Звезды мудрого Бируни. Повесть

«ЗЕМЛЯ ВЕЛИКА И ПРЕКРАСНА - ПОЗНАЙ ЕЕ!»

- Откуда у ночи такие громадные крылья? Посмотри, они заслонили все небо пустыни. Остались только маленькие отверстия для звезд. А звезды как низко повисли над нами! Вот если встану на того высокого верблюда и протяну руку к небу, непременно схвачу хвост Большой Медведицы и суну его за пояс. Хочешь, достану?..

Обернувшись к погонщику верблюдов, Якуб говорил это с лукавой усмешкой, заранее зная, что старик будет недоволен таким вольным обращением с небесными светилами. Но старый Абдулла молчал. Он ждал, что еще скажет его молодой хозяин, которому наука, верно, не пошла впрок.

А Якуб, примостившись поближе у костра и кутаясь в свой короткий халат, продолжал:

- Скажи мне, Абдулла, а что это такое - звезды? Это маленькие светильники, зажженные аллахом, или что другое? Посмотри, как они мерцают, словно улыбаются нам…

- Не гневи всевышнего! - рассердился Абдулла. - Какие там светильники! Это души умерших. Они хотят нам рассказать о райской жизни, уготованной на небе всякому праведнику. «Засуну за пояс»!.. Побойся аллаха!

Не переставая ворчать, старый Абдулла готовил для костра ветки саксаула. Он ломал их на части, а когда собрал охапку, бросил ее в костер. Погасшее было пламя с веселым треском оживилось и вдруг осветило спящий лагерь, морщинистое лицо Абдуллы и смеющиеся глаза юноши.

- Засуну за пояс, Абдулла, вот посмотришь…

Ежась от ночной прохлады, Якуб кутался в свой халат, грел ноги у костра и с наслаждением вдыхал прохладный воздух ночной пустыни. Было холодно после знойного дня. Как только солнце спряталось за дальние барханы, дневной жар сменился прохладой, и ветер принес сюда, к раскаленным пескам, аромат цветущих садов Хорезма. Позади была столица Хорезма, Гургандж, а впереди - город южного Хорезма Кят, куда держал путь караван Мухаммада ал-Хасияда. Бухарский купец возвращался из далекого царства Булгар.

Сейчас Мухаммад остановился на отдых. Широкая караванная тропа, взрыхленная тысячами верблюжьих ног, осталась в стороне. На рассвете верблюды пойдут по ней, преодолевая застывшие волны песков. Далеко вокруг простерлась пустыня, голая мертвая земля. Якубу очень хочется спросить Абдуллу об этой странной, непонятной земле. И зачем это аллах создал такую злую землю, где нет воды и только одни пески? Почему он не приблизил сюда реки? Ведь в коране сказано, что все в руках аллаха!

Вчера на рассвете, когда они покинули караван-сарай, в Гургандже, в садах хорезмийцев цвели яблони и благоухали нежные нарциссы. А через час верблюды уже шли по знойной пустыне, которая начиналась тут же, у ворот хорезмийской столицы. Там, где была вода, где журчали арыки, там была жизнь; но почему люди должны своими руками добывать воду для орошения полей? Разве не мог об этом позаботиться аллах? Хотелось бы знать, почему так. Но кто ответит на этот вопрос? Старый Абдулла всегда твердит одно и то же. Он говорит о величии аллаха, создавшего мир. Но об этом уже много раз говорил мударис.[1] Спросить бы отца, но Якуб редко обращается к нему с вопросами. Отец всегда занят своими торговыми делами. Он слишком озабочен, и сыну кажется, что Мухаммад не замечает даже того, что делается вокруг него. Он с одинаковым терпением переносит ледяные ветры в горах, занесенных снегами, и зной необозримых песков. Правда, в минуту досуга Мухаммад любит поговорить о виденном, но это бывает редко. Слишком много хлопот в дальнем пути с большим караваном.

Однако Мухаммад внимательно прислушивался к разговору Якуба с Абдуллой. Когда они умолкли, он спросил:

- О чем ты размышляешь, сын мой? О своем путешествии или о звездах небесных? В пустыне мы всегда ближе к звездам - ничто не отвлекает нас. Сидя темной ночью под небесным шатром, мы стремимся разгадать неведомые тайны, скрытые от нас всемогущим аллахом. Один он помогает нам, смертным!

- Почему же всемогущий аллах не дал нам понять, как устроен небесный свод, из чего сделан камень, лежащий на дороге, и откуда берется гром?

Якуб вдруг оживился и засыпал отца вопросами. Во время путешествия этих вопросов становилось все больше и больше, а ответов не было.

- Одно мы узнаем из корана, другое - во время путешествий, - отвечал Мухаммад. - Путешествия помогли мне взглянуть на жизнь людей, доселе мне неведомых. Побывав в других странах, я увидел, как велики просторы земли и как бесчисленны племена, населяющие землю.

Мухаммад умолк и, приблизившись к костру, стал греть руки над жаркими угольками саксаула.

