Зубы дракона

Глава III
РАДЖА САТИАПАЛ

- Вы большевик?

На доцента Лаптева пристально смотрели большие черные глаза, окаймленные темными кругами - следами бессонницы и душевной усталости.

- Да, большевик! - вызывающе ответил доцент. Собственно, Андрей Лаптев был беспартийным. Но сейчас, впервые в жизни встретившись с настоящим раджой, индийским князьком, титулованным представителем чужого класса, он почувствовал, что не может ответить иначе, что всем своим существом он связан с партией.

- Ну, да все равно! - раджа Сатиапал устало махнул рукой и показал на кресло напротив себя. - Прошу, садитесь.

Доцент еще раз взглянул на свою мокрую одежду и сел, поняв, что в этом доме сейчас не до правил хорошего тона.

Где-то в глубине души Лаптев представлял себе эту встречу несколько иной. Правда, перед глазами не возникали блистательные магараджи из дореволюционных приключенческих романов, но ведь должно было существовать что-то неповторимое, своеобразное.

Однако все было удивительно прозаическим и простым. В полутемной, бедно обставленной комнате в кресле, полузакрыв глаза, сидел пожилой человек в измятой парусиновой одежде. Вот гак, ожидая прибытия поезда, сидит поздно ночью на скамье вокзала посланный в командировку мелкий служащий-неудачник.

Раджа Сатиапал оказался совсем не опереточным красавцем в слепящем облачении, а обыкновенным угнетенным горем и усталостью человеком. Лаптев посмотрел на него приветливо, даже сочувственно.

- Я приехал слишком поздно, господин Сатиапал?

Раджа поднял голову:

- Нет. Простите, я не знаю вашей фамилии.

- Лаптев. Доцент Лаптев.

- А меня вы уже знаете. Джаганнатх Сатиапал, профессор медицины… Вы удивлены? - добавил раджа, поймав на себе быстрый взгляд гостя.

- Да.

- Я очень виноват перед вами. Скажу прямо: вы приехали сюда совершенно напрасно - моей жене не помогут никакие лекарства. Но таково желание умирающей. Она услышала о приезде вашей экспедиции и решила, что только русский врач может осуществить неосуществимое… За ваши хлопоты, господин Лаптев, я отблагодарю.

- Не стоит! - резко сказал доцент.

Он почувствовал раздражение: не издевательство ли это? Встать среди ночи, трястись несколько десятков километров на допотопной развалине, которая едва не похоронила его в вонючем болоте, промокнуть до нитки - и услышать, в конце концов, что приехал совершенно напрасно! Видите ли, его отблагодарят! Здесь привыкли все мерять на рупии да на доллары, и, даже расставаясь с белым светом, стремятся утвердить свое право на превосходство!

Очевидно, лицо Лаптева довольно красноречиво передавало его мысли. Сатиапал покачал головой:

- Мой друг, вы меня не поняли. Я не обещаю вам денег, так как не имею их. Я сделаю для вас гораздо больше: уже сегодня жители окружающих сел узнают, что сам раджа Сатиапал пользуется услугами русских врачей. Этого достаточно, чтобы каждый индус начал помогать вашей экспедиции. А что касается моей жены… Ей очень тяжело, она обречена. Но если вы облегчите ей последние минуты, я буду вам безмерно благодарен как врач… и просто как человек.

- И вы убеждены, что больная умрет? - асе еше неприязненно спросил доцент. - В Советском Союзе, например, борьбу за жизнь не прекращают даже после смерти больного, и порой спасают человека тогда, когда уже утеряны все надежды.

В глазах Сатиапала блеснули злые огоньки:

- Мой дорогой, вы повторяете прописные истины. Врачи Индии также придерживаются этого золотого правила. Но они умеют видеть будущее.

- Вдохновение всемогущего бога Шивы?

