЬ!

Слово прогремело, пронеслось по дому как буря, застав врасплох домочадцев. Заложенную в нем силу невозможно ослушаться. Мгновенье тишины после показалось невероятно долгим. Ее сосредоточением был недовольный босоногий мужчина, вокруг которого, пытаясь вжаться в стены и пол, замерли испуганные селяне. Они точно знали, кого сейчас слышали. Староста, неоднократно бывавший в Городе на праздниках урожая и однажды видевший господина воочию, первым рухнул на колени. Протянув руки, он прерывающимся от тревоги голосом прохрипел:

— Не гневайся, Хозяин! Помилуй, что не признал сразу! Мой дом — твой дом!

— Приказывайте, господин Рихард! — вторила ему жена. — Горячий ужин, мягкая постель — все что пожелаете!

Гость из леса обрадовано улыбнулся, услышав собственное имя. И тотчас различил внутри себя шепот тысяч голосов из прошлого. Вкрадчивый, но настойчивый шепот. Осталось лишь подождать, пока голоса достаточно окрепнут, чтобы поведать ему о его жизни…

Рихард милостиво кивнул. Предложение мягкой постели пришлось ему по нраву.

Отдыхать под теплой козьей шкурой приятно. В комнате царит полумрак — маленькие окошки дают минимум света. Тихо. Семья старосты занята ежедневными хлопотами вне дома, малышей унесли к родне, чтобы те не мешали важному гостю. Можно дремать ни о чем не тревожась.

Обнаружив у края ложа кувшинчик молока, Рихард с удовольствием осушил его и заинтересованно провел пальцем по сложному изломанному орнаменту на боку. Так издревле украшали посуду в его краю, защищая от дурного сглаза. Его край… Сон пошел на пользу, многое стало на свои места. Мелкие несущественные детали раскроются позже, главное, теперь он понимает, отчего очнулся в лесу и куда дальше нужно держать путь.

— В болоте живет чудовище… — Рихард медленно выговаривал слова, вслушиваясь в звучание собственного голоса.

Говорить было трудно, к счастью, он мог обойтись короткими фразами. Время длинных речей наступит позже. С сожалением отбросив мягкую шкуру, он встал. Потолок в доме был низкий, Рихард едва не касался его головой. У ног стояла пустая кадка пахнущая ромашкой и зверобоем — ночью хозяйка с дочерьми почистили его от болотной грязи, смазали ссадины и порезы бальзамом. Благодаря их заботе утром он чувствовал себя неплохо. Даже израненные ступни не беспокоили.

Староста не бедствовал: резная печь отделана чеканной медью, на полках красуется медная и глиняная расписная посуда, на стенах висят яркие шерстяные коврики. Почетный угол, обращенный на восток, выкрашен в синий цвет и украшен цветами. В углу на высоком постаменте стоит деревянный хранитель дома.

Рихард с интересом склонился над резной фигуркой бегущего оленя. Много лет назад искусный мастер вырезал его из дуба. С тех пор дерево потемнело и потрескалось, но олень был по-прежнему прекрасен: его голова, на которой вместо рогов росло роскошное дерево, горделиво откинута назад, копыта остры. При виде фигурки Рихард ощутил приятное ноющее чувство в ступнях, словно сам недавно совершил пробежку. Он неосознанно переступил ногами и пребольно ударился коленом о сундук, на котором лежал аккуратно сложенный наряд из тонкого расшитого полотна. Староста не пожалел для него праздничную одежду.

Натянув штаны, Рихард захватил рубаху и вышел во двор. Детвора лет трех изумленно уставилась на него. Селяне, которых было больше, чем необходимо для работы во дворе, пытались делать вид, что заняты делами, но то и дело косились в его сторону. Весть о важном госте в доме старосты облетела поселок в мгновенье ока. Старый рыбак расстарался и всю ночь напролет рассказывал односельчанам, как встретил самого Хозяина на берегу озера.

Рихард осмотрелся. Скромные домики, стоявшие на холме, выглядели небогато, но добротно, ухоженно, из каждой трубы вился дымок. За изгородью виднелись ветви фруктовых деревьев. Из пристроек доносилось кудахтанье кур, гоготание гусей, меканье коз.

Молодая селянка вышла вперед и робко подвела важного гостя к огромной бочке, наполненной колодезной водой. Из-за ночных заморозков у стенок еще плавали тонкие льдинки. Пригоршней зачерпнув хрупкие прозрачные осколки, он с хрустом растер их по шее и затылку, наслаждаясь прохладой. Обтираясь после мытья мягкой мешковиной, Рихард лениво изучал девушку, с удовольствием рассматривая красивые серые глаза, мягкие, не успевшие огрубеть от работы руки, темные прямые волосы, перехваченные синей налобной лентой невесты. Следующим летом она уже будет замужем. Красавица украдкой встретилась с ним заинтересованным взглядом и покраснела. Без сомнения кто-то из старших послал ее развлечь его. Однако задержка была ни к чему, поэтому он лишь погладил девушку по бархатной щеке и покачал головой.

