Звезды мудрого Бируни. Повесть

В ЗОЛОТОЙ КЛЕТКЕ МАХМУДА

Газна показалась Якубу даже чрезмерно богатой. Он долго рассматривал устланный мрамором двор главной мечети при дворце султана, восхищаясь красотой камня. Вокруг повсюду копошились рабы. Их было так много, что Абдулла подивился:

- Больше, чем у самого халифа в Багдаде!

- Конечно, больше, - заметил невозмутимо Якуб. - Хусейн говорил мне, что во время одного из походов в северную Индию султан угнал пятьдесят семь тысяч рабов и триста пятьдесят слонов.

Длинной вереницей шли изможденные люди, таская на себе мраморные плиты, бревна и корзины глины для сооружения нового дворца. Худые, изможденные люди едва плелись по пыльной дороге. И оттого, что их было больше, чем других людей - ремесленников, воинов, землепашцев, - становилось даже страшно.

- Их так много, - заметил Якуб, - они могут подняться против своего господина и разнести его дворцы.

- Нет, Якуб. Повсюду есть рабы, и никто их не боится. Аллах отказал им в своем покровительстве.

Абдулла говорил это с такой убежденностью, что Якуб не стал ему возражать. Когда он слышал прежде от Хусейна о несметном числе рабов, он смутно себе представлял это, а вот теперь он удивлен. И почему бы им в самом деле не разнести дворцы правителя?

Привратник у дворца сказал Якубу, на какой улице следует искать дом ученого-хорезмийца. Якуб и Абдулла пошли по маленькой улочке, скрывшейся в тени акаций.

С волнением Якуб переступил порог нового дома. Наконец-то он увидел Абу-Райхана на такой же глиняной суфе, как и в Гургандже, склонившимся над пергаментом. Сердце у него забилось от радостного волнения. Якуб вошел тихо, так, что Абу-Райхан не услышал и, когда до него донеслось знакомое слово «устод», вздрогнул и оглянулся, видимо не питая никакой надежды на то, что здесь вдруг окажется его любимый ученик. Но тут Якуб уже не сдержался, кинулся к устоду и стал сжимать его в своих объятиях. Якубу еще ни разу не пришлось видеть учителя таким взволнованным и радостным. Ал-Бируни просто сиял от счастья. Он всегда работал уединенно, но он знал, что где-то близко есть добрые друзья, которые всегда рады его видеть. В Хорезме их было много и среди знати и среди ремесленников. А вот здесь он был настоящим отшельником. Здесь не было людей, близких ему, которые бы оценили его труды. Якуб стал для него лучом солнца, прорвавшимся сквозь черные тучи.

- Хорошо, что ты здесь, друг мой, - сказал Бируни, подарив Якубу ясную улыбку, какой давно уже не было на его лице. - Я рад тебя видеть, Якуб. Буря, пронесшаяся над нами, принесла много разрушений и несчастий. А ты напомнил мне о добрых днях, проведенных в Хорезме, о добрых друзьях… Могли ли мы думать, что на наших глазах свершится крушение великого Хорезма, а мудрый правитель хорезмшах Мамун бесславно погибнет?.. Кого же ты увидел в Гургандже? Не удалось ли тебе повидать ал-Хасана и дочь его, прекрасную Рейхан?

- Никого не увидел, устод!

- Как прискорбно это! Живы ли они? Смогли укрыться или… А ты не удивился, Якуб, узнав, что я в Газне?

- Я подумал, что ты прав, мой устод, согласившись отправиться ко двору султана Махмуда, завоевателя Индии. Насколько мне известно, твое сердце давно уже предано этой прекрасной и удивительной стране. Я подумал, что нет худа без добра. Может быть, сейчас, устод, осуществится твоя давняя мечта и ты побываешь в Индии. Не для того ли ты изучал санскрит - язык индусов? Я помню, ты отрывал от занятий и от сна многие часы, чтобы постичь язык индусов и прочесть их книги.