- Я хотел бы путешествовать, отец, хотел бы увидеть чужие страны. Многое показалось мне примечательным в пути. Вот, скажем, я и прежде слышал о таинственном царстве Булгар: Абдулла и ты рассказывали мне о людях этого царства, но то, что я увидел своими глазами, выглядит совсем иначе. Будто с глаз моих снята пелена и все вокруг засверкало яркими красками. Чудесно это! Вспоминаю я наше путешествие и спрашиваю себя: а был ли я в царстве Булгар? Или, может быть, это был сон?

- Должно быть, это не сон, если подо мной лежат мягкие шкурки белки и соболя, - ответил Мухаммад. - Я могу подтвердить: поистине мой Якуб побывал в этом далеком царстве. Теперь я вижу, ты уже не маленький. Ты мужественно перенес трудности пути. Я даже пожалел, сынок, что прежде не брал тебя с собой. Но если бы ты ездил со мной и не учился грамоте, то вряд ли я помог бы тебе снять пелену незнания. Не столько путешествие, сколько учение помогло тебе все увидеть, сынок. Знания еще пригодятся тебе, когда ты сам поведешь караваны в дальние страны, когда посетишь богатые города персов, побываешь в Китае, когда увидишь город мира - Багдад. Побывав в этих странах, ты многое узнаешь. Правильно говорил мне один китайский купец: «Лучше один раз увидеть, чем тысячу раз услышать».

- А скоро ты доверишь мне свои караваны, отец?

- Скоро, сынок. На тебя все надежды. Ты один у меня продолжатель торгового дела. Тебе известно, как почетно мое имя среди купцов мусульманского мира. Ты видел мои чеки в городах Хорезма и в Булгаре. Я жду, когда ты станешь моим помощником. Настало время покинуть медресе. Когда мы вернемся в Бухару, я доверю тебе торговлю шелками. Хочешь, сынок? Я заметил, ты в счете силен.

- Помилуй, отец, зачем торопиться? Я совсем недавно стал читать книги с должным пониманием. Семь лет мы только то и делали, что повторяли суры корана.[2]

- Чего же больше? Это и есть сокровищница знаний. Слава аллаху, к этому я и стремился. И разве коран не лучшая из всех книг? Скажу тебе, сынок, десять лет - немалый срок. Теперь уже нельзя тратить годы на чтение книг. Я меньше знал, когда вышел на трудный путь. Я только четыре года сидел над сурами корана. А ведь неплохо торгую. С молитвами всемогущему я успешно веду свое дело.

Якуб не соглашался с отцом, но не прекословил ему. Юноша знал, что отец не поймет его. Мухаммад ал-Хасияд постоянно внушал сыну, что торговля - это лучшее занятие для праведного мусульманина. Якуб думал иначе и потому был сдержан в беседе с отцом. Он умолк, притворившись спящим. Однако разговор этот огорчил юношу. Он понимал, что теперь ему уже не вернуться в медресе к старому мударису. Где же он добудет книги? И в медресе нелегко было получить книгу. Все зависело от мудариса: посчитает ли он нужным осчастливить одного из многих любопытствующих юношей. Когда старый мударис бывал в добром настроении, он мог даже сделать недозволенное: он мог дать книжечку стихов. Так случилось, что Якуб получил томик Рудаки и потихоньку списал полюбившиеся ему стихи. Он сделал это втайне от всех. Не полагалось в медресе заниматься стихами… «Как же будет теперь без мудариса?» - думал Якуб. Сейчас ему еще больше прежнего хочется приблизиться к книгам. Может быть, в них он найдет ответы на вопросы, что возникли во время долгого пути? Хотелось бы узнать о людях, которых он повстречал в чужих странах. В медресе Якуб слышал, что всякий царь заботится о том, чтобы деяния его были записаны. А если при каждом царе есть мудрец, который ведет летопись царских дел и событий, то, наверно, найдутся книги о царях булгар? Прочесть бы такую книгу и узнать о толстом, пузатом царе булгар! Да еще о том великане, которого никто не видел, а почему-то все говорят о нем. Еще в Бухаре, когда сверстники Якуба из медресе узнали о предстоящем путешествии Мухаммада с сыном, они сказали:

«Посмотри, Якуб, на великана да смерь: в самом ли деле он двенадцати локтей росту, с головой больше медного котла и носом больше четверти?»

И на базаре в Булгаре люди говорили, будто такой великан был когда-то в их царстве, да умер. А старики вспоминали, что кто-то видел великана и был он добрый, никого не обижал, хоть и страшил людей своим видом. И еще Якубу вспомнился тот знатный человек, которого так богато хоронили на берегу большой реки. Люди говорили, что душа умершего вместе с дымом улетела на небо. Где же она поместилась там? Хотелось бы знать, почему этого человека одели в драгоценные одежды, почему воздвигли ему золотой шатер на деревянной ладье? Почему умертвили невольницу, которая должна была вместе с ним уйти на небо? Не пожалели золотых украшений, добрых коней и всякой еды - все сложили к ногам умершего, а потом подожгли ладью. Зачем все это? Может быть, где в книге написано?..

