Звездные мечты

— Можете себе представить, как восприняли в Голливуде смерть Дика Пауэра. Лайем Пауэр был так потрясен, что ушел с поста президента «ПИФ», передав компанию своему сыну, Шону. У него появилась навязчивая идея узнать всю правду об обстоятельствах гибели сына, он так и не поверил официальной версии, что это был несчастный случай. Можете себе представить, какие распространились слухи! Я не принимала в этом участия. В своих статьях я никогда не занималась политикой, как это делала Хедда. Она не выносила коммунистов и всегда в свои замочные скважины видела розовых, если вы понимаете, что я имею в виду. А Лоуэлла! Она всегда все видела в том же свете, что и ее босс, Вилли Херст, если вы меня понимаете. Естественно, уж он-то любил политику. Но он не мог позволить себе говорить о скандалах — не с его личной жизнью…

Но мы все так сочувствовали бедняжке Анджеле и ее милым малышам. В то тяжелое время опорой для Анджелы была Кики и, конечно, Мари. Они очень ее поддерживали, а то, что за этим последовало, было, по меньшей мере, отвратительным.

1

Мари завтракала на своей террасе в Палм-Спрингсе с видом на бассейн, в котором она изредка плавала. Просмотрев утреннюю почту и не найдя в ней ничего интересного, она взяла номер «Люди в новостях» и начала лениво перелистывать страницы. Журнал приходил каждую неделю, и, хотя его уровень был выше дешевых бульварных изданий, Мари никому не говорила, что читает его. Она бы даже сделала вид, что не имеет ни малейшего понятия, откуда он, если бы его принесли в присутствии гостя. Внезапно она вздрогнула от удивления, выплеснув из чашки немного сладкого миндального чая на розовый крепдешиновый пеньюар. Со страницы журнала ей улыбалось знакомое лицо — лицо, которое она пыталась изгнать из своей памяти. Рори Девлин!

Внутри у нее все сжалось, сердце заколотилось, а где-то в глубине возникло то желание, признаться в котором для нее было невыносимым.

О, как ошибаются авторы светских хроник! Этот Рори Девлин вовсе не выглядел как жалкая бывшая знаменитость. На фотографии был изображен все еще поразительно красивый мужчина в цилиндре и фраке, с цветком в петлице и язвительным выражением темных глаз. Он ослепительно улыбался, стоя на ринге в Лоншампс рядом со своей новоорлеанской кобылой Белль, победительницей парижского Гран-при.

Позабыв о завтраке, Мари принялась с жадностью читать текст. Журналист, написавший статью, сумел мастерски вместить в нее много фактов из жизни Рори: «звезда» Голливуда тридцатых годов; герой войны; бывший муж Мари дю Бомон Уиттир; отец итальянской кинозвезды графини Кики Девлин Роса и Анджелы дю Бомон Пауэр, бывшей актрисы и вдовы покойного губернатора Калифорнии. Бывший идол киноэкрана женат на графине Жанне Клод ля Шарбонн, урожденной Алисе Мазурски, из Скрантона, штат Пенсильвания.

«Женат!»

«В настоящее время супружеская пара живет в своей парижской квартире Шато-дю-Бума в восточном предместье столицы. Время от времени они также бывают в своем замке в Кап-Ферра или путешествуют с любимыми скаковыми лошадьми в Ипсом-Даунз, Черчилл-Даунз, на ирландское дерби, или в Англию, в королевский Аскот, или, как вы видите в данный момент, в Бума-де-Болонь, чтобы опять выиграть в Лоншампс…»

Полное смятение чувств: горечь, вкус которой был на языке; тошнота, поднимающаяся к горлу; ощущение утраты такое сильное, что она почувствовала слабость; и все же гордость еще была. Как феникс из пепла, Рори Девлин восстал из пропасти, куда был низвергнут, восстал, чтобы одержать еще одну победу. В ней опять запылал огонь физического желания, воспламенившийся тридцать лет назад в девственной невинности и слишком поспешно разгоревшийся; Мари разрыдалась от мучительной безысходности.

Удалившись в спальню и вызвав в памяти ощущение их близости, испытанное ею тридцать лет назад, она испытала оргазм. Она опять заплакала. Желание ушло, но ощущение пустоты осталось.

Зазвонил телефон. Подняв трубку, Мари услышала иностранную телефонистку, сообщившую, что ей звонят из Парижа.

Париж? Она была не в состоянии ни о ком думать… кроме Рори Девлина…

— Алло?

— Мама, это Анджела.

— Анджела! Я думала, что ты в Нью-Йорке! Что ты делаешь в Париже?

2

Кики только что вернулась из Рима в Милан, и, как это обычно случалось после нескольких дней ее отсутствия, на нее набросилась домоправительница:

— Николь уже три дня лихорадит, графиня.

— Какая температура? Ну ладно. Я сама измерю. Вы вызвали врача, дотторе?

— Си. Он сказал, что это только раффредоре. Но она плачет и зовет свою мадре.

— Хорошо. Через минуту я навещу ее.

Она оглядела стопку накопившейся почты. Обычный мусор: журналы из Америки — «Вог», «Люди в новостях», «Лайф», «Тайм»; журналы из Франции — «Пари-мач», «Элль», «Лей»; лондонские газеты.

А вот список телефонных звонков.

Кики бегло взглянула на него.

— Граф звонил? А моя сестра?

— Си. Конте есть в Хайфа. Сорелла, синьора Пауэр, в Париже.

— Моя сорелла — она звонила из Парижа? Вы уверены?

— Си. Я есть уверен. Я ей сказал, что вы есть в Рома. Она оставила номер в Париж. Она говорит, вы звонить ей там.

— Париж? Вы уверены, Амелия?

Женщина выглядела оскорбленной.

— Си. Я есть уверен. Номер есть там!

Кики начала набирать номер телефона, затем остановилась. Сначала надо навестить Никки. Она пошла к лестнице, затем, вспомнив, спросила:

— Конте ничего не просил передать?

— Си. Он говорит, вы не звонить. Он приезжать домой.

— Он приедет домой? Вы уверены?

— Я есть уверен!

Пройдя к дочери, Кики увидела, что домоправительница, как обычно, преувеличивает: у Никки был насморк, ничего больше. Кики в ярости закричала вниз:

— Амелия! Принесите сюда почту! Поскорей! И список тех, кто звонил! Побыстрей! Вы меня слышите, Амелия!

— Си! — прокричала та снизу. — Я не глухой! — Отнести почту и список она отправила горничную, не желая снова общаться с контессой.

Кики заказала разговор с Парижем, и ей сказали, что придется подождать тридцать минут. Здесь все по-старому. Она тяжело вздохнула и приготовилась ждать, снова просматривая список: из Палм-Спрингса звонила ее мать. Но она подождет звонить матери, пока не переговорит с Анджелой.

Она перебрала стопку писем и, не вскрывая, отодвинула их в сторону, потянувшись за номером «Люди в новостях». Живя за границей, она всегда жадно следила за тем, что происходит в штатах, хотя не хотела признаваться в этом даже самой себе. Она быстро перелистывала страницы, просматривая фотографии. Внезапно она увидела лицо отца. На мгновение Кики подумала: «Бог мой! Мне следует покончить с наркотиками. Но нет, это действительно ее отец! Черт его побери!» С того дня, как она увидела его в Монте-Карло с отвратительной старой ведьмой, она старалась вообще не думать о нем. И вот он опять! Собственной персоной! Живет и здравствует!

Вытащив из крошечного бара бутылку, она налила себе бренди, сделала глоток и вгляделась в фотографию. «Да, папа, ты действительно выглядишь неплохо. Красив, как всегда, подонок!»

