Зверобой

Глава XVI

Открытие это имело чрезвычайно важное значение в глазах Зверобоя и его друга. Во-первых, они боялись, как бы Хаттер и Непоседа, проснувшись и заметив новое местоположение индейского лагеря, не вздумали учинить на него новый налет; во-вторых, теперь стало гораздо рискованнее высадиться на берег для встречи с Уа-та-Уа; наконец, в результате перемены вражеской позиции могли возникнуть всевозможные непредвиденные случайности.

Делавар знал, что час свидания приближается, и не думал больше о воинских трофеях. Он поспешил договориться со своим другом о том, что не следует будить Хаттера и Гарри, которые могли помешать осуществлению намеченного плана.

Ковчег продвигался вперед очень медленно; при той скорости, с которой они плыли, нужно было по крайней мере четверть часа, чтобы достигнуть косы. Благодаря этому у обитателей ковчега оставалось достаточно времени для размышлений. Индейцы, думая, что бледнолицые по-прежнему находятся в «замке», и желая скрыть от них свой костер, зажгли огонь на самой южной оконечности мыса. Здесь он был до того заслонен густыми кустами, что даже Зверобой, лавировавший то влево, то вправо, временами терял его из виду.

– В одном отношении хорошо, что они расположились так близко к воде, – сказал Зверобой, обращаясь к Юдифи. – Очевидно, минги уверены, что мы все еще сидим в «замке», и наше появление с этой стороны будет для них полнейшей неожиданностью. Какое счастье, что Гарри Марч и ваш отец спят, а то они непременно захотели бы опять отправиться за скальпами!.. Ага, кусты снова закрыли костер, и его теперь совсем не видно.

Зверобой помедлил немного, желая убедиться, что ковчег действительно находится там, где нужно. Затем он подал условленный сигнал, после чего Чингачгук бросил якорь и спустил парус.

Место, где теперь стоял ковчег, имело свои преимущества и свои невыгоды. Костер был скрыт отвесом берега, и самый берег находился, быть может, несколько ближе к судну, чем это было желательно. Однако немного дальше начинался глубокий омут, а при создавшихся обстоятельствах следовало по возможности не бросать якорь на слишком глубоком месте. Кроме того, Зверобой знал, что на расстоянии нескольких миль в окружности нет ни одного плота; и хотя деревья свисали в темноте почти над самой баржей, до нее нелегко было добраться без помощи лодки. Густая тьма, царившая вблизи леса, служила надежной защитой, и следовало остерегаться только шума, чтобы избежать опасности быть окруженными. Все это Зверобой растолковал Юдифи, объяснив заодно, что нужно делать в случае тревоги. Он считал, что спящих нужно разбудить только в самом крайнем случае.

– Теперь, Юдифь, мы с вами все выяснили, а мне и Змею пора спуститься в челнок, – закончил охотник. – Правда, звезды еще не видно, но скоро она взойдет, хотя нам вряд ли удастся разглядеть ее сквозь облака. К счастью, Уа-та-Уа очень шустрая девушка и способна даже видеть вещи, не находящиеся у нее прямо под носом. Ручаюсь вам, она не опоздает ни на минуту и ни на шаг не собьется с правильного пути, если только подозрительные бродяги-минги не всполошились и не задумали использовать девушку как приманку для нас или не запрятали ее, чтобы склонить ее сердце в пользу гуронского, а не могиканского мужа…

– Зверобой, – перебила его девушка, – это очень опасное предприятие. Почему вы непременно должны участвовать в нем?

– Как почему? Разве вы не знаете, что мы хотим похитить Уа-та-Уа, нареченную невесту нашего Змея, на которой он собирается жениться, лишь только мы вернемся обратно к его племени?

– Все это касается только делавара. Ведь вы же не собираетесь жениться на Уа-та-Уа, вы не обручены с нею. Почему двое должны рисковать своей жизнью и свободой, когда с этим отлично может справиться и один?