Кутаясь в тонкий короткий халат и ежась от ночной прохлады, Якуб все думал о виденном и все старался сам себе объяснить, почему эти чужеземцы так неразумно поступают. «Торговать хорошо, - думал Якуб, - но учиться, может быть, еще лучше?.. И как понять отца? То он говорит, что учение помогло ему раскрыть глаза, снять пелену незнания, а то вдруг велит покинуть медресе и пойти торговать шелками. Плохо мне, что нет у меня братьев, - думал Якуб, - некому отцу помогать. И еще плохо, что отец книг не читал. А если бы он прочел стихи Рудаки, он бы так не рассуждал. Старый мудрый Рудаки хорошо сказал:

Верные слова. Чем больше видишь и понимаешь, тем лучше сознаешь, что учение таит в себе великую силу. Но может ли он, сын столь известного купца, отказаться от дела, которому его отец отдал жизнь? Не получится ли так, что он обманет надежды отца? Да и в самом деле, кто станет помогать Мухаммаду? Как быть? Наверно, придется следовать воле аллаха, не размышляя и покоряясь ему».

Якуб задремал, так и не найдя ответа на мучившие его вопросы. Его разбудил голос погонщика Абдуллы, призывавшего правоверных к молитве.

- «Ашхаду анна ли иллаха уа Мухаммадун расулу ллахи», - хрипло провозглашал Абдулла.

«Верю, что нет бога, кроме аллаха, а Магомет пророк его», - повторял он слова муэдзина,[5] который в каждом городе, в каждом селении встречает восход солнца этой молитвой, призывая мусульман с высоты тонкого минарета.[6] Здесь не было ни мечети, ни минарета, но каждый правоверный внимал этим словам. Опустившись на колени и склонив голову в сторону Мекки,[7] все люди каравана начали свой день с этой молитвы, которая называлась «фаджиру». С этого начал и Якуб. Пять раз в день муэдзин призывал мусульман к молитве, и пять раз в день напоминал о священном долге старый погонщик Абдулла.

Когда взошло солнце, караван был уже в пути. Как и вчера, было нестерпимо душно и жарко. Раскаленный песок слепил глаза. На него больно было смотреть, каждому хотелось уйти в прохладу и прилечь. Но вокруг была знойная пустыня.

«И зачем это аллах создал «такую злую землю?» - снова спросил себя Якуб. Чтобы не думать об этом, он стал вспоминать прохладный двор караван-сарая в Гургандже, где было много торгового люда и где звучала речь неведомых ему племен.

Когда время приблизилось к полудню, Якубу показалось, что пески превратились в тысячи маленьких солнц, которые жгут все живое и дышат невидимым пламенем. Он вытащил небольшой бурдюк, наполненный мутной солоноватой водой, и стал жадно пить ее. Затхлая вода, набранная на рассвете в глубоком колодце среди песков, показалась ему самым прекрасным напитком на свете. «Она нисколько не хуже чистой прохладной воды из священного источника под Самаркандом», - подумал юноша. В бурдюке еще оставалось немного воды, и Якуб стал его бережно подвязывать. Ему казалось, что большие печальные глаза верблюда следят за каждым его движением.

- Но я не могу отдать тебе остатки воды, - шептал Якуб. - Может быть, караван обошел тот колодец, о котором говорил Абдулла. Старик пообещал к полудню привести караван к колодцу, но колодца нет, хоть и настал час второй молитвы.

- «Ашхаду анна…» - снова затянул хриплым голосом старый погонщик, останавливая караван.

Мухаммад не велел развьючивать верблюдов, и люди поспешно спускались на огненный песок и, подстелив маленькие коврики, становились на колени, чтобы после короткой молитвы продолжить свой путь.

Но что так тревожно лицо Абдуллы? Сразу же после молитвы старик стал громко бранить своего глухого помощника. Якуб, заслонив глаза ладонью, так же как и Абдулла, пристально вглядывается в ослепительную даль раскаленного неба. Он понял: старики предвидят ураган. Вот о чем тревожится Абдулла. Якуб отчетливо видит темное пятно, которое быстро приближается к ним. Он стал прислушиваться к шелесту песка и увидел, как пески все быстрее перекатываются по крутым склонам барханов, до него донесся их тонкий свист. И вдруг Якуб увидел, как песок стал дымиться над барханами. Небо потемнело. Все засуетились. Погонщики поставили верблюдов спиной к ветру, спрятав между ними поклажу и покрыв ее большими кошмами. А свист и скрежет песка все усиливался и мешал различать голоса людей. Взволнованный Мухаммад суетился вокруг тюков, беспокоясь, как бы не повредило товары. Едва успели приготовиться к несчастью, как все вокруг забурлило, закипело и дымящиеся пески устремились в самое небо.

Как Якуб ни изворачивался, а крепкие струи песка били его по лицу, по рукам, по голове, мешали видеть окружающее. Такой сильной бури Якуб никогда еще не видел. В душу его закралось беспокойство. Он видел, как озабочен отец, и подумал, что жаль будет потерять товары, добытые с таким трудом и лишениями в далеком царстве Булгар.

Но вот посыпались с неба крупные редкие капли дождя, и ветер стал понемногу утихать. А когда пошел обильный и прохладный дождь, Якубу показалось, что в глазах животных засветилась радость. Радость избавления от мук жажды. И сам он охотно подставил лицо под прохладные струи дождя и жадно глотал приятную чистую воду, посланную самим небом.

- Аллах милостив, - шептал в радостном возбуждении Абдулла, прикрывая тюки, чтобы они не намокли.

