Звонок мертвецу (сборник)

Микки Спиллейн Я гангстер

Они настигли меня в баре на Второй авеню и ждали только, когда схлынет толпа, чтобы нанести свой удар. Вот они, двое улыбчивых в модных шляпах с узкими полями, какие носят младшие чиновники городского управления.

Только наметанный глаз заметил бы, что левое плечо у них чуть ниже правого, что бывает, если много лет подряд носишь пистолет под мышкой.

Войдя в бар, они легко придвинули табуреты и сели по обе стороны от меня, думая, видимо, что я начну суетиться и нервничать. Но я спокойно допил то, что было в моем стакане, положил на стойку деньги, встал и сказал:

— Ну что, пошли?

Один из них ухмыльнулся:

— Пошли.

Я кивнул бармену и направился к двери. На улице мы свернули в переулок, где стояла их машина. Один сел за руль, а второй пропустил меня на заднее сиденье и сам сел рядом. Он не совал мне дуло в бок, но я прекрасно понимал, что стоит только дернуться, и малый выстрелит.

Сразу за дверью, широко расставив ноги, стоял крепкий коротышка и, засунув руки в карманы, старательно изображал смертельную скуку. Еще один сидел на подоконнике.

Часы на площади пробили девять. Дверь кабинета приоткрылась, и оттуда послышалось:

— Давайте его сюда.

Один из парней, продолжая ухмыляться, пропустил меня вперед и закрыл за собой дверь.

Пятеро мужиков в серых спортивных куртках, но в белых рубашках с темными, строгими галстуками сидели за столом и смотрели на меня внимательно и бесстрастно. Но копы они и есть копы, даже в штатском. Конечно, они из той же колоды, хоть и казались такими респектабельными, будто никогда и никого не били по морде.

Тот, что сидел с краю, седоватый и тощий, отличался от других, я сразу выделил его и почувствовал, что не нравлюсь ему. Но и он мне тоже не нравился.

— Можно было подумать, что он ждал нас, — сказал от дверей тот, что любил ухмыляться.

Тощий скучно произнес, глядя мне в глаза:

— Для панка ты слишком много размышляешь, я хочу сказать, чересчур проницателен. И давно ты нас ждешь?

— Давно, как только увидел, что вы задергались. Стало быть, уже недели две.

Копы переглянулись. Тощий, но крепкий на вид коп, облокотившись на стол, спросил:

— Как ты догадался?

— Я вам не какой-нибудь примитивный панк.

— Тебе задали вопрос, отвечай.

Я посмотрел на него, он сидел, сцепив до побеления пальцы рук, да и лицо его не было особенно бодрым.

— Пока ведь я играю в свою игру, — сказал я. — Каждая собака чует, что ей сели на хвост, даже если у нее вместо хвоста обрубок. Да и вообще, смекни, что я не первый год живу на этом свете.

Он перевел взгляд с меня на того малого, что стоял у двери.

— А ты не догадывался, что он вас вычислил?

Малый помялся, потом выдавил:

— Нет, сэр.

— И нигде не теряли его?

Опять задержка с ответом.

— Нет, сэр. Ни в одном из рапортов об этом не сказано.

— Великолепно, — сказал тощий. — Значит, он прогуливал вас как хотел. —- Он перевел взгляд на меня: — А ты что, не мог оторваться?

— Мог. Но к чему?

— Понятно. — Он замолчал и сидел, покусывая нижнюю губу. — Выходит, просто не захотел. Но почему?

— Интересно было посмотреть, что из этого выйдет. Я любопытный.

— А ты знаешь, что любопытство иногда стоит жизни?

— Само собой. Но уж такой у меня характер.

— Закрой рот, говорун.

Я оскалился и рявкнул так, что заныла старая рана на спине.

— Идите вы все к черту!

— Послушай...

— Нет, это ты послушай! Нечего затыкать мне рот. Не говори мне вообще ничего, ил» я так замолчу, что ты никогда не услышишь от меня того, что тебе так надо узнать. Нечего меня подкалывать. Вы ведь потому и зацепили меня, что у меня имеются кое-какие сведения...

Малый за моей спиной тихо прошептал:

— Пусть выговорится.

— Этот черт прав, дайте мне выговориться. У вас ведь все равно нет выбора. Нечего валять дурака, я вам не какой-нибудь придурок, выпущенный под залог, и не мелкий жулик, до смерти боящийся паршивых копов. Я копов вообще ненавижу, а таких, как ты, особенно, ты, недотыком-ка в штатском. Я-то думал, вам действительно нужна моя помощь, даже сотрудничество, но вы не хотите пошевелить своими мозгами, а все ваши усилия сводятся к тому, чтобы превратить меня в пешку.

— Все?

— Нет, не все... Но я ухожу. Я зашел сюда, чтобы исполнить свой долг, но здесь воняет. Итак, я покидаю вас. Думаете, я не смогу уйти? Ну что ж, свяжите мне руки и задержите. Только знайте, вы, обезьяны, потратите завтра немало времени, чтобы объяснить мое задержание парочке газет, где у меня есть друзья.

— Теперь все?

— Все. Прощайте.

— Подожди.

Я остановился и посмотрел на него. Никто, конечно, не бросился задерживать меня, но была во всех этих людях известная напряженность — они были наготове. Единственное, что сдерживало их, так это то, что у меня действительно есть нечто. Я чувствовал это общее напряжение так сильно, что шрам на спине опять заныл. Я сказал:

— Ну, что еще?

Тощий зашевелился в своем кресле.

— Я тут слышал, ты сказал, что ты весьма любознательная персона.

— Допустим, приятель. Но прежде чем я дам втянуть себя в ваши дела, ответьте на мои вопросы.

Тощий кивнул. Лицо его было непроницаемо.

— Вы ведь копы, я верно угадал?

— Верно. — Он кивнул опять, но теперь в его глазах появилось нечто новое. — Угадал. Только мы не простые копы, а сортом, так сказать, повыше.

— Ну а я кто, по-вашему?

Его ответ был сух и методичен:

— Имя Райан. Прозвище Ирландец. Шестнадцать задержаний, один раз находился под стражей по обвинению в оскорблении действием. Есть подозрение, что был соучастником нескольких убийств и ограблений. В трех случаях убийства при смягчающих обстоятельствах. Есть связи с крупными преступниками. Живет на пенсию участника второй мировой войны. Проживает по адресу...

— Достаточно, — остановил я его.

Тощий откинулся в кресле и, чуть помедлив, продолжал:

— Кроме того, вы действительно весьма проницательный человек.

— Спасибо, что заметили. Я ведь два года проучился в колледже.

— А это что, ценится в преступном мире?

— Нет, конечно, но может пригодиться в жизни. Но давай-ка, господин начальник, перейдем к делу.

— Итак, ты давно заметил слежку. Как думаешь, для чего мы это делали?

— Я было подумал, что собираетесь сделать из меня стукача. Но если это так, то вы попусту тратите время, не такие уж вы умные, чтобы сбить меня с толку.

— А ты, значит, считаешь себя умнее целого правоохранительного агентства?

Все пятеро молча сверлили меня глазами.

— Ну ладно, — сказал я, — если не умнее, то, во всяком случае, любопытнее. Так что валяйте, выкладывайте все на вашем паршивом полицейском диалекте, произнося слова медленно и по буквам, а не то я упущу половину смачных подробностей.

Начальник посмотрел на остальных, те поняли его, встали из-за стола и покинули комнату. Мы остались вдвоем.

— Есть для тебя работенка, которую мы не можем сделать по двум причинам. Во-первых, весьма вероятно, что нас хорошо знают в преступном мире. Ну а во-вторых, следует учитывать психологический фактор.

— Чего учитывать?

Но он продолжал, будто не слыша меня:

— Наши кадры высококвалифицированны. Ребята, отобранные для нашей работы, лучшие из лучших, элита... Но в этом есть и свой недостаток: они слишком хорошо воспитаны, что не может не ограничивать их оперативных возможностей, если вы понимаете, о чем я говорю... Может, вы согласитесь довести до конца одно дело?..

— Конечно, — кивнул я. — Вам нужен сукин кот, который бы проглотил наживку, болтался у вас на крючке и владел тем языком, каким не владеют ваши элитные мальчики в строгих деловых костюмах. Я попал в точку?

— Нам нужен человек с такими талантами, как у тебя, ибо именно такие люди легко находят язык с... с людьми преступного мира.

— Ага! Значит, вам нужен не просто сукин кот, вам нужен шакал, который крутился бы в джунглях возле больших зверей и на которого они не обращали бы внимания?

— Я бы сказал, ваша метафора точна, молодой человек.

— Еще не все. Забыл про одну деталь. Особое удобство в том, что если шакала разорвут на куски, то спросить за него будет некому и никто нигде не заплачет.

— Ну, а это уже не язык панков.

— Но и я ведь пока еще не в джунглях, разве нет?

— Да, мой мальчик, — как-то торжественно сказал он.

Я медленно повернул голову.

— Итак, мы коллеги теперь. — Я оттолкнулся от стола и выпрямился. — И вот еще что, дружище. Думаю, ты ошибся в терминологии, говоря о психологическом факторе. Тут, скорее, вопрос философский. Но такие, как ты, мальчуган, все превращают в психологию.

— Я... Ну что ж, может, ты и прав, и речь, скорее всего, может идти о патриотическом чувстве, как считаешь?

— Я считаю, что ты со спокойной совестью можешь весь этот ура-патриотизм и долг-перед-своей-страной запихнуть куда-нибудь подальше...

— Ну а как, по-твоему, я должен это называть?

— Любопытством и еще одной вещью, более важной. Деньгами.

— Сколько же тебе надо? — обескураженно спросил он.

И тут я расплылся в такой широкой улыбке, что чуть было не вывихнул челюсть.

— Чемодан, дружище. Чемодан денег. И чтобы сумма не облагалась налогами, а купюры пусть будут не очень крупные, можно даже подержанные.

— Неужели это все, чего тебе не хватает?

Я, конечно, играл, но делал это вполне искусно. Я сказал:

— Наконец-то ты подобрал ко мне ключик, приятель. А что до патриотизма, то для людей моего круга этого не существует. В душе я интернационалист, но за деньги могу предложить свои услуги в борьбе с тремя разновидностями зла: торговля наркотиками, ввозимыми к нам через Италию, Мехико или Китай, нелегальный вывоз золота в Европу и последнее — красная угроза и все эти вшивые комми.

Он ничего не ответил.

— Ну, так сколько? — спросил я.

— Чемодан. Как ты и просил. Ты получишь его.

— Без обложения налогами и...

— Все так, как ты сказал, — успокоил он меня.

— Еще вопрос. Почему ваш выбор остановился на мне?

— Потому что ты ненавидишь и копов, и политиков, и, конечно, тех, с кем хочешь свести счеты.

Я недоверчиво покосился на него.

— Какой-то козырь ты все-таки припрятал.

— Ты прав, Ирландец. Давай, парень, играть в открытую. Я оставляю свои упреки и все такое... Деньги тоже достаточно сильный стимул. Но кто-то может упрекнуть нас. Поэтому ты должен знать, что, когда ты начнешь действовать, мы запасемся противоядием от твоих укусов.

— Дело ваше.

— Ну, так ты берешься за это?

— Берусь. Но все еще не пойму, за что?

Он достал из кармана сложенную вчетверо бумагу, развернул ее и показал пальцем место для подписи:

— Для начала подпиши вот это.

Смех вырвался у меня сам собою. Даже не предложил мне прочитать! А впрочем, зачем мне читать это? У меня ничего нет, я могу ничего не признавать, меня не за что судить... А вообще, мне никогда не предлагали ничего нелепее, чем сначала расписаться, а потом читать. Я подписал бумагу, не читая, но все же спросил:

— О чем тут речь?

— Ничего особо для тебя ценного. В общих чертах, бумага на тот случай, если нам придется отвечать за твои действия, и о том, что разрешено тебе законом при определенных обстоятельствах, иными словами, о легализации твоей профессиональной деятельности.

— Как это?

— Как если бы ты вдруг стал полицейским, — сказал он.

И тут я высказал ему все, что я о нем думаю, выговаривая слова медленно и отчетливо, так что он не мог не понять меня. Наконец, когда мой монолог завершился, я посмотрел на него и увидел, что он побледнел, а в углах рта залегли складки.

— Закончил? — спросил он.

— Вот и весь мой блатной жаргон, которым я владею на сегодняшний день.

— Я не встречал никого, кто владел бы им лучше. Ну что ж, когда бывает нужда, все может пойти в дело. Мы сообщим тебе одно имя, а ты уж найдешь эту персону. Потом все, что необходимо делать... делай.

— Черт возьми, мэн, может, ты объяснишь мне, наконец, все это поподробнее?

— Отыскать подробности, в этом и заключается твоя работа. Картина постепенно прояснится сама собою, и ты по ходу дела сообразишь, что к чему и как поступать.

— Грандиозно! — сказал я и спросил: — Так что за имя?

— Лоудо.

— И это все?

— Все. Найдешь его, и тебе сразу все станет ясно.

— И потом сразу заплатите?

— Целый чемодан денег. Больше, чем ты имел за всю свою жизнь.

— Сколько мне дается времени?

— Время не лимитировано.

Я опять расхохотался, и это его явно покоробило.

— Да, вот еще что, прежде, чем я нажму на стартер, я хотел бы узнать, дружище... кто вас навел на меня?

— Некий Генри Биллингс. Может, знаешь его?

Смех сразу застрял у меня в глотке.

Еще бы мне не знать его! Этот гребаный червяк в сорок пятом году заложил меня военной полиции. Мы тогда нашли спрятанные офицерами золотые монеты. Он донес на меня, в моем сундучке оказалось несколько штук, и мне намотали срок, а этот подонок смылся с нашей находкой, которая стоила, я думаю, тысяч десять долларов. Его счастье, что он мне до сих пор не попался, потому что, когда я встречу его, это будет его последним днем.

— Да, я знал его когда-то, — сказал я непринужденно. — А где я могу его найти?

— На кладбище при бруклинском крематории.

Черт, я так долго ждал, я нянчил эту ненависть, и вот она вырвана у меня из рук.

— Как было дело?

— Его убили.

— Ну?

— Он назвал это имя. А незадолго перед смертью он рекомендовал нам тебя. Сказал, что знает только одну бестию хитрее себя.

— Ну что, берешься?

— Конечно.

Уж теперь-то я не должен упускать этого случая. Хотя бы ради того, что Биллингс приобрел на эти десять кусков, и что бы это ни было, оно по справедливости должно вернуться ко мне.

— Есть за что зацепиться?

— Телефонный номер. Его нашли у Биллингса.

— Чей?

— Узнавай сам. Нам это не удалось,

Он достал из кармана блокнот и, написав на нем номер, вырвал листок и передал мне. Коммутатор Марри Хилл. Когда я запомнил номер, он забрал листок и, чиркнув спичкой, сжег его в пепельнице.

Выйдя на улицу, я схватил тачку и велел шоферу ехать в сторону моего дома. По дороге я пытался обдумать свои действия в данной ситуации, имевшей все признаки захлопывающейся западни, из которой предстояло как-то выскочить. Сам удивляюсь, как это я, строгий бруклинец, Ирландец, старый Райан собственной персоной, взял вдруг курс прямо на пластиковую корзинку с копеечным идиотским призом?

На углу Сорок девятой улицы и Шестой авеню я попросил водителя остановиться, вошел в бар Джо да-Нукко с черного хода и проскользнул в заднюю комнату, где любил посиживать Арт Шейт.

Занятный он малый. Пишет фельетоны на городские темы для газетного синдиката. Арт — голова и мог бы работать обозревателем на ТВ, если бы не какая-то темная историйка, случившаяся у него с некоей девицей, когда он вернулся в 1945 году из Германии.

Он поднял голову от гранок, которые правил, увидел меня и спросил:

— Райан, где ты, однако, ползаешь?

— Понимаешь, влез тут в одно глупое дело, — ухмыльнулся я. — Слушай, Арт, ты не знаешь случаев, когда легавые вербуют гангстера, но не для того, чтобы он им стучал?

Он подумал, скривил рот, потом сказал:

— Нет, на таких строгих мальчиков, как они, это не похоже. Ну ладно, а чем ты сейчас занимаешься?

— Ничем особенным. Есть кое-что любопытное.

— Для прессы годится?

— Возможно...

— Так расскажи, не стесняйся.

— Не сейчас. Мне еще и самому не все ясно. Ты можешь кое-что для меня разузнать? Ты ничего не слышал о человеке по имени Биллингс?

Его глаза широко открылись.

— Это не тот, которого на днях убили?

Я кивнул.

— Что-то было в газетах. Убийство, кажется, причислено к бандитским нападениям. — Он вдруг замолчал и пристально посмотрел на меня: — А это не ты, случаем, Райан?.. Помню, ты говорил, что у тебя с ним какие-то счеты?

— Да и рад был бы, дружище, только вот беда, кто-то меня опередил.

— Слушай, Райан, наш разговор становится занимательным. Давай выкладывай начистоту.

— Ладно, слушай. Биллингс вообще-то не был мелкой сошкой. Напоследок он держался за что-то такое большое, что, если разузнать об этом побольше, можно давать материал на первой полосе целую неделю.

— А как ты ввязался в эту историю?

— Понимаешь, этот подонок Биллингс тоже, наверное, хотел меня прикончить. Тут одно его мерзкое прошлое дело. Сделал он его, правда, этот гребаный подонок, хорошо. Зато потом жил как змея, чуял, что встречаться со мной ему вредно. И он этого избежал. Но жил в постоянном страхе, а это ведь тоже кара.

Арт оперся подбородком на руку.

— Что я могу для тебя сделать? — спросил он.

— Как аккредитованный репортер ты имеешь право делать официальные запросы. Возьми и посмотри служебные доклады и выясни детали этого убийства.

— Это сделать нетрудно. Да и рапорты достать не штука. А вообще-то, не стыдно тебе, такому большому гангстеру, бросать мне такого маленького червячка?

— Благодарю за комплимент, — сказал я. — Ну, вот тебе еще! Ты никогда не слышал такого имени — Лоудо?

Подумав немного, он покачал головой:

— Нет как будто. А что, важная фигура?

— Черт его знает! Разнюхай о нем?

— Ладно. Как мне с тобой связаться?

— Помнишь старый особнячок папаши Мэнни?

— Это на Второй авеню?

— Да, я теперь там обосновался. В цокольном этаже.

Выйдя на улицу, я сказал сам себе: «Тебе позарез нужны любые сведения об этом деле. Иначе ты еще долго будешь ходить вокруг да около. Без информации в этом деле ни ясности, ни простоты, и ты можешь сгореть из-за пустяка именно по незнанию, а тогда никто тебе не поможет, даже эти крутые мальчики из команды с 16-го этажа, где сидит тощий начальник и обещает защиту и помощь».

Номер коммутатора Марри Хилл, который мне дал начальник, оказался совсем не телефонным номером. Это был условный код для постоянных посетителей подпольного тотализатора, расположенного неподалеку от Бродвея. Копам это было неизвестно. Даже тем копам, которых уже подкупили.

Стоящий в дверях мальчишка подмигнул мне:

— Хэй, Райан! Ну, заходи, потрать немного баксов.

Здесь были изменения. Заведение явно процветало. В баре новая стойка, гораздо лучший выбор напитков, а вместо деревянных табуреток — мягкие кресла.

Увидев меня, навстречу мне от своего окошечка двинулся сам хозяин, Джейк Мак-Гэффни.

— Ты что, подался в рэкет, парень? — спросил он.

— Нет, Джейк, уж что-что, а это точно не по мне. Я себя уважаю. Хотя определенный интерес у меня эта публика вызывает.

— Мы тоже тут прищемили кое-кого из них, — не без гордости сказал Джейк. — Ну, а у тебя что на уме?

Я взял его под локоть и отвел в сторонку.

— Джейк, вас случаем никто не заложил?

— Ты знаешь здешние дела. Мы ведь не зарываемся, Райан. Эти копы, черт бы их побрал, знают ведь про нас, но мы пока так крутимся, что комар носа не подточит.

— А может, кто-то все же за вас зацепился?

— Типун тебе на язык, парень. После того как меня таскали в суд, я веду дело чисто. Приходится, конечно, ходить по одной половице, но зато ни одна собака не тявкает. А почему ты... Что у тебя?

— Ты знал Биллингса, Джейк?

— Конечно. Днями его пристукнули. — Джейк умолк, точно подавился, лицо его стало вдруг тревожным. — Не он ли заложил, как думаешь?

— Нет, с его стороны все чисто. Код, который есть у полиции, копы считают телефонным номером. Да он ведь и устарел уже, разве нет?

Джейк сразу расслабился, вытряхнул из пачки сигарету и задымил.

— Уф! Значит, все в порядке. А они ведь здорово бы стукнули по мне, случись им кое-что вынюхать.

— Слушай, Джейк, как ты думаешь, почему они пришили Биллингса?

— Как я думаю! — рассмеялся он. — Да я не думаю, парень, я знаю. Когда он в тот вечер уходил отсюда, у него в кармане было двенадцать тысяч наличными. Лошадка по имени Энни Фут принесла ему/удачу. Так что тут спрашивать, почему его убили?

— Он давно здесь бывал?

— Месяца с два назад появился.

— А кто его привел?

— Гонсалес. Ты ведь его знаешь, кассиром у меня одно время работал. Коротышка Джуан у нас прославился, ребенка вытащил из Гудзона, потом в газетах даже была его фотография. Он в последнее время все больше в доках околачивался, потом эта дамочка его подцепила...

— Где мне его найти, Джейк?

— Кого? Гонсалеса, — искренне удивился Джейк. — Да на том свете, где же еще! Нажрался, говорят, и попал под грузовик, уж недели три тому.

— Семья у него была?

— Я ж говорю, с этой дамочкой... Подожди, покажу тебе вырезки.

Он прошел в кабинку для приема ставок и вынес пару газетных вырезок. В них рассказывалось о несчастном случае с Джуаном Гонсалесом. Запомнив адрес, я вернул вырезки Джейку.

Дом, где жил Джуан Гонсалес, стоял в конце Пятьдесят четвертой улицы, через несколько домов от Десятой авеню. На этой окраине жили только те, кого вышвырнул город. Квартира была на втором этаже, окнами во двор. Зная заранее, что звонок не работает, я постучал в дверь. Дверь открылась на ширину цепочки, в щели показалось настороженное женское лицо, губы ее задвигались и послышался шепот:

— Кто это?

— Вы Люсинда Гонсалес?

— Si.

— Я хотел бы поговорить с вами о Джуане. Могу; я войти?

Видно было, что она колеблется. Потом, пожав плечами, закрыла дверь, загремела цепочкой. Я вошел в прихожую. Пропустив меня, она прислонилась к двери.

— Одно могу сказать, что ты не из полиции.

— Точно, Люсинда.

— Но и не из дружков Джуана, совсем другой.

— Почему ты так решила?

— Его дружки свиньи. Грязные с-с-виньи.

— И на том спасибо, что отличаешь меня от свиньи.

— Что тебе нужно?

— Поговорить о Джуане. Вы с ним были женаты?

Я старался улыбаться ей как можно приветливей.

— В церкви не были... — Она поморщилась. — Но вы ведь не за этим пришли?

— Верно, цыпочка... Я пришел за другим. Я слышал, что Джуан напился и покончил с собой, что он..,

— Кто напился? — оборвала она меня голосом, полным негодования. — Он в рот не брал спиртного, сеньор.

— Кого-нибудь подозреваешь, Люсинда?

— Вас! — Она скрестила руки на груди. — Вы ведь один из тех, кто вполне мог это сделать?