– Ага, теперь я понимаю, Юдифь, да, теперь я начинаю понимать. Вы считаете, что раз Уа-та-Уа невеста Змея, то это касается только его, и если он сам может управляться с челноком, то пусть и отправляется один за девушкой. Вы забываете, однако, что только за этим мы и явились сюда, на озеро, и не очень-то красиво было бы с моей стороны идти на попятный только потому, что дело выходит трудноватое. Затем, если любовь много значит для некоторых людей, то для иных и дружба что-нибудь стоит. Смею сказать, делавар сам может грести в челноке, сам может похитить Уа-та-Уа и, пожалуй, довольно охотно все это сделает без моей помощи. Но ему не так-то легко одному бороться с препятствиями, избегать засад и драться с дикарями, если у него за спиной не будет верного друга, хотя этим другом является всего-навсего такой человек, как я. Нет, нет, Юдифь, вы сами не покинули бы в такой час человека, который надеется на вас, и, значит, не можете требовать этого от меня.

– Я боюсь… что вы правы, Зверобой. И, однако, мне не хочется, чтобы вы ездили. Обещайте мне, по крайней мере, одно: не доверяйтесь дикарям и не предпринимайте ничего, кроме освобождения девушки. На первый раз и этого довольно.

– Спаси вас господь, девушка! Можно подумать, что это говорит Гетти, а не бойкая и храбрая Юдифь Хаттер! Но страх делает умных глупцами и сильных слабыми. Да, я на каждом шагу вижу доказательства этого. Очень мило с вашей стороны, Юдифь, волноваться из-за ближнего, и я всегда буду повторять, что вы добрая и милая девушка, какие бы глупые истории про вас ни распускали люди, завидующие вашей красоте.

– Зверобой! – торопливо сказала Юдифь, задыхаясь от волнения. – Неужели вы верите всему, что рассказывают про бедную, не имеющую матери девушку? Неужели злой язык Гарри Непоседы должен загубить мою жизнь?

– Нет, Юдифь, это не так. Я сам говорил Непоседе, что некрасиво позорить девушку, если не удается склонить ее к себе честными способами, и что даже индеец бывает сдержан, когда речь идет о добром имени молодой женщины.

– Он не посмел бы так болтать, если бы у меня был брат! – вскричала Юдифь, глаза которой метали искры. – Но, видя, что единственный мой покровитель – старик, уши которого отупели так же, как чувства, Марч решил не стесняться.

– Не совсем так, Юдифь, не совсем так. Любой честный человек, будь то брат или посторонний, вступится за такую девушку, как вы, если кто-нибудь будет ее порочить. Непоседа серьезно хочет жениться на вас, а если он иногда немножко вас поругивает, то только из ревности. Улыбнитесь ему, когда он проснется, пожмите ему руку хоть наполовину так крепко, как недавно пожали мою, – и, клянусь жизнью, бедный малый забудет все на свете, кроме вашей красоты. Сердитые слова не всегда исходят от сердца. Испытайте Непоседу, Юдифь, когда он проснется, и вы увидите всю силу вашей улыбки.

Зверобой, по своему обыкновению, беззвучно засмеялся и затем сказал внешне невозмутимому, но в действительности изнывавшему от нетерпения индейцу, что готов приступить к делу. В то время как молодой охотник спускался в челнок, девушка стояла неподвижно, словно камень, погруженная в мысли, которые пробудили в ней слова ее собеседника. Простота охотника совершенно сбила ее с толку. В своем узком кружке Юдифь до сих пор была очень искусной укротительницей мужчин, но в данном случае она следовала внезапному сердечному порыву, а не обдуманному расчету. Мы не станем отрицать, что некоторые из размышлений Юдифи были очень горьки, хотя лишь в дальнейших главах нашей повести можно объяснить, насколько заслуженны и насколько остры были ее страдания.

Чингачгук и его бледнолицый друг отправились в свою рискованную, трудную экспедицию с таким хладнокровием и предусмотрительностью, которые могли бы сделать честь даже опытным воинам, проделывающим двадцатую боевую кампанию. Индеец занял место на носу челнока, а Зверобой орудовал рулевым веслом на корме. Таким образом, Чингачгук должен был первый высадиться на берег и встретить свою возлюбленную. Охотник занял свой пост, не говоря ни слова, но подумал про себя, что человек, поставивший на карту так много, как поставил индеец, вряд ли может достаточно спокойно и благоразумно управлять челноком. Начиная с той минуты, когда оба искателя приключений покинули ковчег, они всеми своими повадками напоминали двух хорошо вышколенных солдат, которым впервые приходится выступать против настоящего неприятеля. До сих пор Чингачгуку еще ни разу не приходилось стрелять в человека. Правда, появившись на озере, индеец несколько часов бродил вокруг вражеского становища, а позднее даже решился проникнуть в него, но обе эти попытки не имели никаких последствий. Теперь же предстояло добиться ощутительного и важного результата или же испытать постыдную неудачу. От исхода этого предприятия зависело, будет ли Уа-та-Уа освобождена или же останется в плену на неопределенный срок. Одним словом, это была первая экспедиция двух молодых и честолюбивых лесных воинов.