Сам он промок до нитки и, так же как и другие люди каравана, с радостью стоял под прохладными струями, наслаждаясь чистым воздухом и утоляя жажду.

Когда небо прояснилось, погонщики стали торопливо вьючить верблюдов, и караван Мухаммада снова вышел на тропу, ведущую в город Кят. Но дорога была не так хороша, как предсказывал вчера Абдулла. Он много раз говорил Мухаммаду, что после полудня караван пойдет по самой хорошей дороге, какая бывает в пустыне: по такырам,[8] ровным и гладким, как поверхность деревянной доски. Старик не предвидел урагана и сильного дождя. И вот верблюды с трудом скользят по мокрым такырам. Бедные животные, изгибая и без того кривые шеи, медленно передвигаются, еле удерживаясь на ногах, но падают и потом долго не могут подняться. Глядя на них, Якуб вдруг вспомнил поговорку: «Отчего у тебя кривая шея?» - спросили верблюда. «А какая часть моего тела прямая?» - отвечал верблюд».

Наступивший день был ветреным, холодным и трудным. Проводники измучились, помогая верблюдам подыматься и беспрестанно поправляя вьюки. А умные, терпеливые животные медленно передвигались, молча покоряясь своей участи.

Солнце показалось в небе уже перед самым закатом. Оно так весело засверкало в лужицах воды и так быстро подсушило скользкие такыры, что еще дотемна все почувствовали облегчение. Караван пошел быстрее. Весело зазвенели колокольчики на шеях верблюдов.

Сидя на своей поклаже и не заботясь больше о верблюде, Якуб стал думать о своем возвращении домой. Его не переставала тревожить мысль: что же он будет делать, если мударис не пожелает ему помочь? Где он добудет книги? Вот если бы он был сыном знатного дабира[9] или чиновника дивана,[10] может быть, тогда ему удалось бы попасть в библиотеку бухарского хана. Но в эту удивительную библиотеку не смог попасть даже сам мударис, уважаемый шейх и мудрец. Как же проникнет туда сын купца?

Уже в сумерках вдали показались высокие каменные стены караван-сарая. Якуб искренне обрадовался, увидев яркое пламя костра вблизи ворот. Сегодняшний день в пустыне, эта ночь у костра и ураган утомили его. Хотелось прилечь, отдохнуть. Все тело ломило от сильного озноба, стучали зубы. «Если бы не ураган, - подумал юноша, - мы бы уже подошли к городу Кяту».

Когда караван расположился во дворе за высокой стеной, а в медном котле Абдуллы закипела баранья похлебка, Якуб вдруг почувствовал, что совсем не может глотать.

Он испугался, вытащил свою кожаную флягу, пригубил ее и с трудом проглотил немного воды. Юноша со стоном опустил флягу и улегся на кошме, подложив под голову связку мехов.

- Якуб, поторопись к ужину! - крикнул отец, видя, что сын мешкает. - Мы ждем тебя!

- Ешьте сами, не ждите, - прошептал Якуб так тихо, что никто не услышал его.

Старый Абдулла обратил внимание на странный вид Якуба. Он коснулся его лба и ахнул. Старик поспешил позвать ал-Хасияда, который, ничего не подозревая, весело угощал своих сотрапезников. Высокий, плечистый, со свежим, румяным лицом и черной с проседью бородой, Мухаммад ал-Хасияд отличался веселым нравом и простодушием, которые вызывали расположение и доверие людей. За ужином Мухаммад собирался договориться с купцами, идущими из города Кята, о своих торговых делах, и, когда Абдулла окликнул его, он был удивлен.

- Что случилось, Якуб? - воскликнул взволнованный отец. - Ты был здоров. Не укусила ли тебя желтая песчаная змея? Или, может быть, тебя ударил хвостом по ноге злобный варан, что встретился нам вчера? Напрасно ты погнался за ним, сын мой!

Якуб молчал. Ему было трудно говорить. И Мухаммад, волнуясь, прислушивался к его тяжелому дыханию, дрожащими руками прикрывал сына своим красным шелковым халатом. Мухаммад ал-Хасияд впервые видел своего Якуба таким беспомощным и потому очень растерялся.

- Как отвратить нависшую над нами беду? - спрашивал он Абдуллу.

Старик вызвался позвать знахаря, а юноше становилось все хуже и хуже. Он чувствовал, что в горле растет какой-то ком, который не дает ему глотать и мешает дышать.

Вскоре Абдулла привел с собой знахаря, живущего здесь же, во дворе караван-сарая. Маленький сморщенный старичок в грязной чалме и в халате, пестрящем яркими заплатами, непрестанно вытаскивал из-за пояса крошечную тыкву, наполненную сушеной мятой. Старик щедро закладывал в ноздри по щепотке и после глубокого вдоха принимался хвастать тем, что лечит заклинаниями от всех недугов, каким подвержен бедный человек. Он был из кочевников, и все знали, что исцеление больного наступит лишь тогда, когда знахарь произнесет свои заклинания, покружившись вокруг больного, и заставит злых духов покинуть тело несчастного.

Мухаммад ал-Хасияд терпеливо ждал, прислушиваясь к непонятным выкрикам знахаря. Изредка он улавливал тихие стоны Якуба, и тогда в душу закрадывался страх - казалось, что произошло что-то непоправимое.

