Звездные мечты

— Голливуд был в полном отчаянии из-за болезни Анджелы. Хотя она уже давно нигде не снималась, к ней относились как к своей. Она была актрисой до того, как вышла замуж за Дика Пауэра, а затем была женой конгрессмена от нашего родного округа, ну а потом, конечно, стала первой леди нашего штата, став женой губернатора. Да, Голливуд считал Анджелу одной из своих дочерей. Кроме того, она всегда была одной из самых очаровательных и приятных женщин, какую только можно себе вообразить, — утонченная, с аристократическими манерами. Все так говорили, особенно Ник Домингез, наиболее известный фотограф города. Он мною раз фотографировал ее.

Было много разговоров о причине нервного расстройства Анджелы, я, разумеется, тоже участвовала в этих разговорах, однако никогда ничего такого не напечатала. Конечно, у меня было свое собственное мнение обо всем этом. Все знали, что брак ее не особенно удачен, но только Хедда что-то писала об этом в прессе.

Что касается Кики, то ее актерская карьера в Италии развивалась очень успешно, пока ее муж не связался с этим иностранцем Зевом Мизрахи. Мизрахи стал снимать Кики в итальянской киноэпопее «Война и мир». Единственное, что я могу сказать, это то, что русская литература не для итальянцев, если вы меня понимаете. В Голливуде вариант «Войны и мира» Мизрахи восприняли как полный провал. Этот фильм стал посмешищем во всем мире.

Весь Голливуд ликовал, когда Анджела почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы покинуть лечебницу…

1

— Кики, ну пожалуйста, стань сама собой! Почему бы тебе не обращаться со мной, как всегда?

— Но, дорогая моя, что я делаю такого, чего не делала раньше?

— Ты слишком заботлива и осторожна, как будто я сделана из стекла. Ты больше не дразнишь меня и не орешь, и не говоришь, как мне поступать для моего же блага, как ты всегда делала с самого детства. Я совершенно такая же, как и была всегда, или почти такая же.

— Я это знаю. Вообще-то ты выглядишь просто прекрасно, как никогда. Кожа великолепная, глаза ясные и блестящие, а фигура вообще сногсшибательная, может быть, тебе не мешало лишь чуть-чуть поправиться.

— Ну должно же было все это лежание в кровати принести пользу. Ох, сколько же я проспала! И здесь, в Палм-Спрингсе, я уже нахожусь целых три недели и только и делаю, что жарюсь на солнце. Мама просто не позволяет мне вставать с этого шезлонга. Даже на прошлой неделе, когда приехали ребята.

— Почему мальчики не остались погостить подольше? Почему они приехали только на неделю, когда почти целый год…

— Дикки надо идти в школу. А через пару недель я тоже поеду… домой, если можно это так назвать.

— Это действительно тебя так сильно пугает, малышка? Возвращение?

— Да, пожалуй, немного. Да нет, довольно сильно. Но доктор Престон говорит, что я не должна об этом думать. Я не должна думать ни о следующей неделе, ни о следующем месяце. Я должна жить только сегодняшним днем.

— А что доктор Престон прописал для твоего брака? Что он предлагает делать с Диком?

— Кики, доктор Престон не консультант по вопросам семьи, но он говорил мне, что разговаривал с Диком и сказал ему, что для моего душевного здоровья лучше всего будет развестись, однако ему не удалось уговорить. Дика дать мне развод.

Кики присела на край ее стула.

— Как только у Дика хватает совести?..

— Доктор Престон сказал, что Дик после президентских выборов в 1960 году отпустит меня, если проиграет. Сама я в это не верю. Я думаю, он все равно не захочет оставить меня, потому что останется губернатором, но он так сказал. И он также сказал, что если победит на президентских выборах, то отпустит меня после четырех или восьми лет работы в этой должности.

— Ты, конечно, не согласилась?

— Доктор Престон понял по словам Дика так, что тогда они заберут детей под предлогом моей психической неуравновешенности…

— Вот подонок! Настоящий сукин сын! Мерзкий, вонючий ублюдок… И что сказал на это доктор Престон? Он, наверное, был шокирован?

— Да нет. Мне кажется, психиатры не бывают шокированы. Они привыкли иметь дело с людьми разного склада, разного характера… даже если эти характеры ужасны. Так что доктор Престон сказал, что, поскольку в настоящее время я не могу разорвать этот брак, мне придется принять его как данность, примириться с ним. Он от моего имени договорился с Диком, что это будет фиктивный брак. То есть я не буду спать с ним, я просто буду жить с ним в одном доме и иногда появляться вместе на официальных мероприятиях. Никаких личных контактов. Ничего такого. И я могу жить своей собственной жизнью, естественно, так, чтобы не было никаких публичных скандалов. Доктор Престон — просто необыкновенный человек, добрый… понимающий.

— Не слишком ли он хороший? Скажи мне, пожалуйста, а ты чуть-чуть не влюбилась в доктора Престона, ну, самую малость? Я считаю, это вполне нормально, когда твой психиатр тебя возбуждает.

— Кики!

— Хорошо, молчу, больше ни слова. — Она закрыла рот руками, однако через секунду отвела их. — А можно задать один маленький вопросик? Он темноглазый, смуглый брюнет с усиками?

Анджела встала с шезлонга.

— Пожалуй, я пойду искупаюсь. Не хочешь со мной, сестричка дорогая?

— Ты же знаешь, терпеть не могу, когда я мокрая… снаружи, конечно.

Анджела с притворным ужасом покачала головой, натянула купальную шапочку, нырнула в бассейн и, проплыв несколько кругов, вылезла обратно. Она набросила на себя купальный халат и опять опустилась в шезлонг.

— Послушай, Анджела, я хочу у тебя спросить еще кое-что.

— Да?

— Я просто хочу спросить: ты с ним не говорила об отце?

— Ну конечно же, я говорила с ним о папе. Но это не значит, что я должна передавать весь этот разговор тебе, — сказала она с явным вызовом.

— А Ник Домингез? Ты о нем говорила?

Анджела холодно посмотрела на сестру:

— Почему я должна была говорить о нем?

— Значит, нет?

Анджела смотрела прямо перед собой, ничего не отвечая. Они некоторое время сидели в молчании. Затем Кики сказала:

— Если ты хочешь, чтобы я еще немного побыла здесь и поехала с тобой в Сакраменто, то я могу.

Анджела вскочила и обняла ее.

— Правда? Сможешь? Это будет здорово. Мне так хотелось, чтобы ты поехала со мной, но я стеснялась попросить, думала, что это будет уже слишком.

Кики хитро улыбнулась:

— Может быть, ты сначала хотела спросить доктора Престона. То есть спросить его, нужно ли это делать?

— Нет, я не буду его спрашивать. Он может сказать, что ты для меня будешь вроде костылей и что мне надо учиться обходиться без них. Так что я его и спрашивать не буду! Я только не знаю, могу ли принимать от тебя такую жертву. Я знаю, как тебе тяжело жить в Калифорнии и не видеться с Рори. Кики, почему ты ее не навещаешь?

— Нет. Этого не стоит делать. Если я ее увижу, то мне будет еще хуже. Я просто не переживу, если увижу ее и буду знать, что опять придется расстаться.

— А Брэд? Вы с ним общаетесь?

— Да. Он время от времени пишет мне, сообщает, чем занимается и что умеет делать Рори. Присылает фотографии.

— А как Вик с Никки? Вик не очень расстроится, если ты погостишь в Сакраменто?

— О, Вик слишком занят своими киношными делами, чтобы замечать, что я делаю. Он сейчас опять в Израиле, снимает вестерны с еврейским акцентом, представляешь? После нашего провала с «Войной и миром» он просто как побитая собака.

Анджела ничего не ответила. Мать говорила ей, что киноэпопея с треском провалилась.

— Иногда мне кажется, Мизрахи хотел, чтобы фильм провалился, — сказала Кики.

— Какая чепуха. Зачем ему это? В конце концов, на карту поставлена его репутация, да и стоило это не один миллион.

— Если точнее, то двадцать восемь. Это такой хитрый тип. Никто не знает, что у. него на уме. Может быть, ему было нужно потерять деньги, чтобы не платить налоги. Я знаю только одно — с того момента, как мы связались с этим человеком, все пошло к черту. Все! Моя карьера, мой брак. Я даже позволила ему уговорить себя… А, ладно. Что толку теперь говорить?