Вместо того чтобы плыть прямо к косе, находившейся в какой-нибудь четверти мили от ковчега, Зверобой направил нос челнока по диагонали к центру озера, желая занять позицию, с которой можно было бы приблизиться к берегу, имея перед собою врагов только с фронта. К тому же место, где Гетти высадилась на берег и где Уа-та-Уа обещала встретить своих друзей, находилось на верхней оконечности продолговатого мыса. Если бы наши искатели приключений не проделали этого подготовительного маневра, им пришлось бы огибать почти всю косу, держась у самого берега. Необходимость подобной меры была так очевидна, что Чингачгук продолжал спокойно грести, хотя направление было намечено без предварительного совета с ним и, по-видимому, уводило его в сторону, диаметрально противоположную той, куда гнало нетерпеливое желание. Уже через несколько минут челнок отплыл на необходимое расстояние, после чего молодые люди, словно по молчаливому уговору, перестали грести, и лодка остановилась.

Тьма казалась еще непрогляднее. Все же с того места, где находились теперь наши герои, можно еще было различить очертания гор. Но напрасно делавар поворачивал лицо к востоку в надежде увидеть мерцание обетованной звезды. Хотя в этой части неба тучи над горизонтом немного поредели, облачная завеса по-прежнему закрывала весь остальной небосклон.

Судя по прибрежным возвышенностям, впереди, на расстоянии тысячи футов, тянулась низкая полоса. «Замок» скрывался во мраке, и оттуда не долетало ни единого звука. Хотя ковчег находился невдалеке от лодки, его тоже не было видно: тень, падавшая с берега, окутала его непроницаемой завесой.

Охотник и делавар начали вполголоса совещаться: они старались определить, который может быть час. Зверобой полагал, что до восхода звезды остается еще несколько минут, но его нетерпеливому другу казалось, что уже очень поздно и что его возлюбленная давно поджидает их на берегу. Как и следовало ожидать, индеец одержал верх в этом споре, и Зверобой согласился направить челнок к месту условленной встречи. Лодкой нужно было управлять с величайшей ловкостью и осмотрительностью. Весла совершенно бесшумно поднимались и затем снова погружались в воду.

Ярдах в ста от берега Чингачгук отложил весло в сторону и взялся за карабин. Подплыв ближе к поясу тьмы, охватывавшему леса, они выяснили, что отклонились слишком далеко к северу и поэтому надо изменить курс. Теперь казалось, будто челнок плывет сам, повинуясь какому-то инстинкту, – так осторожны и уверенны были все его движения. Наконец нос челнока уткнулся в прибрежный песок в том самом месте, где прошлой ночью высадилась Гетти.

Вдоль берега тянулась узкая песчаная полоса, но кое-где над водой свисали кусты, окаймлявшие подножия больших де ревьев.

Чингачгук выбрался на берег и осторожно обследовал его по обе стороны от челнока. Для этого ему пришлось местами брести по колено в воде, но поиски его не увенчались успехом.

Вернувшись обратно, он застал своего приятеля также на берегу. Они снова начали совещаться шепотом, и индеец высказал опасение, что вышла какая-то ошибка насчет места встречи. Зверобой же думал, что назначенный час еще не настал. Внезапно он запнулся на полуслове, схватил делавара за руку, заставил его повернуться к озеру и указал куда-то над вершинами восточных холмов. Там, за холмами, облака слегка рассеялись, и между ветвями сосен ярко сияла вечерняя звезда. Это было очень приятное предзнаменование, и молодые люди, опершись на ружья, напрягали все свое внимание, надеясь услышать звук приближающихся шагов. Наконец до слуха их донеслись чьи-то голоса, негромкий визг детей и низкий, но приятный смех индейских женщин. Наши друзья поняли, что поблизости расположен лагерь, так как американские индейцы обычно очень осторожны и редко разговаривают во весь голос. Отблеск пламени, озарявший нижние ветви деревьев, свидетельствовал о том, что в лесу горит костер. Однако с того места, где стояли два друга, трудно было определить, какое расстояние отделяет их от этого костра. Раза два им казалось, что кто-то направляется к месту условленной встречи, но либо это было обманом чувств, либо человек, действительно отошедший от костра, поворачивал обратно, не достигнув берега.