Читая текст, она начала улыбаться. Закончив, рассмеялась и залпом допила бренди. Итак, он женился на этой богатой старухе. Тем не менее он вновь был наверху, и положение его было устойчивым. Наверное, он вовсю трахает старую каргу, надеясь, что она скоро отойдет в мир иной и тогда он выйдет настоящим победителем. Молодец, папаша. «Как отец ты всегда был барахло, но за способность к выживанию тебе надо поставить отличную оценку!»

Возможно, родственная кровь проявится и в ней. Может быть, и она сможет так же, как отец, прийти к победе после поражения! Может быть, она сможет пережить все свои ошибки; может быть, она даже преодолеет тот хаос, в который превратил ее замужество эта сволочь Мизрахи. Она бросит наркотики, станет меньше пить, перестанет сниматься в этой дряни, в которую ее втянул Джино…

Черт побери! Она тоже вернется на первые роли! Она, как и отец, выйдет победителем!

Раздался звонок телефона. Это был Париж.

— Анджела! Что тебя занесло в Париж? Ты никогда не говорила, что собираешься в Европу.

Сначала Кики подумала, что ослышалась, но Анджела повторила:

— У меня медовый месяц, Кики. Вчера я вышла замуж за Зева Мизрахи.

3

Едва войдя в квартиру, Мари набросилась на Анджелу:

— Зачем ты это сделала? Как ты могла это сделать? Как ты могла выйти за такого человека, как Зев Мизрахи, и так быстро после того, как избавилась?.. Я не поверила тебе, когда мы говорили по телефону. Я думала, ты дразнишь меня. Я подумала, что сплю и вижу кошмарный сон. Скажи, что это кошмарный сон, Анджела… отвратительная шутка.

— Ты сама скажи мне, мама. Ты об этом знаешь больше, чем я.

— Я не знаю, о чем ты говоришь. Расскажи все по порядку.

Анджела могла начать с того дня, когда Зев пришел выразить свое соболезнование. Странно, но это был один из тех редких случаев, когда Мари именно в этот момент уехала куда-то, оставив ее одну. Сначала Анджела подумала, как мило было со стороны Зева Мизрахи проделать весь этот путь из Европы или еще откуда-то, где он находился, только для того, чтобы сказать, как он огорчен известием о смерти Дика. Но несколькими минутами позже он предложил ей стать его женой. Она была потрясена, как он мог думать, что мысль о замужестве с ним могла прийти ей в голову. Анджелу шокировало то, что несомненно воспитанный человек не мог говорить об этом спустя всего несколько дней после того, как она похоронила мужа. И она почувствовала отвращение. О, такое отвращение…

— Я нахожу этот разговор неприятным, господин Мизрахи, — сказала она, но он рассмеялся. Рассмеялся!

— Я предлагаю тебе руку и сердце, а ты снова называешь меня «господин Мизрахи»?

— Мой муж умер всего несколько дней назад, господин Мизрахи, и я нахожу этот разговор в высшей степени оскорбительным.

— Я согласен, Анджела. И если бы у меня было больше времени, я бы наверняка подождал, чтобы соблюсти приличия, — уж во всяком случае, до следующей недели. Но я занятой человек, и мое время расписано. Говоря по правде, завтра утром я должен быть в Бухаресте. Поэтому извини меня, если я обхожу некоторые правила приличий.

— Я считаю, если вам нужно быть утром в Бухаресте, то уходите сейчас. У меня больше нет никакого желания обсуждать с вами это.

— Я не уйду отсюда, пока мы не назначим дату свадьбы.

Она посмотрела на него, не веря собственным ушам, и надменно произнесла:

— Что заставляет вас думать, что я когда-нибудь сделаю этот шаг, и особенно сейчас, когда я в трауре?

— Дорогая, тебе вовсе не нужно передо мной притворяться. Я знаю, что ты не скорбишь о покойном муже. Об этом знает и твоя мать, и я. В конечном итоге мы трое являемся участниками этого соглашения. Мое содействие в решении твоей… проблемы, то, о чем просила твоя мать, в обмен на твою руку, прошу извинить за такое старомодное выражение…

Ее первым желанием было броситься к матери, посмотреть ей в лицо, увидеть на нем выражение ужаса, услышать, как она назовет Зева Мизрахи лживым негодяем. Она с мольбой обратится к Мари: «Это правда? Ты действительно просила этого ужасного человека убрать отца моих детей? Ты предложила этому страшному человеку мою руку?» — И мать успокоит ее, и они вместе посмеются над этой мерзкой и нелепой историей.

Но инстинктивно Анджела поняла, что это правда. Ее мать заключила сделку с дьяволом. Кики говорила ей, что Мари с Зевом стали близкими друзьями, что в течение всего времени ее пребывания в клинике они часто встречались, чтобы вместе попить чаю, пропустить стаканчик, поужинать или просто поговорить. Ее утонченная мать и Зев! Только одно это могло объяснить подобную дружбу.

Тем не менее ей не хотелось в это верить. Это было единственное, что она могла сделать.

— Что за смехотворная история! Она бы меня рассмешила, если бы не была такой отвратительной и злобной. Вы, наверное, сошли с ума, господин Мизрахи. Я считаю, вам лучше уйти, пока я не вызвала полицию. Они наверняка поместят вас в сумасшедший дом.

Продолжая сидеть на своем месте, Зев улыбался с выражением бесконечного терпения на лице.

— Если бы ваша история была правдой, если бы моя мать сделала это — чему я ни на секунду не верю, — все, что я могла бы сказать, это то, что вы оба страшно заблуждались… если полагали, что я одобрю это… это… О Боже мой! Я не могу поверить этому! Признаю, я не любила мужа, но миллионы женщин находятся в той же ситуации и не прибегают к… Он был отцом моих детей. Меня… меня ужасает даже мысль. — Голос ее дрогнул, и, не в состоянии продолжать, она разрыдалась, а он все сидел.

Она понимала, что не должна плакать, — он должен видеть, что она сильная и способна контролировать свои чувства, что ни за что на свете не станет считать его предложение серьезным. Она должна сказать ему это и выпроводить из дома до прихода матери. Она не вынесет, если при этом будет присутствовать мать.

— Я ничего не знаю об этом соглашении, об этой сделке, господин Мизрахи, если она действительно существует. Ничего не зная о ней, я не имею никаких обязательств по отношению к вам. — «Какие глупые, официальные слова. Слова из девятнадцатого века». — Пожалуйста, господин Мизрахи, уходите сейчас же и давайте забудем, что этот разговор когда-либо имел место. По правде говоря, мне трудно поверить в это. Я все время думаю, что это страшный сон.

Он почти добродушно рассмеялся, от этого смеха у Анджелы кровь застыла в жилах — ей была бы понятней его ярость. Их разговор очень живо напомнил ей другой, с Лайемом Пауэром, состоявшийся в ночь перед ее нервным срывом.

— Я что, произвожу на тебя впечатление человека, который заключил бы сделку, выполнил свою часть соглашения, а затем, когда другая сторона уклонилась от своих обязательств, уполз бы в сторону, как побитая собака, с поджатым хвостом?

«Нет, конечно, нет», — подумала Анджела с вызывающим тошноту страхом. Как глупо с ее стороны надеяться, что Зев отступит и ничего не будет требовать. Сейчас он раскрыл перед ней свои карты.

Анджела поняла — Зев подстроил так, что ее мать оказалась замешана в этом деле. И конечно, Зев Мизрахи постарается, чтобы весь мир узнал о проблемах ее отца Рори Девлина и его разгульном образе жизни самые омерзительные детали. Он постарается, чтобы эти разоблачения принесли страдания всем членам семьи — а у Девлина растет четверо внуков. А каково будет Кики? И если Анджела согласится с его желаниями, он, возможно, позволит слабовольному мужу Кики выйти из их компании и не разорит его окончательно.

Анджела уступила, и они назначили дату своей свадьбы.

— Ведь это ты, мама, заключила соглашение с Зевом. Я только выполняла его условия. — Дрожащими пальцами Анджела зажгла сигарету.