В тот же миг перед ним возник староста, подметая бородой землю в молчаливом поклоне.

— Чего тебе?

— Господин голоден? У нас все готово, стол накрыт под яблонями. Самое лучшее.

— Без меня. Я должен ехать. — Рихард задумался. — Собери в седельный мешок перекусить и дай коня. Найдется конь?

— Конечно. Все будет сделано.

— И плащ подбери.

— Все, что пожелаешь, господин.

Староста скрылся, люди засуетились. Известие о том, что Хозяин уезжает прямо сейчас, было воспринято с грустью и с облегчением одновременно. Посмотреть подольше на того, кто издавна владеет этой землей очень хотелось, ведь немногие видели Хозяина прежде, но находиться рядом с легендой о чьих деяниях они сами сложили столько историй, было страшно.

Седовласый кузнец, ширина плеч которого нисколько не уменьшилась с возрастом, привел оседланного коня — низкорослого крепыша, не слишком красивого, но выносливого и послушного. К груди кузнец прижимал сверток, замотанный в промасленную тряпицу.

— Это тоже мне? — спросил Рихард, проверяя подпругу.

— Да, господин. Подарок. По завету прадедов скован, — добавил кузнец, сильно картавя от волнения. — Из железа Серых гор. От всего сердца.

Он поспешно развернул тряпицу, показывая отменно сделанный кинжал в кожаных ножнах. Обманчивая простота и хищный блеск кинжала притягивали взгляд. Рихард невольно потянулся к рукояти.

— Достойный клинок, — похвалил он, изучив лезвие. — Спасибо.

Раздувшийся от гордости мастер помог ему повесить ножны на пояс и подал плащ. Сев на коня, Рихард направил его вперед по неровной, изрезанной телегами сельской дороге. Староста семенил рядом, провожая важного гостя. Объехав холм, Рихард остановился между двух вертикально поставленных жердей. Их густо обвешали оберегами, защищавших поселение от чудовищ. К верхушке жерди был прикреплен треугольный щит.

— Обновите! — Рихард недовольно постучал по щиту.

— Непременно, господин! — отозвался староста, клянущий себя за оплошность.

Некогда на щите был нарисован герб. Горизонтальная черта делила его пополам: верхняя половина служила серым небом, нижняя — черной топью. В центре должно было быть черно-серое дерево с мощными корнями и облетевшей кроной, но краска не выдержала испытания солнцем и вместо него осталась неразборчивая двухцветная мешанина.

Рихард натянул поводья и обернулся. Практически все жители пришли проводить его, но из суеверия не решались пересечь невидимую границу поселка. Ребятишки с любопытством выглядывали из-за старших. У взрослых на лицах читался немой вопрос: хорошо ли они приняли гостя, все ли было, как подобает, не зол ли на них Хозяин?

— Будьте приветливы с путниками и земля будет к вам милостива. — Напутствовал на прощание Рихард. И добавил с насмешкой, глядя в умоляющие глаза старосты. — До конца года свободны от податей.

Весть была воспринята с должным ликованием. Рихард пришпорил коня, но стук копыт все равно не мог заглушить веселые голоса жителей, зовущих его добрым Хозяином.

Всадник подышал на замерзшие руки, согревая пальцы и мечтая взять ими кубок горячего вина с пряностями. Тело страдало от холода, а ум от скуки. Вокруг лежала невзрачная местность и дождливый осенний день нисколько не делал ее краше. Дорога, иногда пересекаемая узкими звериными тропками, петляла среди зарослей сабельника, низкорослых березок и осоки. Дождь накрапывал несколько часов кряду, земля раскисла, конские копыта увязали в грязи. Обычный день в краю Вечных топей.

Выехав на тракт, Рихард повстречал четверых воинов, вооруженных закаленными копьями. Они шли друг за дружкой, зорко посматривая по сторонам. При виде всадника воины насторожились, наставив копья, но поняв, что перед ними свой, убрали оружие. На тракте всегда есть пришлые разбойники, а кроме того подводы нередко преследует оголодавшее зверье. В любой момент из леса могли явиться не только медведи или волки, но и чудища пострашнее, с которыми охранники торговцев, не отмеченные знаком болот справиться не могли.

