Зови меня ястребом

Пролог Польша-Германия Западное предместье Мюнстера. Местечко Хафиксбек 1-2 апреля 1945 г

— Итак, перед вами одна из лучших групп глубинной разведки 2-го Белорусского фронта. В немецком тылу работает под псевдонимом «Варяг», успешно осуществила более десятка разведывательных рейдов. Командир группы — старший лейтенант Ахметов Фарид Салихович. Грамотный, бесстрашный офицер, беззаветно преданный нашей Родине. Вот только с субординацией и дисциплиной случаются накладки.

Ахметов виновато потупил взор, ожидая продолжения нотации, однако начальство направилось дальше.

— Заместитель командира группы лейтенант Николай Гришин. Опытный и самый старший по возрасту разведчик. К тому же успел обзавестись семейством, — продолжал удивлять Виноградов своей памятью. — Старшина Арлетов — отличный подрывник, геройский парень. Два радиста: сержант Аристарх Николаев и рядовой Федор Кизилов. Лучшие специалисты своего дела, неразлучные и надежные друзья…

— Товарищ генерал, — опять затянул с правого фланга старший лейтенант, — мы же — одна группа! Знаем друг друга как облупленные — достоинства, недостатки, слабые и сильные стороны характеров…

— Вот зануда, — проворчал Илья Валентинович. — Будет тебе переводчик! И не раненный, а здоровый. Постарше немного твоего Авдеева, зато поопытнее раз в десять. Понял?

— А он язык-то нормально знает? С Авдеевым все-таки сработались, попривыкли…

— Таких переводчиков в твоей группе еще не было — ему знакомы почти все европейские языки!

И, повернувшись, пригласил жестом пожилого мужчину в новенькой офицерской шинели без погон.

Тот сделал шаг, после короткого кивка, назвался:

— Дьяконов Василий Авраамович.

— У-у… гражданский…

— Разговорчики! — строго зыркнул из-под кустистых бровей Виноградов. — Это ты, Фарид Салихович, по сравнению с ним гражданский! Василий Авраамович — бывший командир 1-й Донской дивизии, генерал-майор белой армии. А сейчас, значит, целиком и полностью перешедший на нашу сторону и решивший помочь Родине в борьбе с фашизмом. Прошу любить и жаловать. И последнее по части знакомства: седьмым в разведгруппу назначается капитан Антипенко. О конкретных обязанностях новых членов команды я доложу позже — на подробном инструктаже. Становитесь в строй…

Дьяконов и офицер контрразведки замкнули шеренгу на левом фланге.

— Теперь о распорядке. Сейчас ставлю общую задачу, затем беседую с каждым по отдельности. Полчаса на обмундирование, подгонку экипировки, вооружение. Затем плотный ужин, погрузка и вылет. Вопросы.

— Когда на Берлин пойдем, товарищ генерал? — хмуро поинтересовался один из радистов.

— Скоро-скоро, ребятки. На днях поступит приказ о броске до Одера. А от Одера до Берлина сами знаете — вест сто — не больше. Так что… скоро! А пока вам надлежит побывать в западном предместье немецкого городка Мюнстер.

Он дал знак Литвину, и тот повесил на стену под лампу большую карту северо-западных земель Германии.

— Смотрите и запоминайте, братцы, — продолжил Виноградов, вооружившись карандашом вместо указки.

В десантный Ли-2Д разведчики поднимались с хмурыми серыми лицами; рассаживаясь вдоль бортов, пристраивали меж колен автоматы. Видимо, сказывалась накопившаяся усталость, давила новизна порученной миссии. Белый генерал перед трапом осенил себя крестом, поправил парашютные лямки и бодро преодолел ступеньки. Он выглядел свежим, не взирая на возраст: бледные щеки порозовели, в глазах появился азартный блеск. Капитан Антипенко не был уставшим, но и радости от предстоящего задания не выказывал — лицо не выражало эмоций, оставалось каменным и задумчивым.

Провожавшие офицеры во главе с Виноградовым помахали темным квадратам иллюминаторов. Взревев двигателями, самолет долго и величаво рулил за ехавшим впереди «виллисом», развернулся и покатился, набирая скорость, по освещенной тремя прожекторами грунтовой полосе. Медленно оторвавшись, набрал немного высоты, лег на левое крыло и взял курс на побережье Балтики.

До точки выброски предстояло лететь около трех часов…

Это был второй полет Василия Авраамовича на самолете. Первый раз он поднялся в воздух с Бискапским, когда пришлось путешествовать на юрком почтовом «Хейнкеле» из Польши в Германию. Те сумасшедшие впечатления вкупе с потрясающим видом из маленького прямоугольного иллюминатора вспоминались ему очень часто. Теперь же все обстояло по-другому: солиднее, основательнее. Мерный рокот двух двигателей внушительного военно-транспортного самолета, летевшего ровно, без болтанки; голубоватая подсветка единственной дежурной лампы, тускло мерцавшей над дверкой кабины пилотов; непроглядный мрак снаружи. И несколько бойцов разведгруппы, сидящих под сводами бортовых переборок напротив друг друга… Это совсем не походило на первый полет. Но имелось и одно совпадение. Причем буквальное. Сейчас они в точности повторяли маршрут годичной давности: вылетели с западной окраины Данцига и взяли курс на Мюнстер — небольшой городишко на северо-западе Германии.

Внутри самолета становилось зябко.

Поначалу он прильнул к квадратному окну. Внизу под магическим лунным светом просматривались светлые пятна полей и лугов, проплывали редкие желтые огоньки. Потом попытался последовать примеру новых боевых собратьев: пристроил под голову мягкий шлемофон, закрыл глаза… Однако сон не шел — слишком волнительное предстояло действо. Тогда он по давней привычке предался воспоминаниям: с неторопливостью воспроизводил в памяти эпизоды из кадетских и юнкерских лет, из офицерской молодости; восстанавливал размытые временем черты убитых товарищей; разговаривал с единственной любимой женщиной, умершей в далеком восемнадцатом от тифа…

Спокойное созерцание прошлого нарушилось однажды: пилот резко накренил машину влево, наклонил к земле нос; сменился тон работы двигателей, у Василия Авраамовича перехватило дыхание, а кто-то из разведчиков подбодрил:

— Линия фронта. Ее редко удается проскочить незаметно.

Генерал наклонился к иллюминатору и увидел густой рой огненных трасс, дружно тянувшихся от земли к самолету. Однако через минуту все стихло — пилотам удалось увести машину из-под обстрела.

Невеселые мысли чередовались с тяжкими вздохами, покуда над дверкой в кабину пилотов не вспыхнул тревожным заревом красный плафон.

Пора!

Молодые коллеги зашевелились, засовывая под парашютные лямки немецкие автоматы «МП-40» со сложенными прикладами. Устроил на груди свое оружие и бывший генерал.

Выброска происходила в запланированное время севернее деревеньки Хафиксбек, расположенной в тринадцати километрах от Мюнстера. Дьяконов опять подивился превратностям судьбы: убегая зимой прошлого года из «Зоны» во время бомбежки, он не предполагал когда-либо снова оказаться здесь…

Из пилотской кабины вывалился здоровяк в летном комбинезоне. Молча кивнув командиру группы, он открыл овальную дверцу входного люка.

— Приготовились! — громко рыкнул Ахметов.

Бойцы встали, построились друг за другом по правому борту лицом к открытому люку, прицепили к натянутому под потолком тросу карабины вытяжных фалов.

Последним предстоит прыгать заместителю Ахметова — лейтенанту Гришину. А право отделиться от самолета первым принадлежит грузовому мешку, который подвигает к самому краю командир группы. Он же сиганет следом за мешком, а на земле в случае чего прикроет подчиненных. За ним стоит второй радист Кизилов, нагруженный тяжелой радиостанцией и запасными батареями к ней. Его нехитрые пожитки с боеприпасами лежат в вещмешке первого радиста — сержанта Николаева. Новички топчутся в середине группы и взволнованно ожидают команды… Вообще-то, поначалу Дьяконов искал рациональность в расстановке бойцов и в очередности: кто за кем прыгает. Не додумавшись до смысла, обратился с вопросом к соседу, и тот с готовностью пояснил:

— Первыми идут самые тяжелые по весу, а легкие томятся в конце. Это чтоб в воздухе после раскрытия парашютов никто никого не догнал.

— Понятно, — усмехнулся простоте генерал.

Здоровяк в комбинезоне прошелся вдоль разведчиков: привычными движениями проверил снаряжение, лямки подвесных систем и надежность пристегнутых к тросу карабинов.

Наконец, красная лампа зажглась вторично.

— Пошел! — крикнул выпускающий.

Грузовой мешок с провизией, боеприпасами и медикаментами исчез во тьме за обрезом люка. Ахметов чуть помедлил, отсчитывая известные только ему секунды — слишком рано нырять в пустоту за мешком опасно — могут сойтись купола или перехлестнуться стропы; а промедлишь — не найдешь на земле ценного груза.

За командиром в ночь шагнул второй радист, за ним первый. И вот к люку подходит Василий Авраамович…

Да, сегодня ему посчастливилось вторично в своей жизни подняться в воздух, а вот прыгать с парашютом приходилось впервые, и связанные с предстоящим прыжком ощущения большой радости, увы, не доставляли. Едва оказавшись у черневшего проема, он заглянул в непроглядную бездну и поежился от неприятного озноба.

Но делать нечего — сам заварил кашу, сам напросился помочь разведчикам. Чего ж теперь пенять?..

У самого уха прогремело:

— Пошел!

Он поступил как советовали молодые товарищи: наклонил вперед голову, ссутулился, крепко прижал к груди руки и с силой оттолкнулся от нижнего обреза проема.

В тот же миг ударился о плотный воздух, закувыркался и ощутил все «прелести» свободного и беспорядочного падения. Через пару секунд прилично встряхнуло в ремнях подвесной системы; встряска каким-то чудесным образом вернула естественное положение — головой вверх. Он повис, закачался на уходящих к куполу стропах.

— О, Господи! — как и перед посадкой в самолет перекрестился генерал и разом позабыл о напастях.

Согласно наставлению тех же новых товарищей, следовало осмотреться, поискать в небе другие купола.

Все нормально: сверху белеет свой исправный купол, внизу едва просматривались два светлых пятна — одно чуть больше другого. Выше и в противоположной стороне — там, куда удалялся рокот моторов — виднелся еще один.

— Далеко. Не помешаем друг другу, — прошептал Дьяконов и огляделся спокойнее — без страха и дерготни.

