Афганистан: война глазами комбата

Последние испытания

1988 год пришел на землю Афганистана. Год возможного конца этой долгой и непонятной войны. И чем ближе был ее конец, тем все больше накапливалось желания выйти из нее живым и невредимым у всех без исключения. Командование армии приняло решение снять мои сторожевые заставы, находящиеся глубоко в тылу у мятежников, и поставить в более удобных для снабжения и возможного вывода местах. Штаб генерала Барынькина разработал план боевых действий. Начальник разведки майор Харламов параллельно отрабатывал вариант снятия сторожевых застав без боя.

Вряд ли кому-нибудь в Афганистане пришла бы в голову мысль ночью с одним солдатом охраны и переводчиком ходить в «зеленку» на переговоры с мятежниками, не имея ни одного процента гарантии на благоприятный исход этих, далеко не безопасных для жизни, прогулок. А Харламов тем не менее ходил. Ходил не потому, что не испытывал страха, а потому, что это крайне требовалось всем советским людям, от рядового до генерала включительно.

План предполагаемых боевых действий делился на две части. Первая — снятие застав. Вторая — постановка этих же застав в новых местах.

Начало боевых действий было назначено на 4 февраля. Это утро выдалось пасмурным. Непрерывно моросил мелкий дождь. Колонны боевых машин пехоты и танков заняли исходное положение. Все, кто знал обстановку, с нетерпением ждали возвращения из «зеленки» Харламова. От того, как ему удастся решить вопросы, зависело, пойдем ли мы с боем или без него. Вот за ближайшим дувалом показался Харламов с двумя мужчинами, у которых полностью закрыты лица. Мы зашли в комнату на заставе, Харламов представил одного из пришедших. Кандого — командир одного из больших отрядов мятежников, правая рука Шафака. Он будет моим проводником. Мои гарантии — только его слово!

Все готово к движению. В «зеленую зону» я должен зайти на трех танках и двух грузовиках под имущество сторожевой заставы. Ну что же — в путь! От дождя виноградники раскисли. Преграждая нам дорогу, метрах в семистах, проходит крупный арык с крутыми полутораметровыми берегами. Танк с трудом преодолевает это препятствие. О том, чтобы здесь без подготовки могли проехать автомобили, не может быть и речи.

По радио дал указание, чтобы приготовили и привезли как можно быстрее машину бревен и прислали танк с бульдозерным оборудованием. Сам же решил на танках дойти до заставы, проверить дорогу и обстановку. То ли мятежники решили устроить парад своих сил и тем самым запугать нас на будущее, то ли скорее из простого любопытства хотели посмотреть на советских солдат и офицеров, но высыпало их на крыши домов и дувалы свыше тысячи человек. Там же были установлены безоткатные орудия, вдоль всего нашего маршрута расположились гранатометчики. Практически на каждом удобном месте устроены доты с тройным бревенчатым накатом, в амбразурах установлены пулеметы. Глядя на все это воинство, каждый из едущих на трех танках невольно задумывался: «А не последний ли это мой день?» Когда на середине пути в винограднике застрял один танк, заряжающий снизу из люка молча подал всем по гранате, которые мы так же молча спрятали каждый у себя.

Граната — последняя надежда не попасть в плен. Вслух об этом никто не говорил, но, уверен, думал так каждый. Пока вытаскивали танк, пока дошли до заставы, пока отдавал распоряжение о подготовке к быстрой погрузке, прошло часа полтора. На одном танке я пошел обратно к арыку, чтобы провести автомобили. На середине пути мой танк застрял в винограднике. По радио доложил обстановку, приказал, чтобы с заставы мне на выручку послали еще один танк.

Вдруг из-за поворота подошла группа людей, около пятнадцати человек, и остановилась неподалеку от нас. От нее отделился один и подбежал к нам. Лейтенант Алимов, переводчик разведотдела, находящийся рядом со мной, перевел, что это сам Шафак со свитой и просит, чтобы я подошел к нему. Мы с переводчиком выполнили его просьбу.

Вот он, знаменитый Шафак. Передо мной стоял человек чуть выше среднего роста, худощавый, с правильными, тонкими чертами лица, с чуть тронутой сединой аккуратной бородкой, с властным взглядом, в элегантном национальном костюме, поверх которого был надет светлый, европейского покроя, пиджак. Руками он перебирал четки оранжевого цвета. Обменявшись долгими взглядами, поприветствовав друг друга кивком головы, мы начали разговор.