«О чем чуть не проговорилась Кики?» — подумала Анджела. О том, что она позволила уговорить себя использовать свою сестру в какой-то игре? Но почему? И для чего? А, все это уже быльем поросло…

Кики нервно рассмеялась:

— Он был просто в ярости, когда узнал о твоей болезни.

— Что значит «в ярости»? Очень странная реакция. И какое ему до этого дело?

— Он считает, что ему есть до этого дело. Он считает тебя своим очень близким другом. И он страшно зол на Дика. Он говорит, что это Дик довел тебя до нервного расстройства. Он считает, что Дик — это просто чудовище, которое ужасно плохо обращается с тобой.

— Правда? — сухо спросила Анджела. — Интересно, откуда у него такие сведения? Кики, неужели ты могла обсуждать с ним мои отношения с мужем?

Кики покраснела:

— Прости, Анджела. У него просто талант вытягивать из людей любую информацию. Ей-богу, я не хотела… А потом, он настаивал на том, чтобы навестить тебя в лечебнице. Я его отговорила от этой затеи, но с большим трудом. Он очень хотел забрать тебя из клиники и отвезти к своим врачам в Швейцарию. Его еле-еле удалось отговорить от этого.

Анджела не могла сдержать смех:

— Не могу поверить, что такой разговор мог состояться. Каким образом он бы смог добиться разрешения для этого? Он, фактически посторонний мне человек…

— Ну знаешь, если бы ты видела, как мама сидит с Зевом голова к голове, то не подумала, что он посторонний.

Анжела побледнела:

— Мама и Зев Мизрахи? Каким образом это произошло?

— Ну, понимаешь, пока ты была в клинике, я моталась между больницей и Европой. А Зев настаивал, чтобы я пользовалась его личным самолетом. С ним всегда так — сначала принимаешь какую-то его услугу, а потом он уже распоряжается твоей жизнью, до того как ты это сама начинаешь понимать. Прежде чем я поняла, что происходит, он настоял, чтобы поехать со мной. И он встретился с мамой. Фактически это мама уговорила его не посещать клинику. Она сказала ему, что это будет неприлично. Мари произвела на Зева очень сильное впечатление. Мари обворожила Зева, а Зев обворожил Мари. Стэнли и Ливингстон — мгновенно вспыхнувшая симпатия. Мари даже пригласила его погостить у нее в Брентвуде.

— О чем ты говоришь, Кики? Мама и Мизрахи?..

Кики весело рассмеялась:

— Это было бы действительно нечто! Но нет, ничего подобного. По крайней мере, я так не думаю. — Она помолчала. — Мне кажется, Мари считает, что Зев — это тот человек, который сможет справиться с Лайемом Пауэром.

— Мне бы действительно хотелось понять, что происходит, — взволнованно произнесла Анджела. — Мама мне ни слова об этом не говорила.

— Да ты не расстраивайся. Если Мари и затеяла какую-то игру с Зевом Мизрахи, то кто мы такие, чтобы вмешиваться? Я полностью доверяю Мари. Я знаю, что она сумела отговорить его не приезжать сюда, в Палм-Спрингс, чтобы повидать тебя.

— О Боже! Неужели он собирался сделать это?

— Да, он пытался. Но Мари сказала ему, что это не самая удачная его мысль. Они стали такими хорошими друзьями, что Зев прислушивается к ней. Может быть, ей удастся уговорить Зева отпустить Вика из своих когтей. Если кто-то и в состоянии это сделать, то только Мари. Единственное — я боюсь, что она не станет сейчас заниматься моими проблемами. Думаю, сейчас она в состоянии думать только о тебе.

— Кики, ты опять начинаешь?

Но на самом деле она и не очень-то думала о том, что ей сказала Кики.

«Не буду думать о том, что мама и Мизрахи подружились. Доктор Престон говорит, что я должна думать только о приятном. Только о чем-нибудь хорошем. Я буду думать о том, как хорошо лежать на солнце. Как хорошо, что здесь со мной Кики. Что она поедет со мной домой. Как хорошо, что я опять буду с Дикки и Тимми! Как здорово будет поехать с Кики по магазинам и накупить себе новых тряпок. Как прекрасно, что никто не осмелится орать на меня из-за того, что я потратила слишком много денег. Как хорошо знать, что мама — на моей стороне. А о папе я не буду думать. Я не буду думать и о Дике. Я не буду думать о… Нет, я даже имени его не буду произносить. Я не буду думать о Зеве Мизрахи. Я буду жить только сегодняшним днем».

2

Дик вышел, чтобы приветствовать ее по возвращении домой. Анджеле показалось, что он немного постарел. Подбородок стал тяжелее, около глаз появились морщины, которых она раньше не замечала.

Ее встречали очень торжественно. На улицу вышла вся прислуга и весь обслуживающий персонал. Дик поцеловал ее в губы, он наверняка это заранее продумал. Поцелуй в щеку после многомесячного отсутствия жены показался бы окружающим чересчур сдержанным проявлением чувств. Он даже чмокнул Кики в щеку. Все говорили ей, как они рады видеть ее дома, Хелен О'Нил сказала ей, что она прекрасно выглядит. Анджела быстро пошла наверх, где ее ждали мальчики.

Она виделась с ними всего две недели тому назад в Палм-Спрингсе, но ей казалось, что прошло уже очень много времени.

Экономка приготовила для Кики комнату в дальнем крыле. Казалось, это так далеко от ее собственной комнаты, а она еще боялась ночи, хотя и считалась выздоровевшей. Нет, «выздоровевшей» было не очень подходящим словом, больше бы подошло слово «выздоравливающая».

Доктор Престон говорил, что она не должна все время думать о разных вещах, таить что-то в себе. Она должна высказывать свои мысли, защищать себя и отстаивать свои желания. Поэтому, несколько позже, когда они втроем сидели в библиотеке и пили коктейль перед ужином — она, Кики и Дик, — Анджела заговорила о том, как им устраиваться на ночь. К ужину были приглашены Пат Хэггерти и его жена Силия; Дик, по всей вероятности, пригласил своего старого друга и помощника, чтобы смягчить напряженность первого вечера, и Анджела хотела решить этот вопрос, прежде чем они приедут.

— Мне бы хотелось, чтобы Кики спала в одной комнате со мной, пока она будет здесь. Я подумала: мне прежде стоит сказать об этом тебе, а уж потом миссис Питерс, чтобы не возникло недоразумений. — Она не знала, как ей лучше выразить свою мысль, ей вообще было очень трудно разговаривать с ним. Гораздо труднее, чем раньше. С того момента, как она оказалась дома, она избегала обращаться к нему. Даже сейчас, когда она говорила с ним, ее всю трясло. Она думала, что сможет преодолеть отвращение, которое испытывала к нему. Доктор Престон говорил ей, чтобы она постаралась быть как можно более безразличной к нему. Он говорил, что множество супружеских пар сохраняют свой брак, только оставаясь безразличными друг к другу.

Дик вспыхнул:

— Мне бы не хотелось тебя расстраивать, Анджела. Я хочу, чтобы тебе было удобно и легко. Но будет весьма странным, если не сказать большего, если Кики будет жить в твоей комнате. Что подумает прислуга, если после столь долгого отсутствия ты будешь спать с сестрой? Кроме того, мне хотелось сказать тебе еще кое-что… — Он взглянул на Кики, как бы раздумывая, стоит ли говорить в ее присутствии.

— Я никуда не собираюсь выходить, — предупредила Кики, — так что давай выкладывай.

Анджела чувствовала, что вот-вот расплачется. Он нарушал джентльменское соглашение, которое они заключили — не вести никаких сугубо интимных разговоров.

Дик опять покраснел.

— Это не то, о чем ты думаешь, Анджела, и я вовсе не собирался просить тебя выйти из комнаты, Кики, — сказал он с некоторым раздражением. — Мне просто нужно было сказать тебе, Анджела, вернее, объяснить, что в Нью-Йорке проводится конференция губернаторов. Я должен там выступать… — Он замолчал, затем продолжил: — Мне надо вылетать завтра. При данных обстоятельствах я бы не поехал, но дело в том, что я делаю основной доклад. Ты же это понимаешь. И может быть, все к лучшему. Это даст тебе возможность немного привыкнуть здесь без меня. После того как я уеду, Кики может перебраться в мою комнату. Это будет выглядеть вполне пристойно.

