Американский орёл

Глава двенадцатая

Тони подошёл ближе, и Сэм ощутил запах пота, угля, старой одежды, плохой еды и долгого путешествия по дорогам и железнодорожным путям.

Его брат протянул руку, и Сэм без колебаний пожал её. Ладонь оказалась грубой от работы на свежем воздухе, которой его брат занимался в лагере. Сэм полез в карман пальто, достал замотанный в вощёную бумагу свёрток, что взял на стоянке грузовиков за двадцать пять центов и протянул его. Тони жадно разорвал упаковку и принялся жевать ростбиф и сырный сэндвич. Сэм позволил старшему брату поесть в тишине. Закончив, Тони произнёс:

— Господи, вкусно-то как. Спасибо, — а затем присел рядом с Сэмом на широкий передний бампер «Паккарда».

— Не за что.

Тони вытер рот ладонью и Сэм спросил:

— Сколько ты уже на воле?

— Всего неделю.

— Как сам?

— Устал. Промок. Надеюсь, никогда в жизни больше не возьмусь за топор. Ты как?

— Живу потихоньку.

— Как Сара? Как мой племяш?

— Живут потихоньку.

— Хорошо. Рад слышать. Знаешь… В лагере возникает странное чувство, когда думаешь, как там живёт семья, друзья. Все эти месяцы там тянулись так долго, каждый сраный день одно и то же. А Сара и Тоби… рад, что у них всё хорошо. В тех местах… много думаешь о семье.

— Они переживают за тебя, — сказал Сэм.

Тони смял вощёную бумагу и бросил комок во тьму.

— Продуктовые передачи отлично помогают, даже с учётом того, что половину крысят охранники. Если б не ваши посылки, пришлось бы есть один чёрствый хлеб да картофельную баланду.

— Рад, что посылки помогли.

— Знаешь, места, где лагерь построили — просто великолепные. С радостью поохотился бы в тех горах, если времена когда-нибудь изменятся. Боже, вот ещё чего мне не хватает, так это похода в лес на охоту.

Сэм вспомнил, как Тони всегда становился счастливее, когда рыбачил или охотился, чем, когда занимался работой по дому или учился в школе.

— Надолго здесь?

— Пока не знаю.

Сэм знал, что нужно сказать дальше и вновь ощутил себя двенадцатилетним, когда пытался противиться старшему брату.

— Тогда, тебе следует знать — надолго тебе оставаться нельзя.

— Это почему же?

— Сам знаешь, почему.

— Просвети меня, братишка.

«Братишка».

— Тони, ты беглый. Останешься здесь, тебя точно примут, не сомневайся. За Портсмутом в министерстве внутренних дел и ФБР следят в первую очередь. Едва за твою голову объявят награду, останется крайне мало мест в пределах города, где ты смог бы укрыться.

— Знаешь, а может, у меня нет выбора? С тех пор как я выбрался, это единственное место, куда я могу пойти, по крайней мере, пока. Так, скажи мне, что тебя больше тревожит? Что меня арестуют? Или тебя напрягает то, что это произойдёт на твоём заднем дворе?

— Я не хочу, чтобы тебя арестовали, а ещё я пытаюсь защитить семью. Если ты так переживаешь за Сару и Тоби, тебе следует поискать ночлег в другом месте.

— Ты тоже моя семья, братишка.

— Если меня закроют из-за тебя, Тоби и Сара будут страдать. Ты хоть раз об этом подумал?

Ответа не последовало, лишь старая запутанная тишина повисла между двумя братьями, которые так никогда и не были друзьями. Сэму захотелось что-нибудь пнуть. Всегда так было, всегда они с братом были, словно, две радиостанции, которые вели бесконечные трансляции на разных частотах.

— Я тут ненадолго задержусь, ладно? — Голос Тони смягчился, как будто он заметил смятение брата и попытался всё исправить.

— Правда? Что-то задумал? Какие-то планы?

— Ага, именно так. Я одет в вонючее рваньё, мои ноги все в мозолях, у меня нет денег, мне негде спать, но, да, братишка, у меня есть планы. Целое громадьё планов!

Сэм ощутил стыд, подумав о том, что Тони чувствовал, когда, наконец, освободился после многих лет работы в лагере, не получая от брата ничего, кроме горя, за исключением дешёвого сэндвича со стоянки.

— Как мама? Перемены есть? — спросил Тони.

— У неё бывают и светлые полосы и тёмные. Зависит от того, когда её навещаешь.

— Увидишь её в следующий раз, передавай привет от меня. А Сара всё ещё работает в школьном департаменте? А Тоби всё ещё хулиганит?

— Да и да, — ответил Сэм. — Ты действительно уедешь через пару дней?

— Ага, уеду.

— Я могу тебя кое-куда отвезти, если хочешь.

— Я не ослышался? Пару минут назад ты был столь шокирован, что был готов передать меня Джону Эдгару Гуверу лично в руки. А теперь предлагаешь мне укрытие? Нихера себе перемены.

— Это не так. Я реалист. Останешься на улице — скорее загребут. Могу отвезти тебя в пансионат. Тамошний хозяин мне немного задолжал. Что скажешь?

— Если откажусь, арестуешь?

В воздухе между ними что-то повисло. Как будто в лесу раздался крик того, кого только что загнали и убили. Сэм тихо произнёс:

— Следовало бы. Надо бы немедленно скрутить тебя и проследить, чтобы к завтрашнему дню ты оказался в Форте Драм. Ты всегда был занозой в жопе, всегда считал себя лучше меня, но я не стану тебя возвращать. Это… дела сейчас плохи, Тони, но они не так плохи по сравнению с тем, чтобы вязать родного брата.

Тони пихнул его локтем.

— Знал бы ты, сколько народу попало в лагерь по доносам собственных родственников, либо за вознаграждение, либо, чтобы спасти собственную шкуру. Ты гораздо лучше многих.

— Не уверен, что я именно такой, но арестовывать тебя я не буду.

— Значит, получил оба моих послания.

— Их трудно не заметить, — ответил Сэм. — Я никогда не забуду, что мы друг для друга делали, чтобы предупредить друг друга, когда отец буянил.

— Ага, три камешка или три палки на крыльце, и бегом на остров Пирс, ждать, пока его настроение не изменится. Либо пока не уснёт нахрен в кресле. Или пока мама не скажет ему идти на чердак отсыпаться. Суровые времена, но хорошие, братишка.

— Ну, это ты так запомнил. Я помню только, что отец напивался, избивал нас и доводил маму до слёз.

— Он пахал изо всех сил, ты же знаешь. Работа, в итоге, его и сгубила.

— Это в прошлом, Тони.

— Да хер там. Именно из-за этого у меня и начались неприятности на верфи. Семья может означать больше, чем просто кровь, понимаешь? Я хотел реорганизовать профсоюз, добиться лучшего медобслуживания для рабочих, увеличить количество врачей в одной смене… ты ж знаешь, местный врач, когда отец начал кашлять, даже не знал, что он воевал на первой войне. Ну, он и сказал отцу держаться подальше от пыли, сказал, что так лёгкие поправятся. Охуенный диагноз. Это его и убило.

— Ничего бы не изменилось, сам знаешь, — сказал Сэм.

— О, мой братец-коп теперь ещё и доктор, да? Тебе не кажется, что если бы отец не болел, то не бухал бы так, и не был бы все эти годы жесток с мамой и с нами? Не кажется?

— Ой, блин, не знаю, — сказал Сэм, обозлённый на то, что его снова ткнули носом в ту же самую кучу, что и раньше.

— Я считаю, то, что произошло с отцом, не должно происходить ни с кем. И пытался как-то это исправить, из-за чего и загремел в трудовой лагерь.

— Ну, а теперь ты не в трудовом лагере. Куда именно ты намерен двинуть, Тони?

— Ты спрашиваешь меня, как брат? Или как коп? Туда, где я ещё могу изменить ситуацию. Куда ж ещё?

— Ага, ты прав. Ты всегда прав, Тони, в этом-то и проблема.

— А твоя проблема в том, Сэм, что ты всегда ищешь лёгкие пути, — бросил он в ответ. — Знаменитый футболист, орёл-скаут, коп, дружок мэра, и замечательный зятёк. Либо тебе так кажется.

— Ты это к чему?

— Новости доходят даже до трудовых лагерей. Я как-то встретил в лесу парня, он там хворост собирал. Разговорились, а когда я упомянул, что из Портсмута, он это отметил. Вроде как у него есть сестра — активистка с Манхэттена, из профсоюза продавцов женской одежды — и она, вроде как попала в арестный список. Едва ушла с Манхэттена от громил Лонга, попала в «подземку» и ночь провела в Портсмуте. Мне продолжать?

— Делай, что пожелаешь.

— В общем, ночь она провела в Портсмуте в подвале одного небольшого дома. А домик тот стоял у реки прямо напротив верфи.

— Тони…

— Так что давай тут паиньку из себя не строй. Мы с тобой в одном окопе.

— Нет, это не так.

— О, да, именно так. Тактика разная, но поверь мне, твоя тактика — позволять людям ночевать в своём подвале по пути в Канаду — не приведёт к переменам. Прямое действие, выведение людей на улицы, борьба с правительством рука об руку — вот это всё ведёт к переменам.

— Разумеется, ведёт, — сказал Сэм. — Превращает живых людей в мёртвых.

— Лучше умереть стоя, чем жить на коленях.

С Тони всегда всё заканчивается вот так, кто-то теряет терпение, и остаётся лишь ругань и неприятные воспоминания.

— Слушай, если намерен остаться здесь на пару дней, предложение о комнате всё ещё в силе.

— Давай только без одолжений, ладно? Я умею прятаться от федералов и громил. Так что возвращайся домой и береги себя, а я тут побуду ещё несколько дней. Слушай, нам обоим нужно работать. Моя работа заключается в другом.

— Это в чём же?

— В том, о чём я никогда не расскажу копу, даже если это мой брат. Я ухожу, Сэм. Ты береги себя и семью, а я позабочусь о себе.

Тони пошёл прочь и Сэм произнёс:

— Я рад, что ты выбрался, но не рад, что ты вернулся сюда.

— Ты изо всех сил стараешься сделать вид, будто терпеть меня не можешь, — ответил ему брат. — Но я знаю, что всё это херня.

— Да? С чего это?

— С твоего пацана. И его имени.

— Не понимаю, о чём ты.

— Господи, для инспектора полиции, ты реально тупой. Из-за его имени. Где ты его взял? С нашей стороны семьи? Или со стороны семьи Сары?

— Не помню, — сказал Сэм. — Просто… просто показалось, что так надо.

— За исключением одной буквы в имени, мы с твоим пацаном полные тёзки. Тони и Тоби. Можешь считать это совпадением. Я не стану. Я считаю, что вы назвали его в честь меня.

Затем он растворился во тьме. Сэм какое-то время прислушивался, затем позвал:

— Тони!

Ответа не было.

Интерлюдия III

После того как «Паккард» его брата отъехал со стоянки, он направился в сторону города. Он стоял на деревянном мосту, который вёл с острова Пирс на материк и смотрел на огни верфи. Там всё началось, там, по его мнению, всё должно было закончиться, но теперь всё начиналось заново. Организация, сражения… тогда он думал, будто что-то меняет, но сейчас он понимал, что это была лишь подготовка. Подготовка к одному особому дню, ко дню, когда он разом изменит всё, изменит к лучшему.

Сэм слишком увлёкся жизнью день за днём, не оглядываясь, не глядя на мир, который нуждался в спасении, в переменах. Его брат не имел ни малейшего представления, что его ждёт.

Он крепко сжал перила, вспоминая о времени, проведенном в лагере, воспроизводя в памяти всё, что учил, вспоминая наиболее правильный способ рубки деревьев. Забавно, что в то время, когда столько поставлено на кон, на ум приходит то, как правильно стесывать ветку, зная, какая это искусная работа, какой бы неуклюжей она бы не выглядела, как правильно колотить по стволу, чтобы тот рухнул именно туда, куда надо.

Если рассчитать неверно, пара тонн древесины рухнет прямо на тебя, так что приходится быстро учиться спешно отпрыгивать в сторону.

На обратном пути к Курту, он вспоминал путешествие на малую родину. Куда отпрыгивать. А если безопасных мест для прыжка нет?

Глава тринадцатая

На следующее утро Сара приготовила на завтрак кофе с тостами, пока Сэм с Тоби ели пшеничные хлопья. Они поболтали с Сарой о разных вещах, включая просьбу Сэма отвезти Тоби в школу, поскольку Саре нужно было проведать свою тётю Клэр, которая снова неважно себя чувствует, при этом Тоби продолжал пинать ножку стола, не отвлекаясь от рисования.

Наконец, Сэм произнёс:

— Малыш, прекращай немедленно и собирайся в школу, иначе лишишься комиксов на целую неделю. Усёк?

— Но я ничего не делал!

— Думаешь, я не слышу? Всё утро колотишь по ножке стола, прекращай.

— Ладно! — сказал Тоби, сполз со стула и направился в спальню.

— Что не так с пацаном? — сказал Сэм. — Последний месяц с ним одни проблемы. Замечания в школе, кровать обмочил, теперь вот это. Что происходит?

Сара ковырялась в своей тарелке, не глядя ему в глаза.

— Не знаю. Хотела бы знать, Сэм, очень хотела. Знала бы, сказала бы тебе.

— Послушай, Сара, это…

Она протянула руку и коснулась тыльной стороны его ладони. Приятный сюрприз.

— Прости за вчерашнее. Прости, что не рассказала тебе правду. Больше этого не повторится. Но… пожалуйста… эта ночь. А потом всё, клянусь.

— Тони вышел, Сара.

— Что? — Её лицо стало бледным. — По УДО?

— Нет, сбежал.

— О, Сэм. — Она убрала руку. — Вот зачем ты уходил прошлой ночью.

— Он оставил мне сигнал. Кое-что с тех времён, когда мы были скаутами. Уходил встречаться с ним острове Пирс.

Какое-то время она молчала. Затем она сказала:

— Ты же его не арестовал, правда?

