Американский орёл

Глава двадцатая

Сэм проснулся рано, сон его был беспокойным и наполнен дурными видениями, которых он не смог вспомнить. Он оделся, стараясь не будить Сару, и спустился вниз. Подвал был пуст. Сэм вздохнул, сорвал простыню и свернул койку, бросив одеяло на пол. С койкой и простынёй в руках он прошёл дальше по подвалу, и толкнул плечом дверь на улицу. Снаружи было холодно и сыро, небольшая лужайка была покрыта инеем. Стоял высокий прилив. Сэм подошёл к изгороди, отделявшей его двор от реки Пискатаква, и одним движением швырнул койку с простынёй в реку.

Какое-то время он постоял, глубоко дыша, затем направился обратно.

Возможно, виной тому было возбуждение, охватившее их из-за того, что прошлой ночью «Чёрная Мария» прошла мимо их дома, но за завтраком царили смех и веселье. Даже Тоби вовлёкся, он нашёл соломинку и пускал пузыри в стакане с апельсиновым соком, заявив родителем, что это «флоридские пуки», потому что апельсиновый сок был произведён во Флориде. Несмотря на дурные сны, вид Сары, улыбающейся во время приготовления еды, вдохновил Сэма. Пару раз, проходя мимо, он щипал её пониже спины, отчего Сара, смеясь, тоже щипала его, правда, в более чувствительных местах, отчего Сэм охал, а Сара ухмылялась.

После того, как посуда была вымыта, а Тоби отправился к себе в комнату, Сэм заметил у плиты бумажный пакет. Он заглянул в него, и увидел пару старых рубашек и пару штанов, некогда порванных, но сейчас подшитых и залатанных.

Он взглянул на Сару.

— Очередной сбор одежды?

Она вытерла руки о мочалку.

— Да, в обеденный перерыв. Несколько наших из школьного департамента ходят в лагерь бродяг.

Он свернул пакет.

— Хорошо. Только не ходи туда одна. И я рад, что ты занимаешься этим в разгар дня.

Сара отложила губку.

— Вот и всё, Сэм. Вот и всё… что мы можем сделать.

Он подошёл к ней, обнял, поцеловал и прижал крепче.

— Благодаря тебе, к концу дня кое-кто, у кого нет возможности купить новую одежду, будет выглядеть чуточку лучше. Ты только будь осторожнее, хорошо?

Сара потянула его за ухо.

— Я вас и в первый раз хорошо расслышала, инспектор. А теперь, идите уже, и хватит обманывать налогоплательщиков.

Сэм ехал на работу в одиночестве, проехал мимо повозки, запряженной лошадьми, с местного молокозавода, и свернул на остров Пирс, проехал по деревянному мосту. На грунтовой парковке было пусто. Сэм вышел, обошёл стороной груду стекла от разбитых пивных бутылок, заметил облезлый кусок резины, брошенный на камень.

Он огляделся.

— Тони! Ты здесь?

Нет ответа. Лишь крики чаек, да свист каких-то инструментов со стороны судоверфи.

Сэм залез в «Паккард» и достал оттуда пакет с бутербродами, которые приготовил, пока Сара и Тоби одевались. Он прошёл по тропе, что вела в лес, и быстренько разложил три палочки, которые указывали налево. Ещё одно старое бойскаутское послание. Посмотри налево. Там, слева, у основания большой сосны, он положил пакет с бутербродами. Он подождал. Он ждал движения среди кустов и деревьев. Он сунул руку под пальто в поисках носового платка.

Если бы Тони вышел прямо сейчас, Сэм смог бы решить одну проблему. Он вернул бы его к себе, посадил в подвал… Вокруг столько всего происходит, а тут ещё беглый брат ходит где-то поблизости…

Сэм подождал ещё немного, посмотрел на часы, и вернулся в «Паккард».

Добравшись до своего стола, он был приятно удивлён, узнав, что миссис Уолтон с утра приболела. Его бесило, что она сидела рядом, подслушивала его телефонные разговоры, заглядывала в записи, когда он уходил, да и вообще, всюду совала свой нос, занося всё о нём и всех остальных в свой Журнал.

Сев в кресло, он обнаружил ещё один приятный сюрприз — на столе лежал конверт со штампом «Железная дорога Бостон-и-Мэн. Портсмутское отделение. Портсмут, Н-Х».

Конверт оказался увесистым. Умный человек, поступил бы умно и швырнул бы конверт в урну. Дело отныне находилось в ведении ФБР и гестапо. Ему оно больше не принадлежало. Но тот старик, с татуировкой… Сэм помнил слова судмедэксперта. Пошли они все на хуй. Он откинулся в кресле и раскрыл конверт. Он извлёк оттуда пухлую пачку бумаг и записку:

Сэм взглянул на бумаги. Пачка копий списков пассажиров поезда из Бостона в Портленд, на котором, вероятнее всего, ехал его Джон Доу.

Он набрал четырёхзначный номер вокзала «Б-И-М», и когда Лоуэнгард снял трубку, сказал:

— Отлично сработано, Пэт. Спасибо. Департамент у тебя в долгу.

Голос у Лоуэнгарда дрожал, но, кажется, ему была приятна похвала.

— Рад, что получилось, Сэм. Могу я ещё чем-то помочь департаменту?

— Ага, можешь.

Молчание. Лишь тяжёлое дыхание.

— Только вопрос, Пэт. Согласно новым внутренним транспортным законам, все пассажиры должны быть внесены в список, так? И этот список должен проверять железнодорожный коп, приписанный к конкретному поезду?

— Всё так, — осторожно произнёс Пэт.

— Хорошо. Далее. Согласно тому же закону, по прибытии этот список должен проверяться? Чтобы сверить количество сходящих пассажиров с количеством севших в поезд?

Нет ответа.

— Дел полно, так ведь? Куча бумажной работы. Поезд запоздал, никому не хочется задерживать пассажиров и сверять имена. Поэтому, порой, приходится отворачиваться. Возможно, не задаром. Иногда даже список не составляют. Верное предположение?

— Очень верное предположение, Сэм.

— Тогда дай мне человека в Портленде, твоего коллегу. На случай, если бумаги были составлены как следует.

— Джордж Калли, — сказал начальник станции. — Он сможет тебе помочь.

— Спасибо, Пэт, — однако Сэм уже разговаривал с пустой трубкой.

Сэм быстренько сбегал в туалет, а когда вернулся к себе, то заметил на столе новую записку. Она была от Шона Донована, архивариуса, и написано там было лишь: «Зайдите как можно скорее. Шон». Сэм позвонил в архив. Никто не ответил.

Значит, в другой раз, сейчас пора заняться настоящим следствием. После общения с оператором «Нью Ингланд телефон», и заказав междугородний звонок, его поставили на ожидание разговора с Джорджем Калли из портлендского отделения компании «Бостон-и-Мэн». Грубый мэнский говор Калли звучал так, словно его обладатель работал на какой-нибудь лодке по ловле омаров, а не на железнодорожном вокзале, но когда Сэм пояснил, что ему нужно, тон мэнца стал заговорщицким, как у ребёнка, который слишком много слушал историй о Дике Трейси[20].

— Серьёзно? — переспросил Калли. — Расследование убийства?

— Именно, — сказал Сэм. — Я считаю, что убитый три дня назад ехал на экспрессе из Бостона в Портленд. У меня есть список пассажиров, севших в Бостоне. Если мы сверим его со списком тех, кто сошёл в Портленде, тогда…

— Тогда выясним, кто не отметился в Портленде, и вы узнаете имя своего покойника! Погодите, найду нужные бумаги.

Послышался стук трубки о столешницу. Сэм оглядел своё рабочее место и порадовался тому, что миссис Уолтон не было рядом.

— Так, — заговорил Джордж.

— Я сосчитал всех пассажиров в своём списке, и у меня набралось сто двенадцать человек. А у вас сколько?

Послышалось бормотание Калли, затем тот радостно воскликнул:

— Сто одиннадцать. Я дважды пересчитал. Сто одиннадцать. Значит, ваш Джон Доу в моём списке.

— Хорошо, тогда начнём, и не забудьте, только мужские имена. Женские не нужны.

— Конечно. Первое имя в моём списке — Сол Аарон.

Сэм вгляделся в размытую копию.

— Есть.

— Так, Вернон Аарон.

— Есть.

Сэм зевнул. День предстоит долгий.

Глава двадцать первая

Примерно тридцать пять минут спустя, они нашли, что искали.

— Уинн. Роско Уинн. — Голос Джорджа звучал устало.

Сэм протёр глаза, и посмотрел ещё раз.

— Повторите ещё раз, Джордж? Какое имя?

— Уинн. Роско Уинн. Через «у».

Сэм ещё раз просмотрел размытые страницы. Там стояло имя Роско Уинн, но перед ним в списке было ещё одно.

— Не Уотан? Петер Уотан?

— Нет. После Уильямса идёт Уинн. Не Уотан. Думаете, оно?

— Пока нет, — сказал Сэм. — Надо закончить. Похоже, осталась всего дюжина.

И это было, действительно, так, поскольку в конце он ощутил волнение, схожее с глотком холодной воды в жаркий день, и он уже понял, как звали мертвеца.

Петер Уотан.

Никакой он больше не Джон Доу.

Сэм снова заглянул в список.

Петер Уотан.

«А теперь выясним, кто ты такой», — решил Сэм.

Спустя час он особо никуда не продвинулся.

При помощи междугородных звонков в отделение «Б-И-М» в Бостоне, он выяснил, что Петер Уотан сел там на экспресс до Портленда. Сэм даже раздобыл адрес — дом 412 по Уэст-Фёти-секонд-стрит, квартира N4, в Нью-Йорке. Однако после ряда дополнительных междугородных звонков в разные полицейские участки Нью-Йорка — Сэм вздрогнул, подумав, что скажет миссис Уолтон, когда в следующем месяце увидит счета за междугородные звонки — он выяснил, что адрес был поддельным.

Поддельный адрес.

Имя, значит, тоже поддельное?

Что дальше?

Он взглянул на часы на стене.

Домой пора, вот, что.

Тоби едва досидел до конца ужина, он очень хотел принести за стол выпуск «Экшн комикс» и пытался читать его в перерывах между порциями лаймового желе. Сэм разозлился, рявкнул на него, и отправил ребёнка в свою комнату в слезах. Тоби выскочил из-за стола с криком:

— Ты никогда не разрешаешь мне веселиться!

Сэму пришлось приложить немало усилий, чтобы не отправиться за ним и не всыпать ремня. Всё время за ужином Сара расспрашивала его о работе, и он заметил, что отвечает односложно.

Наконец, когда Тоби отправился в постель, и они сами ушли в спальню, стоя у двери, Сэм вспомнил о том, что произошло всего сутки назад.

— Прошлой ночью было по-настоящему близко.