— А когда ты узнала? О соглашении?

— Когда Зев пришел выразить соболезнование после похорон Дика. К счастью или к несчастью, тебя в тот день не было дома.

— Но несмотря на это, ты не посоветовалась со мной! Это непостижимо! Как ты могла поступить так?

— Ой, мама! Прежде всего, как ты могла так поступить со мной? И даже если ты сделала так, как ты могла скрыть это от меня? Разве ты не знала, что Зев Мизрахи потребует вернуть долг?

«Неужели за ошибки одних всегда должны расплачиваться другие?» — в отчаянии подумала Мари. Господи, сколько еще будет дитя отвечать за грехи родителей?

Потрясенная, она в изнеможении села.

— Я все откладывала, надеялась, что Зев сможет понять, что ваш брак — нелепость, и никогда не придет к тебе; и ты никогда не узнаешь… Да, я сделала ошибку, не сказав тебе, Анджела, но ты совершила еще более ужасную ошибку, не посоветовавшись со мной. Я никогда не обещала ему, что ты за него выйдешь. Я лишь намекнула, что он должен что-то предпринять насчет… Я никогда ничего определенного ему не говорила, неужели ты не понимаешь? Я никогда не планировала, чтобы ты… Я была уверена, что ты не сделаешь этого. Обманщица? Да! Безжалостная? Конечно. Но у меня нет угрызений совести, что я действовала безжалостно, я хотела избавить тебя от… И у меня не было угрызений совести, что я обманывала Зева Мизрахи. Таких мужчин, как он, Анджела, нужно использовать, а не выходить за них замуж!

«Нет, мама. Никто не использует таких, как Мизрахи. Они всегда используют других».

— Мама, ты еще всего не знаешь. Ты была замешана в этом. Он заявил, что, если я не соглашусь, он сделает так, что тебя привлекут к ответу. Он сказал, что сам останется вне подозрений, и что только ты…

— Ой, Анджела, Анджела… — запричитала Мари. — Он никогда не смог бы сделать этого! Выполнял все он. Я только делала туманные намеки. По существу, я никогда ни о чем не просила его — он говорил, я слушала, делала предположения. Или наоборот. — Мари прикоснулась носовым платком сначала к губам, потом к горлу. — Своим молчанием я намекала на то, что, возможно, одобряю его планы. Видимо, из-за моего молчания он предположил, что я согласна. Это единственное, в чем заключалось мое соучастие.

«Молчаливое соучастие». Анджела с тоской подумала, сколько миров опрокинулось благодаря молчаливому соучастию, но все это сейчас не имело значения.

— Дело в том, мама, что я поверила ему. И сейчас верю. Он смог это сделать с тобой. Он смог вовлечь тебя и не испортить при этом собственную репутацию. Он способен на все что угодно. Я вижу это.

Не было смысла рассказывать матери все, что сказал Зев — про отца, Кики и Вика. В конце концов, как говорилось в ее детских комиксах, подлое деяние свершилось.

Тишину, в которой сидели мать и дочь, нарушил звонок телефона, заполнивший квартиру. В комнату вошла горничная.

— Вас спрашивает месье Мизрахи, мадам.

Анджела вышла в другую комнату к телефону. Когда она вернулась, Мари схватила ее за руку.

— Еще не поздно. Летим обратно вместе со мной, Анджела. Мы попытаемся через суд лишить твой брак законной силы, а если не выйдет, постараемся получить развод.

— Нет, мама. Я говорила тебе — я верю, что Зев способен выполнить свои угрозы в отношении тебя. И ты тоже знаешь, что он из себя представляет. Он никогда не даст мне развод. И я смогу отделаться от него только тогда, когда он сам захочет отделаться от меня. Единственное, что мне сейчас остается, — это молиться, чтобы это время пришло поскорей.

Бедная Мари была так расстроена, что Анджеле стало ее жалко. Она погладила волосы матери.

— Все в порядке, мама. Все обойдется. Непременно обойдется. У меня больше не будет нервных срывов. Обещаю тебе.

— Я так хотела помочь тебе. Я так хотела, чтобы ты была счастлива. А сейчас ты оказалась в еще худшем положении.

— Пожалуйста, мама, не надо. Я знаю, что ты желала мне счастья. Я знаю, знаю…

Мари и смеялась и плакала.

— И ты вышла даже не за католика, — произнесла она нелепую фразу. — Малышка Анджела, которая так дорожила своей католической верой! Помнишь, когда я вышла замуж за Эдварда, как я хотела, чтобы вы с Кики стали протестантками? Ты так плакала.

— Я помню, мама. Это было миллион лет назад, и я тогда была ребенком… Это Зев только что звонил. Я ему сказала, что ты здесь. Похоже, он ожидал твоего прихода. Сказал, что скоро придет и повезет нас ужинать к «Максиму».

Казалось, Мари не слышала ее.

— А как же дети, Анджела?

— Что — дети? Они в школе-пансионате в Нью-Йорке.

— Боже мой! Тимми всего пять лет.

— Они и пятилеток принимают, мама, — проговорила Анджела и заплакала.

— Ты привезешь сюда детей?

— Нет. Сюда — нет. Мы пробудем в Париже всего несколько недель. Думаю, что отсюда поедем в Швейцарию.

— Ты их отдашь в школу там?

— Не знаю. Мне нужно посмотреть. Не беспокойся о мальчиках, мама, я буду с ними видеться. Каникулы, праздники. Я все время буду то тут, то там. Думаю, что буду много путешествовать.

Мари постаралась взять себя в руки.

— Ну, кажется, говорить больше не о чем?

— Куда ты, мама?

— В гостиницу. Отдохнуть. Утром я улетаю обратно. Эдвард плохо себя чувствует — мое место рядом с ним. Это мой долг.

— Да, думаю, что ты права. Ты ведь тоже заключила сделку, не так ли?

— Мне нужна была уверенность в завтрашнем дне. Для себя, для дочерей. Я считаю, что в жизни мы часто заключаем сделки. Я надеялась, что заключенная мною сделка освободит моих дочерей от этого. Я так хотела, чтобы у тебя была хорошая жизнь… любовь. И конечно, у Кики, если она сама для себя этого захочет. Но я знала, что ты, Анджела, нуждаешься в настоящей любви…

— Пожалуйста, побудь еще, мама. Зачем тебе идти в гостиницу? Пожалуйста, останься со мной…

— Я не могу остаться здесь, Анджела, и видеть тебя рядом с этим человеком.

— Пожалуйста, мама… хоть немножко. Я даже не показала тебе квартиру. Она так красиво отделана, — умоляла она. — И то, что я купила в салонах… мою шиншилловую шубу… — Анджела всхлипнула. — Пожалуйста, мама, останься еще немножко… поцелуй меня… пожелай мне счастья… Мама, мне так страшно…

4

— Я надеялась застать маму, — недовольно сказала Кики. — Она могла бы меня дождаться. Я же сказала ей, что постараюсь приехать как можно скорее.

— Для нее было слишком мучительно оставаться со мной. И она хотела быстрее вернуться к Эдварду.

— Ну конечно, я могу понять, что она не могла видеть тебя вместе с Зевом.

— Пожалуйста, Кики, не начинай.

— А что ты хотела, чтобы я сказала? Поздравляю самую большую дуреху из всех, что произвел на свет двадцатый век? Тебе повезло! Ты пережила свой нервный срыв и своего Дика Пауэра. Ты вышла в дамки, и впереди открывался светлый путь. И вот ты идешь и совершаешь такую глупость — нет, не глупость — такое преступление. Если бы они только что не выпустили тебя из этой психушки, я бы посоветовала тебе проверить свою головку. Выйти замуж с такой неприличной поспешностью — дорогуша моя, еще тело не успело остыть. Мне-то самой наплевать, но я думала, что ты заботишься о соблюдении приличий.