- Возможно… - Сатиапал презрительно усмехнулся. - Вы напрасно иронизируете. Я, например, могу сказать, что с вами произойдет через двадцать секунд. Вот из-за того шкафа выползет кобра и направится сюда. Вы, как человек решительный, схватите вот эту палку и будете защищаться. Но - все напрасно!.. Змея укусит вас в левую руку. Вы, конечно, не умрете, но чтобы вас спасти, мне придется приложить немало усилий… Смотрите: кобра!

Лаптев невольно повернул голову. Действительно, из-за шкафа выползала огромнейшая змея. С легким шипением она водила невысоко поднятой головой, как бы избирая жертву.

- Не двигайтесь! - прошептал Сатиапал. Лаптев нарочно резко отодвинул кресло. Змея словно этого ждала. Она быстро двинулась к нему.

У доцента возникло бешеное желание схватить палку. Достаточно протянуть руку - и в ней окажется вполне надежное оружие. Но он сдержал свой порыв. Зачем выставлять себя дураком перед самоуверенным раджой? Факирские штуки - для тех, кто в них верит. В комнате никакой змеи нет и не может быть!

Но она была. Она подползла к самому креслу, свернулась в клубок, затем стала слегка покачиваться. На ее раздутой шее виднелся характерныя пятнистый рисунок. Кобра!

- Не шевелитесь!

Не произнеси Сатиапал этого, Лаптев но сделал бы ни единого движения: в глубине мозга прибежало подсознательное воспоминаний о том, что близорукая змея никогда не нападает на неподвижных. Слова раджи привели его в себя. Он протянул вперед руку и ребром ладони ударил кобру по шее.

Вполне ощутимо доцент почувствовал, как прогибается скользкая и холодная кожа мерзкого пресмыкающегося… и вдруг змея исчезла: рука рассекла воздух.

- Хватит, господин профессор! - Лаптев резко поднялся и взял свой чемоданчик. - В Созетском Союзе это называется не "вдохновением Шивы", а гипнозом. Если я вам нужен как врач прошу провести меня к больной. Если нет - я отправлюсь назад. Меня ждут дела.

Сатиапал сделал знак рукой:

- Садитесь, мой друг. Я хотел покарать вас за надменность. Но вы - сильный человек. Простите меня… Я не веду вас к больной, так как дал ей снотворное. Она вот-вот проснется… А за вашу выдержку я подарю вам очень полезную вещь…

Сатиапал подошел к шкафу и вынул небольшой пузырек, полный ярко-зеленой жидкости.

- Достаточно побрызгать этим препаратом костюм, и к вам. недели две не сможет приблизиться ни одна змея. Пресмыкающиеся не переносят этого запаха. Не пренебрегайте подарком: в Индии от укусов змей ежегодно умирает десять тысяч человек.

- А профессор Сатиапал, имея такой препарат, лишь констатирует факты?

- Мой друг… - профессор положил пузырек на колени Лаптеву и сел на место. - Капелька препарата стоит несколько сот рупий. Этого достаточно, чтобы спасти от голодной смерти немало бедствующих. А у нас, даже по подсчетам английского генерал-майора Джона Мигоу, директора медицинской службы Индии, постоянно голодают восемьдесят миллионов человек!.. Раджа Сатиапал раздал свою землю крестьянам. А профессор Сагиапал не может ничего сделать; не имеет денег.

Профессор нахмурился и умолк. Казалось, он был недоволен своей откровенностью.

Наступила длинная пауза. За окнами шумел дождь. Неторопливо цокали старинные часы на стене.

Лаптев машинально оглядывал комнату, все еще досадуя на нелепое ночное происшествие. Его не умиляло признание Сатиапала. Раздал землю - ну и хорошо. Рано или поздно ее у него все равно забрали бы. А болеть за судьбу народную, не делая ничего, чтобы этому народу жилось лучше - не велика заслуга. Обычное лицемерие богатого человека, который хочет казаться гуманным и честным.

- Господин Сатиапал… - чувствуя все большее раздражение, доцент провел рукой по мокрому пиджаку. - Где я могу хотя бы выжать свою одежду?