— Знаю, знаю, — сказала Сара.

Она сидела на краю кровати, расчёсывая волосы. Радио было включено. Похоже, Саре удалось поймать работающую танцевальную частоту, которая, впрочем, была вся забита статикой. Когда танцевальная мелодия закончилась, Бинг Косби[21] запел «О, какое прекрасное утро».

— Да?

Сара повернулась, отложила расчёску, в её глазах стояли слёзы.

— Да, знаю. Правда, знаю. Я понимаю, что в последний раз зашла слишком далеко, и больше этого не повторится. Я… Появление легионеров у моего порога меня сильно напугало. Правда, напугало.

— Хорошо, тогда. Если повезёт, они пришли только, чтобы напугать нас.

Она взяла расчёску, снова положила.

— Если так, они отлично справились, да? Знаешь…

— Продолжай.

— Было время, когда участие в политике было… ну, забавно. Невинно. Как в тот раз, когда папа впервые избирался в городской совет, сразу после смерти мамы. Ему нужно было выбраться из дома, заняться делом, и я так им гордилась. Я ещё даже подростком не была, а уже раздавала листовки и подсовывала под двери брошюры. Мы допоздна сидели в городской ратуше, пока подсчитывали голоса. Знаешь, в тот раз я впервые ощутила, каково это. Участвуя в кампании отца, я понимала, что один человек может всё изменить.

— И всё ещё может, — сказал Сэм, вспоминая слова Уолтера Такера.

Сара покачала головой.

— Не как раньше, не после избрания Лонга. Сегодня ты можешь что-то изменить, но закончишь в тюрьме. Или хуже того. И раздача одежды… после «подземки» — это всё, что мне осталось.

— Звучит неплохо. Слушай, что с Тоби? Чего он такой дёрганный?

— Хотелось бы знать. Порой, — она взглянула на него и улыбнулась, — мне кажется, этот мальчуган — вылитый дядя. Такой же несносный.

— Повезло нам, — пробормотал Сэм. — Нас ждут долгие десять лет, пока он не сможет пойти своим путём.

Сара ничего не сказала, а когда он отвернулся, она удивилась.

— Ты куда, Сэм?

— Проверю, закрыта ли дверь, — ответил тот.

Он прошёл по дому, всё проверил, убедился, что все двери и окна закрыты, прекрасно понимая, что это бесполезно. Сейчас нигде не безопасно, ни в жизни, ни на работе, не когда легионеры могут в любой момент оказаться на твоём пороге.

Когда Сэм вернулся в спальню, свет был погашен, радио выключено, в полной темноте он разделся, и надел пижаму. Уснуть ему долго не удавалось. Засыпая, он услышал шёпот Сары:

— Я так люблю тебя, Сэм.

Он протянул руку, крепко её обнял и, наконец, заснул.

Интерлюдия IV

Как и обещал Курт, боковая дверь в промышленное здание оказалась незапертой, знак того, что всё чисто был на месте, о чём свидетельствовала перегоревшая лампа над дверью. Дверная ручка легко поддалась, и он вошёл внутрь, услышав впереди гул работающих печатных прессов. Над ним, под потолком, через небольшие промежутки друг от друга висели огромные рулоны газетной бумаги. Он пошёл дальше.

Там стояли двое, и выглядели они не особенно-то счастливо; ему было не особенно-то до этого дела. Он узнал обоих, хотя знаком был только с невысоким. Того, что здоровее, он знал по размытому фото, которое ему передали в лагере, в Нью-Йорке. Однако он был рад, что узнал их и мог доверять.

— Ты опоздал, — сказал тот, что справа.

На нём были засаленные брюки цвета хаки и чёрная водолазка, он стоял рядом со столом, заваленным фотоаппаратами и другим фотографическим оборудованием. Работал этот человек штатным фотографом «Портсмут Геральд».

— Прости, Ральф, — ответил он. — Решил, что добраться сюда и не попасться будет лучше, чем следовать расписанию. Мне не нужно тебе рассказывать, что тут ошивается вокруг.

— Это не новость ни для меня, ни для нашего друга, — сказал Ральф.

Он взглянул на другого мужчину. Тот был коренастый, с бычьей шеей и носом, который выглядел так, словно его пару раз сломали. Одежда его выглядела странно. В этом он был уверен, потому что этот парень привык носить форму, но не форму американских или немецких вооруженных сил, или полиции.

— Для тебя или меня всё это будет означать трудовой лагерь, — добавил Ральф. — А для… Айка — скорый военно-полевой суд и расстрельный взвод.

— Ага, у нас у всех свои проблемы, — сказал он. — Может, начнём?

— Конечно — сказал Ральф и пошёл к фотографическому оборудованию, но тут заговорил Айк. Речь у него была английской с лёгкой примесью славянского акцента.

— Да, проблемы есть у всех нас, и я здесь для того, чтобы ты решил хотя бы одну из них.

Он уставился на Айка.

— Не нужно мне напоминать, браток.

Айк уставился на него в ответ, и он пожалел, что этот парень не вернулся в Москву, в тюрьму на Лубянке, где правили бал такие, как он.

— Тогда я напомню тебе, вот, о чём: мы прошли через огромные трудности, чтобы помочь вам в этом… деле. И мы хотим быть уверены, что наши старания не пропадут даром.

— Не пропадут.

— Какие гарантии?

— Братан, я не могу гарантировать, что завтра нас не пристрелят, но могу гарантировать, что мы сделаем всё, чтобы работа была выполнена. Либо мной, либо кем-то ещё. Работа будет выполнена.

Айк взглянул на Ральфа, который ковырялся со своим оборудованием.

— Я просто пришёл, чтобы посмотреть, что тут к чему, и сообщить вам, что вскоре из вашей столицы будет сделано заявление о том, что в этих местах будет введено ограничение на передвижение. Наша разведка подтверждает эту информацию, — сказал Айк.

— Мы тоже этого ждём, — сказал он. — У нас тоже есть свои люди, которые кое-что нам рассказывают, даже в Вашингтоне. Так, какие ещё новости? Я за этим и пришёл.

— Нам нужно знать, что вы приняли все меры для того, чтобы всё, что нужно, было на месте, — сказал Айк — Либо, вы обладаете свободой передвижения, дабы всё было сделано.

— Как я и сказал, дружище, за этим я и пришёл, чтобы обо всём позаботиться.

Айк склонил голову, словно где-то вдалеке ему послышался шёпот.

— Эта работа… должна быть выполнена профессионально, однако нам приходится иметь дело с вами… любителями. И нам нужно знать, что, когда настанет время, вы будете исполнять приказы. Вы будете делать, что нужно, чем бы это ни было.

Он пристально посмотрел на мужчину.

— Разумеется. Но хочу, чтобы ты кое-что знал. Мы глубоко признательны вам за то, что вы воюете с фашистами там, у себя, и помогаете нам бороться с ними здесь, у нас. За это мы будем вам благодарны. Но мы идём на это дело с широко открытыми глазами.

— Это ты сейчас к чему? — вскинулся славянин.

— К тому, что мы не восторженные фанатики, вроде вас. Может, когда-то были. Несколько лет назад в Нью-Йорке я даже подавал заявку в Амторг[22]. Я настолько устал от местного дерьма, что был готов отправиться за море. Но моё мнение изменили две вещи. Во-первых, я решил, что не стану сжигать все мосты и сбегать. Бороться я буду здесь.

Откуда-то сверху раздался резкий свист, и гул печатного станка начал стихать.

— А что ещё изменило твоё мнение?

— А второе — это то, что пара моих приятелей записалась в Амторг и получила работу на фордовском заводе в Нижнем Новгороде, на том, что сейчас зовётся Горьковский автозавод. Они отправились туда и пропали. Никто о них больше не слышал. С таким дерьмом я мириться не желал. И вот я здесь. И, дружище, я буду следовать приказам и всё сделаю. Не переживай.

— Может, пока свернём наш дискуссионный клуб? — подал голос Ральф. — Работать надо. — Он взял камеру. — Кстати, на той неделе видел твоего брата.

Он не хотел, чтобы в разговоре всплывала тема его брата.

— Тоже мне новость. Давай, за работу.

Ральф полез в открытую сумку, достал оттуда рубашку и галстук.

— Надевай, и начнём. Любители… ха, это мы ещё поглядим.

— А ты, — обратился Айк к Ральфу. — Ты почему нам помогаешь, а?

Ральф остановился и потёр рулон газетной бумаги.

— Было время, когда вот это не регулировалось правительством. Когда у нас была свободная пресса. Когда мы могли писать, что хотели, печатать любые фотографии, какие хотели. Хотелось бы, чтобы те времена вернулись.

Он подошёл и взял из рук Ральфа рубашку и галстук.

— Уверен, что двое из троих присутствующих с этим согласятся.

В этот момент, Айк неожиданно рассмеялся, а за ним и Ральф, и, видя в этом какой-то чёрный юмор, и он тоже.

Глава двадцать вторая

На следующее утро Сара была весела и улыбчива, она приготовила для Сэма и Тоби яичницу с беконом, и Сэм с аппетитом поел, несмотря на головную боль, вызванную некрепким сном. В какой-то момент, когда Тоби увлёкся рисованием кетчупом по яичнице, Сара склонилась над Сэмом и произнесла:

— Как я и сказала прошлой ночью, я очень сильно тебя люблю.

Её губы коснулись его уха.

Невзирая на головную боль, Сэм улыбнулся ей, ощущая, как ему становится легче — больше никаких ночных посетителей, никакой «подземки», и, даст Бог, если они не будут высовываться, всё сложится хорошо.

— Я тоже люблю тебя, несмотря на то, что ты отдаёшь мои вещи незнакомцам.

Эта реплика вызвала у неё смех, а Тоби хмыкнул. Он повёз Тоби в школу, а Сара в очередной раз отправилась проведать больную тётушку. Когда они шли к сараю, где стоял «Паккард», Сэм взял Тоби за руку.

— Пап, прости, что хулиганил вчера, — внезапно произнёс Тоби. — Иногда… иногда меня всё бесит. Как в школе. Когда другие пацаны обзывают стукачом. Оно само так происходит. Мама понимает. И я очень-очень хочу, чтобы и ты понимал.

В горле Сэма что-то застряло. В такие моменты сын сильнее всего напоминал ему Тони.

— Просто, будь хорошим мальчиком, хорошо? Хотя бы ради матери.

— Пап? А ты когда-нибудь арестовывал шпиона?

— Шпиона? Нет, никогда. А к чему ты спросил?

— Ни к чему. Так, подумалось.

Сэм собирался что-нибудь сказать и осёкся.

— Тоби, где ты взял этот значок?

Сын потёр значок в форме флага Конфедерации на лацкане пальто.

— Вчера в школе дали. Их какие-то ребята раздавали.