— Зев торопился.

— Держу пари, что так! Чтобы ты не успела подумать и сообразить, какую непоправимую ошибку совершаешь!

— Почему ты думаешь, что я сделала ошибку? В конце концов, я сейчас богатая женщина, — произнесла Анджела с самоиронией. — Разве не Кики Девлин говорила мне: «Коль, подруга, ты богата…»

— Да, конечно, я говорила это. Но к этому я могла бы добавить еще одно слово, которое тебе вряд ли понравится.

Сначала Анджела не поняла, но, когда до нее дошло, что та имела в виду, она пришла в бешенство.

— Какое ты имеешь право? И это говоришь мне ты? А ведь я сделала это и для тебя, Кики Девлин Роса! — выкрикнула она, ослепленная яростью.

— Что ты имеешь в виду — для меня?

— Он сказал, что если я выйду за него, он отпустит Вика! Он освободит Вика от обязательств! Ты все время твердила, что Зев Мизрахи разрушает твой брак тем, что не дает вам быть вместе. Я хотела, чтобы ты была счастлива.

— Ой, Анджела, какая же ты глупая: разве ты не знала, что уже слишком поздно спасать мой брак? Он разбился на много осколков. И их уже вместе не собрать. Сейчас я пытаюсь сохранить осколки, только осколки. Бедняжка Анджела, если ты вышла за Зева Мизрахи, чтобы спасти меня, то ты вышла за него зря!

Анджела посмотрела на нее невидящим взглядом.

— Нет, не зря. Сожалею, что опоздала спасти твой брак, но ты была только частью сделки… Зев предложил мне выйти за него замуж через несколько дней после похорон. Он рассказал мне, что он для меня сделал, как… — Она не могла заставить себя произнести нужные слова. — И как мама благословила его за это.

Кики попыталась что-то сказать, но Анджела продолжала:

— Мама дала обещание, что я буду принадлежать ему, когда все… будет кончено — когда дело будет сделано. Он заявил, что Мари замешана в этом и что он сделает так, что ее выдадут суду, а он сам останется вне всяких подозрений. Я поверила ему. Мама говорит, что он не смог бы ничего сделать, но я ему верю. Я знаю, как действуют подобные ему люди. И он сказал, что в тот день, когда я стану его невестой, он отошлет Вика домой, к тебе. Это правда? Вик от него освободился?

— Да, хочешь — верь, хочешь — нет, — с горечью произнесла Кики.

— Но это еще не все… еще отец. Он мне сказал, что отец на Ривьере, что он пьяница, наркоман, что он продает свое тело мужчинам за несколько долларов. Он пригрозил, что сделает достоянием прессы всю эту… грязь. Я не могла позволить ему сделать это. Ради себя, ради тебя, ради мамы и ради моих сыновей и твоих дочерей. Даже ради самого отца. Я не могла допустить, чтобы он унизил его.

Кики закрыла лицо руками.

— Анджела, это тоже неправда! С отцом все в порядке.

На лице Анджелы снова появилось злое выражение.

— Что ты говоришь? Сначала мать убеждает меня, что Зев никогда не смог бы впутать ее в это дело. Потом ты сообщаешь, что слишком поздно спасать твой брак. А теперь ты заявляешь, что с отцом все в порядке и я зря продала себя? Я знаю, в отношении отца — это правда.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что отец Дика сказал мне то же самое. Он тоже пригрозил рассказать о папе, когда я захотела развестись с Диком. Это должно быть правдой. Зев и Лайем Пауэр говорили о нем абсолютно одинаково!

Кики подошла к своему чемодану и вытащила из него журнал «Люди в новостях».

— Вот. Я привезла показать это, потому что думала — тебе будет приятно. Шутка! — Перелистав страницы, она нашла ту, на которой была фотография их отца. — Сама посмотри.

Анджела почти вырвала журнал из рук Кики. Она внимательно изучила фотографию и дважды прочла текст.

— Мы можем сейчас поехать повидаться с ним, если тебе это поможет, Анджела, — тихо произнесла Кики. — Если он в Париже и…

Анджела посмотрела на Кики горящими глазами.

— Поехать повидаться с ним? — выкрикнула она. — Если я его увижу, то убью его.

Кики была поражена.

— Я думала, ты будешь рада, что у него все в порядке. Мне самой на него наплевать. Но я не понимаю, почему…

— Я ненавижу его! О Господи, помоги мне, так его ненавижу! Все эти годы я любила его и прощала ему то, что он не видится с нами, не делает усилий связаться. Я предполагала — он слишком любит нас, чтобы позволить нам увидеть, что он уже не красив, что дела его уже не столь успешны. А когда Лайем Пауэр рассказал мне о нем всю эту грязь, я от всей души пожалела его. Я простила его за то, что он был таким, и пожалела его. От всей души. Но посмотри, что здесь написано: он женился на этой женщине в пятьдесят шестом году. Когда отец Дика грозился разоблачить его, он уже выбрался из того болота, в котором когда-то был. У него были деньги, его лошади участвовали в скачках, он путешествовал — такой красивый и удалой, вероятно, у него были любовные интрижки, он наслаждался жизнью, — и все же не связался с нами! Ему никогда не приходило в голову, что, может быть, он все еще нужен нам, и мы бы обрадовались, узнав, что он жив и здоров и что дела у него идут великолепно!

— Ты хочешь сказать, что могла бы его простить, когда он был повержен на дно, но не сейчас, когда он выкарабкался из этой грязи?

— Разве ты не видишь, что он сделал с нами? Если бы он был хорошим отцом, если бы он поддерживал с нами хоть какую-нибудь связь, я могла бы просто посмеяться над лживыми россказнями отца Дика. Я бы знала, что все, что говорил этот старик, — ложь. Я бы нашла в себе смелость противостоять его угрозам. Возможно, у меня никогда бы не было нервного срыва. Маме не пришлось бы обращаться за помощью к Зеву. Сейчас я была бы свободной — свободной…

На этот раз Кики не нашлась что сказать.

— А ты, — продолжала Анджела, — ты могла бы найти счастье с Брэдом, если бы только не гонялась за кем-то, напоминающим тебе о…

— Замолчи! Я не хочу слушать это фрейдистское дерьмо. Я не перекладываю на отца свои ошибки. Он достаточно совершил и своих. Я сама буду отвечать за собственные ошибки, и я не хочу, чтобы мои дочери обвиняли меня в своих ошибках.

— Но они будут — обязательно! И будут правы! Ты отвечаешь за то, какими они вырастут. А все началось с него! — Прижав ладонь с вытянутыми пальцами к журнальной странице, она вырвала и скомкала ее — все одним движением. — Никогда не упоминай мне его имени. Если бы мир внезапно сошел с ума и назвал его Богом, я бы и тогда не захотела слышать его имя!

Кики села на диван рядом с Анджелой, обняла ее и прижала к своей груди. Так они сидели, не произнося ни слова. Наконец, Кики предложила:

— Пойдем пообедаем и попробуем поднять настроение. Это все, что мы сейчас можем сделать.

— Да, это все, что мы сейчас можем сделать.

Они пошли обедать в «Ритц», и метрдотель тут же посадил их, увидев, что это те самые прелестные и знаменитые сестры-американки — новая миссис Мизрахи и мировая кинозвезда Кики Девлин. Их приход вызвал в ресторане всеобщее оживление. Даже здесь — среди богатых и именитых, прекрасных и элегантных — женщины из семьи Девлин заставляли обращать на себя внимание.

— Платить придется тебе, Кики. У меня денег нет.

— Неплохо. А я-то думала, что сестра-богачка у нас теперь ты. Где же все эти миллионы Мизрахи?

— Я только подписываю счета на покупки. До сих пор у меня не было и доллара наличными. Я даже не знаю, носит ли при себе наличные Зев. Но если у тебя тоже нет денег, то я могу записать наш обед на счет Зева.