Прошло около четверти часа в томительном ожидании и тревоге. Зверобой предложил обогнуть косу в челноке и, став таким образом, чтобы видеть индейский лагерь, постараться выяснить причину отсутствия Уа-та-Уа. Однако делавар решительно отказался тронуться с места, ссылаясь на то, что девушка будет в отчаянии, если придет на свидание и не застанет их там. Зверобой разделил опасения своего друга и вызвался один отправиться в лодке и обогнуть косу. Делавар же решил остаться в прибрежных зарослях, рассчитывая на счастливую случайность. Договорившись об этом, они расстались.

Усевшись на корме, Зверобой бесшумно отчалил от берега, соблюдая необходимые предосторожности. Трудно было придумать более удобный способ разведки. Кусты создавали достаточно надежное прикрытие, так что не было необходимости отплывать далеко от берега. Очертания косы позволяли объехать ее с трех сторон, а лодка двигалась так бесшумно, что ни один звук не мог возбудить подозрения. Самая опытная и осторожная нога рискует наступить на ворох листьев или переломить сухую ветку, челнок же из древесной коры скользит по водной глади бесшумно, как птица.

Зверобою пришлось пересечь линию между ковчегом и лагерем, прежде чем он заметил отблеск костра. Случилось это так внезапно и неожиданно, что он даже испугался, не слишком ли неосторожно с его стороны появиться так близко от огня. Но он тотчас же сообразил, что пока индейцы держатся в середине освещенного круга, они вряд ли смогут его заметить. Убедившись в этом, он поставил лодку так, чтобы она не двигалась, и начал свои наблюдения.

Несмотря на все наши усилия, нам не удалось познакомить читателя с характером этого необыкновенного человека, если приходится повторять здесь, что при всем своем незнании света и простодушии он обладал весьма сильным и развитым поэтическим инстинктом. Зверобой любил леса за их прохладу, за их величавое уединение и безбрежность. Он редко проходил через них, не остановившись, чтобы полюбоваться каким-нибудь особенно красивым видом, и при этом испытывал наслаждение, хотя не старался уяснить себе его причины. Неудивительно, что при таком душевном складе и при мужественной твердости, которую не могла поколебать никакая опасность, не могло смутить никакое испытание, охотник начал любоваться зрелищем, развертывавшимся перед ним на берегу и заставившим его на одну минуту позабыть даже о цели его появления в этом месте.

Челнок колыхался на воде у самого входа в длинную естественную аллею, образованную деревьями и кустами, окаймлявшими берег, и позволявшую совершенно ясно видеть все, что делалось в лагере. Индейцы лишь недавно разбили лагерь на новом месте и, заканчивая разные хозяйственные дела, еще не разбрелись по своим шалашам. Большой костер служил источником света и очагом, на котором готовились незатейливые индейские блюда. Как раз в этот момент в огонь подбросили охапку сухих ветвей, и яркое пламя взметнулось высоко в ночную тьму. Из мрака выступили величественные лесные своды, и на всем пространстве, занятом лагерем, стало так светло, как будто там зажгли сотни свечей.

Суета между тем уже прекратилась, и даже самый ненасытный ребенок успел наесться до отвала. Наступил час отдыха и всеобщего безделья, которое обычно следует за обильной трапезой, когда дневные труды окончены. Охотники и рыбаки вернулись с богатой добычей. Пищи было вдоволь, а так как в диком быту это самое важное, то чувство полного довольства оттеснило на второй план все другие заботы.