- То, что увидит глаз, того не услышит ухо, - ответил с усмешкой Абу-Райхан. - В какой-то мере ты прав, Якуб. Мне приятно, что ты так тонко все понимаешь. Увидеть Индию - давняя моя мечта. Но я бы предпочел побывать в Индии, не будучи на службе у султана Махмуда. Случилось так, что я не смог бежать, как это сделал ибн Сина, и мне пришлось выполнить волю победителя. И вот я здесь, при его дворе. Надо набраться терпения. Оно всегда нужно ученому. Без него не преодолеешь тех преград, которые стоят на твоем пути. Ты прав, Якуб. Мысль о том, что я, быть может, увижу Индию, согревает меня, вселяет надежду на лучшие дни. Ты знаешь, я давно уже стремлюсь вникнуть в мудрость этого древнего народа. Эта мудрость увековечена людьми большого ума и большой души. Я хотел бы лучше узнать вероисповедание индусов и философские размышления брахманов. Эта страна манит своей загадочностью…

Слушая устода, Якуб вспоминал все то, что он знал о далекой Индии. На багдадских базарах он встречал купцов из Кашмира и Пенджаба. Там много говорили об Индии. Рассказывали удивительные истории о гордых и мужественных людях. Ему запомнилась одна из них. Какой-то дервиш рассказывал ее, собрав вокруг себя целую толпу. Он говорил:

«В одном из городов Индии я видел молодого индуса, с которого царь приказал содрать кожу за воровство или за какой-то другой проступок. Юноша при этом пел и разговаривал и не испустил ни единого стона, пока не дошли до его пупа, а когда перерезали пуп, он тут же умер».

Тот же дервиш рассказывал о том, что иные индусы терпят голод по многу дней. Есть отважные, которые проходят через пламя, а иные позволяют себя закопать в землю и умудряются как-то там не дышать и сохранить себе жизнь. Конечно, все это говорит о людях бесстрашных и мужественных.

- Ты скоро поедешь, устод? - спросил Якуб.

- Не знаю. Жизнь так устроена, что человек не принадлежит сам себе. При первой же возможности поеду. На то воля аллаха, а еще больше воля султана Махмуда. Я стремлюсь туда, хотя и знаю, что индусы называют иноверцев «млиг» - «грязный». Мне известно, что они не позволяют сближаться с ними, не любят чужеземцев. С такими трудно общаться. Иные не позволяют даже сидеть рядом. Но, если они посчитают меня даже потомком сатаны, я все равно поеду туда… А теперь к делу, Якуб. Надо подумать, где ты будешь жить. И почему ты не позаботился о старом погонщике верблюдов? Его лицо мне понравилось.

- Это мой добрый друг Абдулла. Он был мне и нянькой и наставником. Он много сделал мне добра.

И снова пошли дни за днями, заполненные трудом. Абу-Райхан с еще большим рвением занялся изучением трудов индийских философов, астрономов и математиков, а Якуб, выполняя его поручения, долгие дни проводил у тигля, где устод делал опыты с драгоценными камнями. В эти дни ал-Бируни сделал запись:

«Все минералы (камни) плавают на поверхности ртути, исключая золото; оно же тонет благодаря большему его (удельному) весу, но не оттого, что оно с нею (ртутью) соединяется и та притягивает его к себе, как думают некоторые. Мы проделали опыты в этом отношении при (разных) условиях, и они ясно показали, что это происходит из-за свойств (удельного) веса».

Как-то во время занятий Якуб рассказал учителю о таинственных свойствах бирюзы, которые стали ему известны из старинной книги. Ал-Бируни нахмурился и сурово заметил, что не придает никакого значения суевериям и предрассудкам, которыми иные люди объясняют свойства драгоценных камней. Он возмущался тем, что люди, не лишенные знаний, награждают камни некоей магической силой. Он вспомнил разговор с одним человеком, который утверждал, что есть камни, обладающие силой привлекать дождевую тучу.

- Хамза Исфаханский, - вспомнил ал-Бируни, - писал о том, что такой камень был в свое время в одной деревне вблизи Исфахана. При приближении градовой тучи жители прикрепляли камень к одной из башен крепостной стены, и туча рассеивалась.

Негодуя по этому поводу, ал-Бируни с усмешкой сообщил, что в какой-то книге по земледелию было написано об отвращении градовых туч при помощи белого петуха. А еще закапывали черепах в куче отбросов.

- Иные делают это из корысти, - заметил учитель.

И он рассказал о том, как корыстные брахманы стараются нажиться на суеверии бедных индусов: внушают им, что градовая туча обошла их поля благодаря стараниям брахманов.