— Что сделать?

— Запугать Джуана до смерти, так что он с ума чуть не сошел от страха... Вы охотились за ним, будто он зверь. Он спасался от вас, выбежал на дорогу, вот и попал под колеса. А я тут давно уже вас поджидаю. Я знала, кто-нибудь обязательно здесь объявится. Ну так добро пожаловать, сеньор. Я убью вас, как и давно собиралась.

Она расцепила руки, и дуло тупорылого пистолета уставилось мне в лицо. Я прекрасно понимал, что с этого расстояния ей будет очень трудно промахнуться.

— Ты бы, крошка, сперва выяснила все поточнее...

— Я уже все выяснила, сеньор! — истерично крикнула она, глаза ее сверкнули тусклым счастьем, мне казалось, что она плохо соображает, и потому риск для меня слишком уж велик.

— И все-таки где доказательства, что я это сделал? — сказал я почти нагло.

— Вы из тех, кто охотится на людей. Вы думали небось, что денежки у него. А вот и нет. Эти десять тысяч долларов, сеньор, они были здесь, у меня.

— Десять тысяч?.. Какие десять тысяч? — Мой голос был тих, но она услышала меня и, надеюсь, поверила, что я ничего не знал о деньгах.

— Теперь-то их здесь нет. — Губы ее искривились злорадной усмешкой. — Положены в банк на мое имя. Джуан умер из-за этих денег. А теперь, сеньор, твоя очередь.

Но все-таки она слишком долго собиралась стрелять. А тут еще воспоминания о Джуане одолели ее, на глаза внезапно набежали слезы, и я воспользовался этим мгновением, схватив ее за руку. Выстрел прозвучал, но жертв не было, я только ощутил, что выхлопные газы полоснули как бритва по моей руке. Я вырвал у нее пистолет. Тогда она закричала, и мне пришлось дать ей пощечину и оттолкнуть так, что она влетела в кресло. Она вновь засобиралась вопить, но я, чтобы прекратить истерику, влепил ей еще парочку пощечин. Немного придя в себя, она теперь затряслась от страха.

Я долго смотрел на нее молча. Потом сказал:

— Успокойся, я не причиню тебе боли.

Я видел, что она мне не верит. Ведь она давно жила с мыслью, что гонители Джуана обязательно к ней придут.

— Люсинда... Я не был знаком с Джуаном и мне не нужны его деньги. Скажи, откуда у него эти десять тысяч?

Опять на ее лице появились страх и ненависть.

— Пойми же, крошка, если бы я захотел, то ты бы выла от боли и, захлебываясь своими словами, торопилась бы рассказать мне все, что ты знаешь... Поняла меня? Но я не хочу тебе зла, ты меня слышишь?

— Si.

— Ну вот и хорошо... Так где он взял эти десять кусков?

Она обхватила голову трясущимися руками.

— Он вернулся однажды вечером из доков и говорит, мы, мол, скоро вернемся на остров и будем жить в хорошем каменном доме. Он сказал, что у нас будет столько денег, что мы сможем даже путешествовать.

— Когда это было?

— За неделю до того, как ему погибнуть, сеньор.

— Он тогда получил деньги?

— Нет.

Она быстро встала из кресла и, прислонившись к столу, опять скрестила руки на груди.

— Он сказал, что деньги скоро будут, был веселый, но не пьяный, нет. — Она помолчала, потом, пожав плечами, продолжила: — Он очень изменился. Стал всего бояться. Я его расспрашивала, что случилось, но он ничего не говорил. Вообще ничего не говорил. В ту ночь... когда он погиб, — она закрыла лицо руками, — он зашел домой и взял из туалета какой-то сверток.

— Что?

— Не знаю, у него был пистолет, но он мне его никогда не показывал. Примерно через час он вернулся и принес деньги. Велел мне их спрятать. Потом опять ушел.

— Куда?

— На свидание со смертью, сеньор. Он сказал, что ему надо... Как же он сказал?.. Ну, что-то вроде того, что уладить одно дело.

— Теперь, значит, эти деньги у тебя?

— Это ведь мои деньги, правда, сеньор?

Я подбросил пистолет на ладони и положил его на стол.

— Конечно, твои, крошка. Чьи же еще?

Она взяла пистолет, подержала его и положила обратно.

— Простите, сеньор... чуть не убила вас...

— Ну что ж, украсила бы своим портретом первые полосы утренних газет, только и всего.

— Да, как Джуан, — она невесело усмехнулась и, достав из ящика буфета два газетных листа, протянула их мне. На первом была фотография Джуана при жизни, на втором — труп.

Но на этом втором снимке был еще один человек, о котором я уже думал. На бордюрном камне рядом со своим грузовиком скорчившись сидел водитель и, закрыв лицо руками, очевидно, рыдал.

У двери я задержался и, обернувшись, спросил:

— Джуан никогда не называл имя Лоудо?

— Лоудо? Кажется, называл. Я два раза слышала это имя. Джуан тогда был сильно напуган.

— А он не говорил, кто это?

— Я слышала, как он назвал его, засыпая. Не знаю, сеньор, я не спрашивала о нем Джуана.

На улице моросил дождь. От свалки несло вонью.

Грузовик принадлежал бруклинской погрузо-разгрузочной компании «Эйберт». Я назвался управляющему, низкорослому замотанному человечку, своим именем, сказал, что веду расследование дел, связанных со страхованием жизни, и тот попросил меня минут двадцать подождать: вот-вот у Гарри Пилара кончится смена.

В 5 часов 40 минут в конторе появился худощавый человек с седеющими на висках волосами, и дежурная, сидевшая за стеклянной перегородкой, указав на меня глазами, сказала:

— Гарри, тебя хочет видеть мистер Райан, следователь по делам страхования.

— Вы, наверное, опять насчет того дела? — спросил он.

— Да.

— Это кошмар. — Он уныло взглянул на меня. — Я решил уволиться, мистер Райан, не могу больше ездить...

— Расскажите, что произошло той ночью? Вы наверняка перебирали в памяти каждую деталь. Разве нет?

— О да, поверьте мне. Каждую ночь я думаю об этом, — простонал он. — Никак не могу выбросить из головы.

— Говорите, мистер Пилар.

— Как рассказать о таком ужасе?.. Было три часа ночи, на улицах ни души. Я подъезжал к мосту, как вдруг из-за стоящего у обочины грузовика выскочил этот малый. И прямо под колеса!

— Он выбежал?

Пилар ответил не сразу. Я видел, что мой вопрос застиг его врасплох, что он ищет и не находит ответа. Потом сказал:

— Он вылетел.

— Что?

— Вылетел, вылетел! Я знаю, что мои слова покажутся вам бредом сумасшедшего, но у меня такое ощущение, что он стоял там и ждал. Он не бежал. Он вынырнул, похоже... Может, он задумал покончить с собой?.. Нет, похоже, он вынырнул.

Гарри Пилар широко открыл глаза, кадык у него задвигался под кожей, будто он не может проглотить слюну.

— Он... Неужели?.. Это могло быть?

— Вы просто об этом не думали, ведь так?

Он опять будто глотал слюну.

— Тут нет вашей вины, — сказал я. — Вы ничего не могли поделать.

Он не смотрел на меня, уставился куда-то в стену, будто вспоминая ту кошмарную ночь, потом заговорил так, как люди говорят с собою наедине:

— Кто-то выбежал... Ну да, кто-то выбежал из-за стоящего грузовика. Я вспомнил. Мне тогда было не до этого, я кричал, звал на помощь, а помощи долго не было. Меня не скоро услышали. Но теперь я точно вспомнил, там кто-то был!

Я встал и потрепал его по плечу.

— Вам теперь легче?

— Немного. — Он тускло улыбнулся. — Скверно думать, что ты задавил человека. Когда подумаешь, что ты совсем не виноват, становится гораздо легче.

— Такова дорога! — сказал я, чтобы его подбодрить. — Оставайтесь шофером, дружище.

Позднее я расспросил тех, кто живет рядом с Гарри Пи-ларом. Его знали давно, как здешнего старожила и хорошего семьянина. Соседям он нравился, их ответы на мои вопросы вполне убедили меня в его невиновности. Конечно же, это случайное убийство. Но кто же там убегал?

Дождь то переставал, то снова начинал моросить.

В баре Джо да-Нукко яблоку негде было упасть, пахло пивом и мокрой одеждой. Арт ждал меня в задней комнате.

— Ну, узнал что-нибудь? — спросил я, садясь с ним рядом.

— Кое-что есть. Биллингс убит двумя выстрелами в живот и одним — в грудь; пистолет калибра 0,38. А теперь то, чего не было в газетах. Убили его не там, где нашли. Скорее всего, его, уже смертельно раненного, выбросили из машины. Полиция застала его еще живым, и он, вероятно, что-то сказал им. И еще, когда я попытался копнуть глубже, то встретил такие ледяные взгляды сотрудников архива, что понял: дело-то пахнет жареным. И точно, один мой приятель сказал мне, что с этим делом связаны какие-то высокопоставленные шишки.

— Что еще удалось узнать о Биллингсе?

— Вкратце, жил он в центре города, в отеле, имел там именной телефон.

— На что он жил?

— В его номере нашли специальные игральные кости и несколько колод игральных карт, крапленых естественно, и, надо отдать ему должное, крап выполнен весьма искусно. Он был шулером. По наклейкам на чемоданах и по счетам установлено, что он работал в здешних местах и в Джерси.

— Смотри ты, — сказал я, — эта сволочь больше десяти лет крутилась у меня под носом, а я ни разу с ним не столкнулся.

— Не расстраивайся, дружище, — полистав блокнот, сказал Арт. — Вот еще что. Я нашел пару ребят, которые с ним имели дело за карточным столом, и они играли с ним незадолго перед его смертью. Так вот, Биллингс говорил им, что вступает в благоприятный период, которого ждал всю жизнь, что он вот-вот сорвет громадный куш. Никто, конечно, не обратил тогда внимания на это.

Я задумался, вспоминая, как Биллингс проворачивал свои бесконечные махинации в армии.

— Когда он играл, он был вполне платежеспособен?

— Эти ребята говорили, что он всегда имел достаточно баксов, чтобы заманить богатого неопытного лоха. — Он посмотрел на меня, закрыл блокнот и спросил: — Ну, а у тебя есть что новенькое?

— Да так, сущая ерунда. И чем дальше, тем непонятнее. Эти начала и концы так здорово спутаны и связаны, что и не знаешь, где и за что потянуть. А что, у тебя больше ничего нет по Биллингсу?

— Кое-что еще есть, но не думаю, что это важно.

Я покачивался на своем стуле в ожидании пива, а когда его принесли, не спеша выцедил полкружки.

— Биллингс всегда был чокнутым. Он говорил, что всю жизнь ждет счастливого случая... Он обдурил меня и из-за десяти кусков засадил в тюрьму, а когда я вышел, он смылся. Сомнительно, что он стал бы с кем-то делиться, если бы ему действительно крупно повезло. Те ребята-шулера вряд ли поняли, о чем речь. Но похоже, что то, о чем он им намекал, было и действительно чем-то очень большим, дорогостоящим. А тут появляется этот Гонсалес, который одно время работал кассиром в подпольном тотализаторе и имел туда вход. Он притащил туда Биллингса, без конца говоря о лошадях, и Биллингс стал бывать там, а в ночь своей смерти выиграл двенадцать тысяч. Их, правда, не уверен, что нашли на нем.

Арт тихонько присвистнул.

— И правда, в отчетах об этом ни слова не было.

— Кто же оставит трупу деньги? Особенно если мотив убийства — ограбление?

Арт задумался, потом сказал:

— Да-а... За эти двенадцать тысяч он мог бы поселиться в одном из респектабельных районов города, а теперь вот обчищен и лежит в дармовой могиле.

— А теперь слушай внимательно, — продолжал я. — Джуан Гонсалес был убит парой недель раньше, чем Биллингс. Перед смертью он говорил жене о больших деньгах, потом не на шутку испугался чего-то или кого-то, принес ей десять тысяч, ничего не объяснил, только сказал, чтобы она спрятала их, а сам вышел из дома и попал под грузовик.

— Помню этот случай, снимок на первой полосе. Это он?

— Да, он.

— Но из твоих слов следует, что Биллингса убили из-за денег.

— Следовать-то следует, но я не уверен, что это так. Во-первых, почему копы втянули меня в это дело? И потом, мертвец-то под крышкой. Идиотизм какой-то. Кого я могу расспросить? Чем дальше, тем глуше... У тебя совсем ничего больше нет о Биллингсе?

— Да так, по мелочи... Его похоронили за городской счет, и единственный венок на гроб был прислан из цветочного магазина «Лэйзи-Дэйзи». Это мне сказал кладбищенский служитель. Слушай, Райн, если ты собираешься своего Биллингса эксгумировать, то копать будешь сам.

— Конечно, приятель, а то как же. — Я собрался уходить. — Держи контакт, Арт. Где меня найти, ты знаешь.

Было уже без пяти минут десять. Я чертовски устал, схватил на углу тачку и поехал, наконец, домой.

Первое предупреждение я получил от Пита-Собаки, который обычно продавал газеты, оглашая улицу хриплыми выкриками. Потом еще мамаша Хьюггинс, выносившая мусор на помойку, специально поджидала меня, чтобы сделать свое сообщение. Ну и когда я подходил к дому, кто-то протяжно свистнул из густой тени, перечеркнувшей улицу.

Итак, в квартире меня ожидали двое неизвестных.

Я, конечно, воспользовался черным ходом, существовавшим еще с тех давних времен, когда папаша Мэнни содержал подпольный дом свиданий. Я достал из-за пояса свой 45-й калибр, сунул его под пиджак, чтобы щелчка затвора никто не услышал, и стоял со стволом в темноте, давая глазам привыкнуть к ней.

Один из них стоял у окна и смотрел во двор. Другой сидел прямо передо мной. Я навел на него дуло и сказал:

— Осторожнее, парни! А ты не пошевелись смотри, а не то станешь покойником.

Войдя, я потыкал стволом в моего парня, и он сообразительно встал и подошел к стене. Другой тоже хорошо понял меня и последовал примеру первого. Они стояли, упершись руками в стену и расставив ноги, до тех пор, пока я не разоружил их и не зажег свет. Затем я вытащил из их «кобр» магазины, сунул их к себе в карман, а сами инструменты положил на стол. Оба ствола были надраены так, что зарябило в глазах.

Парня, что стоял у окна, я помнил, мы встречались с ним несколько дней назад в тех апартаментах, высоко вознесенных над городом, где заседал большой начальник. Второго раньше не видел. Этот второй сказал:

— А ведь наверняка нет разрешения на ношение оружия?

Я усмехнулся.

— Разрешение ваш шеф сам пишет и сам подписывает. А некоторые бумажки и мне дает на подпись, а потом еще на словах говорит, что мне теперь дозволяются некоторые вольности.

— Любую бумажку можно разорвать,— не очень уверенно сказал парень.

— Можно, дружище, но только не твоими белыми ручками. Давай брось это, пустомеля! Тупицы чертовы, даже не понимаете — нельзя вламываться к тайному агенту так, что вся улица видит, что к нему пришли копы!

— Ладно тебе, Райан... — сказал тот, кто был мне знаком. — Чего ты кипятишься?

— Я хочу знать, какого черта вы приперлись?

Я понимал, что он молча меня ненавидит, но лицо его было пусто, как лицо манекена.

— Не усложняй. Мы пришли просто так, обычный обход... И еще нам нужет отчет о проделанной работе.

— Нечего мне толковать о всякой чуши, о ваших увеселительных прогулках за казенный счет. Я устрою вам сейчас такие хорошие проводы, что... Лучше бы сами помогли чем путным.

— Хорошо. Что ты хочешь знать?

— Как вы вышли на Биллингса?

— Никак. Он сам к нам заявился. Хотел сообщить что-то очень важное.

— Что именно?

— Мы не знаем. — Что-то о международном заговоре, достаточно крупном, который в нашей стране получил осечку. Наши люди за границей тоже получили информацию, что у нас в высших сферах забеспокоились, и переполох там случился именно тогда, когда мы решили, что Биллингс — ключевая фигура.

— Значит, кто-то завел целую организацию?

— Да и, кстати, такую же крупную, как наша; Биллингс, очевидно, где-то не то пережал, не то недожал. Он хотел продать то, что у него было. Но что у него было, он нам не говорил. Мы решили все же его прикрыть. Для защиты Биллингса были выдвинуты четыре человека, прошедших спецподготовку... Они работали в две пары, и обе пары были уничтожены. Четыре крутых мэна наивысшей квалификации, Райан, погибли как сопливые читатели детективов. Биллингс и обнаружил вторую пару, когда они были мертвы. Он сразу позвонил нам и сказал, что выходит из игры. Вот тогда он порекомендовал нам тебя. Он выскочил, ладно. Такой же смышленый, как ты, со своими хитростями. Но по крайней мере он недолго оставался последним. Той же ночью и словил свою пулю.

— Про тех четверых я что-то ничего не видел в газетах.

— Ну, это-то просто. Полиция еще пока способна перекрыть путь любой информации.

— Ясно, — сказал я. — Скажи мне, Биллингс ведь был еще жив, когда вы его обнаружили? Успел он что-нибудь сказать?

Я наблюдал за их лицами. Ребята, конечно, могли и не знать подробностей, но в их глазах все же мелькнуло сочувствие. Возможно, они подумали, что так же могут однажды найти и мой труп.

— Ну, Райан, и въедливый же ты. Правда, он еще был жив и сказал, что его убил Лоудо. Вот откуда мы узнали это имя. Потом он умер.

Они не знают, а я не скажу им, что другой покойник незадолго до смерти тоже называл имя Лоудо. Кто, действительно, следующий?..

— Ладно, — сказал я. — Хочу спросить еще об одном. Когда Биллингса нашли, у него были деньги?

Когда коп заговорил, его голос был чересчур ровный:

— Что ты имеешь ввиду?

— В полицейском протоколе говорится, что он был обчищен. Его действительно ограбили? Или это ваше предположение? Мне интересно, что случилось с теми двенадцатью кусками, что были при нем с вечера?

Мой знакомец плотно сжал губы и с трудом их раскрыл, чтобы задать праздный вопрос:

— Ты-то откуда об этом знаешь?

— Слухом земля полнится.

Пока он собирался что-то ответить, мне в голову пришла неожиданная мысль. Я понимал, конечно, что мысль эта несправедлива, во всяком- случае справедлива не во всем, но мне хотелось их раззадорить. Меня понесло:

— Если ты думаешь, что я продался за эти двенадцать кусков, то ты безнадежен, мэн. Вшивые мысли вшивого копа. Я словно читаю какой-нибудь там ваш идиотский отчет, написанный по форме Р5-С5... Вы, свиньи, хотели втянуть меня в это убийство, чтобы повернее меня сцапать. Я вот давно наблюдаю, что бы я ни делал, вы только лупаете глазами и задаете свои кретинские вопросы. А сами то вы для чего?.. Фактически я влез в это дело ненадолго, просто так, для перемены занятий, для собственного удовольствия. Ну и дурак же я был! Что за удовольствие быть коллегой копов? Мой бывший однополчанин, подыхая с двенадцатью кусками в кармане, адресовал вас ко мне. И вот вы меня прищучили. Наверное, если бы я наотрез отказался, вы пришили бы мне убийство Биллингса и деньги наверняка нашлись бы у меня под матрацем... Ох, мужики, это же безумие! Я ведь не могу заранее рассчитать своих действий. Все время какие-то неожиданности... А вы тут ходите, отчет вам подавай! Ну чем вы вообще думаете? Информации почти никакой, и составь я четкий план, он только погубит меня, мне просто необходимо оставить какую-то дырочку для случайности, а дальше уж действовать по обстоятельствам...

Я произносил свой импульсивный монолог не торопясь и, приближаясь к концу, начал даже улыбаться:

— Вы, мальчуганы, весьма хитроумные мстители, но мыслите-то неверно. Вы на что купились? На мою аккуратную прическу? Но я из тех, которые вторгаются, а вы все — из отлынивающих. Я безрассудный одиночка, всему знающий цену. А вы со своей правотой и геометричностью остались далеко позади, потому что правота патетична и весьма эффектна, но сильно сковывает в движениях, то есть, иначе говоря, связывает руки.

Они ничего не ответили, и я решил произнести заключительное слово:

— Передайте еще ему, мне нужна копия этого гребано-го соглашения, что я у него подписал, и оставьте мне номер телефона какой-нибудь вашей секции на Тридцать четвертой улице, где я всегда мог бы застать людей, если мне потребуется подмога. Кроме того, пусть ваш большой начальник оформит разрешение на оружие, номер 127569. Это все. А теперь давайте выметайтесь отсюда и не таскайтесь больше за мной, как вшивые собачьи хвосты. Если мне будет надо, я сам позвоню. А свой гребаный отчет о проделанной работе вы составите тогда, когда я за вас эту работу сделаю.

Вы поднимаетесь на лифте чуть не на последний этаж и попадаете в плюшево-краснодеревное фойе, уставленное старинной мебелью. Прелестное рыжеволосое существо улыбается вам навстречу, являясь неотъемлемой, судя по всему, частью приемной официально зарегистрированной компании «Питер Ф. Хэйнис III».

Существо рассматривает меня весьма внимательно, от макушки до шнурков на туфлях, но, когда встречается со мной взглядом, слегка улыбается, немного смущенно и мило. Очевидно, я не походил на обычного клиента компании Хэйниса, несмотря даже на то, что на мне был двухсотдолларовый костюм, белейшая рубашка, галстук в мелкую полоску, а манжеты скреплены простыми, но золотыми запонками, которые весьма недурно смотрелись. Несомненно, что от обычных клиентов меня отличало лицо. Это было лицо вооруженного человека. Да, я был вооружен, вот почему понадобился двухсотдолларовый костюм, — чтобы скрыть оружие.

— Доброе утро, — проговорила рыжая.

— Привет, милая.

— Могу я вам помочь?

— В любое время.

— Пожалуйста...

— «Пожалуйста», детка, это то, что должен сказать я.

— Кончай это! — строго оборвала она меня.

— А что мне будет, если я не кончу? — продолжал я резвиться.

Тогда она не выдержала и улыбнулась.

— А Кармен Смит, она здесь? — перешел я к делу.

— Конечно, здесь. Вы с ней договорились о встрече?

— Нет.

— В таком случае это невозможно.

— Кто мне может помешать? — усмехнулся я.

— Никто, полагаю. В конце холла направо. Но только мисс Смит от такого посетителя вполне может свихнуться.

— Трогательно. Но, надеюсь, это будет лишь легкий приступ.

— Я тоже на это надеюсь. И не досаждайте ей пустой болтовней.

— Не буду, не волнуйся, крошка.

Кроме мисс Смит в комнате были две молоденькие секретарши и еще какой-то чудак. Мисс Смит сидела за письменным столом, разговаривала по телефону и одновременно перелистывала «Таймс». Войдя в комнату, я сделал девушкам знак, указав на дверь, и они обе вышли. Молодой человек несколько задержался, но мой строгий продолжительный взгляд выпихнул из комнаты и его. Мисс Смит закончила разговор, отодвинула кресло и встала.

Большую часть времени ты не замечаешь женщин или просто отмечаешь про себя: вот эта хорошенькая, а эта — так себе. Попадаются такие, что нравятся с первого взгляда, и такие, которых сразу разгадать нельзя. Но вот приходит день, когда вы встречаете женщину, которая не просто вам нравится, а кажется той единственной, что вы искали всю свою жизнь.

Я смотрел на мисс Смит с удивлением.