Анджела почувствовала такое облегчение, что у нее даже голова закружилась. Он уедет на несколько дней — это даст ей передышку. Она знала, что ей нельзя злиться, ненавидеть — это саморазрушающие чувства, ей об этом говорил доктор Престон, но она ничего не могла с собой поделать. Теперь Дик уедет на несколько дней. Это было больше того, на что она могла рассчитывать.

— И надолго ты уезжаешь? — спросила она тихо, стараясь не смотреть на Дика, ходившего взад и вперед по комнате, чтобы скрыть волнение.

— Думаю, дней на пять; если хочешь, еще не поздно сделать так, чтобы и ты смогла поехать. — Он посмотрел на Кики и вежливо добавил: — Кики тоже может поехать.

— Нет, нет, я не могу, — ответила Кики. — Я останусь здесь, и Анджела тоже.

Анджела с благодарностью посмотрела на Кики, затем проговорила:

— Нет, спасибо. Я не могу оставить мальчиков — я их почти не видела.

— Мне кажется, я слышу голоса Пата и Силии, — сказал Дик, обрадованный тем, что может выскочить из комнаты.

Поздно вечером, когда все уже легли спать, Кики прошмыгнула в комнату Анджелы. Они захихикали в темноте.

— Я чувствую себя, как школьница, когда мы собирались у кого-нибудь, после того как гасили свет. А где вино? Ты думаешь, ничего не случится, если мы зажжем одну лампу, чтобы налить вино? И отгадай, что я принесла?

— Шоколадные конфеты? — предположила Анджела.

— Ну и ну! И как это ты догадалась?

Анджела спокойно провела ночь с Кики, лишь один раз она проснулась из-за того, что видела сон. Сон был вполне приятный. Ей снилось, что она исполняет какой-то танец с Ником Домингезом, причем они оба одеты в черное трико и танцуют балет. Современный балет.

После того как Дик улетел в Нью-Йорк, Анджела сразу же стала думать о том времени, когда он вернется, а затем Кики уедет, а потом начнется предвыборная кампания. Как она со всем этим справится? Советы доктора Престона были одно, а реальная действительность — совсем другое.

— А вдруг я не справлюсь со всем этим, Кики? Вдруг все это будет слишком тяжело для меня? Я ужасно боюсь, что у меня опять начнется нервное расстройство.

— Ты же сама говорила мне, что доктор Престон велел тебе жить только сегодняшним днем. Ведь правда? Вот так и живи. Кто знает, что произойдет? Иногда судьба вмешивается и все переворачивает. Может быть, подружка Дика забеременеет и устроит такой скандал, что ему придется развестись с тобой и жениться на ней. Может быть, я и стану той маленькой пташкой, которая прощебечет эту мысль ей в ушко.

— Ой, Кики, я серьезно.

— Ну, мы что-нибудь придумаем. Но ты живи одним днем. И перестань все время думать об этом вонючем ублюдке. Может быть, слетаем в Лос-Анджелес за покупками?

— Нет, Кики. Я хочу побыть с мальчиками.

— Ну ладно. А может быть, на один денек смотаемся в Сан-Франциско?

— Да нет, Кики. Ей-богу, совершенно нет настроения.

— Хорошо. А может быть, разденемся до трусов и начнем бегать по крышам, чтобы шокировать соседей?

— Ой, Кики, как же я тебя люблю… ты такая… такая замечательная. Я правда постараюсь отвлечься. Честное слово.

Когда на выходные приехала Мари, Кики отозвала ее в сторону.

— Мари, надо что-то делать с Анджелой. Она очень старается, но ей безумно трудно. Они ее выпустили из этой поганой лечебницы, но она еще далеко не здорова. И если мы что-нибудь не придумаем, то она опять свалится с нервным расстройством. Дик Пауэр — это чудовище, самое настоящее чудовище, потому что держит ее тем, что грозится отобрать детей или объявить психически неполноценной. Черт! Поверь мне, я просто не могу сидеть сложа руки, но я не знаю, как ей помочь.

— Мы что-нибудь придумаем. Не сомневайся!

— Мари! Ты уже что-то придумала? У тебя есть какой-то план?

— Я обещала Анджеле, что помогу ей, и я выполню свое обещание. Но ты должна сделать для меня одну вещь, моя дорогая Кики.

— Да, Мари? И что?

— Перестань называть меня Мари. Я все-таки твоя мать.

«Может быть, я и называла бы тебя так, если бы ты помнила, что ты и моя мать, а не только Эдди и Анджелы… драгоценной Анджелы. Черт побери!» Дело в том, что Анджела действительно была драгоценной.

3

Анджела с нетерпением ожидала приезда Кики. Она хотела поехать в аэропорт с Мари и шофером Генри, но мама настояла, чтобы она ждала в доме в Брентвуде и за это время немного поспала. Анджела в этот день приехала из Сакраменто, и мама все еще обращалась с ней, как с больной, и хотела, чтобы она побольше отдыхала.

Прошло уже три месяца с тех пор, как они расстались с Кики. Когда Кики жила у Анджелы в Сакраменто, она получила приглашение сниматься в кино в Чехословакии и, обрадовавшись этой возможности, поспешно уехала.

— Это обычный дешевый фильм, — объясняла Кики, — и возможно, будет идти только в Чехословакии, но что мне делать? После того провала у меня особых шансов нет. Сплошная «война без мира».

— Почему бы тебе не подождать, пока Вик не сделает фильм с тобой? — спросила ее Анджела.

— Боюсь, мне придется ждать до тех пор, пока не поседею. Зев не даст Вику снять картину со мной. Мари говорит, что поработает с Зевом. Но кто знает, что выйдет из этого союза нечестивых?

Кики стремительно вошла в дом, за ней шли Мари и шофер, увешанный пятью одинаковыми чемоданами. У Кики была новая прическа — шапка мелких кудряшек и локонов.

— Мне ужасно нравятся твои волосы! — воскликнула Анджела, дотрагиваясь до них. Кики заметила, как дрожит ее рука.

— Не слишком буйная у меня голова? Это называется «итальянская стрижка». У Лиз Тейлор такая же.

Мари прошла к себе, и Анджела предложила:

— Пошли наверх. Мама разместила нас в одной комнате. Будем чувствовать себя девочками. Разве плохо, когда тебе опять шестнадцать и семнадцать?

Войдя в комнату, Анджела бросилась на кровать.

— Правда веселенькая комната? — Солнце заливало комнату, отделанную в бело-желтых тонах, но Кики показалось, что голос сестры звучит безжизненно, тускло.

— Лично я отправляюсь на курорт в ванную. Пошли со мной?

— Что, прямо сейчас? — устало спросила Анджела.

— Надо ловить момент, — ответила Кики, сбрасывал одежду. Вбежав в просторную ванную, она повернула краны в большой, утопленной в полу ванне, выложенной желтым кафелем, и глядела, как из кранов бьет вода.

— Давай, залезай. Кто последний залез, тот тухлятину съест, — заявила она, сидя по самый подбородок в воде.

Анджела осторожно ступила в воду.

— Ты всегда жульничала.

— В войне и мире между сестрами не может быть жульничества. — Кики внимательно посмотрела на Анджелу и подумала, что та ужасно похудела. Еще пару килограммов, и от нее вообще ничего не останется. — Ну и как жизнь, сестренка?

Услышав обращение из их прежней жизни, Анджела грустно улыбнулась.

— Как-то одиноко — Дикки в школе. Только я и Тимми… Да и Тимми полдня проводит в детском саду. Есть еще, конечно, Хелен О'Нил — это моя постоянная компания. — Анджела закатила глаза. — Но она немного растеряла свой пыл. Ты же знаешь, что в этом году Дик собирается переизбираться, и ей очень хочется в этом поучаствовать, как я понимаю. Я ей не ставлю это в вину. Наверное, для одинокой дамы гораздо интересней ездить по всему штату и быть окруженной большой толпой народа, чем сидеть в старинном викторианском особняке и охранять чокнутую бабу. Но, может быть, ей повезет в 1960-м. Дик собирается принять участие в президентских выборах, и, похоже, все считают, что у демократов будут неплохие шансы после того, как Эйзенхауэр сойдет со сцены.

Кики серьезно посмотрела на нее:

— Ты хочешь сказать, что действительно можешь стать Первой Леди?