У группы сосенок Рихард быстро перекусил и дал передышку коню. К вечеру дождь усилился, но на горизонте уже появились долгожданные очертания огромного холма, возвышающегося посреди топей, словно туша исполинского зверя. На его крутых боках светлели каменные стены. Город, выросший за несколько сотен лет из маленького поселка в торговый и ремесленный центр, на королевских картах был отмечен под разными названиями, но местные жители, не покидающие топей, звали его просто Город, ведь в их краю он был единственным. Горожане по праву гордились высокой каменной стеной, защищающей их от страшных ночных тварей. Было почетно нести на стене службу и следить за ее сохранностью. Стену ремонтировали исключительно за счет пожертвований, бесконечно улучшая и перестраивая участок за участком. На самой высокой точке холма возвышалась твердыня герцога Вечных топей — замок. Укрепленный башнями, он имел внушительный внутренний двор, множество хозяйственных пристроек и погреб, уходящий куда-то в самое сердце холма. Именно в замок торопился Рихард.

Единственный вход в город всегда открыт днем, но ночью массивная стальная решетка опускается, надежно отрезая его от остального мира. Ярко горящий огонь в сигнальных чашах освещает проход, на стене дежурят воины, сжимающие сигнальные рожки в мозолистых руках, готовые в любой миг трубить сбор. Со всех сторон подступы к городу окружают непроходимые топи, в которых сгинул уже не один неприятельский отряд.

Погруженный в сон между корней иссохшего дуба Рихард не раз видел объятый пламенем призрак города, закутанный в саван черного дыма. Со всех сторон к его залитым кровью стенам неслись тучи воронья, желающие пировать останками неудачников. Он не знал, когда исполнится виденье и исполнится ли вовсе, но невольно вспомнил о нем, разглядывая мирные склоны холма.

Уже глубокой ночью Рихард неспешно подъехал к опущенной решетке. Из бойниц на него угрожающе целились лучники. Одинокий путник не представлял для них угрозу, но Рихард хорошо натренировал воинов — в ночи все что угодно может стать опасным. Приподнявшись в стременах, он схватил прикованный к цепи прут и постучал по решетке. Через пару минут к нему спустился часовой. Оставаясь в тени, он проворчал:

— Проход закрыт до рассвета. Ты гонец? Если послание срочное, я передам.

— Не гонец, но с вестями, — ответил Рихард, откидывая капюшон. Городская стража знала его в лицо. — Поднимай.

— Сию минуту, господин, — заспешил часовой. — Сейчас!

Звонкий короткий свист разорвал тишину — знак товарищам часового. На Рихарда обильно посыпалась золотая пыльца. Если бы он оказался оборотнем, то был бы вынужден принять истинный облик. Но всадник и его скакун не изменились, поэтому решетка с готовностью поползла вверх.

— Нужно сопровождение, господин?

— Нет. И не болтайте о том, что я вернулся. — Он как мог стряхнул пыльцу. — Ясно?

— Да, господин.

Лицо часового было знакомым… Рихард сосредоточился, вспоминая, что он знал о нем. Огонек памяти тут же услужливо осветил темные закоулки прошлых лет: он увидел мужчину и женщину, бредущих прочь из крохотного северного поселка. Они нагружены пожитками, мужчина вдобавок тащит за собой волокушу с маленькими детьми. Семья переехала сорок лет назад, дети выросли, начали добывать торф, у пары родились еще дети, и самого младшего из них за меткость и крепкие руки забрали на стену. Его зовут…

— Хагрим, — глаза часового радостно заблестели оттого, что Хозяин обратился к нему по имени. — Отыщи Нивара. Передай ему, чтобы ждал меня в Общем зале.

Рихард спешился и отдал поводья, ему не терпелось размять ноги. Он шагал по притихшему городу, с удовлетворением отмечая, что тот нисколько не изменился. Чем дальше Рихард удалялся от городских ворот, тем состоятельнее выглядели вокруг дома. Поселиться ближе к верхушке холма старались купцы и успешные ремесленники. Считалось, что на такой высоте ветер не приносит запах болота. Это была неправда — город безнадежно пропитался его липким ароматом, но горожане победнее меньше крутили носами, находя его вполне сносным. Действительно несладко приходилось лишь приезжим из других краев. Долго оставаться в городе они не могли: тосковали, теряли волю к жизни, ничто их не радовало. Они мучительно болели и умирали. Тот, кто хотел избежать смерти, должен был немедленно покинуть край Вечных топей при первых признаках болезни или же принести клятву верности герцогу. Присяга на крови чудодейственным образом избавляла от любых недугов, приносимых болотным туманом.