Была она высока, красива и по-мужски твердо стояла на земле. Но это не мешало проявляться и ее неотразимой женственности. У нее была высокая полная грудь, хорошо развернутые плечи, и вся она в своем узком, фантастического фасона платье казалась неотразимой, каждой линией, каждым своим жестом приковывая к себе взгляд. И она знала это, не могла не чувствовать, но держалась так, что неискушенный в женских чарах человек решил бы, пожалуй, что ей совершенно безразлично, какое впечатление она производит.

Я, наконец, решился заговорить:

— Вы мисс Смит, я не ошибся?

— Нет, не ошиблись.

— А меня зовут Райан.

— Наша встреча не запланирована, не так ли?

— Но она уже началась...

— Я могу вам чем-то помочь?

— Конечно, мисс Смит, И это нетрудно сделать.

— Я слушаю, говорите, мистер Райан.

— В Бруклине есть цветочный магазин «Лэйзи-Дэйзи». Мне сказали там, что вы заказывали букет на гроб одному моему знакомому.

Выражение ее лица неуловимо изменилось.

— Биллингс, — продолжал я, — его недавно убили. Вы были единственной, кто прислал ему цветы.

Лицо ее снова чуть-чуть изменилось, легкое волнение коснулось глаз и губ, но поза ее оставалась женственной, и я про себя восхищался тем, как гордо и в то же время изящно она себя держит. Однако я заметил и то, что рука ее, лежащая на столе, слегка вздрогнула.

— Вы были его другом? — спросила она.

— Нет, просто старым знакомым. А вы?

Глаза ее увлажнились, и она достала из сумочки платок.

— Простите, никак не могу привыкнуть, что исчезают люди, которых я знала.

— Не надо слез, милая. Этот тип недостоин их.

— Пусть так, и все же я не могу о нем забыть... Не могли бы вы напомнить мне, с кем я имею честь беседовать?

— Райан, мисс Смит. А проще говоря, гангстер. Не очень крупный, конечно, но довольно известный в определенных кругах. Скажите, где вы познакомились с этим негодяем Биллингсом?

— Но почему я должна вам об этом рассказывать?

— Потому что если не мне, то полиции уж придется рассказать точно.

Я видел, что она задержала дыхание, внутренне насторожилась.

— И хорошо вы, его знали? — продолжал я расспросы.

— Давайте расставим точки над «и». Вы проводите какое-то расследование, касающееся именно меня?

— Нет.

— Тогда я должна вам, мистер Райан, сказать. Я — игрок.

— Хороший?

— Лучше не бывает. Мой отец был великолепным карточным игроком, настоящим профессионалом. Он мог играть в карты честно, мог жульничать, смотря по настроению. Но то и другое делал блистательно. Он и меня обучил всем своим трюкам. Мама умерла родами, и он так и не женился больше. Я прошла у него хорошую школу, и возьму с карточного стола столько денег, сколько мне понадобится...

— Все это хорошо, мисс Смит, но при чем тут Биллингс?

— За карточным столом я зарабатываю больше любого управляющего банком. Если где-нибудь в городе случается большая игра — а в Нью-Йорке это не такая уж редкость,— я обязательно участвую. Спросите картежников, они вам все подтвердят.

— Незачем об этом спрашивать. Мне нужно знать, что вас связывало с Биллингсом.

— Биллингс... Он умел ловко передернуть карту, вполне владел техникой, но, если сказать правду, был в нашем деле слабоват. Не раз мне приходилось обчищать его дочиста. Видите ли, мистер Райан, такие типы забавляют меня. Я могла сделать с ним за карточным столом все что угодно, просто так, для забавы.

— И много он вам проигрывал?

— Сотнями... Деньги у него водились, но для меня важны не деньги, а сама игра. Понимаете?

— Вполне. Скажите, а он был скуп?

— Скорее, нет’ Во всяком случае, никогда этого не показывал.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Дня за три до его гибели, — не колеблясь ответила она.

— И вы можете это доказать?

Мисс Смит уже вполне овладела собой и отвечала на мои вопросы естественно и дружелюбно. Но последний вопрос вновь выбил ее из колеи. Она помолчала и потом, потирая пальцами лоб, глухо, будто себе, сказала:

— Не надо мне было посылать эти цветы...

— Ну, в тюрьму за такие вещи не сажают, милая. Ерунда это все.

— Да? А что не ерунда?

— То, что вы, мисс Смит, крупный делец, ну прямо вице-президент, зарабатываете полторы тысячи в неделю, правая рука босса, а кроме того, у вас прекрасная квартира на Мэдисон-авеню и счета только из дорогих магазинов, ну и вдобавок вы очень азартная женщина, умелая картежница. Все это, впрочем, не так уж трудно было выяснить.

— Но вы ведь говорили, что не занимаетесь расследованием, которое касалось бы меня.

— Нет, не занимаюсь. Просто попался болтливый швейцар.

— Вы подозреваете меня в чем-нибудь? — Ее глаза вновь сделались влажными, казалось, она вот-вот заплачет.

— Да нет, пожалуй... Только вот хотелось бы знать, почему такая состоятельная женщина послала на гроб знакомому букет всего за пять долларов.

— Каков игрок, таков и букет, — сказала она не задумываясь.

— Но почему же все-таки вы послали цветы? Вы сентиментальны?

— Просто жест по отношению к дешевому мертвецу.

— А не жест, порожденный мстительностью?

— Мертвецы не различают таких тонкостей. Просто жест. Теперь, правда, я жалею, что совершила его.

— Мне это не нравится, детка, — сказал я тихо.

Когда она посмотрела мне в глаза, милый вице-президент исчез. Я рассматривал ее не без удивления. Она, как и вообще все женщины, могла быть то диковато-холодной, то чувственной, с глазами, готовыми в любой момент увлажниться. Но удивление мое было вызвано тем, что то и другое у мисс Смит было вполне искренне.

Возможно, чтобы переменить тему разговора, она вновь заговорила о своем отце:

— Моего отца знали и в Монте-Карло, и в Лас-Вегасе. Правда, фамилия у него была другая, не Смит. В один злополучный день его убил свихнувшийся коротышка. Он проиграл отцу все свои деньги, хотя сам играл краплеными картами.

— И что стало с этим коротышкой?

— Десятилетняя девочка, дочь убитого, всадила ему пулу в лоб с расстояния в десять шагов.

— Вы? — спросил я, вздрогнув.

— Я.

Я немного помолчал, потом спросил:

— Интересно, что думают десятилетние девочки, стреляя в живого человека.

— Знаете, мистер Райан, полагаю, они ничего не думают... У меня, во всяком случае, была тогда какая-то даже не мысль, а уверенность, что я его даже не убиваю, ведь мозги у него и так уже были дохлые.

— И что, вы послали ему на гроб пятидолларовый букет?

— Нет, конечно. — Она чисто и звонко рассмеялась. — Но что касается бедного папочки, я думаю, что он был бы доволен.

— Ну что ж, жесты есть жесты. Мне это даже нравится, — сказал я довольно холодно.

— Я думаю, это было оправдано, школа подготовки к жизни.

— Как?

— Что-то вышло наружу касательно мистера Биллингса. Он был убит, а вот теперь вы здесь. Не полиция, нет. А только вы, мистер Райан. Почему, вы не можете мне объяснить?

— Когда-то Биллингс оклеветал меня из-за десяти тысяч. Уверен, он собирался повторить подобную гнусность. И я хочу выяснить, кого еще он вовлек в эту игру?

— Надеюсь, вы не думаете, что я ему в этом помогала?

— Я не знаю, но... Скоро я действительно это выясню.

— И в его смерти я не виновата. А что там у вас с ним было, меня не касается. Что-нибудь еще?

Я встал и, опершись руками о стол, наклонился к ней:

— Только одно, — улыбнувшись, сказал я. — Тебе, наверное, миллион раз говорили, что ты интересная женщина. Оставайся такой же. Ну а про себя могу сказать, что рядом с тобой дико глупею. Что это, не знаю сам...

Она не улыбнулась, неожиданно ее губы приблизились к моим, и время потеряло значение. Я видел только, что у нее ореховые глаза и дивные каштановые волосы. Затем и наши руки встретились.

Но вот она встала, и руки наши вынуждены были расстаться.

Она сказала:

— Нет... Я не хочу оставаться такой же для тебя. Меня еще никто так не называл.

— Как?

— Просто интересной.

— Приношу свои извинения.

Она посмотрела на часы и улыбнулась;

— Здесь, мистер Райан, ваши извинения не принимаются. Но вы можете принести их за ленчем.

— Дельная мысль, милая.

— Ну так пойдемте, мистер Райан... Тем более что у меня есть причина. Видите ли, я знаю многих людей, но никогда до сегодняшнего дня не завтракала с настоящим гангстером.

И я отвез ее к Пэту Чейну.

Мы прошли в отдельный кабинет, подальше от шума и табачного дыма. Когда официант вышел, я подумал, что совсем не знаю Кармен Смит, сколько бы сведений о ней ни раздобыл и сколько бы ни выслушал от нее самой.

Она положила руку поверх моей и спросила:

— Райан, ты уверен, что найдешь убийц Биллингса?

— Конечно, обязательно найду.

— Но ведь это... опасно.

— Дело и вправду нешуточное, — усмехнулся я. — Несколько парней уже отправились на тот свет. Один из них малыш по имени Джуан Гонсалес. Слышала о нем?

— Нет, это имя мне незнакомо.

— Не был ли Биллингс в последние дни чем-то напуган?

— Он все как-то нервничал. Плохо играл.

— А ставки были большие?

— Порядочные. Мы еще шутили, не влюбился ли он. Но он отмалчивался.

— Слушай, он никогда не упоминал некоего Лоудо?

— Лоудо? — Помолчав, она покачала головой. — Он — нет. Но вообще это имя я где-то слышала. Кто это?

— Пока не знаю. Но обязательно выясню.

Она взяла мои руки в свои:

— Прошу тебя, Райан, будь осторожнее.

— Постараюсь. А в чем дело, радость моя? Чего ты боишься?

— Я хочу быть уверенной, что это не последний мой ленч с неотразимым гангстером.

После завтрака она заглянула в сумочку и сказала, что ей пора, только вот заглянет кой-куда попудрить нос.

— Вперед, — ответил я. — Жду тебя в вестибюле.

А в вестибюле я встретил двух знакомых парней, Эдди Мэка и Фейтса Сибулла. Они болтали с Пэтом Чейном.

— А, Райан! Хорошенькая, гляжу, у тебя компания!

— Первоклассная, Фейте. Одобряешь?

— Еще бы. Но она ведь заядлая картежница.

— Слышал об этом.

— Как ты с ней познакомился? — вмешался Эдди Мэк.

— Через Биллингса.

— Ну? А ведь он был парень не промах, — фыркнул Эдди и нахмурился. — Ты что, знал его?

— Я не просто знал, а хотел даже убить его собственноручно. Да меня опередили.

Эдди вдруг воровато оглянулся и, облизав губы, сказал:

— Слушай, Райан, ты не догадываешься, кто его пришил?

— Есть одна мыслишка. Некий Лоудо. Ничего про него не знаешь?

И тут Пэт Чейн, до того просто стоящий рядом, чуть отшатнулся. Я взглянул на него: что-то стало у него с лицом, оно покрылось пятнами, взгляд потускнел и губы пошли в синеву.

— Что с тобой, Пэт. Плохо с сердцем?

Он вдруг замахал руками, точно отгоняя надоедливую осу.

— Это имя, имя... Парень, это скверное имя!

— Ты что, знаешь его?

— Не знаю и знать не хочу! И даже не хочу, чтобы мне тут его произносили.

— Да в чем дело, скажи.

— Тут, понимаешь, у меня пару дней назад обедали двое. Такие представительные мужики, но только насмерть напуганные. Так вот один из них попросил разрешения позвонить, а я случайно был неподалеку, возился со счетами, ну и слышал его разговор. Он говорил кому-то, что в город отовсюду понаехали самые крутые мэны и куча наемных убийц, впечатление, мол, такое, что затевается большая охота. А руководит всей сворой вот этот Лоудо. Он вроде бы случайно узнал и говорил тому, в трубке, что не прочь на это время свалить из города.

— И это что, все?

— Ну, знаешь, приятель, с меня и того довольно. Я не хочу неприятностей ни в своем заведении, ни поблизости от него. Я даже не хочу, чтобы у меня бывали люди, связанные со всем этим, ты меня понял? Я этого дерьма за свою жизнь нажрался досыта.

— Чего ты трясешься, как баба?

— Слушай, Райан. Раз ты с этим связался, умоляю тебя, поищи себе другое место.

Я улыбнулся и согласно кивнул.

В это время показалась Кармен, и все, кто был в вестибюле, как по команде, повернули к ней головы.

— Привет, Фейте. Привет, Эдди, — сказала она, подойдя. — Я и не знала, что вы приятели Райана.

Распростившись с ребятами, мы вышли на улицу и взяли тачку. В машине она спросила:

— Ну что, порасспросил обо мне Фейтса и Эдди? И как? Успокоился?

— Пока нет, детка, — сказал я и усмехнулся.

Она протянула ко мне руки, и наши губы встретились в долгом поцелуе. Когда он был нами доведен до завершения, она сказала:

— А приятно, оказывается, целоваться с гангстером. — Она провела пальцем по моим губам. — Ну а теперь ты доволен?

— Нет, детка, все еще нет, — и я усмехнулся еще раз.

— Ты, мэн, большой нахал, грубый и гадкий тип.

— Вице-президенты так не разговаривают, радость моя.

— Я думала, что так тебе будет понятнее, — сказала она не без иронии.

— Тогда изложила бы это на языке панков.

— Видела я этих панков. Ты совсем не такой.

— Разве?

— Панка, например, я ни за что бы не смогла полюбить.

— Приехали, — сказал я, когда такси остановилось.

— Надеюсь, мы еще увидимся?

Я видел, что ей очень хочется услышать мое «да».

— Если ты попросишь меня с волшебным словом.

Она улыбнулась и снова провела пальцем по моим губам.

— Пожалуйста, гангстер!

— Я тебе позвоню.

— Буду ждать. Скоро позвонишь?

— Как только найду Лоудо.

— Смотри, осторожнее.

— Непременно.

Она пошла по тротуару, а я любовался ее стройной фигуркой, которая так хорошо при каждом движении обрисовывалась платьем.

Кармен ушла не оглядываясь.

Вернувшись к да-Нукко, Арта я не застал. Джо сказал, что Арт был здесь, пару раз звонил мне, но, не дозвонившись, куда-то ушел.

Я наскоро хватанул пива, махнул Джо рукой и пошел на угол, надеясь схватить тачку. И тут я увидел, что сначала должен оторваться от хвоста.

Щуплый мужичок в дешевом пластиковом плаще, с бумажным платочком, выдвинутым из кармана, был не очень-то опытен. Увидев меня первым, он слишком задергался, чем и выдал себя. Убедившись в правильности своей догадки, я пошел было на угол, но потом вернулся и пешком направился к западу. Он суматошливо ловил тачку.

Когда машина подошла, он прыгнул в нес, доехал до угла и велел остановиться. Я знал, что он будет ждать, пока я поймаю машину и проеду мимо него, тогда он повиснет на мне и уже не упустит. Наивный человек! Здесь можно было здорово повеселиться, но времени на это не было. Поэтому я влез в первый попавшийся кэб, только что выпустивший пассажира, и показал парню, от кого мы будем смываться. Крутые бруклинские таксисты достаточно опытны и сметливы на суровых путях своей жесткой профессии, чтобы по просьбе пассажира оторваться от любого хвоста. Знай только плати! Мы ушли, не потратив даже особенно много времени.

Мелкий дождь превратился в сильный за несколько минут до того, как я достиг своего дома. Улица была пустынна, даже Пит Собака ушел торговать своими газетами поближе к барам с навесами. Я расплатился с водителем, достал ключ и вбежал в подъезд. Когда я вошел и включил свет, я увидел то, что увидел.

Двое сидели здесь, держа пушки на изготовку, и, как только я нарисовался в дверном проеме, сразу начали разбрызгивать свои пули над моей головой. Выругавшись, я нырнул и спикировал за спину одного из них, чем загородился от другого. Тот, кто выступал теперь в качестве моего щита, начал поворачиваться, но ему мешал стул, тогда он лягнул его, и я увидел, как обивка сиденья прямо на моих глазах была содрана пулей. Ладно. Пришлось мне достать и свой ствол и пустить его в дело. Маленький круглолицый малый словил маслину, вылетевшую из моего 45-го калибра и смертоносно влетевшую в грудь. Другой рванулся к дверям, но я достал его, прострелив оба колена разом. Тогда он лег на пол, вопя во все легкие, и вопил до тех пор, пока я не разбил ему пасть мордой своего инструмента.

Тот, за моей спиной, прохрипел что-то напоследок и затих. Другой стонал.

— Это еще не настоящая боль, — сказал я. — Подожди, вот пройдет пара часиков, тогда увидишь...

Он поднял руки от коленей, смотрел на кровь и даже попытался дотянуться до револьвера. Но я оттолкнул его пушку ногой в другой конец комнаты. Его глаза были ужасны, в них не было ничего, кроме жажды убить меня.

Кажется, эта жажда на время пересиливала даже боль. Он шарил глазами вокруг, но не видел ни одного предмета, которым мог бы швырнуть в меня.

Я поднял руку и нацелил ствол прямо ему в живот.

— Малый, кто тебя прислал?

— Иди ты...

— Смотри. Я далеко не мирный законопослушный гражданин. И стукнуть тебе меня нечем. А у меня все в порядке, есть даже разрешение на ношение оружия. Соображай побыстрее, приятель, времени, вообще говоря, у тебя осталось всего ничего.

Он снова взглянул на свои руки, и его затошнило, потом он свалился окончательно.

— Мне нужен врач... врач...

— Похоронное бюро тебе нужно.

— Гляди!.. — он заскрипел зубами.

— Давай, выкладывай! Живо.

Я повел дулом, поточнее прицеливаясь к своей мишени.

— Райан.. Мне приказали... это было... был...

Наверное, он увидел того, кто приближался из коридора. Он бросил вокруг дикий взгляд, и в это время из дверного проема прогремел выстрел и сразил парня наповал. А я, к сожалению, стоял так, что не видел стрелявшего, только слышал, как по лестнице прогрохотали шаги и резко хлопнула наружная дверь.

Я бросился вдогонку, но мертвый малый, лежавший в дверном проеме, наполовину выпав в коридор, сделал мне подножку, и я грохнулся на пол. Время было упущено, поэтому, когда я встал, на ходу взводя курок, и выбежал наружу, на улице, конечно, уже никого не было.

Не то чтобы совсем никого. На той стороне улицы, в тени что-то шевельнулось, и я подошел. Это был Ресстесс, парень-калека. Он стоял спиной к улице в своем полуподвальном дверном проеме, плечи его тряслись. Я спросил:

— Ты видел его, Ресс?

— Он побежал на угол, Райан. Когда ты приехал, вскоре здесь появилась машина. Она и подобрала его.

— Ты знаешь кого-нибудь из них?

— Одного.

— Кого?

— Пирсона, его еще зовут Пуд Сала, жирный такой мужик.

— Как же ты мог узнать его. Разве разглядишь отсюда лицо?

— Да провалиться!.. На кой мне его лицо, достаточно,

что он показал мне задницу. Надо только видеть эту походочку. Ему однажды коп прострелил зад. И он теперь ходит так, как нормальные люди и ходить не умеют.

— Я не знаю его, Ресс.

— Он из тех, что толпятся в Джерси. Я тоже ведь бывал там. А этот Пуд Сала вечно крутится с рэкетирами возле доков. — Он посмотрел на мой подъезд, провел рукой по шее и спросил: — Они?.. Тихо там.

— Да уж. Мертвые.

— Я вообще оттуда ни звука не слышал, только когда дверь стукнула и этот побежал. Я уж думал, тебя нет... Теперь наверняка полиция набежит.

— Пусть убирают мою работу, им для отчета надо. А ты знай помалкивай об этом, малыш.

— Ты же меня знаешь, Ирландец.

Я сунул сложенную банкноту в его карман и похлопал по плечу. Он усмехнулся и кивнул, а я вышел под дождь и пошел к своему подъезду.

Ни у одного из двух этих панков ничего при себе не было, ни бумажника, ни этикеток на одежде, ни документов, ничего. Вообще ничего. Да, что ни говори, в своих действиях они были прозаично предусмотрительны, но слишком уж увлеклись по ходу действия, а любовь к риску — неизбежная беда профессионала.

Я убрал свой 45-й калибр, сложил пригоршню стреляных гильз в карман и бросил прощальный взгляд на покойных. Все имеет значение, даже то, как они одеты. Не жался времени, я получше все рассмотрел и запомнил. Даже кое-какие идеи появились у меня от этого осмотра. Но пора было уходить. Я выключил свет и вышел в вестибюль.

Дождь весьма эффективно заглушал все звуки, так что в окнах не торчало ни одного любопытного лица... Все неподвижно, а главное, в воздухе не слышно звуков полицейских сирен. На углу я обернулся и увидел, что здание полностью задрапировано складками ночного мрака. Уличного движения почти не было, только изредка проезжали занятые кэбы, пошевеливая своими лучами-фарами в ночном сумраке. Ни души не было и на тротуарах.

Минут пять я стоял, прислушиваясь. На той стороне кто-то пьяно кашлял и блевал, потом, болезненно охая, скрылся в дверях. Каких только задниц не увидишь в городе, вглядываясь в ночную тьму. Вот кто-то крадется вдоль зданий, цепляясь руками за стену, пока, наконец, не решится оторваться от надежной опоры и не отправиться ь опасное путешествие, сначала до края тротуара, а там, глядишь, рискнет стартовать и к противоположной стороне улицы.

Кварталом ниже отъехала от тротуара машина, и свет се габаритных огней выдал моему глазу силуэт человека. Машина тут же вернулась к тротуару, припарковавшись поудобнее, и погасила огни. Но я их уже заметил. Они шли ко мне. А как же, ведь я теперь в списке убийц.

За спиной у меня, на Первой авеню, могли быть другие.

Я шел довольно долго и прошел достаточно много. Пробирался я в одно место, где, как я надеялся, мне удастся остаться с глазу на глаз с большой и удобной кроватью: я уже был готов для этой встречи.

Мамаша Хьюггинс, как я знал, никогда не запирала вход в свою часть цокольного этажа. Мне же нужно было срочно раствориться в ночи, и я решил пройти здесь, через здешний полуподвал, не запертый на ночь. Пришлось перелезть через невысокую ограду, затем я пересек аллею между бакалейной лавкой Бенни и зданием, изношенным до такой степени, что вот-вот должно было упасть.

Во всем квартале я никого не встретил и решил еще раз пересечь аллею там, где Джейми Тоухи держал ручные тележки своей прачечной. И вот я все шел и шел, потом повернул назад и достиг улицы, от которой снова вернулся ко Второй авеню. Хвоста за мной не было. Но возле угла моего дома снова торчала машина, явно ожидая меня. Нет здесь мне не пройти. Я ухмыльнулся и тихо прокрался к складу лекарств, принадлежавшему Хьюми.

После пяти попыток я дозвонился, наконец, до Арта и спросил, что случилось. Его голос был явно слишком напряжен, он довольно натянуто спросил, чего я хочу.

— Хочу, — сказал я, — чтобы ты разузнал мне, что можешь, о личности, называемой Пирсон Пуд Сала. У него, похоже, связи в Джерси.