- Аллах, помилосердствуй, не дай погибнуть моему единственному сыну, отраде очей моих! - шептал Мухаммад. - Пощади… верни здоровье моему Якубу, дай мне возрадоваться!..

Знахарь кружился и завывал, усердно катался по земле, простирая руки в пространство и призывая на помощь силы небесные. А Якуб задыхался. Он пылал в каком-то страшном огне, и ему казалось, что вокруг него знойная пустыня с черным небом, без единой звезды.

Получив свои десять дирхемов,[11] знахарь утер замасленным рукавом вспотевший морщинистый лоб и с поклоном сказал, что через час злой дух покинет юношу и он будет совершенно здоров.

Настала ночь, страшная и бессонная. Что она принесет с собой? Мухаммад не покидал больного сына. Сидя у его изголовья, он прислушивался к его неровному дыханию и ждал, когда придет исцеление, обещанное знахарем. Иной раз ему казалось, что остановилось слабое дыхание больного, и он в страхе хватал его за руки и, прижимая холодеющие пальцы сына к губам, шептал:

- Только не это… Только не это! Не может так бесславно погибнуть любимый сын Мухаммада ал-Хасияда… Разве за деньги нельзя исцелить больного? И для чего тогда деньги? Для чего этот караван с драгоценными товарами из дальних стран? Поистине человек - песчинка в безбрежном океане жизни…

Пришло утро, но Якубу не стало легче. Мухаммаду казалось, что сын гибнет у него на глазах.

- Абдулла, тотчас же найди искусного знахаря. Скажи, что я готов отдать половину достояния тому, кто исцелит Якуба. Ступай, Абдулла! Пошли за врачевателем своего помощника в Гургандж. Дай быстроногого верблюда, и пусть скажет, что Мухаммад не поскупится.

И снова Абдулла привел врачевателя. Пришел высокий, худой как жердь человек с впалыми щеками и маленькими косящими глазами. Он ступал медленно и величаво, бережно прижимая к груди глиняный сосуд с каким-то зельем. Он молча склонился над Якубом и, не говоря ни слова, поднес к его губам свою глиняную кружку. Но, как он ни старался, ему не удалось напоить Якуба этим напитком. Юноша не мог глотать и потому крепко сжал губы, молча защищаясь. Вокруг Мухаммада и Якуба собрались купцы, остановившиеся в караван-сарае. Одни давали советы, другие выражали свое сочувствие. Каждому хотелось чем-то помочь, и каждый вспоминал какой-то удивительный случай, когда знахарю удавалось исцелить больного то настоем диких трав, то заклинаниями. А худой, высокий лекарь спокойно и уверенно подсовывал Якубу свою кружку с настоем, но, видя, что юноша не собирается его пить, отставил сосуд и стал разжимать крепко сжатый рот Якуба. Он хотел насильно напоить юношу. Но, когда лекарю уже удалось немного разжать зубы больного, сосуд опрокинулся, и старик, разочарованный и разгневанный, молча удалился.

Ломая руки, Мухаммад обратился к своим соотечественникам, умоляя помочь ему в несчастье. Но что могли сделать эти люди, случайно очутившиеся здесь, в пустыне? Они могли только сочувственно вздыхать. И вдруг один из купцов закричал пискливым голосом:

- Обрати свои взоры к аллаху, Мухаммад! Твой сын побледнел и не дышит. Настал его последний час!

- Помилосердствуй, что ты говоришь, жестокий человек!.. Мой сын будет жить! Я найду врачевателя, я исцелю его!

Мухаммад бросился на колени и, прислушиваясь к слабому дыханию Якуба, шептал молитвы. Страх охватил его. То ли подействовали вопли купца, то ли Якубу на самом деле стало хуже, но Мухаммаду вдруг показалось, что сын его умирает. Склонив голову к ногам Якуба, он горько рыдал, потеряв надежду на спасение сына.

И в этот миг он услышал голос своего верного Абдуллы, который никогда не оставлял господина в беде.

- Аллах милостив! - кричал Абдулла. - Есть врачеватель! В караван-сарай прибыл ученый Абу-Райхан ал-Бируни. Он держит путь ко двору шаха Мамуна. Вот кто поможет твоему сыну! Он исцелит Якуба!

- Мы знаем искусного врачевателя ибн Сину, - сказал кто-то из купцов, - но разве ал-Бируни тоже врачеватель?

- Как же иначе? Зачем бы его сопровождали гонцы хорезмшаха? Зачем бы его призвали ко двору Мамуна? Посмотрел бы ты, с каким почтением обращается к нему важный чиновник из дворца! - воскликнул Абдулла. - Он втрое согнул спину, когда захотел сказать слово ученому. И разве не для того нужна наука, чтобы постичь дело врачевания?

- Веди меня скорее, Абдулла! - потребовал Мухаммад. - Я пойду к нему и брошусь к его ногам.

- Он здесь! - шепнул Абдулла, указывая на высокого, стройного человека в скромном темном халате, внешне ничем не похожего на важного господина. - Иди к нему, он тебе поможет. Да благословит тебя аллах!