— Господи, я молюсь лишь об одном — чтобы этого не было! Конечно, такая возможность есть, но ведь сначала будут предварительные выборы и только потом сами выборы. И даже сторонники Дика говорят, что у Джона Кеннеди в шестидесятом больше шансов стать любимцем партии. Но кто знает? К тому времени уже появятся десятки других, которые начнут борьбу… Во всяком случае, я в этом не участвую. Мы договорились, что я в его кампании не буду участвовать. Никогда. Ни сейчас, ни потом. Между прочим, Дик на эти выходные приехал в город, он проводит здесь свою кампанию. Остановился в «Беверли Уилшир».

— И что говорит доктор Престон?

— Он тоже согласен, что я не должна участвовать в кампании. Даже если у меня хватит сил. Он считает, что я должна жить своей собственной жизнью. Что я должна думать о том, что когда-нибудь опять стану сниматься. — Анджела невесело рассмеялась. — Он не понимает, насколько это нелепо. Представляешь — жена губернатора или еще смешнее — жена президента — снимается в кино? Не говоря уже о том, что я ни физически, ни морально ничего не могу делать. Этот врач живет в другом мире. Он не понимает, сколько сил и энергии требует профессия актрисы. Понимаешь, он очень серьезный человек. Он считает, что важны только медицина и психиатрия. Остальное — это все так, игры. Для него профессия актера — это значит быть звездой, это просто исполнение сказочной мечты.

— Да, мечты! А что говорит этот важный господин, мистер Дик, как он относится к идее доктора Престона?

— Я никогда с ним это не обсуждала. Мы вообще ничего не обсуждаем. Если мы и разговариваем друг с другом, то только на публике. Иногда он бросает на меня взгляд — что-то вроде предупреждения, как бы говоря: «Веди-ка себя как следует, мадам, а не то живо отправишься в свою лечебницу».

На лице Кики отразилось возмущение и презрение.

— Кто бы мог подумать, что Дик может быть таким хамом?

— Ну ладно, хватит обо мне. Расскажи лучше, как ты сама живешь. Как у вас с Виком?

— Прекрасно. Просто прекрасно.

— Что-то не слышу энтузиазма в твоем голосе.

— Мы много времени проводим врозь, а когда встречаемся, то все уже не так, как было раньше. Ты понимаешь — жизнь идет и все меняется. Люди тоже меняются. И за это я, конечно, должна благодарить этого еврейского Гитлера, — сказала она, гневно блестя глазами.

У Анджелы навернулись на глазах слезы. «Мы обе родились под несчастливой звездой. Кики и я. Почему все так получается?»

— Как моя племянница? Так жаль, что я не могу увидеть ее.

— К сожалению, внешне ничуть не изменилась. По-прежнему похожа на мартышку. Подросла немного и всюду лазает, как обезьянка. Очень ловкая и умненькая.

— Жаль, что ты не привезла ее.

— Вик никуда не разрешает мне ее брать с собой. Даже не позволяет увозить ее, когда я живу в римской квартире.

— В римской квартире? Я и не знала, что у тебя там квартира.

— Да так, небольшая берлога. Я иногда сбегаю туда на пару дней. А почему бы тебе не привезти своих мальчиков на лето в Сан-Ремо? Мы бы провели там время с твоими ребятишками и моей обезьянкой.

Анджела нетерпеливо взмахнула рукой:

— Я придумала! Почему бы тебе не попросить Брэда отпустить в Сан-Ремо и Рори? А я бы привезла ее с собой.

Кики возмущенно посмотрела на нее.

— Но ты же обещала не говорить про Рори. Ты понимаешь, что я не хочу говорить о ней!

— Но ведь ты не видела ее с тех пор, как уехала из Техаса. Это же дико. Ей уже шесть. Ты же не можешь…

— Я знаю, что я могу и что не могу. Я не могу ее видеть, и на этом кончим. Все! Разговор окончен!

Раздался стук в дверь, а затем вошла Мари.

— Вы что, так и собираетесь провести в воде целый день, а я буду сидеть одна?

— Мари, старушка, раздевайся и иди к нам!

— Спасибо, но нет, Кики, — казалось, она чем-то смущена. — Я вот думала… Может быть, пройдемся по магазинам? Почему бы вам не одеться, и мы сразу отправимся?

— Господи, Мари, я только что с самолета, а у Анджелы такой вид, что она вот-вот упадет в обморок. Может быть, сходим в магазин завтра?

— Да, но мне нужно кое-что купить.

— Ну и почему бы тебе не сделать это одной, без нас, а мы потом посмотрим, что ты купила.

— Нет, мне хочется, чтобы вы пошли со мной. Я настаиваю…

Кики и Анджела обменялись взглядами. Никогда прежде их мать не настаивала, чтобы они ходили с ней по магазинам. Но прежде чем сестры смогли что-нибудь ответить, они услышали нетерпеливый стук в дверь спальни.

— Боже! — воскликнула Кики. — Еще один посетитель. Почему бы не пригласить его присоединиться к нам. Здесь места хватит еще для нескольких человек.

Мари открыла дверь и увидела экономку Глэдис, которая была вся в слезах. Мари сразу же сжалась.

— Да, Глэдис, в чем дело?

— Миссис Уиттир, может быть, вы выйдете сюда, в холл?..

— Я слушаю, — произнесла Мари, выйдя в холл и закрывая за собой дверь. — Что, Глэдис? — Голос ее звучал очень сдержанно.

— Это о мистере Пауэре, миссис Уиттир… губернаторе, — всхлипнула женщина.

Мари положила руку на плечо экономки.

— Тихо, тихо, Глэдис. Так что с губернатором Пауэром?

— Я отдыхала у себя в комнате после обеда… — Казалось, ей трудно говорить.

— Продолжай, Глэдис.

— Это показали по телевизору… специальное сообщение… я уже собралась смотреть свою передачу… я всегда смотрю…

— Так что с губернатором?

— Он умер, миссис Уиттир! Бедняга умер!

Выражение лица Мари не изменилось. Она приложила палец к губам и, указав на дверь, сказала:

— Тихо, Глэдис. Так что произошло?

— Я не знаю точно, миссис Уиттир. Сказали, что он упал из окна. Я не все слышала. Я хотела рассказать вам и не дослушала до конца. Все, что я слышала, это — что он был в своем номере в «Беверли Уилшир» в Беверли-Хиллз, собирался пойти вниз на пресс-конференцию и выпал с двенадцатого этажа. Он разбился насмерть! — Она вытащила большой носовой платок из кармана и громко высморкалась. — Я думаю, вы сами скажете миссис Пауэр. Поэтому и побежала сюда. Бедняжка, она и так себя неважно чувствует.

Мари обняла экономку.

— Да, мы все должны держаться ради Анджелы.

— И эти бедные малыши. Потеряли отца — такого молодого и красивого… — Она опять всхлипнула.

— Да… да. Глэдис, теперь мне нужно пойти к ней. Пожалуйста, постарайтесь успокоиться. — Мари вынула свой платочек — крохотный батистовый квадратик, и промокнула глаза. — Э… они не говорили, мистер Пауэр был там один, Глэдис?

— Я не знаю, миссис Уиттир. Я рассказала все, что слышала.

— Думаю, мы скоро узнаем подробности, — с печалью в голосе произнесла Мари. — Я должна пойти и сообщить об этом Анджеле. И будьте добры, принесите из моей комнаты маленький телевизор.

— Да, конечно. И скажите миссис Пауэр… скажите, что я ей очень сочувствую.

— Ну, конечно, Глэдис. Конечно. — Она слегка похлопала женщину по плечу. — Принесите, пожалуйста, чай и графин с коньяком.

Она поправила юбку и уже было собралась открыть дверь в свою спальню, как раздался звонок телефона.

— И мы пока не будем подходить к телефону, Глэдис. Если, конечно, это не касается детей.

Она вернулась в спальню, а затем прошла в ванную и сообщила дочерям ужасную новость.

4

Семья Пауэр и люди, близкие губернатору, находились на первом этаже губернаторского особняка и принимали посетителей, а Анджела, с сидящей рядом с ней Кики, принимали соболезнования на втором этаже. Мари успевала повсюду: смотрела за детьми, давала распоряжения по дому — настоящий ангел-хранитель.

— Как я буду рада, когда все это наконец закончится и мы сможем уехать отсюда в Сакраменто, — сказала Кики в короткий перерыв между посетителями. — Я все-таки не пойму, почему все сидят здесь, если похороны будут проходить в Лос-Анджелесе.