Где-то левее (стороны света он сейчас определить не мог) мерцало несколько огоньков; впереди и немного правее растянулась полосою россыпь из мелких светящихся точек. А вот сзади — в нескольких десятках километрах полыхало целое зарево.

— Взрывы и пожарища, — догадался он, неудобно изогнув шею. — Бомбежка или артобстрел. Стало быть, союзники наступают — американцы или англичане…

Температура по мере плавного снижения повышалась. Дьяконов был одет также как и другие разведчики группы: теплое армейское белье и комбинезон из плотной брезентовой ткани; на голове — кожаный шлемофон с меховым подбоем; на ногах под высокими ботинками — две пары носков: тонкие их хлопка и толстые шерстяные. Однако холод пробрался к телу сразу же, стоило отделиться от самолета. А ближе к земле становилось теплее. И вместе с тем опять надвигалось волнение: где она в этой тьме, земля-то? Как встретит — мягко ли, жестко? И чем — дружественной тишиной или вражьей засадой, стрельбою, пленом?..

Василия Авраамовича медленно развернуло воздушным потоком лицом к далеким разрывам и всполохам огненного зарева. Гул самолета давно затих и теперь до слуха будто доносилась канонада. Далекая, еле различимая…

О стремительном приближении земной тверди догадался по тому, как расстояние до маячивших внизу куполов внезапно стало сокращаться.

— Так… сгруппироваться! Ноги вместе, колени полусогнуты, — вспоминал наставления генерал и искал землю: — Ну? Где же она? Где?..

Приземляться, слава Богу, пришлось на ровное поле, местами сохранившее бесформенные островки снега. По ним-то разведчики и определяли скорость и направление снижения. На один из них угораздило упасть Дьяконова. Впрочем, он был рад и этой «мягкой подстилке».

Ткнувшись ногами в снег, неловко плюхнулся на живот и проехался с десяток метров, увлекаемый медленно угасавшим куполом. Кое-как успокоив его, подобрал нижний ряд строп; отстегнул лямки подвесной системы. Отдышался, встал во весь рост, оглянулся…

Сильный ветер изрядно разбросал разведчиков. Скоро послышался плач какой-то птицы, в замысловатом исполнении старшего лейтенанта Ахметова. Василий Авраамович поспешно скомкал парашют, взвалил на плечо и пошел на условный сигнал.

Через двадцать минут после десантирования группа собралась в полном составе. Спрятали в приямке и забросали прошлогодней листвою парашюты; разобрались с грузом — рассовали его содержимое по вещь-мешкам. И двинулись по непаханым полям на юг, преодолевая мелкие овражки, узкие полоски леса и пустынные дороги…

Вокруг стояла удивительная тишина: ни далеких звуков работающих моторов; ни той канонады, что слышалась на высоте. Ничего — будто очутились в мертвой необитаемой местности. И бесконечное, усыпанное миллиардами звезд небо.

Протопали километров пять, покуда не уперлись в большой лесной массив. Ахметов объявил привал, присел, подсветил фонариком карту. Покашляв в кулак, подозвал генерала.

— Василий Авраамович, посмотрите. По моим данным мы находимся где-то здесь, согласны? — указал он на северную оконечность леса, в центре которого была обозначена крестиком заветная «Зона SS12-01».

— Сложно сказать, — признался тот. — Зимой прошлого года самолет приземлился недалеко от Мюнстера, а в «Зону» меня везли на автомобиле и днем. Очень быстро везли — толком ничего не рассмотрел. Как бы знать, что ориентиры пригодятся — непременно запомнил бы.

— Но ведь «Зона» была в лесу?

— Совершенно верно. В густом и довольно обширном. Помню: хорошая асфальтовая дорога ровнехонько огибала опушку. А потом мы резко свернули вправо — на расчищенный от снега проселок и проехали до ворот «Зоны» приблизительно с километр.

Посовещавшись, решили немного продвинуться вдоль кромки леса, чтобы точнее определить свое место, а уж после нырнуть в чащу. Прошли метров пятьсот и наткнулись на шоссе.

— Очень похоже на ту трассу, — всматривался в темноту Дьяконов.

— А поста на повороте в лес, случаем, не заметили? — справился заместитель Ахметова — лейтенант Гришин.

— Был пост со шлагбаумом. Он находился не на повороте, а немного дальше — в глубине леса. И… еще у меня сложилось впечатление о слабом внешнем охранении объекта.

— Это ошибочное впечатление, — отозвался Ахметов, снова нависая над картой. — Если мало стационарных постов, значит, вдоль периметра обязательно курсируют патрули. Шайтан их задери…

Василий Авраамович промолчал, мысленно согласившись с опытным разведчиком. Да и не успел бы ничего сказать — тот потушил фонарь, распрямился; и, известив товарищей об установлении места нахождения, первым вошел в лес…

Справа, градусов под сорок пять сквозь частокол древесных стволов отчетливо пробивался свет. Однако старший лейтенант Ахметов упрямо вел группу опушкой леса.

— Почему не идем на прожекторы? — шепотом спросил у старшины Арлетова генерал.

— Немцы в лесу могли заминировать подходы к «Зоне» — они большие выдумщики по этой части, — так же тихо отвечал специалист по подрыву и разминированию. — Днем я бы провел группу, пользуясь интуицией и простым щупом, а ночью это почти невозможно. Поэтому далеко в лес не углубляемся — идем вдоль дороги.

Опасливо продвигались вперед с четверть часа, пока пробивавшийся свет не оказался строго справа.

— Еще одна дорога, — обернувшись, предупредил командир.

— Кажется, я узнаю это место, — поспешил сообщить Дьяконов. — Именно сюда повернула машина и метров через триста остановилась у поста со шлагбаумом.

— Значит, прожекторы горят на посту?

— Да, приблизительно там.

— Ясно. Идем вдоль дороги. Далеко в лес не заходим.

Выбирая просохшие проталины, разведчики осторожно двинулись дальше, пока горящие круги двух мощных прожекторов не оказались на расстоянии сотни метров. Остановились, рассредоточились по обочине и, прикрывая глаза от слепящего света, принялись наблюдать…

Собственно постом называлось небольшое сооружение из бетонных блоков, возведенное слева от дороги. Поверх блоков были уложены мешки с песком, а из-за мешков выглядывало хлипкое деревянное строение. Кто-то из разведчиков приметил торчащий ствол пулемета и каску дежурившего возле него фрица. С плоской крыши строения подступы освещали прожекторы, сбоку блестел полосатый шлагбаум, преграждающий дорогу автомобильному транспорту.

Ахметов знаками отправил по одному бойцу в обе стороны. И, глянув на фосфорные стрелки наручных часов, тихо шепнул:

— Ждем.

— А как же эти ребята? — не поворачивая головы, справился генерал. — Они мин не опасаются?

— Напролом не полезут. Тропинки найдут, по которым сами фрицы ходят, — со знанием дела отвечал Арлетов.

Через час вернулся Николаев.

— От поста к западу тянется плотный ряд колючей проволоки. Метров на двести пятьдесят — триста, — доложил он результаты разведки. — Видел идущий вдоль забора патруль — три солдата с собачкой.

— Снаружи?

— Нет, внутри огороженной территории.

— «Зона» не просматривается?

— Дальше видны только прожекторы и участки освещенного ими леса. Все.

Разведчик, посланный к востоку от поста, обрисовал похожую картину: метров триста сплошного забора из колючей проволоки, вдоль которого шляется патруль с немецкой овчаркой.

— Что будем делать? — спросил заместитель — лейтенант Николай Гришин.

Ответ командира прозвучал буднично:

— Отойдем подальше от поста, пролезем внутрь и подменим патруль.

Сказано — сделано. Теперь лидером стал старшина, вооружившийся тонким металлическим щупом. Петляя меж снежных островков, медленно подошли поближе к колючке — к правому углу охраняемой территории. Дождались троицу немцев и засекли время, чтобы вычислить интервал движения. Получилось двадцать пять минут.

— Судя по скорости движения — патруль один, — орудовал кусачками подрывник Арлетов. — Иначе интервал был бы короче.

— Верно мыслишь, — отогнул концы обрезанной проволоки старлей и приподнял повыше следующий ряд. — Пошли, ребята!

Разведчики друг за другом пролезли под проволокой и распластались в сотне метров от забора с подветренной стороны — чтоб не учуяла собака.

— Василий Авраамович, — позвал командир.

— Да.

— Вы останетесь здесь, пока мы разберемся с немчурой.

— Ясно.

— Капитан Антипенко, рядовой Кизилов — вы тоже сидите здесь. Остальные за мной!

Наиболее опытные бойцы уползли следом за Ахметовым…

Пунктуальные немцы появились ровно через установленный интервал. Офицеры и рядовой Кизилов на всякий случай приготовили оружие, вжались в холодную землю и с напряжением наблюдали за приближавшимися фигурами…

Дьяконов ничего не разглядел и почти ничего не понял. Немецкие солдаты попадали одновременно, не издав ни единого звука. Лишь коротко заскулила собака, известив затаившихся «зрителей» о молниеносной победе разведчиков.

— Похвально, — оценил генерал-майор. И, повернувшись к рядовому, поинтересовался: — Ножи?

— Так точно, — ответил тот нервным смешком. — Ахметов с Гришиным с пятнадцати метров ни одного промаха не дают!

Генерал уважительно покачал головой, а смершевец почему-то нехорошо скривил губы…

— Давайте же, Василий Авраамович! Переводите!

Приложив к уху ладонь, Дьяконов дослушал диалог до конца и перевел:

— Часовой сквозь приоткрывшееся круглое окошко спросил пароль и почему-то первым назвал цифру «четыре». Унтер-офицер ответил цифрой «семь».

— И все?

— Все. Калитка открылась, и унтер с двумя солдатами прошел в «Зону».

— Ну и отлично! Теперь нам известны пароль с отзывом: «семь» и «четыре».

— Подождите, Фарид, что-то не так, — призадумался генерал.

Минут сорок назад группа разделилась. Лейтенант Гришин, сержант Николаев и рядовой Кизилов переоделись в мундиры убитых немецких патрульных и остались накручивать круги вдоль колючки. Троицу было не отличить от настоящих фрицев, разве что не хватало овчарки. Остальных командир привел к бетонному забору, на котором через равные промежутки красовались ровные белые надписи на немецком: «Стой! Запретная зона». После аккуратного изучения с приличной дистанции, обнаружили вышки с пулеметами по углам охраняемого объекта и единственную брешь, сквозь которую возможно было просочиться внутрь — массивные металлические ворота.

— Они! — узнал огромные черные створки Дьяконов.