— Ладно. А теперь ты мне скажи, что за окоченелости торчат из твоей квартиры? Почему ты позволяешь им там лежать? Что за чертовщина! Кому охота о них спотыкаться?

— Почему бы тебе не сделать это, Арт?

— Чего? Споткнуться о них?

— Вот именно. Зашел случайно ко мне и обнаружил. Да любая газета купит у тебя эти новости вместе с фотографиями для сенсационного выпуска.

— Ты что, с ума сошел? Послушай...

— Нет, ты послушай. Я тебе говорю, сделай это. Иначе я вызову первых попавшихся парней из телеграфных агентств, там охотников найдется много. Ну так что, сделаешь? Только сначала дай мне двадцать четыре часа на то, чтобы все как следует обмозговать, а потом пойди и сделай, как я сказал.

Он тяжело дышал в трубку, наконец сказал:

— Хорошо, Райан. Только это будет кровавый заработок. А ты получишь копов, вопящих о цене за твою голову.

— Надеюсь, вопль будет единодушным.

— Как мне войти с тобой в контакт?

— Обратись в кафе «Труха», что на Второй улице. Они мне сообщат.

Я положил трубку, взял телефонную книгу и принялся ее листать. Номер Кармен Смит нашел быстро. Но когда я набрал его, ждать пришлось долго, так долго, что я даже почувствовал легкое раздражение. Трубку, однако, никто так и не взял.

Тогда я набрал номер Джейка Мак-Гэффни. Он не был занят чем-нибудь серьезным и пригласил меня зайти. Минут через двадцать, с промокшими ногами, я был у него.

Он посмотрел на мое лицо и спросил:

— Что еще случилось, мальчик?

Я все рассказал ему. Он приготовил выпивку себе, а для меня открыл пиво.

— Райан, это не заденет моего бизнеса?

— Каким боком? Если уж по Гонсалесу это в свое время не стукнуло, так ты-то и вообще в стороне.

— Ты все же взял бы, парень, и попробовал, наконец, поставить где-нибудь точку. Когда ты только остепенишься?

— Ты лучше скажи, где бывал Гонсалес, когда работал на тебя?

— Ох, все ведь заметные места. Он обходил столько баров... Говорил, что-то около двадцати, да еще множество мест по соседству со своим домом.

— А мог он работать в районе доков?

— Гонсалес? Черт возьми, нет! Я не распространяю поле своей деятельности так широко. И вообще это принадлежности верхнего города.

— Ну, я так и думал. Скажи, Джейк, а много ли наличности у него было обычно на руках?

Джейк пожал плечами и задумался:

— С собой он брал две-три сотни каждый день, приносил назад пять. Иногда тратил немного, надо ведь обрабатывать кучу мелких деятелей. А мы же ведь не умеем в своем деле остановиться, когда надо.

— Гонсалес, он был честным?

— И во сне не украл. Никогда не отщипнет и десятицентовика, уж это я знаю, —Джейк отхлебнул от своей выпивки.—А что за трагедия с Гонсалесом, Райан? Говорят, он и пьяным не был... Что-то я не соображу никак, кому он помешал...

— Разбогател он, Джейк, вот что с ним за трагедия. Собирался даже путешествовать со своей Люсиндой. Вот уж, действительно, жизнь, как поглядишь...

— Разбогател? С чего бы это? Да у него гроша никогда лишнего не было.

— Вот и ошибаешься, приятель. У него было десять кусков.

— Хо! Разве ты сделаешь в Майами десять тысяч долларов?.. — Джейк помолчал, поставил выпивку и спросил: — Откуда они у него взялись, эти деньги?

— Думаю, ему Биллингс дал.

— За просто так? Что-то не похоже на Биллингса.

— Да ладно, не беспокойся об этом. Я же не беспокоюсь. Тут другое... Скажи, тебе ничего не говорит имя Лоудо?

Память Джейка на имена была слишком даже хороша для такого тугодума, как он. Он тряхнул головой и надолго погрузился в размышления, так что здесь уже ничего больше не было сказано.

Кэбы куда-то поисчезали. Пришлось поторчать на улице, пока не удалось перехватить свободную машину. Я прыгнул на сиденье и назвал улицу, где живет Люсинда Гонсалес. Когда я вышел из машины, улица была тиха, как больная собака.

Под дверью Люсинды светилась полоска, и, когда я постучал, услышал, как внутри заскрипел пожилой стул.

Она рассеянно улыбнулась мне, и я сразу почувствовал запах виски. Закрыв за собой дверь, я сказал:

— Люсинда! Ты все еще при деньгах?

Она прошла в комнату и тяжело опустилась на стул, отбросив назад волосы.

— Si... Но зачем мне это теперь без Джуана.

— Люсинда, тебя кто-нибудь видел здесь? Кто-нибудь приходил?

— Видел меня?.. Ох... Ну кто, соседи, кто же еще. Еще из верхнего города мой кузен, он приходил.

— А кто-нибудь из друзей Джуана?

— Они есть сви-иньи, сеньор.

— Ты знаешь их? Кто они?

— Конечно. — Она качнулась и попыталась встать. — Они с того судна. — Она тяжело оперлась о стол, пытаясь сохранить равновесие. — Один Фредо, другой Испанец

Том. Они есть сви-иньи, сеньор. Они думают, что я подслушала их, и они ударяли меня, ударяли... Джуан раньше никогда ни о чем не задумывался и ничего не боялся, а с ними... пропал.

Я обошел стол и поддержал ее.

— Что за судно, Люсинда?

Она пожала плечами и потянулась за бутылкой, но покачнулась и нетвердой рукой уронила бутылку. Тут она навзрыд заплакала.

Я облегчил ей непростое возвращение на стул, и это было все, что я мог для нес сделать.

Добравшись до Таймс-сквер, я постоял немного, подумал и принял решение, наконец, каким отелем лучше воспользоваться в моей ситуации. И выбрал отель «Чейсси» на Сорок девятой улице. Оставалось только направиться туда. Но сначала надо кое-что предпринять, дойти хотя бы до конца первого квартала, поскольку я знал, что за мной плетется некто, жаждущий со мной поговорить, но страх, как видно, совсем помутил ему голову.

Он, наконец, решился и, перегоняя меня, сказал:

— Райан.

Назвал мое имя, не повернув головы. Он шел как-то неуверенно, нервно, будто не знал, куда идти. Несколько раз чуть не случилось беды, поскольку в таком состоянии это был весьма бездарный пешеход, особенно когда переходил на восточную сторону улицы. Я вообще удивлялся, как они все умудрились его объехать.

Когда кто-нибудь не способен спокойно осуществить контакт, я просто из себя выхожу. Я спустился к Сорок седьмой улице и неторопливо повернул за угол. Здесь остановился и затих у стены.

Ничего, обойдется. Я подождал еще несколько минут перед тем, как выйти к тому месту, где в тени ожидал меня Диего Флорес.

Он не просто нервничал, он был смертельно напуган. Маленькие бусинки его глаз напряженно шарили вокруг, всматриваясь в малейшую тень и в малейший непонятный отсвет. Диего обслуживал Сида Соломона с Мэдисон-авеню, он собирал деньги с его мелких торговцев, и обычно это был довольно спокойный парень. Я его просто не узнавал. Я подошел к нему:

— Хэй, Дигги! Чего ты так дергаешься?

Он постучал мне в грудь указательным пальцем.

— Бэби, ты случаем не рехнулся? Большой убаюканный панк! Что ты болтаешься по городу?

— А что такое? Почему нельзя, Дигги?

— Ты что, ничего не слышал? Ну, ты даешь, Райан, что случилось с твоими большими ушами? Куда ты их дел?

— Слушаю, слушаю. Говори!

— Бэби... Кто-то — кто бы он ни был — бросает пять кусков всякому, кто на тебя укажет.

— Кто сказал тебе?

— Сказали... Здесь объявился один пришлый...

— А я слышал, что даже не один.

— Тебе пока дело только до этого. Крутой мужик. В городе сразу признали, что за птица. Первая вещь — этот носатый леденец всеми путями пытается тебя разыскать. У него даже есть афишки с твоей фотографией, представляешь? Прям как у копов, осталось только по стенам расклеить. Так что, если ты не ударишь первым, ты мертвец.

— Где он, этот пришлый?

— Найдешь его возле «Баймми». Ты знаешь Стэна Этчинга? — Я кивнул, и он продолжал: — Ему и его рехнувшемуся братцу приказано тоже тебя разыскивать. С тех пор как они работают на Флетчера в Канарси, они здорово ему служат. Во всяком случае, они и теперь не сидят без работы. А их работа — это ты. Каждый бросился теперь зарабатывать на тебе, бэби.

— А ты, Дигги? Чего ты не бросился?

— Ты оставь это. Еще я пойду... Ты так здорово помог мне тогда, помнишь, когда у меня были эти клепаные проблемы...

— Скажи, действительно все так горячо?

— Еще горячее... Ты лучше не ходи в то место... Сам знаешь, в какое. Они сейчас даже все отели обшаривают. Ты теперь большой одиночка, как волк в загоне.

— О’кей, парень, спасибо. А ты больше не выходи на меня. Отпихивай всякого, кто попытается втянуть тебя в мои дела.

Он оглянулся по сторонам и снова разлепил губы:

— Бэби... будь осторожен, обещаешь? Я чувствую, откуда идет эта вонь. Она идет сильно сверху, смекаешь? Ты, видать, что-то такое задел, отчего весь город может заполыхать.

— Да уж...

Я дал ему отойти подальше, постоял минут пять и неторопливо прошествовал мимо «Чейсси». В вестибюле заметил Мейни Голдена и его партнера Виллиса Холмса. Холмс направился к выходу и, подойдя к водителю кэба, стоящего возле «Плоудан Хаус», о чем-то стал с ним разговаривать. Они оба, Голден и Холмс некогда были копами, но вылетели из полиции после большого скандала, разразившегося в 1949 году. С тех пор оба числятся гангстерами. И это не какие-то дешевки, а крутые, опытные. Они хладнокровно держали под контролем несколько импортных контор и были достаточно мобильны и опасны, когда это требовалось.

После встречи с Дигги мне пришлось осуществить еще несколько хитрых контактов в районе Бродвея, так что к тому моменту, когда я увидел Марио Сайна, я уже был достаточно хорошо информирован об этом пришлом и понимал, до какой степени я близок к смерти.

Марио специализировался на крупных убийствах, и он не брался за дело, если оно стоило меньше десяти косых за раз. Это так, что поделать. И без работы сидит он редко. Словом, человек, специально созданный для мафии.

Марио, будто специально для меня, метался по городу, не глядя по сторонам и не оглядываясь назад. Впечатление было такое, что он хочет и никак не может найти туалет. Пришлось помочь ему. Когда он забежал в очередной холл, я уткнул дуло ему в спину и пропихнул к мужскому туалету в конце коридора.

Он был смущен, если только слово «смущен» может подойти такому персонажу.

Я позволил ему повернуться ко мне и одарить меня добрым взглядом и только после этого сказал:

— Пока ты тут мечешься, в другом месте уже заработал бы тыщу, приятель.

После этого я ударил его в лицо рукояткой своего оружия, и, когда он упал и слишком шумно начал задыхаться, мне пришлось добавить ему еще и по черепу, так что в конце концов он заткнулся.

Добегался! Прибежал, чтобы стать больным гангстером. Ну смотри, скоро расхвораешься еще больше, когда тебя обнаружат тут мои приятели с 16-го этажа.

Конверт содержал тысячу долларов в пятидесятидолларовых купюрах. Пачка прекрасно уместилась в моем кармане. В остальном содержимом бумажника не обнаружилось ничего такого, что могло бы меня удивить. Здесь хранились мои собственные фотографические изображения. Полицейского, кстати, изготовления. Кто-то из этих двух, Голден или Холмс, выкопали их, использовав старые связи. Но все же это не афиши, как сказал мне напуганный Дигги, обычные фотокарточки. Я разорвал их и смыл в унитазе. Кроме этого, обыскав Марио, я нашел еще четыреста долларов и переправил их, как говорится, из его мешка в свою кучу.

Вечер показался мне добрым.

Я взял тачку, доехал до Двадцать третьей улицы, прошел по городу пару кварталов и на другой машине вернулся назад. Третья машина дала мне возможность добраться до угла того квартала, где проживает, согласно моим сведениям, Кармен Смит.

Маленькому назойливому старичишке, сидящему за конторкой в холле ее дома, я сказал, что желаю видеть мисс Смит и что мое дело к ней достаточно важное для того, чтобы он решился набрать ее номер и разбудить ее. Сначала он не верил мне, тогда я пустил в ход одну из лучших моих улыбок, и он мне будто бы поверил.

Кармен ответила на вызов, попросила, чтобы я взял трубку и, услышав мой голос, сказала, чтобы я поднимался. Маленький старичок перестал нервничать, ибо она лично сказала ему, чтобы он меня пропустил, он оскалил зубы, проводил меня к лифту и даже показал, на какую кнопку нажимать. Я поблагодарил его и нажал рекомендованную кнопку.

Она ждала меня возле лифта, в крошечном холле, предваряющем вход в ее квартиру.

— Так, — сказала она. — Ну ладно, привет! Я думаю, одно из двух: или ты рехнулся от страсти, или принес хорошие новости.

— Ни то, ни другое. Просто я нуждаюсь в ночлеге.

— Только-то! — сказала она. — Ну, тогда заходи.

Она была прекрасно одета, двубортный домашний халат так ловко сидел на ней, что она была как картинка из модного журнала. Кроме того, статическое электричество плотно прижимало ткань к телу, будто хотело рассказать, как свежа она во сне и проснувшись, и что спит она без ночной рубашки и наверняка в очаровательной позе.

Как и положено всем красивым девочкам, Кармен после сна была безмятежна, что особенно хорошо подчеркивал привычный жест поднесения к губам столбика губной помады. Когда она прошла в гостиную, я увидел, что она не стала менее стройной и высокой, даже ходя босиком. А когда она включила настольную лампу, мгновенно осветилось достойное ее обрамление; квартира была из тех, в которых мы не столько оцениваем дорогую обстановку, сколько ощущаем ее как нечто, бесконечно радующее глаз.

Кармен с минуту насмешливо меня рассматривала. У меня появилось странное ощущение, что она знает обо всем, что случилось со мной сегодня. Вежливо улыбнувшись и показав мне на стул, она вышла и вскоре вернулась с выпивкой и сандвичами, не говоря ни слова, протянула мне стакан и села, очень обдуманно и весьма эффектно скрестив ноги. Только я подумал, что не прочь поцеловать ее, как она спросила:

— О’кей, гангстер. Так что ты от меня хочешь?

Ее усмешка перешла в короткий смешок, снявший то напряжение, которое было вызвано моим приходом.

— Деточка, ты действительно могла бы кое в чем помочь мне.

— Секс? Ты намерен получить свою порцию?

— Не получить... Отдать.

Она послала мне легкий воздушный поцелуй.

— Ну хорошо, кроме шуток, мэн, почему ты все-таки сюда пришел?

— Ты не поверила мне, но я действительно остался без ночлега и чертовски устал. Все это из-за того, что я попал в крутой переплет, котенок.

Улыбка потихоньку сползла с ее губ, и лицо стало хмурым.

— Нелады с полицией?

— Если бы... Кое-что похуже. Я меченый. Один мой приятель утверждает, что появилась даже афишка с моим портретом и с ценой, объявленной за мою голову. Не особенно верится в это, но все же, радость моя, меня загоняют в угол.

Она не требовала каких-либо объяснений. Просто сидела и молчала, давая отзвучавшим словам утонуть в тишине. И в том, как она держала себя, было что-то сильное, надежное.

После пары сандвичей и нескольких глотков виски, усталость чуть отступила, напряжение, сковывающее все мышцы, ослабло. И тогда только она продолжила разговор.

— Плохо, парень?

— Действительно плохо. Они вызвали войска.

— Как?.. Какие войска?

— Наемников... Не поняла? Наемных убийц.

Она прикрыла глаза, будто размышляя о чем-то, потом встала, принесла мне еще виски и, протягивая пополненный стакан, сказала:

— Если хочешь помощи, расскажи мне все.

— Нет, что ты, какая помощь... Но рассказать хочу.

И я вкратце обрисовал ей всю ситуацию.

Она помолчала, потом спросила:

— Что я могу для тебя сделать, Райан?

— Упакуй меня на ночь, дорогая. Я с ног валюсь. И вообще, не люблю быть застреленным не выспавшись, а все мои дежурные подушки сегодня накрылись. Мне к ним нельзя.

— И это все?

— Это немало, детка, — я встал и взял се за руку. — Я бы мог и еще кос о чем попросить тебя, но не к лицу мне навешивать на такую конфетку свои проблемы.

Она была рядом, почти в моих объятиях, замерла и не двигалась. Нет, все же двинулась и прильнула ко мне, и я почувствовал, какая она жаркая, большая, я просто физически ощутил в ней биение жизни.

— Почему, Райан?..

— Хоть я и гангстер, но и меня подчас донимает чувствительность.

После продолжительного поцелуя, она улыбнулась и отвела меня в гостевую комнату, где мы вновь обнялись, и она прошептала:

— Я тоже чувствительна, Райан, а потому мне хочется, чтобы ты навесил на меня хоть одну из твоих проблем.

— Может быть, потом...

Губы ее были горячими и влажными.

— Ну хорошо, позже так позже.

Она целовала меня, а мне казалось, что она лишь дразнит ложными надеждами. Ее усмешка была немного проказлива, и она даже позволила кое-что своим рукам. Затем, пожав плечами, подала мне халат и направилась к двери. Когда она выходила из комнаты, то стала силуэтом, обернулась на миг в дверном проеме и исчезла.

Когда я начал соображать, я принял пронзительно холодный душ и, бросив халат на стул, с наслаждением улегся в постель. Но прежде чем мне удалось заснуть, взбудораженное воображение все показывало мне ее, я перебирал в памяти все черты, словечки, все жесты и походку. Брюнетка, вот кто она! Каштаново-золотистая брюнетка... Наконец мое воображение вконец запуталось в ее прекрасных линиях, которые бегут, сплавляясь одна с другой, переходят в следующие и скользят, подчиняясь тонкой игре светотени.

Проснулся я от звука неожиданного. Возле кровати тихо затренькал будильник. Где я нахожусь, я вспомнил сразу, но и точно знал, что будильника не заводил. Дверь была приоткрыта, а халата, оставленного мной на стуле, не было. Итак, будильник завел не я. Значит, Кармен. И точно, я заметил, что к будильнику прислонена записка, кратко гласившая: «Позови меня, гангстер». И такая же краткая приписка-постскриптум: «Ты хорошо смотришься во сне».

Я проснулся, оставалось только позвать ее,

И я ее позвал.

Потом появился кофе, приготовленный ею весьма искусно, и венские булочки в плетеной корзинке. Дожевывая третью булочку, я дозвонился до кафе «Труха», узнал номер телефона, который для меня оставил Арт, и позвонил по нему.

Это был не домашний телефон.

Пока пошли за Артом, я прислушался и живо вообразил себе задний план, на фоне которого будет происходить наш разговор. Набор утренних жующих физиономий, громкие незнакомые звуки иноземных наречий, музыка автоматического проигрывателя, чьи-то возгласы, и вот идет пьяный Арт. Он, полагаю, пил всю ночь, но пил специально, а это совсем не то, что пить просто так. Я представил, как он гримасничает, продираясь через заграждения слов, которые ему необходимо произносить.

— Райан... Я сделал, что ты просил.

— Хорошо, Арт. Хвалю.

— А ты читал газеты?

— Нет еще. А что там?

— Твои панки... Ну те, о которых я споткнулся... Которых ты... ты... Ну, эти, понял?

— Да уж.

— Так вот, это Гулайн... и второй... как его?.. А-а! Стейнович. Они из Элизабет, Джерси, ты знаешь? Мускулистые мальчики... Докеры, одним словом. И здесь еще про твоего Пирсона Пуд Сала... Его... Не поймешь... Вроде он на машине Турнера Скейдо отправился вместе с Турнером в этот, в... ну, черт их знает, куда они там отправились, а только попали в большую канаву возле Хобокена. Ты слышишь, Райан? Они там мертвые. Выглядят совсем как твои мальчики... Какая-то дурацкая смерть.

Картинка представилась мне достаточно отчетливо. Смерть всякого человека делает крупнее, а что уж говорить про такого, кого при жизни звали Пуд Сала. Мне теперь, после сообщения о его гибели, он представился целой горой свинины.

— Арт, Арт, послушай, кто у них на связи?

Он снова принялся сбивчиво мямлить в трубку:

— Топсайд... Большой... Это весьма вероятно, Райан. Ходили воевать... Ходили в Европу...

— Их имена, парень! Назови имена!

Я слышал даже позвякивание льда в его стакане. Видимо, у Арта происходила пауза для очередной выпивки. Наконец он заговорил:

— Слушай, Ирландец, эти джойсы из Джерси... мафия мускулистых, они привыкли бь1ть частью... Экипажа Удачи. Ты догадываешься, что это значит?

— Я это чувствую. Что еще? Назови имена!

Он кисло засмеялся:

— Ты где, Ирландец? Я бы сейчас помчался туда и дал тебе в морду, панк!.. Слушай, у меня есть друг в Риме... Хороший друг. В их организации заправляют наши, здешние... Ну, американские деньги и все такое, ты же понимаешь... Так он мне что-то бормотал о твоих таинственных парнях...

— О каких еще там парнях, Арт?

— Лоудо... — Я слышал, как Арт посмеивается себе под нос. — Лоудо... это хорошая такая, крепкая затычка на все случающиеся пробоины. Лоудо — это кличка кого-то из мафии Восточного побережья. Так его там кличут, кто бы он ни был. Райан, это большой убийца, убийца убийц. Дай срок, я разнюхаю, что он и кто он...

— О’кей, — сказал я. — Иди домой, Арт, и оставайся там, ты меня понял?

—- Скоро пойду... — Он помолчал, кашлянул и добавил: — А все-таки ты везунчик, Ирландец.

— С чего ты взял?

— Ты как будто на войну идешь... на настоящую...

Я взял кэб до Тридцать четвертой улицы, получил в почтовом отделении возле генерала Дилавари конверт и вышел на улицу.

Мальчуганы с 16-го этажа сработали действительно толково. Обычно разрешение на ношение оружия приходилось оформлять чуть не целый месяц. На этот раз все было сделано быстро. Я положил разрешение в карман и заглянул в конверт, где были и другие бумажки. Например, карточки с телефонными номерами, и один номер был даже с оплаченным вызовом. Вот по нему-то я и позвонил. Ответил мужской голос:

— Да?

— Начальник?

— Это ты, Райан?

— Да, я. И не вздумай проследить вызов.

— Что тебе, Ирландец?

— Сведения о двух парнях. Они работают на судне, которое было поблизости в ту неделю, когда угрохали Джуана Гонсалеса. Знаю только их клички. Испанец Том, другой Фредо, скорее всего, Альфредо. Хочу узнать, господин большой начальник, достаточно ли ты большой, чтобы разузнать все, что можно, о них.

— Достаточно большой, не сомневайся.

— О’кей, скоро я перезвоню.

Оставив будку, я дошел до угла и постоял там минут пять, перед тем как пропасть из поля зрения двух пареньков. Еще один, мотавшийся на другой стороне улицы, тоже вдруг перестал меня видеть и так заполошно завертел глазами, а потом и всей головой, что я даже рассмеялся. Потом пошел себе прочь,

А начальник-то, я смотрю, играет от середины в два борта!

Я дал ему час. Пускай! Час это очень много. У них множество людей, подвижной состав, миллионы и все такое прочее, чтобы они при необходимости могли вытворять почти сатанински невозможные вещи. Они и вытворяют их, когда захотят.