Зверобой с первого взгляда заметил, что многих воинов нет налицо. Его старый знакомец, Расщепленный Дуб, был, однако, здесь и важно восседал на заднем плане картины, которую с восторгом написал бы Сальватор Роза[57]. Грубое лицо дикаря, освещенное пламенем костра, сияло от удовольствия; он показывал какому-то соплеменнику одного из слонов, вызвавших такую сенсацию среди его народа. Мальчик с тупым любопытством заглядывал через его плечо, дополняя центральную группу. Немного поодаль восемь или десять воинов лежали на земле или сидели, прислонившись к стволам сосен, как живые олицетворения ленивого покоя. Ружья их стояли тут же, прислоненные к деревьям. Но внимание Зверобоя больше всего привлекала группа, состоявшая из женщин и детей. Здесь собрались все женщины лагеря, и понятно, что к ним присоединились молодые люди. Женщины, по обыкновению, смеялись и болтали, однако человек, знакомый с обычаями индейцев, мог заметить, что в лагере не все в порядке. Большинство молодых женщин, видимо, находились в довольно легкомысленном настроении, но одна старуха сидела в стороне с угрюмым и настороженным видом, и Зверобой тотчас же догадался, что она выполняет какую-то неприятную обязанность, возложенную на нее вождями. Какого рода эта обязанность, он, конечно, не знал, но решил, что дело касается одной из девушек, так как для таких поручений обычно избираются старухи.

Зверобой с озабоченным видом повсюду разыскивал глазами невесту делавара. Ее нигде не было видно, хотя свет озарял довольно широкое пространство вокруг костра. Раза два охотник встрепенулся, так как ему почудилось, будто он узнает ее смех, но его просто обманывала мягкая мелодичность, свойственная голосам индейских женщин. Наконец старуха заговорила громко и сердито, и тогда охотник заметил под самыми деревьями две или три темные фигуры, к которым, видимо, относился упрек и которые послушно подошли ближе к костру. Первым выступил из темноты молодой воин, за ним следовали две женщины; одна из них оказалась делаваркой. Теперь Зверобой понял все: за девушкой наблюдали, может быть, ее молодая подруга и уж наверное – старая ведьма. Юноша, вероятно, был поклонником Уа-та-Уа или ее товарки. Гуроны знали, что друзья делаварской девушки находятся неподалеку. Появление на озере неизвестного краснокожего заставило гуронов быть начеку, поэтому Уа-та-Уа не могла, очевидно, ускользнуть от своих сторожей, чтобы вовремя прийти на свидание.

Зверобой заметил, что девушка беспокоится, так как она раза два посмотрела кверху сквозь древесные ветви, как бы надеясь увидеть звезду, которую она сама избрала в качестве условного знака. Все ее попытки, однако, были тщетны, и, погуляв с напускным равнодушием еще некоторое время по лагерю, обе девушки расстались со своим кавалером и заняли места среди представительниц своего пола. Старуха, сидевшая в стороне, немедленно перебралась ближе к костру – явное доказательство того, что до сих пор она была занята исключительно надзором за делаваркой.

Положение Зверобоя было очень затруднительно. Он хорошо знал, что Чингачгук ни за что не согласится вернуться в ковчег, не сделав какой-нибудь отчаянной попытки освободить свою возлюбленную. Великодушие побуждало Зверобоя принять участие в этом предприятии. Судя по некоторым признакам, женщины собирались лечь спать. Оставшись на месте, он при ярком свете костра легко мог бы заметить, в каком шалаше или под каким деревом ляжет Уа-та-Уа; в дальнейшем это могло принести неоценимую пользу. С другой стороны, если он будет слишком медлить, друг его может потерять терпение и совершить какой-нибудь опрометчивый поступок. Зверобой боялся, что с минуты на минуту на заднем плане картины появится могучая фигура делавара, бродящего, словно тигр вокруг овечьего загона. Тщательно обсудив все, охотник решил, что лучше будет вернуться к другу и умерить его пыл своим хладнокровием и выдержкой. Понадобились одна-две минуты, чтобы привести этот план в исполнение. Челнок вернулся к песчаному берегу минут через десять или пятнадцать после того, как отчалил от него.

Вопреки своим опасениям, Зверобой нашел индейца на прежнем месте. Чингачгук не покинул его из боязни, что невеста может явиться во время его отсутствия. Зверобой в коротких словах рассказал делавару, как обстоит дело в лагере.

Назначая свидание на песчаной косе, Уа-та-Уа рассчитывала, что ей удастся незаметно убежать из старого лагеря и, не встретив никого из посторонних, прийти на условленное место. Внезапная перемена стоянки расстроила все ее планы. Теперь приходилось действовать гораздо осмотрительнее. Старуха, караулившая Уа-та-Уа, создавала новый повод для беспокойства. Все это они наспех обсудили, прежде чем пришли к окончательному решению.

Не тратя попусту слов, друзья приступили к делу.