Вскоре засекли еще один патруль, неспешно «гулявший» вдоль мрачного серого забора четырехметровой высоты. Решили подобраться ближе и разнюхать, каким образом караул пропускает патрульных за ворота…

Ничего не изменилось вокруг за эти сорок минут. Та же темень, те же слепящие прожектора с пулеметных вышек и с высоких воротных столбов. Та же холодная промозглая погода. Пожалуй, только звуки канонады, доносившиеся с запада, стали немного ближе и громче, чем прежде.

— Что вам не нравится в пароле и отзыве, Василий Авраамович?

— Я не понял одной детали: почему пароль назвал тот, кто находился внутри, а отзыв озвучил стоявший снаружи унтер?

— Очень просто, — едва не рассмеялся старлей, — унтер-офицер — начальник караула, поэтому и спрашивает пароль.

— Сомневаюсь. Все это мало походит на немцев и совсем не походит на охрану секретного объекта.

— В таком случае… Если у вас есть сомнения — думайте быстрее, товарищ генерал, — ерзал под кустом стерший лейтенант, — времени у нас маловато. Возможно, уничтоженный нами патруль должен скоро смениться.

Белый офицер улыбнулся — слово «товарищ», было в ходу в частях и соединениях царской армии, но в таком контексте и применительно к нему никогда не употреблялось. Большевиков, отнявших у него Россию, семью, карьеру и веру в будущее, он ненавидел. Однако в сорок первом эмоции решительно поутихли, а к сорок пятому ненависть окончательно ушла, уступив в душе место снисходительной нелюбви.

— Да-да, я постараюсь, — заверил он. — Предлагаю дождаться следующего визита патрульных.

— У нас нет столько времени — новый патруль сменится часа через два-три. И зачем нам дожидаться его смены?

— Хотелось бы еще раз услышать пароль с отзывом…

— Внимание, калитка! — предупредил Серега Арлетов.

В левой створке действительно скрипнула калитка, из «Зоны» вышли два солдата и направились по дороге к посту.

— Должно быть, меняют тех, кто дежурит в домике у шлагбаума, — предположил Ахметов.

— Вот и послушаем…

Томиться в ожидании сменившихся фрицев не пришлось — видать, в фанерном домишке, спрятанном за мешками с песком было жутко холодно. Не прошло и трех минут, как на дороге показались две семенившие легкой трусцой фигуры с поднятыми воротниками шинелей. Руки в карманах, висящие на длинных ремнях автоматы качаются и хлопают хозяев в такт коротким шагам по задницам…

Долговязый солдат, подбежавший к воротам первым, дважды ударил кулаком в темное железо. Щелкнул засов, отварилось круглое оконце.

— Neun, — донеслось с той стороны.

— Zwei, — тут же парировал долговязый.

И, подталкивая в спину напарника, исчез за приоткрывшейся калиткой.

— Благодарите Бога, Фарид Салихович, если веруете, — широко улыбнулся белый генерал.

— Почему?

— Потому что они пользуются так называемым «плавающим» паролем. Это когда начальником караула заранее устанавливается некая «сумма», которую должны составить пароль с отзывом.

— Ага… — наморщил лоб Ахметов, — там было «семь» и «четыре», что в сумме составляет одиннадцать.

— Точно. А сейчас позвучало «девять» и «два».

— Опять выходит одиннадцать! Значит, сумма всегда должна составлять одно и то же число?

— Вряд ли всегда. Скорее, только сегодня. Или до определенного часа. Впоследствии новый начальник его переменит, назначив свою «сумму».

Командир шмыгнул носом и уважительно посмотрел слегка раскосыми глазами на Василия Авраамовича.

— Вот шайтан!.. Хорошо, что не сунулись раньше.

Капитан «СМЕРША» промолчал, но скривился, словно возражая с едкой насмешкой: «И откуда у господина генерала такие глубокие познания? Ведь в царской армии грамотных солдат-то было — раз два и обчелся! А тут арифметика, сложение, суммы…»

— Внешний патруль сам меняться не придет — негоже ему оставлять периметр без присмотра, — внезапно догадался Ахметов.

— Тогда надо дожидаться выхода смены, — нашелся старшина-подрывник.

— И по пути к забору перерезать глотки, — низким голосом завершил мысль капитан контрразведки.

На что пожилой генерал резонно заметил:

— Я уж много лет не солдат и многое подзабыл из батальных тонкостей. Однако с высоты давешнего опыта уверяю: производить смену наружного патруля удобнее у домишки с пулеметом и шлагбаумом. Под прикрытием поста спокойнее, да и маршрут проходит вблизи.

— Логично, — подумав, согласился командир. И решил действовать — до рассвета оставалось очень мало времени: — Серега, перехвати-ка наших у колючки. Пусть потихоньку снимут тех двоих из домишки и ждут сменщиков. Да чтоб ни единого звука!

Глава первая Россия. Саратов Наше время

Суходольский осторожно напомнил о себе:

— А, встретившись с той девушкой вторично — через несколько дней, ты увидел совершенно другого человека. Верно?

— Не совсем. Про другого человека вы угадали, а вот следующая встреча состоялась аж через год.

— Даже так! И она тебя вспомнила?

Константин пыхнул дымом и затушил окурок.

— Вспомнила!.. Мягче не скажешь.

Через одиннадцать месяцев по приглашению Минобороны и командования Объединенной группировки в Ханкалу заявились те же рок-музыканты, в последний момент вырванные людьми майора из лап озверевших чеченских молодчиков. Те же или в слегка измененном составе — не суть важно. Организаторы, как водится, растрезвонили о единственном концерте, согнали отовсюду бойцов в «филармонию под открытым небом». И вдруг что-то не срослось со здоровьем гитариста — увезли бедолагу в госпиталь с отравлением. Видать, обожрался острой кавказской пищи.

Подходит время обещанного концерта. На сцене — никого, только аппаратура и прожекторы. Военный люд начинает волноваться…

Наконец, из кулис выходит та самая барышня, что запомнилась Константину необычным видом у автобуса: бледным лицом, сухими глазами и плотно сжатыми губами. Симпатичная надо сказать барышня! Миниатюрная, стройная, с небольшой родинкой над верхней губкой; вся в блестящей черной коже, с распущенными русыми волосами. В медленной задумчивости подходит к микрофону и вдруг пронзительным голосом вещает:

— Эй, народ! Кто умеет лабать — помогите, а то кранты нашему зрелищу!

Народ зашумел, завозился.

Офицерская братва, зная Костино пристрастие к гитаре, толкает его в спину:

— Давай, брателло, выручай музыкантов!

Куда деваться? Надо помочь коллегам.

Проталкивается Яровой сквозь толпу к сцене и по пути охреневает от лавины дурацких сомнений. Откуда ему знать, что заезжие артисты собираются лабать? Впишется ли он в их манеру исполнения? Ну и прочая перхоть…

И тут эта кожаная ведьма, узнав майора, выдает в микрофон на всю Ханкалу:

— Ба, кого мы видим! Знакомый типчик!! Тот самый, чьи подчиненные без суда расстреливают пленных чеченских парней!..»

Прям так и ляпнула, стерва! Открытым текстом.

— Гм… ну и что ж с того? — пожевал губами Суходольский. — Ты же сам недавно признался: на войне работают другие принципы и правила. Там же в зрителях были сплошь твои товарищи! Следовательно, для них это не стало открытием.

— На тот концерт, между прочим, приперлись и представители Военной прокуратуры, и командование, и чеченские чиновники. Они, безусловно, обо всем знали, но… В общем, сами понимаете: нельзя публично озвучивать такие вещи!

Да, Марк Антонович умел не только великолепно говорить и убеждать. Он обладал еще и даром слушать и слышать собеседника. И чем дальше Костя повествовал о своей давней любви, тем шире раскрывалась его душа Суходольскому. Рассказ был невесел, но что поделать — печальной жопой радостно не пукнешь. И шеф жадно ловил взгляд; сопереживал, шевеля над золотой оправой ровными соболиными бровями или мелко кивая и щурясь. Там, где по сценарию требовалась пауза, он молчал, не перебивая ни словом, ни жестом, — лишь задумчиво созерцая слюдяные искры колыхавшейся в стакане минеральной воды. А где следовало поддержать — немедля пускался в обвинительные речи.

— Ты прав — девица поступила неразумно. А главное, она слишком быстро забыла о том, кто ее спас. Верно?..

Гитарист потянулся за следующей сигаретой.

— Сучка, конечно. Но красивая, как богиня.

— А что же с концертом? Удалось тебе вписаться в незнакомый коллектив?

— Да, ребята в группе оказались хорошими профи — подстраиваться почти не пришлось. Нормально отыграли, и на бис еще раз пять выходили. А она после концерта даже не поблагодарила!

— Нда-а… Стало быть, она тебе понравилась?

— Сложно сказать. Скорее, да.

— Что же было потом?

— Утром следующего день она все-таки подвалила — хотела попрощаться перед отъездом. А ее я послал. Сам не знаю, почему… Жестко послал и далеко.

— О как! А она?

— Четко последовала данной инструкции.

Помолчали. Молодой мужчина с грустью взирал в окно, и на лице жила отчетливая гримаса сожаления. Огромного сожаления по поводу несуразного расставания с понравившейся девушкой.

Суходольский с печальною теплотою посматривал на Ярового. С теплотой и благодарностью за искренность, за отказ от надоевшей маски блудливого шута.

— Граждане, заканчиваем обед — скоро Саратов! — сиплым голоском объявила официантка.

— Да-да, уходим, — кивнул шеф и внезапно преобразился: — А знаешь, Костя, я верю в вашу будущую встречу. Хотя бы однажды вы должны встретиться с той девушкой. И уверен: ты давно ее простил. Верно?

Теперь развеселился Яровой:

— Давно на нее не сержусь — это точно. А по поводу нашей встречи — сомневаюсь. Сильно сомневаюсь. Я снимаю шляпу, Марк Антонович, перед вашим гением психолога и гипнотизера, но волшебства в вашем исполнении я пока не видел.

— А на слово поверишь?

— Вряд ли…

— Напрасно, молодой человек, напрасно. Придется задействовать магию.

Коммерсант с показной медлительностью допил минеральную воду. Подняв пустой стакан, посмотрел сквозь него на солнце. Брякнув донышком о столешницу, дотянулся ладонью до Костиного лба и прикрыл веки, словно считывая нужную информацию.

Потом щелкнул пальцами возле уха молодого мужчины и уверенно выдал:

— Тот музыкальный коллектив назывался «Рок-студия» и приехал в Чечню из Санкт-Петербурга. А закончился концерт триумфальным исполнением «Летней грозы». Вашим парным исполнением: твоим и той неотразимой девицы в черной блестящей коже. Верно?