Профессор вздрогнул:

- Простите, господин Лаптев, я совсем обезумел. Будьте добры, пройдите в ту комнату. На стуле лежит приготовленная для вас одежда. Она будет вам тесновата, но тут я ничего не могу поделать.

В небольшой комнате было приготовлено все, чтобы человек мог привести себя в порядок после длительного путешествия.

Лаптев переоделся и вышел с твердым намерением заставить Сатиапала немедленно показать больную.

Профессор стоял возле стола, держа в руках баночку с белым порошком.

- Садитесь, господин доцент. Нам необходимо поговорить серьезно.

С ним произошла какая-то странная перемена. Его глаза блестели сухо и властно.

- Я не такой глупец, как вам показалось. Я не верю в "тримурти" - троицу богов индуизма: Брахму, Вишну и Шиву. Не верю в переселение душ. Я - убежденный материалист и знаю чудес на свете не бывает. У моей жены - опухоль мозга. Я, старый дурак, спасал от неминуемой смерти других, прокладывал новые пути в медицине и не смог распознать зачатков болезни у самого дорогого для меня человека. А теперь уже поздно. Собственно, не поздно, нет. Но такую операцию может сделать один человек в Индии - я. И я сделал бы ее кому угодно, только не собственной жене. У меня не поднимется рука вскрыть ей череп. Поэтому спасения для больной нет. Ее ждет смерть в страшных муках.

Сатиапал поднял баночку с порошком, посмотрел на нее, будто никогда не видел, и поставил вновь на стол. Сказал глухо:

- Вчера я решил отравить свою жену. И не смог… Я знаю: вы убьете ее. И все же: оперируйте! Не видя вас, она поверила, что вы поможете в несчастье. Это даст возможность…

- Убить человека, воспользовавшись его доверием?

Профессор нахмурился и не ответил. В душе Лаптева кипела злость. Ему очень хотелось дать Сатиапалу пощечину, выкрикнуть что-то оскорбительное, уничтожающее. Но он только насмешливо покачал головой и сказал:

- Приготовьте больную к операции. Я, конечно, не единственный в мире хирург, но и мне приходилось оперировать мозг человека. К тому же, на переднем крае, под артиллерийским огнем врага… Дайте мне анализы, господин профессор!

Сатиапал молча вынул из ящика папку и протянул доценту.

Лаптев внимательно изучал историю болезни. Хаотические записи на латинском языке характеризовали скорее не страдания больной, а психическое состояние врача.

- Оставьте! - раздраженно сказал Сатиапал. - Все это ни к чему.

- Я хочу увидеть больную.

- Ваше право.

Профессор проводил Лаптева через небольшую комнатку предпокой и открыл дверь.

- Прошу.

На деревянной кровати с закрытыми глазами лежала еще не старая, но очень изможденная женщина. Возле нее, сложив руки на коленях и скорбно склонив голову, сидела молодая девушка в "сари" - обычном одеянии индийских женщин. Услышав шаги, она быстро обернулась, испуганно накинула на оголенное плечо шарф и поднялась.

- Здравствуйте! - сказала она по-русски, очень тихо, почти шепотом. Лаптев ответил молчаливым поклоном.

- Иди, Майя! - приказал Сатиапал.

Больная пошевелилась, встревоженно позвала:

- Иван, ты?

Сатиапал присел на кровать и взял ее тонкую, сухую руку.

- Иван, он не приехал?

- Приехал, дорогая.

Удивленный странным обращением больной к своему мужу, Лаптев лишь теперь обратил внимание, что разговор происходит на русском языке. Значит, жена индийского раджи - русская?!.. Так вот почему она пожелала видеть русского врача!

- Я приехал, госпожа. Сегодня я вас оперирую, а через две недели вы будете здоровы. Обещаю вам.