Поставив челнок таким образом, чтобы Уа-та-Уа могла увидеть его, если она явится на место свидания до их возвращения, Зверобой и Чингачгук осмотрели свое оружие и решили войти в лес. Мыс, выдававшийся в озеро, занимал пространство не менее двух акров[58]. Половина этого пространства была теперь занята ирокезским лагерем. Здесь росли главным образом дубы. Как это обычно бывает в американских лесах, на большую высоту поднимались голые стволы без ветвей и сучьев и лишь затем раскидывались густые и пышные лиственные кроны. Внизу, если не считать бахромы прибрежного кустарника, растительность была скудная, зато деревья стояли гораздо теснее, чем в тех местах, где уже успел погулять топор. Их голые стволы поднимались к небу, словно высокие, прямые, грубо отесанные колонны, поддерживавшие лиственный свод. Поверхность мыса была довольно ровная, лишь на самой середине возвышался небольшой холм, отделявший северный берег от южного. На южном берегу гуроны и развели свой костер, воспользовавшись складкой местности, чтобы укрыться от врагов. Не следует при этом забывать одного обстоятельства: краснокожие по-прежнему считали, что враги их находятся в «замке», который стоял значительно севернее. Ручеек, сбегавший со склона холма, проложил себе путь по южному берегу мыса. Ручеек этот протекал немного западнее лагеря и впадал в озеро невдалеке от костра. Зверобой подметил все эти топографические особенности и постарался растолковать их своему другу.

Под прикрытием холма, расположенного позади индейского становища, Зверобой и Чингачгук незаметно продвигались вперед. Холм мешал свету от костра распространяться прямо над землей. Двое смельчаков крадучись приближались к лагерю. Зверобой решил, что не следует выходить из кустов прямо против челнока: этот путь слишком быстро вывел бы их на освещенное пространство, поскольку холмик не примыкал к самой воде. Поэтому для начала молодые люди двинулись вдоль берега к северу и дошли почти до основания мыса. Тут они очутились в густой тени у подножия пологого берегового склона.

Выбравшись из кустов, друзья остановились, чтобы осмотреться. За холмом по-прежнему пылал костер, отбрасывая свет на вершины деревьев. Багровые блики, трепетавшие в листве, были очень живописны, но наблюдателям они только мешали. Все же зарево от костра оказывало друзьям некоторую услугу, так как они оставались в тени, а дикари находились на свету. Пользуясь этим обстоятельством, молодые люди стали приближаться к вершине холма. Зверобой, по собственному настоянию, шел впереди, опасаясь, как бы делавар, обуреваемый слишком пылкими чувствами, не совершил какого-нибудь опрометчивого поступка. Понадобилось не более минуты, чтобы достичь подножия невысокого склона, и затем наступил самый критический момент. Держа ружье таким образом, чтобы иметь его постоянно наготове, и в то же время не выдвигая слишком далеко вперед дула, охотник с величайшей осторожностью пробирался вперед, пока, наконец, не поднялся достаточно высоко, чтобы заглянуть по ту сторону холма. При этом весь он оставался в тени, и только голова его очутилась на свету. Чингачгук стал рядом с ним, и оба замерли на месте, чтобы еще раз осмотреть лагерь. Желая, однако, укрыться от взглядов какого-нибудь праздношатающегося индейца, они поместились в тени огромного дуба.

Теперь перед ними открылся весь лагерь. Темные фигуры, которые Зверобой заметил из челнока, находились всего в нескольких шагах от него, на самой вершине холма. По-прежнему ярко пылал костер. Вокруг него на бревнах расположились двенадцать воинов; в их числе были и те, которых Зверобой видел из челнока. Они о чем-то серьезно беседовали, и фигурка слона переходила из рук в руки. Первоначальный восторг индейцев несколько остыл, и теперь они обсуждали вопрос о том, действительно ли существует такое диковинное животное и чем оно питается. Суждения их были столь же правдоподобны, как добрая половина научных гипотез, но только гораздо более остроумны. Впрочем, как бы ни ошибались индейцы в своих выводах и предположениях, нельзя отказать им в усердии и внимательности, с которыми они обсуждали этот вопрос. На время они забыли обо всем остальном, и наши искатели приключений не могли выбрать более благоприятного момента, чтобы незаметно приблизиться к лагерю.