— Господи Боже, а ты как думаешь? Поверить не могу, что ты задаёшь подобные вопросы.

Её глаза стали влажными.

— Прости. Просто… я не знаю, что сейчас думать. В школе есть учитель, его сын служит в Национальной гвардии, и его скоро должны повысить. Этот парень нашёл в шкафу в кабинете отца какие-то антилонговские памфлеты, и сдал его. Веришь, нет? Сын пошёл против собственного отца! Всё ради того, чтобы одобрили его повышение.

— У нас с Тони были непростые времена. Мы не похожи на забавных братьев из фильмов с Микки Руни[13]. Порой мне кажется, что он мне совсем не нравится. Но я бы никогда его не предал.

— И что теперь будет?

— Я предложил ему ночлег. Он отказался. Сказал, через несколько дней уедет. Вот и всё… Бляха, есть хоть какая-то возможность отменить сегодняшнего посетителя?

— Нет, я не могу, Сэм. Сам знаешь, как опасно звонить по телефону. Иногда послания передают из рук в руки, через курьеров. Времени нет.

— Можем запереть дверь в подвал.

— И что потом? — спросила она. — Вынудим его ночевать в кустах? Попросим попытать удачи в лагере бродяг? Подвергнем его риску быть пойманным за бродяжничество одним из твоих собратьев-полицейских? Он под моей ответственностью.

— Ладно. Последнее. Насчёт Тони — забудь о нём. Официально, он всё ещё в тюрьме. Кто будет спрашивать — кто угодно, это всё, что тебе известно. Уверен, ФБР или кто-то ещё будут его искать. Ты его не видела, и где он, не знаешь. И всё это — чистейшая правда.

— Вы, порой, удивляете меня, инспектор. Едва я готова сдаться и поверить, что Лонгу удалось соблазнить вас, как вы встаёте и за что-то боретесь.

Сэм подумал о критике Тони в свой адрес и сказал:

— Я скорее поддамся соблазну со стороны вас, Сара Миллер, чем со стороны кого бы то ни было ещё, включая президента. Не забудь об отложенном билете.

Сара выглядела усталой, но довольной, вероятно, потому, что спор из-за ночного гостя закончился.

— О, милый, срок этого билета никогда не истечёт. Вот, я даже покажу тебе, где он хранится.

Она медленно взялась за подол юбки и приподняла его до бёдер. Сэм сунул руку под юбку, коснулся гладких чулок. Он провёл пальцем вверх по бедру. Сара немного поиграла с ним, стиснула бёдра, но когда он провёл пальцем ещё выше, по чулкам и подвязкам, раздвинула ноги. Кожа у неё на бёдрах и, правда, была мягкой, он услышал её резкий вздох, когда провёл пальцем ещё выше и…

Выбежал Тоби с рюкзаком в руках, глядя в пол. Оба родителя выпрямились, Сэм тяжело дышал.

— Прошу прощения за то, что пинал стол, папа. Я готов к школе. И вот. Видишь? Я закончил рисунок. Как думаешь, кто это?

На бумаге был изображён тощий человечек с большой головой. Посреди туловища была нарисована звезда.

— Видишь? Это ты, папа. Нравится?

— Конечно, нравится, — ответил Сэм.

— Мам?

— Голову слишком маленькую нарисовал, — сказала Сара.

Сэм взглянул на свою бывшую чирлидершу.

— А как насчёт сердца?

— Недостаточно большое — сказала она, улыбаясь ему, её взгляд согревал, несмотря на всё, что было прежде. И всё же… Его не покидало ощущение, что всё это, и мольбы и задранная юбка, было всего лишь какой-то игрой. Яркость её глаз не совпадала с яркостью улыбки.

Тоби сидел рядом на широком переднем сиденье «Паккарда», держал обеими руками школьный рюкзак и болтал о новой тётеньке в школьной столовой, которая постоянно роняла на пол картофельное пюре во время раздачи. Сэм размышлял о предстоящем дне, о Джоне Доу, о Тони, который прятался в лесах, или выбрался в город, о незаконном посетителе этой ночью.

Когда они доехали до конца Грейсон-стрит, по правую сторону, у дома, который пустовал уже месяц, кто-то был. Когда-то этот дом принадлежал семье Яблонски. Однажды семья просто испарилась, и никто не знал, почему. Если кто и видел, как к дому подъезжал чёрный автомобиль, распространяться об этом он не стал.

У дома стоял грузовик, рядом стояла пара молодых людей, а трое легионеров Лонга руководили грузчиками, что таскали в дом коробки и мебель. Так, вот, оно и бывает, в других местах. Но в Портсмуте подобного до сего дня не случалось. Кто-то на кого-то донёс властям, и в качестве награды, доносчики получали жильё депортированных.

Сэм остановился у жёлто-чёрного знака остановки и взглянул в зеркало заднего вида, наблюдая за переездом новых соседей. Затем он переключил передачу и поехал дальше.

— Можно спросить, пап?

— Конечно, спрашивай.

— Ты же не стукач, правда?

Он повернулся. Тоби смотрел на него с серьёзным выражением лица.

— Стукач? А ты почему спрашиваешь?

— Ну, в школе некоторые пацаны говорят, что все копы — стукачи. Типа, они сажают их отцов по выдуманным делам. Что берут деньги у плохих парней. Типа того. На перемене вчера некоторые говорили, будто ты стукач.

Жена, управляющая станцией Подземки в их подвале. Брат, живущий бог знает где и как, в пяти милях отсюда, и он, офицер полиции, который позволил ему уйти. Семья против долга. Хороший парень против стукача. «И где же мы достали деньги, чтобы купить дом?» — подумал он.

— Нет, Тоби, я ни от кого, кроме города, денег не беру. И плохих парней я сажаю за настоящие дела, а не за выдуманные.

Сын продолжал молчать, поигрывая лямками рюкзака.

— Тоби, ты ведь мне веришь?

— Да, пап, конечно, верю.

Тоби продолжал молчать, пока они не подъехали к приземистому кирпичному зданию школы на Спринг-стрит. Через дорогу от школы находилась небольшая бакалейная лавка. На бетонной стене магазина были изображены красные серп и молот и надпись кривыми буквами «ДОЛОЙ ЛОНГА!». Тоби выглянул в окно и произнёс:

— Видишь того пацана, пап? Около забора, парень в коричневом пальто? Это Грег Кеннан. Это он сказал, что ты стукач. Я… Я скажу ему, что он был неправ насчёт тебя.

— Только не лезь в неприятности, хорошо?

— Знаешь, я ведь могу его сделать. Если бы мы подрались.

Этот взгляд, дьявольский взгляд, который порой напоминал Сэму о Тони.

— Не лезь в драку.

— Я просто хотел за тебя заступиться, вот и всё.

— А я хочу, чтобы ты вёл себя хорошо, понятно?

Губы Тоби задрожали.

— Мне не нравится лезть в неприятности. Я… иногда оно само случается. Не могу справиться. Мама понимает. Почему ты не понимаешь?

— Что понимает?

Тоби открыл массивную дверь, выбрался наружу, и направился на огороженный забором двор. Двое мальчишек в куртках и трико пинали мяч о школьную стену. Рядом располагалась парковка, где останавливались те учителя и управляющий персонал, кому повезло обзавестись собственным автомобилем. На тротуаре стояли три девочки и играли в йо-йо. На краю двора стоял Фрэнк Камински, брат местного агитатора Эрика. Вышел владелец бакалейной лавки с ведром белой краски и кистью в руках, он подошёл к серпу и молоту и замер с поникшими плечами.

— Нет, Тоби, — сам себе сказал Сэм, заводя «Паккард». — Я не стукач. И тебе не нужно за меня заступаться.

В подвале портсмутского городского госпиталя, что в семи кварталах к югу от полицейского департамента на Джанкинс-авеню, у судмедэксперта округа Рокинхэм имелся небольшой кабинет и рабочее пространство рядом с моргом. Стены были выложены из кирпича и бетонных блоков, выкрашенных в бледно-зелёный цвет. Когда Сэм вошёл, замигали лампы. Судмедэксперт сидел за столом, заваленном бумагами и папками — обычный бардак для перегруженного работой и обиженного деньгами окружного служащего. На стенах в рамках висели фотоснимки Уайт-Маунтинс, которые сделал доктор — этим хобби он гордился.

— Вы как раз вовремя, — сказал Уильям Сондерс. Голос у доктора был скрипучий — наследие старой раны горла, полученной на Западном фронте во время предыдущей войны.

— Ничего не мог поделать, — ответил Сэм. — Вчера и босс и мэр решили вдруг пощупать меня за задницу.

— Популярность — чертовски утомительная штука, — заметил судмедэксперт. Это был высокий тощий человек с густой копной седых волос. Поднявшись с места, он так и стоял, ссутулившись, словно по-прежнему работал в подвале госпиталя с низким потолком.

— Но я не стану на вас злиться, инспектор. Этим утром вы доставили мне удовольствие.

Он снял с вешалки чёрный резиновый фартук, перекинул его через голову и завязал за спиной. Сэм последовал его примеру.

Прозекторская, как и кабинет, была захламлена. На дальней стене виднелись три двери морозильника. На выложенном кафелем полу стояли три стола, на среднем лежало накрытое простынёй тело. Сондерс взял планшет и принялся листать. Сэм представил обломки костей, куски плоти и мозгового вещества, застрявшие в трещинах и швах плитки и оборудования.

— И в чём же удовольствие? — поинтересовался Сэм.

— Вы же знаете, каковы мои обычные клиенты. Бродяга из лагеря с ножевым ранением. Пьяный после ДТП. Или несчастный рыбак, который упал в бухту, а нашли его только через месяц. Знаете как сильно набухает и разлагается тело, проведшее месяц в воде?

— Имею представление, — произнёс Сэм. — Вы так и не ответили, чем это дело доставило вам удовольствие.

— Тем, что обычно тела, что мне привозят, ужасно скучны. Они обычные. Они просты. К счастью для меня, сюда не привозят трупы со связанными за спиной руками и двумя пулями в голове. — Сондерс постучал по планшету у ног покойника, что лежал на металлическом столе. — Этот Джон Доу — настоящая загадка. Я над этим парнем часами корпел, а добыть удалось лишь крупицы информации.

— Ну, так поделитесь этими крупицами.

— А, крупицы. — Сондерс потянул простынь вниз. При жёлтом свете подвальных ламп труп выглядел ужасно, на бледной впалой груди жутко алел шрам в форме буквы Y. — У нас тут истощённый белый мужчина, приблизительно пятидесяти, может, пятидесяти пяти лет от роду. Никаких опознавательных знаков в одежде, на самой одежде никаких магазинных бирок, ни штампов из прачечных.

— Ага, знаю. Заметил это, когда проводил первичный осмотр.

— Это уже что-то, не так ли, инспектор? Как будто кто-то — либо он сам, либо кто-то ещё — постарался сделать невозможным его опознание. Что, вероятнее всего, так и есть. Однако у этого мёртвого бедолаги есть одно неоспоримое преимущество.

Сэму очень хотелось, чтобы Сондерс накрыл труп простынёй, но он не стал демонстрировать свою слабость.

— И каково же оно?

— Он закончил свои дни в нашем округе и встретился со мной, вот какое. В любом другом округе его зарыли бы на кладбище для бездомных. Но не здесь. Во-первых, я убеждён, что этот человек — европеец.

— Почему?

— По двум причинам. Первая — это одежда. Строчка другая, качество ткани. Вторая — это его зубы. Работа американских и европейских стоматологов отличается — к примеру, по количеству и качеству обработки золота.

— А конкретнее можно? Француз? Англичанин? Немец?

— Сейчас там все — немцы, разве нет? Простите, но нет никакой возможности выяснить, из какой оккупированной страны родом этот человек.

— Вы сказали, он истощён. Что вы имели в виду?

— Существует шкала, которой должен соответствовать мужчина определенного роста и определенного возраста. Сей джентльмен должен весить от ста шестидесяти до ста семидесяти фунтов. А он весит около ста двадцати. Практически скелет.

— У него был рак или туберкулёз?

Сондерс покачал головой.

— Внутренние органы пострадали от недостатка веса, но отличительных признаков заболевания я не обнаружил. Я отправил его кровь на анализ, но имею подозрение, пусть это и странно прозвучит, что ваш приятель уже долгое время не питался нормальной пищей. Немалое число бродяг, что мне приходилось осматривать, страдали от недоедания, но никого похожего не было. Такое впечатление, что он отчаянно голодал. Однако, смею вас заверить, умер он не от голода.

Сэм расстроился, как будто ему читали лекцию.

— Значит, вы не знаете, что его убило. Хорошо. Тогда, какова же причина смерти?

Судмедэксперт подошёл к голове покойника.

— У него сломана шея.

— Сломана шея? Случайно или нарочно?

— Без сомнений, нарочно. Вот. — Сондерс указал карандашом на шею и челюсть. — И здесь. Синяки, которые указывают на то, что вашего Джона Доу схватили сзади. У него сломана шея. Сделал это некто, кто был выше и сильнее, чем он. Без сомнений, левша. Откровенно говоря, в таком измождённом состоянии, его мог убить даже подросток. Ну, вот. У вас на руках пожилой европеец со свёрнутой шеей.

— У него татуировка на запястье. Ряд цифр. Видели когда-нибудь похожие татуировки?

— Ни разу, — ответил Сондерс. — Однако захватывающе, не так ли? — Он приподнял левую руку. — Шесть цифр. Никогда не видел ничего подобного.

— Есть предположение, что они могут означать?

— Кто знает? Дата рождения матери или подружки. Комбинация сейфа или счёт в банке. Как я и сказал, захватывающе. Тем не менее, я напишу предварительный отчёт и днём отошлю его вам. Не стану официально излагать причину смерти — хочу дождаться анализов крови — но можете быть уверены, это убийство.

Несмотря на недавнее разочарование, Сэм остался доволен. Со своим лекторским тоном Сондерс мог быть занозой в заднице, но своё дело он знал.

— Благодарю за работу, док.