Хлопая длинными ресницами, Костя по-военному прошептал враз пересохшими губами:

— Так точно. А-а… а откуда вы все это знаете?..

— То-то, Константин Захарович. Я многое при желании могу узнать. И про тебя, и про Сергеева, — поднялся Суходольский. Похлопав по карманам и вспомнив о забытом в купе бумажнике, попросил: — Расплатись, пожалуйста, за обед…

Поезд недолго постоял на полустанке, тронулся и медленно покатил по пригороду Саратова.

Покинув ресторан и следуя через грязные тамбуры, шумные «шлюзы» и узкие коридоры в свой вагон, босс о чем-то бодро рассуждал. А Костя поглядывал ему в затылок и не переставал изумляться концовкой разговора за столиком.

Музыкальный коллектив, которому понадобилась помощь стороннего гитариста, действительно назывался «Рок-студия». Группа действительно приехала в Чечню из Санкт-Петербурга. И закончился тот концерт действительно «Летней грозой» Вивальди в исполнении двух соло-гитаристов: Константина и той смазливой девицы в блестящем кожаном одеянии. И здесь Суходольский не ошибся…

— Фу-ух. Запыхался. Давай помедленнее, — с виноватой улыбкой на лице оглядывался тот. — Возраст, понимаешь ли. Раньше вообще не знал, что такое усталость, а ныне быстро выдыхаюсь…

«Угадал? Процент вероятности подобного везения ничтожно мал, — размышлял спецназовец. — Или знаком с теми событиями по случайному совпадению? Но он бывший психолог, ученый, сугубо гражданский человек — каким образом его занесло бы на войну? К услугам подобных специалистов обращаются лишь американские вояки. В нашей армии обязанности врача, медсестры и психолога исполняет командир».

— …Знаешь, Константин Захарович, старость — странная штука. Странная и непостижимая. Я бы охарактеризовал свои ощущения так: внутри одряхлевшего организма по-прежнему живет молодой мужчина, который безуспешно силится понять: а что же, собственно, произошло?..

«Или на самом деле волшебник. А вдруг так и есть? Если бы наука снизошла до определения волшебству, то волшебником мог бы называться любой человек, обладающий сверхъестественными способностями. А способностей у этого подтянутого седого чудака — хоть отбавляй…»

С этими мыслями Константин вошел в тамбур купейного вагона; где-то в конце узкого коридора находилось нужное купе. В накуренном тамбуре разговаривали два мужика. Вроде бы, ничего особенного: заурядная внешность и обычное занятие в дороге — выходить курить каждые полчаса и трепаться о чем угодно. Однако поведение крепких молодчиков насторожило: оба при появлении Суходольского и Ярового замолчали, оба «невзначай» оглянулись.

Пассажиров в вагоне ехало мало, коридор пустовал. Лишь пышнотелая пожилая тетка отрешенно глазела в окно. Обходя ее бочком, Яровой поправил торчащий за поясом пистолет, едва прикрытый полой куртки. Жарко в кожаной косухе, да деваться некуда — профессия телохранителя обязывает терпеть. Вадим тоже постоянно парится в пиджаке…

Вот и купе. Наконец-то.

Звук уехавшей в сторону двери разбудил заснувшего мужчину. Вздрогнув, тот поднялся, тряхнул головой, застегнул рубашку.

— Заждался? — подхватив непрочитанную газету, устроился босс у окна. — Извини, Вадим — пообедать не успеешь. Нас вежливо попросили очистить помещение.

— Да, уже пригород Саратова.

— Расстраиваться не стоит — в здешнем ресторане не слишком хорошо готовят. Украинский борщ был неплох, а вот лангет не прожарен.

— Вадим, — поскреб ладонью затылок Яровой, — в дальнем тамбуре томятся два мужичка непонятной наружности.

— Да?.. Чем не понравились?

— Трудно сказать. Крепенькие, одеты неброско. Рожи неестественно спокойны, а глазки бегают, рыщут…

Бывший фээсбэшник вынул из-под подушки пистолет, передернул затвор и сунул его за пояс. Накинув пиджак, посмотрел в зеркало и пригладил всклокоченные волосы.

— Пойду погляжу, — взялся он за дверную ручку, но дверь вдруг открылась сама.

В коридорчике перед купе стоял наряд транспортной милиции.

— Здравствуйте, документы на проверочку, пожалуйста, — вежливо заговорил офицер.

Сергеев нехотя вернулся на место, полез в карман за паспортом. Попутчики последовали его примеру…

Старший наряда неторопливо листал документы, сличал фотографии и вчитывался в данные сидящих перед ним пассажиров. Его напарник остался в коридоре — прямо у открытой двери. При этом он внимательно наблюдал за поведением проверяемых и держал указательный палец на спусковом крючке укороченного «калаша».

Константин настороженно косил в сторону Сергеева, но тот был невозмутим. Странно. Неужели менты не кажутся ему подозрительными?

Во-первых, какие могут проверки, если поезд вот-вот подойдет к вокзалу конечной станции?

Во-вторых, офицер листает документы слишком дотошно — явно тянет время.

В-третьих, минуту назад наряда в вагоне попросту не было. Купе второе по счету, а значит, войдя в вагон, менты прямиком направились к ним.

И, наконец, в-четвертых, в дальнем тамбуре стоят двое не внушающих доверия молодцов. И, вероятно, кто-то дежурит в ближнем.

Хреново дело.

Вадим нахмурился и еле заметно сузил глаза после идиотского вопроса «С какой целью едем в Саратов?» И тон, и смысл вопроса выходили за всякие рамки.

Покуда малознакомый с силовыми структурами Суходольский объяснял, что Саратов — его родной город, телохранители встретились взглядами. Секундный «диалог» расставил все по местам и определил дальнейшие действия.

Пора! Другого выхода нет.

Яровой бьет офицеру промеж ног, заставляя того согнуться пополам и упасть на колени. Сергеев в тот же миг сгребает одной рукой подушку, другой выхватывает пистолет. Выстрел сквозь толстую постельную принадлежность, набитую бог знает чем, звучит глухо и неестественно — будто и не выстрел, а падение тяжелого предмета.

В следующую секунду Сергеев выскакивает в коридор.

Молниеносный взгляд по сторонам. Никого, кроме одиноко стоящей у окна полноватой женщины. Она далеко. Ее мысли где-то у горизонта.

Рывок за грудки, и получивший пулю мент бесформенным кулем вваливается в купе, где Костя двумя ударами по затылку окончательно вырубает офицера.

Марк Антонович достает трясущимися пальцами платок, скомкав и закрыв им рот, заходится в нервном кашле.

— Нужно сматываться, — маячит в дверном проеме Вадим.

— Кто они? — севшим голосом спрашивает шеф.

— Не милиция — это точно. И сколько их, мы тоже не знаем.

Яровой заставляет растерянного босса подняться, подает барсетку, футляр от очков; мимолетно заглядывает в окно — петляя по пригороду, поезд очень кстати замедляет ход.

— Быстро-быстро на выход! — приглушенно мычит Сергеев, продвигаясь к вотчине проводника. Он идет первым, за ним босс. Костя беспрестанно озирается и прикрывает тыл.

Резкий рывок дверки, удар в челюсть вскочившему навстречу пареньку в форменной рубашке проводника.

— Сколько их?

— Н-не знаю.

Еще удар. Хороший, поставленный — в область сердца.

— В рабочем тамбуре дежурят?

Кривясь от боли, тот кивает.

— Сколько?

От трясущегося кулачка разгибаются два пальца…

— Вякнешь — пристрелю, — тычет Сергеев в лицо ствол и сгребает со столика связку ключей.

Перестроились: Сергеев с Яровым впереди, Суходольский сзади.

В рабочем тамбуре обошлось без стрельбы. Резко распахнув дверь, начальник службы безопасности долбанул рукояткой по голове одного, второй попросту задрал руки и сам повернулся лицом к стене. Видно, не ожидали такой прыти.

Бывшие спецы попрыгали со ступенек движущегося поезда без проблем. А вот пожилого Суходольского перед прыжком пришлось подбадривать и ловить в четыре руки. Неловко приземлившись, он оступился на чумазой щебенке и едва не упал, но тут же, увлекаемый своими телохранителями, побежал трусцой в ближайший проулок.

Пригород Саратова, напомнил Константину Пугачев. Такая же разруха, то же запустение. Бесконечное, грязное разлужье; тощие бродячие собаки, уныние, нищета…

Поезд не остановился — пересекая следующую улочку, они услышали удалявшийся стук колес. Это неплохо. Это совсем неплохо! Появляется реальный шанс вылезти дерьма сухими и чистыми.

— Где мы? — запыхавшись, спросил Суходольский, когда сбавили темп, перешли на шаг.

— Черт его знает… — сплюнул тягучую слюну Сергеев. — Окраина Ленинского района.

— Сколько отсюда до центра?

— Час с небольшим на машине.

— Ловите такси.

— Вы уверены, Марк Антонович? — обмолвился Сергеев, стоило тому назвать адрес молоденькому таксисту.

— Я обязан это сделать.

И простенький невзрачный «Жигуль» зашустрил по бесчисленным улочкам северно-западного пригорода Саратова…

Зачем шефу именно сейчас понадобилось ехать в здание Думы на заседание — начальник службы безопасности понимать отказывался. Но молчал. К чему лишние вопросы и разговоры? Тем более, при постороннем человеке. Шеф и сам осознавал опасность мероприятия. Еще бы! Наверняка не забыл, как несколько дней назад по дороге в Самару неизвестные киллеры ухлопали пятерых его сотрудников. А свежайшему приключению не более получаса. Однако переубедить Суходольского всегда было нелегко. Проще сказать — невозможно. Вот и сидел Вадим надувшись на переднем сиденье. Сидел и тупо взирал на объезжаемые водилой выбоины в старом дорожном покрытии…

Наконец, подъехали к площади имени Столыпина, расплатились. Взбежав по широкой лестнице к роскошным дверям, Суходольский остановился.

— Так, гвардия, а чего нам тут делать в полном составе?

«Гвардия» переминалась с ноги на ногу, не возражая, не соглашаясь и готовая выполнить любой приказ командования.

— Через пару часов мне понадобится автомобиль, — резюмировал босс, обращаясь к Сергееву. — Поезжай в наш офис, разыщи моего заместителя — Артура Михайловича, и возьми любую машину — на свое усмотрение.

— Если спросит про вас, что ответить?

— Ничего. Я скоро позвоню ему сам и все объясню.