- Такой обман трудно проверить на опыте, - говорил ал-Бируни. - Как отличить истину от лжи? Иной раз бедствие поражает поля, а бывает - минует их, и когда градовая туча проходит мимо, то жители бедной деревни готовы поверить, что этим они обязаны брахману.

- А помнишь тюрка, который принес камень, будто бы вызывающий дождь? - спросил Якуб.

- Как же не помнить? Я сказал ему тогда: «Вызови им дождь в любое время по моему желанию, и я дам тебе денег сколько хочешь да еще прибавлю». Тебя тогда не было, - смеялся ал-Бируни. - Ты не видел, как этот тюрк погружал камень в воду, бросал его в небо и что-то бормотал и кричал при этом. Но камень не вызвал дождя, и ни одна капля не упала с неба.

И, отвечая на вопрос Якуба, как узнать истину, учитель объяснил, что правильное представление об этом можно получить лишь тогда, когда изучишь положение гор, узнаешь, как движутся ветры и тучи.

Якуб весело смеялся вместе с устодом. Пожалуй, сейчас он совсем перестал верить в волшебную силу камней. Он еще раз убедился в том, что реальным являются свойства камней, присущие им в силу их происхождения.

- Однако суеверных людей так много повсюду! Особенно много я видел их в хорезмийских селениях. Помнишь, устод, как я проверял стоянки пастухов, где жгли сигнальные костры?

- Как же не помнить…

Абу-Райхану было приятно вспомнить свою работу мираба… Он делал ее с радостью и уверенностью в том, что она принесет пользу. Он прослыл тогда волшебником среди земледельцев, оттого что всегда правильно предсказывал большую воду! Однако Якуб отлично знал, на чем основаны предсказания ученого. Прежде чем сделать свои предсказания, ученый много дней провел у берегов Джейхуна, изучая нрав реки. Абу-Райхан умел также предсказывать время дождей и этим, должно быть, заслужил всеобщее уважение.

- Мне приятно вспомнить о Хорезме, - признался ученый. - В Гургандже было много хороших людей. Занятия и наблюдения за звездами позволили мне кое-что узнать, и это принесло мне радость.

- А знаешь, учитель, когда я побывал тогда в селениях хорезмийцев, я вспомнил твою книгу о летосчислении древних народов. Я встретил много хорезмийцев, которые почитают обряды и праздники, какие были у них до ислама. Ты писал, учитель, про месяц чири. Пятый день этого месяца называется «аджгар», что означает «дрова» и «пылание». При мне праздновали этот день и грелись у огня, как сотни лет назад, до ислама. И мне говорили, что, отсчитав семьдесят дней с того дня, начнут сеять осеннюю пшеницу. Я помню одно селение, где праздновали пятнадцатый день месяца и выставляли горячие кушанья за дверь, чтобы отразить бедствия, приносимые злыми духами.

- Бедные люди! - сокрушался ученый. - Суеверия сопутствуют им повсюду. Иным это помогает - они верят в добрую силу, а иные выдумывают глупости. Ведь говорят же, что достаточно раскрошить чеснок в горах Табаристана, и вслед за этим немедленно пойдет дождь. Но в земле Египта дождь не пойдет ни при помощи чеснока, ни с помощью других средств. Только диву даешься, как падки люди на выдумки и как верят в самые нелепые суеверия! Представь себе, мне говорят, что все существующие сейчас алмазы - это те, которые в давние времена извлек Зуль Карнайн.[48] Он добыл их в Таинственной долине, а там были змеи, от взгляда которых люди умирали. И говорят, будто он велел доставить зеркало. Принесший спрятался и показал зеркало змее. Когда она увидела себя, тут же на месте и подохла. Но как поверить в это, - смеялся Абу-Райхан, - ведь до этого одна змея видела другую и не подыхала!.. А само тело должно превзойти своим смертоносным влиянием его отражение в зеркале. Если же то, что они говорят, специально относится к людям, то почему же она должна сама умереть, увидев себя в зеркале. И, наконец, если люди узнали то, что понял Зуль Карнайн, то что мешает повторению сделанного им?

Этот разговор с учителем надолго запомнился Якубу. В Гургандже он не раз был свидетелем споров и бесед учителя с другими учеными, с мудрыми улемами. Никто из них никогда не высказывал таких смелых суждений, разве только уважаемый ибн Сина. Да и вряд ли эти ученые понимали ал-Бируни, думал Якуб. Заносчивость мешала им. Якуб вспомнил мудрую поговорку:

«Откуда взять туману голос тучи, а ворону - взлет орла!»