— Не беспокойся. Я испытываю особое наслаждение оттого, что угощаю миллиардершу, но все-таки надеюсь, что ты не собираешься превратиться в одну из этих богатых старых скряг.

— В скрягу — может быть, в старую — никогда!

Они рассмеялись, отчаянно пытаясь развеселиться. Официант, разносящий напитки, принес бутылку вина и показал этикетку Анджеле, которая рассеянно кивнула. Он откупорил бутылку и налил в ее бокал немного вина. Она попробовала и опять кивнула. Наполнив оба их бокала, он отошел.

— После этого маленького представления я действительно позволю тебе записать обед на счет Зева. Не вижу, почему я должна платить за подобное сумасбродство, — сказала Кики, большими глотками осушая бокал. — Скажи, Анджела, вы с Зевом заключили брачный контракт?

— Ты имеешь в виду, сколько денег я получу, если мы разведемся или…

Кики кивнула.

— Нет.

— Глупышка! Это самое меньшее, чего тебе следовало потребовать.

— Уверяю тебя, Кики, в данной ситуации это было самое последнее, о чем я думала. Ты считаешь, я могла торговаться из-за денег, когда вся моя жизнь превратилась в сплошной кошмар? — Она заговорила во весь голос.

К их столику подошел официант, и они замолчали, ожидая, когда он закончит сервировать салаты. После того как он ушел, Кики спросила;

— Ну и как оно?

— Ты имеешь в виду замужество?

— А ты что, думала, я имею в виду закуски?

— Ну, за несколько дней в Париже я купила пять шуб, кучу платьев, и Зев подарил мне изумительное ожерелье из бриллиантов с изумрудами. Ты это имеешь в виду?

— Я говорю серьезно, а ты издеваешься. За что ты ополчилась на меня?

Анджела осушила третий бокал.

— Я не могу не думать о том, что, если бы ты не познакомила меня с Зевом Мизрахи, я бы не попала в эту переделку, не была бы связана с человеком, которого ненавижу, и Дик был бы жив.

— Но ты и Дика ненавидела, не правда ли?

Официант принес еще одну бутылку вина и начал показывать этикетку, чтобы опять повторить весь ритуал разливания.

— Просто налейте, и все, — скомандовала Кики, что он и сделал, а затем удалился.

— Ты и Дика ненавидела, да? — повторила она.

— Кики! — простонала Анджела. — Я не хотела его смерти! Кто, ты думаешь, я такая? И ты что, действительно думаешь, что мне сейчас лучше?

— Ах, Анджела, если бы я только знала, к чему все это приведет, я бы никогда не сделала этого, поверь мне. Ты мне веришь, да? Кроме того, лапа этого чудовища оставила на моей жизни след больший, чем царапины. Господи, как я жалею, что мы с тобой о ним однажды встретились.

Наступила мрачная тишина, они ничего не ели, а только продолжали пить вино.

— А как секс? — спросила, наконец, Кики.

По лицу Анджелы разлился розовый румянец.

— Пожалуйста… — запротестовала она.

— «Пожалуйста», — поддразнила ее Кики. — Мы говорили о сексе миллион раз. Почему ты сейчас разговариваешь со мной как невинная девочка?

— Потому что я не хочу говорить об этом.

— Почему?

— Потому что я не могу! Это слишком ужасно. Особенно первая ночь.

— Бедняжка Анджела. Что он делал?

— А как ты думаешь? — с возмущением спросила Анжела. — Это настоящее животное.

— Что он делал?

— Он заставлял меня делать то, что я никогда даже… — Она посмотрела на свою несъеденную пищу. — Еще и еще… и так далее…

— Он что, все время…

Анджела оглянулась посмотреть, не слышал ли кто-нибудь Кики.

— Да, — прошептала она. — Как я и сказала. Еще, и еще, и еще.

— Тогда это какие-то препараты или наркотики, — со знающим видом заявила Кики.

— Он действительно принимал кокаин. Он и меня заставил его вдыхать. Кики, он даже его посыпал на… — Наклонив голову ближе к уху сестры, она зашептала.

Кики закивала головой.

— Ты?

— Да, — ответила Анджела, помрачнев. — На следующую ночь он надломил у меня под носом несколько ампул. Я попыталась отказаться, но он и слушать не стал. Я почувствовала себя так, как будто у меня внутри все взрывается, там, внизу. Я испытала… — Она опять наклонилась к уху Кики.

Кики мрачно кивала.

— И все-таки, чтобы мужик его возраста был в такой готовности, наверняка потребовалось нечто большее. Держу пари, что он колется, — задумчиво произнесла она.

— Ты говоришь о тех уколах, что…

— Я знаю массу людей, которые прибегают к ним. Как в той истории, что я тебе рассказывала о его бывшей подружке Лизе и ее муже. Помнишь? Вот это скорость. Если бы он не кололся, он бы так быстро не мог опять и опять…

— Он мне сказал, что ему только пятьдесят девять.

— Конечно. Столько же и бабушке Моисея. Это единственное утешение. Пятьдесят девять или шестьдесят девять, при таком напряжении он долго не протянет, не успеешь опомниться, как опять будешь вдовой.

Они возвратились в квартиру, и Анджела вытащила купленные ею вещи.

— Скоро тебе для всех этих тряпок потребуются отдельные комнаты.

— Зев в доме в Веве сейчас оборудует комнату в два раза больше этой, специально для моего гардероба. На всех стенах будут полки для сумок, обуви, кофт и всего прочего. А остальная часть комнаты будет заполнена вращающимися вешалками для платьев, пальто и шуб.

— Как замечательно! Анджела, а ты уверена, что все это дерьмо о маме, обо мне и отце действительно именно та причина, почему ты вышла за Зева? Ты уверена, что мы не были просто предлогом, с помощью которого* ты убедила себя? Может быть, было что-то, в чем ты даже самой себе не можешь признаться — что ты вышла за него ради всего этого? — Она развела руками.

— Как ты смеешь? После того, что ты мне сделала? Ведь это ты познакомила меня с Зевом! Из-за тебя я попала в эту ситуацию, а у тебя хватает наглости унижать меня, намекать, что я вышла за него из-за денег!

Кики заплакала.

— Я никогда не хотела, чтобы ты вышла за него! Клянусь! Я думала, ты его подурачишь, мы его подурачим. Кто бы мог подумать, что ты станешь вдовой и сразу выйдешь за него? Если бы ты только посоветовалась прежде со мной, ты думаешь, я допустила бы это? Ни за что па свете. Я бы сперва его убила. Разве ты этого не знаешь? — Она взяла пустую бутылку из-под коньяка и помахала ею в воздухе. — Давай еще одну такую!

Анджела позвонила горничной. После того как та принесла новую бутылку и удалилась, Кики сказала:

— Анджела, ты должна уйти от него! Сейчас все выяснилось, и нет причины, которая бы мешала тебе сделать это. Он лгал об отце. В отношении Вика все это уже не имеет значения. И ты должна понять, что вся эта чушь о причастности мамы к смерти Дика — блеф чистейшей воды. К тому же, кто знает, возможно, и сам Зев не имел никакого отношения к смерти Дика, — может быть, он просто приписал себе этот поворот событий. Держу пари, что так. Анджела, оставь его!

Анджела кисло улыбнулась.

— Ты всегда мне говорила, что я наивная глупышка, но теперь глупышка — это ты. Разве ты не понимаешь, что Зев способен на все что угодно? Возможно, Дика убрал и не он, но я верю, что это мог быть он. Я верю, он способен уничтожить любого, кого только захочет. Сейчас уже не имеет значения, почему я вышла за него, были ли эти причины весомыми или нет. Я боюсь будущего — того, что он может сделать, если я уйду от него, И я еще боялась Лайема Пауэра! Его угроз! Каким мелким все это кажется сейчас по сравнению с тем, что может сделать Зев Мизрахи! Я напрасно слушала Дика и его отца. По сравнению с Зевом они были просто сосунками. Они пугали, а я им верила. Но Зев Мизрахи! Уж он не блефует… Но хоть я и не могу уйти от него, я тебе заявляю, что буду терпеть его. До тех пор, пока ему не надоем. Я выдержу — и с ума не сойду! Буду бороться! Найду выход!