— Дайте знать, как пойдут дела до того, как всё это попадёт в газеты. Возле нашего добропорядочного города обнаружен труп полуголодного европейца. Прежде чем вы уйдёте, позвольте совет от человека, который занимается этой работой дольше, чем следовало бы?

— Зависит от совета, полагаю.

Сондерс медленно вернул простыню на место, так нежно, словно готовил покойника ко сну.

— Это необычное дело, а с необычными делами обычно прицепом идёт что-нибудь зловещее. Будьте осторожны, Сэм. Многие считают, что так всё и заканчивается — в виде трупа на столе. Однако частенько бывает так, что с этого история только начинается.

Глава четырнадцатая

Оказавшись за своим столом в полицейском участке, Сэм составил ещё одну памятную записку в трёх экземплярах, пока миссис Уолтон угрюмо сидела рядом и работала за собственной печатной машинкой.

Пришло время уведомить государство. В Нью-Хэмпшире генеральный прокурор штата привлекался ко всем делам об убийстве, и впервые в своей карьере — слегка нервничая, невзирая на эйфорию от первого дела об убийстве в своих руках — Сэм снял трубку, вызвал телефониста и заказал звонок в Конкорд.

Женщина со скучающим голосом на том конце провода уведомила его о том, что все помощники генерального прокурора находятся в суде, вместе с полицией штата, либо заняты каким-то иным образом. Она пообещала перезвонить вечером, либо завтра. В зависимости от обстоятельств.

Сэм повесил трубку, ощущая странное удовлетворение. Ладно. Он мог продолжить расследование и сам, что прекрасно его устраивало. Рядом с печатной машинкой лежал бумажный конверт с обратным адресом «Портсмут Геральд». Открыв конверт, Сэм достал из него пачку чёрно-белых снимков своего Джона Доу, лежащего на голой земле. Как, блин, он там оказался? Выбросили? Выпал? Но, откуда? И зачем?

Сэм снова снял трубку и по памяти набрал четыре цифры. Через несколько секунд он уже беседовал с Пэтом Лоуэнгардом, управляющим вокзала железнодорожной компании «Бостон-и-Мэн».

— Как поживаешь, Сэм? — Голос Пэта был чётким и ясным, словно тот говорил по громкой связи.

— Нормально, Пэт, нормально. Нужна кое-какая информация.

— Разумеется. Что тебе нужно?

Сэм взял перьевую ручку. У Пэта с копами сложились весьма плодотворные отношения. Офицеры департамента получали скидки на билеты до Бостона и Нью-Йорка, а компания была избавлена от незаконно припаркованных машин на соседних улицах.

— Какие поезда прибывали две ночи назад? — спросил Сэм.

— Можешь сузить чуть-чуть?

— Ага. Погодь. — Сэм заглянул в записи. — В любое время до шести вечера.

— Секунду. Гляну расписание.

Сэм откинулся на спинку кресла, ожидая, пока Пэт снова не появится на линии.

— Днём было два. Один в два пятнадцать пополудни, второй в пять сорок пять пополудни.

Два пятнадцать пополудни? Нет, слишком рано. Тело заметили бы гораздо раньше, чем Лу Пердье о него споткнулся. Значит, должен быть более поздний поезд, и если это был поезд портсмутского отделения ««Б-И-М»», перед остановкой он замедлился бы. Это означало, что, возможно, Джона Доу убили в поезде, а затем выбросили. Для начала, проверить поезд, список пассажиров, кондукторов и экипаж состава и можно начинать пытаться выяснять, что же, блин, там произошло…

— Тот, что в пять сорок пять пополудни, — сказал он. — Это местный?

— Неа, — ответил Пэт. — Экспресс. Прямиком из Бостона в Портленд.

«Чёрт», — подумал он. — Как быстро идёт экспресс?

— Через город? Тридцать, может, сорок миль в час.

Сэм вновь взглянул на глянцевые снимки Джона Доу, мирно лежащего в грязи. На скорости тридцать-сорок миль в час тело превратилось бы в кровавое месиво из плоти, поломанных конечностей и ткани. Но тут всё не так. Никаких поломанных костей, ни комьев грязи на одежде, ни документов, полуголодный…

Он покрутил ручку между пальцами.

— Вне расписания какие-нибудь поезда вчера проходили? Связанные с министерством внутренних дел?

Повисла пауза, словно связь оборвалась, но Пэт, наконец, заговорил.

— Нет, ничего подобного, и, пожалуйста, не спрашивай меня о подобных вещах по телефону.

Сэм уронил ручку на промокашку, услышав внезапный страх в голосе управляющего вокзалом.

— Конечно.

Сбегав, по-быстрому, в уборную, Сэм вернулся за стол. Едва он успел сесть в кресло, как зазвонил телефон. Сэм снял трубку.

— Миллер, следственный отдел.

— Инспектор? Инспектор Миллер? — Из-за помех на линии можно было с уверенностью сказать, что звонили из телефона-автомата. — Это я. Лу Пердье. Лу из Троя. Вы меня недавно искали, да?

Сэм случайно коснулся больной щеки.

— Да, искал.

— Хорошо, потому что я хочу с вами увидеться. Той ночью вы сказали, чтобы я позвонил, если кое-что вспомню. И я вспомнил. — Лу закашлялся. — Бляха, у меня только пара минут, пока нас не разъединят. Слушайте, давайте встретимся около лагеря, хорошо? Я буду там через пять минут. Эй, а вы мне ещё бакс дадите?

— Дам даже больше, если расскажешь, что вспомнил.

Снова кашель, на заднем плане послышался шум проезжающего грузовика.

— Ну, я, типа, стою и жду, пока мимо проедет полицейская машина, а рядом стоит и ждёт ещё один парень. И, что, типа, да? Но сейчас я вспомнил. Туфли у него были все в грязи, а то были добротные туфли… но они были все в грязи, будто он шёл по краю железной дороги, ну, как мы с вами, или те копы. Ну я и подумал, может, он чего знает о том покойнике.

— Как он выглядел?

— Ну, хорошо так выглядел, надо сказать…

«Щёлк».

— Алло? Лу? Ты там?

Ничего, кроме помех. Телефонист отключил его после трёх минут.

— Твою мать! — выкрикнул Сэм, бросил трубку на рычаг, оттолкнул кресло, схватил пальто и вышел из участка, оставив миссис Уолтон печатать до того, как она успела произнести хоть слово.

Он вернулся в лагерь, проделав тот же путь от стоянки «Рыбацкой хижины». К нему подковылял всё тот же старик, который, похоже, был здесь неофициальным мэром и сказал.

— Слышь, коп. Снова по роже захотел?

Сэм ткнул его в тощую грудь указательным пальцем.

— А ты?

Старик рассмеялся.

— Как я уже сказал, коп, арестуй меня, мне похер, и…

Сэм подставил ногу и сбил старика. Тот упал на землю и охнул. Сэм наступил ему на левое запястье, надавил и произнёс:

— Последняя попытка, браток, и не думай, что сможешь снова меня кинуть, ясно? Может, я и не в настроении тебя арестовывать, но я в настроении сломать тебе пару пальцев, так что, захлопнись, понял?

Старик поморщился, Сэм понимал, что должен был испытывать чувство вины, но ничего не испытывал. Он осмотрел разбитые машины и грузовики, хибары и шалаши, дымящиеся костры и детей, множество детей, тощих и необычайно тихих.

— Лу из Троя. Он здесь?

Старик плюнул на Сэма.

— Нет. Был тут пару минут назад. Сейчас ушёл. Отпусти руку, Господи, слышь?

Сэм заметил троих мужчин, что стояли у одной из хижин, беседовали и перешучивались, никто из них не обратил внимания ни на него, ни на лежавшего на земле.

— Куда он пошёл?

— Повезло козлу, работу нашёл. Забежал в лагерь, схватил своё барахло, сказал, нашёл работу на севере, вернётся через месяц. Через месяц! Везучий козёл.

«Твою мать, — подумал Сэм. — Ёб твою мать!»

— Он сказал, куда направился?

— Нет, сказал, что уезжает, что платят неплохо, что вернётся.

Сэм отступил от старика, тот поднялся на ноги, разминая запястье и глядя на Сэма, по его подбородку стекала слюна. Сэм достал из кармана визитку вместе с четвертаком и пятицентовиком.

— Прибереги пятак, и как только Лу явится, позвони мне. Ясно? Сделаешь, как я говорю, и получишь доллар.

Старик покачал головой.

— Подкупить меня задумал, да?

— Ага, именно это и задумал, — ответил Сэм.

— Дело говорите, мистер, как ни назови.

От хижины к нему, смеясь, шёл человек. Сэм видел, как он стоял и перешучивался с коллегами — ну, точно, ребята с военно-морской верфи. Все четверо — одетые в комбинезоны, рабочие ботинки и плотные рубашки — смотрели на него.

— Пора расходиться, парни, — сказал Сэм.

— Сам проваливай, слышь? Мы сюда первые пришли, — сказал невысокий мужичок.

Сэм достал инспекторский значок.

— Я пришёл последним, а вы сваливаете немедленно и больше не вернётесь. Если только не хотите, чтобы ваши имена и рожи появились в газетах.

Потупив взгляды, они поспешно ретировались, а когда уходил Сэм, вслед ему крикнула женщина:

— Ты, бля, кто такой, а? Своим делом занимайся!

Он обернулся в сторону хижины и увидел ту же женщину, что уже встречал здесь, она получила доллар от навестившего её докера.

— Ты будешь платить за то, что они сюда больше не вернутся? А? Есть у тебя деньги для меня? Работа? Хоть что-нибудь, козёл ты?

Сэм покачал головой и пошёл прочь.

Припарковавшись возле участка и идя по тротуару, Сэму очень хотелось принять ванну. Размеры лагеря уменьшались и увеличивались в зависимости от погоды и доступности работы, но в том месте у гавани он стоял уже несколько лет. В других местах, вроде Бостона, Нью-Йорка или Лос-Анджелеса, население лагерей насчитывало тысячи человек, по крайней мере, Сэм об этом слышал. В кадрах кинохроники тех лагерей никто не видел.

Впереди Сэм с удивлением заметил, кто шёл ему навстречу — сосед сверху Уолтер Такер, с робкой улыбкой на лице и кожаным чемоданом в руке.

— Привет, Уолтер, всё хорошо?

— О, да, всё в порядке. — Глаза Уолтера влажно блестели за стёклами очков; из-под распахнутого плаща на ветру развевался синий галстук. — Видите ли, я направлялся на почту отправить свой последний опус, и решил, что могу зайти к вам и пригласить на обед. С дисциплиной у меня неважно, поэтому смогу зайти на почту в другой день. Итак. Обед в благодарность за очищенную раковину.

— Уолтер, ну, правда, не стоило…

— Прошу вас, Сэмюэл. Бесплатный горячий обед, полученный не по пособию и не из суповой кухни. Разве не привлекательно?

Сэм молчал, думая, что Уолтер пытался сблизиться с ним в обмен на снижение платы за комнату, но, да и хрен с ним. Проклятие инспектора в том, что он всегда полон подозрений.

— Конечно, Уолтер, — ответил он. — Обед — отличная мысль.

Они прошли три квартала от полицейского участка, влившись в жидкую обеденную толпу, состоявшую из продавцов и служащих. В толпе оказалось несколько попрошаек — бедно выглядящих ребят с табличками спереди и сзади. Одна из таких табличек гласила: «ПЛОТНИК С ДЕСЯТИЛЕТНИМ СТАЖЕМ. РАБОТЫ НЕТ ИЛИ ПЛАТА НИЗКАЯ. ПОМОГИТЕ. У МЕНЯ 3 ДЕТЕЙ». Сэм отвернулся. Таблички были разные, но люди все выглядели одинаково — небритые, тощие, одежда и обувь залатаны клейкой лентой или проволокой. Небо было тёмно-серого цвета, резкие порывы ветра несли с гавани запах соли.

— Давайте перейдём улицу? — внезапно попросил Уолтер.

По ту сторону Стейт-стрит Сэм заметил, в чём было дело. У закрытой синагоги стояла группа легионеров Лонга, они макали швабры в вёдра с клеем и лепили плакаты к стенам из красного кирпича, и смеялись при этом. На больших плакатах была изображена улыбающаяся физиономия президента Лонга, и на каждом плакате была та или иная надпись: «КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК — КОРОЛЬ» или «ДЕЛИТЕСЬ БОГАТСТВАМИ».

Они пошли дальше.

— Ну, это, конечно, не «ein Volk, ein Reich, ein Führer»[14], но что-то вроде того, — произнёс Уолтер. — Сэм, вы сильно скучаете по своим соседям-евреям?

— Когда они уехали в 36-м, я был простым патрульным. Отец тогда сказал, что мы лишились лучшего гастронома и лучшей галантереи. Вот и всё, что я помню. В то время в городе было около двадцати еврейских семей.

— Не могу винить их в том, что они уехали. Когда Лонга выбрали, в воздухе стояло предчувствие неприятностей. Потому евреи и самоогородились в Лос-Анджелесе, Нью-Йорке и Майами. Гораздо проще защищаться, когда вы все в одном месте. И всё же, чёрт подери. Непонятно, знали ли они, что так будет. Когда вы все в одном месте, вас проще окружить, а уж тому, как окружать в кольцо, выучились все правительства.

Ресторан «Ржавый молот» располагался на углу Стейт и Плезант-стрит, там быстро приносили обед, и хоть Сэм и не хотел признавать, но он был рад, что Донна Фитцджеральд перебралась работать сюда. Розовая форма плотно её облегала, юбка была чуть выше колен, а слегка расстёгнутая молния на блузке демонстрировала край белого бюстгальтера, который показывался, когда она склонилась, протягивая Уолтеру меню.

— Рада тебя видеть, Сэм, — сказала она и положила тёплую ладонь ему на плечо, передавая меню.

— Я тоже рад, Донна, — сказал он. — Есть вести от Ларри?

Широкая улыбка мгновенно угасла.

— Да, он недавно вернулся домой. И боже, я так рада его видеть, хоть он и очень устал и отощал, да и спит неважно. Но я поддерживаю его, как только он наберется сил, надеюсь выбить ему место здесь, хоть посудомоем, если только он будет держаться подальше от политики.