— Ну, ты же знаешь, все должно идти по правилам, — с упреком произнесла Анджела. — Ведь Дик — губернатор… был губернатором, — поправилась она. — Поэтому тело должно быть выставлено для торжественного прощания в здании Капитолия, и официальные соболезнования мы должны принимать здесь. И я очень хочу, чтобы все шло как положено… — Она заплакала. — Ради мальчиков, Кики. Он был их отцом, и я хочу, чтобы они гордились…

— Ну, разумеется, разумеется, — быстро проговорила Кики. О Боже, Анджела представляла из себя комок нервов и каждую минуту была готова разрыдаться. Можно было подумать, что этот несчастный случай не являлся наилучшим выходом из ее положения.

— Должна тебе сказать, что эти пауэрские бабы — это просто свора! Ей-богу, они похожи на стаю ворон, — ухмыльнулась Кики, стараясь развеселить Анджелу.

Но вместо того чтобы рассмеяться, Анджела как-то странно на нее посмотрела.

— Ты это говорила и в прошлый раз, Кики.

— Что ты имеешь в виду «в прошлый раз»? Я не помню, чтобы я когда-нибудь это говорила. Когда это было?

— Я не знаю… — Анджела сдвинула брови. — Ах да! Я вспомнила! Это было во сне, — сказала она, успокоившись, что вспомнила. — Ты произнесла почти те же самые слова.

Кики облегченно вздохнула.

— Ну ладно, забудь свои страшные сны. Теперь ты будешь видеть только хорошие.

— Скоро все это кончится. Завтра отпевание. А потом похороны. Ты считаешь, я правильно решила насчет семейного склепа в Лос-Анджелесе?

— Совершенно правильно. Именно там он и должен лежать. — Затем, еще раз пытаясь отвлечь Анджелу, она произнесла:

— Мне кажется, Шон выглядит ужасно. Он был такой красивый. Лично мне он всегда казался самым красивым из братьев.

— Но Дик был очень хорош собой, — заступилась Анджела за покойного мужа.

— Согласна, — поддержала ее Кики. — У него была чрезвычайно приятная улыбка — если, конечно, не знать, насколько она лицемерна.

— Мне нравилась его улыбка. Я просто таяла, когда видела ее… раньше. В последнее время Дик немного растолстел, у него появился животик. Ты не заметила это, когда видела его в последний раз?

— Да, заметила. Но этого можно было ожидать. Животик у него всегда намечался.

Анджела с подозрением взглянула на нее.

— Где это ты могла видеть его голый живот?

Кики задумалась.

— Должно быть, я видела его в плавках.

— Кики, может быть, ты мне не все рассказала? Может быть, есть еще что-нибудь, что ты хочешь сообщить мне? — настаивала Анджела.

Кики смущенно поглядела на сестру.

— Это было так давно — задолго до того, как ты стала с ним встречаться, — хихикнула она. — Боже, мне еще не было и шестнадцати…

Эти слова вызвали в Анджеле гнев, хотя она понимала, насколько это глупо сейчас. Она была раздражена и возмущена.

— Почему же ты мне не сказала об этом, Кики? Это просто возмутительно с твоей стороны.

— Что возмутительно? Делать это с Диком? Или не сказать об этом тебе? Если бы я тебе сказала, это только бы расстроило тебя. Причем совершенно напрасно. А если иметь в виду, что я спала с Диком, когда мне было шестнадцать, то откуда я могла знать, что у тебя хватит ума выйти за него замуж?

— Ну что ж, спасибо тебе огромное.

— Я же предупреждала тебя о том, что он за человек, разве не так? — допытывалась Кики, однако она видела, что у Анджелы меняется настроение.

— Это ужасно — то, о чем мы сейчас говорим. Пожалуйста, Кики, давай прекратим. Я хочу, чтобы у меня о Дике остались только хорошие воспоминания.

— Но почему? Как ты можешь? После всего того, что он с тобой сделал? Я не понимаю, зачем это лицемерие? Смерть ничего не меняет.

Но Анджела не слушала ее. Кики видела, что сестра закрыла глаза, сложила руки, а губы ее зашевелились, произнося тихую молитву. Быстрая смена настроения Анджелы начинала тревожить Кики. Неужели она действительно больна?

Люди приходили и уходили.

— Тебе нравится Грег Лейн? — спросила сестру Анджела, когда ушел адвокат семьи Пауэр, выразив им свое соболезнование.

— Довольно интересный, но уж очень важный, — ответила Кики, пытаясь изобразить на лице его выражение. — Кажется, он к себе настолько серьезно относится, что даже никогда не трахается.

Анжела фыркнула:

— У него двое детей.

— Ну и что? Два раза трахнулся и получил двоих детей. Больше ничего и не надо.

Анджела фыркнула:

— Ты знаешь, что он душеприказчик Дика?

— Боже! Тогда у тебя могут быть проблемы. Он не из тех, кто хочет облегчить твою жизнь, можешь мне поверить.

— Не хочу сейчас об этом думать. — Затем, отвлекаясь, Анджела спросила: — А ты когда-нибудь спала с Шоном. Ты общалась с ним на студии, ведь так?

— Анджела, ты что? Ты действительно думаешь, что я сплю с каждым мужчиной, которого знаю? И потом, я бы не стала спать с братом Дика, особенно после того, как ты решила выйти за него замуж. Это было бы… каким-то кровосмешением — инцестом!

Анджела хихикнула, ее рассмешило объяснение сестры, но тут она увидела, как с противоположной стороны комнаты хмурится мать.

— Т-ш-ш-ш! — упрекнула она Кики. — Мама делает нам знаки. Люди подумают, что я чудовище… что на самом деле я ничуть не переживаю.

«А я переживаю? Ну конечно же. Ради детей».

Всю ее охватило возбуждение. «Свободна… свободна… свободна!» Она стыдилась своих чувств, но ничего не могла с этим поделать.

— Ого! Смотри, сюда опять идет Грег Лейн. Легок на помине. Пожалуй, я отойду ненадолго.

— Нет, Кики, не уходи. Не оставляй меня с ним наедине.

— Я лишь на секундочку отлучусь — посмотрю, что происходит внизу.

— Ты думаешь, я должна с ним поговорить? Наверное, да, — ответила Анджела сама себе. — Я должна быть любезной. Как ты считаешь, Кики, я проявляю достаточно любезности?

— Конечно. Ты просто великолепна.

Грег Лейн кивнул Кики:

— Может быть, вы извините нас. Мне необходимо поговорить с Анджелой наедине.

— Надеюсь, вы не собираетесь говорить с ней о деньгах. Это не самое подходящее время для разговора об этом.

На лице Грега появилось обиженное выражение.

— У меня не было намерения обсуждать сегодня финансовые вопросы.

— Да уж, пожалуйста, не надо. Анджела и так вот-вот упадет в обморок. Я сейчас вернусь, Анджела, дорогая, в случае, если я тебе понадоблюсь. — Она бросила притворно-грозный взгляд на адвоката. Анджеле стало смешно, но засмеяться она не осмелилась.

— Как держится мама Пауэр, Грег?

— Мне кажется, неплохо, но они не хотят, чтобы она присутствовала на похоронах.

— Это ужасно. — Она заплакала.

Казалось, адвокат глубоко ей сочувствовал.

— Вы держитесь молодцом. Осталось еще немного, постарайтесь продержаться.

— Есть ли еще какая-нибудь информация о причине его… смерти?

— Окончательного заключения пока нет, но мы думаем, что следствие придет к выводу, что это несчастный случай — видимо, Дик открыл окно в своей комнате настежь, потому что было жарко и душно, затем у него закружилась голова и он упал… или за что-то зацепился и упал. Но дело в том, что в течение пяти минут он был один в комнате. Лайем не принимает эту версию — он считает весьма странным, что случай произошел именно в то время, когда Дик был один. Лайем настаивает на продолжении следствия, он утверждает, — Грег понизил свой голос до шепота, — что это политическое убийство.

— О Боже! — Анджела закрыла лицо руками. — Но почему? Кто? Это какая-то чепуха!

— Не большая чепуха, чем утверждение, что он специально выпрыгнул из окна.

— Вы хотите сказать, что это могло быть самоубийство?

Грег кивнул. Анджела вдруг вся обмякла, и Грек подхватил ее. Подбежала Мари.

— Что здесь происходит? — возмущенно спросила она. — Что вы ей такое сказали?

Мари потребовала, чтобы Анджела немедленно легла в постель, однако та отказалась. Грег Лейн, пожелавший поскорее уйти, быстро объяснил, зачем он подходил к Анджеле, до того как они стали обсуждать причину смерти Дика. Не изменит ли Анджела свое решение и не разрешит ли присутствовать детям на похоронах? Лайем и остальные члены семьи хотели бы этого, учитывая то положение, которое занимал их отец.