Рыночную площадь загромождали неубранные прилавки и навесы, скрывая дремлющих сторожей. Пора осенних торгов закончится только с первым снегом. Днем здесь снова будет людно и шумно, каждый торговец громче других станет зазывать покупателей, расхваливая товар. Когда выпадет снег, лотки уберут, свернут навесы, прилавки сдвинут, на их место поставят один большой помост и позовут музыкантов, чтобы те сыграли задорные мелодии, приветствуя зиму. В краю, где добыча торфа один из немногих способов заработать, холодная зима — спасение, а не наказание. Если грянут трескучие морозы, изнеженные жители Золотых полей купят торф за любую цену и долгожданный ручеек из монет потечет в карманы добытчиков торфа.

Город спал. Все в нем было знакомо Рихарду: каждая вывеска трактира, торговой лавки, печная труба и даже стертая ступенька. До рассвета он бродил между домов, стоящих на склоне холма, вслушиваясь в тяжелое дыхание старого фундамента, скрип деревянных ставень, воркование голубей под крышей, наслаждаясь тем, чем был для него город и кем для города был он сам.

У Тихой обители Рихард задержался. Заглянул в щель между ставнями, проверяя, в порядке ли воспитанники. Герцог различил ровные ряды лежаков, в каждой, закутавшись в одеяло, спал ребенок. В краю Вечных топей не было детей, просящих милостыню на площади или ворующих с лотков на рынках. Каждый сирота, не имеющий родственников и не достигший десяти лет, отправлялся в Тихую обитель, где получал кров, стол и воспитание соответственно возрасту. Оказаться в Тихой обители было почетно, ведь сам Безмолвный герцог был ее покровителем. Он не жалел средств и следил, чтобы с воспитанниками обращались должным образом, пока они не вступят во взрослую жизнь. Из Тихой обители вышло немало умелых, преданных Безмолвному герцогу людей.

Тихая обитель стояла в тени замка, примыкая к замковой стене. Попасть внутрь твердыни Безмолвного герцога можно было несколькими путями. Поразмыслив, Рихард выбрал самый неприметный. Как кошка прокрался по крыше, протиснулся в потайной лаз за досками, ведущий прямиком в каморку рядом с замковой кухней. День только начинался, слуги еще не проснулись. На пути ему никто не встретился.

В своих покоях Рихард первым делом переоделся, с наслаждением сменив одежду простолюдина, пусть и праздничную, на привычную. Все что ему было нужно, это две рубашки — одна из тонкого льняного полотна, другая шерстяная, плотные штаны свободного покроя и мягкий темно-серый плащ, расшитый по кромке листьями. Под плащи был отведен отдельный сундук. Совершенно одинаковые, аккуратно переложенные благовониями, они ждали своего часа. На глаза Рихарду попалось старинное бронзовое зеркало. Отражение выглядело потрепанным и уставшим, поэтому он наполнил таз для умывания свежей водой и тщательно побрился.

Спустившись в Общий зал, Рихард занял законное место на возвышении. Его ждало крепкое кресло с высокой прямой спинкой, выструганное из цельного куска мореного дуба. В Общем зале решались споры, выносились приговоры, принимались клятвы. Поерзав, Рихард опустил ноги в теплую густую шкуру бурого медведя, завернулся в плащ и сам не заметил, как задремал в ожидании Нивара.

Но первым его обнаружил не Нивар. Через зал к владельцу замка из-за всех сил спешил низкорослый наспех одетый старик. Его густая седая борода была заплетена в длинную косу, конец которой был заткнут за пояс. Деревянные башмаки гулко стучали по каменному полу. Их стук разбудил Рихарда. Он очнулся и встретился сонным взглядом со слугой.

— Дадвин?

— Господин Рихард! — старик в волнении схватил его за руку, желая удостовериться, что перед ним человек, а не бесплотный дух. — Это ты! Как же… — Дадвин, служивший Рихарду всю жизнь, нисколько не церемонясь, обхватил его голову ладонями и пытливо всмотрелся в лицо. — Шрам исчез! Вот тут у виска был — я помню, ты получил его в грозовую ночь. А на скуле пропал ожог…

— Дадвин, я знаю, — мягко прервал слугу Рихард, отстраняясь. — Нет нужды перечислять.

— Значит, это случилось снова… — слуга огорченно покачал головой.

— Да, — признал Рихард. — Как долго я отсутствовал?

— Последний ворон от тебя прилетел с первой капелью, но он был болен и слаб и должно быть не сразу добрался к нам. А сейчас осень уже перевалила за середину.

— Значит, я погиб зимой, — задумчиво произнес хозяин замка. — Я ведь всего несколько дней как очнулся и сразу устремился домой.

— Не надо было уезжать. Здесь тебя родная земля хранит, а в чужом краю всякий враг, — Дадвин со старческим кряхтением устроился у ног Рихарда. — Что стряслось? По воле случая оборвался твой путь, в чем я сомневаюсь, или злая рука нанесла удар?

— Не помню, но если был убит «злой рукой», то убийца вскоре будет очень удивлен. Как ты узнал, что я вернулся?