— Было бы здорово, — сказал ей Сэм, и она, озорно подмигнув, отправилась на кухню.

Уолтер уставился на него, а Сэм лишь смотрел в ответ, пока не опустил взгляд на заляпанную скатерть.

С их мест в углу через широкую витрину можно было обозревать улицу. В окнах домов, как и почти во всех окнах в городе, висели таблички с надписью «МЫ ПОДДЕРЖИВАЕМ РАСПРЕДЕЛЕНИЕ БОГАТСТВ». Из радио на кухне доносилось «Время проходит» в исполнении Руди Валле[15]. Вернулась Донна с жареными кусочками пишки для Уолтера и чизбургером для Сэма. Она снова улыбнулась ему снова коснулась его плеча, что очень порадовало Сэма.

Когда с обедом было покончено, Уолтер аккуратно промокнул губы салфеткой и прочистил горло.

— Невзирая на все трудности, я, кажется, начинаю любить Портсмут. У вас тут один из старейших портов на восточном побережье, именно здесь остановился Джон Пол Джонс[16], когда его корабль стоял на ремонте. Почти сорок лет назад здесь случился один из величайших триумфов наступившего века.

— Простите, но последней фразы я не понял, — признался Сэм.

— Чему нынче учат молодёжь? Портсмутский договор, который окончил войну между Россией и Японией. Большой успех 1905 года. За всем этим стоял Тедди Рузвельт и за свои старания он получил Нобелевскую премию мира.

— Так себе старания, — заметил Сэм. — Россия и Япония всё ещё воюют.

— Ха. Но они хотя бы не друг с другом воюют, так ведь?

— Верно, — согласился Сэм.

— К слову об истории, совсем недавней истории, что произошла здесь всего десятилетие назад в трёх кварталах отсюда. Вы это помните, Сэм?

— Нет, но уверен, вы меня просветите.

Уолтер подвинулся на стуле, выглянул в окно, словно пытался уловить там отблеск того, что случилось десять лет назад.

— Сюда приезжал Рузвельт во время предвыборной кампании лета 32-го года. Забавное место для кандидата от демократов, потому что Нью-Хэмпшир оставался республиканским штатом… боже, кажется, со времён Линкольна. Однако Рузвельт приехал и рассказал о временах, когда посещал Нью-Хэмпшир, о военно-морской верфи, поделился всякими слухами. Было воскресенье, Рыночная площадь была битком… можете себе представить? Он мог хоть телефонный справочник читать, и всё равно получил бы овации. В его речи было столько волшебства, столько силы.

— Говорите так, будто были там, — сказал Сэм.

— Был, — по-простому ответил Уолтер. — Примчался на поезде из Бостона. У него была… была энергия, уверенность, стиль, которого нам тогда так не хватало. В той гонке он победил. А потом, в 33-м перед самой инаугурацией, его убили. Убил Джузеппе Дзангара, итальянец, пылавший ненавистью к власти и властным людям.

Сэм взглянул на часы, без сомнений, миссис Уолтон уже вернулась с обеда и теперь тщательно отмечала его отсутствие в своём необычайно важном журнале.

— Я тогда только школу закончил. Особо про убийство ничего не помню… меня тогда больше интересовали девчонки и поиски работы, чтобы помочь отцу с матерью. Уолтер, он же был просто человеком. Понимаете? Просто человеком. Президентом он не стал. Стал кто-то другой. Жизнь продолжается.

— Инспектор, я убеждён, что вы во многом и зачастую бываете правы, но насчёт Рузвельта вы ошибаетесь. Он был тем, в ком так отчаянно нуждалась наша страна. Чёрт, да, наверное, в нём нуждался весь мир — настоящий сильный лидер, который ушёл от нас, не успев ничего сделать. А человек, который занял его место, вице-президент, был техасским ничтожеством, который за все свои четыре года не сделал ничего примечательного, кроме как расчистить дорогу для нашего прославленного вождя, демагога из Луизианы, который обожает внимание, обожает сокрушать своих врагов и сажать их в тюрьму, обожает жрать, пить и трахаться и не делает ничего, кроме как вести нашу страну к окрашенному в бело-сине-красные цвета фашизму. Не надо думать, что один единственный человек не может иметь столько влияния.

— Может и так, но у меня нет преимущества вашего университетского образования, — сказал Сэм.

Его собеседник сухо улыбнулся.

— Не в этом дело. Скажите, Сэм. Вы голосовали за этого сукиного сына?

Сэм повертел салфетку в руке.

— Мои первые выборы. И за кого ещё я должен был голосовать? В те времена дела были ещё суровее. Отец болел, ему была нужна помощь… и ни в какой больнице, ни в каком агентстве по оказанию помощи не могли облегчить его участь. Он умер дома, выкашливая лёгкие. Так что, да, я голосовал за Лонга. Он обещал перемены, дабы старики, вроде моего отца не умирали без медицинской помощи.

— Лонг должен был победить, иначе никак, — задумчиво произнёс Уолтер. — Безработица была тридцать процентов, заводы не работали, на городских улицах прорастала трава, люди буквально умирали с голоду. Когда народ напуган, он отдаст власть любому, кто, по его мнению, способен его защитить. Он пообещал перемены, и мы, без сомнений, эти перемены получили в полном объёме. И ни одной хорошей. Мы могли стать величайшим поколением, о котором будут писать в учебниках истории, а вместо этого стали теми, кем стали.

Сэм подумал о покойнике, подумал о собственной работе. «Делай своё дело и не высовывайся». Вот, что по-настоящему имело значение во времена «чёрных Марий», политических убийств и списков.

— А я, — тихо продолжал Уолтер. — Выброшен из Гарварда с «волчьим билетом», а всё из-за того, что меня внесли в список из-за того, что я сделал в 34-м.

— В 34-м? Вы тогда были настоящим заводилой.

Очередная блеклая улыбка.

— Я и ещё несколько дюжин человек. Мы протестовали против того факта, что наше научное учреждение чествует одного из своих знаменитых выпускников, Эрнста Ганфштенгля, который окончил его двадцатью пятью годами ранее. Старый добрый Эрнст, гребец школьной команды, футбольный болельщик, член Хейсти Пуддинг Клаба, который поддержал нацистов, а в 34-м стал пресс-секретарём по зарубежным связям Третьего Рейха. Сей нацистский ублюдок даже чаёвничал дома у Джеймса Конанта, ректора Гарварда, несмотря на то, что всем было известно, каким ужасам подвергли его дружки и он сам евреев и всех остальных. Поэтому я протестовал, попал в список, а пару лет назад отказался приносить клятву верности, вот и всё. И вот я здесь, вернулся в Портсмут…

Он замолчал, когда Донна принесла счёт.

— Спасибо, что зашёл, Сэм, — сказала она. — И хоть Ларри и вернулся, не проходи мимо, хорошо?

— Конечно, — ответил тот. — И удачи вам обоим.

— Спасибо, милый, — сказала она.

Уолтер вместе с Сэмом смотрели ей вслед, когда она уходила.

— Простите, Уолтер, мне пора идти.

— О. Прошу прощения, моя вина. Одно из множества проклятий писателя. Постоянно забываешь, что у других людей есть работа и ответственность.

Университетский профессор полез за бумажником, а Сэм кое над чем задумался.

— Уолтер, вы уже почти год снимаете у меня жильё и только сейчас пригласили меня на обед. Что происходит?

Какое-то время казалось, что Уолтер над чем-то раздумывал, затем он подался вперёд через стол и тихо произнёс:

— Я… Простите, что говорю подобное, но я надеялся попросить вас об услуге.

— Можете попросить, — сказал Сэм. — Но не факт, что я отвечу согласием.

Уолтер обдумал его слова и снова огляделся.

— Дело вот в чём. В своё время я завёл в Портсмуте ряд друзей среди… среди иностранных гостей. Гостей, у которых нет надлежащих документов. Я подумал, строго говоря, надеялся, если до вас дойдут слухи о разгоне, вы, ну, найдёте способ…

— Уолтер.

Лицо Уолтера не выражало никаких эмоций, словно он и сам понял, что зашёл слишком далеко.

— Да?

— Оплачивайте счёт. Мне пора возвращаться на работу.

Уолтер просмотрел счёт, а затем наступило несколько мучительных мгновений, когда он отсчитывал три купюры и горсть мелочи. Сэм ощутил укол вины. Работа в полиции много денег не приносила, но хотя бы платили вовремя. Зависеть от денег, которые волшебным образом появляются в твоём почтовом ящике от нью-йоркских журналов, должно быть неприятно.

— Давайте помогу с чаевыми, — сказал он, и лицо Уолтера залилось краской, но, когда Сэм полез за бумажником, он ничего не сказал.

На улице Сэм сказал:

— Ничего не обещаю. Но если начнётся разгон, посмотрю, что смогу сделать. А теперь у меня к вам тоже есть вопрос: у кого-нибудь из ваших друзей-беженцев есть татуировки на запястье?

— Нет. Никогда о подобном не слышал. А почему вы спрашиваете?

— Не могу сказать. Простите, но мне действительно пора на работу.

— Очень хорошо, Сэм. Было… приятно.

Мимо проехал чёрный фургон «Бьюик» с белыми стенками, на переднем сиденье сидели двое. Стоявший рядом с Сэмом Уолтер, казалось, вздрогнул.

— «Чёрная Мария» кружит, — проговорил старик. — Нужно быть очень плохим человеком, чтобы ездить на таком фургоне.

— Ага, — сказал Сэм своему постояльцу. — Плохим человеком.

Он спешно пересёк улицу и едва не столкнулся с ещё одним человеком. Его табличка гласила: «ОПЫТНЫЙ САНТЕХНИК И КОЧЕГАР. ПОМОГИТЕ. У МОИХ ДЕТЕЙ НЕТ ОБУВИ». Мужчина поднял на него взгляд, его подбородок дрожал, щёки были небриты. Сэм пробормотал «Простите» и поспешил на работу.

Глава пятнадцатая

Возле городской ратуши и полицейского участка туда-сюда слонялся тощий мужчина, который при виде Сэма тут же остановился. Он был одет в тёмно-коричневый костюм, который был моден лет десять назад; из манжет костюма торчали нитки. На воротнике рубашки плотно сидел засаленный красный галстук. Мужчина кивнул, быстро облизнул губы, словно кот, пойманный за воровством сметаны. Лицо у мужчины было болезненно-жёлтым, как будто он всю жизнь провёл в помещении, что, несомненно, так и было, поскольку, мужчина, что стоял перед Сэмом являлся одним из лучших фальшивомонетчиков штата.

— Пожалуйста, инспектор, можно вас на минутку? — произнёс Кенни Уоллен.

— В чём дело, Кенни? Всё ещё расстроен тем, что я арестовал тебя на прошлой неделе?

— Таков уж бизнес, которым я занят, куда входит выплата залога. И всё же, прошу на пару слов наедине.

— Только на минуту. Мне нужно возвращаться к работе.

Сэм прошёл с фальшивомонетчиком в переулок и остановился около переполненного мусорного бака.

— До сих пор не могу поверить, Кенни, что ты оказался настолько глуп, чтобы подделывать чеки для своего шурина. Тот идиот попытался обналичить их в одном банке и в одно время. Он сдал тебя через минуту после того, как я его арестовал.

Кенни поморщился.

— Когда бог даёт тебе строптивую жену, приходится делать всё, чтобы потушить домашний пожар.

— Короче, чего надо?

— Мне надо… Инспектор, вы предъявили мне обвинение по шести случаям передачи инструмента для изготовления подделок. Если меня осудят по всем шести, то следующие от пяти до шести лет я проведу в тюрьме штата в Конкорде.

— Раньше надо было об этом думать.

— Верно, однако, если позволите… Если бы меня судили по пяти случаям, вместо шести, тогда срок был бы ниже. Если меня осудят по пяти, сидеть я буду всего три года и, если повезёт, в тюрячке на той стороне улицы. А не в тюрьме штата в Конкорде. Как понимаете, друзьям и родным проще будет меня навещать.

— До сих пор не могу взять в толк, к чему ты ведёшь, Кенни.

— Вы опытный человек, знаете, как всё работает. Если, к примеру, один из этих случаев будет отменен, или забыт, для меня и моей семьи это будет очень много значить. А с моей стороны последует вознаграждение. Я могу сделать одолжение и выразить признательность. Ну, и так далее.

— Повезло тебе. Как ты и просил, я решил пересмотреть твоё обвинение. Знаешь, как?

— Как? — жадно спросил он.

— Я не стану предъявлять тебе обвинение в подкупе вдобавок к тем, что у тебя уже есть. Забудь, Кенни. Иди отсюда.

Он пошёл прочь из переулка, Кенни что-то пробормотал.

— Что ты там бормочешь?

Фальшивомонетчик выглядел вызывающе.

— Я сказал, что у вас, как и у всех в участке, есть цена. Просто, свою вы мне так и не обозначили.

— Не тот коп, не тот день. Не продаётся.

— Херня.

— Ага, ты тоже себя береги, Кенни, — сказал Сэм. — Пришли мне открытку из Конкорда при случае.

За пределами переулка приятно грело солнце, и Сэм наслаждался им, поднимаясь по ступеням участка. Он должен был испытывать гордость за то, что отказался от взятки — и то был не первый случай с тех пор, как он поступил на службу — но небольшая победа отдавала горечью.

«Дом — прошептал голос внутри его головы. — Помни о доме…»

На втором этаже его взору предстало жутковатое зрелище — за столом Сэма восседал городской маршал. Гарольд Хэнсон откинулся на спинку кресла, руки сложены на пухлом животе, и смотрел прямо на Сэма из-под очков в роговой оправе. Миссис Уолтон сидела за столом, плотно сжав губы, поражённая тем, что установившаяся за годы порядок, оказался нарушен городским маршалом, усевшимся за стол инспектора.

— Инспектор Миллер, — произнёс Хэнсон. — В моём кабинете вас ожидает джентльмен из ФБР вместе с ещё одним… джентльменом. Они желают с вами пообщаться.