Между костром и тем местом, где стоял Зверобой, собрались в кружок женщины. Расстояние между ирокезскими воинами и дубом, под которым прятались молодые люди, не превышало тридцати ярдов; женщины сидели вдвое ближе, поэтому надо было соблюдать величайшую осторожность и не производить ни малейшего шума. Женщины беседовали очень тихо, но в глухой лесной тишине можно было уловить даже обрывки их речей. Легкомысленный девичий смех порой долетал, как мы знаем, даже до челнока. Зверобой почувствовал, как трепет пробежал по телу его друга, когда тот впервые услышал сладостные звуки, вылетавшие из уст делаварки. Охотник даже положил руку на плечо индейца, как бы умоляя его владеть собой. Но тут разговор стал серьезнее, и оба вытянули вперед головы, чтобы лучше слышать.

– У гуронов есть еще и не такие диковинные звери, – презрительно сказала одна из девушек: женщины, как и мужчины, рассуждали о слоне и его свойствах. – Пускай делавары восхищаются этой тварью, но ни один гурон завтра уже не будет говорить о ней. Наши юноши в один миг подстрелили бы этого зверя, если бы он осмелился подойти к нашим вигвамам.

Слова эти, в сущности, были обращены к Уа-та-Уа, хотя говорившая произнесла их с напускной скромностью и смирением, не поднимая глаз.

– Делавары не впустили бы таких тварей в свою страну, – возразила Уа-та-Уа. – У нас нет даже их изображений. Наши юноши прогнали бы и зверей, и их изображения.

– Делаварские юноши! Все ваше племя состоит из баб. Даже олени не перестают пастись, когда чуют, что к ним приближаются ваши охотники. Кто слышал когда-нибудь имя молодого делаварского воина!

Ирокезка сказала это, добродушно посмеиваясь, но вместе с тем довольно едко. По ответу Уа-та-Уа видно было, что стрела попала в цель.

– Кто слышал имя юного делавара? – повторила она серьезно. – Сам Таменунд, хотя он теперь так же стар, как сосны на холмах, как орлы, парящие в воздухе, был в свое время молод. Его имя слышали все от берегов Великого Соленого Озера[59] до Сладких Западных Вод[60]. А семья Ункасов? Где найдется другая, подобная ей, хотя бледнолицые раскопали их могилы и попрали ногами их кости! Разве орлы летают так высоко? Разве олени бегают так проворно? Разве пантера бывает так смела? Разве этот род не имеет юного воина? Пусть гуронские девы шире раскроют свои глаза, и они увидят Чингачгука, который строен, как молодой ясень, и тверд, как орех.

Когда девушка, употребляя обычные для индейцев образные выражения, сказала своим подругам, что если они шире раскроют глаза, то увидят делавара, Зверобой ткнул своего друга пальцем в бок и залился сердечным, добродушным смехом. Индеец улыбнулся, но слова ораторши были слишком лестны для него, а звук ее голоса слишком сладостен, чтобы его могло рассмешить это действительно комическое совпадение. Речь, произнесенная Уа-та-Уа, вызвала возражения, завязался жаркий спор. Однако участники его не позволяли себе тех грубых выкриков и жестов, которыми часто грешат представительницы прекрасного пола в так называемом цивилизованном обществе. В самом разгаре этой сцены делавар заставил друга нагнуться и затем издал звук, настолько похожий на верещание маленькой американской белки, что даже Зверобою показалось, будто это зацокало одно из тех крохотных существ, которые перепрыгивали с ветки на ветку над его головой. Никто из гуронов не обратил внимания на этот привычный звук, но Уа-та-Уа тотчас же смолкла и сидела теперь совершенно неподвижно. У нее, впрочем, хватило выдержки, чтобы не повернуть головы. Она услышала сигнал, которым влюбленный так часто вызывал ее из вигвама на тайное свидание, и этот стрекочущий звук произвел на нее такое же впечатление, какое в стране песен производит на девушек серенада.

Теперь Чингачгук не сомневался, что Уа-та-Уа знает о его присутствии, и надеялся, что она будет действовать гораздо смелее и решительнее, стараясь помочь ему освободить ее из плена.