Глава вторая Россия. Саратов Наше время

Второй час Яровой сидел в роскошно обустроенной курительной комнате. Три окна за вертикальными жалюзи. Светло-бежевый потолок и «бамбуковые» стены с пятнами картин за причудливым багетом. Богатая мягкая мебель, разбросанная мыслью дизайнера вокруг четырех круглых столиков, стоявших поодаль друг от друга. Мерный гул вентиляции и кондиционера…

Курить не хотелось. Более того — втихоря начинало мутило от табачного дыма, коим тут пропиталось все: от пола до потолка.

В комнату постоянно кто-то входил. Мужчины или женщины. В одиночку или группой. Молча или за разговором. Ввалившись и простучав каблуками по великолепным мозаичным плиткам, располагались в креслах или на диванах; щелкали зажигалками…

Одни сменяли других. И почти все, чуть понизив голос, принимались обсуждать малопонятную Константину здешнюю кулуарную жизнь.

— Что там с отпрыском нашего спикера? — подкашливала густо раскрашенная черноволосая тетка, похожая на даму пик.

— Который сбил своей тачкой беременную бабу? — невозмутимо, словно речь шла о семействе кухонных тараканов, отвечала пышнозадая дива с распущенными русыми волосами.

— А разве у него есть другие дети?

— Поговаривают: внебрачная дочь живет в Словении. А сынок… С ним все нормально: пригрозили этой беременной твари, что если не заберет заявление — будет хуже; всучили мужу сто тысяч. И оба заткнулись.

Константин вскинул бровь: наверное, тетки и сами были чьими-то женами, матерями… И с таким чудовищным цинизмом рассуждают о беде беременной женщины!

Старых сучек сменили молодые дурочки. Аккуратные стройные фигурки, ни грамма лишнего веса, несерьезные тонкие сигареты. «Спортсменки?» — исподволь рассматривал красоток музыкант. Те обосновались возле соседнего окна и беспрерывно щебетали о косметике, шампунях, новых шмотках, о бутиках, недавно открытых коллегами-депутатами. «Точно спортсменки», — уткнулся в газету Костя, чтоб девки не заметили его интереса…

Впрочем, на телохранителя Марка Суходольского вообще мало обращали внимания. Может, оттого что скромно пришипился в дальнем углу и делал вид, будто ничего не слышит. Или благодаря вызывающей, потрепанной одежде, явно уступающей дорогим костюмчикам от ведущих модельеров.

Потом заявилась компания мужчин. Разных по возрасту и по комплекции. Два дородных господина развалились в креслах, два молодых человека устроились на краешке дивана.

— С редактором разобрался? — недовольным начальственным тоном справился неповоротливый толстяк с мясистой рожей.

Сидевший напротив молодой парень замялся, позабыв о сигарете.

— С каким редактором?..

— Проснись, юноша! Из дрянной газетенки «Саратовский расклад»!!

— Да-да! — обрадовался приливу памяти помощник депутата. — Главного редактора газеты приговорили к ста восьмидесяти часам общественных работ и к штрафу в двести тысяч рублей.

— К общественным работам за наезд на «Единую Россию»? Поскромничали. Я бы посадил писаку! Лет на пять.

— Извините, но Верховный суд такой приговор отменит. К тому же прокурор интересовался ходом дела, звонил…

Другой представительный господин, закинув ногу на ногу, вальяжно поинтересовался у своего «лакея»:

— Ну-ка доложи мне по этой суке… Как ее?.. По нашей главной солдатской мамаше. Замолчала или бузит?

— Строчит жалобы в Москву.

— Опять о старом?

— Нет, оседлала новый конек. Якобы медицинская комиссия в Балакове и военно-врачебная комиссия при Саратовском областном военном комиссариате умышленно «не замечают» серьезных заболеваний призывников.

— Вот дура! — затрясся от смеха толстяк. — Денег, небось, хочет.

— И я говорю: падла! Откуда такие берутся? Покою нет!..

— Это, конечно, вопросы твоего комитета, — даже не потрудившись затушить окурок, бросил его толстяк в пепельницу. — Но я бы на вашем месте устроил ей автомобильную аварию! Небольшую — без летального исхода, но чтоб эта долбанная правозащитница запомнила на всю оставшуюся жизнь, как строчить письма в столицу.

— Брось, — отмахнулся коллега, — опять связываться с прокуратурой из-за ерунды. И так разберемся, подомнем, растопчем — не первый год с мандатами ходим…

И, поднявшись, компания дружно двинулась к выходу.

Лишь дважды в кулуарах законодательной власти довелось Константину услышать нормальную человеческую речь. В первый раз, когда трое парней-депутатов взялись обсуждать задницу и сиськи относительно молодой бабенки, недавно утвержденной министром в Правительстве области. И вторично — от двух женщин с усталыми лицами, говоривших о горестях и напастях выпускников интернатов, о том, как им необходима дальнейшая поддержка от государства.

А боле всего удивили два старичка, куривших у дальнего столика и шептавшихся в клубах сизого дыма. Говорили тихо, но с ядовитою злобой. И в запале спора один не сдержался, громко прошипев:

— Что ты все прокурор, да прокурор! Надоело, ей богу! Предыдущего — слишком принципиального ухлопали, и нового туда же отправим! В рубашках люди рождаются, а бронежилетах — пока не научились…

Время шло, босс не возвращался, и Костя скучал с прочитанной газетой в углу курительной комнаты. На исходе второго часа он перестал удивляться темам и манере общения народных избранников то ли районной, то ли городской, то ли областной Думы. А встрепенулся только раз, услышав фамилию шефа.

— Что-то сегодня коллеги в зал заседаний не спешат — бродят по коридорам, кафе, курилкам… — посетовала сорокалетняя барышня в юбке с сексуальным разрезом «а-ля Следуй за мной».

— Там Суходольский взывает с трибуны к совести, — прыснул смешком здоровенный детина с бородавкой на щеке.

— Опять?!

— А о чем ему еще говорить? Он ведь пока ничего умнее не придумал, чем вынести на голосование проект создания комиссии по контролю над доходами и собственностью депутатов.

— Точно-точно! Случился такой конфуз весной, — томно засмеялась увядающая леди. — Помню, как мы дружно смеялись, когда на громадных экранах появились итоги голосования.

— Да, три голоса «за» смотрелись эффектно! Причем один — самого Суходольского. А ныне знаешь, что он удумал?

— Нет…

— Предлагает принять обращение нашего собрания к Президенту и обеим палатам Госдумы.

Мадам почему-то перешла на шепот:

— Что за обращение?

— Ходатайство об отмене моратория на смертную казнь за коррупцию, педофилию, серийные убийства и за наркоту.

— За наркоту?! — обомлела тетка и покосилась на сидящего поодаль незнакомца в потертой кожаной куртке.

— Ну, за… производство и распространение, — расшифровал приятель. — Вот так. Ни больше, ни меньше.

— Господи, совсем из ума выжил! Надеюсь, «за» проголосуют все те же идиоты в количестве трех штук.

— Не проголосуют. Мы договорились вообще не появляться в зале, чтобы не было кворума.

Оба ехидно рассмеялись и переменили тему…

— Заждался? — заглянул через четверть часа в комнату Марк Антонович. — Извини, пришлось задержаться.

В курительной комнате никого, кроме Кости не было. Отшвырнув прочитанную газету, он вскочил.

— Марк Антонович, меня теперь такой вопрос гложет: у тех, кто не погряз в коррупции и криминале — в кабинетах тоже висит портрет нашего Президента?

Похоже, шефу было не до шуток.

— Пошли, — повернулся он спиной к телохранителю. А, спускаясь по лестнице, ворчливо пояснил: — Когда здесь правил губернатор Столыпин, Саратов был третьим городом в России и входил в десятку богатейших городов Империи. Когда руководил первый секретарь Обкома Шибаев — Саратов по праву считался лучшим городом Поволжья. А при этих… — Суходольский пренебрежительно кивнул назад, — при этих его стали называть «Гадюкино»…

Яровой мягко ступал по безукоризненно вычищенной ковровой дорожке и с грустью посматривал на поникшего босса. Вида тот не подавал, однако мрачного, испорченного настроения ему было не скрыть. Он напряженно молчал, устремив уставший взгляд под ноги, и стремительно двигался к выходу.

Новенький «Audi», купленный Закрытым акционерным обществом «Хладокомбинат» накануне кризиса, Сергеев подогнал к зданию Думы вовремя. Костя распахнул перед шефом заднюю дверцу; дождался, пока тот усядется на любимое место. И сам плюхнулся вперед по соседству с Вадимом.

— Куда прикажете, Марк Антонович? — обернулся тот.

— На Елшанское кладбище.

Телохранители переглянулись. Кладбище? Зачем?..

Однако приказ озвучен. Представительское авто мягко тронулось и скоро исчезло в потоке движущегося по центральной улице транспорта…

Ехали долго — через весь Саратов. Лет тридцать назад старое городское кладбище с красивым названием «Воскресенское» посчитали переполненным и закрыли. А место для нового подыскали на выселках — далеко от северной оконечности почти миллионного города. С тех пор кладбище разрослось до жутких размеров, да и городские кварталы подступили вплотную.

Босс всю дорогу хранил тяжелое молчание. По мере приближения к цели дважды снимал и надевал очки, периодически промокал платком лоб.

Пропоица-охранник схватил у ворот десятку, взамен отдал чек. Машина вкатила на площадку, притормозила.

— Приехали, Марк Антонович. Нам куда?

— Езжай по центральной аллее. К шатру цыганского барона.

«Шатром» звалась высокая куполовидная конструкция усыпальницы одного из местных баронов. По обе стороны главной аллеи имелось множество склепов, могил, постаментов и прочих монументальных надгробных сооружений, однако над всем этим возвышался купол шатра, видимый практически отовсюду.

Народу на могилах в будний день было мало. Редкие пешеходы сторонились вороной иномарки, безмолвно глядели ей вслед и с обстоятельной неторопливостью шли дальше. Последнее людское пристанище не терпело суеты и громкой речи…

— Налево, — скомандовал Суходольский за пару «кварталов» до шатра.

«Audi» нырнула в примыкающий проулок и медленно поплыла к лесным островкам, в которые превратились самые первые «заселенные» участки.

Вскоре остановились у каменного строения, похожего на шестигранную беседку с заложенными кирпичом узкими амбразурами сводчатых окон. Кругом шелестела крупная густая листва каштанов, едва пропускавшая к склепу солнечный свет. Сгорбившись, с поникшей седой головой Марк Антонович выбрался из машины. Подойдя к двери, с минуту постоял, ощупывая пальцами теплую кирпичную кладку…

Покинули прохладный салон и телохранители. Внимательно оглядевшись по сторонам, встали на почтительном расстоянии от шефа.