— О чём, сэр?

— Не знаю. Знаю лишь то, что сюда явился верный слуга Гувера в компании ещё одного парня. Вы пройдёте в мой кабинет, поговорите с ними, а когда они отчалят, я жду от вас подробнейшего доклада.

Голос в голове начал гундеть: «Давай, — говорил он. — Расскажи маршалу о брате. Не пытайся его прикрыть. Сдай Тони и спасёшь карьеру, жизнь, будущее. Скажешь ФБР, что сильно разволновался прошлой ночью, поэтому и не сдал Тони раньше. Давай. — Голос стал настойчивее. — Сдай его и, возможно, они не станут рыть дальше, не узнают, что в твоём подвале проходит ветка «подземки» и всё будет хорошо, и…

— Я всё понимаю, сэр, — сказал Сэм.

— Хорошо. А теперь, шуруй туда, делай, что должен, чтобы я мог вернуться к себе в кабинет.

Сэм засомневался. Можно ли доверять Хэнсону связаться с Сарой, и передать ей, чтобы хватала ребёнка и уезжала из города раньше, чем ФБР отправит их в Юту в товарном вагоне? И если он попросит босса о чём-то таком, будет ли это означать, что он признает вину и…

Мог ли он доверять Хэнсону? Вообще, хоть кому-то?

Сэм подошёл к двери. Постучать он даже не удосужился. Он просто открыл дверь и вошёл с высоко поднятой головой.

Глава шестнадцатая

Он вошёл в кабинет маршала и оказался в густом облаке табачного дыма. Один из посетителей восседал в кресле Хэнсона. Это был румяный крупногабаритный мужчина с тёмными волнистыми волосами. Одет он был в яркий бело-серый костюм в тонкую полоску, который напомнил Сэму о большом ярком городе, на столе маршала лежала его чёрная широкополая шляпа. На одном из стульев для капитанов сидел второй мужчина. Его костюм был полностью серым, а светлые волосы коротко пострижены. Из-за очков в проволочной оправе смотрели ярко-голубые глаза. Свою собственную шляпу он положил на колено.

— Инспектор Миллер? — спросил мужчина в полосатом костюме.

Он встал с кожаного кресла Хэнсона и протянул руку.

— Именно так, — ответил Сэм, пожимая неожиданно крепкую руку.

— Специальный агент Джек Лакутюр, ФБР, бостонское отделение. — Говор у этого Лакутюра был южным, без сомнений, луизианский. Царь-рыба сделал всё, чтобы в федеральном правительстве оказалось как можно больше его людей.

— Рад знакомству, — сказал Сэм, прекрасно понимая, что тон его голоса говорил ровно об обратном.

Лакутюр указал на напарника, который начал подниматься. Сэм замер, угадывая в этом кротком мужичке, похожем на продавца продуктовой лавки или что-то столь же безобидное, сотрудника управления трудовых лагерей министерства внутренних дел. За считанные секунды он понял, что всё рухнуло к херам.

«Будь, что будет», — подумал он.

Однако о Тони речь вообще не зашла. Вместо этого фбровец произнёс:

— Позвольте представить вам нашего гостя. Ганс Грёбке из германского консульства в Бостоне.

Грёбке коротко кивнул, а, когда Сэм пожал его руку, та оказалась холодной. Сэм ощутил лёгкий аромат одеколона.

— Рад, — с тяжёлым акцентом произнёс Грёбке, затем повернулся к Лакутюру и быстро проговорил что-то по-немецки. Лакутюр выслушал его и обратился к Сэму:

— Ганс говорит, что рад знакомству с вами и надеется на помощь в его деле. Также он просит прощения за свой английский. Он не очень хорошо sprechen[17] на языке Царя-рыбы, понимаете?

Все сели и Сэм спросил:

— Какое именно дело вас интересует?

Ответил Лакутюр.

— Мёртвый человек, найденный прошлой ночью около железной дороги. Мы бы хотели узнать, как проходит расследование.

— Прошу прощения.

В голове у Сэма всё закружилось — труп, не Тони, не «подземка», вот зачем здесь ФБР!

— А почему германское консульство так интересует покойник?

Лакутюр улыбнулся, демонстрируя ровные белые зубы.

— Во-первых, похоже на то, что этот труп является гражданином Германии и, возможно, попал сюда нелегально. Во-вторых, германскому консульству глубоко плевать на этот труп. Однако герру Грёбке есть до него дело, поскольку он является сотрудником Geheime Staatspolizei.

— Geheime… Что, простите?

— Geheime Staatspolizei, — терпеливо повторил Лакутюр. — Государственная тайная полиция. В народе более известна, как гестапо. Ганс поселился в бостонском консульстве.

Сколько жутких историй Сэм прочёл в газетах и увидел на киноэкранах о зловещем гестапо, орудующем в Берлине, Вене, Париже и Лондоне, выискивая преступников, евреев, и всех, кто находился в оппозиции нацистам? Жуткие рассказы о пытках, ночных визитах, чтобы увести человека в ночь, где тот пропадал с концами. Гестапо заменило буку, которым мальчиков и девочек пугали по ночам.

Однако Грёбке был похож на бухгалтера. Ничего общего с трёхметровым чудищем в чёрном кожаном пальто, которое расчленяет невинных в дюжине стран Европы.

— Не знал, что гестапо работает в Штатах, — сказал Сэм.

— Разумеется, — сказал Лакутюр. — Вокруг всех посольств и консульств шныряют сотрудники гестапо. Длинные руки Гитлера тянутся во множество мест, а здесь проживает немало немцев. Гестапо предпочитает приглядывать за всеми, желая быть уверенным, что все они остаются добропорядочными немцами, даже живя в Штатах.

Грёбке что-то произнёс по-немецки в адрес фбровца, и тот быстро ответил.

— Простите, инспектор. Ганс слегка нетерпелив. Колбасники предпочитают, чтобы всё было чётко и официально. Так что, давайте к сути: вы нашли труп два дня назад?

— Да, нашли. Пожилой человек, документов нет. Причина смерти — убийство. Нашли возле железной дороги, неподалёку от гавани.

— Подозреваемые?

— Никаких, — ответил Сэм.

— При нём был какой-нибудь багаж? — спросил Лакутюр.

— Нет.

— Какие-то бумаги или фотографии?

— Ничего.

Последние ответы Сэма Лакутюр перевёл на немецкий. Затем он спросил:

— Как именно было обнаружено тело?

— Его нашёл бродяга, который гулял вдоль железной дороги. Также он заметил кого-то, кто может быть интересен, однако мне не удалось снова выйти с ним на связь.

Лакутюр снова протрещал на немецком, затем сказал:

— Продолжайте.

Сэм взглянул на пустое, гладкое лицо немца и подумал: «Ну, конечно, бухгалтер. Банковский счетовод, который, не моргнув глазом, способен вышвырнуть целую семью из дома, едва те хоть раз просрочат выплату по ипотеке».

— И всё. Других свидетелей нет, данных тоже пока нет. Мне кажется, тело…

Лакутюр перебил его.

— Уверен, вы всё сделали, как надо. Однако с сего момента и впредь это дело переходит в ведение ФБР. Хорошо, детектив?

— Инспектор, — сухо поправил его Сэм. — Моя должность в департаменте называется «инспектор», а не детектив.

— Прошу прощения, инспектор. — Фбровец улыбнулся без единого намёка на раскаяние. — Чуть позже мы пообщаемся с вашим судмедэкспертом, а также хотим получить копию вашего отчёта.

— Вы получите всё, что пожелаете, — сказал Сэм. — Но мне хотелось бы знать, почему вас заинтересовал этот труп. И откуда вы о нём узнали?

— Вы отправили телекс в полицию штата, — ответил Лакутюр. — Мы получаем копии всех таких телексов. Немцы разыскивают конкретно этого человека по причинам, которые они предпочитают держать при себе.

— Значит, вы не можете сказать, кто это и почему он находился здесь нелегально?

— Не сказал бы, даже если б мог, поскольку это не ваше дело, — сказал Лакутюр. — Потому что мы убеждены, что это труп немецкого преступника, это дипломатический вопрос, и поскольку расследованиями в Германии занимается гестапо, то это дело гестапо. А поскольку нам не нравится, когда гестапо шарится по нашей славной земле без присмотра, то это ещё и дело ФБР. Я ясно излагаю?

— Вполне ясно, но я всё же хочу знать…

Лакутюр расставил в стороны огромные руки и Сэм заметил, как гладко были наманекюрены его ногти.

— А вы любознательный человек. Как и я. И мне любопытно, каким образом простой сержант-патрульный, вроде вас, стал инспектором полиции, в то время как ваш старший брат отбывает шестилетний срок в трудовом лагере. В трудовом лагере в Нью-Йорке, верно? Лагерь «Ирокез»?

Немец, кажется, наслаждался состязанием двух американцев. Во рту у Сэма пересохло. Имя Тони, всё же всплыло.

— Да, — сказал Сэм. — Мой брат отбывает шестилетний срок. За организацию профсоюза. Это было ещё в те времена, когда подобное было законно.

— Было время, когда бухло было законно, затем незаконно, а затем снова законно. Кто вообще, нынче за таким следит, блин? — Лакутюр хмыкнул.

Сэм взглянул на немца и произнёс:

— Вы получите мой отчёт. Я попрошу миссис Уолтон напечатать копию, через час должно быть готово. Но я по-прежнему хочу кое-что знать.

— Мне плевать, что вы хотите знать, мне больше нечего вам сказать.

— Вопрос адресован не вам, — сказал Сэм. — А гестапо, если можно.

Лакутюр бросил взгляд на Грёбке.

— Ладно, инспектор. Только быстро.

— Этот человек было очень истощён. А на запястье у него есть цифры. Девять, один, один, два, восемь, три. Он может это объяснить?

Лакутюр произнёс пару предложений немцу и тот понимающе кивнул. Грёбке ответил медленно и чётко, после чего Лакутюр перевёл:

— Он говорит, что не знает о гастрономических привычках этого человека. Что же касается татуировки, возможно, однажды вы окажетесь в Берлине, в штаб-квартире гестапо на Принц-Альберт-штрассе, 8 и он всё вам расскажет. Но не здесь и не сейчас.

— Так себе ответ, — заметил Сэм.

Лакутюр сделал знак немцу, встал и взял шляпу.

— В данный момент вам доступно только это. А теперь, было приятно и всё такое, но вы не против больше не тратить, блядь, наше время?

Сэм чувствовал, как всё его лицо горело.

— Нет, не против.

Немец коротко поклонился.

— Danke[18], герр инспектор. Спасибо. До свидания.

— Ага. Удачи.

Едва они вышли, вошёл маршал Хэнсон и осмотрел своё кресло, демонстрируя отвращение к тем, кто посмел восседать на его почётном месте и загрязнять воздух сигаретным дымом. Он скрестил руки и произнёс:

— Ну, и?

— Фбровца звать Лакутюр. А его приятель из гестапо. Грёбке. Говорят, что труп на железной дороге — это немецкий преступник.

— Значит, дело они у тебя забирают. Теперь это забота федералов. Хорошо.

— Хорошо? — переспросил Сэм. — Чего ж в этом хорошего? Они врываются сюда и забирают у меня дело… об убийстве! Вы же знаете, как работает ФБР. Мы больше ничего никогда о нём не услышим.

— Мы сотрудничаем, — хрипло произнёс Хэнсон. — И это благоразумно. Мы не бесим ненужных людей, а ФБР и Легионеры Лонга не лезут к нам. Я понимаю, что это твоё первое убийство, и ты хочешь с ним разобраться. Однако я также знаю, какая у тебя нагрузка. Если ты будешь больше времени проводить, занимаясь этим, и меньше тратить времени на дела, которыми занимаются немцы и федералы, тогда я буду счастлив, жители Портсмута будут счастливы, а следовательно и комиссия тоже. Уяснил?

— Ага, уяснил.

— Хорошо. Теперь о другом. Рад был видеть тебя на партийном собрании. Ты думал над моими словами — вести себя чуть более активно?

— Вообще-то, нет. С этим Джоном Доу я вообще ни о чём другом не думаю.

— Я тебе тут, что шутки шучу, Сэм? Это уже не просьба. Скоро я внесу твоё имя в руководство окружного комитета. Будет голосование, но это лишь формальность. И я рассчитываю на ответную любезность касаемо твоего дражайшего тестя.

Сэм почувствовал, как всё вокруг расплывается перед ним. Он вспомнил о словах Шона — о «нациках» и «штатниках».

— Но мэр просил меня о том же самом…

— Слуга двух господ, Сэм? Или мне напомнить, кто подписывает твой рабочий бюллетень?

— Нет, не надо напоминать.

— Я и не думал, что придётся, — с триумфом произнёс Хэнсон. — Что дальше?

— Я сказал ФБР, что они могут получить копию моего отчёта. Ещё сказал, что миссис Уолтон его распечатает.

Теперь Хэнсон не выглядел радостным.

— С каких пор ты даёшь указания моему секретарю?

Сэм встал и придвинул кресло к столу. Ножки заскрипели о деревянные доски.

— С тех пор, как вы приказали мне сотрудничать.

Глава семнадцатая

Несколько минут Сэм просидел за столом, глядя на стопку бумаг. Затем, испытывая беспокойство и раздражение, он направился к лестнице. Миссис Уолтон, хмурая от того, что ей навалили дополнительной печатной работы, окликнула его:

— Инспектор?

— Пойду гулять, — бросил тот в ответ.

Она ухмыльнулась.

— Гулять.

— Именно. Так и запишите в журнал. Г-У-Л-Я-ТЬ. Гулять.

Он спустился по деревянным ступенькам, перепрыгивая сразу через две, прошёл через фойе и вышел на улицу. Было облачно, запах соли с гавани усилился.

У него забрали его первое убийство. И не полиция штата, а личное СС Гувера — ФБР. При поддержке гестапо. И при поддержке его босса. Кто бы мог подумать?

Мать вашу.