Через час я позвонил вторично:

— Хэй, начальник!

— Запоминай. Два твоих человек с «Гейстри». Приличная грузовая посуда. Сейчас в порту. Испанец Том — это Томас Эскаланти. Другой — Альфредо Лайес. Оба из Лиссабона. Раньше ходили на другом судне, примерно с сорок шестого года. Оба много раз подвергались аресту по пьяному делу в разных портах, но ничего серьезнее за ними нет. Линия ручается за их честность.

— Спасибо. Ты не подсуетишься, чтобы за ними слегка присмотрели, а?

Он уловил сарказм моей просьбы.

— Уже, уже, Райан. Они присмотрены. Но только знай, что слишком уж суетиться вокруг них мы не будем. О’кей?

— О’кей, начальник. Только интересно, какие вопросы ты станешь задавать их трупам?

— Вопросы, думаю, всегда найдутся, а нет, так по ходу дела придумаем, трупам-то спешить некуда.

— Хорошо тебе, — сказал я. — Ну, ладно, начальник, тут есть кое-что еще. Я вот тоже никогда раньше времени не суюсь с вопросами, но по крайней мере пытаюсь хотя бы сделать собственные предположения. А вот твои парни — ту четверку я имею в виду — действовали напролом, не имея определенных планов, похоже, вообще без каких-либо предположений, а в данном случае они не учитывали даже фактов, которые сами шли им в руки.

— Что ты имеешь в виду?

— У вас хоть кто-нибудь задумался о том, что именно было у Биллингса для продажи?

Он тихо ответил:

— Пару месяцев назад были убиты два диверсанта, погружавшиеся на место крушения «Андреа Дориа».

— Читал об этом.

— Так вот, там было трое в этой вонючей их экспедиции к затонувшему судну. Где третий, до сих пор никто не знает. А трупы молчат...

— Вот негодяи! Ну, дальше?

— Как ты думаешь, что это может быть? Я предполагаю, что на судне было нечто, какие-то сверхсекретные материалы или документы или еще что... Ну, в общем, то, что, если попадет в чужие руки, может представлять угрозу для безопасности всей страны. Ты слышишь? Безопасность страны! — Помолчав немного, он спросил: — Ну как, достаточно тебе этой информации?

— Достаточно, — сказал я. — Особенно, начальник, если учесть, что твоя информация из какой-то совсем другой истории.

И я положил трубку.

Снаружи никого не было, и я вышел из телефонной будки, размышляя об услышанном. Ну, это последнее его предположение курам на смех. Стали бы шебуршиться крупные мафиози из-за безопасности страны! Но вот что касается остального... Вариантов и предположений у меня возникало множество. Кое-какие догадки вполне могли оправдаться. Я шел, никуда не торопясь, давая полученной информации перевариться и разложиться по полочкам в моем мозгу. Из всего этого уже проглядывал определенный узор.

Пройдя пару кварталов, я попытался дозвониться до Арта, но он или спал, или куда-нибудь вышел. Телефон не отвечал.

В киоске я купил газету, и мне попался удачный выпуск, с множеством фотографий и всем таким...

Мнение городской полиции склонялось к тому, что это в некотором роде уголовное убийство, что я, мол, браконьерствовал в иностранных водах, еще какая-то чушь... Была здесь, среди прочего, и такая версия, что будто я укокошил их вследствие какой-то нашей гангстерской разборки, но сделал это чересчур эффектно, совсем как в боевике прошлых лет. Таковы их вшивые горячие новости. Такова их вшивая логика.

Ну а что касается того агентства, что торчит на 16-м этаже и как бы управляет мною, то оно не прибавило ни единого звука ко всеобщему словесному грохоту. Возможно, оно и к лучшему!

Натуральная расцветка — наилучшая защита животного.

В вонючие пивнушки, которые были площадками для игр портового народа, я вписывался плавно и легко. Они могли унюхать, при деньгах ли ты, по фабричному клейму на твоей одежде вычислить твое настроение и твои намерения, но главное, они все время знают более важную вещь, ту, что они видят на твом лице. Ты — вооружен. И хорошо вооружен.

Двоих парнишек я знал. Это были сопливые зеленые скороспелки, работа которых касалась в основном тех денег, которые лежат в чужих карманах. Они повернулись, увидели меня и кивнули на дверь, ведущую в заднюю комнату за баром, как бы советуя скрыться.

Слово обо мне, скорее всего, было еще в пути, оно вряд ли успело дойти сюда. Но здесь тебя вычислят без всяких газетных сообщений, обычным путем. Чуют здесь шкурой... Гангстерская ненависть начинается с тех дворов, которые они давно оставили. Каждый шаг, удаляющий их от родимых нор, делает их все более уязвимыми. Их искаженное чувство безопасности, руководящее ими в притоне или собственной норе, в любом другом месте подводит их, они становятся как бы мечеными в любом обществе, они инородны во всех местах, кроме своих. И это видно сразу, даже когда они просто идут по улице.

Здесь, конечно, могли быть и другие причины. Нью-Йорк город огромный. Слово в нем путешествует, преобразуясь в факт; уже через несколько кварталов сплетня становится правдивой историей, а любая клевета обрастает «достоверными» подробностями... Думать об этом всегда как-то тревожно, и особенно теперь. Ведь настали такие времена, когда всякий желающий, с афишей или просто фотографией в руке, может прийти сюда, в эти портовые секции, и нанять столько стволов, сколько ему понадобится, чтобы эта фотография оказалась фотографией мертвеца.

Там же, в районе порта, на условленном месте я встретился с двумя парнями, приставленными Тощим к Эскаланти и Лайесу с «Гейстри». Контакт был осуществлен умело — хоть в этом они проявили свою профессиональность. Но что касается сведений, то они не очень-то много смогли разузнать об этих типах. Все, что они узнали, было выяснено ими при посещении испаноязычных секций порта, взятых под пристальный надзор. Ни Эскаланти, ни Лайес не имели в этом городе постоянных женщин, они не особенно общались даже с остальными членами экипажа своего судна.

Ни тот, ни другой не были щеголями, а оба выглядели так, как выглядят работяги во всех концах света, достигнув вершины своего, материального благополучия в мрачном трюме грузового судна.

Вообще все было достаточно туманно, кроме одного, — эти двое с «Гейстри» совсем не те, кто может заправлять десятитысячными делами. И вряд ли они могли быть идейными интернационалистами. Сами они вряд ли кого-нибудь в целом свете интересовали или заставляли волноваться о себе; серые ничтожные трудяги, не имеющие особо важных причин для жизни. Их существование имело все отличительные признаки безумия. Их бытие — плод совпадения каких-то мелких случайностей, вроде падения мухи в суп, но теперь, когда я знал о них, я не мог о них не беспокоиться. Я должен их найти, найти, пока не поздно.

Некогда я действительно научился получать ответы, не задавая никому вопросов. Времени, правда, это отнимало значительно больше.

Но на этот раз времени понадобилось не так уже много, ровно столько, сколько нужно, чтобы спуститься от Пятьдесят седьмой улицы до Баттери и полпути обратно. Ночка опять задалась дождливая, с чертовой грязью и сажей, которые, испаряясь с тротуара, насквозь пропитывают вашу одежду.

Но все-таки я получил ответ...

Я нашел Испанца Тома. Томаса Эскаланти. Он находился в самой середине толпы докеров и был центром всеобщего внимания, лежа на тротуаре, спиной к насыпи, идущей от верхнего шоссе, и, если не видеть страшную рану, можно было принять его за спящего.

Коп в униформе, придерживая полы плаща, присаживался на корточки, деловито доставая ручку и готовясь писать, люди вокруг почтительно затихли, только лишь старательно вытягивают шеи, чтобы рассмотреть все это дело получше. Покойный, что правда, то правда, имел вид тихого, спокойного работяги, прилегшего вздремнуть. Но вот нож, пронзивший его незамысловатое сердце, остановил его тусклое бытие.

Я пробрался поближе и стоял, пытаясь представить себе событие во всех подробностях. Подошел я, конечно, слишком близко, и это вряд ли можно считать осторожным. Коп как раз встал с корточек и крикнул, чтобы все убирались к черту. Он испугал полупьяного матроса, стоявшего, покачиваясь, возле меня, тот потерял равновесие, так трудно сохраняемое им, и задел локтем тело Испанца Тома, отчего тот шлепнулся боком на тротуар и лягнул матроса ногой совершенно так, как если бы он был живым.

Коп снова заорал и стал отталкивать близстоящих. Он повернулся в мою сторону, и я едва успел отвернуться, но кусочек картона, выпавший из кармана Испанца Тома, уже был под моей подошвой, осталось только отгрести его назад, поднять и раствориться в толпе. Что я и сделал.

Отойдя, я посмотрел на бумажку, которая вряд ли стоила того, чтобы за ней наклоняться. И действительно, разглядев ее, я даже плюнул. Это был билет на танцульки в клубе испанского сектора. Я разорвал бумажку и выбросил в водосточную канаву, изрыгая при этом все мыслимые проклятья.

Потом, правда, я подумал, что из этого можно нечто извлечь. Если Альфредо Лайес является одним из тех, что от страха бегут туда, где больше народа, то почему бы ему не оказаться на этих танцульках? Дата на билете была указана завтрашняя, запомнил я и адрес, куда приглашалась для веселья гоп-компания и где, судя по всему, кровопускание не редкость, а публика наверняка из тех, что ты видишь на фотографиях бульварных газет поставленными копами к стене для первичного обыска, с поднятыми руками и широко расставленными ногами.

Но это завтра. А сегодня я могу только поразмышлять о ситуации в целом. До завтра я еще должен дожить, не попадая ни в чье поле зрения, а это не так просто. Я взял тачку, не доезжая квартала до жилища Арта, вышел, отпустил машину и оказался один на пустынном перекрестке.

Дойдя до дома, я вошел и, обнаружив в подъезде табло вызова квартир, нажал на звонок к Арту. Но дверь вестибюля была открыта, и я не стал дожидаться, пока Арт ответит, а пошел вперед. Подойдя к его квартире, я постучал, потом постучал еще и прислушался.

В квартире не было ни шороха, ни звука.

Я потрогал ручку, она неожиданно повернулась под моей рукой. Оставалось только открыть дверь и войти. Закрыв за собою, я оказался в полумраке прихожей. Здесь было так же тихо, как в подъезде. Даже еще тише. Я вынул свой 45-й калибр, быстро взвел курок и держал ствол наготове. После этого включил свет.

Никого.

Квартира была небольшая: много ли нужно холостяку. Гостиная соединялась с кухней баром, открытая дверь вела в ванную, а другая, чуть приоткрытая — в спальню.

Я подошел к этой двери, толкнул ее так, что она открылась до конца, дотянулся до выключателя на внутренней стороне дверной рамы.

И тогда я обнаружил Арта.

Рядом с ним лежала декоративная подушечка с обожженым и вырванным пулей углом. Подушка в роли глушителя. Пуля вошла Арту в висок. Думаю, что Арт спал, поэтому принял смерть, даже не догадываясь об этом.

Что я мог сказать или сделать? С Артом все кончено. Неужели мое слово его сгубило? Что же иное могло быть причиной его гибели? Я все обдумывал свои дела, а о его безопасности даже не подумал. Никто, кроме нас двоих, не знал, что я сам посоветовал Арту сделать сенсационный материал о покойниках в моей квартире. А теперь... Что помешает полиции наклеить на меня ярлык убийцы-мстителя, мол я отомстил ему за то, что он выдал моих мертвяков. Разве копов смутит смехотворность такого объяснения, будто я навек их туда определил и надеялся, что об этом никто никогда не пронюхает... Ну что ж, против глупости нет лекарства.

В комнате стоял запах виски, пороха и паленого птичьего пера, и запах этот будет висеть здесь еще долго, часами. Я потрогал лицо Арта, оно было еще теплым: значит, убийство произошло совсем недавно. Вернувшись к двери, я осмотрел замок; нет, взломан он не был — ни царапин, никаких следов. Скорее всего, Арт сам облегчил убийце путь. Он вернулся домой сильно веселым и не запер дверь. А замок был того типа, который сам не захлопывается, нужно изнутри повернуть щеколду. И Арт, как делал он множество раз и раньше, возвращаясь пьяным, просто вошел, прошел в спальню и плюхнулся в постель, не заперев двери. Так и было, не сомневаюсь.

Я тщательно проверил его карманы, куртку, брошенную на спинку стула, потом заглянул в туалет. Следов обыска нигде не было, одежда аккуратно висела в шкафу, все было на своих местах, но я понимал, что, если тут и было нечто существенное, теперь оно исчезло, ибо здесь работал специалист.

Я вытер носовым платком все ручки, к которым прикасался, и вышел из квартиры. Но пошел не вниз, а вверх. Поднялся на чердак, вылез на крышу, добрался по ней к углу соседнего здания и спустился по пожарной лестнице, предприняв эту предосторожность на тот случай, если снаружи у дома Арта меня кто-нибудь ждал. Пройдя два квартала, я схватил тачку и отправился к Кармен.

Многозначительный старикашка не забыл меня с прошлого раза, но это не помешало ему вторично проверить мои документы. Он, видно, считал, что тот факт, что Кармен принимала меня, ничего не значит. Возможно, она уже выставила меня за порог. Он был величествен в своей должности, не доверяя мне даже тогда, когда в руке у него находился мой документ с печатями и фотографией.

Я поднялся, наконец, и увидел, что Кармен ждет меня возле лифта. Она улыбалась, но глаза выдавали сильное беспокойство. Она бурно кинулась мне на грудь, губы ее жадно впились в мои, в этом было даже что-то болезненное. Ее тело, напряженное силой жизни, казалось, освободило себя от всего, что долго сдерживало ее ощущения. Чувства вырвались наружу.

Слезы проложили по ее щекам блестящие дорожки, потом она оторвалась от моих губ и, уткнувшись в мое плечо, всхлипывала возле моей шеи.

— Полегче, детка, — сказал я и слегка отстранил ее, чтобы лучше видеть, но только на секунду, потому что она вновь неистово прильнула ко мне. И твердила она все одно и то же:

— Гангстер, ты сумасшедший! Ты сумасшедший!

Я вытер ее слезы, нежно поцеловал, затем за руку отвел в квартиру. Она все еще всхлипывала, дыхание ее прерывалось. Я сказал ей:

— Не привык к такому дружественному приему.

Она слабо улыбнулась, уже почти успокоившись.

— Ты ненормальный, Ирландец. Все газеты, все теленовости, все комментаторы обвиняют тебя в этом... Райан... Не можешь ты... Я не знаю, как все это понять...

— Скверно, да?

— Но почему?.. Почему, Райан, все они обвиняют тебя?

— Радость моя, к чему столько вопросов?

Она помолчала, нахмурилась, забрала свою руку из моей и положила ее себе на колено.

— Прости... Не думай, что я истеричка, я не из таких. Мне-то лучше знать... Просто... Всю жизнь мне не везет; Я никогда раньше не была счастлива. А теперь... Со мной такое впервые, это похоже на... похоже... Заботиться о ком-то, кто ничего не чувствует, прекрасно!.. И тебя ни во что не ставит. Это случается с другими сплошь и рядом. Но чтобы со мной, я и подумать не могла. — Она взглянула с улыбкой и тихо прибавила: — К тому же... я никогда раньше не любила гангстера.

— Ты сама ненормальная.

— Я знаю. .

— Ты посмотри на себя, ты классная девочка, ты бросишь меня шутя. Ты просто слегка перевозбудилась, вроде того, как возбуждаешься, возможно, за карточным столом. Но, радость моя... Я злой, и я не могу позволить себе впадать в любовь, как ты. А ты правда классная девочка и, главное, интересная.

— Ирландец, ты никогда не думал о... о постоянной женщине? Ты вообще любил?

— Угу. Особенно помидоры.

— Так я хочу быть помидором! Или я должна просить прощения?

— Девочка, ты говоришь, как безумная.

— У меня ничего больше нет, Ирландец. У меня никогда ничего не было.

— Черт, как я могу постоянно с кем-то быть? При моей-то жизни?.. Да мне и в голову не приходило. И потом, ты, ты вот хочешь быть со мной, но ведь это ненадолго, детка! Ведь ты сбежишь от меня первая. Ты, возможно, и правду говоришь, что полюбила гангстера... Но это как азарт, когда ты тащишь три карты и видишь, что все в масть. И азарт тем сильнее, чем выше ставки. Но когда в другие руки идут двойки и тройки, выводя этого другого на малый приз, разве твой азарт не идет сразу на убыль? Это только кажется чем-то большим. Это ничего не стоит. Черт возьми, ты просто сошла с ума! Возьми себя в руки, госпожа вице-президент.

Я был так разгорячен, что треклятый шрам на спине начал зудеть. Ну и разговорчики! Но она-то — я только взглянул на нее и сразу понял, — она-то знала и чувствовала, что счет не в мою пользу. Она раньше меня догадалась, что я не ее уговариваю, а себя, себя...

Глаза ее прояснились. Пока я говорил, она привела в порядок свои мысли. И когда я замолчал, она спокойно сказала:

— Ну а пока, Ирландец, ты позволишь мне быть твоим сумасшедшим помидором?

— Котенок...

— Ты меня не любишь. Хорошо. Ладно. Это ничего, не страшно.

Я сделал все, чтобы заковать свое сердце в броню. Я не хочу позволять своим чувствам одолеть разум, но как это тяжело, оказывается. Нет, это не какая-то бросовая вещь, которую можно разбить на куски, выбросить осколки и забыть.

— У меня плохая партия, детка, проигрышная, ты видишь?

Я обнял ее.

Она снова была здесь, в моих объятиях, нежная, с ненасытными губами, с ее пальцами, этими бархатными кошачьими лапками, таящими где-то там, в нежной мякоти, острые коготки. Когда я касался ее, все предметы расплывались и исчезали из поля зрения, а было только тепло этого тела и головокружительное ощущение бытия, срывающее удила со всех чувств. Итак, пока я был с ней, время прекратило свой бег, и я слышал только, как она, лежа рядом, бормотала о милых пустяках, ибо и в ней говорил сейчас не разум, а говорило сердце. И все это казалось мне новым. Совсем новым.

Утром мягкий свет выкупал нас обоих, и мы лежали в нем, улыбаясь, еще не вспомнив ни одного слова. А потом я просто смотрел, как она стояла под душем, и видел, как она прекрасна, и радовался, что обладание ею теперь никуда не могло от меня уйти.

Затем роскошь сонно-дремотного, бессловесного утра ушла...

Я вспомнил Арта, и рвотно-кислый привкус холодной ненависти ко всему, что происходит со мной и вокруг меня, наполнил мне рот.

Я быстро оделся и пришел к ней на кухню. Она налила кофе и протянула мне чашку, видя по моему лицу, что мне очень плохо. Она не задавала вопросов, а ждала, когда я заговорю сам. Я заговорил:

— У меня был друг. Прошлой ночью его убили. Я знаю как, знаю почему и кто, но не знаю убийцу в лицо.

— Могу я чем-нибудь помочь тебе?

— Да, можешь. Но я не хочу и не буду просить тебя об этом. Игра идет слишком большая.

— Ирландец, ты забыл?..

— Что?

— Ведь я игрок!

— Это убийство брошено мне в лицо, это вызов. И во всем мире не отыскать мне причины, чтобы отстраниться от этого.

— А полиция?..

— Может быть, упущено время. Они многое могут, но только не сразу. Для того чтобы начать что-то делать, они должны привести в действие все свои громоздкие механизмы, мобилизовать все системы...

— Но тогда-то они помогут?

— Да, детка, тогда помогут... Но пока гуляют купленные мафией репортеры, они разгуливают по всем страницам, раззвонив бесстыдную злобную клевету, заказанную им, возможно, самим убийцей... И они старательно выполняют заказ, они будут трясти эту жаровню, пока меня не достанут те или эти.

— Но мы можем сыграть первыми.

Я внимательно посмотрел на нее, она была искренна. Я сказал:

— Хорошо, детка. Давай вместе сделаем это, ты и я. Мы попробуем. Авось удастся сделать хорошую партию.

— С чего начнем, Райан?

— Сегодня суббота. Сегодня вечером мы идем танцевать. — Я увидел, как удивленно вытянулось ее лицо. — Но это будут не просто танцы, а в некотором роде карнавал. Нам потребуется переодеться, радость моя. Там, куда мы пойдем, ты должна будешь сыграть роль вестсайдской проститутки. Думаю, справишься?

Она кивнула, но лицо ее слегка нахмурилось.

— Ну что ж ты, — сказал я, — играть так играть. Вот послушай, я искал двух человечков с португальского судна, но не успел я выйти на поиски, как один из них уже убит. Это произошло прошлой ночью. В кармане у него был билет на танцы. Возможно, его приятель имеет такой же билетик. Теперь, если он уже знает о смерти своего дружка, эн захочет быть поближе к людям, из соображений безопасности хотя бы. Когда человек один, его легче убить.

— Этот тип... Он может убить тебя?

При этих словах я горько усмехнулся:

— Куда ему... Но эта птица может наделать много хлопот.

— Что мне делать сейчас?

— Перво-наперво выйди и купи яркую дешевую одежду. А к ней подходящую косметику и все, что положено, ну, ты сама знаешь... Если достанешь подержанные вещи, еще лучше. Если я пойду один, мне труднее будет двигаться в нужном направлении, а парочке лавировать гораздо легче. Мы найдем этого парня, и я постараюсь расспросить его кое о чем, а может, и помочь ему, если понадобится.

Она проказливо улыбнулась, чмокнула меня детским поцелуем, потом поцеловала по-настоящему и, выскользнув из рук, направилась к двери.

— Ты будешь здесь?

— Не знаю.

Она открыла кошелек, достала ключ и бросила его мне.

— Если вернешься, можешь обойтись без привратника.

Она послала мне воздушный поцелуй и вышла.

Я приподнял полу пиджака и сунул под ремень свой 45-й калибр. Потом вышел из дома и взял курс на старый аристократический район. Солнце зашло еще до того, как я достиг Десятой, воздух резко похолодел, и холод был весьма чувствителен. Я зашел в кондитерскую лавку, выпил порцию кока-колы, потом взял другую, пытаясь думать о предстоящей совместной игре.

Узор начинал вырисовываться. Нечеткий; путаный, но узор помаленьку становился все зримее.

На улице опять пошел дождь.

Клятый коп маячил за окном, заглядывая внутрь, но я стоял в тени, так что лица моего разглядеть он не мог. Когда он ушел, я оставил свое укрытие и вышел из лавки, воротник мой был поднят, а поля шляпы закрывали лицо. Под дождем этот шпионский вид выглядел вполне естественно.

Но они все равно настигли меня.

Сработано было действительно чисто: слабый толчок ствола, прикрытого газетой, вот и все.

Я оглянулся. Стэн Этчинг смеялся мне прямо в лицо, шрам на его подбородке делал его криворотым, он сказал:

— Я слышал, Райан, что ты крутой мэн.

Рог его нервно дергался в улыбке, и я знал, о чем он думает. Трудно ли угадать? Я спросил:

— Что дальше?

— Увидишь. Мой брат Стэш сейчас прикатит, через минуту. Вот я и думаю, может, тебе больше понравится немного подождать, а потом покататься в авто, чем побежать и сразу упасть?

Я ухмыльнулся, и это его покоробило, глаза нервно задергались, а рот скривился еще больше. Но я его успокоил, сказав:

— Я подожду.