— Ясно, — сказал он. — А они сказали, что этот флаг означает?

— Это флаг с Юга. А президенту нравится этот флаг, и это что-то типа клуба, понимаешь? На следующей неделе пара ребят придут на перемену, и каждому, кто носит значок, дадут мороженое. Разве не здорово?

— Дай мне значок, Тоби, — сказал Сэм.

— Ну, пааап…

— Я тебе позже расскажу, что этот значок означает, хорошо? И если будут давать мороженое, я тебе его обеспечу.

Тоби поморщился, но отстегнул значок и передал его. Сэм убрал его в карман, открыл дверцу «Паккарда» и Тоби взобрался на широкое переднее сидение, держа в руках тёмно-зеленый рюкзак с учебниками.

— Когда мама утром приходила меня будить, она кое-что сказала про тебя.

— Правда? Что именно?

Тоби выглядел таким крошечным в широком кресле.

— Она сказала, что папа был хорошим человеком, и неважно, что скажут остальные.

Сэм переключил передачу.

— Спасибо, что сказал, Тоби. И кстати, будет тебе мороженое, как бы там ни было.

Когда они доехали до школы Спринг Стрит, Сэм припарковался на обочине и выпустил Тоби. Он сидел и наблюдал, как его серьёзный малыш направлялся к старому кирпичному зданию, как входит туда, где сам Сэм учился несколько десятилетий назад. Сэм задумался над тем, в какой мир выйдет Тоби, где постоянно уменьшающееся число свободных мужчин и женщин по всему миру постоянно подвергается жестоким нападениям. На стене магазина неподалёку было заметно, что его владелец не очень-то преуспел в затирании надписи, сделанной днём ранее. Надпись «ДОЛОЙ ЛОНГА», серп и молот по-прежнему отлично были видны, словно символизируя, что сама идея протеста никуда не делась.

Он потянулся к рукоятке переключения передач. Отвлёкся. Пора за работу.

И вдруг уголком глаза он захватил какое-то яркое пятно.

Жёлтое.

Он повернулся и заметил, как по улице ехала машина.

Жёлтый «Рэмблер».

Такой же, как тот, что заметил железнодорожный рабочий. Машина, которая вынудила замедлиться поезд в ту ночь, когда было обнаружено тело.

Совпадение или часть плана?

Плана, который гарантировал, что Петер Уотан — или, кем бы он там ни был — будет выброшен и обнаружен в Портсмуте.

Сэм включил заднюю передачу, и так и поехал по улице, спугнув какого-то мальчишку, направлявшегося в школу, и, доехав до перекрёстка, огляделся.

Уехал.

«Пока уехал», — подумал Сэм. Сколько в районе Портсмута жёлтых «Рэмблеров»? Надо поинтересоваться в транспортном департаменте насчёт списка «Рэмблеров», а соотнести его с адресами в Портсмуте много времени не займёт.

Звук автомобильного клаксона вынудил его выругаться.

К нему подъехала патрульная машина портсмутской полиции, и Сэм открыл окно. Из машины высунулся немолодой офицер с худым осунувшимся лицом, по имени Майк Шварц.

— Не знаю, что творится, Сэм, но нас всех вызвали в участок. Тех, кто на смене, кто не на смене, даже тех, кто в отпуске. Всех выдернули.

Сэм переключил передачу на «Паккарде».

— Что случилось?

— Да, кто ж знает, блин? Но важно, вроде как, и если я опоздаю, мне пиздец.

Патрульная машина уехала и Сэм, совершив совершенно незаконный разворот на 180 градусов, последовал за ней.

Увиденное в участке шокировало Сэма — в фойе толпились все патрульные, сержанты и офицеры департамента. У двери стоял Фрэнк Риэрдон и Сэм подошёл к нему.

— Что стряслось?

— Хрен бы его знал. — Фрэнк махнул зажатой в руке сигаретой. — Позвонили несколько минут назад. Всех вызывают в участок. Даже тех, кто на смене вызвали. Бля, вот сейчас-то для всех домушников и грабителей банков настанут счастливые времена.

Сэм огляделся в поисках молодого копа.

— А где твой дружок Лео?

— А ты не слышал? — поинтересовался Фрэнк. — Пропал. Два дня назад к его дому подъехала «Чёрная Мария» и его увезли.

— Да, ты шутишь.

— Если б. Очевидно, пацан где-то крупно облажался, и его приняли. Ты же видел, как он вёл себя на железной дороге. Любил задавать кучу вопросов. А это всегда опасная привычка.

— Ты собираешься ему помочь?

Фрэнк уронил окурок на грязный пол, растёр его каблуком.

— Это как? Лео уже не помочь. Вот так и бывает. Задаёшь вопросы, суёшь нос, и у тебя возникают проблемы. Лео был нормальный, но я не стану подставлять свою жопу ради него. Ты знаешь, как оно бывает.

— Ага, Фрэнк, я знаю.

Сэм отошёл от Фрэнка, прекрасно зная, как оно бывает. Не лезь в неприятности. Не высовывайся.

Несколько минут царил гомон, и Сэм уже намеревался отправиться за свой стол, когда появился маршал Хэнсон, неся в руке радиоприёмник «Филко». С ним с блокнотом в руках пришла миссис Уолтон. Хэнсон поставил радио на стойку дежурного сержанта и поднял руку.

— Так, народ, слушайте, ясно? А, ну, заткнулись там.

В зале повисла тишина. Хэнсон успокоился и обратился к дежурному:

— Пол, включи радио, будь добр.

— Э, босс, а чо такое? — раздался голос из задних рядов. — Война или чо?

— Или что, — ответил Хэнсон, достал из жилета часы и сверился с ними. — Мне известно лишь то, что из штаба Партии в Конкорде пришло важное сообщение о том, что в девять утра будет сделано общенациональное заявление, заявление, которое все — а это значит — все — должны выслушать. Так, по моим часам осталась ещё минута, так что всем молчок. Пол, включай радио и делай звук погромче.

Послышался тихий треск, затем щелчок переключателя и гул разогревающихся трубок. Затем раздалась джазовая мелодия, которая вызвала у некоторых парней смех, но Сэму смеяться совсем не хотелось.

Музыка внезапно оборвалась, сменившись тремя знакомыми звуками станции «ЭнБиСи» и голос диктора произнёс:

— Мы прерываем утреннюю программу для специального выпуска новостей. Срочно из Вашингтона, округ Колумбия, сообщает наш корреспондент Ричард Харкнесс.

Разрыв помех, а затем зазвучал негромкий голос и в одно мгновение Сэм понял, что буквально означала фраза «слышно, как мухи жужжат». В зале, среди тридцати мужчин и одной миссис Уолтон было слышно лишь, как говорит радио.

— Это Ричард Харкнесс из Вашингтона, округ Колумбия со специальным репортажем. Сегодня в Вашингтоне и в Берлине одновременно объявляется, что между правительствами Соединённых Штатов и Германии заключён договор о мире и сотрудничестве. Этот договор заложит основу мира и сотрудничества между Соединёнными Штатами и Германией, а также приведёт к скорому расширению торговли между двумя странами, со значительным ростом занятости населения и ростом американской экономики.

— Господи, — пробормотал кто-то.

— По этому торговому договору Германия заявляет о немедленном начале закупок у Соединённых Штатов новейших вооружений, включая танки, истребители и бомбардировщики, которые заменят германское вооружение, истраченное в ходе войны в Восточной Европе. В ответ Соединённые Штаты будут стремиться улучшить отношения с правительством Германии, включая договорённость о размещении военно-морских сил в Карибском бассейне и в Атлантике, а также изменения в уголовном законодательстве о выдаче.

Стоявший позади Сэма коп прошептал:

— Отличная сделка. Нашу работу оплатят ценностями из разграбленной Европы, мы будем помогать убивать русских, позволим «колбасникам» превратить Карибы и Атлантику в свою песочницу, и, да, если ты находишься в Штатах незаконно, мы поможем гестапо взять тебя за жопу и уволочь в концлагерь в Европе.

Кто-то попросил этого копа заткнуться, но кто-то ещё бросил:

— Блядь, и меня разбудили из-за этой херни? Кому какое дело?

Буквально через несколько секунд Сэм понял, что всем, кто сейчас находился в пределах досягаемости радио, было до этого дело.

— Для официального закрепления договора через семь день с сего момента между президентом Хьюи Лонгом и канцлером Адольфом Гитлером, на военно-морской верфи в Портсмуте, штат Нью-Хэмпшир состоится встреча…

Последние слова мгновенно вызвали у собравшихся копов взрыв криков.

Интерлюдия V

С самого своего возвращения в Портсмут он жил на чердаке у Курта. Там было тесно, на полу валялся спальный мешок, и больше почти ничего, кроме коробок со всяким хламом и низкой крыши, о которую он бился, минимум дважды в день. По обеим сторонам чердака имелось по маленькому окошку, и, невзирая на прохладный май, днём там стояла удушающая жара. Один раз утром и один раз вечером Курт выпускал его, чтобы помыться и что-нибудь перекусить, пока в Портсмуте и других местах реализовывались различные планы и задумки.

Этим утром, после пробуждения он попытался размять руки и ноги, когда услышал внизу какое-то движение. Он замер, гадая, не Курт ли это решил вернуться пораньше, как люк на чердак открылся и появился луч света. Он судорожно огляделся в поисках хоть чего-нибудь, что могло бы сойти за оружие, затем едва не рассмеялся на собственный страх.

Через квадратное отверстие появилась хорошо одетая женщина, за пыльной завесой блестели её глаза.

— Вот ты и здесь, как обещал, — сказала она, улыбнувшись.

Он встал на колени и взял её ладонь в свои.

— Боже, поверить не могу, что это ты.

— Я ненадолго. Надо на работу. Вот, держи.

Она опустила руку и достала коричневый пакет с двумя ручками.

— Ещё немного еды. Я знаю, Курт тебя кормит, но он холостяк. Так будет лучше. Уверена, вскоре тебе его стряпня наскучит.

Он взял пакет и опустил его на пол. Вроде, всё было в порядке. Стоявшая перед ним гостья являлась самой красивой женщиной на свете.

— Как ты? — спросил он.

Радостное выражение лица женщины исчезло.

— Я… Я держусь. Тут очень опасно. Но я беспокоюсь о тебе. Из того немногого, что мне известно о том, против чего ты…

— Хватит, — сказал он. — Не переживай за меня. Переживай за себя, за наше общее дело. Занимайся своим делом, я займусь своим, и в итоге, всё получится.

Она прикусила нижнюю губу, её глаза увлажнились.

— Ладно, я поняла, но я всё равно за тебя боюсь. — Она вытерла глаза ладонью. — Когда… Иногда я думаю о том, как всё сложилось бы, если бы ты тогда заговорил со мной, а не Сэм. Понимаю, нельзя так говорить… В смысле, блин, я запуталась. Я просто переживаю за тебя и очень скучаю. А ещё я часто думаю о тебе.