Человек в белоснежной чалме, с добрыми задумчивыми глазами внимательно выслушал Мухаммада ал-Хасияда и, подумав, сказал:

- Я от души жалею, что не постиг те тайны, которые стали достоянием молодого врачевателя ибн Сины. Он был бы тебе полезнее. Но, судя по твоим словам, дело не терпит. Хусейн ибн Сина сейчас в Гургандже, при дворе Мамуна. Его не скоро доставишь сюда. Поспешим же к больному, я постараюсь сделать то, что в моих силах. У меня есть целебные травы. Я вожу их с собой по совету одного ученого грека.

Ал-Бируни внимательно осмотрел больного: долго прислушивался к биению его сердца, посмотрел горло, пощупал руки и ноги. Он спросил Мухаммада, когда это случилось, давно ли юноша дышит так тяжело и прерывисто. Затем он попросил своего слугу доставить ему травы, хранящиеся в хурджине, и принялся приготовлять целебное питье. Вокруг Бируни забегали слуги и проводники из каравана Мухаммада. Вскоре над пламенем костра уже был подвешен маленький котелок, и Якуб был обложен теплыми компрессами, мехами белки и соболя, которые Мухаммад поспешно вытащил из своих тюков. Как ни трудно было Якубу глотать, он все же выпил питье, приготовленное ал-Бируни, и, устало откинувшись на мягких мехах, тепло укрытый и согретый, впервые задремал. И, хотя сон его был беспокойный, ал-Бируни знал, что этот сон принесет с собой исцеление. Ученый не покидал больного, продолжая сидеть у его изголовья, пока он спал, дожидаясь того мгновения, когда юноша проснется и сможет снова принять горячее питье.

Посланник дабира и гонцы, сопровождавшие ал-Бируни в столицу Хорезма, Гургандж, то и дело приходили к ученому и напоминали ему, что вьюки уложены и караван готов следовать ко дворцу хорезмшаха. Но ал-Бируни не торопился, он спокойно отвечал, что напрасно проводники тревожатся - он не покинет караван-сарая, пока не сделает своего дела.

- Помилуй, уважаемый господин! - говорил, обращаясь к Бируни, посланник дабира. - Как можем мы оставаться в караван-сарае, когда сам хорезмшах ждет нас в своем дворце!

Посланник дабира едва сдерживал клокотавший в нем гнев. Когда ему было поручено доставить ко дворцу знаменитого ученого Хорезма, сведущего во многих науках, он думал встретить богатого и знатного господина, который нагрузит караван всяким добром. Ведь Бируни был знаменит, и его вызывал к себе сам хорезмшах. Но посланник дабира встретил более чем скромного человека, который чуть ли не за час собрал все свое достояние и навьючил на верблюдов одни лишь книги. Где же его богатства? Где же его пышные одежды, в которых он предстанет перед хорезмшахом? Где он хранит свои драгоценности? И почему на нем такой дешевый халат?.. И вот теперь этот странный человек сразу же показал, что он не желает угождать великим мира сего: он заставляет ждать самого шаха и тратит время на безвестного юношу!

- Благодарение аллаху, - отвечал ал-Бируни, - жизнь хорезмшаха не подвергается опасности, а здоровье молодого человека, только начинающего свой путь, в опасности. Как же можно оставить юношу, не оказав ему помощи? Не следует ли подумать, что выше - гнев хорезмшаха или гнев аллаха, который обрушится на ученого, взявшегося врачевать и не выполнившего свой долг?

Посланник дабира молча удалился, и вслед за ним, опустив головы, ушли гонцы. Мухаммад ал-Хасияд стоял, словно пораженный громом. Услышанные им слова потрясли его. Так отвечать посланнику дабира мог только очень смелый человек! Но этот смелый человек может накликать беду на свою голову. А что будет, если посланник дабира в порыве гнева сообщит хорезмшаху о том, что задержало в пути знаменитого ученого? Тогда ал-Бируни неминуемо подвергнется преследованию хорезмшаха. И вдруг Мухаммад вспомнил разговор, услышанный им в Гургандже. Не об этом ли ученом говорили почтенные старцы, которых он встретил у продавца книг? Он вспомнил базар в Гургандже и кипу старинных книг под навесом. Якуб попросил у него денег, чтобы купить полюбившуюся ему книгу, и, когда Мухаммад расплачивался с продавцом, он услышал разговор незнакомых ему людей. Они говорили о каком-то ученом, который был изгнан из Хорезма прежним правителем и вынужден был скитаться по чужой земле. Не об этом ли ученом они говорили?..

Когда Абу-Райхан остался наедине с Мухаммадом, купец сказал ему о своих сомнениях и робко спросил, не подвергается ли опасности ученый, не разгневается ли грозный правитель Хорезма.

- Страх забрался в мое сердце, - признался ал-Хасияд. - Я бы не хотел стать причиной твоих невзгод, благородный человек. Ты сделал доброе дело. Оно уже записано аллахом в книге благодеяний, а мне вовек не забыть тебя. Поверь, среди моих богатств нет сокровища, которое я не сложил бы сейчас к твоим ногам. Я слышу ровное дыхание моего сына. Это счастье. Признаюсь тебе: были минуты, когда я не надеялся на это. Если человек теряет дар, без которого не существует даже букашка, когда он лишен дыхания… О чем тут говорить!.. Ты спас мне сына. Так, может быть, мы сами теперь продолжим начатое тобою дело исцеления, а тебе дадим возможность двинуться в путь, чтобы скорее предстать перед великим правителем Хорезма?