Тут подкатила жестянка — трехлеток марки «кедди седан» с номерами Джерси, и Стэн, открыв заднюю дверь, пропустил меня, потом нырнул за мной следом, упер ствол мне в живот и разоружил меня.

Когда мы отъехали от тротуара, Стэш включил радио и, не оборачиваясь, спросил брата:

— Ну? И как он это скушал?

— Как пирог. Как еще?

Он потыкал в меня дулом и заржал.

— Ты болван, Райан. Мог бы сидеть себе в какой-нибудь щели и не высовываться. Но ты нет, ты вылез. А тут тебя пасут шестеро наших. Черт, я даже знаю, какой путь ты выбрал.

— Ты что это, сопляк, — сказал я, — изображаешь тут сценку из жизни старого Чикаго, да? Смотри... Мы ведь все выбрали один путь, потому что всем нам хочется денег. А уж дальше как кому повезет...

Он засмеялся.

— Молодец! Я рад, что ты так хорошо держишься. Эй, Стэш, а мне этот панк нравится, честное слово. — Дуло опять тупо ткнулось в меня. — Послушай, Райан, я пришью тебя быстро. Не буду валять дурака. Ты мне не причинил беспокойства, и я тебе беспокойства не причиню.

Я поблагодарил его, откинулся на спинку сиденья и просто смотрел на Стэша, подводящего машину к туннелю Линкольна. Уличное движение в этот час было напряженным.

Стэн смотрел мимо меня и все усмехался, повернув немного руку, чтобы ствол находился перпендикулярно моему телу. Идиот, даже оружия держать не умеет. Я глубоко вздохнул, испытывая сильное отвращение к этой твари, потом еще чуть отклонился на спинку и полностью расслабился.

А потом сделал только одно маленькое, но резкое движение рукой, отведя ствол, чтобы он не успел нажать курок, потом вывернул ствол у него из руки, сломав ему палец, и, пока он таращился и кричал от неожиданной боли, направил дуло в него и выстрелил.

Стэш дернулся и наддал газу, и тоже начал кричать, пытаясь оглянуться, но он ничего не мог сделать, ни черта не мог, вонючка, сделать. Я отобрал у Стэна свой инструмент, навел оружие на его братца, прямо к затылку приставив основательное дуло, как бы кричащее «О-о-о!». Голова Стэша судорожно дернулась, и он смешно залепетал какие-то слова, перемежая их всхлипами.

— Когда мы проедем туннель, я скажу тебе, что будет дальше.

Стэш не стал делать глупостей. Даже истерика его пошла на убыль, и, когда мы достигли железных конструкций Секокеса, я велел ему остановиться и позволил оглянуться. Смятение Стэна улеглось, но лицо было белым от страха и боли. Он все время говорил, что ему нужен врач, но я покачал головой. Он спросил:

— Что дальше?

— Зависит от тебя. Я хочу знать все о редакции. Кому вы заказывали всю эту писанину обо мне? Я хочу знать его имя.

Стэш потерянно смотрел на брата, а тот твердил:

— Доктора...

— Подождешь. Сначала ответь на вопрос.

Стэн потихоньку начал успокаиваться. Он видел, что я не обманываю. Он слабо покачал головой.

— Говорю тебе, ничего не знаю... Кто... Откуда материалы, — бормотал он, — У меня другая работа.

Я поднял ствол и поднес к его глазам. Он не мог даже говорить, но и лгать в таком положении не мог. Я спросил:

— Кто торчит возле моей квартиры? И где именно?

— Голден... И этот... Холмс тоже. Они с южной стороны. Лу Стиклер, тот в самом доме.

Моя рука сжала оружие.

— Что они сделали с Ресстессом?

— Черт!.. Откуда мне знать, я даже не слышал об этом... Как ты говоришь его зовут?.. Я...

— Ну ладно, кто там еще? Проклятье, да говори же быстрее!

— Марио... Он торчит, где у вас помойка.

— Торчал, ты хочешь сказать?.. Ну ладно, а что, полицией там не пахнет?

— Никого. Они... Они были и смотались. Гусь, ну, чей склад, он прикрывает им хвосты, ну, нашим то есть... Бэбкок и этот... Григ. Они из Джерси. Они...

Стэн совсем слаб. Я дал ему пяток минут, чтобы пришел в себя, но он начал блевать прямо себе на грудь. Стэш опять впал в тихую панику и трясся всем телом,

— Что еще, Стэн?

Он покачал головой.

Я видел, что здесь нечего больше допытываться, здесь сказано все. Стэш вышел из машины и обошел вокруг. Я подтолкнул к нему Стэна, он вытащил его, и вот они стояли здесь, как прирученные мною животные. Я сказал:

— Если я еще где-нибудь, когда-нибудь увижу вас, ребята, не обижайтесь, получите пулю. Впрочем, я даже не надеюсь, что до этого дойдет. При такой вашей бурной жизни меня наверняка кто-нибудь опередит, угрохает по всем правилам старинной гангстерской жизни, и молите Бога, чтобы это был какой-нибудь инструмент елизаветинских времен, а не что-нибудь современное вроде кольта. А мне не попадайтесь, вы поняли?

— Боже! Мне срочно нужен врач... Мне нужен...

— Тебе правду, Стэн, про меня сказали, я крутой мэн.

— Райан... Райан...

Я завел автомобиль.

— Подыхай так, — сказал я ему. — Без врача.

Развернув машину, я проехал туннель и припарковался на большой улице, протер руль, ручки дверей и все, чего я касался, потом бросил машину и отправился на поиски телефона. Когда трубку взяли, я сказал:

— Начальник?

— Райан...

— О’кей, начальник. Теперь слушай сюда. Мы должны сейчас встретиться.

— Это нежелательно.

— Братец мой, я ведь подниму шум, так что ты давай не отказывайся.

Он помолчал. Он не тарахтел в трубку о том-то и о том-то. Он просто молчал минуту — целую минуту — и думал. Потом сказал:

— С тобой встретятся.

— Именно ты, дружище.

— Где?

— В кафе «Труха», это на...

— Знаю где.

— Тогда до скорого. Бригаду свою оставь дежурить у телефона, но сам приходи один. И быстро.

Он, ничего не ответив, положил трубку.

Придет, никуда не денется.

Я взял кэб, добрался до «Трухи», отпустил машину и стоял на противоположной стороне улицы, стараясь не бросаться в глаза. Минут через десять подкатил другой кэб, из него вышел Тощий и направился к кафе. Когда я удостоверился, что за ним никто не тащится, я тоже вошел внутрь.

Он сидел здесь, возле столика, с чашкой кофе перед собой, и ждал.

— Ну вот, начальник, — сказал я, подсаживаясь к нему.— Это ведь не так противно, как в прошлый раз, верно?

Лицо его было сурово.

— Давай говори, Райан, я слушаю.

По некоторым причинам я не был сейчас раздражителен, просто немного устал. Я крепко потер лицо руками, потом наклонился и пристально посмотрел ему в лицо.

— Арт Шейт убит.

— Мы знаем, — кивнул он. — Городская полиция дума-~ ет, что ты убил.

— Городская полиция думает то, что ей подсказывает продажная пресса. Кто его обнаружил?

— Молодой парень сверху обратил внимание, что Арт больше не стучит на машинке. Он ведь все стучал, пытался стать свободным художником...

— Итак, я убил его? Алиби нет. Доказательств нет. Есть только мое слово: Арт был моим другом.

Он смотрел на меня, будто размышляя о том, чего стоит мое слово. Потом сказал:

— Убит Испанец Том.

— Да уж, мертвец.

— Ты был рядом. Мои ребята тебя засекли. Мы замяли историю.

— Я пришел туда сразу после случившегося. Замяли они... Полюбуйтесь! Нечего вешать на меня всех мертвецов.

Его глаза сделались узкими щелочками.

— Ты что-нибудь разузнал о нем?

— Ничего. Но скоро, черт возьми, я все разузнаю.

— Как?

— Я почти уверен, что знаю, где будет его дружок сегодня вечером.

— Ты не хочешь сказать мне?

— Нет, начальник. Я сам должен все по этой части выяснить.

— Хорошо, Райан. Тогда скажи, зачем ты меня звал? Что ты хотел сказать мне?

Я сидел, откинувшись на спинку стула и сопел. Потом заговорил:

— Слушать я пришел, а не говорить. Есть несколько вопросов. И хочу получить честные ответы. Точка. У меня странное ощущение, что я приблизился к чему-то, даже прикоснулся к чему-то, что может стоить жизни не мне одному. Теперь сознаюсь, начальник, что я дурака валял тогда у тебя на шестнадцатом этаже. Я не из-за денег пошел на это, я ведь не то что эти вшивые бизнесмены... И объяснять почему — тоже не хочу, просто раз пошел, то буду идти до конца. И если ты по-прежнему рассчитываешь на меня, то давай отвечай на мои вопросы. Клещами надо тянуть из тебя информацию.

Он коротко махнул рукой:

— Спрашивай.

— Был ли я втянут в это дело по указанию свыше или просто потому, что попал под подозрение?

Он ответил не сразу:

— В общем, и то и другое. Ты был под подозрением, потому что ты был связан с Биллингсом. А мы хватаемся даже и за соломинку, какой бы маленькой она ни казалась.

— Почему?

— Ты знаешь, почему. Все, что делал Биллингс, было делом интернационалистов. Противостояние двух континентов разразилось войной торговых зазывал. Мы знаем, что где-то что-то постоянно развивается, но только не знаем где и что.

— И вас это все еще горячит?

Он улыбнулся мне весьма холодно:

— Мы же должны постоянно и сами развиваться, разве не так?

— Слушай, начальник, давай как-нибудь приблизимся, наконец, к нашему делу, а то что-то мы больно далеко уходим в сторону.

Я ждал, улыбаясь ему в ответ с такой же холодностью. Если ему от меня что-нибудь нужно, то пусть тоже идет до конца, а не играет в какие-то таинственные игры с непонятными намеками.

Наконец он снова заговорил:

— Случайное совпадение обстоятельств — убийца людей.

— Начальник, а не поздновато ли сейчас для философии?

—-Да, конечно... Мы тут узнали кое-что об Испанце и о Лайесе. Можем теперь примерно предположить, что случилось.

Я кивнул ему в радостном согласии:

— Вот именно! Они оказались возле чего-то, что взять им было не под силу, а очень хотелось.

Всем своим видом я продолжал изображать согласие, отчего начальник даже покосился на меня. Потом кивнул и продолжил:

— Мы запросили Лиссабон, тамошние ребята наведались в порт, и ночной сторож в доках вспомнил тех двоих, он как-то застал их пьяными на тюках с тряпьем. Там это не редкость, поэтому он решил, что лучше пусть выспятся и уйдут своим ходом, чем он будет сражаться с пьяными, пытаясь вытурить их с охраняемой территории. Он даже и забыл про них. А чуть позже там объявилась какая-то девица и с дикими криками порывалась броситься в воду. Он все оттаскивал ее, оттаскивал, но она упиралась, и так они проваландались что-то около часа. Он уже хотел плюнуть и уйти, но она сама начала вязаться к нему... Мы предполагаем, что это был спектакль, разыгранный, чтобы отвлечь внимание сторожа от каких-то делишек возле «Гейстри». И скорее всего, мы так думаем, во время всей этой заварушки Эскаланти или Лайес, а может и оба сразу, возьми да и проснись, и видели все, что происходило внизу, не только сторожа с девицей, но и тех, у судна. Они решили, что тут дело обычное, что оно пахнет контрабандой, ну и подумали, что хорошо бы войти в игру и сделать себе быстрые и легкие баксы.

— Эта версия чем-нибудь подтверждается? — спросил я,

— Нам стало известно, что испанские таможенники вместе с Интерполом провели тщательные поиски на всех судах. И ничего не нашли, даже в тех местах, где обычно что-нибудь протаскивалось. Четыре больших операции ничего не дали, С тех пор как существует морское пароходство, хорошо известно, что все контрабандные операции осуществляются по тщательно разработанным планам, где предусмотрены все непредвиденные помехи. В этом случае, думаю, сработал вариант действий, обговоренный заранее. Какая-то контрабанда не пошла в Лиссабон, раз о ней узнал кто-то из экипажа, ведь «Гейстри» только транспортер,

— А кто вовлечен в это на борту?

— Да никто! Я же и говорю, «Гейстри» перевозил контрабанду, но на его борту не было ни одного контрабандиста. Это дело — не одноразовое мероприятие, вся система поставлена на широкую ногу. Несомненно, «Гейстри» был весьма подходящей посудиной для транспортировки чего угодно. Им пользовались всякий раз, как возникала нужда, а ни один человек из экипажа даже не знал. Это дела портовиков. В одном порту докеры находят способ загрузить тайники, в другом порту другие докеры другой страны находят способ разгрузить эти тайники. Эти группы достаточно проворны, и, как ты понимаешь, ими верховодит некто, кто ведет дело вполне планетарно, имея информацию из всех портов мира. Они делают громадный бизнес. Думаю, их руководители представляют из себя нечто вроде правительства, только подпольного. На «Гейстри» мы проверили всех до одного человека, и все они оказались чистенькими. Лайес и Эскаланти по чистой случайности влезли в чужое дело, которое из-за этого дало сбой. Мы, конечно, обшарим все судно сверху донизу и обнаружим, как и где прятался груз. Но вот сам груз... Вряд ли мы теперь выясним, где он и что из себя представляет.

— Ищите, начальник, ищите. Это может привести вас к Биллингсу. .

Начальник посмотрел на меня через стол, в его глазах загорелось любопытство, искреннее на этот раз:

— Ты знаешь что-нибудь, Ирландец?

— Догадываюсь. Но, возможно, ошибаюсь.

— Не хочешь сказать мне?

— Пока нет.

Какое-то время я сидел молча, давая всем частям информации медленно соединиться в нечто целое. Потом сказал:

— Я слышал о Джуане Гонсалесе, то есть о том, во что он влез. Говорили, будто двое искали покупателя на свой товар, и им подвернулся Джуан — вот вам еще одна случайность, — Джуан лох в этих делах. Эти двое продавали недорого, тоже, наверное, имея на то причины, но Джуан слишком уж радостно, как всякий неопытный покупатель, согласился взять у них товар. Ну, они быстро смекнули что к чему и подняли цену. Допускаю, что Джуан посоветовался со своими знакомыми моряками, Испанцем Томом и Лайссом, а те свели его с Биллингсом, у которого деньги водились. Ну тот и дал возможность Джуану сделать покупку, вероятно, на основе товарищества, мол, продашь товар и вернешь долг. А потом просто убил беднягу, и покупка оказалась у него. Вообще Джуан был до смерти напуган. Может, товар показался ему страшноватым?.. Биллингс, впрочем, тоже струхнул. Даже в полицию побежал. Но вот кто его пришил? Первоначальные владельцы товара, решившие, что он им и самим пригодится? Или новые покупатели, которым Биллингс хотел толкнуть этот товар? И что за товар, в конце концов? Так что, начальник, вопросов пока слишком много. Куда, вообще говоря, этот товар подевался? Кто его новый владелец?

— Кто эти двое, Ирландец?

— Вот тоже вопросики. Эти-то двое, думаю, толкали тот самый товар, который не ушел с «Гейстри». А вот Лоудо... Арт потому и погиб, что был близок к разгадке Лоудо — это кличка кого-то из мафии Восточного побережья.

Начальник не реагировал на сказанное. Будто не слышал.

— Не очень важная информация, так, что ли? — спросил я.

— Важная, не важная, кто знает... Мафия — это слишком всеобъемлющая формула, расплывчатый термин. — Он помолчал, потирая подбородок кулаком. — А ты чего-то не договариваешь, а?

— Что же?

— Кто и почему хочет тебя убить?

Я продемонстрировал ему свою парадную улыбку — все зубы.

— Подожди, когда я узнаю это, я приволоку тебе твоего Лоудо, сынок.

Он показал мне еще больше зубов и сказал:

— Может, ты и прав, батяня, собираясь ломить в одиночку...

— Ну нет, приятель, не совсем. Я ведь у тебя работаю за чемодан с купюрами, так ты должен что-то хоть иногда делать для своих подчиненных, кроме выплаты им денег. Например, создавать приемлемые условия труда...

— Говори конкретнее.

— Ты что, не знаешь, что моя берлога обложена со всех сторон, так, что я не могу даже зайти домой сменить рубашку? Кстати, если ты не знаешь, то я тебе скажу, там сидят те самые ребятишки, которых ты так любишь ловить. Целый букет, за который ты мне спасибо скажешь, когда соберешь его. Не возьмешься ли ты за это грязное дело? Почисть мое логово и мне поможешь и себе.

— Мы знаем, где они. Мы уже думали об этом. Мы даже были там, когда Этчинг со своим братцем загреб тебя сегодня.

— Ничего себе! Они наблюдали, черт вас возьми! Это была не слабая поездка, скажу я тебе. Почему вы не вклинились?

— Не хотелось засвечивать ребят, вообще наше присутствие. Да и потом, я не сомневался, что от этой шушеры ты выпрыгнешь и без нас. Кстати, где они?

Я посмотрел на Тощего с таким же небрежным видом, с каким он сообщал мне о своей доблестной засаде, и так же небрежно сказал:

— Где-нибудь в Джерси, полагаю. А Стэн Этчинг — с дыркой в кишках.

— Превосходно! Я зарегистрирую это как устное донесение. — Он встал, посмотрел в окно и сказал: — Будет прекрасный вечер. Звони, если что.

— Конечно, — мягко ответил я, — конечно, начальник.

Это было в 3 часа 35 минут, день еще не исчерпал себя.

Я ждал в наружных дверях, пока не увидел тачку с сигналом «свободно» на лысине, остановил ее и доехал до офиса компании «Питер Ф, Хейнис III» и, чтобы не маячить на виду у всех этажей, нырнул в подъезд, а деньги для расчета с шофером дал мальчику лифтеру. Тот посмотрел на меня, пожал плечами и пошел отпускать машину.

В помещении, куда я поднялся, было тихо. Лишь из какой-то дальней комнаты слышался стук пишущей машинки, да в другом конце коридора происходил невнятно-монотонный разговор, скорее всего, по телефону, поскольку голос был один.

Неприметная дверь возле приемной неслышно открылась, и из нее вышло рыжее создание. Девушка была в эффектном зеленом платье и знала, что оно идет ей. Она взглянула на меня и сказала:

— Мне хотелось, конечно, чтобы ты пришел посмотреть на меня, но не думала, что ты объявишься в самом деле.

— А ты что это, крошка, трудишься и по субботам?

— Не во всякую субботу, но иногда приходится. Мне даже нравится, в выходные здесь так спокойно. А тебя что, интересуют мои свободные дни?

— Меня интересует Кармен. Она здесь?

— Мисс Смит?

— Нет, именно Кармен. Мы с ней большие приятели.

— Вот как? — Она закатила глаза, потом снова взглянула на меня и улыбнулась. — Я за вас рада. А сама я как всегда пролетела... Нет, ее здесь нет. Она делала покупки, недавно заходила и ушла. Ты звонил ей домой?

— Пытался.

Она подошла к телефону и набрала номер. Я ждал, стоя рядом, но рыжая сказала:

— Никто не отвечает. Но ты, если хочешь, можешь оставить для нее сообщение.

— Записку?

— Нет, телефонное сообщение.

Я не понял, и она, весело посмотрев на меня, пустилась в объяснения. Здесь, в здании, была очень удобная аппаратура для такого рода сообщений и передач.

— Нужно набрать ее номер и подключиться после десятого звонка. После сигнала у тебя три минуты для разговора. Потом все, кому нужно, получают эти сообщения сразу, как только оказываются у своего телефона. Ну, давай я сама передам, хочешь?

— Умница. Скажи ей, что я буду у нее к ужину, часов в шесть.

Повесив трубку, рыжая сказала:

— Послушайте, мистер...

— Райан.

— ...Мистер Райан... от вас не будет беды мисс Смит, а?

— Не думаю. А что такое?

— Я видела, что-то глаза у нее больно светятся...

Я ждал, что она скажет еще. Она сказала:

— Я знаю, кто вы, мистер Райан. Хотя портрет на афишах сильно вам льстит.

По телу у меня пробежал легкий жар, порожденный ничем другим, как страхом. Значит, афиши существуют. Я будто ощутил резкий толчок в грудь... Как сильно эта малышка смогла меня обескуражить. Она, конечно, видела, что со мной происходит, слишком уж внезапно все произошло, так что я не мог не выдать себя.

Она вновь улыбнулась, но в ее улыбке не было ни злобы, ни коварства, ничего вообще агрессивного.

— Можешь подзаработать, — справившись с собой, сказал я.

— Я беспокоюсь о мисс Смит. Она знает?

— Да, знает. Она помогает мне.

— Мне кажется, что ты не мог сделать всего того, в чем тебя обвиняют.

— Ну, если что и сделал, то действительно не все, — сказал я ей не колеблясь. — Полагаю, в конце концов все прояснится и все невиновные будут вымыты с мылом.

— Ты уверен?

— Когда я попадаю в дурную историю, я не занимаюсь после нее большой стиркой. Я не из тех, что стирают плохие воспоминания, как грязные носки, я просто выброшу их, как всякую провонявшую одежду. А сам вымоюсь с мылом.

Смех ее оборвался и глаза посерьезнели. Она сказала:

— Не дайте случиться плохому, мистер Райан.

— Я постараюсь, рыжик.

Захватив несколько свертков, оставленных здесь Кармен, я вышел на улицу.

Мои хвосты, если и были, то хорошо запрятались, я их. во всяком случае, нигде не замечал. А парень с кучей пакетов и свертков скорее всего сойдет за посыльного — они просто не обратят на него внимания.

Скоро я достиг дома Кармен, была четверть шестого, и я не особенно торопился. Выйдя из лифта, достал ключ, выданный мне Кармен. Когда открыл дверь, услышал диковатый, глухо отбивающий такты джаз и, сделав несколько шагов, увидел Кармен, танцующую под эту музыку в середине комнаты. Положив свертки, я вошел и засмотрелся на нее. Она была большая, казалось, занимает всю комнату, танцуя под эти резкие- звуки чувственный танец, не всегда попадая в такт, но прекрасно выражая свое состояние. Под черным облегающим свитером явно ничего больше не было. Чернота свитера, грубая его фактура удачно оттеняли чистый тон лица. Широкая юбка сочно-коричневого цвета при поворотах раздувалась колоколом, мельком давая увидеть длинные, прекрасно двигающиеся ноги. Вращалась она весьма умело, как профессиональная танцовщица, и колокол в какие-то моменты выравнивался в идеальную форму, и я почти видел, а больше угадывал, что и под юбкой не больше одежды, чем под свитером. Она смеялась мне через всю комнату, и я приблизился, успел захватить рукой ее поясной ремешок и закружил вокруг себя, пытаясь на ходу поцеловать.

Дышала Кармен глубоко и часто, лицо разрумянилось, а глаза сияли как звезды. Она остановилась и взяла мое лицо в ладони:

— Ирландец, мне так хорошо... Никогда ничего похожего...

— Мне тоже.

— Я хочу, чтобы это было наяву... Я ведь сплю? Чтобы мы...

— Все разговоры потом, не сегодня, хорошо?

— Хорошо. Будешь ужинать? У меня есть бифштексы.

Глядя на эти места, ты все о них понимаешь. Вот старое здание, кто-то арендовал целый этаж, убрал перегородки, и танцевальный зал готов. Осталось только сделать помост для оркестра.

Публика, надо сказать, была здесь весьма ароматна, особенно когда ты только входишь с улицы. Позже все запахи перебивались запахами джина и дешевой парфюмерии, и потом ты их уже не замечал. Но когда ты входил с улицы, ты чувствовал, что здесь просто воняет, примерно как в спортзале, но с примесью чего-то порочного.