— Прекрати, — сказал он. — Если бы я тогда был с тобой, тебя тоже арестовали бы. И у тебя не появился бы этот прекрасный малыш, мой племянник. А мой брат… он с ума по тебе сходит. Так что, пожалуйста, не говори больше ничего.

Она снова вытерла глаза. Он наклонился и поцеловал её в макушку.

— Всё хорошо. А теперь, иди… и спасибо. Это лучший подарок, что ты когда-либо мне дарила.

Она улыбнулась ему сквозь слёзы.

— Не так уж и много. Только бутерброды и…

— Я говорил не о бутербродах. А теперь, иди.

Она начала спускаться, и он кое о чём подумал.

— Сара?

— Да? — спросила его невестка.

— Хватит думать о прошлом и о том, что могло бы случиться. Думай о будущем. Тоби… Мы делаем это ради Тоби и того мира, в котором ему предстоит расти. Неважно, что будет с нами, неважно, какие страдания придется перенести тебе, мне или Сэму, запомни.

— Я запомню, — сказала она, закрыла люк, и на чердаке внезапно вновь стало темно.

Глава двадцать третья

Кто-то сунул два пальца в рот и раздался оглушительный свист. Хэнсон поднял руку и произнёс:

— Парни, я удивлён не меньше вашего. Боже… Так, с этого момента все выходные отменяются. В подвале поставим койки, потому что я знаю, что всё это надолго. Так, хочу видеть в своём кабинете всех сержантов, немедленно, а так же капитана Стэкпола и инспектора Миллера. Будет крайне непросто, парни. К концу дня в городе будет не протолкнуться от репортёров, кинохроникёров, газетчиков и прочей шушеры. Знаю, у вас есть вопросы, но ответов на них у меня нет. В десять общее собрание департамента и тогда узнаем больше.

Из дальнего конца зала раздался голос:

— Босс, можно мы сгоняем домой, захватим пару вещей и вернёмся?

— Ага. — Хэнсон кивнул. — Разумно. Дежурные офицеры, за работу. Остальные, если надо съездить домой, проведать жён, или ещё чего — это нормально. Главное, возвращайтесь к десяти. И захватите одежду и предметы первой необходимости. — Он хлопнул в ладоши. — Погнали. Впереди полно работы.

Продвигаясь по людному фойе, Сэм поднялся наверх, увидел открытую дверь в кабинет Хэнсона и миссис Уолтон, отчаянно просеивающую сообщение за сообщением. У стола Хэнсона собрались трое сержантов смены и Арт Стэкпол — единственный капитан полиции. Хэнсон сидел на телефоне, кивал и повторял одно и тоже: «Ага, ага, ага», по ходу дела, что-то записывая. Когда Сэм вошёл, сержанты и Стэкпол проигнорировали его. Все четверо были его коллегами, и все четверо считали, что именно они должны были получить должность инспектора вместо Сэма.

Хэнсон повесил трубку. Он оторвал лист бумаги и передал его Сэму.

— Планы меняются, инспектор. Отель «Рокинхэм». Номер двенадцать. Немедленно отправляйся туда.

— Что происходит?

— Происходит то, что тот фбровец, с которым ты встречался вчера, всё ещё здесь, и он состоит в федеральном оперативном отряде, который занимается безопасностью встречи. Ему нужен офицер для связи с департаментом, и угадай, кого он выбрал.

— Но я больше могу сделать…

— Иди уже, Сэм, — нетерпеливо перебил его Хэнсон. — Хорошо? Слушай, за эти пять минут мне позвонили изо всех газет, радиостанций и новостных агентств в радиусе ста миль. И я молчу про губернатора, обоих достопочтенных сенаторов и обоих депутатов. А ещё где-то через десять минут я встречаюсь с твоим тестем. Мне на стол свалилась координация работы с военно-морской верфью и почти сотня других дел, так, что, пожалуйста, Сэм, заткнись и работай. Хорошо?

Сэм свернул лист бумаги, убрал его в карман.

— Я разберусь.

— Хорошо. Ещё одно. Вот.

Хэнсон протянул тиснёную карточку, Сэм взглянул на неё, и увидел некачественную фотографию самого себя на одной стороне, рисованного американского орла и какие-то буквы.

— Твоё назначение в Национальную гвардию Нью-Хэмпшира. Поздравляю. Держи при себе и, ради Бога, не потеряй.

— Тут написано, что я лейтенант. Это с какого перепугу?

— Что? Не можешь быть офицером и джентльменом? — Кто-то из копов хмыкнул и Хэнсон вздохнул. — Не переживай, Сэм. Звание присваивается автоматически в соответствии с твоей должностью в департаменте. Теперь дошло?

— Да, дошло.

— Рад слышать, что вам всё ясно, инспектор. — Хэнсон потянулся к телефону. — И если бы вы смогли добраться до «Рокинхэма» десять минут назад, было бы просто восхитительно.

Сэм развернулся и вышел. Когда он проходил мимо стола миссис Уолтон, то услышал её слова:

— Мне плевать, что вы из красного «ЭнБиСи», синего «ЭнБиСи», или розового «ЭнБиСи», с маршалом вы поговорить не сможете. И он не шеф, он…

Сэм спустился в фойе, перепрыгивая сразу через две ступеньки.

Глава двадцать четвертая

Отель «Рокинхэм» находился в двух минутах езды от участка, на Стейт-стрит, и для Портсмута это было представительное здание, кирпичное, в пять этажей, с двумя рядами узких гранитных ступенек, ведущих к двустворчатой дубовой двери в фойе. По обеим сторонам лестницы стояло по большому каменному льву, которые слепо таращились на улицу.

На стойке администратора без конца трезвонили телефоны, люди требовали номера, требовали бронь, требовали того и другого в свете приближающейся встречи. Пока Сэм поднимался по застеленной ковром лестнице на первый этаж в номер двенадцать, он заметил, что ему до сих пор тяжело поверить в произошедшее. Его родной дом, его Портсмут становился местом встречи двух самых могущественных людей на планете — Лонга и Гитлера. Одно дело, когда растёшь бок о бок с историей — королевские губернаторы, дом Джона Пола Джонса, революционеры — и совсем другое, знать, что история будет твориться на твоих глазах, всего через несколько дней, и ты оказался прямо посреди всего этого.

Оказавшись у номера двенадцать, он постучал в дверь. Мужской голос пригласил войти.

— Инспектор, — произнёс Джек Лакутюр из ФБР, вставая с мягкого кресла. — Рад снова вас видеть. Вы же помните моего попутчика из Германии? Герр Грёбке.

Грёбке не потрудился встать. Он глядел на Сэма сквозь сигаретный дым, его глаза были прикрыты очками. Оба были одеты в белые рубашки. Также у обоих в кобурах были револьверы. Сэм дождался, пока Лакутюр сядет, сел сам и спросил:

— Ну, и как проходит моё расследование убийства?

— Кому какое дело? — переспросил Лакутюр. — Очередной дохлый нелегал. Меня волнует лишь то, что волнует Ганса. — Лакутюр произнёс что-то по-немецки, Грёбке ответил ему, и фбровец вновь обратился к Сэму: — Видите? Ганс говорит, что существуют приоритеты, и наш приоритет — это предстоящая встреча. Так что покойнику придётся подождать. У вас с этим какие-то сложности?

«Петер Уотан. У мертвеца было имя. Петер Уотан, и мне оно известно, — думал Сэм. — Оно мне известно, и вам не удержать меня от дальнейшего расследования».

— Нет, никаких сложностей у меня с этим нет, — вслух произнёс он.

— Ваш шеф сообщил, зачем вы здесь?

— Маршал Хэнсон упомянул что-то о том, что я буду вашим связным. Про гестапо он ничего не говорил.

Лакутюр нахмурился.

— Ну, простите, раз общение с немцами вас бесит, но мне насрать. Нам за неделю нужно выполнить месячный объём работы, и необходимо, чтобы она была выполнена как следует. Буквально только что мне позвонил сам Господь Бог с целью убедиться, что никто не облажается.

— Президент Лонг?

— Нет, блин. Джон Эдгар Гувер. Есть вероятность, что Лонг не сможет оставаться президентом вечно, но зато я уверен, что Гувер останется во главе ФБР, пока солнце не погаснет. Звонок от этого козла может отправить тебя хоть в Вашингтон, хоть в ебучий Бойсе, может тебя поднять, а может и закопать, а я совсем не хочу оказаться закопанным. Так, что за дело.

Сэм сидел молча.

— Ваш босс, наверняка, сообщил вашим парням в синей форме, насколько важными будут следующие несколько дней, что появился шанс сделать доброе дело, воссиять и прочее, — продолжал Лакутюр. — В общем, херня это всё. Следующие несколько дней принадлежат нам, немцам, Секретной службе и ВМС. Ваши портсмутские будут сдерживать толпы и контролировать дорожное движение. А вы, друг мой, сейчас пойдете и достанете нам списки всех проблемных мест для движения, списки всех ресторанов и прочих мест, где можно содержать всех гостей, откуда они будут вести эфир. Всё. Понятно?

Сэм наблюдал, как Грёбке затушил одну сигарету и прикурил другую. Он гадал, как можно было решить дело Петера Уотана. Вместо этого он превратился в прославленного мальчика на побегушках.

— Да, понятно.

— Супер. Вам понадобится ещё вот это.

Лакутюр извлёк белую карточку. На ней был изображён герб ФБР, фамилия Лакутюра и запись от руки с адресом отеля «Рокинхэм» по Стейт-стрит, 401 и номером телефона 2400. На обороте было записано: «Владелец данной карты исполняет федеральные обязанности до 15 мая».

Сэм взглянул на Лакутюра.

— Пропуск на выход из тюрьмы?

Фбровец не улыбнулся.

— Благодаря этой карточке, ваша жопа не окажется на нарах. К ночи город будет оцеплен, на улицах появятся войска, и мне не нужно, чтобы мой связной объяснялся перед каким-нибудь капитаном, куда и зачем его чёрт понёс.

— Слушайте, я просто хочу…

Зазвонил телефон. Фбровец выругался и снял трубку.

— Лакутюр. Погодите. Ага. Ага. Чёрт. Ладно, сейчас спущусь.

Он с силой опустил трубку.

— Проблемы с управляющим насчёт количества необходимых нам номеров. Слушайте. Мне нужно уйти. А вы оставайтесь тут и налаживайте отношения между местным населением и немцами, или типа того.