Подбежав к Анджеле, Кики горячо ее обняла.

— Я тебе помогу, обязательно. Клянусь! Ты держись! Мы найдем выход… так или иначе.

— Мы собираемся поужинать в «Тур д'Аржане». Когда я упомянула, что ты здесь, Зев сказал, что закажет столик и пригласит для тебя какого-то адвоката, его зовут Поль… фамилию не помню.

Кики была немного пьяна.

— Я сказала тебе, что не могу остаться, Анджела, разве не так. Анджела? Я сказала, что мой бедненький брак разбился на ма-а-аленькие кусочки. Разве мне не нужно ехать домой и пытаться их склеить? Мне нужно ехать домой, ведь правда же? К моей малышке?

— Ты поедешь, Кики. Завтра. Ты можешь до завтра подождать. А вечером мы развлечемся. Пожалуйста, Кики. «Тур д'Аржан» — лучший ресторан во всем Париже. Из зала на верхнем этаже видна Сена и Нотр-Дам.

— Ах, Анджела, кому это интересно.

— Кики, ты сказала, что будешь поддерживать меня! Я всего-навсего прошу тебя провести со мной один вечер.

Кики вздохнула.

— Хорошо. Один вечер. Если бы только я смогла раздобыть мышьяка, я бы всыпала ему в суп. Если бы только я знала здесь какого-нибудь фармацевта! — Потом она хихикнула. — Разве не было бы забавно, если бы ему могли подсунуть шпанскую мушку?

К ужину, атмосфера которого оказалась весьма сдержанной, Кики протрезвела, но выглядела мрачной. Приглашенный Зевом адвокат почти все время молчал, как будто пришел для того, чтобы мысленно записывать происходящее. Анджела сидела с опущенными глазами, не в силах смотреть в глаза окружающим ее людям. Только Зев чувствовал себя непринужденно, был любезен, словоохотлив. Когда Кики с некоторым вызовом сказала что-то о том, что Анджела приедет навестить ее, Зев ответил:

— Анджела будет слишком занята для того, чтобы делать визиты.

— Занята чем? — спросила Кики.

— Съемками в фильмах, конечно же. Она будет ездить по всему свету.

Кики вытаращила на него глаза, так же как и Анджела, которую тоже удивили слова Зева.

— Анджела дю Бомон будет великой кинозвездой. Более великой, чем Лорен. Что может Понти, могу и я, — только в десять раз лучше. Она будет более великой, чем Гарбо. К тому же ее первой картиной будет «Анна Каренина». После этого мы посмотрим, возможно сделаем «Мадам Бовари». Она сыграет все самые значительные женские роли. У нее будет собственная компания «Анджела продакшнс». Как ты смотришь на это в качестве свадебного подарка, дорогая?

Анджела покачала головой.

— Не знаю, что и сказать, — наконец, произнесла она, думая о своих сыновьях.

Зев повернулся к Кики:

— А ты что скажешь, дорогая Кики?

Кики скупо улыбнулась, глядя на Анджелу.

— Я бы сказала, что моя сестра сделала блестящую партию.

Перед Анджелой стоял голый Зев. Ей было неприятно смотреть на это безволосое тело с огромной лысой головой, с нелепо увеличенным фаллосом, она с трудом сдерживалась, чтобы не выказать свое глубокое отвращение. Он ущипнул сосок ее правой груди, и она задохнулась от боли.

— Ты не поблагодарила меня должным образом за то великое будущее, которое я для тебя создаю.

— Как я смогу видеться со своими сыновьями, если буду сниматься в фильмах, разъезжая по всему свету? Мне необходимо видеть моих мальчиков.

— Ты будешь с ними видеться в промежутках между фильмами. Разве встал бы я между тобой и твоими детьми? — Он засмеялся, нежно, но настойчиво прижимая к себе ее лицо.

Она отодвинулась от него на другую сторону огромной кровати.

— Зачем я тебе нужна? Не могу поверить, что только для того, чтобы сделать из меня великую звезду. Зачем ты заставил меня выйти за тебя?

Он вновь рассмеялся, опять потянувшись к ней.

— Разве ты не слышала о замечательном наваждении? Почему Цезарь хотел Клеопатру? Почему Эдуард отказался от трона? Наваждение, дорогая, наваждение.

«Наваждение? То, что Кики однажды сказала о Нике Домингезе — что я была его наваждением». Ее глаза наполнились слезами. «Ник Домингез — такой добрый человек. Что он думает о ней теперь? Возможно, то же самое, что и ее сестра Кики».

— По ком ты плачешь? — спросил Мизрахи, разжимая ей рот так, чтобы она могла взять его. — По мне, мой ангел? Ах, ах, да… по мне и моем замечательном наваждении… да… да, ах… да!

5

— Ой, Кики, Кики, как я рада видеть тебя, — Анджела почти с отчаянием обняла ее. — Кажется, прошла целая вечность. Сколько времени ты проведешь со мной в Лондоне?

— Не знаю точно. Посмотрим. Пару дней, может быть. Как долго будет отсутствовать Зев?

— Подожди секунду. — Анджела закрыла двустворчатые дубовые двери. — Знаю, что похожа на параноика, но уверена, что слуги подслушивают. В Веве они это делают. Зева не будет четыре дня. Во всяком случае, так он мне сказал. Я ему просто благодарна, что он не заставлял меня с ним ехать.

Кики села на софу и огляделась.

— Я не так себе здесь все представляла. Думала, увижу что-то типа артдекор. Не ожидала, что на Мейфер будет стиль английской сельской усадьбы.

— Почему нет?

— Не знаю почему. Просто я ожидала увидеть более городской стиль.

— Ну, это стиль английских замков. Полагаю, его систематизировала леди Сибил Коулфакс. Этот эксминтерский ковер был первоначально сделан для…

— Хорошо, хорошо. Зачем нам, черт возьми, обсуждать в деталях оформление интерьера?

— А почему нет, Кики? Почему мы хотя бы иногда не можем поговорить о простых и нормальных вещах, как другие люди?

— Ну, во-первых, мне наплевать на твою квартиру и на то, как она оформлена. А тебе?

— Тоже. Не могу сказать, что меня это волнует.

— Поэтому давай сменим тему. Как тебе нравится Лондон?

— Нравится, не нравится. — Анджела пожала плечами, — я никогда раньше не осознавала этого, но если это не твоя страна, то все они похожи одна на другую. И я никогда не буду чувствовать себя в Европе, как дома.

— Дом — это то место, где можно не пользоваться спиралькой, сестричка, — тихо сказала Кики, но было очевидно, что ей это неинтересно. — Ну, и как оно — быть представленной при дворе?

Анджела пожала плечами.

— Скука. Ее величество спросила меня: «И как вам нравится Лондон?» А я ответила: «О, очень». На что она сказала: «Очень рада слышать!»

— То есть на тебя королева не произвела впечатления?

— Меня не волнует встреча с ней. Единственно, чего я хочу, — это увидеть моих сыновей. Только подумай, Кики, я уже пять месяцев их не видела. После того как мы все закончили в Финляндии, я надеялась, мы поедем в Штаты. Но Зев сказал, что нужно переснять несколько сцен в Югославии. Ах, зачем мне все это? Ты знаешь эту историю. Канны… Рио… а теперь Лондон. Мама, слава Богу, постоянно навещает мальчиков, но отказывается приехать ко мне. Она заявила, что не сможет вынести этого.

— Ты слишком много жалуешься. Правда, не стоит. Это даже неприлично.