Парень у дверей продал нам двойной билет, и мы с Кармен вошли. Кармен двигалась весьма игриво. Даже жвачку жевала она, играя, игрой было и то, как несла она свою сумочку, свисающую на тонком ремешке с плеча, да и сама сумочка была ничем иным, как средством для игры. Местная публика, которую с легкостью можно было бы назвать сбродом, гнушалась безалкогольных напитков, ожидая, когда принесут виски. Все пятеро джазменов были на месте, плавая в поднимающихся клубах дыма, они наигрывали что-то свое, тихое, с закрытыми глазами, еще не для публики, а исключительно для себя.

Я пригласил Кармен на танец, и мы прошлись совсем рядом с вышедшим для соло саксофонистом. Он подмигнул нам, а его инструмент приветствовал нас как бы от себя лично, издав несколько понижающихся тревожных стонов.

Одиночки тоже прибывали в зал, их было немало, примерно по трос на каждую пару. Ночь обещала быть беспокойной.

Суббота, дождь, дам на всех не хватает.

Я спросил Кармен, нуждается ли она в моих подсказках. Она взглянула на меня, локоны ее раскачивались в такт музыке, и она сказала:

— Милый, я примерно знаю, что делать и говорить.

— Ну что? Скажи мне?

— Проверяешь, не забыла ли я? Альфредо Лайсс, парень с «Гейстри». Я передавала ему деньги на заморские часики. Мы договорились встретиться здесь.

— Смотри, детка, берегись волков!

— Мне нравятся волки.

К десяти в помещении стало довольно многолюдно. Матросы, докеры, бродяги, кого здесь только не было, и молчаливы они были лишь первые минуты, когда входили. Все стены были уставлены парнями-одиночками, рассматривающими женщин, мысленно решая или обсуждая с приятелями, какую бы они выбрали для себя. Вокруг, как сторожевые псы, бродили здоровенные типы, пресекающие в корне все намечающиеся конфликты, и хотя вид они имели дремотный, но вмиг напрягались, чтобы вышибить из зала очередную пару-тройку буянов, освобождая публику от возможных неприятностей.

Я взял для Кармен легкую выпивку, а себе, чтобы не брать сдачу с доллара, два имбирных пива. Не успела она еще допить свой коктейль, как прилипала с елейными глазками, разодетый весьма вызывающе, подвалил к ней и, ни слова мне не сказав, пригласил ее на танец. Она вопросительно взглянула на меня, и я кивнул:

— Вперед, милая, это будет незабываемое переживание.

Лицо прилипалы напряглось, но он взял ее за руку и без слов повел в толкучку тел. Низкорослый парнишка хлопнул меня по руке и сказал:

— Сеньор, опасайтесь этого парня, он не ходит сюда просто так, чтобы послушать музыку, всегда что-нибудь затеет...

Я дождался их возвращения и, когда увидел, что прилипала не собирается отлипать от моей девушки по-хорошему, двинул ему слегка в челюсть, не сильно, так, чтобы он не упал, после чего мы с Кармен отошли оттуда. За спиной ругался липучка, но вслед за нами благоразумно не потащился.

Мы порасспросили вокруг, но никто не видел или не знал того, кого мы разыскиваем,

Около полуночи разразилась блиц-лотерея, и некая пышная дама в золотом платье, ко всеобщему ликованию, выиграла бутылку шотландского виски.

Один из джазменов уже поглядывал на часы, а два крупногабаритных амбала принялись не на шутку выяснять отношения, распугивая своими телодвижениями танцующих. В спешке вышибалы вместе с драчунами зацепили еще нескольких парней, наблюдавших начало драки, и весь ком был выбит наружу. Группа танцующих постепенно начинала редеть, так же, впрочем, как и шеренги тоскующих одиночек.

Но Лайес... Я так надеялся найти его здесь. Неужели он не появится? А если он уже здесь, как я узнаю его? Единственное, что можно предположить, что веселым он будет вряд ли. И если он и пришел сюда, то, конечно, отирается где-нибудь с краю, где толпится побольше народу.

Я отправил Кармен на разведку в дамский угол, надеясь, что ей удастся разузнать что-нибудь у местных красоток, а сам начал обход поредевших холостяцких шеренг. Большинство парней сбивалось в группки, разговаривая, споря и выпивая, они казались людьми, вполне довольными проведенным временем. Я обошел все помещение, если и глядя на кого, то совсем незаметно. Я просто надеялся на случай. И случай, как бывает всегда, когда ищешь его, находится,

Я остановился выпить кока-колы. Кармен что-то долго не возвращалась, и я искал ее глазами в толпе, чтобы

вовремя выдернуть, если понадобится, из этой колышущейся нетрезвой массы.

Продавец напитков с передником, полным денег, спросил:

— Ты ищешь свою девочку, сеньор?

Я бездумно ответил:

— Да нет... дружка, что-то не вижу. Альфредо Лайсса. Того, что с «Гейстри».

— Фредо. Он где-то здесь. Только что прошел прямо за тобой с этой своей Марией. — Парень даже привстал на носки и вытянул шею, всматриваясь в толпу, затем показал пальцем: — Да вон он, смотри, вон! Видишь, сеньор?

Я притворился, что смотрю немного в другом направлении, чтобы он показал мне точнее. Парень сказал:

— Куда ты смотришь? Вот же он, в сером костюме, сеньор. Возле коробок из-под содовой.

— А! Вижу! Спасибо, малый.

— Пожалуйста, сеньор.

Я пересек помещение, пролагая свой путь сквозь аплодирующих джазу танцующих. Я оглянулся на саксофониста, раскланивающегося перед публикой, и в этот момент кто-то схватил меня за руку. Это была Кармен, которую я тотчас протолкнул вперед себя, двигаясь в нужном направлении.

— Райан... Он здесь. Девочки сказали, он с Марией и...

— Знаю, детка. Здесь он, мне его показали.

В этот момент джаз начал новую пьесу. Я обхватил Кармен, и мы танцевали по направлению к тому, кого называли Фредо. Не успел я дойти до него, как он вышел танцевать с хорошенькой черноволосой девочкой и чуть было в толкучке не потерял ее.

Но теперь ему легче было потерять партнершу по танцу, чем меня. Я направлял Кармен все ближе и оказался возле него; он глядел вниз, на личико Марии, но будто не видел его вовсе. Лицо его казалось маской, скрывающей под собою другое лицо, парализованное чистым ужасом.

А мы все приближались и приближались, пока не оказались рядом, и тогда я произнес:

— Фредо...

Белизна страха захлестнула загар на его лице. Когда глаза его встретились с моими, они были полны смерти.

Я изобразил улыбку «старые друзья встречаются вновь», пожал ему руку и повел вместе с девочками с танцевальной площадки. Кармен я шепнул, чтобы они с Марией сходили попудрить носики, пока мы тут малость поболтаем. Когда девушки удалились, я похлопал парня по плечу, давая представление для всех желающих поглазеть на парализованного невесть от чего битника, которого я выволакивал из гущи.

Представление было хоть куда, но только не для Альфредо Лайеса. Он уставился на меня своими глубокими черными глазами. Он уже давно жил в ожидании не просто чего-то ужасного, а смерти, и вот он теперь думал, что смерть, она здесь, рядом, что она уже подошла к нему вплотную и хлопает его по плечу.

— Ты хочешь убить меня теперь, здесь, сеньор?

Я смеялся, а в это время говорил ему так, что никто, кроме него, не мог слышать:

— Я хочу тебя вывести из этой толкотни, мистер. Я вообще хочу вывести тебя из всей этой истории, ты меня понял?

Он конечно, ничего не понял, но сказал свое «Si!».

А я продолжал:

— Я не враг, Фредо. Мы просто должны поговорить. Скажи, ты был здесь раньше?

— Si, сеньор. Мы часто здесь были.

— Где запасный выход? Где нам лучше поговорить?

Он начинал помаленьку меня слышать. Его рука намертво вцепилась в мою. Еще бы, надежда сулит ему спасение от смерти, новую жизнь.

— В углу, там запасный выход, он ведет на помойку. Сеньор, они хотят убить меня, да?

— Надеюсь, нет, парень. Ты выходи, а я скажу только девочкам, чтобы они подождали нас, и тоже выйду.

— Si. Я иду. Я скажу вам что-то.

И он ушел.

Я ждал рядом с компанией джонов, пока Кармен и Мария не вышли, потом сказал, чтобы они ждали здесь. Никаких вопросов не последовало. Издали они казались двумя оживленно болтающими подружками.

На полпути я остановился, увидев знакомого парня, танцующего и разговаривающего с темноволосой куколкой. Я сказал:

— Хэй, парень!

Джейк Мак-Гэффни посмотрел на меня и удивился не меньше моего:

— Ирландец! Что ты здесь делаешь?

— А ты?

Он ухмыльнулся в сторону своей куколки:

— Черт, хотел бы я сам знать! Спроси у Бетси. Это она приволокла меня к этим чертовым туземцам со всей их здешней чертовщиной.

Куколка улыбнулась, пролепетала что-то по-испански, и они с Джейком продолжили танец.

Я подошел к другой стороне, сзади два парня катили к запасному выходу контейнеры с мусором. Первый открыл дверь, и как только она оказалась открыта, ночь раскололась надвое хлопнувшими вспышками трех близких выстрелов. Несколько девушек за моей спиной шарахнулись от этого места, пронзительно завизжав.

Тотчас в помещении состоялось всеобщее помешательство, народ проталкивался ко всем выходам, ругаясь и вереща на дюжине разных языков. Когтями и локтями отталкивая друг друга, они прокладывали свой путь к улице, прекрасно зная, что означают эти слабые вспышки и хлопки. Двое парней ускакали совсем как перепуганные насмерть кролики, бросив застрявшие в дверном проеме контейнеры, карабкаясь через которые, я выбрался наружу через пресловутый запасный выход.

Рука крепко сжимала рукоять инструмента, я затаился в тени. Ждал целую минуту, понимая, впрочем, что теперь это не обязательно. Кто бы тут ни стрелял, ясно одно, что он уже прекратил стрельбу и вряд ли продолжает оставаться здесь.

Но я был не один. За коробками из-под содовой раздался слабый стон, я заглянул туда и увидел тусклую серость его костюма, так контрастировавшую раньше с бурой смуглостью его кожи. Сейчас лицо его было таким же тусклосерым. Он обхватил руками живот и явно не имел уже оснований думать, что он вообще жив.

Я встал рядом с ним на колени, все еще держа оружие в руке. Он увидел ствол, но я покачал головой:

— Это не я стрелял, Фредо.

Он хрипло прошептал:

— Я думал, вы...

— Нет. Ты видел, кто?

— Нет. Он был... был сзади. Я подумал сначала... это вы, сеньор...

— Давай я позову тебе доктора...

Его рука коснулась моей:

— Сеньор... пожалуйста, нет. Это уже поздно. Я взялся за плохое... плохое дело. Теперь я заплатил. Как Том. Я заплатил. Это лучше... И уже не страшно...

Я не стал с ним спорить, а просто спросил:

— Ты знаешь, что ты взял с судна?

Он кивнул, глаза его почти совсем закрылись.

— Что это было, Фредо?

Икота перехватила его горло, и я понял, что жить ему осталось считанные секунды.

— Восемь... восемь кило... — еле слышно сказал он.

— Чего? Фредо! Чего?

— Героин...

Я видел, что это конец. Но я надеялся, что он скажет еще хоть что-нибудь.

— Фредо, слушай. Это вы познакомили Джуана с Биллингсом?

Он слабо кивнул, и глаза его закрылись.

— Ты что-нибудь слышал о Лоудо? Лоудо...

Я приблизил ухо к самым его губам и услышал:

— Мы все... все... мертвые люди...

— Биллингс взял покупку себе? Все восемь килограммов?

— Не знаю, кто взял...

— Фредо! Кто такой Лоудо?

Но больше он ничего не сказал. Глаза его широко открылись и были уже совсем спокойны.

Снаружи ты слышишь сирены и голоса, и все больше сирен, и все больше голосов. Они звучат все громче, все ближе, так что тебе нечего здесь больше ждать. Ты перебираешься через изгородь, идя путем убийцы и путем бездомных городских животных, накладывая на их путь бегства и страха свой путь возвращения к открытым улицам, к безопасности ночи с ее бесконечным дождем.

В этой части города кэбмены недоверчивы, так что мне пришлось показать водителю деньги, и лишь тогда он меня посадил. Довез он меня туда, где я нашел Пита Собаку, торгующего своими газетами на обычном маршруте, где побольше пивных. Я перехватил его на ходу, купил все газеты, чтобы освободить его на время разговора, и узнал все, что хотел.

В квартал вторглись неизвестные, похоже, копы в штатском. Некто затеял перестрелку с Голденом и угрохал его. Холмс в критическом состоянии отправлен в клинику с парой маслин в груди и вряд ли надеется выжить. Стиклер схвачен по обвинению в нападении на Ресстесса и, сверх того, Салливен Экт, выпущенный из тюрьмы под залог, водворен туда обратно за нарушение режима. Ресс в порядке. Слегка помят, но в порядке. Он назвал еще кое-кого, я отдал ему газеты и отправился домой.

Мрак — чрево жизни.

Узнаю знакомый узор. Все, что у гангстера есть, это его дом. Его мрак — чрево жизни, В нем ты каждый раз умираешь, засыпая, а проснувшись, каждый раз рождаешься на свет. Дом это бесценное сокровище для любого человека, но для гангстера особенно, он не может без него обойтись, хотя жизнь его часто заставляет подолгу не бывать там.

И до сих пор не нашлось минуты, чтобы позвонить Кармен. Но я почему-то был уверен, что с ней все в порядке. Я увижу ее. Завтра.

На улице шел дождь, но я его не замечал. Вода хлюпала под ногами, дул резкий и холодный ветер, а я поднял голову и подставил лицо. Его жгучие потоки будто очищали меня, сдирая с кожи вязкий запах спортзала, спиртного, дешевой парфюмерии, пропитавший, казалось, не только одежду и кожу, но и кости.

Я думал о случившемся. Не только о том, что было этой ночью. И другие ночи перебирал я в памяти. Здесь уже почти не приходилось ждать чего-то нового, каких-то свежих новостей, все и так уже закончено, и, очевидно, я вижу все отдельные части, фрагменты. Вот они, передо мной. Еще чуть-чуть, небольшая сортировка, отбор, подгонка, выделение того, что важнее, и наутро я получу целую картину. А еще я получу деньги. И Кармен. И жизнь.

Я расстегнул пальто, взял в руку свой 45-й калибр, чтобы достать ключ. Но, впрочем, я зря беспокоился о ключе, ибо дверь была уже открыта. Шляпу я держал в руке, нащупывая путь к гостиной. Дойдя до нее, включил свет.

Собственно, еще до того, как включить свет, я вспомнил, где именно ошибся. Пит Собака среди других имен не упомянул одного имени, Марио Сайна. А меня это не насторожило. Я ведь видел его последний раз совсем больного. Стэн Этчинг, вот кто упомянул его, но я не придал значения, подумав, что сведения Стэна чуть устарели. Нет, выходит, не заболел гангстер от моего лечения. Ну и живуч же он, просто как змея...

Вот он, этот Марио, оценивающий каждое свое убийство в десять кусков, сидит себе в моем доме, поджидает моего возвращения, а дуло его оружия нацелено мне прямо в живот. Он ждал меня для того, чтобы продемонстрировать свою улыбку — улыбку убийцы. Хорошая большая улыбка почти на все зубы. Бравада, вот что вредит им, этим суперменам. Всё-то их тянет на позу. Он не стал стрелян, сразу, как сделал бы на его месте любой профессионал, не думающий об эффектах, а он еще решил потешить себя хорошей картинкой, так и казалось, что он любуется всей этой сценой со стороны. Он ведь не знал, что у меня там, под шляпой, вот и улыбался, весьма довольный собой. Ну что ж, перевес был на его стороне, но он не захотел им воспользоваться... Извини, Mapиo...

Первая же пуля высадила все его мозги на стену, так что вряд ли он успел огорчиться. Омерзительный запах пороха и крови распространился по комнате, и я почувствовал себя очень скверно.

Выйдя на кухню, я открыл кран, долго сливал воду, пока она не стала холодной, потом долго пил се, вымывая изо рта скопившуюся там горечь.

Но надо было звонить. Я набрал номер Тощего и, когда он подошел к телефону, сказал:

— Это Райан. Я нашел Лайсса. Он мертв.

— Я слушаю, говори.

— Я застал его еще живым, начальник.

Он сопел в трубку с резким присвистом.

— Кто его?

— Начальник... Сколько, ну примерно, по последним данным может стоить восемь килограммов героина?

Он пытался не выдать голосом охватившего его волнения, но не мог.

— Миллионы... Здесь за двадцать лет не было такого количества! Я имею в виду за один раз.

— Вот что было в твоем багаже, мистер. И вот почему всех тут убивают.

— Ты узнал, где это находится? У кого?

— Еще нет. Но я узнаю. Скажи, вы ведь все время сидели на хвосте у Биллингса, где он околачивался?

— Не клади трубку...

Я слышал, как он выдвинул ящик картотеки, как шуршал бумагами, потом ящик задвинулся. Он взял трубку и заговорил:

— Его передвижения были достаточно однообразны и хорошо нами изучены. По утрам завтрак и бритье у Бакли, потом он заходил в «Грин Боу» или к Нельсону, обходил несколько баров в районе Сороковых улиц, а вообще обычно больше всего топтался в «Снайдер Хаусе». Как-то, незадолго до своей гибели, он предпринял пару прогулок в тот район, где городские власти планируют основать новый парк-заповедник.

— Так куда там заходить? Там, наверное, уже все здания взорваны?

— Не сразу. Снос рассчитан на несколько месяцев. А пока там еще живет несколько семейств.

— Я знаю эти места... Начальник, посмотри поточнее, может, у тебя там отмечено, на какой улице он был и заходил ли в какой-нибудь дом?

— Минутку, взгляну... — На этот раз он вернулся к трубке быстрее: — Да, Райан, здесь отмечено...

И он назвал мне улицу и номер дома.

— Спасибо, начальник.

— Помощь какая требуется? — спросил Тощий напоследок.

— Еще как! Очень даже. У меня в квартире опять лежит труп, можешь послать ребят, чтоб прибрали... Мне бы за ваш счет сделать ремонт после всей этой крови... Труп раньше звали Марио Сайном. Думаю, ему не понравится, если все его позабудут тут. Он был посажен здесь, чтобы достать меня, а твои ребята его проглядели. Пришлось мне самому позаботиться о нем. У меня все. Я позвоню тебе.

И положил трубку, хотя он все еще пытался продолжить разговор.

Я сел. Слишком много для одного дня. Узнать, что Биллингс шлялся в тот старый квартал, где я жил десять лет! Почему он возник там, что он выискивал на моей улице и в моем доме. Он и в моем доме решил загрязнить атмосферу и, перед тем как подохнуть, хотел распространять из моего дома эту смертоносную дрянь!

Только одного он не знал, что я оттуда съехал!

Я снова подошел к телефону, взялся было за трубку, но передумал, хотя все время хотел позвонить ей...

Нет, сначала необходимо осознать все до конца, все продумать. Загадки больше не было. Или она была? Фрагменты сошлись и стали целой картиной — все лица, моменты, все события и новости, — больше нечего искать, все было найдено... Кроме одного.

Недомогание и усталость оставили меня, я снова почувствовал себя в форме, совсем как в тот день, в самом начале. Простофиля выпрыгнул из западни. Я выпутался и после сегодняшней ночи вряд ли попаду в список убитых. Это не для меня. Для других, может быть, но не для меня.

Посидев еще немного, я набрал, наконец, номер Кармен, и она сразу взяла трубку. Голос ее звучал хрипло и тревожно:

— Райан! Райан! Где ты?

— Дома, детка, со мной все в порядке. Что у тебя?

— Мы ушли последними. Полиция появилась, когда я

выходила, но меня-то забирать не за что... Милый, когда мы услышали выстрелы, я подумала, что это ты.,. Тебя... Я совсем перестала соображать. И вообще, там... Ох, мы были будто козявки, захваченные отливом. Все кричали, рвались к выходу...

— Теперь все позади. Ты можешь это забыть.

— Что это было?

— Фредо. Они достали его. Не встреть я там знакомого и не задержись на полминуты, меня бы тоже достали.

— Ох, Райан!

— Я еще застал его живым. Он даже успел кое-что мне сказать, так что я теперь действительно иду, как говорил мой покойный друг Арт, на войну... На настоящую... Котенок, ты хочешь посмотреть, как это делается?

— Только... если нужна моя помощь.

— Нужна, Кармен, нужна. Так что хватай тачку и приезжай сюда. Жду тебя.

Я дал ей адрес, повесил трубку и пошел сменить рубашку. Пройдя мимо Марио Сайна, я вышел на улицу и стоял в тени, ожидая. Дождь, кажется начинал утихать.

Когда кэб прикатил, я плюхнулся в него и нашел здесь свою возлюбленную. Дышала она прерывисто, разрыдалась, все время называла мое имя, и я не знал, как се успокоить. Я назвал водителю мой старый адрес.

Улица, на которую мы приехали, умирала. Какая-то жизнь еще теплилась в нескольких окнах тусклой светящейся желтизной свеч или каких-то фонарей; свет уже был здесь повсюду отключен. Бедствие, настигшее эти старые края, подстегивало, казалось, уличное движение, заставляло его торопиться в страстном стремлении прочь, прочь от ветхости и разрушения.

Я остановился, Кармен насмешливо посмотрела на меня и коснулась рукой, будто напоминая о своем присутствии.

— Размышляешь?

— Кое-что вспомнилось...

— Ну!

— Раньше я здесь жил.

Я кивнул- на пустые дыры окон второго этажа в здании напротив.

Худой согбенный старик с изможденным лицом и седой тусклой бородой возник из темноты, подозрительно взглянул на нас, а потом его рот скривила ухмылка:

— Никак это мистер Райан? Вернулся взглянуть на прошлое?

— Хэй, Сэнди! Да, у меня тут одно на за конченное дельце... Ты-то почему все еще здесь?

— Этот Коупик Врискинг согнал нас всех, кто не хочет отсюда уезжать, он нас всех согнал в одну кучу, говорит, чтобы никого случайно не взорвать... Вот мы тут все. А ты помнишь, Райан, как они тут начинали ломать? Их тут столько, бездельников, все обшныряли... Стоило бы их за это.,. А если все вернутся?..

Я повернулся к знакомому подъезду, в который входил столько лет, и спросил старика:

— Послушай, Сэнди, здесь еще кто остался?

— Там Стив. Он собирался надраться,.. Хочешь взглянуть на него?

— Это не срочно.

Сэнди взмахнул рукой и на прощанье сказал:

— Хочешь, насмешу тебя? Не пойму, почему никто сюда не возвращается. Вот уже три недели, как все только выходят и уходят и никто не возвращается... Куда они все проваливаются?..

Мы смотрели, как он удаляется вдоль тротуара, шаркая подошвами и продолжая бормотать что-то себе под нос, и Кармен сказала:

— Грустный человечек.

Я взял ее за руку, и мы вошли в разверстую утробу парадного.

Шрамы и рубцы бурлившей здесь некогда жизни были все еще свежи, здесь все еще витало ощущение людского присутствия, даже будто слышались голоса, особенно детские. Бледный свет фонаря, забранного пыльным колпаком, создавал обманчивое ощущение тепла и навевал тоску; странные тени окружали нас, проползая по стенам. Где-то за стеной послышалось глухое нетрезвое бормотание и кашель.