- Я не боюсь гнева Мамуна, - ответил ал-Бируни. - Если он призвал меня ко двору, значит, он надеется извлечь пользу из моих знаний. А если я ему нужен, то он встретит меня благосклонно. Ведь я не напрашивался, хоть мне и лестно встретиться с достойными учеными, собранными при его дворе. И какая может быть беда от того, что я прибуду на сутки позднее? Решительно никакой беды не будет. Только на сутки позднее мы начнем свои ученые споры. Я не покину твоего сына, пока нам не удастся побороть злой недуг. Опасность миновала, но тяжелая болезнь еще не прошла. У твоего сына были нарывы в горле, и они могли лишить его жизни. Мы вовремя ему помогли. Питье, которое я ему дал, поможет снять жар и уменьшить опухоль в горле. Я хотел бы покинуть караван-сарай с мыслью, что выполнил свой долг перед молодым человеком, только начинающим свой путь в жизни. Много ли он видел и узнал? Много ли успел сделать? А земля так велика и прекрасна, надо ее познать. Сколько она ставит нам загадок! Каждый человек должен стремиться постичь неведомое, познать загадочное и по мере сил своих передать свои знания другим.

Ал-Бируни говорил тихо, внимательно глядя в глаза ал-Хасияда и стараясь разгадать, все ли понял этот богатый, избалованный удачами мусульманский купец.

Ученый видел, что перед ним богатый человек. Иначе откуда столько дорогих пушистых мехов, которыми укрыли юношу? Откуда перстни с горящими рубинами и редкой красоты изумрудами, которыми были унизаны пальцы Мухаммада?

А в это время Якуб, проснувшись уже в полном сознании и даже с какой-то бодростью, полуоткрыв глаза, внимательно слушал неизвестного ему человека.

Юноша старался понять, почему тот сидит у его изголовья. Зачем?.. Потом он вспомнил, как ему было трудно глотать, как его мучил жар и страшные видения. Он вспомнил, что, когда наступали минуты прояснения, он видел перед собой этого человека в белоснежной чалме, вспомнил, как тот подавал ему чашу с горячим питьем и тихим голосом говорил: «Пей, юноша. Это питье исцелит тебя, и дыхание твое станет легким и приятным».

Человек с добрыми, задумчивыми глазами гладил ему руку и, ласково касаясь лба, очень убежденно повторял: «Ты вернешься к здоровью и благополучию. Ты будешь жить».

И Якуб почувствовал, как горькое горячее питье разливается в жилах приятной прохладой. Да, он будет жить! Куда-то ушел страх перед неизвестностью!..

Откуда он, этот добрый человек? В самом деле, дыхание стало легким и приятным. В горле почти исчез ком, который душил его. Даже есть захотелось! И еще - хочется услышать его голос. Что-то он сказал сейчас очень важное… «Человек должен постичь неведомое!..» Мудрый человек. Кто он?

- Ты проснулся, юноша! - радостно воскликнул Бируни, когда встретил устремленный на него взгляд Якуба. - У тебя совсем ясные глаза. Скоро, очень скоро недуг покинет тебя.

- Слава аллаху, я совсем здоров, - ответил Якуб, приподымаясь на локте и стараясь кивком головы приветствовать неизвестного друга. - Я слышал твои слова, мудрый человек, и в душе моей родилось желание услышать из уст твоих еще несколько слов.

- Не утруждай великого ученого Абу-Райхана ал-Бируни, - поспешил вмешаться отец. - Мы и так потревожили его, отвлекли от главного дела. Благородный ученый, краса и гордость мусульманского мира, призван ко двору шаха Мамуна.

- Зачем так! Не пугай юношу пышными титулами, - усмехнулся ал-Бируни. - Он еще не искушен в делах великих мира сего. Одно слово «хорезмшах» может повергнуть его в трепет. Мне не грозит опасность. У великого правителя Хорезма пока еще нет оснований гневаться. Завтра я отправлюсь ко двору, а сегодня еще побуду с Якубом, тем более что он обрел дар речи и будет мне отличным собеседником. Выпей-ка это питье, юноша, - предложил ученый, подавая Якубу чашу, - а потом поговорим с тобой. Надеюсь, ты грамотен?

- Знания мои весьма ничтожны, - отвечал Якуб в смущении. - Я десять лет провел в медресе, но, как я убедился, мои глаза еще не прозрели. Кое-что я увидел в своем первом путешествии в Булгар. Но всего этого мало. Я имел счастье читать твою книгу «Следы, оставшиеся от прошедших поколений». Она хранится в библиотеке нашего медресе, и только главный мударис распоряжается твоим бесценным трудом. Сколько я почерпнул в нем разных сведений, удивительных и любопытных! Твоя книга заставила меня над многим призадуматься. И вот мне захотелось узнать о верованиях и обычаях тех народов, которые я встречал во время нашего путешествия в Булгар.