Мари заявила, что об этом не может быть и речи. Такие маленькие дети не должны присутствовать на похоронах. Они могут быть на погребальной мессе. Анджела хотела этого.

«Самоубийство? — подумала Анджела. Это было невероятно. — Нет, конечно же, это был несчастный случай. Все остальное — чепуха».

Шон Пауэр подошел к Анджеле:

— Ты не оставишь нас, Кики?

— Почему это? — возмущенно спросила та. Она не собиралась подчиняться этому мерзавцу, он тоже был из этой семейки, доставившей ей в жизни много огорчений. — О чем вы хотите разговаривать? Я думаю, лучше побуду здесь. Вероятно, Анджеле понадобится моя защита.

Анджела бросила на Кики взгляд, означающий, что та заходит слишком далеко. Она обратилась к Шону:

— Все в порядке. Можешь говорить обо всем в присутствии Кики.

— Мы… то есть папа… он знает, что ты с мальчиками собираешься после похорон поехать к своей матери в Брентвуд. Я… мы… немного разочарованы таким решением. Мы думаем, что нам нужно быть всем вместе в Бель-Эр после всего случившегося. Очень многие хотели бы выразить свои соболезнования и после похорон — те, кто не смог сделать этого раньше, — и мы… папа… мы думаем, что было бы лучше, если бы мы принимали посетителей вместе.

— Мне очень жаль, Шон, но мне будет удобнее у матери.

— Мы надеялись, что ты считаешь второй дом в поместье своим домом. Вы с Диком и ребятами часто останавливались там. Мама и папа хотят, чтобы ты жила там с детьми. Он был твоим домом…

«И хватает же у них совести!»

— Нет, Шон, он никогда не был моим домом. Мы иногда жили там, но он никогда не был моим домом. А теперь — это все, что ты хотел мне сказать?

— Но они хотят, чтобы ты жила там, Анджела, — они будут заботиться о тебе.

Анджела покачала головой. Неужели они не понимали, насколько сильно ее желание избавиться от них? Неужели Лайем не понимает, как она его ненавидит? Неужели он считает, что она забыла или простила ему тот разговор, который произошел между ними накануне той ночи, когда она заболела? Неужели он не считает себя, хотя бы частично, виноватым в ее болезни? Сколько же наглости надо иметь!

Однако Шон продолжал настаивать:

— Поживи с нами хотя бы пару недель. Будет странно выглядеть, если время траура мы проведем по отдельности: в Брентвуде и Бель-Эр. Послушай, Анджела, у тебя перед нами тоже есть определенные обязательства.

Но Анджела была непреклонна, невозмутима и спокойна. Улыбнувшись, она отрицательно покачала головой. В конце концов Шон в бешенстве вылетел из комнаты, и Кики с удовольствием заметила:

— Здорово! Ты действительно поставила его на место. Как бы мне хотелось, чтобы Лайем Пауэр визжал, как резаная свинья!

— Кики, ты не посмотришь, собралась ли Анджела? Я пойду взгляну, готовы ли няня с ребятами, — сказала Мари, мысленно перебирая все, что еще необходимо сделать, и заодно оглядывая Кики. — Пожалуйста, сотри немного помаду. Мы должны выглядеть хорошо, но не вызывающе.

— Мари, Бога ради! Вся эта затея с поездом в Лос-Анджелес абсолютно нелепа! Траурный поезд в шесть утра с гробом и все мы, одетые в траурные одеяния, — как персонажи плохого фильма! К тому времени, как мы прибудем в Лос-Анджелес, мы будем похожи на переваренную овсянку.

— Перестань ныть, дорогая. Тебе идет черный цвет. Ничто так не идет блондинкам, как черное.

— Спасибо, тогда я надену белое.

— Можешь носить белое все лето. Приезжай к нам па восток, и мы проведем все лето вместе в Саутгемптоне, хорошо?

— Ну, может быть, на пару недель. Я надеюсь, что Анджела с ребятами приедет в Сан-Ремо. Было бы здорово, если бы ты тоже смогла приехать.

— Ну ладно, у нас еще будет время об этом подумать. А пока пойди посмотри, что делает Анджела. Внизу ждут машины, чтобы доставить нас к поезду. Мы должны быть там примерно через полчаса.

— Я все равно не понимаю, почему Анджела не может облегчить свою и нашу участь, полетев на самолете. Или, по крайней мере, можно поехать на машинах, как простые смертные. Железная дорога — это ужасно! Постановка спектаклей — это скорей в духе Лайема Пауэра, чем Анжелы.

— Да нет, идея с траурным поездом принадлежит Анджеле. Ты это прекрасно знаешь. Ей кажется, что это торжественно и красочно. Лично мне это кажется немного слащавым или, как вы, девочки, иногда выражаетесь — «красивенько», однако Анджела всегда была романтической натурой. Так что, будь добра, посмотри, готова ли она. И поторопись!

Кики испустила театральный вздох.

— Иду, Мари, иду. И не нужно на меня давить!

Кики вошла в комнату Анджелы, но в ней никого не было. Она прошла в ванную, но там тоже никого не оказалось. Неожиданно она услышала крик из соседней комнаты — комнаты Дика. Кики бросилась туда и увидела, что ее сестра сидит на полу около книжного шкафа с открытой книгой на коленях. Она раскачивалась и тихо ритмично рыдала.

«Боже! Что теперь?»

— Анджелика Девлин, что ты делаешь здесь на полу? Вставай! Пора ехать, — она специально говорила очень резко.

Анджела подняла глаза:

— Но, Кики, король Ричард мертв!

«Опять с ней это, — подумала Кики. — Она чувствует себя виноватой из-за того, что смерть Дика принесла ей облегчение. Но ведь это самое неподходящее время для того, чтобы сорваться. Как мне теперь быть? Боже, сделай так, чтобы она не сорвалась сейчас. Анджела, умоляю тебя!»

— Ричард мертв, Анджела, но он никогда не был королем.

— Нет, был. Когда-то я его так называла. Король Ричард! Когда мы еще только были помолвлены, мы часто цитировали Шекспира, и я всегда называла его «король Ричард».

— Ну брось, Анджела, это было так давно. Он уже давно не король. Просто один из множества неверных мужей.

— Посмотри на этот отрывок, Кики. Это из «Короля Ричарда Второго». — Она протянула книгу Кики, и, поскольку Кики не стала ее брать, Анджела начала читать сама:

Кики перебила ее:

— Встань, Анджела! Я не желаю слушать этот бред.

Однако Анджела продолжала:

Ты слышишь? «А кто-то был супругами отравлен»! — завыла она. Кики села на пол рядом с ней.

— Замолчи! Замолчи сейчас же! Прекрати истерику! — Она сильно встряхнула Анджелу за плечи. — Возьми себя в руки, а то отправишься обратно в клинику. Ты меня слышишь?

Вой Анджелы сменился тонкими тихими вскриками, однако, она продолжала настаивать на своем:

— Здесь еще есть… Я хочу прочитать это тебе.

— Если я позволю тебе прочитать это, ты обещаешь, что возьмешь себя в руки? Я тебя предупреждаю: этот старый хрен Пауэр только и думает о том, как бы заграбастать своими скользкими лапами твоих детей. Только дай им такую возможность, и они упекут тебя и отберут детей. Ты меня слышишь?

— Только дай мне закончить. Ну пожалуйста, Кики!

— Хорошо, но я хочу, чтобы потом ты пошла в ванную, умылась, подкрасилась и спустилась вниз. Этот чертов поезд отправляется через несколько минут. И тебе необходимо там находиться, изображая благородную даму для простого народа. Ты это понимаешь? Если ты сейчас сорвешься, то все потеряно. Продержись немного, и весь мир станет принадлежать тебе. Все зависит от тебя!

— Я сделаю все, что нужно, Кики, я клянусь. Только позволь, я прочитаю тебе эту строфу:

К тому времени, как Анджела закончила читать, она уже совсем успокоилась. Поднявшись на ноги, она положила книгу на полку, затем расправила подол своего черного платья и улыбнулась Кики.

— У меня все нормально, нет, честное слово. — Через минуту буду готова.

Она умылась и привела себя в порядок, слегка наложив тени и подкрасив ресницы.

— Как ты считаешь, надо немного подрумяниться?

— Чуть-чуть.