- Где вы?.. - больная ощупывала руками воздух, водила головой.- Я стала плохо видеть… То есть я ничего не вижу…

"Опухоль давит на зрительные центры… - подумал Лаптев. - А может быть, даже разрушила их".

Он взял больную за руку, профессиональным жестом нащупывая пульс. Сердце больной билось ускоренно и отрывисто. Плохи дела!

- Сколько вам лет, господин доктор?

- Тридцать пять.

- И вы… - она запнулась.

- Да, я сделал несколько подобных операций. Все они окончились удачно… Простите, мне необходимо вас осмотреть,

Осмотр подтвердил: состояние больной почти безнадежно. Вряд ли она выдержит длительную и тяжелую операцию. Больная, пожалуй, понимала это и сама.

- Я очень хотела бы еще хоть раз взглянуть на Россию… Только взглянуть… А тогда можно и умереть…

- Вы будете жить долго! - уверенно сказал Лаптев. - Я понимаю господина Сатиапала: он не мог вас оперировать, врач не должен волноваться. Но операция, в конце концов, несложная. Все будет хорошо.

Он тронул Сатиапала за рукав. Время идти; перед операцией хирургу следует отдохнуть.

Профессор понял и сделал знак, что останется здесь. Лаптев вышел из комнаты.

За дверью стояла Майя. Теперь доцент не сомневался, что она - дочь Сатиапала. Отец дал ей темные выразительные глаза, мать - чудесные русые волосы. Удивительное, своеобразное сочетание; красота, которая бросается в глаза и долго не забывается.

Девушка не спросила ничего, лишь брови взволнованно сошлись на переносице и взгляд стал умоляющим.

- Не знаю, - сказал Лаптев. - Шансов на успех очень мало.

Он прошел в отведенную для него комнату, лег. Но уснуть не удавалось.

Надежды на удачный исход почти нет. Лаптев обманул больную: он не делал таких операции и даже не слышал, чтобы этим мог похвастаться кто-либо другой. Однако в нем вспыхнуло неимоверное упрямство, всегда возникающее в минуты единоборства со смертью.

И только когда больную положили на операционный стол, доцента охватило сомнение в целесообразности затеянного.

Очень уж чужое, непривычное все вокруг. Раздражала нестандартность оборудования операционной, неудачное расположение люстры над столом. Беспокоила хирургическая сестра: она привыкла ассистировать Сатиапалу, и трудно надеяться, что молчаливый жест или даже взгляд другого хирурга прикажут ей сделать то или иное. И, наконец, самое тяжелое - присутствие в операционной посторонних.

Да, Сатиапал для Лаптева сейчас не хирург и не родственник больной, а нежелательный зритель, которого, к сожалению, невозможно попросить уйти. В белом халате, маске, шапочке, он стоит посреди комнаты, подняв вверх руки в стерильных перчатках, - будто капитулируя перед жестоким врагом или вымаливая у богов чуда. И хоть это - обычная поза хирурга перед операцией, она раздражает Лаптева: профессор Сатиапал, избежав борьбы за жизнь, теперь будет стоять над душой, как грозный и пристрастный судия.

"Не следовало браться за операцию при таких обстоятельствах и в таком настроении! - озабоченно думает доцент, и сам сознает, что думать так сейчас нельзя, ибо малейшая капля сомнения действует на мозг, как яд, расшатывает силу воли. Не нужно было браться… Но еще не поздно отказаться…"

Только нет - поздно! Хирургическая сестра склонилась над больной. Капля за каплей падает на марлевую маску эфир. А больная шепчет по-русски:

- …восемьдесят семь… восемьдесят восемь… Иван, сегодня первый день Азарха. Ты помнишь, Иван?..- И снова однообразное: - восемьдесят девять… девяносто… девя… но… сто…

Все. Больная уснула. Ее губы зашевелились, и с них слетело еще одно, едва слышное, слово:

- Андрюша!