Странно, но вокруг шестигранного сооружения не было ограды. Как не было на стенах и табличек. Кто тут похоронен и когда? Вероятно, кто-то из близких родственников Суходольского: мать, отец. Или сестра с братом…

— Прошу, — открыв ключом замок, распахнул он дверцу и первым исчез в холодном мраке.

Вторым внутрь склепа бесстрашно вошел Костя.

Вадим задержался у входа.

— Сейчас приду. Я должен осмотреть местность…

И повторил обязательный ритуал профессионала-телохранителя: проверил подступы к зданию, заглянул за обелиски на соседних могилах, облазил ближайшие кусты. И только после этого шагнул за порог усыпальницы…

Под сводчатым потолком все же имелось крохотное оконце, переливающееся разноцветными пятнами мозаики. По обе стороны от окна висели лампады, фитили которых Марк Антонович тотчас запалил. Мягкий желтоватый свет позволил разглядеть две плиты из белого мрамора — слева и справа от центрального прохода. На плитах красовались золоченые эпитафии, выполненные церковно-славянской вязью. Однако прочесть имена погребенных и даты их смерти при слабом освещении было затруднительно.

Над лампадками висели иконы. Встав против одной, Суходольский помолился. Затем опустился на колено: поцеловал левую надгробную плиту, надолго приник щекой к правой…

Не желая мешать, Сергеев с Яровым топтались в трех шагах от массивной двери. Топтались, глазея на скромное убранство склепа и на траурные пассы шефа. И чего ему вздумалось приглашать их внутрь этого погреба с влажновато-затхлым «ароматом» плесени? Будто не мог в одиночестве отдать дань памяти своей родне…

— Это фамильный склеп Суходольских. И здесь, господа гвардейцы, вы по собственному желанию, — вдруг металлическим эхом разнесся по усыпальнице голос Марка Антоновича, словно угадавшего мысли телохранителей.

Ага! Сам привез, сам открыл дверцу. Сам предложил войти. А теперь «по собственному желанию». Да лучше бы курили на свежем воздухе!..

— Вы же оба страстно хотели с ней познакомиться, — поднялся босс с колена.

— С кем? — хором обалдели Вадим с Константином.

— С моей дочерью. С моей единственной дочерью Ириной.

Он снял со стены одну лампадку и осветил белую плиту, что покрывала правую могилу.

— Суходольская Ирина Марковна, — изумленно прочитал Яровой.

— Но позвольте, Марк Антонович! Вы же… Помните, вы говорили, что согласно завещанию, все дела и финансы после вашей смерти автоматически передаются дочери — Суходольской Ирине Марковне, — указал на эпитафию Сергеев. — И якобы нам предстоит ее охранять. А теперь получается…

— Получается, что вы напрасно ее искали. Она покинула этот мир три года назад.

В следующий миг Яровой получил сильнейший удар пистолетом в скулу, тут же внутри склепа прогремел выстрел; музыкант отлетел к закрытой двери, упал лицом вниз. В следующую секунду ствол пистолета уперся в седой висок того, чьи родственники покоились в здешних могилах.

— Мне очень жаль, Марк Антонович, — процедил Сергеев. — Мне очень жаль, но в таком случае, вы должны сами назвать адрес, по которому скрывается Ахметов. Иначе я вас пристрелю.

— Ты убьешь меня в любом случае, — с удивительным спокойствием отвечал тот и пожелал повернуться к предавшему телохранителю.

— Не поворачивайтесь! Я хорошо знаком с вашими психологическими штучками, — упредил Вадим. — Стойте так. И отвечайте, куда подевался Ахметов?

— Я все равно ничего не скажу. Ничего, потому что с потерей дочери у меня не осталось болевых точек.

— Что ж, посмотрим. Вернее, послушаем, как вы взвоете, когда я прострелю вам коленный сустав!.. Спрашиваю в последний раз: где скрывается Ахметов?

Он с силой тряхнул босса за плечо и подтолкнул его голову стволом пистолета:

— Ну!

Суходольский молчал, подняв отрешенный взгляд к разноцветным пятнам оконной мозаики.

— Ну!! — заорал Сергеев и нанес резкий удар в правую почку.

Никакой реакции. Пожилой мужчина лишь качнулся от удара и продолжал взирать на свет…

Очередной тычок стволом в белый висок вышел слабым и робким — будто Вадим интересовался: эй, вы там не уснули?

Нет, Марк Антонович не спал. Во всяком случае, глаза были открыты.

Бывший полковник ФСБ обошел его, подхватив с мрамора горящую лампаду, приблизил пляшущий огонек к лицу. И невольно отпрянул, обнаружив неживой взгляд застывших зрачков.

Знать о способностях — одно, а стать свидетелем их применения — другое. Сергеев был изумлен не меньше, чем пару дней назад в аэропорту Нижнего Новгорода. Тогда босс впервые доказал умение творить чудеса, а сейчас подтвердил квалификацию, за считанные секунды вогнав себя в глубочайший транс.

Не веруя в свой просчет, начальник службы безопасности выстрелил Суходольскому в мягкие ткани плеча. Выстрелил от отчаяния. Но тот даже не моргнул.

Зато сзади послышался шорох. Вадим резко обернулся.

Нет, Яровой лежал в той же позе возле двери, из-под груди по серым плиткам выползал узкий темный ручеек. Вокруг вывернутой вверх безжизненной ладони прокатилась стреляная гильза.

Сергеев тихо выругался, повернулся к шефу…

Как теперь поступить? Паковать его в машину, где-то прятать, ждать выхода из транса, а потом снова допрашивать? Это один из вариантов. Но не факт, что самый удачный. Лицо Марка Антоновича стало еще бледнее, с висящей руки капала кровь. И что-то в его отрешенном виде говорило: ни черта ты от меня не добьешься…

Вторым вариантом значилось воздействие специальными препаратами, коими в недрах спецслужб издавна развязывали языки разного рода упрямцам. Но и тут имелось сомнение: препараты создавались для обычных людей, а не для тех, что мастерски владеют управлением психикой и собственным организмом.

— Да… Похоже, проку от вас, Марк Антонович, не будет. Поэтому я выбираю третий вариант, — поднял Вадим пистолет и приставил ствол ко лбу пожилого коммерсанта. — Проще поднапрячь друзей из ФСБ и с их помощью найти следы Ахметова, чем… В общем, это тоже не быстро, зато надежно. Думаю, начальство поймет и не осудит…

И в третий раз торжественная тишина родовой усыпальницы Суходольских была потревожена громким выстрелом и глухим звуком упавшего тела.

Глава третья Россия. Москва-Саратов Наше время

На вызовы домофона никто не реагировал. Наконец, щелкнул замок, и наружу выплыла старая женщина. Опираясь на палочку, она медленно проковыляла к лавке и уселась рядом с обнимавшим рюкзак Матеушем. А его старший приятель уже стоял в лифте и поднимался на шестой этаж…

— Ну что вы трезвоните? Там же никого нет, — раздраженно проскрипел голос откуда-то сбоку.

Оскар обернулся. Из темной щели бесшумно приоткрывшейся двери торчала голова очередной старухи.

— Чего трезвоните? Сейчас милицию вызову! Мешаете тут…

— Да я и сам бы не прочь милицию вызвать, мамаша, — изобразил растерянность мужчина, — вдруг с Магомедом Салиховичем что-то случилось? Вот звоню-звоню, а он не открывает…

— А вы кто ему будете?

— Я из Комитета Государственной Думы по делам ветеранов. У меня для Магомеда Салиховича письмо из Польши — от участников сопротивления.

Мигрень недовольства с агрессией мигом исчезли. Женщина сделала шаг за дверь; с интересом и завистью прищурилась на необычный конверт.

— Здоров он. Уехал. Припозднились вы.

— Как уехал? Когда?

— Полчаса назад попрощался.

— А куда?

— Не сказался. Оставил ключи, попросил приглядывать за квартирой, цветы поливать. И уехал.

Оскар потоптался на площадке. Дернул на всякий случай кривую потертую ручку.

— А хотите, я передам Магомеду письмо, когда он вернется. Или оставьте в квартире — я могу открыть.

— Спасибо. Это исключено, — задумавшись, шагнул к лифту мужчина. — Я обязан передать под роспись и лично в руки…

Десятый или двенадцатый звонок (они уж сбились со счету!) сорвал Оскара с Матеушем из Российской столицы. Агент никуда не торопился и обстоятельно побеседовал с коллегами.

В этот раз обошлось без сюрпризов: господин Суходольский намеревался вернуться в родные пенаты на скором поезде «Москва-Саратов». Оскару и Матеушу предписывалось поскорее проделать тот же путь.

Поезд хоть и назывался скорым, да оставлял преследователям немало шансов прибыть в Саратов если не первыми, то с минимальной задержкой. Так и поступили: облачившись в излюбленную одежку туристов и закинув за спину единственный рюкзак, вышли к южной трассе и вскоре карабкались в кабину здоровенной фуры. Фура шла в Самару — где-то на траверзе Пензы пришлось выходить, перемещаться на другое шоссе и снова голосовать…

В Саратов приехали утром. Переоделись, оставили лишние вещи в камере хранения железнодорожного вокзала, пообедали. И следующий звонок: быть наготове — Суходольский запросил машину; куда намерен ехать — не известно.

Томительная часовая прогулка по грязной привокзальной площади среди толкающихся, спешащих людей. Прохаживаясь возле бесконечных киосков, «туристы» намеренно держались поблизости от разномастных такси. И поступили правильно — очередной приказ по телефону заставил действовать очень быстро.

Под солнцезащитными очками на приборной панели лежала новенькая купюра достоинством в сто евро. Это был приличный стимул, поэтому таксист старательно исполнял просьбу пассажиров и гнал на городское кладбище.

Резкий правый поворот, узкая ухабистая дорога. Длинный, уходящий далеко вправо забор, полуоткрытые створки облезлых металлических ворот. Алчный взгляд на пропитой роже сторожа, тянущего руку за измятой десяткой.

— Куда? — въехав на пустырь за воротами, справился парень.

— Шатер цыганского барона знаешь?

— Кто ж его не знает, — заулыбался таксист и прибавил газку.

Потрепанный «Opel» зашуршал покрышками по аллее огромного и совсем не похожего на вылизанные европейские кладбища. Оскар с Матеушем обалдело взирали на жуткое нагромождение уродливых и разноцветных оград, разнокалиберных крестов и ржавых обелисков, на мусор и заросли полыни. На пропоиц и профессиональных нищих, обосновавшихся у кладбищенской церкви.