Анджела с трудом поверила собственным ушам — это после всех тех лет, когда Кики постоянно изливала перед ней свои жалобы.

— Я слышала, весь Голливуд обезумел от восторга, увидев твою «Анну», — проговорила Кики с легкой издевкой в голосе.

«Ах, вот оно что, — подумала Анджела. — Кики трудно смириться с моим успехом в «Анне».

— Для меня это не имеет никакого значения, Кики. Я никогда особенно не жаждала сниматься. Мне нравилось играть на сцене, но даже это было для меня просто забавой. Для меня сейчас важно только одно — это мальчики. И возможность поехать домой. Ах, Кики, — взмолилась она, — разве ты не видишь, что это для меня не главное? Я просто несчастна. Разве может что-то иметь значение, если я вынуждена жить с Зевом, каждую ночь терпеть его ласки? Разве можно быть счастливой, не имея свободы? Без этого ничто не имеет значения. Ничто! Ни что ты звезда, ни одежда, ни драгоценности. А теперь Зев заявляет, что он купит мне дом здесь, в Англии, в сельской местности. Поместье в Линкольншире, чтобы мы могли держать лошадей. Кому это нужно? Я проведу там несколько дней, а что потом? Я не смогу быть там достаточно долго, чтобы мальчики могли пожить со мной. Прежде чем мне удастся привезти их туда, я опять уеду. В следующем месяце я начинаю сниматься в новой картине.

— Вот что. В какой?

— «Камилла».

— А кто Арманд?

— Ты ничего не слышала, что я тебе говорила, да? Кики, я погибаю! Я умираю! А ты спрашиваешь, кто в роли Арманда…

— Ах, сестренка, я просто пытаюсь отвлечь тебя! У меня сердце истекает кровью! Я готова убить его, правда! — Она горячо обняла Анджелу и задумалась. — А где вы будете снимать «Камиллу»?

— А что?

— Так, ничего. Кто знает, может быть, я чем-то смогу помочь. Мне нужно знать, как с тобой связаться.

— Пока я не знаю точно. Думаю, часть сцен будет сниматься в Швейцарии. Тогда мы будем жить в доме в Веве. Если будет так, то ты приедешь к нам погостить? Пожалуйста! Сможешь ведь, правда? А у тебя есть какие-то рабочие планы?

Кики уныло усмехнулась.

— Та мелочевка, в которой я в последнее время снимаюсь, обычно делается дня за три, поэтому поездка не будет проблемой. Но Зев очень ясно дал мне понять, что в его доме мне рады не будут. Что будем делать, если он прикажет мне убираться?

— Не будем слушать его. Ты должна приехать, Кики. Я так одинока. И знаешь, что еще? Куда бы я ни поехала без Зева, он каждый раз нанимает кого-то шпионить за мной. Меня постоянно кто-то сопровождает. Со мной всегда его люди. Я себя чувствую не звездой, а заключенной.

— Похоже, что ситуация действительно становится все хуже и хуже. А мы-то думали, как ужасен Лайем Пауэр. Послушай, а выпить здесь найдется, или Зев, уезжая, запирает всю выпивку?

Анджела сквозь слезы улыбнулась.

— Спиртное вон там. Приготовь нам побольше мартини, Кики. Он у тебя получается лучше, чем у кого бы то ни было.

— Конечно. У меня действительно много чего получается лучше, чем у других, ведь так? Я даже трахаться умею лучше других. Все так говорят.

Анджела засмеялась, развеселившись.

— Он, Кики, как хорошо, что ты здесь. Но я все говорю о своих бедах и даже не спросила, как обстоят дела у вас с Виком. И как Никки?

— Она с каждым днем становится все смышленей. Простой гений. Счастье, что так, потому что выглядит она, как дочь Кинг-Конга.

Анджела запротестовала, а Кики улыбнулась.

— Я шучу. Она не совсем уж дурнушка. Не такая красотка, как Рори, но и не страшила. Но при всем том, что Рори хороша собой, она тоже не глупышка. Разве ты тогда, увидев ее у мамы, не поняла, что она очень умненькая?

— Да. Очень-очень умненькая. И у нее к тому же хорошие манеры. Она действительно очень хорошо воспитанная девочка. Ты должна быть такой гордой… — Анджела замерла, осознав свою бестактность. — Ты знаешь, когда ты уехала вместе с Брэдом и Рори, я была уверена, что вы помиритесь.

Кики невесело усмехнулась;

— Я и сама так думала.

— Я всегда спрашивала себя, что могло случиться?

— Мы великолепно провели пять дней. Находиться рядом с Рори было райским блаженством. Но чего-то не хватало. Сначала я думала — дело в Брэде, что он не испытывает ко мне прежних чувств, что он никогда не простит, что я ушла от него к Вику. Но потом я поняла, что, видимо, дело было и во мне. Я не могла полностью отказаться от Вика. И конечно, от Никки. Я все время думала, как здорово было с Виком заниматься сексом я что сам вид его возбуждал меня; по сравнению с ним Брэд какой-то пресный.

— А сейчас?

Кики вручила ей мартини.

— Похоже, что у нас ничего не получится. И это еще мягко сказано. Итак, что еще у тебя нового? Что еще из своих приобретений ты можешь мне показать? Новые шубы? Ты уже все скупила в ювелирных магазинах Швейцарии, Лондона и в других местах?

— Нет, мне не разрешается покупать себе драгоценности.

— Значит, Зев в довершение к остальным своим качествам становится также и прижимистым?

— Нет, я могу тратить сколько угодно денег на одежду, меха, мебель, слуг, на все, кроме драгоценностей и живописи. Он говорит, что хочет сам дарить мне драгоценности. Ну, это я могу понять. Однако что касается живописи — это настоящая загадка. Он настаивает на том, чтобы лично покупать картины. Если мне понравится картина, даже если это просто декоративная безделица, я должна сказать ему, и он купит ее сам. Это действительно для меня загадка, потому что я знаю — здесь дело не в деньгах.

— Такой умной девочке стыдно не понимать очевидных вещей. А то, что он делает, вполне очевидно. И дело тут как раз в деньгах. Ты можешь закупать сколько угодно одежды и мехов, нанимать хоть десяток парикмахерш на полный рабочий день или что-то в этом духе. А сколько все это будет стоить в конце года? — Кики сложила колечком большой и указательный пальцы. — Платье за пять тысяч долларов — после того как ты его раз надела, стоит пять центов. Независимо от того, сколько ты потратила, в смысле обладания реальными средствами ты на нулях. Однако драгоценности, живопись, антиквариат — это вложение капитала. Они являются имуществом, поддающимся оценке. Если Зев покупает все это на свое имя и оформляет страховку тоже на свое имя, то они являются подарками тебе только по названию. По закону владеет ими он. Он делает все так, чтобы у тебя ничего не было. Ты теперь даже не получаешь доходов от имущественного фонда Дика. А быть бедным — это значит быть слабым.

В глазах Анджелы зажегся огонь.

— Конечно же! Ты права. У меня никогда не бывает наличных денег.

— Бог мой, неужели у тебя нет денег даже на такси или несколько франков, чтобы дать на чай в туалете?

— Да, несколько франков у меня есть, но в такси я никогда не езжу. Зев утверждает, что пользоваться городским транспортом для меня небезопасно. Полагаю, что в какой-то степени он прав, но мне не разрешается и самой водить машину. У меня есть шофер, который к тому же и мой телохранитель. Между тем Зев ездит сам — себе он шофера брать ни за что не желает. Думаю, истинная причина, почему меня возит шофер, — это чтобы Зев всегда знал, куда я без него езжу.

— Совместная жизнь с Мизрахи выглядит очаровательной. Давай-ка выберемся отсюда, хоть ненадолго. Пошли пообедаем. Хочу подкупить, пока я здесь, парочку шифоновых моделей от Хартнелла.