— Столько лет служу, как не знать… — лукаво улыбнулся Дадвин в усы. — Спал крепко, а меня вдруг как подбросит с ложа! Я сразу понял, что это от того, что ты дома. Без тебя в замке так пусто, словно сердце из груди вынули. Слышно, как замковые камни стонут. А сейчас все хорошо, правильно. Но что же это я сижу, — он всплеснул руками, — надо отпраздновать возвращение! Сейчас всех подниму, а то разлеглись лентяи! Зажарим кабанью ногу, нет, целого кабана и…

— Не шуми, — поморщился Рихард, прерывая разошедшегося слугу. — Ничего не надо. Я ожидаю Нивара и суматоха ни к чему. Принеси перекусить, чего найдешь и меда нацеди. Нивар мед любит крепкий.

И хоть старику было немного досадно, что праздника не будет, он искренне радовался возвращению господина. Служить герцогу для него было наивысшей наградой. Дадвин побежал выполнять поручение, и походка его была, несмотря на преклонные годы, легкой. Даже сгибаясь под тяжестью тяжелого подноса, груженного копченым мясом, колбасами, выпечкой и кувшинами с душистым медом, он был не менее резвым.

Когда в Общий зал вошел Нивар прозванный Огненным, Рихард уже успел хорошо подкрепиться. Герцог вытер о тряпицу жирные от колбас руки, не спуская пристального взгляда с главы стражей — высокого, широкоплечего человека, чья ярко-рыжая густая шевелюра была заметна издали. Нивар никогда не стриг волос, собирал их в хвост, а когда надевал доспех, заплетал несколько длинных кос. Не дойдя до Рихарда несколько шагов, Нивар с непроницаемым выражением лица, опустился на колено и склонил голову.

— С возвращением, Хозяин.

— И тебе всех благ.

Хозяин замка встал и знаком приказал Нивару подняться.

— Так-то лучше, — Рихард сошел с возвышения и крепко обнял друга. Тот был выше его на целую голову. — Развел церемонии…

— Помнишь меня, — облегченно выдохнул Нивар.

— А были сомнения?

— Когда ворон не прилетел, как договаривались, я продолжал ждать. Только не знал, кто вернется: Безмолвный герцог — владыка Вечной топи или Рихард, мой дорогой друг?

— Но мы же всегда едины… Кое-что по-прежнему ускользает от меня, но я не забыл нашей дружбы. Давай-ка присядем.

Они устроились на длинной тяжелой скамье у стены. Великан Нивар, которого всегда мучил голод, занялся гостеприимно предложенными колбасами, пока Рихард разливал мед.

— За болота! — Рихард поднял кубок.

Нивар зеркально повторил жест. Испив мед, глава стражей отставил кубок, не сводя с герцога вопрошающего взгляда.

— Ты хочешь знать как я погиб, но увы… Мой последний год жизни стерт из памяти. Не помню, где был и что делал. Поможешь восполнить пробелы?

— Конечно. Итак, летом прошлого года герцог Агнар прислал тебе приглашение, призывая погостить на Белом берегу. Ты это помнишь?

— Нет.

— Ты считал, что он хочет заручиться твоей поддержкой, чтобы повлиять на короля. Ведь его величество ни в какую не желал объявлять войну Островному королевству, несмотря на регулярное разорение поселков Белого берега островными разбойниками.

— И я, конечно, принял его приглашение?

— Да, осенью выехал в земли герцога Агнара. В сопровождении всего десятка стражей, хотя я умолял взять впятеро больше людей, — ворчливо добавил Нивар.

— По пути что-то случилось?

— Насколько мне известно, ты добрался без происшествий.

— Значит, я был прав, и больше стражей брать не имело смысла.

Нивар тяжело вздохнул, показывая, что он по-прежнему с этим не согласен, но затевать бесполезный спор не станет.

— Перезимовал ты в гостях. Все вороны прилетали в срок, у каждого был знак как полагается. Но в конце зимы ворон не прилетел. Я увидел его лишь весной — исхудавшего, потрепанного, больного. Вскоре вернулись и стражи. На все вопросы твердили, что ты приказал им уходить.

— Почему я отослал их?

— Эти болваны не знали. Все повторяли одно и то же — ты приказал им возвращаться домой.

— Странно. Не похоже на меня.

— Я тоже так решил, но, чтоб не тревожить людей, не подал виду. Нутром чуял, что случилось скверное… Но чем я мог помочь? Как положено, удвоил наряды для безопасности. Если ты был убит, то те, кто это сделал, наверняка захотели бы воспользоваться твоим отсутствием и напасть на нас.

— Пока ты возглавляешь стражу, я за этот край спокоен. Твои опасения были не напрасны?