Она положила немного румян на щеки и растерла их.

5

Анджела, вся одетая в черное, сидела в гостиной, отделанной в изысканных бледно-желтых тонах; перед ней непрерывным потоком шли посетители; ее близкие все: время были с ней, стараясь отвлечь от грустных мыслей. Всем распоряжалась Мари — хозяйка дома; Кики вела непрекращающуюся беседу с пришедшими, брат Эдди предлагал сыграть в шахматы, а два ее сына носились по комнатам, возились и играли. Но тем не менее она все время думала об одном: что она будет делать и как жить дальше после того, как Кики вернется к себе в Италию, о чем она ежедневно говорила, когда и Эдди, и мама вернутся к своей прежней жизни на востоке? Конечно же, мать настаивала на том, чтобы она с мальчиками тоже поехала с ней в Саутгемптон летом. А что делать потом, когда кончится лето? Кики очень хотела, чтобы она приехала в Италию. Они бы отдохнули в Сан-Ремо, Риме или еще где-нибудь. У Кики тоже есть масса свободного времени. Похоже, что у нее сейчас длительный простой.

— Но, Кики, я же не могу всю жизнь жить как кочевник, мотаясь с места на место. Мне нужна какая-то определенность, я хочу стабильности. Мне нужно…

— Еще успеешь. О Боже, ведь прошло так мало времени, с тех пор как ты избавилась от этого…

— Кики! Прекрати! Когда-то я любила этого человека, и теперь, когда его нет, я не хочу…

— Ладно. Прошло совсем немного времени с тех пор, как ты стала вдовой. Так лучше?

— Кики, мне бы хотелось вернуться в театр.

— Понятно. — «Значит, все опять повторится». — Это будет совсем не так просто, как ты думаешь. Ты полагаешь, что стоит тебе лишь щелкнуть пальцами, как Анджела дю Бомон сразу же воскреснет? Не забывай, прошло немало времени, и тебе уже почти тридцать. Ты отсутствовала слишком долго. Может быть, ты уже не годишься для театра. — В голосе ее чувствовалась горечь. — Возможно, мы уже обе не годимся. Так или иначе, но цветочки слегка увяли…

Этот разговор расстроил и саму Кики, и она оживилась лишь тогда, когда в дверях возник очередной посетитель.

— Анджела, Кики, у нас гость! — воскликнула Мари, с радостным видом входя в комнату. — Принимайте…

Кики бросилась к Брэду, обхватив его за шею и прижимаясь к нему всем телом.

— Это самое лучшее, что произошло с тех пор, как умер Дик, — прошептала она ему в ухо.

Брэд, привыкший к экстравагантным выходкам своей бывшей жены, рассмеялся:

— Даже я не знаю, как относиться к подобному замечанию.

— Это будет зависеть от того, как ты на это посмотришь. Вот я смотрю на тебя и понимаю, что ничего лучшего я не видела уже много лет — ну, по крайней мере, месяцев.

Брэд поцеловал Анджелу.

— Мне очень жаль, что я не присутствовал на похоронах, но я приехал, как только смог вырваться.

Затем он повернулся к слегка отступившей назад Кики, которая хотела задать ему один вопрос и в то же время боялась сделать это. Он широко улыбнулся ей улыбкой Деда Мороза, принесшего мешок с подарками.

— Там внизу кто-то есть. Я думаю, она немного оживит вас всех. — Кики, побледнев, села, не произнеся ни слова. — Так что, привести ее сюда?

— Ты дерьмо, Брэд, если ты это сделал, не предупредив меня.

— Брэд, ради Бога, — сказала Анджела, чувствуя, как по ее щекам катятся слезы. — Не стой здесь — сейчас же веди ее сюда!

Пока Брэд отсутствовал, Кики сидела с окаменевшим лицом. Через несколько минут он вернулся с дочерью, вылитой Кики, — у нее были светло-пепельные волосы, волнами спадавшие до пояса, чуть раскосые зеленые глаза, маленький, изящной формы носик. Одета она была в розовое платье с длинными рукавами и белый накрахмаленный передник с оборками.

— Брэд, дерьмо собачье, ну зачем ты одеваешь мою дочь в эти старомодные сборки-оборки? — В голосе Кики слышались истерические нотки.

Брэд улыбнулся.

— Рори, поцелуй бабушку. — И маленькая девочка послушно подставила свое личико Мари, наклонившейся, чтобы ее обнять. — А теперь дядю Эдди. — Эдди тоже ее обнял. — И тетю Анджелу.

Рори подбежала, чтобы поцеловать Анджелу, затем подошла к оцепеневшей Кики.

— Мамочка! — сказала она и забралась к ней на колени. — Я знаю, что ты — моя мамочка, потому что ты похожа на свой портрет. — Она обхватила ручонками все еще неподвижную Кики. — Мамочка, а у тебя есть мой портрет?

Кики притянула к себе ребенка и разразилась потоком слез. Она раскачивалась взад и вперед, прижимая к себе девочку, как будто желая удержать ее навсегда.

— О Боже, Брэд! Ты действительно негодяй!

Через некоторое время Анджела пошла и привела Дикки и Тимми. «Этот день Кики не забудет никогда», — подумала Анджела. Она жалела только об одном — что он не может длиться вечно.

Мари пригласила Брэда остаться у них на несколько дней, однако он с сожалением отказался, предложив оставить Рори до тех пор, пока Кики не уедет в Европу.

— Нет, — покачала головой Кики, и все недоуменно посмотрели на нее. — Я поеду с тобой — вот что я сделаю. Ты, Рори и я — мы все втроем едем домой в Родео-драйв. Я немного поживу там.

Лицо Брэда выражало удивление. Мари подняла брови, однако ничего не сказала. Анджела издала что-то вроде стона, и мать положила ей руку на плечо, как бы успокаивая.

— Пусть она едет, Анджела. С тобой все будет в порядке.

«Мама считает, что я боюсь за себя», — подумала Анджела, но дело было не в этом. Она вспомнила о Никки в Милане, ожидающей возвращения своей матери.

Мари нашла Анджелу в саду, где та наблюдала, как Тимми и Дикки играют в прятки со своим дядей Эдди.

— Вообще-то тебе совсем не обязательно встречаться с ним. Ты вправе не принимать журналистов.

— О ком ты говоришь, мама? — Но, произнося эти слова, Анджела уже знала, о ком говорит ее мать. — Это… это Ник? Ник Домингез? Он здесь?

— Да, Глэдис говорит, что он пришел. Но ты можешь и не принимать его. Будет даже лучше, если ты так сделаешь.

«Не принимать его?» Но она все время ждала его, она знала, что он придет. Она была в нем уверена и с нетерпением ждала этого мгновения.

— Но я хочу видеть его, мама. Он мой друг.

Анджела быстро пошла навстречу Нику и взяла его за руку. Приветствуя его, она сказала, что прошло так много времени с тех пор, как они виделись в последний раз. Он улыбнулся ей улыбкой, осветившей его обычно печальное лицо, и в глазах появилось выражение, которое делало его близким Анджеле.

— Я часто думал о вас, — произнес Ник. — Часто думаю о вас, — поправился он. — Я пришел выразить свое соболезнование.

«А еще почему?»

— Я знаю, — сказала Анджела. — Спасибо вам, — произнесла она и подумала о фотографиях, которые недавно вынула из своей сумки и сожгла. Она была уверена, что это он прислал их ей, видимо, полагая, что она сможет как-то воспользоваться ими. Но теперь она уже сомневалась в этом. Снимки были настолько безобразными и не вязались с Ником Домингезом, человеком благородной души, художником и поэтом. Ох, как бы Кики смеялась, если бы была здесь и узнала, о чем она думает! «Ник Домингез — поэт? Ну уж конечно!» А, да что Кики понимает в поэтах?

Анджела была рада, что сестры здесь нет. Она обязательно испортила бы этот день, как это бывало и раньше.

— Ко мне обращались, чтобы я сделал фоторепортаж о жизни губернатора: о его повседневной жизни, о его семье — о вас и ваших сыновьях, но я отказался.

— Почему?

— Боялся, что вы обидитесь. Можете подумать, что я на этом зарабатываю…

— Нет, я бы не обиделась. Я абсолютно уверена — что бы вы ни делали, вы все сделаете с отменным вкусом, так что я скорее гордилась бы этим.

Он невесело засмеялся, и она подумала: «Как же он хорош, когда смеется».