Лакутюр схватил пальто и вышел, хлопнув за собой дверью. Сэм сидел молча, вертя между пальцами белую карточку. Гестаповец смотрел на него и курил. Сэм вспомнил истории из журнала «Лайф», «Лук» и из газет, радиопостановки и голливудские фильмы. Именно так всё и закончилось для множества жителей Европы. Наедине с агентом гестапо. Немец не имел над ним власти, однако отчасти Сэм оказался парализован этим змеиным взглядом, холодными глазами человека, который имел право карать и миловать, пользовался этим правом без раздумий и, даже наслаждался им.

Грёбке затушил окурок в пепельнице и произнёс:

— Вы выглядите… беспокойно.

— Я впервые в жизни нахожусь наедине с агентом гестапо, — ответил Сэм.

— Наша работа в основном… Моя работа в основном… похожа на вашу, — произнёс Грёбке и пожал плечами. — Полицейская работа.

Его английский был безупречен, но с сильным акцентом.

— Это вы так считаете. Мне в это поверить тяжело.

Грёбке уставился на него.

— Вам не нравятся немцы.

— Кому какое дело, не так ли?

Грёбке склонил голову, словно гончая, уловившая мимолётный след, какой-то шорох в траве чего-то такого, что необходимо догнать и убить.

— Мы вам чем-то навредили?

— Ага, — сказал Сэм, чувствуя, как в груди всё сжалось. — Убили моего отца.

Голова снова едва заметно пошевелилась.

— Скорее всего, нет. У меня не такой уж богатый опыт общения с американцами. Так, что не думаю, что это я убил вашего отца.

— Может, нет, но это сделали ваши соотечественники.

— А. Великая война, я прав?

— Да, вы правы.

— То была война, — ответил немец. — На войне всякое происходит.

«Ага, и это всякое творят немцы», — подумал Сэм. Полыхающие Роттердам и Ковентри. Тонущие пассажирские лайнеры. Первое использование отравляющих газов. Но этот человек из гестапо друг ФБР и кто знает, чей ещё. Поэтому Сэм ответил:

— Ага. Война. Неприятная штука.

— Насчёт вашего отца, — беззаботно продолжал Грёбке. — Что с ним случилось?

— Он вернулся с войны с лёгкими, поражёнными немецким газом. Затем он пятнадцать лет их выкашливал, пока не умер в фермерском доме.

— Это было давно, и мне жаль. Однако что вы думаете о нас нынешних?

Сэму больше не хотелось продолжать диалог с этим немцем.

— Я бы предпочёл не отвечать. По известным вам причинам.

Грёбке расслабился, словно понял, что вышел победителем из этой дискуссии.

— Мне кажется, я знаю американцев. Вы считаете нашего лидера диктатором, тираном. Возможно. А, что же вы сами? А?

Сэм продолжал молчать. Ему очень хотелось, чтобы Лакутюр поспешил вернуться.

Грёбке прищурился.

— Что же касается вас, я скажу, что ваш президент — дурак и пьяница. Также я скажу, что наш фюрер станет величайшим лидером нашей страны. Он принял страну, разрушенную войной, разрушенную экономической депрессией, и за короткое время привёл её к тому, что мы заслуживаем по праву. Вы можете сказать то же самое о своём президенте? Вас до сих пор корежит от депрессии… ваши вооружённые силы — международное посмешище… Японцы рвут Китай на части, а вы просто стоите и смотрите. Они выдавили вас с Тихого океана, подкупив вас уйти со своих баз, вроде той, что на Гуаме… и вы даже пальцем не пошевелили, когда Нидерланды, Франция и, наконец, Англия пали перед нами на колени.

— Ваш фюрер — кровожадный ублюдок, — тихо произнёс Сэм.

Грёбке уже намеревался ответить, как в номер вломился Лакутюр и хлопнул дверью.

— Едва не пришлось приложить этого сукиного сына о стойку, но вроде утряслось. Хорошо. Вы тут, как, нормально?

Грёбке перевёл бледные глаза с Сэма на фбровца и сказал:

— Ja. Нормально.

— Хорошо, — сказал Лакутюр. — А теперь, прошу прощения, инспектор…

Сэм встал и едва подошёл к двери, как в неё кто-то постучал.

— Блядь, Миллер, гляньте, кто там?

Сэм открыл и увидел перед собой двух легионеров Лонга, с ехидными ухмылками на молодых лицах. Кэрратерс и Леклерк, те самые, что прошлым вечером приходили к нему домой.

— А, это вы, — сказал Лакутюр. — Живо сюда и за работу.

Проходя мимо Сэма, Леклерк пихнул того плечом, затем рассмеялся, а Сэм ничего не сделал.

— О, да, дружок, мы не забыли о том опросе! — воскликнул Кэрратерс.

Сэм закрыл за собой дверь, заглушая смех южан.

Глава двадцать пятая

Девять часов спустя Сэм вернулся в отель «Рокинхэм» с блокнотом, исписанным заметками о том, что интересовало ФБР — точками контроля дорожного движения, ресторанами, где будут питаться прибывающие толпы федеральных агентов и съёмными домами, где все они разместятся — однако, к своему удивлению, ни Лакутюра, ни Грёбке на месте не застал. Взволнованный клерк за стойкой администрации — он сидел на телефоне, который не переставал трезвонить — достал записку и произнёс:

— О, инспектор Миллер. Агент Лакутюр сказал встретиться с ним… дайте, гляну… встретиться с ним у лагеря бродяг неподалёку от Мейплвуд. Он сказал, вы знаете, где это.

Десять минут спустя Сэм находился там, где всё началось, идя пешком вдоль железной дороги мимо «Рыбацкой хижины», мимо того места, где был обнаружен татуированный Джон Доу — нет, Петер Уотан! — в сторону лагеря бродяг, где жил Лу Пердье и остальные, где…

От того места, где находился лагерь, тянулся столб дыма.

Сэм ускорил темп, услышал низкий рык дизельных двигателей, увидел тянущиеся вверх чёрные тучи. Два бульдозера из департамента общественных работ Портсмута собирали обугленную землю в дымящиеся кучи, захватывая с собой обломки досок и черепицы от того, что было жилищами людей. Лакутюр стоял возлё отполированного до блеска чёрного «Пирс-Эрроу» и наблюдал за происходящим. Грёбке стоял ближе к огню, разговаривая с легионером Лонга.

Лакутюр повернулся к Сэму, под полями его широкой чёрной шляпы было заметно, что он доволен. Его полосатый костюм был, как всегда, безупречен. Даже туфли у него были чистыми.

— Инспектор. Рад, что вы к нам присоединились.

— Что происходит?

— Небольшая уборка, а вы, что подумали?

Бульдозеры рычали, Сэм заметил, как в огне исчезла тумба, стул, детская кукла. Дым всё тянулся и тянулся, коптя и воняя.

— И зачем?

Лакутюр рассмеялся.

— А ты, как думаешь, парень? Через неделю по этой железной дороге поедет сам президент. Ты, правда, думаешь, что мы позволим ему и толпе журналистов глазеть на кучку бродяг и их хибары?

Сэм наблюдал, как оранжевое пламя поглощало всё вокруг. Мимо прогрохотал бульдозер, толкая перед собой мусор и землю. На вершине земляной кучи лежал велосипед «Роудмастер», такой же, как у Тоби. Сэм смотрел на велосипед, желая, чтобы тот свалился набок, оказался в безопасности, но бульдозер перевернул кучу и велосипед оказался под грудой земли, переломанный, разрушенный. В груди Сэма заболело. Где он живёт?

— В стране не хватит бульдозеров, чтобы зачистить все места, вроде этого, — сказал он.

— Вообще, без разницы, — ответил на это Лакутюр. — Важно лишь то, что здесь будет чисто.

— А люди? Что с ними?

— Все нарушители, — сказал Лакутюр. — Ими займутся парни Лонга. Отправят куда-нибудь в пересыльные лагеря, подальше от журналистов, что приедут на встречу.

Здесь жил свидетель Сэма, Лу Пердье, но он понимал, что этим он от Лакутюра симпатий не добьётся. Для фбровца это было закрытое дело.

— Так, ладно, давайте, что там у вас сегодня, — сказал Лакутюр.

Сэм достал блокнот, пролистал несколько страниц и начал рассказывать Лакутюру, что узнал. Через минуту Лакутюр вскинул руку и произнёс:

— Ладно, ладно, распечатайте свои записи и передайте дальше. Разберемся с этим позже.

Сэм закрыл блокнот. Дым и пламя, наконец, начали стихать. Машинисты отвели бульдозеры в сторону, где те тихо порыкивали двигателями. Беседовавший с легионером Лонга Грёбке, рассмеялся и швырнул окурок в угли.

Лакутюр облокотился на капот машины.

— Я вам не нравлюсь, Миллер?

— Не понимаю, о чём вы, — ответил Сэм. — Вы здесь, я с вами работаю. Почему бы не остановится на этом?

— Знаете, мне будет абсолютно похер, если вы не проголосуете за Царя-рыбу, но он — мой президент, и ваш тоже, и не важно, он вам не нравится, или я. Чисто для справки — я вырос в Приходе Уинн, что в Луизиане. Вы знаете о Приходе Уинн?

— Лонг оттуда родом.

— Ага, — сказал агент ФБР. — Он родом оттуда, и, чёрт, он никогда об этом не забывает. Я тоже вырос в Приходе Уинн, босоногий, бедный, мамка умерла, а батя даже начальную школу не закончил. Едва умел читать и писать. И такой была бы и моя жизнь, инспектор, если бы Царь-рыба не пришёл к власти.

— Повезло вам, значит.

— Ага, можете называть это удачей, если хотите, но когда Лонг стал губернатором, он обложил налогами «Стандарт Ойл» и другие богатенькие компании, купил мне и братьям учебники, построил больницы и дороги. У вас тут дороги хорошие. А там, дома — это грунтовка, которая после каждого дождя превращалась в реку грязи. Когда Царь-рыб только стал губернатором, на весь штат не насчиталось бы и трёхсот миль асфальтированных дорог, а когда он стал сенатором, эта цифра выросла до двух тысяч. Он заботился о жителях Прихода Уинн, заботился о великом штате Луизиана, и поверьте мне, он заботится обо всей нашей великой стране.

— Разумеется, — сказал Сэм. — Больше новых дорог, больше трудовых лагерей, и больше железных дорог, чтобы заполнять их.

Лакутюр бросил на него острый взгляд.

— Избиратели хотят перемен. Они хотят жить лучше. Если для того надо убрать с дороги всяких неудачников, так тому и быть. Для тех из нас, кому он помог, для тех, кому он дал образование, и возможность кем-то стать, Царь-рыба не может быть неправ. Может я и слуга двух господ, Лонга и Гувера, но оба этих человека желают стране только добра. Не забывайте об этом.

— Будьте уверены, не забуду, — ответил Сэм.

На пепелище горела кукла.