— Ты не поверишь, — Нивар развел руками, — такой спокойной весны я никогда не видел. Даже ярмарочные торговцы драк не затевали. Ничего — ни провокаций, ни шпионов, ни убийц.

— Вот как…. — Рихард задумался. — Моей смертью не воспользовались. Только если бы я погиб случайно, люди Агнара не стали бы это скрывать и вернули мое тело домой.

— Ты мог провести зиму у него, а весной отправиться дальше, — предположил великан. — Возможно, хотел с кем-то встретиться втайне, поэтому отослал стражей.

— Это объясняет, почему Агнар был уверен, что со мной все в порядке. Иначе он прислал бы гонцов. Интересно, что я ответил на его предложение…

— Принял?

— Скорее всего. Вряд ли бы я наслаждался бы его гостеприимством так долго, если бы мы не пришли к согласию.

— А потом ты отправился на встречу с тем, кому доверял. Решил поговорить с ним или с ними наедине. И как мы знаем, сделал это зря.

— Мы этого не знаем — это только предположение.

— Ты пропал на девять месяцев! — воскликнул Нивар с негодованием. — А если бы тебя взяли в плен?! Мог вовсе не вернуться!

— И что бы меня удержало?

Воцарилось неловкое молчание.

— Не оставил бы я вас, — герцог непринужденно долил меда в кубки. — Здесь мой дом.

— Не покидай топь, — попросил великан.

— Скучно. Все надоело. Не хочу сидеть на одном месте. Топи, как бы они не были прекрасны, еще не весь мир.

— Так давай объявим войну! — оживился великан. — Предлагаю пойти против короля Фридо! Он слаб, жалкая тень прежних королей! Сбросить его, объединить королевство под твоим началом — вот достойная цель! Вернем Золотой Век! Заодно и развеешься.

— А ты уже все продумал, как я посмотрю… — рассмеялся Рихард. — Нет, бессмысленные смерти меня не привлекают.

Рихард не любил возвращаться к темному прошлому, налитому кровью. Особенно теперь, когда его люди забыли, что он не всегда был столь справедлив и уравновешен. Жаль, что Нивар не способен постичь причину, по которой ему не сиделось на месте, причину, вынуждающую его бежать от самого себя.

— Так что же остается? — вздохнул страж. — Если ты опять собрался в путешествие…

— Разве тебе не интересно узнать, почему я отослал стражей и с кем встречался?

— Интересно, но не настолько, чтобы потерять тебя снова почти на год. Клянусь, лучше подождать пока память к тебе вернется.

Непринужденно беседуя, они допили мед. Питье приятно согревало, но навевало сон, который не в силах был развеять даже разговор. Рихард решил не затягивать встречу и отпустил успокоенного Нивара, крепко обняв на прощанье.

Замок пробудился. Весть о том, что Хозяин вернулся, разлетелась восторженным шепотом по коридорам. Рихард поспешил укрыться от неизбежной суматохи в башне. Путь туда лежал через тяжелую крышку люка, каменную лестницу, ведущую в узкий каменный мешок. Неприметный камень в кладке со щелчком провалился в стену, приведя в движение скрытый механизм. Часть каменной плиты отъехала назад и в сторону, открывая вход в просторное помещение с круглыми стенами — в его сокровищницу, где не было золота и драгоценных камней.

Из узких окошек лился серый свет, освещая многочисленные стеллажи, на которых покоились толстые фолианты в кожаных переплетах. Собрать их было непросто, на это ушли сотни лет, ведь грамотные люди в королевстве были редки. Законники и лекари обучались грамоте, но простые люди считали умение читать сродни колдовству — непонятному, опасному. Чернильные буквы не спасали от голода, не защищали от клинка и когтей. Ни одна книга не могла исполнить даже самое простое желание.

Вечные топи лежали на пересечении дорог, в Город часто приезжали торговать и как только Рихард узнавал, что у какого-то торговца есть необычный товар, он тотчас выкупал его, хотя сам никогда не показывал, что умеет и любит читать, дабы лишний раз не давать повода досужим слухам.

Безмолвного герцога интересовали все, что попадало на страницы. Но больше всего ему нравилось собирать истории о себе самом. Нелепые веселили его, страшные — заставляли скучать. Он записывал слухи, рождаемые народной молвой, и даже делал зарисовки особенно интересных историй, пополнив, таким образом, сокровищницу новой книгой.

Жители Вечных топей были довольны господином — он не вмешивался в уклад и не душил поборами. Хозяин суров, но справедлив, защищает от бед, потому в их историях он выступал стражем на границе леса между людьми и чудовищами. Но в краю Золотых полей, Тысячи холмов или Белого берега у Безмолвного герцога вдруг отрастали крылья нетопыря, лошадиные ноги и ядовитые когти вместо пальцев. Пил он петушиное молоко, а ложе делил с сотней парней, которых съедал на рассвете.