— Налево, — подсказал Оскар за пару «кварталов» до цыганского шатра. И не сдержал неприязни: — Имей уважение к усопшим — езжай помедленнее.

Машина послушно сбавила скорость и нырнула в примыкающий проулок. Впереди появились зеленеющие лесные островки…

Выбрав безлюдное место, Оскар скомандовал:

— Останови здесь.

«Opel» тормознул в тени огромного каштана.

И тотчас сильная мужская рука всадила в шею таксиста шприц-ампулу. Парень вскрикнул, дернулся; но активный протест продолжался не дольше трех секунд. Напряженные мышцы расслабились, тело обмякло, голова безжизненно свесилась на грудь.

— Займись им, — открыл дверцу Оскар. — А я поищу «Audi» Суходольского…

О нраве и способностях известного далеко за пределами России психолога, Оскара с Матеушем предупреждали задолго до старта операции. Собственно, сама по себе операция не представлялась шедевром деятельности западных разведслужб. Все было предельно просто: от давно внедренного агента требовалось своевременно поставлять Оскару информацию о перемещениях Суходольского по стране и о тех людях, с которыми он намеревался встретиться. На одном из этапов Оскар с напарником должны были опередить Марка Антоновича и первыми завладеть потерянным звеном — «Link Z».

Операция развивалась вполне успешно, если не считать того, что Суходольский везде поспевал первым. Опередил в Самаре, опередил в Казани. А после фортеля в аэропорту Нижнего Новгорода оторвался настолько, что в Москве Оскару с Матеушем можно было и не появляться. Но появиться пришлось — вдруг основные действа развернулись бы в русской столице!

Нет, не развернулись. Агент сообщил, что после встречи с Ахметовым Суходольский вернулся к главному входу в зоопарк пустым — без «Link Z». Значит, все еще впереди. Значит, здесь — в Саратове — должно произойти нечто важное.

Обчистив карманы мертвого таксиста, Матеуш кое-как выдернул его из салона, стащил с аллеи и поволок меж могильных оград. Шагах в тридцати от асфальта он нашел приямок, заполненный всевозможным мусором. И скоро остывающее тело молодого парня исчезло под пучками несгоревшей травы, спиленными ветками, проволочными каркасами венков и увядшими цветочными букетами.

В ожидании напарника Матеуш осмотрел «Opel», изучил найденные в карманах таксиста документы. Рост и комплекция предыдущего владельца машины не имели ничего общего ни с одним из двух «любителей путешествовать автостопом», зато фотографии в паспорте и на водительском удостоверении имели удивительное сходство с лицом Матеуша. Тот же овал, прическа, лукавый веселый взгляд, пухлые губы. И та же небольшая лопоухость.

Завидев товарища, Матеуш спрятал документы в карман джинсовых брюк.

— Пока ничего хорошего, — насторожено оглянулся Оскар. — «Audi» я нашел — она действительно стоит неподалеку от шестигранного склепа. А вот агента нигде нет.

— Как нет?! А в склеп заходил?

— Там кто-то есть. Я понял это по выстрелу.

— По выстрелу?! — насторожился напарник. — И кто в кого там стреляет?

— Не знаю. После выстрела я подобрался к самой двери и пытался понять… разобрать разговор.

— И что?

— Голоса нашего агента я не услышал. Там разговаривали двое других мужчин, — задумчиво сказал Оскар и замолчал. После долгой паузы встрепенулся: — Я знаю, что делать!..

Порывшись в лежавшем на заднем сиденье рюкзаке, он выудил небольшой приборчик с тонким антенным проводом и, зажав в кулаке «жучок», побежал к одиноко стоявшей под густой кроной каштана «Audi»…

Глава четвертая Россия. Москва Наше время

Назар Самойлович помолчал, мерно постукивая трубкой по дереву скамейки и с наслаждением оглядывая большой квадратный пруд.

— Вот что, мой юный друг, — твердо сказал он через минуту, — даю твоей службе трое суток…

— Не понял.

— Не перебивать! Ровно через три дня ты обязан доложить мне о завершении поиска «Реликвии». Об успешном, естественно, завершении. И найти ее ты должен с помощью…

«Интересно, — пронеслось в генеральской голове, — и что же он нам предложит? Прессинговать Суходольского с его гениальными способностями в психологии и гипнозе — занятие бессмысленное. В попытках обогнать его замысловатые ходы мы тоже не очень-то преуспели. Чем же, прикажете его взять, господин серый кремлевский кардинал?..»

— …Твои люди найдут «Реликвию» с помощью дочери Суходольского.

— Откуда вам про нее известно? — растерянно спросил Латышев.

— А о ней известно многим, мой юный друг! — фальшиво улыбнулся сухощавый старик. — И порой мне странно слышать некоторые из твоих заявлений. Имея такой мощнейший инструмент воздействия, ты жалуешься и сетуешь на психологический талант Суходольского, на его гипнотический гений.

— Но он ее прячет…

— Трое суток! Этого срока твоей всесильной службе достаточно для того, чтобы разыскать одну девчонку, связаться с ее отцом и зачитать ему условия капитуляции. Ясно?

— Так точно, — поднявшись, ответил генерал.

— Плохо, Юрий. Очень плохо! — не оглядываясь и слегка подволакивая правую ногу, удалялся «кардинал» по тенистой аллее. — Я бы сказал: отвратительно. Американские прихвостни рыщут по России в поисках пропавшего звена, которое мы называем «Реликвией», а наша контрразведка разводит руками. Плохо! Во времена моей молодости Комитет госбезопасности решал задачки подобной сложности за несколько часов…

После очередного провала в Казани стратегам из ФСБ приходилось полагаться на прозорливый ум агента и его своевременные донесения. А что было еще делать, если Суходольский переигрывал их по всем статьям? Брать его и пытаться колоть на допросах — категорически запретили сверху. Видно, знали бесперспективность затеи.

И вот Москва — очередной пункт назначения в марафонской гонке за «Реликвией». Но и тут не обходится без сюрпризов со стороны гениального психолога. Агенту удалось установить место жительства человека, с которым он встретился, сорвавшись на некоторое время из московского зоопарка.

Добытая информация оперативно передается в Управление, и через несколько минут десяток сотрудников ФСБ на трех машинах выезжают по указанному адресу.

И… тщетно. Точнее — поздно. Дверь никто не открывает.

Зато выскакивает взвинченная и скандальная женщина, проживающая на том же этаже. После минуты объяснений и препирательств, успокаивается и рассказывает о внезапном отъезде соседа; о его просьбе приглядывать за квартирой и поливать цветы. И еще о каких-то товарищах из Комитета Государственной Думы по делам ветеранов, опередивших на час-полтора. Офицеры ФСБ быстро сообразили из какого «комитета» эти «товарищи»…

Детальный осмотр маленькой однокомнатной квартиры ничего не дает, и несолоно хлебавши сотрудники отбывают восвояси.

В Управлении начинается очередной аврал: срочно устанавливают личность и родственники исчезнувшего владельца однокомнатной квартиры из дома Ветеранов Отечественной войны на углу Красной Пресни и Трехгорного переулка…

Кремлевский кардинал не нарушил традиции, изумив генерала ФСБ местом очередной встречи. Подхватив его на Старой площади, авто с тонированными стеклами промчалось по Ильинке, пересекло Красную площадь и нырнуло под арку Спасской башни.

Крутанулись по Ивановской площади, прошмыгнули по дорожке меж высоких елей, остановились. Два вышколенный охранника тотчас открыли дверцы; склонив головы, по-лайкейски отступили на шаг, пропуская к невзрачному на вид подъезду.

Музейная тишина, комфортная прохлада, сверкающая чистота гранитных ступеней и мягкость ковровых дорожек. Трижды Латышеву доводилось бывать по делам в Кремле, но таких высоких дверей и роскошных кабинетов не видел.

— В Самаре у «Матрицы» опоздали. В Казани приехали к трупу. Ветерана войны с Красной Пресни упустили. Дочь Суходольского пропала… — с сарказмом выговаривал всемогущий старик. И без того бледные тонкие губы совершенно лишились живого оттенка, узловатые пальцы правой руки судорожно сжимали трубку, кустистые седые брови окончательно сомкнулись над переносицей. — Я очень недоволен твоей работой, Юрий. Очень!..

Латышев робко возразил:

— Вы не дослушали, Назар Самойлович.

Тот недоверчиво покосился на собеседника.

— Говори.

— Мои люди вчера выяснили одну интересную деталь…

— Какую? — нетерпеливо постучал трубкой по пепельнице «кардинал».

— Исчезнувший ветеран войны — некий Ахметов Магомед Салихович, проживавший на углу Красной Пресни и Трехгорного переулка, приходится младшим братом Ахметову Фариду Салиховичу.

Кардинал смотрел насмешливо, и не моргая. «И что из этого?» — прочитал в безразличном взгляде Латышев. Однако через мгновение безразличие старика сменилось изумлением.

— Постой-постой! — позабыл он раскуренной трубке, — это не тот ли Ахметов?..

— Тот самый, — позволил себе перебить бонзу фээсбэшник. И с торжествующей улыбкой уточнил: — Командир разведгруппы «Варяг», что атаковала «Зону SS12-01» за сутки того, как Мюнстер захватили войска 2-й британской армии.

— Та-ак… Значит, Суходольский вычислял и подбирался именно к нему — к командиру тех разведчиков. Странно… по нашим данным вся группа погибла в начале апреля сорок пятого года. Никто из них не вернулся. Странно…

— Совпадений в расчет не берете?

— Никаких совпадений и сомнений быть не может! Бойцы из группы «Варяг» — последние из тех, кто мог видеть те документы. И последняя ниточка, к ним ведущая — недаром Суходольский ее распутывает. Из всего этого следует одно: старший из братьев Ахметовых жив, и вы обязаны в ближайшее время выяснить его координаты. Понятно?

— Так точно. Мы постараемся за несколько дней управиться…

— Какие несколько дней?! — взревел Назар Самойлович. — Работайте быстрее, пока нас опять не опередили! Ищите обоих Ахметовых, ибо тот — командир разведчиков — мог давно подохнуть, оставив «Реликвию» младшему братцу.

— Ясно. В ближайшие дни я доложу вам о результатах.

— Не в ближайшие дни, а завтра, мой юный друг, — опять нацепил фальшивую улыбочку кремлевский кардинал. — Сутки — вот все, что я могу тебе дать, ибо меня тоже кое-кто поторапливают, — вспомнив о трубке, пыхнул он ароматным дымом. Прищурившись, въедливо поинтересовался: — Надеюсь, ты догадываешься, кто?