— Хорошо, — сказал Лакутюр. — Когда вернётесь в участок, поговорите со своим маршалом, инспектор Миллер, и передайте ему связаться с Рэндаллом в штабе Партии. Начало завтра вечером — вот и всё, что вам нужно передать. Об остальном ваш маршал догадается сам.

К ним присоединился улыбающийся Грёбке. Он коротко кивнул Сэму и заговорил с фбровцем по-английски:

— Было очень мило, очень мило. Герр Роланд, вон тот, недавно вернулся со службы в бригаде «Ваффен-СС» имени Джорджа Вашингтона. Какое-то время он провёл на эстонском фронте вместе с другими легионерами, набирался опыта.

Сэм отвернулся от дымящейся кучи мусора и обломков, что столь много значили для людей, которые владели столь малым.

— Ага, — заметил он. — Набирался опыта в поджогах.

Грёбке резко кивнул.

— Огонь прекрасен. Он очищает, освежает, делает всё… чистым.

Лакутюр улыбнулся своему напарнику.

— Господи, Ганс, мы тут просто работаем, а вы философию развели. Как вы относитесь к философии, инспектор?

— Сегодня — никак, — ответил Сэм.

Несколько минут спустя Сэм вернулся в полицейский участок, проталкиваясь через входящих и выходящих людей, снаружи уже были расставлены камеры кинохроникёров, репортёры дёргали его за пуговицы. Сэм растолкал всех плечами и поднялся наверх. Миссис Уолтон сказала:

— Он занят, говорит с губернатором. А когда он закончит с этим разговором, с ним хочет поговорить губернатор Мэна. Так что, вас он пока принять не может.

Сэм вернулся за свой стол и принялся разбирать папки и…

Дела.

Записи.

Твою ж мать. С ним хотел поговорить Шон.

— Вернусь через пару минут, — бросил он миссис Уолтон.

Уходя, Сэм не отказал себе в удовольствии проигнорировать её ответ.

Все записи хранились в подвале. Стол Шона был пуст. В темноту тянулись ряды шкафов и коробок, и Сэм услышал приближающийся к нему скрип. К нему приближался Кларенс Ролстон, который трудился в участке уборщиком и разнорабочим. Перед собой он катил ведро с водой и шваброй.

Кларенс был старшим братом члена городского совета. Во времена «сухого закона» он якобы глотнул какой-то ядовитой дряни и с тех пор его мозги немного съехали набекрень.

— Кларенс, — позвал Сэм.

Мужчина поднял взгляд. Его седые волосы висели над головой плотным клубком пуха.

— Сэм… я прав же, да? Сэм.

— Именно так, Кларенс. Молодец. Я кое-кого ищу.

Уборщик покачал головой.

— Моего братца Бобби? Я постоянно всем говорю, не могу я вам помочь. Не могу я отвести вас к Бобби. Бобби занимается своими делами, а я своими. Коль вам надо работу или пособие, я ничем помочь не могу. Простите.

— Всё хорошо, Кларенс. Я не ищу твоего брата.

— О. — Уборщик облегченно выдохнул. — А кого ж тогда?

— Я ищу Шона, архивариуса. Не подскажешь, где я могу его найти?

Снова движение головой.

— Могу, но нельзя.

— Это почему?

— Потому что мне сказали никому ничего не говорить, вот почему.

— Кто?

— Федералы, вот кто.

— Хочешь сказать, Шона арестовало ФБР?

— Гад ты, ты меня обдурил. Заставил сказать то, чего нельзя говорить. Ох, мать твою, я лишусь работы…

По щекам Кларенса потекли слёзы. Сэм аккуратно взял его за плечо.

— Кларенс. Посмотри на меня. Я здесь инспектор полиции. И я знаю много тайн. И это станет ещё одной такой тайной, хорошо? Я никому не скажу, что был здесь и о тебе ни словечком не обмолвлюсь. Ты не лишишься работы, у твоего брата не будет неприятностей, ничего подобного не случится. Просто успокойся.

Кларенс улыбнулся, вытирая слёзы.

— Это хорошо. Это очень хорошо, что ты так говоришь, Сэм. Спасибо большое.

— Без проблем, — ответил Сэм.

Вернувшись наверх, он с радостью увидел Хэнсона в одиночестве и без телефонной трубки у уха. Сэм сел и Хэнсон произнёс:

— Давай, выкладывай, что у тебя.

Следующие пятнадцать минут Сэм провёл, излагая требования Лакутюра и Грёбке. Когда он закончил рассказ, Хэнсон отодвинул свои записи и с отвращением проговорил:

— Хвалёные турагенты и дорожные полицейские. Вот, чего этим сраным федералам и «колбасникам» от нас нужно. Ладно, будем делать, что скажут. Как будто у нас, блин, есть выбор. Что-нибудь ещё?

— Ещё два момента, — сказал Сэм. — Агент Лакутюр сказал передать вам связаться с Рэндаллом в штабе Партии в Конкорде. Что-то должно быть завтра, и вы в курсе, что именно. Это так?

Лицо Хэнсона, кажется, побледнело.

— Ага, ага. Я в курсе. Бля. Ты, да и все остальные в департаменте… на завтра нам предстоит грязная работёнка.

Судя по мрачному выражению лица Хэнсона, Сэм догадался, что будет. Должен начаться давно предсказываемый разгон беженцев.

— Когда? — спросил Сэм.

Хэнсон записал что-то в блокноте.

— Скорее всего, ранним вечером. Блин. Так, ты сказал, два момента. Что ещё?

— Шон Донован. Его арестовало ФБР. Знаете, почему?

— Не моё дело, да и не твоё тоже, — ответил Хэнсон. — Донована забрали под федеральное заключение. Это всё, что я могу сказать.

— А Лео Грей? Которого днём ранее приняло министерство внутренних дел?

— То же самое. Не твоё дело. Тебе есть, чем заняться.

— Но Шон Донован и Лео Грей работали на вас, работали на департамент, вы же не можете…

Хэнсон уставился на Сэма.

— В данный момент меня рвут на части большие шишки с радио и газет, губернаторы двух штатов, ФБР, гестапо, германский МИД, наш Госдепартамент, люди президента из Вашингтона и Конкорда. Если ты думаешь, что мне есть дело до какого-то архивариуса и копа-новичка, то ты глубоко заблуждаешься. Их обоих взяли по федеральным обвинениям, и ничего я исправить не могу, всё. Никто из нас не способен тягаться с федералами, если те в настроении устроить неприятности. Ясно, инспектор?

Во рту у Сэма появился привкус пепла.

— Ясно, сэр.

— Хорошо. Запомни, ты связной, и когда ФБР и гестапо от тебя отвяжутся, езжай домой и отдохни. Завтра поезжай к ним и узнай, чего им ещё нужно.

— И что это может быть?

— Откуда мне, блин, знать? — взорвался Хэнсон. — Если они захотят, чтобы ты разделся догола и плясал чарльстон на Маркет-сквер, выполняй! Если они захотят, чтобы ты метнулся в Голливуд и приволок оттуда Мэй Уэст[23] для развлечения фюрера, выполняй и это!

Сэм поднялся и, не сказав ни слова, вышел. Ещё столько нужно сделать, столько работы, а он уже опоздал к ужину.

За пределами полицейского участка стояла толпа, пытавшаяся прорваться внутрь, с кем-то повидаться. Там оказалось несколько детей, державших за руки отцов или матерей, плачущих, не желавших находиться здесь этим холодным вечером. Под уличным фонарём стоял отряд легионеров Лонга, весело наблюдая за происходящим.

Интерлюдия VI

В грязном подвале Курт разложил на столе стопку карт и бумаг. Он осмотрел их и произнёс:

— Неплохая работа. Ральф сделал отличные снимки, но стоит отдать должное тому, кто проделал всё остальное.

Курт проворчал что-то неразборчивое.

— Я сделаю так, чтобы их передали дальше, если кто-нибудь из нас доживёт до следующей недели.

Наверху открылся люк и, стуча по ступенькам, появился Винс. В руках он держал вытянутую картонную коробку с красивой надписью «Свежие цветы». Винс поставил коробку на стол.

— Ну, вот. Как и обещал.

Он перевернул коробку, поднял крышку. Внутри оказался какой-то длинный предмет в обёрточной бумаге, перетянутой бечевкой. Винс достал его, развязал бечёвку, разорвал бумагу. На свет показалась винтовка с ручной перезарядкой и оптическим прицелом, а также небольшой бумажный мешочек. Внутри мешка оказалось шесть винтовочных обойм.

— Знаешь такую? Сойдёт? — спросил Курт.

Он ощутил холодный металл и гладкость дерева винтовки.

— Конечно. Американская армейская модель 1903 года 7,62х63мм. Хорошая и точная. Вмешает восемь патронов. Оснащена 2,5-кратным прицелом Уивера. Сработает, как надо.

Он взял винтовку, проверил работу, поднёс к свету. Блеснула смазка, ни следа ржавчины или мусора.

— Ну? — спросил Винс.

— Как по заказу, — ответил он. — Хорошая работа.

— Знаешь, я могу ещё достать, вообще, не проблема, и…

Он отложил винтовку, встал, и выбросил вперёд здоровую ногу, ударив Винса под колено. Винс жёстко рухнул в грязь. Он перевернул его, надавил коленом на основание позвоночника, обхватил подбородок и резко дёрнул в сторону. Послышался сухой треск, дёрнулись ноги и всё кончилось.

Он встал и отряхнул руки.

— Твою ж мать! Это так важно было? — резко бросил Курт.

— Боюсь, что да, — ответил он. — Он бы никогда не прекратил попыток вызнать, для чего мне нужна эта винтовка. Думаю, он стучал. И на кого бы он ни работал… им известно лишь то, что у меня есть винтовка. Им неизвестно, чем всё закончится.

— Ты думаешь или знаешь, что он стукач? — спросил Курт.

Он вспомнил ту ночь, когда видел Винса, садящимся в элегантный седан.

— Знаю.

— А если ты ошибся?

— Тогда он погиб за страну.

Казалось, Курт какое-то время боролся с какими-то мыслями, затем произнёс:

— Что дальше?

Он вернулся к винтовке и обоймам, и, спустя недолгое время, всё снова оказалось в коробке. Он протянул её Курту.

— Уходи немедленно, и как можно скорее положи её туда, куда мне нужно, вместе с ещё парой вещей. Но только убедись, что за тобой не следят. Ты смышлёный, давно в нашем деле, но, Курт… нельзя, чтобы за тобой следили.

— Не будут за мной следить.

— Ещё одно, — сказал он. — Как только доставишь, вали из города нахер. Не ходи ни к каким знакомым, никуда, где бывал прежде. Садись в машину, выбери направление, и езжай.

Курт смотрел на него влажными глазами.

— Ты… думаешь, ты справишься?

— Я родился в городе революции, — сказал он, стараясь добавить уверенности своему голосу. — Я справлюсь.