Распространению слухов немало способствовал образ жизни герцога. Рихард был затворником, редко принимал гостей, не брал в жены дочерей иных правящих домов, хотя ему неоднократно предлагали родовитых невест. Как приходил срок, он объявлял, что у него родился наследник от простой женщины, а спустя время перерожденный, под видом своего сына являлся принести обет верности королю. Те, кто знал правду, не могли бы рассказать ее чужакам, даже если бы захотели. Да и во что поверить проще — в рождение бастарда в болотной глуши или в бессмертие?

Рихард осторожно погладил тисненую обложку книги. За книгами ухаживал немой слуга, которого герцог полуживого вытащил из пасти медведя. Слуга ежедневно приходил к полудню, проверяя, не появились ли мышиные лазы, не проникли ли в башню птицы, сгребал мусор, проветривал страницы, чтобы в стыках не завелась плесень. Судя по состоянию хранилища, он не позволил себе пропустить ни дня, пока Рихард отсутствовал.

Кроме книг в башне стояли большие сосуды с широким горлом из толстого разноцветного стекла. Внутри хранились диковинки, плававшие в огненной настойке: сросшиеся телами уродцы, создания, не похожие ни на зверей, ни на растения. Рихард чувствовал странное родство с ними, словно ему самому было место в стеклянном сосуде. Иногда он читал уродцам вслух и разговаривал с ними. Особенно ему нравилось беседовать с двухголовой саламандрой, правая голова которой улыбалась, а левая осуждающе кривилась. Обитатели сосудов были благодарными слушателями — внимательными и чуткими.

Переведя дух в башне, Рихард решил, что пора осмотреть замок. И хотя Нивар уверял, что в его отсутствие ничего дурного не произошло, не мешало убедиться самому. Он всегда так делал, возвращаясь после долго отсутствия.

Вынырнув из темного коридора в просторный светлый зал, герцог зажмурился от света. В кухне кипела жизнь. Прислуга была оживлена и радостна больше обычного — Дадвин уже побывал у них и поделился новостью. Аромат пирога с мясом и травами, любимого блюда Хозяина, разносился в воздухе. Повелительница раскаленных сковородок и котлов, маленькая властная женщина, дальняя родственница Дадвина, правила кухней строго. Раньше она работала вместе с братом-близнецом, чья засолка капусты и огурцов была настоящим шедевром, но два года назад он погиб, упав пьяным с лестницы и сломав шею. Младшие работники, набранные из родного поселка кухарки, живо выполняли поручения, не прекращая при этом болтать. Внезапное появление Рихарда вызвало их замешательство.

— Ах! Господин! — работники все как один замерли.

— Найдется у вас что-нибудь вкусное?

— Только из печки. Горячий! — спешно вытерев руки от масла, кухарка протянула ему пирог на блюде. Она знала, зачем он пришел.

Рихард отрезал от пирога четверть и с удовольствием съел под пристальным надзором. Только после благосклонного кивка — стряпня действительно была выше всяких похвал, кухарка с гордым видом вернулась к своим обязанностям. В этот момент посудомойка, пораженная присутствием на кухне самого герцога, нечаянно плеснула воды в жаровню с раскаленным маслом. Жгучие брызги полетели во все стороны. Истошные вопли девушки и поднявшаяся суета заставили Рихарда поспешно ретироваться.

Со двора замка доносились резкие команды и звуки ударов. Тренировки стражей проходили ежедневно. Оставаясь в тени, герцог не без гордости изучал воинов, вооруженных палками и ритмично отрабатывающих приемы. Лучших из них Рихард обучал сам. Всякий, кто был в состоянии продержаться против него один на один, мог по праву гордиться собой. Изредка Рихард затевал спарринг с Ниваром, чтобы поддержать форму. Нивар был опытным мечником, поэтому обычно поединок между ними заканчивался дружеской ничьей. Рихард не желал ронять его авторитет перед стражами.

Мастер меча — бритоголовый крепыш, с короткой поседевшей бородой, почувствовав взгляд и обернулся. Радостно улыбнувшись, он отсалютовал палкой, приглашая присоединиться. Глядя на воинов, ловко уходящих от ударов, Рихард ощутил, как сладко заныли мышцы в предвкушении. Почему бы и нет? Он должен быть уверен, что его тело полностью восстановилось после рождения и помнит прошлые уроки. А стражам полезно посмотреть на него после долго отсутствия, убедиться, что он не призрак, не слух, пущенный замковыми слугами. Нет ничего опаснее и смертоносней, чем слухи.