Сэм пошёл прочь от полицейского участка, направляясь на юг. Впереди группа мальчишек склонилась над чем-то в сточной канаве. Завидев его приближение, они подняли головы, но от работы не отвлеклись, держа в руках бумажные пакеты. Сигаретчики, собирают окурки, потрошат их, сворачивают табак в целые сигареты и продают по пенни за штуку.

Не самое жуткое преступление, но всё же.

— Завязывайте, пацаны, — сказал им Сэм. — Вы блокируете движение.

Дети разбежались, но один мальчишка в тряпичной кепке, латаной курточке и с тёмными волосами, падавшими на прыщавое лицо, сказал:

— Пошёл ты, мужик, — и выбросил вперёд кулак.

Что-то ударило Сэма по запястью. Он одёрнул руку и отступил, но едва он успел достать револьвер, как мальчишка уже скрылся в заваленном мусором переулке. Сэм взглянул на запястье. Рукав пальто был разорван; мелкий бандюган ударил его ножом! Он стянул разорванные нити и заглянул в переулок, придерживая руку.

Пара сантиметров в сторону… и нож угодил бы ему прямо в грудь.

Сэм опустил руки и пошёл дальше. С этими мелкими засранцами он ничего поделать не мог. Слишком многое творилось вокруг. Тони сбежал, и напряжение только возросло. А чтобы было ещё веселее, на этой неделе он дважды попал под призыв — сначала в Национальную гвардию, а затем в окружной партийный комитет. Что будет делать Ларри Янг, когда узнает, что его зять кормится из рук его политического оппонента?

Чёрт. Куда, блин, он идёт?

Впереди, на небольшом возвышении располагался портсмутский госпиталь. Словно собственное подсознание подсказывало Сэму куда идти.

Сэм обнаружил Уильяма Сондерса за письменным столом, пыхтящим сигаретой. Доктор поднял взгляд от стопки бумаг.

— Инспектор Миллер, чем обязан?

— Хочу узнать, не было ли у вас сегодня особых посетителей.

Сондерс стряхнул пепел с сигареты.

— Живые или мёртвые?

— Живые, разумеется.

— Ага, были, — сказал он. — Два бандита. Один работает на бандюгана по фамилии Гитлер, а второй на бандюгана по фамилии Лонг. Очаровательные гости.

— Могу я узнать, что они здесь делали?

— Можно, блин, — ответил Сондерс. — Обычная хрень насчёт вскрытия, причин смерти и всё такое. Побыли тут минут пять и ушли. Один занятный момент… Им не нужен был ни труп, ни его одежда. Забавно, да? Обычно, если федералы вместе с гестапо интересуются убийством, им нужен труп. Как минимум, чтобы федеральный патанатом провёл ещё одно вскрытие. Ничего. Наш Джон Доу остаётся в округе.

— Я бы хотел ещё раз на него взглянуть, — сказал Сэм.

И снова Сэм отправился вслед за судмедэкспертом в прозекторскую. Сондерс подошёл к стене с холодильниками. На том, что в самом центре, было написано: «ДЖОН ДОУ».

Сондерс открыл дверцу и сунул внутрь руку. С жутким дребезжанием выехали носилки. Сондерс откинул грязную белую простыню.

Сэм уставился на покойника. Когда-то этот человек ходил, разговаривал, дышал, возможно, любил, а в итоге оказался в этом городе. Убитый.

«Кто ты такой?» — подумал Сэм.

Словно глядя на себя со стороны, он потянулся, повернул запястье, и ещё раз осмотрел потускневшие цифры.

— Инспектор? — обратился к нему Сондерс. — Вы тут?

— Тут, ага, — отозвался Сэм. Он отпустил запястье и вытер ладонь о пальто. Простыня вновь накрыла тело, носилки заехали в холодильник, и дверь закрылась.

— И что теперь? — поинтересовался Сондерс.

— ФБР и гестапо забрали моё дело. Этот Джон Доу принадлежит им. Вопрос в том, что вы будете делать с телом?

— Закопаем на кладбище для бродяг, что же ещё? Но, если надо, могу недолго подержать его здесь. Если хотите.

Сэм вспомнил один случай несколько лет назад, связанный с Хью Джонсоном, его покойным предшественником. Хью как-то проставлялся в одном местном кабаке, и заявил, что самой важной частью работы является закрытие дела. И всё. Закрой дело и двигайся дальше. Закрытые дела означали отсутствие взысканий, отсутствие давления со стороны полицейской комиссии, и положительный годовой отчёт, дабы остаться на этой работе на следующий год.

«Просто закрывайте дела, пацаны, — сказал тогда Хью. — Закрывайте и идите дальше».

— Было бы здорово, док, — сказал Сэм. — Потому что я хочу поработать над этим делом. Оно моё. И без разницы, что говорит босс. Или ФБР вместе с гестапо.

Сондерс почесал горло, где со времён Великой войны алел шрам от осколка.

— Ваш босс? ФБР? Немцы?

— Ага.

— Идут они все на хуй, — бросил окружной судмедэксперт.

— Крайне непатриотичное заявление, док.

— Рад, что удалось вас удивить. Иногда остаётся только это, подчас, единственное развлечение… это, да утекающие силы.

— Вы к чему клоните? — спросил Сэм.

Сондерс поднял руку.

— Хватит. Оставьте меня наедине с покойниками. Господи, хоть им хватает учтивости мне не мешать.

Выйдя из госпиталя, Сэм уже знал, куда пойдёт дальше. Он быстро прошёл восемь кварталов, размышляя и планируя. Железнодорожный вокзал Портсмута располагался на Дир-стрит, практически в пределах видимости от места преступления. Это было старинное двухэтажное здание из кирпича с высокой остроконечной крышей, которое выглядело так, словно архитектор, что его спроектировал, был смущён тем фактом, что не родился во времена строительства европейских соборов. Последний раз Сэм был здесь в качестве мальчика на побегушках, когда доставлял Липпмана в руки министерства внутренних дел.

Сэм прошёл через небольшие скопления людей, покупавших билеты в Бостон или Портленд, либо ожидавших прибытия поездов. Он вошёл в стеклянную дверь с надписью «Управляющий» и уселся в кресло напротив Пэта Лоуэнгарда. Пэт был крупным мужчиной с зализанными на затылок волосами, и выглядел так, словно не смог бы встать без кресла прилипшего к заднице. На нём был коричневый костюм с синим галстуком, и выглядел этот человек так, будто появление Сэма удивило его. Стол его был практически пуст, а стены кабинета увешаны расписаниями поездов севера Новой Англии.

— Я могу ещё чем-то помочь, Сэм?

— Да, можешь, — сказал тот. — Мне нужна дополнительная информация насчёт того поезда в пять сорок пять из Бостона в Портленд.

— Какая именно информация?

— Скажем так… На вокзале работает человек, который мог находиться на том поезде?

Лоуэнгард почесал массивный подбородок.

— Хм, даже не знаю…

Сэм ждал, однако Лоуэнгард продолжал молчать.

— Ну, и?

— А?

— Ну, так, выясни, — не без резкости в голосе произнёс Сэм. — Мне нужно знать, был ли кто-нибудь на том поезде. Чем скорее, тем лучше, Пэт.

Его лицо залилось краской. Он снял трубку, поговорил с секретарём, затем сделал ещё один звонок. Сэм терпеливо ждал. Снаружи раздалось резкое шипение и грохот парового двигателя.

Лоуэнгард положил трубку.

— Повезло тебе. На том поезде был кочегар по фамилии Хьюз. Сейчас он на сортировочной. Я сказал его боссу послать его ко мне. Нормально?

— Замечательно.

Сэм ждал с блокнотом наизготовку. Лоуэнгард сказал:

— Я слыхал, пару дней назад на нашей железной дороге нашли труп. Надеюсь, ты не думаешь, что это мы его сбили, Сэм. Даже при том, что экспресс идёт через город довольно быстро, наши машинисты подобное заметили бы.

Сэм ничего не сказал. Лоуэнгард облизнул губы, как будто страдал от сухости во рту.

В дверь постучали.

— Войдите! — отозвался Лоуэнгард и вошёл мужчина примерно того же возраста, что и Сэм, в грязном комбинезоне и джинсовой кепке. Кожа его тоже была грязной, особенно крупные руки, и, войдя, он снял головной убор. На лбу у него была заметна яркая полоса чистой кожи, отчего создавалось впечатление, что голову ему покрасили белой краской.

Лоуэнгард обратился к Сэму.

— Это Питер Хьюз. Питер, это Сэм Миллер. Он — инспектор департамента полиции Портсмута. У него к тебе есть несколько вопросов.

Хьюз моргнул и взглянул на Сэма.

— У меня… У меня какие-то проблемы? Сэр?

— Нет, совсем нет, — ответил Сэм. — Я провожу расследование и у меня есть вопросы насчёт портлендского экспресса.

Хьюз мял кепку грязными руками.

— Расследование, сэр?

— Полицейское расследование, — сказал Сэм, раскрывая блокнот. — Два дня назад вы были на экспрессе, следующем из Бостона в Портленд?

— Угу.

— Когда проезд проходил через город, он кого-нибудь сбил?

— Нет, сэр. Вовсе нет.

— Вы уверены?

— Конечно, уверен. Когда мы шли через Портсмут, блин, даже если мы кого и сбили, то ничего серьёзного с ним не случилось бы.

Сэм опустил перьевую ручку.

— Простите, повторите, пожалуйста.

Хьюз взглянул на Лоуэнгарда в поисках поддержки, но лицо того было бледным, и поддержки у Лоуэнгарда Хьюз не нашёл.

— Ну, мы почти ползли через город.

— Да? С какой скоростью шёл поезд?

— Да хрен бы его знал. Три, может, четыре мили в час. Очень медленная скорость.

— Что это, блин, значит, три-четыре мили в час? — переспросил Лоуэнгард. — Вы должны были идти гораздо быстрее. Какие-то проблемы с двигателем?

— Не, двигатель в порядке, мистер Лоуэнгард. Просто, ну, на путях стояла машина. На Маркет-стрит. Самая дурная вещь, какую только можно увидеть. Машина просто стоит себе на железной дороге. Жёлтый «Рэмблер». Стэн Томпкинс, это старший машинист, изо всех сил дал по тормозам, мы замедлились, а машина съехала с путей и направилась в центр. Эта хрень специально нас замедлила, это уж точно. Нам пришлось выжать из двигателя всё, что можно, чтобы добраться в Портленд вовремя.

Сэм взглянул на Лоуэнгарда.

— И ты об этом не знал?

— Да, не знал, — возмущённо ответил тот.

— Правда? Управляющий портсмутским вокзалом и поезд, вынужденный резко затормозить из-за случайной машины на путях, и ты впервые об этом слышишь?

— Если бы поезд сбил машину, знал бы, — ответил Лоуэнгард. — Но поезд, который затормозил из-за машины? Господи, Сэм, да поезда каждый день из-за чего-нибудь притормаживают. Дети на путях играют. Грузовик застрял. Я не могу быть в курсе обо всех поездах, что проходят мимо. Об этом случае я слышу впервые. Клянусь Богом.

Сэм знал, о чём думали эти двое. В нынешние времена компании крайне нетерпимо относились к тем, кто привлекал внимание правоохранительных органов. Если с тобой возникли проблемы, любые проблемы, ты вылетаешь. Немало одарённых людей оказались в очереди за пособием, умоляя дать им работу.

— Благодарю за информацию, мистер Хьюз. Можете идти.

Едва рабочий оказался за дверью, Сэм произнёс:

— Пэт…

— Да? — Лицо управляющего вокзалом по-прежнему было бледным.

— Мне нужен список пассажиров этого экспресса.

— Это будет непросто. — Лоуэнгард нахмурился. — Бюрократия. С тех пор, как пару лет назад вступил в силу новый закон о внутренних перевозках, ты не поверишь, сколько бумаги…

— Как долго?

Пэт пожал плечами.

— Много бумаг. Неделя, может, пара.

— Ладно. Пара, так пара.

Управляющий облегчённо улыбнулся.

— Благодарю за понимание.

— Должно быть, это ты меня не понял. Когда я сказал «пара», я имел в виду пару дней.

— Дней? Два дня? Это невозможно!

— Ну, значит, придётся постараться. Иначе в будущем вокруг вокзала появится куча парковочных мест. Усёк?

— Ага, усёк, — сказал Лоуэнгард и Сэм заметил, что лоб у него блестел от пота.

Зазвонил телефон и Лоуэнгард схватил трубку, не дожидаясь второго звонка. Выслушав, он произнёс короткое «ага» и повесил трубку на рычаг.

— Подходит поезд вне расписания, нужно разбираться. Ты не поверишь, сколько дерьма приходится тут разгребать, Сэм. Не поверишь… А потом приходишь и добавляешь свою кучу.

— Я расследую убийство, Пэт, — сказал Сэм.

Лоуэнгард снова снял трубку телефона.

— А я пытаюсь управлять вокзалом и не подставить свою жопу под поезд. Грейс? Неси сюда почту, живо.

Снаружи Сэм заметил у противоположного конца вокзала несколько машин, которые заблокировали проход. От автомобилей в направлении железной дороги бежали люди. Некоторые закричали, вскинув руки, когда перед ними резко тормозили другие машины, пыхтя паром из-под радиаторных решёток.

Сэм подошёл к забору, ограждавшему железнодорожные пути. У сетчатого забора столпились мужчины и женщины, некоторые даже с детьми, тянули руки в сторону депо, стоявшего там локомотива с восемью прицепленными товарными вагонами и…

Сэм заметил около поезда нацгвардейцев с винтовками с примкнутыми штыками. Неудивительно, что Лоуэнгард так расстроился. Лагерный поезд, остановился заправиться углём или водой, прежде чем отправиться на запад, туда, где держали коммунистов, лидеров трудовых коллективов, забастовщиков, всех врагов, как внешних так и, в особенности, внутренних. По шее Сэма пробежал холодок. Люди в поезде… они направлялись в трудовой лагерь за тот выбор, что они сделали, за людей, с которыми они были связаны, за организации, что они поддерживали.

Выбор. Холод усиливался. А какой выбор, в данный момент, делал он сам?