Глава двадцать шестая

Дома Тоби уже отправился спать, Сара нарезала холодный ростбиф, оставшийся с воскресного ужина, а на сковороде трещали картофельные пироги. Она была одета в голубое хлопковое платье, а бёдра её плотно обтягивал белый фартук. Она повернулась, уронив на лицо прядь волос, и улыбнулась ему.

Сэм вспомнил холодный осенний день 1931 года, когда он вернулся с грязного поля с футбольным шлемом в руках, и каким-то образом увидел её лицо, её улыбку, и мгновенно понял, что сделает всё, что угодно, чтобы увидеть её вновь.

— Прости, что не позвонил и не сказал, что задержусь, — сказал он.

— Я понимаю, — сказала она, поворачиваясь обратно к плите. — Я слышала по радио, что происходит. Господи, Сэм, к нам в город приедут президент Лонг и Адольф Гитлер. Поверить не могу.

Сэм скинул плащ, снял шляпу и положил их в один шкаф вместе с револьвером и кобурой.

— Уж придётся. Будет именно так и на следующую неделю вся округа превратится в зоопарк.

Он прошёл на кухню, встал за ней, обнял стройные бёдра и поцеловал в шею. Сара тихо замурлыкала, словно кошка, требующая внимания, и откинулась на Сэма, уткнувшись ягодицами ему в пах.

— А я буду помогать смотрителям зоопарка, — сказал ей Сэм. — Отныне я связной между департаментом полиции и ФБР. Так уж вышло, что за главного там тот же мужик, что интересовался у меня делом Джона Доу. А вместе с ним и его дружок из немецкой тайной полиции.

Он снова её поцеловал и отошёл к раковине вымыть руки.

— И что это означает именно для тебя? — спросила Сара.

— Для меня означает, что мне повезло. Я буду на побегушках у федералов до самого конца встречи. Буду искать места для ночлега и питания прорвы правительственных чинуш, прибывающих в Портсмут на следующей неделе. Вокруг будет кружить толпа фбровцев и агентов Секретной службы… К слову об окружении, помнишь Шона Донована?

Она повернулась с лопаточкой в руке.

— Конечно. Тот калека из архива?

— Приняли два дня назад. Отправили в трудовой лагерь.

— Маршал может его вытащить?

— Дело федеральное. А Хэнсон ничего не может поделать с федералами, чему несказанно рад. И ещё: раз уж мне придётся стать мальчиком на побегушках, я не смогу расследовать дело Джона Доу.

Сара положила куски ростбифа на тарелку.

— Ну и мир, ну и времена… и здесь, в Портсмуте. Поверить не могу. Почему Портсмут?

Сэм зевнул. Не смог сдержаться.

— Я слыхал от кого-то из полиции штата, что Гитлер боится воды, боится кораблей. Он не желает проводить на воде больше одного дня, если придётся. Так что, вместо Нью-Йорка или Вашингтона, он приедет в Портсмут. Добираться быстрее. Плюс, военно-морскую верфь проще охранять.

Сара положила картофельные пироги на тарелку, поставила её на стол.

— Безопасность, ха. Может нам повезёт и упадёт кран, который придавит сразу и Лонга и Гитлера. Тогда в мире станет безопаснее.

Сэм взял нож и вилку, а Сара села напротив него.

— Может и так, но если Лонга не станет, его место займёт другой урод. Как его там. Сенатор от Миссури. Такой же, как Гитлер.

Она подпёрла подбородок ладонью.

— Ой, не знаю. Не думаю, что вице-президенту нравится быть лакеем Лонга, бедный засранец. И я слышала…

Сэм отложил столовые приборы, глядя на ту чирлидершу, что однажды завоевала его сердце, уже не слушая, что она говорила. Он вспомнил мальчика в «Рыбацкой хижине» с долларом в руке. Шона, предупреждавшего его быть осторожнее. Поезд с заключёнными, направляющийся в Мэн. Семьи около полицейского участка, плачущих детей. Своего брата Тони, ушедшего в бега. Донну Фитцджеральд и её мужа Ларри, вновь воссоединившихся вместе. Лео Грея, которого увезли в «Чёрной Марии». Вчерашний визит двоих легионеров Лонга, заметивших открытую дверь из гостиной в подвал. И то, что Хэнсон сказал не ранее, как час назад.

«Никто не в безопасности».

Сара подняла голову.

— Всё в порядке? Сэм?

Ему удалось сохранить спокойное выражение лица, он взял нож и вилку, затем снова отложил их в сторону.

— Сара… следующие несколько дней превратятся здесь в самый натуральный ад. ФБР, Секретная служба, армия, флот, все приедут сюда. И я не говорю про громил Лонга.

— Уверена, ты прав. Но, что не так?

— На время встречи вам с Тоби следует уехать из города.

— Да ты шутишь, Сэм.

— Я предельно серьёзен. В городе установят блокпосты, будут протестующие. Люди выйдут на улицы. Велика вероятность, что начнутся погромы, кого-то арестуют, кого-то даже застрелят. Не хочу, чтобы вы с Тоби оказались среди всего этого.

— Мы можем просто остаться дома.

— И позволить Секретной службе и министерству внутренних дел начать копать, говорить с людьми и знать о тебе и твоих школьных друзьях? А если легионеры Лонга решат-таки выяснить, что там у нас в подвале? Вы оба можете оказаться в товарном вагоне на запад раньше, чем я об этом узнаю, раньше, чем смогу что-нибудь предпринять.

— Сэм…

— Послушай, сотрудника департамента арестовывают, а его начальник, городской маршал ничего не может с этим поделать. Человека, который работал на него! Как думаешь, много я могу, если с тобой и Тоби что-нибудь случится?

— Но мой отец…

— Сара, — перебил её Сэм. — Твой отец мог бы помочь. У него есть летний дом на озере Уиннипесоки. В Молтонборо. Можно остаться там на несколько дней. В тиши, вдалеке, подальше от всего этого безумия.

— Забрать Тоби из школы? И на работу не ходить?

— Школы закроют, Сара. Ты же знаешь, это разумно. Когда мой брат на воле, когда вокруг всё кишит копами, федералами и…

Она откинулась на стуле.

— Сэм… ладно, потом это обсудим, хорошо? После того, как поешь.

— Конечно, — ответил он. — Ты же знаешь, это разумно. Всего на несколько дней. И всё.

Она набрала воздуха в грудь.

— Хорошо. Пока же… ненавижу это говорить, но когда ты закончишь, нужно, чтобы ты поднялся к Уолтеру.

— Зачем? Что случилось? Слишком громко печатает?

— Нет, ничего подобного. У него там гость, они громко разговаривают и мешают Тоби уснуть. Ты же знаешь, Уолтер обещал вести себя тихо. Может, напомнишь ему?

— Конечно, — сказал он. — Мне нужно знать что-нибудь ещё?

— Ага. Ненавижу, когда ты прав.

Следовало ответить чем-нибудь остроумным, но Сэм предпочёл смолчать. Какое-то время они ели в тишине, затем вспомнив об одной утренней мысли, Сэм произнёс:

— Сара, ты не знаешь, в школе кто-нибудь ездит на жёлтом «Рэмблере»? Четырёхдверный, большой такой.

Она отрезала кусок мяса.

— Нет, кажется. А что?

Сэм задумался. Стоит ли рассказывать ей, что эта машина связана с расследованием убийства? А если расскажет, предположим, это как-то связано с «подземкой» — может ли он быть уверен, что она промолчит? Сара может предупредить этого человека и…

— А, просто, утром, когда подвозил Тоби, кое-что случилось, — тихо произнёс он. — По улице ехал жёлтый «Рэмблер» и чуть не врезался в меня. Подрезал слегка, и всё.

— О, — сказала она, сунув вилку в рот. — Ясно.

«Нет, — подумал Сэм, — не ясно тебе. И не было ясно раньше, когда приводила в наш дом Поля Робсона, ты всё держала в тайне от меня. А теперь я не знаю, какие ещё тайны ты от меня скрываешь. И раз я не могу тебе доверять, значит, наш брак существенно пошатнулся, но я не могу тебе этого сказать, потому что это приведёт к ещё большему количеству вопросов, поднимется шум и крик, а у нас нет на это сил».

Поэтому он сидел тихо, как и должен вести себя порядочный инспектор… и паршивый муж.

Глава двадцать седьмая

Когда Сэм закончил с ужином, он взял пальто и вышел к внешней лестнице. Он взбежал по ступенькам, постучал в дверь и крикнул:

— Уолтер! Это Сэм. Откройте, пожалуйста.

Потребовалось постучать ещё трижды, прежде чем Уолтер открыл.

— Сэм! — со слегка наигранным восторгом воскликнул он. — Как я рад, что вы присоединились к нам. Полагаю, вы здесь, как домохозяин и сосед, а не как работник правоохранения… правоохранительных… полиции.

— Уолтер, я могу войти?

— Конечно.

Уолтер открыл дверь шире и Сэм вошёл внутрь. За столом Уолтера сидел одноногий мужчина и курил сигарету, около стула стояли костыли. Одет мужчина был в чёрный бесформенный свитер и брюки цвета «хаки», правая штанина была подвёрнута почти до самого колена. Его русые волосы были очень коротко пострижены, а то, как он держал сигарету, говорило Сэму, что перед ним иностранец.

— Сэм, позвольте представить вам моего гостя… моего собутыльника на этот вечер… Реджинальд Хейл, в недавнем прошлом, лейтенант ВВС Его Величества. Реджи, это Сэм Миллер, инспектор департамента полиции Портсмута, добрый сосед, и хороший домохозяин. Джентльмены.

— Рад знакомству, — с явным британским говором произнёс Реджи.

— И вам здрасьте, — сказал Сэм.

Уолтер опёрся руками на спинку стула, словно ожидая от неё поддержки. На стуле стоял его кожаный саквояж.

— Реджи даёт мне ряд технических советов. Видите ли, я пишу роман о том, как пилот истребителя попадает в будущее, где цивилизация находится под угрозой и все люди разучились сражаться…

Профессор, вероятно, заметил выражение лица Сэма, поскольку сглотнул и продолжил:

— Но, конечно, мои писательские дела вас ничуть не интересуют. Важно знать технические особенности лётного дела, с которыми сей добропорядочный лейтенант. — Уолтер произнёс это слово на британский манер «литенант» — мне и поможет. А потом мы принялись слушать прекрасные новости обо всех этих дипломатических делишках, что решили провернуть мясник Европы и Царь-рыба из Луизианы, ну и, на столе появилась бутылка, ну и пошли разные другие истории.

— Ясно, — произнёс Сэм. — Послушайте, Уолтер, без обид, но Сара слышала здесь какой-то шум, а Тоби пытается заснуть и…

Пилот Королевских ВВС затушил окурок в переполненной пепельнице, с трудом поднялся на ноги и потянулся за костылями.