В Газне Якуб стал ближе к своему устоду. Он был одним из немногих, с кем ученый говорил искренне. Никогда прежде Якуб не слышал столь откровенных рассуждений о великих мира сего. Якуб видел, как трудно было благородному устоду бывать во дворце султана Махмуда. Он не верил ни единому слову султана и с трудом скрывал свое презрение к нему. Как-то, вернувшись из дворца после встречи с правителем Газны, учитель одной фразой выдал свое настроение. Он сказал: «Всякая скорбь до ее ухода, а всякий великий - лишь до падения».

Значит, он не верит в долговечность этого правителя? Да и как верить? Сколько раз ал-Бируни был свидетелем крушения трона! Он своими глазами видел, как рушилось могущество, воздвигнутое, казалось бы, на века. Но все же этот «высокий» будет долго возвышаться, хотя и не любят его приближенные. Всем видно, что он внушает лишь страх.

«Но что я знаю о нем?» - думал Якуб. Здесь нет веселого, болтливого, всезнающего Хусейна из дивана переписки. От него всегда можно было узнать о том, что происходит при дворе. Как сложилась его судьба?.. А как печально, что ничего не известно про ал-Хасана и его дочь Рейхан… Бедный устод молчит, ничего не говорит о ней. То ли потому, что пребывает в скорби о погибших? А может быть, получил от них письмо и, узнав о том, что они живы, успокоился? Так и не пришлось ему узнать о нежных чувствах красавицы Рейхан. Если бы он знал, что каждое его слово принималось девушкой как дар, он бы не был спокоен. Сейчас уже не скажешь ему об этом. Может быть, прежде и следовало раскрыть тайну, которую доверила ему девушка. А сейчас это бесполезно. Хотелось бы только знать, что она жива и что жив ее благородный отец.

А устоду он ничего не скажет. Пусть лучше пребывает в неведении.

Прошло полгода, с тех пор как Якуб прибыл в Газну и снова стал верным помощником своего устода. Как и прежде, в Хорезме, Абу-Райхан был скуп на слова и почти никогда не посвящал Якуба в свои дела, связанные с придворной жизнью. Почти все это время Якуб с увлечением выполнял всякую работу, которую поручал ему ученый, и, как прежде, время от времени посылал отцу подробные письма о своей жизни в чужой стране.

Когда Якуб бывал свободен, он нередко прогуливался по красивой площади, где высились дворцы, воздвигнутые рабами султана Махмуда.

Как-то раз Якуб встретил вблизи дворца человека, который показался ему удивительно знакомым, но он никак не мог вспомнить, где его видел. Облик этого молодого человека в одежде богатого чиновника кого-то напоминал, но шрам, пересекший лоб, говорил о том, что такого человека он не знает. У него не было знакомого с такой отметиной.

Якуб сделал несколько шагов, мучительно думая о том, где же он видел этого человека, и вдруг услышал, как тот его окликнул.

Это был голос Хусейна! Якуб вздрогнул, остановился, но побоялся оглянуться. Это не мог быть Хусейн: у Хусейна не было шрама! Но почему ему показался таким знакомым голос? Якуб оглянулся, и молодой человек с отметиной на лбу, с голосом и глазами Хусейна бросился обнимать Якуба.

- Как я рад, Хусейн! Я верил, что увижу тебя.

- Воистину бывают чудеса! Перед тобой живой Хусейн. Только шрам на лбу напомнит тебе о яме смертников. Я здесь всего несколько дней, - говорил Хусейн, - и все время ищу тебя. Я знал, что ты должен быть в Газне. Мне помогло богатство моего отца. Пойдем, друг, - предложил Хусейн. - Я думаю, ты не прочь узнать о том, как живут грешники в аду. Я был в аду и точно знаю о нем.

- Пойдем ко мне, мой друг Хусейн, - предложил Якуб. - Ты и представить себе не можешь, как радостна мне эта встреча! Я много думал о тебе. Твое горе стало моим горем. Поистине ты был в аду. Я увидел это, когда подошел к яме и услышал вопли несчастных.