Фонарь, очевидно» оставили рабочие Коупика Врискинга, он был переносной, и я решил взять его с собой. Его коробчатый каркас с пыльными стеклышками висел на шесте, укрепленном между перилами. Я снял его, приблизил к Кармен, будто извлек из сумрака на свет ее милую улыбку. Держась за руки, поднялись мы наверх.

Возле дверей мы остановились, я повернул ее голову к себе и сказал:

— Ты ничего не говоришь...

— Что я могу сказать? Все так странно! — Невольная дрожь пробежала по ее телу, и она договорила: — Все, что ты делаешь, все это... так необычно. Я никогда не знаю, чего ожидать от тебя в следующую минуту.

— Это жизнь гангстера, киска.

Какое-то время она стояла, задумавшись, потом легко встряхнула головой:

— Вы нереальны, мистер Райан. В тот день, когда я увидела вас впервые, вы были совсем другим, но теперь с вами что-то случилось.

— Не со мной, моя радость. А со всем этим вшивым миром, который вытряхивает меня отовсюду. Вот и приходится вести жизнь гангстера. Что делать, раз нет другого пути и другой возможности высказать этой глупой пустой расе готового платья все, что я о ней думаю. Я бы мог держаться подальше от их чертовых организаций, мелочной суеты и обид... Я ведь могу пить свой собственный яд и быть каким угодно грязным подлецом по своему выбору, но они все норовят напоить меня своим ядом.

Я взялся за ручку двери. Она легко повернулась, и дверь открылась.

Что-то в этом было от посещения собственной могилы.

Вот он, мой стул, стоит себе у окна. Журнальный столик госпожи Винклер по-прежнему подпирает стену. Зеркало, правда, украли. И книжную полку тоже. Когда я вошел с лампой в спальню, каркас железной кровати отбросил узорную решетчатую тень на стену. Матрас тоже кто-то стянул.

Я подошел к окну и посмотрел на улицу. Сквозь пыльные, заросшие грязью и копотью стекла все предметы расплывались. Я поставил фонарь на пол, направив свет его к потолку. Затем опустился в кресло, а Кармен присела на его деревянную ручку.

Я заговорил почти беззвучно:

— Такие истории начинаются словами: «в некотором царстве, в некотором государстве». Эта началась в Лиссабоне, где двое выпивох, именуемых Фредо и Испанец Том, случайно оказались свидетелями тайной загрузки наркотиков на судно. На самом судне никто не знал, что оно транспортирует наркотики, — докеры одного порта пересылают докерам другого порта некий груз, а команда ничего не знает. Итак, груз, восемь килограммов героина, попал в случайные руки. Парни даже не совсем себе представляли цену этого груза, а она измеряется миллионами долларов. Что это такое для людей, которые сумму более нескольких тысяч и вообразить не могут! И вот наши счастливчики приплыли в Нью-Йорк, присвоив себе неизвестно кому принадлежащую контрабанду. Они попытались продать ее. Кому? Своему приятелю Джуану Гонсалесу, который тоже не был специалистом наркобизнеса. И вот один идиот покупает у двух других идиотов пакет стоимостью во много миллионов долларов за десять косых, купил бы и дешевле, да португальцы боялись продешевить и набавили цену, а деньги занять научили у Биллингса, с которым и познакомили его. А этот Биллингс... Вот уж вошь так вошь!

Странно, почему-то сегодня, к слову вспомнив Биллингса, я не почувствовал прилива обычной ненависти к нему.

Кармен внимательно слушала, и я продолжал:

— Джуан познакомился с Биллингсом, ладно. Хорошо. И вот Биллингс дает ему десять тысяч будто бы в долг, а когда Джуан совершает покупку, Биллингс предлагает перепродать ему пакет за те же десять тысяч, пообещав, вероятно, более крупные сделки на будущее. Джуан не подумал ни о чем хорошенько, ему уже и десять тысяч, свалившиеся с неба, казались большим богатством, но главное для него и не эти деньги, а сотрудничество с таким крутым парнем, как Биллингс. И ведь фактически Биллингс для начала просто подарил ему эти деньги, заплатив за сверток два раза по десять тысяч. Самому же Биллингсу казалось, что это обошлось в гроши. Миллионы и двадцать тысяч. Джуан Гонсалес и жене сказал, что они с его новым партнером провернут кое-что покрупнее... А теперь он в могиле, это была его первая и последняя афера. Конечно, зачем Биллингсу партнер? Груз для Джуана был слишком велик, он и сам что-то почувствовал. Не верилось ему в удачу, смерть он почуял: просто такие, как он, никогда не имеют в этом мире шанса выскочить. Но жену он уверял, что вышел на верный и широкий путь. И вот в страхе не выдержал, пихнул жене эти не до конца понятые им деньги и попытался удрать. Биллингс его поджидал, чтобы бросить под колеса первого попавшегося случайного грузовика. Тем самым он слишком тяжкий груз Джуана перевалил на свои плечи. О тех двоих он не беспокоился, они ведь не знали, кто перекупил у Джуана.

В ее глазах разгоралось любопытство. Она так внимательно следила за моей мыслью, что даже неосознанно проводила кончиком языка по зубам. Она сказала:

— Но эти двое других... их убили.

— Знаю. Я еще подойду к этому. Биллингс поставил восемь килограммов зелья на продажу. До сих нор не могу понять, как он свалял такого дурака? Жадность, очевидно, пересилила разум. Восемь килограммов! Это наибольший груз отравы, когда-либо прибывший в Штаты за один раз!

Я помолчал, потом продолжал:

— Ты знаешь, попытка продажи была именно тем событием, которого все ждали.

— Кто все? — Она присела на край низкого журнального столика и спрятала руки в широкие рукава плаща.

— Те, которые потеряли груз. Всякий раз, как груз икс уходит из-под их контроля, они, конечно, испытывают адские муки ожидания и неизвестности. С организованной преступностью они легко могут совладать, но есть еще фактор случайного совпадения обстоятельств, предвидеть это трудно. И вот, представь, они не знают, куда провалился груз, кто, где, когда, что и почему. Но они сидят тихо, не дергаются, а только ждут. Потому что одно они знают твердо: рано или поздно груз обязательно всплывет. Это и произошло, как только Биллингс вылез с предложением продажи. Теперь они могли действовать, а Биллингс стал их мишенью. Недотепа учуял беду, начал переживать, но было уже слишком поздно. Когда прозвучало словцо о горячем товаре, если кто и услышал, виду не показал. Вот когда Биллингс почуял возле себя могилку. Он задергался, бросился даже в полицейское агентство, но все было поздно, поздно... Чересчур высоки ставки. Копы не послушали его, когда он умолял их действовать тихо, они вломились в открытую, и тут для него все стало еще хуже. Тогда несчастный Биллингс сделал свое последнее движение. Он знал, что они будут искать товар, и выкинул номер, уже исполненный им однажды в отношении меня. Он решил ввинтить меня в эту кутерьму. Короче говоря, подставить вместо себя... Черт, он разузнал, где я живу, надеясь, что, если меня не угрохают, так уж в тюрьму-то запихнут точно. Это, я думаю, своеобразная месть за то, что он долгие годы шкурой чуял, что жив только потому, что не встретился со мной.

Я замолчал, глубоко вздохнул и посмотрел на потолочный узор, созданный каркасом фонаря. Потом продолжил:

— Он спрятал отраву в моей квартире, детка. Он даже копам меня рекомендовал с тайной мыслью, что они найдут у меня злосчастный кулек. Кстати, я и не сомневаюсь, что нашли бы, у них ведь странные манеры, они вламываются в ваше отсутствие к вам в дом, и сидят, ожидая вас, как гостя. Конечно, у них было бы достаточно времени, чтобы везде пошустрить... Сказать копам в открытую о наркотиках он не мог, он вообще им об этом не говорил, а пудрил мозги каким-то международным заговором, в который они сразу поверили. Они решили, что и меня он рекомендовал потому, что я лучше помогу им в раскрытии этого заговора, ну и все эти их песни о безопасности нации и так далее... Дно города трещало обо всей этой контрабандной истории. Но полицейское агентство, вовлеченное Биллингсом и имевшее достаточно четкую картинку — выражение ребят с ТВ, — не знало, к чему ее прилепить. А мне им объяснять было некогда, с ними я терял мобильность — уж слишком они тупы и неповоротливы. Один ихний шеф, специально по всему свету собиравший сведения о двух пьянчужках-португальцах, Томе и Фредо, так и не понял, что это они, а не какие-то двое неизвестных, продали Джуану Гонсалесу товар, хотя знал, что вся буча началась именно с них, когда они случайно видели погрузку... Смех смотреть! А мне необходимо было найти скорее отраву, пока первоначальные владельцы не запустили ее в кровообращение нации. Вникай, детка. У копов было только два имени, мое и Лоудо. Продавец убит. Покупатель не высовывается, потому что товар опять исчез... Хорошо еще, что я умею задавать вопросы, хотя и редко это делаю. Я задал копу один вопрос, а в результате понял, где мне искать этот клятый груз...

Я подумал, хорошо бы выпить сейчас пива. Но откуда ему тут взяться? Кармен сидела и с любопытством смотрела на меня, готовая слушать дальше. У нее был вид ребенка, которому рассказывают страшную сказку. Я продолжал:

— Но мне вот что интересно. Лоудо. Это имя сидит у меня в печенках. Я найду его, я тоже азартный человек, детка, как и ты. Лоудо — это большой убийца, убийца убийц, как назвал его Арт...

— И ты не боишься, милый? Тебе совсем не страшно?

— Нет, пусть ему будет страшно, раз я пошел на эту войну. Эта восточно-побережная мафия заправляет не только наркобизнесом, они замахиваются уже на проведение собственных программ в области Восточного побережья. А Лоудо... Его, возможно, редко приглашают наверх, чтобы послушать его мнения и высказывания, но тем не менее это умный организатор и занимает достаточно большое место в пределах того, что можно определить подпольным правительством. Наркотики — это большой и... легальный бизнес, во всяком случае, в некоторых странах. Лоудо важная деталь в механизме... Лоудо — это ведь даже не имя, а шифр, код, кличка, назови как хочешь... Лоудо может быть находчивым, бесстрашным, изобретательным и, главное, имеет возможность действовать вне каких-либо подозрений. Этот человек наверняка на виду у всех, но кто может подумать?.. И еще, Лоудо в нашей конкретной нью-йоркской истории занимается организацией всего, что нацелено на обнаружение и возвращение этих восьми килограммов яда.

Она с интересом продолжала смотреть на меня, прикидывая, куда я гну.,

— Выходит, — сказала она, — все это время героин был в твоей квартире?

— Выходит, так.

Она быстро осмотрелась.

— Где?

— Слушай, но Биллингс-то как ошибся. Он не знал, что я переехал. Влепить такую штуку в пустой дом, который вот-вот взорвут!

— Неужели все это здесь? — спросила она.

— Я даже почти догадываюсь, где именно.

Она ждала, лицо ее выражало живейший интерес. Тогда я встал, пошел на кухню и, оказавшись вне пределов освещенности, прощупал в полумраке стену и фанерное ограждение раковины. У самой стены я дернул фанеру, и она отошла. Я вытащил оттуда картонную коробку, которая даже не казалась особенно большой, и поставил фанеру на место. Рукой нечаянно задел чашку, все еще стоящую на раковине, и она грохнулась на пол.

Из комнаты донесся вздох Кармен.

Я вошел, поставил коробку рядом с фонарем и наддал ее ногой.

— Здесь только одно место и было, чтобы спрятать ее, под раковиной.

Кармен не могла отвести от коробки зачарованного взгляда.

— Восемь кило, — сказал я. — Миллионы долларов. Много миллионов... Здесь хватит, чтобы отравить весь город.

— А не кажется, что много, — заметила она.

— Да уж, просто невероятно.

— И ты нашел эту дрянь! Никто не мог, а Райан нашел!

Ее голос был полон восхищения, и она улыбалась.

— Коробка из-под красных сельдей... Деньги Биллингса, выигранные на лошадках. А полиция думала, что это награбленные деньги, а полиция думала... Ничего она не думала. Знаешь, все это время они высасывали меня, думая, что я владею информацией, они думали, что я знаю, где товар и что это за товар, они надеялись выколупать из меня и то и другое. Они думали, что я всерьез взялся с ними заодно играть в их маленькую незатейливую игру.

— Игру?

— Конечно, любимая. Но я в этой сумасшедшей жизни сам — полиция. Они играли во что-то вроде рулетки. Играли в два и больше вариантов пути, а сами не имели толком и одного. Но играли они все же ловко. Да только я всегда был для них темной лошадкой, они не знают, что со мной делать. Конечно, они делают благое дело и даже иногда совершают подвиги. И порывы случаются у них вполне благородные. Ну а я, если сработал лучше их, так что я скажу им? Просто, что я был прав? Я сделал больше, чем весь их сонный департамент. Этот гангстерский город для меня что задний проходной двор, и, когда я играю, я играю только в свои игры, даже если они иногда пересекаются с играми копов. Но я даже не чувствовал их прикрытия, я играл один, открыто, с голой, незащищенной макушкой. Один! Я не жалуюсь, пойми меня правильно, и я не хвастаюсь. Меня просто удручает качество нашей полиции...

Я помолчал. Потом улыбнулся своей любимой и спросил:

— А ты, Кармен, какую ты во всем этом разыгрывала роль? Не посчитай за труд, расскажи, детка. Я хочу послушать.

— Труд?.. Какой труд? Ты о чем, Райан?

— Лоудо,— сказал я тихо. — Моя прекрасная возлюбленная называется Лоудо.

— Райан... — у нее перехватило дыхание.

— Я угадал, милая? Ну хочешь, я сам расскажу тебе, как я догадался? Ты, возможно, никогда не смотрела на картину в целом, ну так посмотри, я покажу тебе ее. Смотри же внимательно. Вот малышка, она росла и воспитывалась среди карточных столов, ее нежные ушки ловили всякие разговоры и не могли не слышать намеренных обманов. Посмотри на этого ребенка, который с самого раннего возраста купается в неправедных деньгах, он обучается приемам карточной игры и карточных обманов у самых искусных в этом деле умельцев, он находит вкус во всех вещах, которые распаляют вожделения и страсти.

Я сделал большую паузу перед тем, как сказать следующее:

— Посмотри на ребенка, который с десяти футов прострелил парню голову, оправдывая себя тем, что у того и так уже дохлые мозги.

Жуткая дрожь передернула ее плечи, и прекрасное лицо исказилось страданием.

— Остановись, Райан. Ты все угадал,.,

Я покачал головой:

— Нет, это еще не все, что я угадал, котенок.

Она прикусила зубками губу, и слезы, выкатившись из глаз, потекли по щекам. Я сказал:

— Лоудо и близко не приближался к Биллингсу... Тут некая тонкость, некая намеренность. Лоудо управился со всем этим, ничем не выдав себя... кроме, правда, того, что отправил букет вослед отбывающему. Арт нашел это, но отнес к разряду пустяковых сведений, я же это размотал. Я. А твое следующее движение было легким. Во время нашего первого ленча ты прошла к дамской комнате обычным маршрутом, но по пути сделала телефонный звонок. Он был зафиксирован моим наблюдателем. Ты распорядилась насчет всей той компании, которая ожидала меня дома, в моей собственной квартире, ты просто направила туда дрессированных панков, а сама как ни в чем не бывало вернулась и беззаботно щебетала у меня на плече.

— Райан... — глаза ее умоляли. — Неужели ты думаешь, что я на это способна?

— Конечно. Почему нет? Что стоит позвонить по телефону. Один раз. А потом все, вплоть до убийства, само шло к результату, автоматически. Беспокойство, конечно, было, я допускаю. Были волнения, ведь ничто не проходит бесследно. И много времени уже прошло впустую. Меня обрабатывали копы, пытаясь разжиться информацией. Я был для них загадкой. Но и не только для них. Никто не мог вычислить мое участие в этом деле до конца. Черт возьми, не испытываю ни жалости, ни огорчения, ни чувства вины, когда думаю обо всей этой истории. Только одно...

Она качала головой и все твердила, что я несправедлив, что я ошибаюсь, но я продолжал говорить.

— Мой друг Арт убит во сне, не успев даже подумать о смерти. У него имелись серьезные связи, у этого парня. И распространялись они довольно широко. Он был мужественный человек, герой итальянской кампании в последней войне. И вот он один полез делать весьма опасные розыски, но он профессионал, газетчик, он делал это для себя. Он выяснил, кто такой Лоудо. Но тут же был убит. И здесь, среди всеобщей расчетливости и осторожности, в дело вторглась случайность... случайность, позволившая применить трюк.

— Трюк?

Голос ее стал тих, лицо ничего не выражало.

— Записывающее устройство в твоем офисе, это, конечно, не случайность, а закономерность, и то, что оно помогло тебе записать мой разговор с Артом в то утро... Случайность здесь то, что я в то утро оказался у тебя. Нет, ты не подслушивала под дверью, когда я говорил по телефону. Ты просто потом, когда я ушел, прослушала полную запись нашего с ним разговора. И потом сделала один телефонный звонок. Всего один, моя радость. И Арта не стало.

— Нет!

Я пожал плечами:

— Неважно, кто и как, подробности не имеют значения, да они и отвратительны мне, достаточно того, что я видел. Даже думаю, что мне было бы легче, если бы я знал, что ты это сделала собственноручно. Но главное в том, что Арт убит. И в это же время ваши люди гонялись за теми двумя ребятами из Лиссабона. Игра была вся ваша, я мог только наблюдать, даже вычислил, когда уберут второго, пытался вытащить его... Но у тебя там ребятки оказались попроворнее, они опередили меня, и парню пришлось помирать. Он умер у меня на руках. Убитые тобою никогда не умирали у тебя на руках? Нет? Жаль, это впечатляет.

Я откинулся на спинку кресла и вытянул ноги.

— Думаю, теперь ваших будут брать одного за другим, и схватят столько, сколько их окажется...

— Пожалуйста, Райан...

— И меня ты тоже использовала, малышка. Я огорчен этим. Огорчен потому, что, когда груз всплыл и все стало очень горячо, ты вызвала свои войска, все большие убийцы с пушками собрались сюда со всех концов страны. И я был в списке убитых. Ну вот я и подумал: полиция просто мечтает за один раз прихлопнуть целый такой букет. Вот как вышло, что я связался с копами. Я увидел вдруг, что просто обязан им помочь собрать эти цветочки. Я вдруг подумал, что, изображая перед копами бравого гангстера, я не стану от этого крупным противником всякой швали, и вообще, подчас приходится сыграть и в те игры, которые ты ненавидишь.

Я сильно, глубоко вздохнул.

— И вот внезапно я возненавидел всю эту погань еще больше, а знаешь почему? Потому, что я полюбил. Впервые полюбил, а теперь не знаю даже, смогу ли когда-нибудь полюбить еще. И я впервые почувствовал ужас. Вот я прохаживаюсь по этой комнате, и ужас обступает меня со всех сторон. Он повсюду. Во всем и повсюду. Ошибки,,,

Из-за моих ошибок по всему миру расселился этот кошмар.

Я потихоньку начинал думать, что успею вынуть свой ствол до того, как она сможет шевельнуться. Она доказала мне, что я ошибался. Я был прав лишь в том, что ужас повсюду.

Я увидел ствол бесшумного автоматического пистолета, нацеленный в мою голову. Очаровательная вещь — это бездонное черное око, оно завораживает. А над ним я видел улыбку Кармен. Сначала эта улыбка была натянутой, но постепенно смягчилась.

Как она все-таки красива!

Я пожал плечами, мысленно измеряя расстояние между нами. Попытаться, конечно, можно. Почему нет? Но вряд ли стоит торопиться. Мне вообще не хотелось двигаться.

— Ты прав во всем, ты все здорово вычислил. — Она повернула голову и встряхнула волосами. — «Питер Ф. Хэйнис III» это лишь вывеска. Весьма солидно звучит, не правда ли? Лучшего места не найти, чтобы припрятать все, что хочешь. Прекрасный способ держать в руках ключ ко всему нелегальному персоналу, сидя в официально зарегистрированном учреждении. А когда кто понадобится, стоит только... Моя картотека персональной корреспонденции будет понятна лишь опытному эксперту-шифровальщику, а для любого человека со стороны она просто бессмысленна и неинтересна.

Я смотрел на нее и даже позволял себе сдержанно улыбаться. Она продолжала:

— То, что я сказала тебе сейчас, может стоить жизни чуть ли не всем членам организации.

А я смотрел на нее и думал, что теперь это все уже слишком поздно.

— Что ты можешь сделать, Райан?

— Не знаю.

— Можешь убить меня?

— Нет, — сказал я и не солгал. Я действительно не хотел и не мог убить ее.

— Тебе никогда не шло быть гангстером... Если ты сейчас не убьешь меня, что со мной будет?

— Одно из двух, милая. В этом штате запросто хватит твоих дел, чтобы сесть на электрический стул... Или, при очень хорошем адвокате, можно рассчитывать на пожизненное заключение, а там слишком много времени для размышления. Нет, я бы не мог жить такой жизнью, уж лучше быть мертвецом.

Ее лицо прояснилось, отсвет фонаря отразился на влажных дорожках, проложенных слезами по ее щекам.

— Тогда лучше ты убей меня, Райан.

— Какая разница, кто это сделает?

Я мог, конечно, выполнить ее просьбу, но...

— Разница есть, — сказала она.

— А я говорю тебе, я провалился в любовь, как последний тупица. Я и был тупицей, а думал, что только изображаю его. Всю жизнь я смеялся над влюбленными идиотами с их жутким временным помешательством, а вот теперь это случилось со мной. Хорошо еще, что я не буду, по крайней мере, долго страдать. Я шел сюда, как на войну... Какая там война? С кем? Я даже допускал мысль, что ты можешь погибнуть, но на деле вижу, что ничего не могу... Давай лучше наоборот... И выйдешь отсюда с грузом. Кстати, посмотришь, что это такое, когда умирают у тебя на руках. Давай, не тяни с этим, кисонька.

— Пожалуйста, Райан, не говори так, не надо... — Она закусила губы, пытаясь сдержать прорывающиеся рыдания. — Ты действительно любишь меня, Ирландец?

— Да, детка, прими мое последнее смешное признание, потом можешь рассказать кому хочешь... Это правда, я полюбил тебя. И ты была единственная... Я любил тебя очень сильно.

Сердце в груди у меня хлопнулось, как припадочное. Что такое? А может, это был выстрел? Она выстрелила в меня? Или нет? Но почему я не видел?.. Никакой раны я нигде не замечал, не чувствовал. А она почему-то улыбалась.

Я пытался заглянуть в се мысли, но мне отчаянно мешали все ее пролитые раньше и теперь слезы. А она улыбалась совсем как в те дни, когда я ни о чем еще не подозревал. А теперь, когда я все знал, я мог только смотреть на нее и надеяться неизвестно на что. Ее глаза смотрели нежно и туманно, и там, в глубине, я видел все, что случилось с ней... видел, что к ней пришло осознание, что она все проанализировала, а еще там было отвержение от будущего и решимость.

И вдруг я понял, что и она любила меня, ибо только любовь могла заставить ее сделать то, что она собиралась сделать. И я задохнулся криком, я вскочил с места, чтобы остановить ее, но ничего не успевал. Ее рука развернулась, уже прижала дуло к груди, и я услышал только тихое: «Люблю...» — и еще какие-то слова, которые прервал хлопок бесшумного пистолета.