Лаптев вздрогнул; откуда она узнала, как его зовут? Ведь он никому в этом доме не сказал своего имени!.. Но задумываться некогда. Он сделал шаг вперед и протянул правую руку. То ли хирургическая сестра очень поспешила, то ли он сам не рассчитал расстояния, но стерильный пинцет выскользнул из пальцев и звякнул о кафельный пол.

- Ч-черт! - негромко выругался доцент.

Все было против него. Ассистентка не понимала его жестов, и ему приходилось в самые напряженные секунды распылять свое внимание, чтобы вспомнить название инструмента на чужом языке. Опухоль оказалась значительно большей, чем предполагалось, поэтому пришлось дополнительно расширить операционное поле. У больной внезапно остановилось сердце. Надо было приостанавливать операцию и заставлять снова работать усталое сердце.

Лаптев чувствовал, что делает все не так, как следует… Правда, руки машинально выполняли нужные движения, но исчезла удивительная чуткость пальцев, позволяющая вести линию разреза в нужном месте, не ошибаясь ни иа миллиметр.

- Что вы делаете?! - застонал Сатиапал, подскочив к столу.

- На место! - крикнул Лаптев. - Сестра, зажим!

Из поврежденной артерии брызнула кровь. И это сразу отрезвило доцента. Он забыл обо всем на свете, кроме самого главного; теперь скальпель в его руках действовал уверенно и точно, отделяя поврежденные ткани от здоровых.

Но вот рука хирурга застыла в нерешительности. Он забрался в глубины человеческого мозга, - туда, куда еще не забирался никто. Теперь надежда на интуицию. Однако на нее можно полагаться, лишь имея возможность проверить правильность выбранного решения, а здесь за несколько секунд нужно проанализировать десятки вариантов, учесть неисчислимое количество обстоятельств.

Сатиапал нетерпеливо топтался на месте. Лаптев не смотрел в его сторону, но представлял, как наливаются злостью и ненавистью глаза профессора, неотрывно следящие за каждым движением руки Лаптева.

- Пустите! - не выдержал Сатиапал. - Уходите! Я сам!

- Не кричите! - Лаптев сделал еще несколько движений скальпелем и, повинуясь какому-то безотчетному чувству, отошел в сторону. - Прошу!

Теперь зрителем стал он.

Осталась самая тяжелая часть операции. И тут выяснилось, что Сатиапал действительно имел право гордиться собой: то, на что Лаптев потратил бы еще с полчаса, профессор закончил за несколько минут.

По молчаливому знаку Сатиапала сестра поспешно открыла большой никелированный бокс. Его доверху заполняли тампоны, пропитанные густой синей жидкостью. "Что он хочет делать?!" - ужаснулся Лаптев. Сестра брала тампоны длинными щипцами-корнцангом и подавала Сатиапалу. А он выдавливал жидкость из тампонов в рану, промывал и вытирал ее, густо присыпал каким-то красным порошком, - вообще, делал нечто невероятное и недопустимое.

Лаптев резко повернулся и вышел из операционной. Если больная и имела шанс на жизнь, то после последней процедуры Сатиапала этот шанс исчез.

Доцент шел длинным коридором, направляясь в свою комнату, не замечая, что идет ошибочным путем. Толкнул одну дверь, потом другую - все они вели в пустые, затянутые паутиной помещения. Наконец ему послышалось какое-то шуршание. Он поднял голову и увидел небольшое зарешеченное окошко в глухой стене коридора. В окошке появилась и сразу же исчезла рыжеволосая голова. Лаптев не успел даже разглядеть лица.

- Послушайте, - окликнул Лаптев, - как пройти в круглый зал?

Никто не ответил. Доцент пожал плечами и пошел назад. Возле операционной он столкнулся с Сатиапалом.

- Спасибо! - глухо сказал профессор. - Простите, я обидел вас совершенно незаслуженно. Вы сделали операцию так, как сделал бы ее я.

- Больная будет жить?

- Не знаю.

- Тогда - комплименты преждевременны! - сердито сказал Лаптев.