Шафак вел беседу спокойно, буднично и неторопливо. И чем дольше он говорил, тем бледнее становилось лицо моего переводчика. Алимов стал переводить: «Он говорит, что мы не выполнили взятых обязательств по нескольким пунктам. Во-первых, обещали снять заставы тихо, но сами окружили район большим количеством техники. Во-вторых, брали обязательства провести все мероприятия за два часа, но прошло уже более трех, и ничего еще не сделано. В связи с этим о нашем договоре стало известно далеко за пределами района его власти. И к нему, Шафаку, уже идут отряды инженера Хашима и другие, чтобы свести с ним счеты. Исходя из вышеизложенного, он вынужден всех нас убить и тем самым хоть частично реабилитировать себя».

Я ожидал всего, но только не этого. «Что нужно сделать, чтобы данный вопрос решить без убийств и кровопролития?» — спросил я его. Он задумался. Что-то негромко, но напористо стал говорить ему Кандого. Шафак вновь включился в беседу. «Он говорит, — переводил Алимов, — что его люди сейчас пойдут к каналу и некоторое время не пустят сюда другие группы, в случае если завяжется бой, мы должны оказать ему всяческую помощь. Дать в его распоряжение две машины, чтобы он на них загрузил все имущество сторожевой заставы, а мои водители отвезли это в указанное им место. Мы с заставы можем забрать только людей, оружие, технику и свои боеприпасы. Все остальное должно остаться ему в качестве трофея и компенсации за нарушение договора».

Раздумывать долго не было времени, да и выбирать было не из чего. Условие принято. Передал по радио свое решение.

Так состоялась моя встреча с одним из влиятельнейших людей чарикарской «зеленки». Встреча, к которой сам я стремился долго, но даже в самом кошмарном сне не мог представить ее такой. Шафак сдержал свое слово. Грязные, измученные, мы только во второй половине дня смогли вытащить из «зеленки» последний танк. В этот день не прозвучало ни одного выстрела. Первая часть задачи была выполнена. Но оставалась вторая, не менее сложная: поставить сторожевые заставы на новом месте.

События последующих трех дней слились в единый затяжной бой, который начался утром 5 февраля. При попытке овладеть полуразрушенной крепостью, стоявшей в стороне от дороги, по которой мы еще ездили, наши роты столкнулись с таким яростным сопротивлением, что им пришлось отойти назад. То ли Шафак решил реабилитировать себя перед другими мятежниками, то ли это активно начали действовать подошедшие из других районов боевые группы, но, в каком бы месте мы ни пробовали пройти вперед, хотя бы на сто метров, повсюду встречали ожесточенное сопротивление. Тем не менее к вечеру 5 февраля крепости под сторожевые заставы были выбраны и отвоеваны. В течение двух дней под постоянным огнем противника предстояло оборудовать эти полуразвалившиеся строения так, чтобы они стали пригодными для жизни и ведения боя.

Для оборудования крепостей пришлось бросить все силы и средства, имеющиеся в распоряжении генерала Барынькина. Он придавал этим боевым действиям огромное значение. Надев бронежилет и каску, генерал лично посетил все крепости, посмотрел, какой объем работ предстоит выполнить, потребовал делать все так, чтобы потом не пришлось вновь возвращаться к этому вопросу.

Оборудование застав приходилось часто прерывать, и тогда все брали в руки оружие и совместно с «блоком» прикрытия отражали нападение противника. Так прошел первый день.

Особенно активно мятежники нападали на первую крепость, боем за которую начался второй день.

Утром 6 февраля в районе крепости было подозрительно тихо. «Блок» насторожился. Личный состав работал с утроенной энергией, без перерывов. Все понимали, что это затишье перед большой бурей. Около И часов перед заставой, метрах в пятидесяти, упала 82-мм мина. И, словно по команде, мины начали ложиться так плотно, что стало ясно: огонь корректируется откуда-то с соседних крепостей. Сразу же после первых разрывов личный состав, побросав инструменты, поспешил к оружию и в укрытия. Возле входа в блиндаж столпилось человек десять. Мины падают с подозрительной точностью. К танку, стоявшему в окопе, метнулся старший лейтенант Игорь Плоп. Сзади взрыв, и он не добегает до танка. Вот мина падает рядом с кабиной автомобиля, из которого только что выпрыгнул водитель рядовой А. Мороз.

Олег Мороз, водитель машины ГАЗ-66 первой роты охраны, носил бревна для оборудования смотровой вышки. К моменту начала обстрела он выполнил почти всю свою работу. Осталось последнее бревно. С ним он и вошел на территорию новой сторожевой заставы, когда метрах в двадцати пяти впереди него на крыше строения произошел взрыв. Олег подумал: «Ну, саперы, с ума посходили — на крыше взрывают». В направлении к убежищу бежали солдаты и что-то ему кричали. Но что именно, он не понял. И тут Мороз поднял голову вверх и увидел: прямо на него сверху падает какая-то черная точка (полет мины виден невооруженным глазом).