— Сол Ротштейн!

— Хью! Хью Толанд!

— Сью! Сью Годин! Ты там?

К Сэму обратилась какая-то крупногабаритная женщина с синим шарфом, обмотанным вокруг головы. В её глазах стояли слёзы.

— Сэр? Вы нам не поможете? Не поможете? — Она указала на поезд. — Поезд… Он два дня как выехал из Бруклина. Мы шли за ним так быстро, как могли, нам не говорят, куда он идёт. Мы просто ходим передать еду и воду. И всё.

На потрескавшейся мостовой валялись пакеты из коричневой бумаги. В вагонах имелись зарешёченные окна, из которых тянулись руки. Сэм оглядел забор, заметил ворота. По ту сторону стоял железнодорожный следователь ««Б-И-М»», одетый в коричневый костюм с бейджиком, прикрепленным к нагрудному карману.

— Эй, — обратился к нему Сэм. — Может, откроешь ворота, чтобы люди передали еду?

Следователь дёрнул зубочисткой во рту.

— Эй. Может, свалишь на хер отсюда?

Сэм достал значок и приложил его к забору.

— Моя фамилия Миллер. Я — инспектор департамента полиции Портсмута. А тебя как звать?

— Коллинз, — неохотно ответил тот.

— Слушай, Коллинз, пусти людей. И я тебе так скажу: до конца месяца можешь парковаться, где захочешь и превышать скорость, где захочешь, и ни один коп тебя не тронет. Как тебе такое?

— Босс меня вздрючит, — сказал Коллинз.

— С Лоуэнгардом я разберусь. Ну, давай, пусти людей, пусть передадут еду, а ты взамен станешь хорошим парнем.

Коллинз снова пошевелил зубочисткой.

— А тебе-то какое до этого дело?

— Допустим, я тоже иногда хочу побыть хорошим парнем.

Коллинз поморщился, выплюнул зубочистку, однако отступил назад. Толпа молча наблюдала, как он отпирает ворота. Он резко произнёс:

— Так, народ, проходим, оставляем вещи и уходим. Начнёте бузить, тут же окажетесь в вагоне вместе с этими козлами, а к ночи уже будете в трудовом лагере!

Сэм ощутил, как толпа потекла мимо него, словно водный поток, обтекающий камень, кто-то коснулся его руки — женщина с шарфом — она прошептала что-то на иностранном языке, на идише, наверное, затем сказала:

— Благослови вас Бог.

Она влилась в людской поток, направлявшийся к поезду прямо по железной дороге. За несколько мгновений пакеты с едой, банки с «Колой» и «Пепси» исчезли за зарешеченными окнами, из которых, жадно цепляясь за жизнь, тянулись руки.

Сэм пошёл прочь. Может, Уолтер и прав. Один человек может что-то исправить. Но надолго ли?

Он остановился и обернулся на поезд, снова вспоминая тот состав, что однажды проехал мимо, а потом являлся к нему во снах. Тот поезд был похож на этот, но имелись и различия — в том не было окон, через которые проникал воздух и солнечный свет. Те вагоны были наглухо закрыты, словно кто-то не желал, чтобы люди видели, что в них везли.

Однако они не могли скрыть голоса, не могли скрыть крики.

И ещё одно. Тот поезд проехал под уличным фонарём, который осветил потрёпанные вагоны и…

Окраска. Вагоны, что стояли впереди были окрашены в тёмно-красный цвет. Особый вагон той ночью тоже был окрашен в тёмный цвет, но другой.

По бокам особых вагонов были нарисованы жёлтые полосы.

Что, блин, это означало?

Ничего, что помогло бы ему раскрыть убийство.

Сэм вернулся за рабочий стол, игнорируя миссис Уолтон, а когда та ушла припудрить носик, снял трубку, вызвал телефониста и ещё раз позвонил в Конкорд, но на этот раз в отдел автотранспорта Департамента Безопасности. Он быстро выяснил, что на то, чтобы проверить все жёлтые «Рэмблеры», зарегистрированные в штате у него уйдёт неделя. Неделя… да и хрен с ним. Пусть будет. Может, случайно, может, нарочно, но замедление поезда в Портсмуте вызывало вопросы, и Сэму хотелось найти на эти вопросы ответы. Поезд замедлили для того, чтобы сбросить тело?

После телефонного разговора, он занялся старыми делами, пока его не отвлёк знакомый голос.

— Инспектор, — произнёс мужчина. — Вы выглядите так, словно вам хочется выпить. А поскольку в нашем департаменте официально действует сухой закон, как насчёт чашечки кофе?

Сэм повернулся в кресле и увидел перед собой улыбающегося Шона Донована с двумя чашками кофе в руках. Шон подался вперёд и придвинул кресло поближе к столу Сэма.

— Как я понимаю, у вас сегодня загруженный день.

— Так и есть, — сказал Сэм, глотнув кофе. Шон приготовил напиток так, как ему нравилось — чёрный с двумя кусками сахара.

Шон кивнул.

— Несомненно, боретесь с силами тьмы. Удивлён, что после встречи с теми двумя федералами, вы не отправились домой принять ванну.

— Федерал там был только один, — сказал Сэм. — Второй из… А, погодите. Я понял. Это шутка. Фбровец и гестаповец — оба федералы.

Шон поднёс чашку ко рту.

— Теперь у нас с вами есть кое-что общее. Мы оба проводим время с федералами.

Сэм повернулся в кресле, к счастью, миссис Уолтон ещё не вернулась.

— Они и с тобой говорили?

— Не уверен, что здесь уместно слово «говорили», — ответил Шон. — Они сделали запрос, и этот запрос был выполнен. Фбровцу были нужны кое-какие дела, и я с радостью ему их передал. И он, кажется, с радостью, поделился ими со своим косолапым приятелем.

— Какие именно дела? — поинтересовался Сэм.

— Хммм, — произнёс Шон, отпивая кофе. — Любому другому в этом здании я бы сказал, что это не его дело. Но, поскольку вы более, чем обычный коп, вам я скажу. Личные дела.

— Я думал, ФБР интересуют те дела, что в работе, а не личные.

Шон рассмеялся.

— Хорошо сказано. Сэм, как считаете, за каким хером ФБР будет интересоваться уголовными делами полицейского департамента Портсмута? Пьяное вождение? Шлюхи? Взломы? О, я в курсе, что они забрали у вас дело об убийстве, но на самом деле, ФБР и их немецких друзей интересуют дела нового типа: нелояльность, отсутствие энтузиазма в отношении нового порядка, мыслепреступления такого порядка.

Сэм услышал шаги, увидел возвращавшуюся миссис Уолтон и склонился к Шону.

— Итак. Чьё личное дело они запрашивали?

— Вы, правда, хотите знать?

— Разумеется.

Шон улыбнулся.

— Ваше.

Глава восемнадцатая

Тем же вечером Сэм и Сара отправились в кино. Он жаждал ненадолго окунуться в вымышленный мир, в котором не было ФБР, гестапо, «подземки», стукачей и Партии. Сара поцыкала на порезанный укав пальто и пообещала попозже его зашить. И всё же, ну и денёк, Господи.

Даже такой небольшой город, как Портсмут мог похвастаться тремя кинотеатрами, и этим вечером они отправились в «Колониал», что на Конгресс-стрит. На ужин, который предварял просмотр — была тушёная рыба — Сэм поддерживал позитивный настрой беседы, изображал прилежного супруга, прилежного отца (изо всех сил стараясь не изображать стукача!), хотя аппетита у него почти не было. От встречи с ФБР у него осталось леденящее душу ощущение, вызванное мыслью о том, насколько же близок он был потерять всё из-за Тони. Мало того, этим вечером к ним на ночёвку в подвал должен прибыть очередной пассажир «подземки». К разговору об опасной жизни.

А ещё был тот поезд, что отправлялся из Портсмута, чтобы выгрузить очередную порцию заключённых, а в других поездах всегда найдётся место для ещё одного диссидента, ещё одной семьи.

Во время ужина Сара вела себя более благодушно, словно пыталась развеять то, что случилось дома прошлой ночью. А когда Сэм упомянул о визите ФБР и гестапо, Сара замолчала, держа половник в воздухе.

— Гестапо? Здесь?

— Именно, — ответил Сэм, намазывая масло на хлеб. — Приписан к бостонскому консульству. Похоже, мой покойник прибыл сюда из Германии, причём нелегально. Так что, это больше не моё дело. Федералы забрали его.

Сара бросила взгляд на Тоби и опустила черпак в кастрюлю с рыбой.

— С трудом могу поверить, что здесь в Портсмуте гестапо. Мало нам тут легионеров Лонга, ещё и гестапо…

— Прямо как в газетах и кинохронике. Однако этот немец на меня вроде не злился. Он больше похож на бумагомараку, на копа, вроде меня.

Сара покачала головой.

— Нет. Ты ошибаешься, Сэм. Плевать мне, как он выглядит. Все они — нацисты, гестапо, СС — чистое зло. Миссис Браунштейн из школы рассказывала мне, что они вытворяли с её родственниками в Голландии…

Сэм приподнял брови, поглядел на Тоби, и Сара была вынуждена сменить тему. Потом они ушли, оставив Уолтера за сиделку. В глазах у Тоби плясали черти. Сэм надеялся, что Уолтер справится с испытанием восьмилеткой.

И вот они сидели в затемнённом кинотеатре, почти все вокруг них курили, рядом стоял пакет с жирным попкорном, а Сара прижалась к плечу Сэма. Сегодня показывали мюзикл с Джуди Гарланд, и хоть Сэм и наслаждался свободным вечером, приходилось оставаться начеку. ФБР — и гестапо! — просматривало его личное дело. Зачем? Ничего особенного там не было, по крайней мере того, что в ФБР уже не знали, однако, возможно, «колбасник» хотел побольше узнать о Сэме и…

Внезапно его ткнули в рёбра.

— Что? — прошептал он Саре. — Что случилось?

— Я кое-что сказала, а ты не услышал, — прошептала та в ответ.

— О, прости. Задумался. Что ты сказала?

— Я сказала, что надеюсь, Уолтер справится с работой няньки. В прошлый раз он уснул на диване, а Тоби связал его ботинки.

— По крайней мере, ему не надо платить, — сказал Сэм. — Помнишь, что случилось с той девчонкой, Клэр? Она вытрясла из нас два доллара, привела своего дружка, и Тоби выучил новый урок на пять лет раньше положенного срока.

— Шшшш, — прошипел кто-то в зале и началось кино.

Прошла парочка анонсов грядущих показов, а также короткометражка про Багса Банни, и Сэм немного расслабился, посмеявшись вместе с Сарой над выходками «под'ого к'олика». Затем раздались знакомые фанфары системы «Мувитон», демонстрируя этот чёртов мир во всей его чёрно-белой красе.

На экране появился густой столб дыма над деревней и ехавшие по полю танки. Диктор произнёс:

— С окончанием весны и наступлением лета на территории России, начались новые бои между немецкими и русскими танками. Идёт третий год сражений в Восточной Европе, и все эксперты предсказывают возобновление яростных сражений. До тех пор, пока либо нацистская Германия, либо коммунистическая Россия не получат решительного преимущества, специалисты обещают ещё один год боёв до наступления зимы.

Пока диктор рассказывал, на экране появлялись знакомые уже кадры танков на марше, пикирующих бомбардировщиков «Штука» и шагающих германских солдат, однако в этот раз Сэм отметил, что в отличие от молниеносных побед 40-го и 41-го годов, «колбасники» выглядели измотанными, их лица были грязными и мрачными.

Снова фанфары, смена кадра, ещё больше военных, на этот раз японских, шагающих через рисовые поля.

— Империя восходящего солнца, — продолжал диктор, — не прекращает экспансию на запад, и ведёт бои за установление спокойствия в Манчжурии и Китае. Войска, верные генералиссимусу Чан Кайши и лидеру коммунистов Мао Цзэдуну продолжают партизанскую борьбу, вынуждая солдат японского императора сражаться за каждый дюйм китайской земли.

— Достали уже эти международные новости, — прошептала Сара. — Давайте уже кино.

Сэм сжал её ногу, когда на экране, под аккомпанемент рассеянных недовольных выкриков вперемежку с радостными воплями, появился знакомый лик херувима. Под вспышки камер и вопросы журналистов через фойе отеля проходил пухлый мужчина с сигарой. Он поднял вверх два пальца в форме буквы «V».

— Бывший премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль на этой неделе прибыл в Нью-Йорк, для встречи со сторонниками так называемого «британского правительства в изгнании».

Черчилль остановился перед микрофонами радиостанций и заговорил усталым шепелявым голосом:

— Мы сражаемся за освобождения мира от эпидемии нацистской тирании и за сохранение всего того, что ценно человечеству. Это война не за доминирование, не за имперские амбиции и не ради материальной выгоды; это не война ради погружения отдельных стран во тьму и не ради ограждения их от прогресса. Это война ведётся исключительно во имя незыблемых прав личности, во имя утверждения и возрождения человечества.

Снова фанфары, смена кадра, снова крики поддержки и редкие недовольные выкрики, едва на экране появился президент, пожимающий руку суровому мужчине в строгом костюме.

— На этой неделе в столице нашей Родины, президент Хьюи Лонг завершил переговоры с послом Германии о дальнейших отношениях между Американской республикой и Третьим Рейхом.

Очередное быстрое переключение кадра, появился лысый мужчина, спешащий мимо репортёров по отполированному коридору.

— Также в Вашингтоне, генеральный казначей Генри Моргентау не сумел провести через Конгресс расширение лимита еврейских беженцев.

Из зала раздался выкрик:

— Пускай жиды у себя сидят!

Пара человек рассмеялась. Сэм сидел смирно, смущённый этим выкриком.

Снова сменился кадр, демонстрируя группу мужчин в серых костюмах и с одинаковыми серыми лицами, стоящих перед каким-то правительственным зданием.

— В Монреаль с неожиданным визитом явилась торговая делегация из сражающегося Советского Союза, которая отказалась приезжать в столицу страны, Оттаву. Какие именно темы обсуждались с канадским правительством, остаётся тайной, однако некоторые обозреватели предполагают, что «красные» ищут поддержку от своих соседей по Северному полюсу.