- Вот оно что! - обрадовался Бируни. - Мне приятно слышать, что ты читал мой труд, посвященный прошлому ушедших поколений. И еще приятнее знать, что у тебя появилось желание постичь религию, обычаи и нравы тех племен, которых ты доселе не знал и не ведал. Значит, не напрасно я трудился над этой книгой. Что же поразило тебя в таинственной стране Булгар?

В изумлении слушал этот разговор Мухаммад ал-Хасияд. Среди купцов он всегда чувствовал себя равным и даже более того - ему нередко казалось, что он возвышается над другими. Но рядом с этим скромным и мудрым человеком, который спас жизнь его сыну, он чувствовал себя ничтожным. Но каков же Якуб, его мальчишка Якуб! Он как равный разговаривает с самим ал-Бируни! Сын ведет беседу с известным ученым, призванным к самому хорезмшаху. И ученый слушает его с интересом. Поистине бывают чудеса! Пожалуй, в этот миг богатый купец испытывал отраду, какой не давала ему самая удачная торговля на самом большом караванном пути.

А тем временем Якуб рассказывал ал-Бируни о том, что ему показалось удивительным и достойным внимания во время путешествия в царство Булгар. Он рассказывал о странных обычаях, о верованиях и богах. Вспоминал суровый климат и чужое небо.

- Как-то перед заходом солнца, - рассказывал Якуб, - в обычный час небесный горизонт сильно покраснел, и я услышал в небе шум и громкое ворчанье. Тогда я поднял голову и увидел облако, подобное огню. Оно было недалеко от меня, и я увидел, что шум и ворчанье исходят из этого облака. И мне удалось рассмотреть в этом облаке подобие людей и лошадей. Потом я стал различать копья и мечи, которые казались совершенно ясными. А с другой стороны из облака выплыло нечто подобное всадникам с оружием, и эти всадники стали нападать на тех, что плыли по небу среди обрывков алых облаков. Все люди нашего каравана в изумлении смотрели на это зрелище, а иные испугались. Я увидел, как старый Абдулла бросился на колени и стал просить аллаха о милости. А булгары посмеялись над нами. Они сказали нам, что эти всадники в небе принадлежат к верующим и неверующим джиннам. И так они сражаются каждый вечер и не прекращают этого с тех пор, как булгары помнят себя на этой земле.

- Любопытно, - сказал задумчиво Бируни. - А что еще тебе запомнилось? Ты не лишен наблюдательности, юноша!

- Мне запомнилась самая короткая ночь, какую можно себе представить. Я едва успел прочесть молитву на закате солнца, когда начался рассвет. Я помню, как Абдулла ставил котелок на огонь во время захода солнца; вода в котелке еще не успела закипеть, а уже надо было приниматься за утреннюю молитву. Когда так коротка ночь, то день очень длинен. Но говорят, что пройдет немного времени, и наступят длинные ночи и короткие дни. И видел я в небе совсем мало звезд, - продолжал Якуб. - Сколько ни приглядывался, а более пятнадцати звезд не мог насчитать. С чего бы это?

- Это вследствие малой темноты, - подсказал Бируни. - Месяц, должно быть, не достигает середины неба и лишь на короткое время появляется на его краях, не правда ли?

- Так оно и было, - ответил Якуб. - Меня это удивило… И настолько светла ночь, что человека можно разглядеть с расстояния, большего, чем выстрел стрелы.

- Все это очень любопытно, друг мой, - сказал ал-Бируни. - И, если бы ты поехал дальше на север, ты бы увидел еще более удивительные вещи. Прибывшие оттуда люди рассказывали мне, что в зимнюю пору ночь делается по длине равной летнему дню, а день делается таким коротким, как ночь. Это происходит в месте, называемом Атиль. Мне рассказывали, что племена, живущие там, считают благодетельным для себя вой собак, так как видят в этом доброе предзнаменование, предсказывающее изобилие и урожай. У них много удивительных обычаев и порядки, для нас непривычные. Однако мы должны уважать эти обычаи, потому что для них они священны… Сегодня ты отдохнешь, друг мой, а на рассвете, когда я увижу, что ты здоров и дыхание у тебя легкое и приятное, я продолжу свой путь к хорезмшаху.

На рассвете караван прославленного хорезмийца Абу-Райхана ал-Бируни отправился в столицу Хорезма. Его сопровождали гонцы хорезмшаха Мамуна и посланник дабира, которому было велено следовать за ученым до места назначения.

- Богатство ученого - его знания, - сказал Мухаммад ал-Хасияд своему сыну Якубу, когда встретился с веселым взглядом юноши и понял, что опасность миновала, что Якуб выздоравливает.

- Удалось ли тебе отблагодарить ученого за его доброту и внимание к нам? - спросил Якуб отца.

- Не удалось, - ответил купец. - Великий ученый гордым жестом отвел мою руку, протянувшую ему мешочек с золотом. Я остался его должником.

- Должно быть, знания дают ему большие богатства, если он отказывается от золота, - заметил Якуб.

Он сказал это не без хитрости. Сейчас ему хотелось услышать от отца: «Да, ученость дает большие богатства». И тогда бы он сказал: «Зачем же водить караваны? Не попытаться ли мне стать ученым?.. Разве не справедливы слова Абу-Райхана ал-Бируни: «Земля велика и прекрасна - познай ее!»?»

Но отец молчал.