Анджела наморщила нос.

— Модели Хартнелла носят только престарелые аристократки.

— Хартнелловская модель, возможно, и выглядит по-старушечьи на старушке, дорогуша, но на Кики Девлин прозрачный шифон без лифчика будет неотразим!

Анджела поцеловала ее:

— Я знала — когда ты появишься, все покажется не таким уж плохим!

— В конце концов все наладится. Увидишь. И знаешь, что еще? Мы не поедем в твоей машине с шофером. Когда рядом есть сестра Кики, чтобы заплатить по счету, ты поедешь с шиком — в такси! Ты когда-нибудь слыхала о такой роскоши?

Водитель такси попросил автограф у Анджелы дю Бомон, и та с радостью выполнила его просьбу. Когда они вышли из машины, Кики заплатила ему точно по счетчику.

— Кики, ты ему не дала на чай! — воскликнула Анджела.

— Конечно, нет. Он не попросил моего автографа, а я снимаюсь дольше твоего. Независимо от того, что ты, милочка, думаешь, я все еще знаменитая Кики Девлин.

При входе в ресторан толпа девочек подростков окружила Анджелу с просьбой дать автограф. Они жаждали потрогать ее, выражали свое восхищение, называли Анджелой. Анджела снисходительно ставила подпись, отвечала на вопросы, болтала с девочками.

Кики, оставленная без внимания, пробормотала:

— По-видимому, звездой делает и одна картина.

Пытаясь привлечь внимание девочек к Кики, Анджела воскликнула с энтузиазмом:

— Уверена, что и Кики Девлин захочет дать вам свой автограф, не правда ли, Кики?

Вся группа поклонниц посмотрела на Кики, пытаясь сообразить, кто это. Рыжеволосая девчушка спросила:

— А в какой картине вы снимались?

Другая заметила:

— Я вспомнила. Это вы пару лет назад играли в «Красных песках»?

Метрдотель «Мирабели» вытянулся в струнку:

— Мисс дю Бомон! Как мы рады! — И повел их к лучшему столику.

Кики обиженно дулась:

— Я не голодна.

— Попробуй ри-де-во с соусом «Перигурдин», Кики. Я ела это здесь несколько дней назад, на вкус что-то божественное.

— Нет, спасибо, у меня пропал аппетит.

— Но, Кики, «Мирабель» — один из самых лучших ресторанов в мире.

— Возможно, у них и есть репутация, но что такое в конечном счете репутация? Если на следующей неделе откроется новая забегаловка, ресторан «Мирабель» будет подобен номеру газеты недельной давности, независимо от того, насколько важным и значительным он был прежде. Просто держи это в памяти, когда ведешь себя как большая и важная звезда!

— Кики! Ты несправедлива!

— Ну и что? Мне повесят медаль, если я буду справедливой? Два года назад Кики Девлин была самой справедливой в мире.

— Кики, я говорила тебе — это не имеет никакого значения. Самое важное — это счастье в личной жизни.

— Мало ли что ты говоришь. Я возьму отбивную из молодого барашка. Англичане только это и умеют готовить как следует.

Анджела посмотрела на список вин.

— Что ты думаешь насчет «Ле Шевалье-Монтраше»?

— Звезда у нас ты. Заказывай, и я буду пить все, что закажешь. Ну как, не правда ли, я — сама любезность?

— Да ну тебя, Кики. Ты что, только об этом и собираешься весь день говорить? Шутить о том, что я стала звездой? Ты обещала поговорить о моих проблемах, о том, что я могу сделать в отношении Зева…

— Хорошо. Мы поговорим о твоих проблемах. Как у тебя сейчас обстоят дела с сексом?

— Кики!

— Расскажи мне о своей сексуальной жизни. Это важно!

— Все no-старому. Ужасно. Ну, не совсем по-старому, Это теперь происходит не так часто, как вначале, но по-прежнему отвратительно. Иногда я так отчаиваюсь, что хочу убить себя.

— Не так часто, как раньше?..

— Ну, сначала это было постоянно. Сейчас только четыре или пять раз в неделю.

— Ну, и как оно?

— Господи, Кики! Сжалься!

Кики надула губы.

— Я задаю вопросы, потому что у меня на это есть причины, а не из-за похотливого любопытства. Мне надо оценить ситуацию. Он может это делать? И не один раз? И долго может продолжать?

— Да! Часами! Иногда мне кажется, что единственное, чего я хочу — это перевернуться и умереть!

— Понятно. Значит, он все еще колется, но, поскольку занимается с тобой несколько реже, чем раньше, вероятно, он сокращает число инъекций. Очевидно, не желает слишком истощать себя.

— Я не анализировала. Стараюсь об этом совсем не думать.

Они замолчали, пока официант разливал вино. Как только он повернулся, чтобы отойти, Кики нетерпеливо заметила:

— Говорю тебе, это как раз то самое! Он этого сока жизни вкалывает себе до умопомрачения, так, чтобы играть роль жеребца-производителя. И в этом суть моего плана.

— Плана?

— Ты будешь… — Кики по-театральному понизила голос, затем стала ждать, пока официант им все подаст, потом — пока его помощник не сменит грязную пепельницу на новую. — Бог мой! — пробормотала она, когда еще один официант стал подливать воды в хрустальные бокалы. Она продолжила: — Ты будешь… — Тут она еще раз сделала паузу для усиления эффекта, — затрахивать его до смерти!

Анджела была разочарована.

— Ты и в прошлый раз говорила нечто похожее, и ничего не изменилось. Кроме того, уж если на то пошло, это он затрахивает меня до смерти!

Кики в изумлении поглядела на свою сестру.

— Ты действительно произнесла это слово. Должно быть, в первый раз в жизни! Дело в том, что, хотя он и затрахивает тебя до смерти, ты в состоянии вынести это. Все, что тебе надо сделать, это откинуться на спину и терпеть. В прошлый раз я сказала об этом в шутку. Сейчас я абсолютно серьезна. Зеву, для того чтобы привести себя в состояние готовности и так активничать, очевидно, необходимы эти уколы, точно так же, как и мужу его старинной подружки, Лизы Олмсбург. Она была так ненасытна, что тому приходилось делать инъекции, о которых я говорю, — предполагается, что это витамины, но на самом деле это наркотические стимуляторы, — до тех пор, пока его не прикончил инфаркт. Это ты и должна делать с Зевом. Оттрахать ему все… — в переносном смысле, конечно.

Анджелу не убедили слова Кики.

— Он наверняка знает эту историю с мужем Лизы лучше тебя. Он не заподозрит, что у меня на уме, если я стану говорить, чтобы он делал эти уколы?

— Ты ничего не будешь ему говорить. Ты слишком наивна, чтобы иметь понятие о подобных вещах. Просто ты будешь такой дерзкой и дразнящей, что Зев станет еще большим жеребцом, чем он был до сих пор. Ты будешь носить только самое сексуальное белье. Ты будешь более соблазнительной, станешь горячее отвечать на его ласки и сама будешь в них агрессивной, так, чтобы бросить вызов мужской силе Зева. Ему придется удовлетворить аппетиты своей милой молодой женушки ради удовлетворения собственной гордости, но молодая женушка будет требовать еще и еще. Поняла мою мысль? Это сработает, если ты будешь действовать активно. Ты должна вложить в это все силы и эмоции.

— Не знаю, смогу ли. Господи, как я это вынесу?

— Вынесешь. Только подумай о награде, которую получишь. Ты освободишься! И будешь богата! Что может быть лучше богатства и свободы?

— Поездка домой. Я хочу поехать домой и быть опять с моими сыновьями, быть независимой, хозяйкой собственной судьбы… Вот моя мечта.

— И между прочим, получить «Оскара» за свою следующую картину, мисс Звезда?

— Ой, Кики! Ты несносна! Ты только об одном и думаешь! Ты действительно несносна.