Выйдя во двор, Рихард на ходу разделся по пояс, показывая, что принимает приглашение.

— Сигрим, удели мне время, — попросил он мастера меча. — Только не напирай. Мне нужно разогреться.

— Как скажешь. — Сигрим опытным взглядом окинул бледную кожу хозяина, лишенную прежних шрамов. — Что выберешь?

Рихард с сомнением посмотрел на стойку с тренировочными деревянными мечами, утяжеленными свинцом. Рядом были сложены палицы и топоры на длинной рукояти. Из бочки торчали затупленные мечи. Он вытащил один наугад, взмахнул и начал разминать плечи. Воины, предвкушая зрелище, расступились, образов круг. Рихард покрутил меч, рукоять которого была отполирована сотнями ладоней, топнул, проверяя твердость земли. Противники кивнули друг другу. Сигрим тут же провел обманный выпад и повторный, от которого Рихард ушел, резко уклонившись в сторону. Герцог не спускал глаз с рук мастера. Сигрим качнулся и ожидаемо перебросил меч в левую руку, снова сделал выпад — на этот раз лезвие прошло рядом с телом. И еще выпад — ближе прежнего. Отступив на шаг, герцог парировал и неожиданно отточенным движением разоружил мастера. Выбитый меч воткнулся в землю далеко позади.

— А говорил — нужно разогреться, — проворчал Сигрим, возвращая оружие.

— Зачем же ты подставился? — Рихард лукаво усмехнулся. — Фатальная ошибка.

Послышались смешки. Мастер сменил тактику. Теперь Сигрим вынуждал Рихарда атаковать, а сам, как будто случайно раскрывался, надеясь заманить его в ловушку. Это сработало бы, будь перед ним противник, не знающий подобной уловки, но Рихард ни разу не воспользовался мнимой брешью. Частота ударов нарастала. На коже появились первые ссадины и порезы. Опасный маневр с подсечкой — и вот на земле лежит клок из бороды мастера. Замедлись он на миг, там был бы его нос.

Лязганье мечей походило на неровную барабанную дробь. Рихард наслаждался учащенным биением сердца, мокрой от пота кожей, порезами, напряженными мышцами. Теперь он действительно проснулся, ощутил себя по-настоящему живым. Миг боя, где нет места рассуждениям и воспоминаниям для него самый счастливый.

Видя, что Рихард в хорошей форме, Сигрим разошелся не на шутку. Вход пошли изощренные дезориентирующие приемы — самые подлые, но столь обычные на поле боя. Мастер ударил ногой, целясь в пах. Рихард частично увернулся — удар пришелся в бедро, но вынужденно опустился на колено. Герцог перешел в глухую оборону, отбивая удары и пытаясь не потерять равновесие. Сигрим, воспользовался его неустойчивым положением и добился-таки своего — выбил меч из руки противника. Тот описал кривую дугу и вонзился в землю рядом.

— Квиты! — хрипло рассмеялся Рихард.

— Для простой тренировки очень-очень неплохо, — отдуваясь, кивнул мастер, вытирая пот со лба. — Видели, бездельники? — прикрикнул он на своих подопечных. — Вот так надо двигаться, а не как бурдюки с жиром! — И спросил тихо. — Почему позволил прижать себя? Мог же перекатиться.

— Мог, наверное…. Но не сегодня — ты был очень грозен. — Рихард пальцем размазал кровь, сочащуюся из глубокого пореза на боку.

— Тебя долго не было. Я тревожился.

— Не дольше обычного, волноваться не о чем. Поговори с Ниваром, он все знает.

— Ох, Нивар… — Сигрим скривился, словно раскусил клюкву.

— По-прежнему не ладите?

— Да какое там… До драки не доходит, но пока тебя не было, он как с цепи сорвался. Тренировки и днем, и ночью, а еще дозоры. Едва до смерти нас не загнал.

— Если даже ты это говоришь… — Рихард сочувственно покачал головой.

— Я его спросил, зачем все это — а он только буркнул, что, мол, дурное предчувствие. И все. Но мне тоже было муторно, потому я делал, как он велел.

— Правильно. Грызня между своими — дурное дело. Не хотелось бы вас разнимать…

Сигрим все говорил и говорил, а герцог готов был поклясться, что уже неоднократно вот так вот сидел и слушал очередного мастера меча, жалующегося на жизнь. А прежде дрался, проверяя гибкость и быстроту тела. И ходил по пропитанному сыростью лесу, спал в чреве старого дуба. Все это уже было когда-то, все повторялось снова и снова.

Дружески похлопав Сигрима по плечу и многозначительно кивнув, Рихард оборвал поток жалоб на полуслове. Заметив перемену его настроения в худшую сторону, мастер меча отвесил низкий поклон и оставил герцога в покое.