Мина, коротко свистнув, упала в нескольких сантиметрах от его ног. Мороз открыл глаза. Вокруг почти ничего не изменилось. Так же бежали к укрытию солдаты, но неподалеку от него лежал на земле рядовой Артюхов, а чуть подальше еще кто-то. Дикая боль обожгла все тело. Обстрел заставы, мина, разрыв — все это мгновенно воспроизвело сознание. Превозмогая боль в ногах, он начал отползать в сторону, надеясь укрыться за дувалом. Опираясь на руки, сделал несколько движений, но от нестерпимой боли в глазах потемнело. Тут Олег решил позвать на помощь, однако вместо крика из горла вырвался только хрип. Он опять потерял сознание.

Олега положили в БМП и отправили в медсанбат…

От мин нигде нет спасения: ни в окопе, ни за дувалом, ни в яме. Миномет — страшное оружие. В нескольких метрах от меня падает очередная мина. Чем-то сильно бьет по лицу и ногам. Провожу рукой по лицу, крови вроде нет, голова соображает. Рядом на земле лежит Иван Истрати, у него по щеке течет струйка крови. Поднимаемся и вдвоем перебегаем за дувал. Там же сидит группа солдат. Они помогают мне сделать Ивану перевязку. Заодно перевязывают и мою раненую ногу. К счастью, ранения легкие.

По предполагаемому месту расположения огневых позиций минометов мятежников начинает бить наша артиллерия. Через некоторое время минометный обстрел прекращается. Эвакуируем раненых в медсанбат. Артиллерия продолжает вести огонь по целям в «зеленой зоне». Через три часа от Шафака пришел посыльный с просьбой прекратить огонь и начать переговоры. В 16 часов меня привезли в медсанбат.

Медицинский батальон и инфекционный госпиталь находились рядом, разделял их только высокий глиняный забор с натянутой поверху колючей проволокой. За два года службы в Афганистане лично мне самому пришлось лечить здесь и гепатит, в простонародье «желтуху», и малярию, и два ранения. С огромной теплотой вспоминаю врачей, медсестер, санитарок, весь обслуживающий персонал.

Мне не раз приходилось наблюдать, как медсестры сдавали свою кровь, а если нужной группы не находилось, бегали, ездили на машинах по частям, искали людей с нужной группой крови. Врачи-хирурги делали, казалось бы, совершенно немыслимые операции. Спасали людей с такими сложными ранениями, что нормальному человеку, живущему в мирных условиях, это невозможно представить даже в теории. Такими врачами были майор Григорьев и майор Виктор Ампилов. Многие раненые прошли через их руки. Многие, возможно, и фамилии этих людей не запомнили, но именно они своим трудом, своим врачебным искусством вернули к жизни, я полном смысле этого слова, десятки и сотни раненых солдат и офицеров. Именно такие врачи своим отношением к делу, скромностью в жизни могут служить живым примером не только нынешнему, но и будущему поколению военных медиков.

Через несколько дней, с неизвлеченными осколками из ноги, я был выписан из медсанбата под наблюдение батальонного врача.

Медленно, но неуклонно приближался срок замены. Дождались смены и улетели на Родину старший лейтенант Петр Васильевич Пономарев, капитан Андрей Григорьевич Майоров, майор Александр Арсентьевич Соколов. На их место прибыли новые офицеры, а с ними появились новые заботы и тревоги. Их нужно научить воевать, беречь свою жизнь и, самое главное, беречь жизни своих подчиненных.

Если бы меня спросили, что самое главное для себя я вынес с этой войны, я бы не задумываясь ответил: «Уверенность в нынешнем поколении наших мальчишек, не по своему желанию оказавшихся втянутыми в эту страшную кровавую трагедию. И переживших это испытание достойно, не прячась за спины, честно выполнивших свой мужской долг!» И моей главной задачей как человека, как командира было сделать все, чтобы они вернулись с войны живыми.

Может, в своей работе я был с кем-то чрезмерно резок, возможно, кто-то был мною незаслуженно наказан. Что поделаешь, в тех условиях не всегда было время, чтобы все прикинуть и взвесить.

Всем нам там было трудно. Но когда пришло время уезжать из Афганистана, при прощании со всеми на глазах выступили слезы. Слезы обиды от невозможности забрать всех с собой.

28 мая 1988 года самолет Ил-86 взлетел с Кабульского аэродрома, покружил, набирая высоту, и взял курс на Ташкент. Позади остались 24 месяца, по официальной статистике Министерства обороны исчисляемые как один за три.