Как только прозвучал сигнал, Зверобой снова выпрямился во весь рост, и от него не ускользнула перемена, происшедшая в манерах девушки. Для виду она все еще продолжала спор, но уже без прежнего одушевления и без прежней находчивости, давая очевидный перевес своим противницам и как бы соблазняя их возможностью легкой победы. Правда, раза два врожденное остроумие подсказало ей доводы, вызвавшие смех и давшие ей мгновенное преимущество. Но эти шаловливые выходки служили ей лишь для того, чтобы скрыть ее истинные чувства и сделать более естественным торжество противниц. Наконец спорщицы утомились и встали все разом, чтобы разойтись по своим местам. Только тут Уа-та-Уа осмелилась повернуть свое лицо в ту сторону, откуда донесся сигнал. При этом движения ее были совершенно непринужденны: она потянулась и зевнула, как будто ее одолевал сон. Снова послышалось верещание белки, и теперь девушка поняла, где находится ее возлюбленный. Но она стояла у костра, озаряемая ярким пламенем, а Чингачгук и Зверобой притаились в темноте, поэтому ей было трудно заметить их головы, подымавшиеся над вершинами холма. Кроме того, дерево, за которым прятались наши друзья, было прикрыто тенью огромной сосны, подымавшейся к небу между ними и костром. Зверобой это учел и решил притаиться именно здесь.

Приближался момент, когда Уа-та-Уа должна была начать действовать. Обычно она спала в маленьком шалаше. Сожительницей ее была упомянутая нами старая ведьма. Если Уа-та-Уа войдет в шалаш, а страдающая бессонницей старуха ляжет поперек входа, как это водится у индейцев, то все надежды на бегство будут разрушены. А девушке в любую минуту могли приказать ложиться в постель. К счастью, в эту минуту один из воинов окликнул старуху по имени и велел ей принести воды.

На северной стороне мыса имелся чудесный родник. Старуха сняла с ветви тыквенную бутылку и, приказав делаварке идти с ней рядом, направилась к вершине холма. Она хотела спуститься по склону и таким образом пройти к источнику кратчайшим путем. Наши друзья своевременно заметили это и отступили назад, в темноту, прячась за деревьями, пока обе женщины проходили мимо.

Старуха быстро шагала вперед, крепко держа делаварку за руку. Когда она очутилась под деревом, за которым скрывались Чингачгук и Зверобой, индеец взялся за рукоять томагавка, собираясь раскроить голову старой ведьме. Но Зверобой понимал, какой опасностью грозит этот поступок: единственный вопль, вырвавшийся у жертвы, мог привлечь к ним внимание всех воинов. Кроме того, ему было противно это убийство и по гуманным соображениям. Поэтому он удержал руку Чингачгука и предупредил смертельный удар. В то время как женщины проходили мимо, снова раздалось верещание белки. Гуронка остановилась и посмотрела на дерево, откуда, казалось, долетал звук. В этот миг она была всего в шести футах от своих врагов. Она высказала удивление, что белка не спит в такой поздний час, и заметила, что это не к добру. Уа-та-Уа отвечала, что за последние двадцать минут она уже три раза слышала крик белки и что, вероятно, зверек надеется получить крошки, оставшиеся от недавнего ужина. Объяснение это показалось старухе правдоподобным, и они снова двинулись к роднику.

Мужчины крадучись последовали за ними. Наполнив водой тыквенную бутылку, старуха уже собиралась идти обратно, по-прежнему держа девушку за руку, но в эту минуту ее внезапно схватили за горло с такой силой, что она невольно выпустила свою пленницу. Старуха едва дышала, и лишь хриплые, клокочущие звуки вырывались из ее горла. Змей обвил рукою талию своей возлюбленной и понес ее через кустарники на северную оконечность мыса. Здесь он немедленно свернул к берегу и побежал к челноку. Можно было выбрать и более короткий путь, но тогда ирокезы заметили бы место посадки.

Зверобой продолжал, как на клавишах органа, играть на горле старухи, иногда позволяя ей немного передохнуть и затем опять крепко сжимая свои пальцы. Однако старая ведьма сумела воспользоваться передышкой и издала один или два пронзительных вопля, которые всполошили весь лагерь. Зверобой явственно услышал тяжелый топот воинов, отбегавших от костра, и через минуту двое или трое из них показались на вершине холма. Их черные фантастические тени резко выделялись на светлом фоне. Пришло и для охотника время пуститься наутек. От досады еще раз стиснув горло старухи и дав ей на прощанье пинка, от которого она повалилась навзничь, охотник побежал к кустам, держа ружье на изготовку и втянув голову в плечи, словно затравленный лев.