Очередной грохот фанфар, и под крики и свист на экране появился знак Голливуда, а затем бассейн и некое подобие шоу талантов со стоящими под пальмами красотками в купальниках. Из-за громкого и продолжительного похотливого свиста невозможно было расслышать диктора. Сара склонилась к уху Сэма:

— Нравится картинка?

— Мне нравится та, что рядом со мной, — ответил Сэм. — Как тебе такое?

— Рада слышать. А вот тебе вид той, что рядом.

Сэм опустил взгляд, ощутил в основании шеи лёгкую дрожь. Сара медленно приподняла подол юбки выше бёдер, демонстрируя кружева чулок. Она тихо хихикнула и одёрнула юбку.

— Мне этот вид никогда не надоест, милая, — прошептал Сэм.

Этими словами он заслужил ещё один поцелуй. Он укусил её за ухо и Сара охнула.

— Помнишь тот раз на балконе, когда мы вместе учили французский? — прошептал Сэм.

Ещё один поцелуй и она предупредила его:

— Продолжите в том же духе, инспектор, и я утащу вас туда.

Он сжал её ногу.

— Мест нет. Я проверил. Оставим это дело на потом.

— Договорились, — прошептала она, теребя пальцами его брюки.

Начался обещанный фильм, ковбойский мюзикл под названием «Сумасшедшая девчонка» с Джуди Гарланд и Микки Руни. Пока шли титры, Сэма не покидала мысль о том, что, в то время как весь мир погрузился в хаос войны, в то время как империи до крови рубятся за выживание, в Штатах всех интересуют лишь голливудские старлетки.

Всё это похоже на жизнь в общежитии. Пока вокруг кричат соседи, пока звенят и бьются бутылки, ты слушаешь радио и притворяешься, будто всё хорошо.

Когда фильм закончился, они вместе со всеми вышли на улицу. У входа им помахала Донна Фитцджеральд. Сэм улыбнулся ей, заметив рядом тощего мужчину, который держал Донну за руку. «С возвращением домой, Ларри. С возвращением из трудового лагеря», — подумал Сэм.

Кто-то позвал его:

— Сэм! Эй, Сэм!

У входа в кинотеатр стоял Гарольд Хэнсон в компании своей жены. Хэнсон помахал Сэму и Сара крепче сжала его ладонь.

— Боже, он с женой… забыла, как её звать?

— Дорис, — пробормотал Сэм. — Давай, закончим по-быстрому.

Супруга маршала — крошечная женщина с седыми волосами, стянутыми на затылке в пучок и острыми чертами лица — что-то прошептала мужу, вытянувшись на цыпочках, затем скрылась в здании кинотеатра. Когда они подошли, Хэнсон протянул руку Саре и произнёс:

— Милая моя, рад видеть тебя этим вечером.

Сара уверенно ответила:

— А уж как я рада, что сумела вытащить его этим вечером. Чтобы его не выдернули по какому-нибудь делу. Или на партийное собрание. Или ещё куда.

Хэнсон, казалось, опешил. Затем он кивнул.

— Конечно, у нас у всех есть долг и обязательства, которые нужно соблюдать, включая партийные. Сэм, хочу поблагодарить тебя за сотрудничество с ФБР и их немецким приятелем. Они сказали, что получили всё, что хотели.

— Они не сказали, кем был тот покойник? — спросил Сэм.

— Нет, не сказали. И, поскольку, это дело больше не твоё, так тому и быть. Они сказали, что дадут нам знать, если появится что-то такое, что нам будет нужно знать.

— Без сомнений, — сказал Сэм, и Сара вновь пожала ему руку.

Она буквально чувствовала сарказм в его голосе, но Хэнсон, кажется, ничего не заметил, поскольку выражение его лица просветлело.

— Прошу прощения, Дорис сказала, ей нужно припудрить носик, а вы сами знаете, сколько это тянется.

— Доброй ночи, — сказал Сэм, Хэнсон улыбнулся Саре и зашёл в кинотеатр.

— К чему всё это было, Сэм? — спросила у него Сара.

— Меня предупредили.

— О чём предупредили?

— О том покойнике на железной дороге. Считается, что это дело больше не моё. А маршал заметил меня и решил напомнить.

Она остановилась сама, остановила Сэма напротив аптеки «Рексалл» и спросила:

— Что значит «считается»? Тебя отстранили от дела или нет?

— Официально, да. Неофициально же, это моё первое дело об убийстве, Сара. И я не собираюсь просто так его сдавать.

Она взглянула на Сэма, в её глазах что-то появилось. Сэм не сумел понять выражения её лица. Затем она, кажется, приняла какое-то решение.

— Ладно, Сэм. Делай, что должен. Ты всё ещё на испытательном сроке… И я не думаю, что мы переживём, если тебя снова понизят в сержанты. Просто, будь осторожен.

— Буду.

Она удивила его, поцеловав прямо в губы.

— Этот Гарольд Хэнсон… знал бы он и ему подобные, как им повезло с тобой, Сэм Миллер.

Сэм крепко обнял её и поцеловал.

— Почти так же повезло, как мне с тобой.

После этого её настроение переменилось, словно она переодела платье, и она принялась болтать о мюзикле, что они только что посмотрели, но всю дорогу до «Паккарда» Сэм не мог сосредоточиться. Он всегда гордился своей способностью понимать настроение Сары. Но, когда она спрашивала его о деле, складывалось впечатление, будто он смотрит на голую стену.

Что такое с Сарой? Это всегда было частью её очарования, когда она в один момент предлагала отправиться на балкон пошалить, а, когда речь заходила о «подземке», становилась твёрдой, как камень. Любовница и боец, всё в одной прелестной, и вместе с тем раздражающей упаковке.

Сэм понимал, что ему следовало бы расспросить её, но настроение у Сары было спокойным, умиротворённым и ему хотелось, чтобы так и продолжалось. А ещё ему хотелось прекратить думать о Донне и её милой непосредственной улыбке.

Глава девятнадцатая

Когда они вернулись домой, Уолтер отправился к себе наверх, сказав, что Тоби просто персик, а не мальчик. Сара пошла проверить сына, а Сэм принялся развешивать пальто. Когда Сара вернулась, он подошёл к двери в подвал.

— Спущусь на минутку.

— Хорошо. Это последний раз. Обещаю. И будь добр с ним, кем бы он ни был.

— Буду, — ответил Сэм, стараясь говорить спокойно. — И ещё ты сказала мне быть осторожнее, моя маленькая революционерка.

Наградой ему была улыбка.

— Когда ты вернёшься, милый, я покажу тебе, насколько опасной я могу быть.

Едва он повернул дверную ручку, как прозвенел звонок. Сара замерла, шокированная.

— Он не мог облажаться? — чуть более резко, чем планировал, произнёс Сэм. — Твой пассажир не мог решить, что входить нужно через парадную дверь?

Сара побледнела.

— Нет, это невозможно. Они все знают процедуру.

Снова прозвенел звонок, за ним раздался стук в дверь и послышались приглушённые голоса. Сэм уверенным тоном обратился к жене:

— Никаких споров, Сара. Никаких обсуждений. Живо иди в комнату Тоби. Услышишь мой крик, хватай его. Вылезай через окно. Иди к соседям и звони отцу. Ты меня поняла?

Поджав губы, она вышла из комнаты. Сэм прошёл в прихожую, взглянул на антресоль, где лежал служебный револьвер.

— Секундочку, — крикнул Сэм. Он включил свет на крыльце и открыл дверь.

Перед ним стояли двое легионеров Лонга.

Сэм глубоко вдохнул.

— Чем могу помочь?

Этих двоих он прежде не видел. Выглядели они настолько одинаково, что казались братьями. Однако один был повыше и держал в руках планшет, а второй пониже, более кряжистый, скрестил руки на груди, словно нетерпеливо ожидал чего-то.

— Вечер добрый, сэр, — заговорил тот, что с планшеткой. — Моя фамилия Кэрратерс. Это — Леклерк. Мы проводим опрос среди местных членов Партии, ищем кое-какую информацию.

Сэм крепче сжал дверную ручку.

— Какую именно информацию?

Леклерк дерзко дёрнул плечами.

— Да, всякое. Знаете же, как оно бывает.

— Нет. Я не знаю, как оно бывает.

— Нормально, если мы войдем? — спросил Кэрратерс.

— Нет, не нормально. Уже поздно. Мой сын уже спит, а жена готовится ко сну.

Леклерк чуть подвинулся, заглядывая Сэму за плечо.

— Ваша жена готовится спуститься в подвал? Дверь открыта.

Сэм не пошевелился.

— Спуститься собирался я, проверить топку.

— С выключенным светом? — спросил Леклерк.

— Свет я погасил, когда поднялся, и когда услышал, что вы двое ломитесь в мою дверь. А теперь, если вы не…

Кэрратерс улыбнулся.

— Ну, мы против, сэр, и если вы не против, мы бы хотели задать вам несколько вопросов…

Леклерк шагнул вперёд, но Сэм остался на месте, загородив проход.

— Уже поздно, — сказал он. — Вы знаете, кто я и где работаю. Коли это настолько важно, можете поговорить со мной там. В противном случае, пошли на хер с моего крыльца.

Кэрратерс бросил взгляд на напарника, затем посмотрел на Сэма. Тот напрягся, гадая, подготовилась ли Сара. Если эти клоуны сделают ещё шаг в его сторону, он начнёт махать кулаками, и…

Тот легионер, что слева — Кэрратерс — улыбнулся.

— Как скажете, сэр. Поговорим с вами завтра, в участке. Передайте жене и сынишке от меня доброй ночи, хорошо?

Тяжёлые ботинки застучали по деревянному настилу, когда они спускались с крыльца. Сэм закрыл и запер дверь, затем погасил свет. Он заметил, что руки у него дрожали.

Дверь в комнату Тоби была открыта, ночник включён. Сара сидела на краю кровати, где спал мальчик.

— Они ушли, — тихо произнёс Сэм.

— Кто это был? — так же шёпотом спросила Сара.

— Легионеры Лонга. Двое.

— О, Сэм…

— Сказали, проводят какой-то опрос. Я сказал им прийти завтра ко мне на работу.

— Сэм…

— Я в подвал, — коротко произнёс он. — Какое-то время побуду там. И, Сара… мы были чертовски близко. Надеюсь, ты понимаешь, насколько близко мы оказались.

Его напуганная жена лишь кивнула, не сказав ни слова.

Сэм дошёл до двери в подвал, спустился вниз и лишь затем включил свет. Появилось внутреннее убранство подвала, а за подвешенной простынёй проступала человеческая фигура.

— Эй, — позвал Сэм, спустившись по лестнице до конца. — Вы там?

Высунулась рука, которая сдвинула занавеску и Сэм замер. Человек оказался негром, крупным с пронзительным взглядом и… трудно сказать конкретно, но каким-то представительным.

— Здравствуйте, и благодарю за помощь, — сказал мужчина.

Голос у него оказался низким, а речь, на удивление, культурной. Сэм подошёл ближе, стараясь не глазеть. В этой части мира, негры встречались не так, чтобы часто.

— Пожалуйста, — ответил он. — Вам что-нибудь нужно?

— Нет. Мне сообщили, что через несколько часов моё путешествие продолжится, а уже завтра вечером я буду в Монреале.

Всего несколько секунд назад Сэм был готов возненавидеть человека, который подверг его семью подобной лотерее, но сейчас это чувство необъяснимым образом исчезло.

— Надеюсь, всё пройдёт, как надо, — сказал он.

Посетитель рассмеялся, его смех отозвался эхом в старом гнилом подвале.

— В том, что я оказался здесь, есть некая ирония. Мой собственный отец был рабом на плантации в Северной Каролине. У него на меня были большие надежды, и вот я где — беглец, идущий по «подземке». Какое-то время я жил в Британии, работал там до прихода нацистов, потом вернулся сюда, в надежде продолжить сражаться. И вот я где. Одинокий, преследуемый, как мой папаня, словно беглый раб из прошлого века, сбежавший с Юга. И всё из-за человека, что сидит в Белом доме.

Сэм более пристально взглянул на этого человека. Блин, он выглядел знакомо. Мог ли он видеть его в кинохронике или в газетах? Он хотел спросить, но не желал навязываться.

— Берегите себя. Мне нужно вернуться наверх к жене и сыну. — Он протянул негру руку. — Сэм. Сэм Миллер.

Мужчина тепло пожал ему руку.

— Рад знакомству, Сэм. Я Поль. Поль Робсон[19].

Имя его тоже показалось знакомым, но каким-то давнишним.

— Удачи вам, Поль.

— Благодарю, Сэм. Ценю.

Сэм оставил мужчину наедине и поднялся по лестнице.

Сара лежала в кровати, радио выключено, Сэм переоделся в пижаму и залез под одеяло. Сара нежно коснулась его груди и он повернулся к ней.

— Близко. Сегодня бы ближе всего оказались к аресту. Ты это понимаешь, Сара?

— Да, — пробормотала та. — Обещаю, Сэм. Это был самый последний.

— Уже поздно. Кто-то уже знает, что здесь работает «подземка». И я не про маршала. Он просто намекал мне. А это уже серьёзнее.

— Откуда тебе знать? — тихо спросила она.

— Оттуда, что эти легионеры Лонга заметили дверь, и они знали, что это дверь в подвал. Они знают, Сара, они уже знают. В каком-то смысле, молот вот-вот готов опуститься со всей силой.

Какое-то время он молчал, а она крепче прижалась к нему, вероятно, напуганная, не столько двумя мужчинами в форме у её порога, сколько его молчанием. Сэм поцеловал её в щёку и она сказала:

— Сэм… спасибо, что прогнал их, что защищаешь нас.

— Моя жена… моя революционерка… мы же вместе, да? Неважно, ради чего. Ты, я и Тоби. Втроём. Всегда.

— Да, Сэм. Спасибо. Втроём. Всегда.

Он уснул, окружённый запахом её тела.