Латышев покашлял в кулак и почтительно кивнул, точно малолетний проказник на взбучке у директора школы…

Глава пятая Россия. Саратов Наше время

Сергеев ударил пистолетом наотмашь — сильно и слишком неожиданно, чтобы Яровой заметил в полумраке резкое движение и успел среагировать. Вслед падающему телу прогремел выстрел. Пуля впилась в плечо.

Боли он пулевого ранения он не почувствовал, потому как в следующий миг тюкнулся головой о единственную ступеньку возле двери склепа. Последнее, что запомнил: страшное слово «КОНЕЦ», забившееся пойманной птичкой внутри изрядно ушибленной черепной коробки. И все. Чернота.

Впрочем, скоро сквозь эту черноту проступила серость; ее сменили светлые всполохи с «озвучкой» из далеких мужских голосов. Потом бахнул выстрел, где-то рядом по ледяному полу покатилась гильза — это Константин ощутил и понял возвращавшимся сознанием. Радость от сего возвращения была недолгой — голова ныла от двух ударов, а к пробитому плечу накатывали болевые волны.

Он попробовал пошевелить правой рукой, но вдруг замер, услышав раскатистый голос Сергеева:

— Да… Похоже, толку от вас, Марк Антонович, не будет. Поэтому я выбираю третий вариант…

«Что за третий вариант? И какими были два предыдущих? К чему это он?..» — осторожно просунул под свое тело руку Константин и нащупал у пояса рукоятку пистолета.

— …Проще поднапрячь друзей из ФСБ и с их помощью найти следы Ахметова, чем…

«Главное вытащить оружие тихо. Иначе… Иначе второй раз Сергеев не промахнется».

— …В общем, это тоже не быстро, зато надежно.

«Готово! Вытащил! Патрон в стволе — давняя спецназовская привычка. Теперь сосредоточиться, забыть о боли в плече и… Гарантии нет, но есть возможность. И ма-аленький шанс».

— …Думаю, начальство поймет и не осудит…

В следующее мгновение Яровой повернулся, одновременно выбросив здоровую руку с пистолетом и, не прицеливаясь, выстрелил.

Толкнув Суходольского, Вадим отлетел к дальней стене и рухнул на пол.

Он смастерил жгут из разорванной пополам футболки и накладывал его на руку босса — немного выше сквозного ранения. При этом не мог взять в толк, что с боссом произошло: не отзываясь, не отвечая на вопросы и не выказывая эмоций, тот стоял посередине усыпальнице, тупо уставившись на мозаичный орнамент маленького оконца. Кажется, он совершенно не чувствовал ранения, не смотря на приличную кровопотерю. Костя звал его, тряс, пробовал бить ладонью по щекам. Бесполезно.

Свою рану он кое-как обвязал второй половинкой своей футболки, надеясь заняться ей позже в машине.

— Готово, — прошептал гитарист и поднял лампаду, желая еще разок посмотреть на лицо пожилого мужчины.

Увы, никаких изменений. Та же бледность кожи, те же пустота и отрешенность взгляда.

Он потянул из кармана сигареты, да вспомнил, где находится. Спрятав пачку и осветив стены слабым огоньком, внезапно заметил блеснувший прямоугольник над левой могилой. Подойдя ближе, понял: портрет человека, который покоится под плитой. Это фотографии была запечатлена женщина лет сорока — сорока пяти. Спокойный и добрый взгляд темных глаз, чистая кожа и правильные, мягкие черты.

«Наверное, жена, — подумал Яровой и прочитал золоченую эпитафию: «Суходольская Анна Николаевна». Отчества не совпадают. Значит, жена…»

И Марк Антонович, и Анна Николаевна обладали удивительно приятной внешностью — захотелось взглянуть на их дочь. Повернувшись, он сделал шаг к соседней могиле, поднял лампадку и… невольно отшатнулся. С такого же по размеру портрета на него смотрели смеющиеся глаза невероятно красивой девушки. Позабыв о времени, он заворожено смотрел на нее, пока не вздрогнул от раскатистого голоса:

— Узнал?

Костя быстро обернулся. Позади, морщась от боли и потирая ладонью раненную руку, стоял Суходольский. С обычным — живым и выразительным взглядом.

— Узнал, — кивнул молодой человек. — Ее невозможно забыть.

— В вагоне-ресторане ты, наверное, принял меня за волшебника, верно? А я всего лишь отец той девушки, которую ты когда-то спас под Ханкалой.

— Да. Признаюсь, тогда вы меня удивили не меньше чем в нижегородском аэропорту.

— Я узнал свою дочь по описанным тобой событиям. Она жила в Питере, подолгу гастролировала. Но при малейшей возможности заезжала ко мне в Саратов, делилась впечатлениями. Поведала и о тебе, вернувшись из той давней поездки в воюющую Чечню.

— Представляю, какого она была мнения…

— Заблуждаешься, Константин. Ира говорила о тебе с теплотой и восхищением. Уверен — ты ей очень понравился.

Яровой промолчал. Затем шумно выдохнул и резко мотнул головой:

— Жаль… Чертовски жаль, что нельзя вернуться в прошлое!..

Марк Антонович вздохнул, целиком разделяя мнение молодого человека и перевел разговор на другое:

— Как плечо?

— Сквозная дырка в руке — чуток повыше вашей, — отмахнулся, Костя. — И, кажись, синяк на роже в форме Африки с глобуса. А так ничего… терпимо. А вы? Что с вашей рукой?

— Побаливает. Но и я потерплю. Нам необходимо поскорее уходить отсюда.

— Да, я знаю — Вадим работал не один.

— Пойдем. Для начала разыщи автомобильную аптечку — нужно как следует обработать раны…

Покинув склеп, они нашли такое же безлюдной местечко на другом конце кладбища. Там обработали друг другу раны с помощью медикаментов из аптечки, сделали перевязки. Накладывая бинт, Константин подмечал, как страдает от нестерпимой боли шеф, и все же надеялся, что пуля прошла сквозь мягкие ткани, не задев кость. Закончив врачевать и намекая на долгожданное завершение путешествия, музыкант поинтересовался:

— Куда едем, Марк Антонович? Я ведь и домашнего адреса вашего не знаю.

— Рано нам домой, — огорошил тот. — Трогай. Курс на Уфу.

— На Уфу?! — ошалело переспросил Яровой.

А, запуская двигатель, кисло усмехнулся: чего удивляться — никто в телохранители силком не тянул.

Выехав с кладбище и тормознув у ближайшего магазина, они наспех обновили подпорченный гардероб. И не заезжая в город, помчались по объездной дороге к мосту через Волгу. Впервые за неделю работы в Закрытом акционерном обществе «Хладокомбинат», Яровой лицезрел Суходольского рядом с водителем. То есть рядом с собой. Нет, заносчивостью и чванливость шеф не страдал, стараясь сделать дистанцию между собой и подчиненными минимальной. Однако ж, какая-никакая, но она — дистанция — существовала. Теперь же свершилось чудо: владелец отнюдь небедной компании сидел по правую руку от Кости и запросто с ним разговаривал. Как друг или, скорее, как родственник.

На траверзе Маркса — небольшого городка и районного центра на левом берегу Саратовской области, закралось сомнение в успехе спонтанно организованного вояжа. С каждым часом Марк Антонович чувствовал себя все хуже и хуже; силы понемногу оставляли, поднималась температура. Яровой проверял повязку, но крови на ней не прибавлялось. Значит, начиналось воспаление.

В центре большого села, через которое проходила трасса, спецназовец узрел несколько магазинов, закусочную и аптеку. И через четверть часа на сиденье лежал пакет с медикаментами и с новеньким термосом, наполненным крепким чаем. Заново обработав рану, он заставил Марка Антоновича выпить дозу сильного антибиотика и улечься на заднее сиденье. Заботливо укрыл его своей косухой, уселся за руль и продолжил путь…

— Мне необходимо рассказать тебе одну историю, — тихо сказал шеф, провожая взглядом клонившееся к горизонту солнце.

Константин убавил громкость музыки.

— Слушаю.

Начал он издалека: сыпал фамилиями разных ученых, изучавших психологию аж с середины позапрошлого века. Если о Сеченове и Бехтереве Яровому слышать доводилось, то многие фамилии военных психологов Третьего Рейха, а также австрийских, израильских и американских гениев данного направления, были для него пустым звуком.

Суходольский лежал в неудобной позе, усердно натирал платком линзы очков и продолжал просвещать подчиненного о вещах и событиях, мягко говоря, таинственных и весьма серьезных. О целях, которые ставились перед учеными всесильными диктаторами или спецслужбами внешне благополучных демократических стран. О бесчеловечных экспериментах над людьми, проводившихся для достижения этих целей. Об удачах и ошибках, о победах и катастрофах…

Марка Антоновича часто охватывало волнение, и нить повествования путалась в узелки и петли. Единственный слушатель чувствовал, насколько ему непросто делиться сокровенным. Не закончив историю о том, как в конце войны исчезла «Реликвия», он внезапно переключился на день сегодняшний. На сложнейшую работу в секретных архивах, куда не подпускали до тех пор, пока не стал депутатом; на перипетии поисков командира разведгруппы Ахметова…

— Марк Антонович, извините, — перебил Константин, с беспокойством поглядывая в зеркало заднего вида. — Мне надо кое-что сделать.

— У нас все в порядке? — забеспокоился тот.

— Не совсем. Не нравится мне одна машинка — висит и висит на хвосте с самого Маркса. Скоро окончательно стемнеет, и тогда избавиться от «хвоста» будет сложнее. Ночью у всех кошек глаза горят одинаково…

— Что ты задумал?

— Вы лежите, пожалуйста, и не высовывайтесь. А я уж тут сам как-нибудь.

Машин на трассе в тихий будний вечер было мало. Яровой резко прибавил скорость и немного оторвался от назойливого преследователя; за плавным поворотом нырнул вправо на второстепенную дорогу. Быстро развернувшись, опять подъехал к трассе и остановился, не заглушая двигателя. Проверив наличие патронов в магазине, вперил взгляд в край посадок…

А вот и «Opel» — мчится на всех парах.

Костя рвет, не жалея резины. «Audi» выскакивает на трассу и быстро набирает ход, поворачивая навстречу «хвосту». Преследователи не ожидают подобного фортеля — теряются; водитель тормозит, прижимает машину к правой обочине.

Дистанция меж немецкими авто стремительно тает.

Яровой перекладывает пистолет в левую руку, сжимает руль одной правой. Левое плечо прострелено, но в этот миг не боли.

Тонкие губы насмешливо цедят:

— Посмотрим, господа, как, где и чему вас учили…