- Какое счастье, что ты смог мне помочь, Якуб! В тот день, когда ты бросил мне мешок с едой, я был так голоден, что, казалось, мог бы съесть крысу или собаку. Меня бросили в яму, когда родители мои были в отъезде. Они поехали в гости к деду. Им и в голову не могло прийти, что за несколько дней произойдет такое несчастье. Когда меня бросили в эту страшную зловонную яму, откуда мало кто выходит живым, жизнь моя зависела от случайности: бросит ли прохожий огрызок лепешки и смогу ли я его поймать. Я признаюсь тебе, Якуб, мужество покинуло меня. Я понял, что настал мой смертный час, а спасти меня может только чудо. В первые два дня я почти ничего не ел. Я не сразу наловчился, я не мог поймать то, что бросали в яму прохожие. Потом со мной поделился один старый человек. И только спустя много дней, когда голод мучил меня нещадно и я со слезами обратился к милости всемогущего, вдруг ухо мое уловило: «Хусейн…» Ты звал меня. Я протянул руки, и тяжелый мешок с едой, как дар богов, оказался у меня в руках. Если бы ты видел, как набросились на меня несчастные, которые разделяли мою участь! Я поделился с ними и заслужил их благословение. Насытившись, я с благодарностью думал о тебе, Якуб. Потом я ждал спасения. Я знал, что ты не покинешь меня и сделаешь все возможное.

Хусейн крепко пожал руку друга и затем продолжал:

- Отец мой тотчас же отправился ко двору Алтунташа и стал узнавать, каким способом можно спасти меня от гибели. Он узнал, что бывший хаджиб султана Махмуда нуждается в деньгах. То, что давали ему сборы в городах и селениях Хорезма, составляло лишь половину необходимой ему суммы. Остальное ему предстояло просить у султана Махмуда. Об этом знали в диване переписки. И, когда отец мой нащупал уязвимое место, он решил, что несколько тысяч динаров могут спасти ему сына.

Выбрав счастливый день, когда гороскоп показал, что звезды расположены в мою пользу, он написал письмо Алтунташу. Отец мой писал только о том, что я показал себя весьма смышленым в диване переписки и что только по молодости лет и неопытности я позволил себе сказать неразумное слово. Но он готов купить прощение, сделав правителю дар в несколько тысяч динаров. Надо тебе сказать, Якуб, что отец мой много лет связан со старым, опытным звездочетом и не было случая, чтобы предсказания этого почтенного старца не сбылись…

- Я вижу тому верное доказательство! - сказал Якуб, готовый сейчас верить во что угодно.

Возвращение Хусейна показалось ему столь чудесным и столь радостным, что ему трудно было найти слова, которые полностью выразили бы его восторг. Он любовался Хусейном, внимательно вслушивался в каждое его слово. Его только огорчал красный шрам на высоком красивом лбу Хусейна. Он делал неузнаваемым молодого друга.

- Это чья печать? - спросил робко Якуб.

- Когда меня вели к яме, я хотел вырваться и бежать от стражи Алтунташа. Меня настигла плеть охранника. Я мог лишиться глаза, и это было бы куда хуже! Теперь остался только шрам, и он не причиняет мне неприятностей. Только лоб испорчен. Чтобы не повторилось подобное, мой отец списался с диваном переписки султана Махмуда, и вот я здесь. Одно скажу тебе: теперь от меня не услышишь лишнего слова. Беда сделала меня осторожным!

- Мы будем часто видеться, - предложил Якуб. - Как я рад видеть тебя здесь, Хусейн! В Газне мне все казалось неприветливым и чужим. Одна отрада - занятия науками. Но бывает ведь, что устанешь и хочется просто поговорить. И вот ты здесь, благодарение аллаху!..

Вернувшись в дом устода, Якуб, позабыв установленные порядки, что не следует прерывать ученого, когда он занят своими формулами, поспешил рассказать ему о радостной встрече с Хусейном, о счастливой судьбе юноши, который чуть было не погиб из-за неосторожного слова.

- Поверь, друг мой, - заметил учитель, - и здесь возможно такое. Одно скажу: будь осторожен! В золотой клетке Махмуда нелегко. Твой друг Хусейн должен знать об этом. Я не стану рассказывать тебе о правителе Газны. Ты немало слышал о его великих походах и завоеваниях. А его человеческие достоинства нам неведомы. Один мудрец сказал мне хорошую поговорку: «Для образованного человека достаточная свита - его образованность, а неуч со свитой в тысячу человек одинок». Я не смею утверждать, но мне кажется, что правитель Газны очень одинок.