— Вообще-то я немного покривил душой, сказав, что отказался только из-за того, что не хотел обижать вас, — проговорил он. — Истинной причиной послужило то, что я не хотел делать фоторепортаж о вашей жизни с губернатором. Мне приятней было думать о вас, не связывая с ним.

Его слова несколько смутили ее; она не поняла — это был намек или дерзость? Дерзость после стольких лет почтительной сдержанности?

Они проговорили весь день о самых разных вещах, абсолютно несущественных. То, что имело для них значение, не требовало слов — все передавалось глазами, интонацией. Наконец, Ник, с видимой неохотой, поднялся, чтобы идти. Она не хотела, чтобы он уходил. Но как она могла остановить его — ведь она была вдовой всего две недели.

— Я очень рада, что вы пришли, — сказала Анджела.

— Я не был уверен, нужно ли это делать, однако решил попытаться.

— Вы еще придете? — Теперь уже она проявляла активность. Анджела чувствовала, как все ее тело стремится к нему, и старалась сдерживаться, боясь выдать свои чувства.

Он протянул ей руку, а его глаза с надеждой посмотрели на нее. Она поняла его немой вопрос.

— Скажите — когда? — произнес он. — И если я могу что-нибудь для вас сделать, только скажите. Пожалуйста!

Грегори Лейн пришел к Анджеле, желая обсудить с ней вопрос о наследстве.

— Я знаю, что еще рановато говорить с вами о финансовых проблемах, но, как я понял, вы собираетесь на некоторое время уехать на восток, а поскольку все мы в курсе ваших отношений с покойным мужем, то нет смысла из-за ложной деликатности откладывать этот разговор. Я подумал — мы могли бы сейчас все обговорить, чтобы вы понимали свое положение. Короче говоря, Дик оставил состояние почти в восемьсот тысяч долларов.

— Но здесь какая-то ошибка. Мы имели примерно столько… так говорил Дик, до того, как родился Тимми, и я очень хорошо помню, как Дик сказал, что Лайем… его отец, дарит нам — как подарок ребенку — миллион долларов…

Грег Лейн покачал головой:

— Вы чего-то не поняли. Когда родился Тимоти, Лайем назначил вам ежегодный доход по процентам с миллиона долларов, однако сама сумма никогда вам не передавалась.

Анджела промолчала, лишь на лице у нее появилась горькая напряженная улыбка.

— Но у вас нет оснований беспокоиться о будущем сыновей. Кроме того, что они получат долю из наследства Дика, они также включены в завещание Лайема. Что касается состояния Дика, то оно делится на три равные части между вами и детьми. Каждый из вас получает треть. Все имущество управляется по доверенности. Вы будете получать доход от трети основного капитала. Расходы на детей будут оплачиваться из процентов от их доверительного капитала. Вы не имеете права распоряжаться основным капиталом — ни своим, ни капиталом детей. Если вы повторно выходите замуж или в случае вашей смерти, ваша доля переходит к детям.

И тогда Анджела поняла, что ее обманули.

— Вы говорите, Грег, что я могу получать лишь проценты с трети капитала. Поскольку я не имею права распоряжаться основным капиталом, то фактически он мне не принадлежит.

Выражение лица Грега Лейна не изменилось.

— Если хотите, можно сказать и так. После уплаты налогов капитал несколько уменьшится, однако страховка примерно покроет эту разницу. Могу вам сказать, что лично вы будете получать примерно двадцать — двадцать пять тысяч в год. Но поскольку все расходы на детей, включая их образование, оплату няни, питание и прочее будут оплачиваться из их собственных денег, ваши деньги будут только вашими. Все счета, связанные с расходами на детей, вы должны представлять в нашу контору, и мы будем их оплачивать.

Анджела была потрясена, узнав, как мало у нее денег. В смятении она спросила:

— Если мне нельзя воспользоваться основным капиталом, то я даже не смогу купить дом. Где же нам жить?

Этот вопрос не смутил Грега — он был готов к нему.

— Анджела, у вас есть выбор. Вы можете жить в доме в поместье Пауэров, где вы с Диком и мальчиками иногда останавливались. Этот дом ждет вас. Ну, а если вы этого не захотите… — Он развел руками. Она отрицательно покачала головой. — Если вы надумаете снимать жилье, я думаю, мы смогли бы устроить так, что часть оплаты шла бы из денег мальчиков.

— Извините меня, Грег, я думаю, мне сначала следует посоветоваться со своим адвокатом. Я вас очень попрошу прислать мне копию завещания и всех других необходимых документов. Мне кажется, я могла бы оспорить завещание, так, чтобы все деньги целиком принадлежали мне, без всяких оговорок и условий. Вы не можете не понимать, насколько это неудобно — получать свои деньги только при посредничестве вас или другого доверителя.

— Надеюсь, вы понимаете, Анджела, что моим долгом и обязанностью является охрана и защита желаний моего покойного друга. — Он поднялся и протянул ей руку. Она не пожала ее, и он заметил: — Очень многие были бы рады, получая лично на себя двадцать тысяч долларов в год. Не учитывая налоги, разумеется. Если же вы все-таки предпочтете обратиться в суд, вы поставите себя в сомнительное положение — за право получить все деньги вам придется выступать против своих собственных детей, поскольку лишь они являются наследниками по завещанию. Я сильно сомневаюсь, чтобы вам захотелось начать дело «Анджела Пауэр против Тимоти и Ричарда Пауэров».

Он взял свой портфель и пошел к двери. На пороге он повернулся и добавил:

— В любом случае, когда будете говорить с адвокатом, не забывайте о том, что здесь имеются и некоторые нюансы. Помните об этом, если решитесь обратиться в суд.

Неужели он намекал на ее нервное расстройство?

«Опять угрозы. Еще один урок власти Пауэров».

Анджела передала этот разговор матери, которая сразу же решила:

— Мы будем оспаривать завещание. Я считаю, что ты имеешь право на треть наследства без всяких оговорок.

— Нет, мама. Я не буду этого делать. Грег был прав. Я не желаю вести борьбу со своими собственными детьми.

Мари не ответила, выражая тем самым свое согласие с ее позицией.

— И все же я не понимаю, как смогу прожить на эти деньги. Даже если они выделят мне достаточную сумму, чтобы снять дом или квартиру, мне будет нужна прислуга, горничная, кухарка. Они будут оплачивать няню, но у меня не будет денег даже на такси.

— Тебе не следует об этом беспокоиться. Я позабочусь, чтобы ты ни в чем не нуждалась.

— Но я же не ребенок, я взрослая женщина. Я хочу сама строить свою жизнь. Жить не на пособие, которое мне будут выдавать — на кино и сласти. Я не хочу ничего ни у кого брать. Я хочу лишь получить то, что принадлежит мне. Я заслужила это!

— Ах, Анджела. Мы всегда в конце концов что-то у кого-то берем, так или иначе. И когда мы берем, надо что-то и отдавать.

Вскоре без всякого предупреждения приехала Кики и заявила, что немедленно вылетает в Италию. Когда они начали спрашивать ее о том, что произошло между нею и Брэдом и Рори, она только сказала, что Рори — это мечта любой матери. А что касается Брэда, то он — тоже мечта, причем недостижимая.

— Как это понимать, Кики? — с недоумением в голосе спросила Анджела.

— О Господи Боже мой! Оставь меня в покое! Неужели непонятно, что иногда к человеку не нужно приставать? Я это знаю, и я убираюсь отсюда к черту и советую тебе делать то же самое. Если хочешь, можешь поехать со мной в Италию. Или вернуться обратно в Нью-Йорк. Но делай хоть что-нибудь! Калифорнийский сон окончен, неужели ты этого не видишь?

Она больше ничего не сказала, но Анджела поняла, что она должна делать. Да, она уедет из Калифорнии. Она вернется в Нью-Йорк и постарается опять попасть в театр. Она сможет жить в доме матери или Кики. Это действительно будет началом новой жизни.

Итак, Кики улетела в Италию, а Анджела собиралась уехать на лето в Саутгемптон. Но тут появился неожиданный гость. Зев Мизрахи возник на пороге дома в Брентвуде в тот день, когда Мари поехала в Беверли-Хиллз за покупками. Зев прибыл для того, чтобы выразить Анджеле свои соболезнования по поводу утраты мужа, причем сделал это в необычайно напыщенной манере, выражаясь прекрасным английским языком, которым владел в совершенстве, несмотря на свое иностранное происхождение. К тому же ему было что сказать.