— Без проблем, инспектор, мне всё равно пора уходить. Благодарю за гостеприимство, профессор.

Он подпрыгнул на ноге, повернулся и взял костыли, а Сэм не знал, что ему делать — продолжать смотреть или отвести глаза. Поэтому он не стал делать ничего. Лейтенант сунул костыли под руки и Сэм произнёс:

— Вам помочь спуститься с лестницы?

— Премного благодарен, но у меня богатый опыт. Многие и многие месяцы, знаете ли. Впервые встречаю американского копа. Вы же не станете интересоваться моим иммигрантским статусом, правда?

— Нет не стану.

Реджи опёрся на костыли.

— Ужас, конечно. Прыгаю тут повсюду, как жаба. Когда-то я был важен, был рыцарем неба, готовым вступить в битву с набегающими гуннами. Мы были последней надеждой нашего острова, и намеревались прогнать этих чёртовых тварей. По крайней мере, так было задумано. Жаль, фрицы про этот план не знали. У них имелись собственные мысли. Расхреначили аэродромы и радары, освободили дорогу для десантников, чтобы те захватили плацдарм и удерживали его до подхода основных сил с моря. И всё же, мы сражались, невзирая на низкие шансы… Странно сказать, но мне повезло. Потерял ногу, когда меня «Мессер» подбил, и сумел выбраться на эвакуационном корабле.

Реджи направился к двери, остановился, неуклюже повернулся и с надеждой произнёс:

— Знаете, мы бы справились. Если бы Винни не выкинули, если бы правительство не запросило мира сразу после высадки, если бы король не погиб под бомбёжками… и если бы вы, янки, не сидели, сложа руки, решив нам не помогать. Мы бы справились. И тогда герру Гитлеру пришлось биться и с нами, и с большевиками.

— Многие из нас думали, что мы в прошлый раз сделали достаточно, — сказал Сэм. — Всё было похоже на очередную европейскую заварушку, а предыдущая закончилась не очень хорошо. Поэтому большинство наших решило не вмешиваться.

Реджи покачал головой.

— О, нет, вы вмешаетесь. Может, не в этом году, может, в следующем, но я вам это гарантирую, инспектор. Как только этот ёбаный немецкий художник прихлопнет «красных», он снова повернёт на запад. И никакой бескрайний океан вам не поможет. Может, тогда вы пожалеете, что не помогли нам.

Уолтер открыл дверь и Реджи выбрался наружу. Влетел холодный воздух, а когда дверь закрылась, Уолтер повернулся к Сэму и произнёс:

— Ещё раз прошу прощения за то, что побеспокоил вашу дражайшую супругу.

— Извинения приняты, Уолтер. Ещё одно… и клянусь Господом, я вам этого не говорил. — Сэм никогда бы не подумал, что поступит подобным образом, но по прошествии последних нескольких дней он уже не мог молчать. — Завтра ночью. Возможно, вы захотите рассказать об этом Реджинальду и другим своим друзьям, дабы те не ходили по привычным им местам. Кое-что намечается. Я ясно излагаю?

— Кристально ясно, Сэм… Не могу описать, как же я вам обязан, это будет…

— Уолтер, я понятия не имею, о чём вы говорите. И вы тоже.

Жилец схватил его за руку.

— Я не верующий, но пусть Господь благословит вас за то, что вы делаете.

Сэм выдернул ладонь из хватки Уолтера.

— Полагаю, Господу есть чем заняться, помимо беспокойства обо мне.

Прежде чем лечь в постель, Сэм проведал Тоби. Сын тихонько слушал детекторный приёмник; к счастью тот транслировал спокойную танцевальную музыку для тех мест, где у людей были деньги и время, чтобы танцевать. Сэм потянулся, чтобы выключить радио, как Тоби дёрнулся и сказал:

— Пап?

Он сел на край кровати.

— Да, малыш. Что такое?

— Мммм, мама сказала, завтра мы отправимся в путешествие… к дедушке.

Сэм коснулся волос Тоби.

— Всё так. Всего на несколько дней. Ты и мама.

— А у меня в школе проблем не будет?

— Нет, проблем не будет.

— Хорошо. У меня там их и так полно.

Дыхание сына успокоилось, и Сэм встал, чтобы уйти, но Тоби снова дёрнулся и сказал:

— Знаешь, я им сказал. Что мой папа не стукач. Я должен был им сказать, что ты не стукач. Так что я хорошо сделал. Я не дрался, пап, но не позволил ему просто так уйти.

Сэм вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Он лёг в постель рядом с Сарой, та повернулась, прижалась к нему и сказала:

— Ты победил.

— Спасибо.

— Не меня благодари. Завтра папа заедет и заберёт нас с Тоби.

— Он это переживёт, — сказал Сэм и поцеловал жену, ощущая шелковистость её нижнего белья.

Сара поцеловала его в ответ, прижалась губами к его уху и страстно прошептала:

— Прости меня, Сэм, ладно?

— За что? — так же шёпотом переспросил он.

Из-за беспокойного сына оба говорили тихо по привычке.

— За то, какая я. Разочарование… строптивость… ой, просто прости меня.

Сэм вновь её поцеловал, крепче, она застонала и зашевелилась под ним.

— Прощена, Сара, навеки прощена. Хоть я и не согласен с тем, что ты только что сказала.

— Шшш. — Сара положила ладонь ему на живот. — Давай, хоть ненадолго прекратим болтать. Вот тебе давно обещанный отложенный концерт, здоровяк.

Во тьме Сэм застонал от прикосновений своей чирлидерши.

— Не такой уж и здоровый.

Её рука опустилась ещё ниже.

— Погоди немного.

Глава двадцать восьмая

Утром за завтраком сердце Сэма едва не разорвалось на части при виде двух чемоданов — одного побольше, другого поменьше — стоявших у двери, и прижавшихся друг к другу, словно перепуганные дети. Всё это неправильно, всё это ужасно, но Сэм понимал, что так будет правильно.

Сара приготовила для всех отличный завтрак — блинчики с беконом. Тоби без конца интересовался, тёплая ли вода там, где дедушкин загородный дом, и сможет ли он там поплавать, если мама будет за ним присматривать?

— Если мама разрешит, то можно, — сказал на это Сэм.

Когда тарелки были убраны, он поднялся, встал у неё за спиной, положил руки на её бёдра и поцеловал.

— Оставь. Сам потом уберу, — сказал он.

— Нетушки. Хоть чем-то займусь. Хорошо? — Её голос слегка подрагивал.

Сэм провёл ладонями по стройным бёдрам, что прошлой ночью доставили ему столько наслаждения. Он поднёс губы к её уху и произнёс:

— Что ты прошлой ночью имела в виду под прощением? Откуда это взялось?

Внезапно всё её тело напряглось, словно она услышала какое-то непотребство. Она резко стряхнула его ладони.

— Может, не будем прямо сейчас это обсуждать? Папа скоро приедет, а мне ещё надо домыть тарелки.

Послание доставлено. Сэма вновь шокировало, насколько противоречивой была его жена — страстной любовницей ночью, и раздражённой домохозяйкой поутру. Сэм вышел в гостиную, чтобы взять револьвер, пальто и шляпу, и через парадное окно увидел тестя, Лоуренса Янга, который подходил к дому так, словно владел им. В те далёкие уже дни и ночи, когда они с Сарой ещё только поженились, когда Сэм изо всех сил старался раздобыть деньги на первоначальный взнос, Ларри намекнул, каким образом его зять смог бы собрать необходимую сумму — по выходным Сэм должен был просиживать штаны в мебельном магазине.

Ларри так и не получил желаемого, подумал Сэм. Однако Сэм кое-что приобрёл. Окровавленные руки и воспоминания, которые никогда его не покинут.

Ларри прошёл внутрь, одетый в добротное серое пальто, чрезвычайно довольный собой.

— Доброе утро, Сэм.

— Здравствуйте, Ларри.

— Как я понимаю, моей дочери и внуку необходима некоторая защита.

— В некотором роде, — ответил Сэм.

— Я думал, это твоя работа.

Сэм ощутил, как напряглись его плечи.

— Именно так. Именно поэтому я вывожу их из города на время встречи.

— Может быть, ты их и вывозишь, но я их забираю, отвожу туда и обратно, тратя на это большую часть своего рабочего дня. Надеюсь, ты это оценишь.

Из кухни вышла улыбающаяся Сара.

— Спасибо, пап, что помогаешь нам.

Тут же выбежал и Тоби.

— Деда! — выкрикнул он, лицо мальчика сияло.

Сэм поднял чемоданы.

— Давай так, Тоби. Ты бери плащи, а я отнесу чемоданы в дедушкину машину. Хорошо?

Пока никто не успел что-либо сказать, он вышел с чемоданами на благословенный прохладный воздух.

— Как устроимся, постараюсь позвонить, если чёртовы телефоны там работают, — сказала Сара.

Сэм поцеловал её и сказал:

— Уверена, что всё собрала?

Она сжала заднюю часть его шеи и прошептала:

— Не совсем, но все побрякушки я пока оставлю… до следующего отложенного концерта.

Ещё один обмен поцелуями.

— Когда всё закончится, выберусь к вам. Город немного мне задолжал.

Сара села на переднее сидение «Олдсмобиля».

— Папа будет нас навещать.

— Я и так слишком много ему должен.

С заднего сидения раздался голос Тоби:

— Так, я смогу поплавать? Правда?

— Если мама разрешит.

— Лады, — сказал сын, и добавил: — Пап, пригляди за моими моделями, хорошо?

— Конечно, Тоби, — пообещал Сэм. — Ничего с ними не будет.

Он закрыл обе двери машины и подошёл к тестю.

— Спасибо, Ларри. Я серьёзно. Спасибо.

— Всегда приятно знать, что я могу справиться там, где не можешь ты. Нужно обсудить…

Ради жены и ребёнка, смотревших на него из салона «Олдсмобиля», Сэм улыбнулся тестю.

— Давайте не будем заставлять мою жену и сына ждать. Хорошо?

— Всего на минутку, — сказал Лоуренс. — Послушай, как я понимаю, ты прислушался к моему совету. Проявить большую активность в делах Партии.

— Может, да, может, нет.

— Ясно. — В голосе Лоуренса послышались ледяные нотки. — Но я просил тебя проявить большую активность под крылом маршала Гарольда Хэнсона.

— Послушайте, давайте решим всё это потом, потому что…

— Нет, не будем мы ничего решать в другой раз. Ты сделал свой выбор и тебе придётся с этим жить. Ты отдал свою судьбу в руки маршала. Хорошо. Но, когда придёт время рассмотрения бюджета, не приходи ко мне за помощью, потому что твою должность в департаменте ликвидировали. Когда её ликвидируют.

— Вы мне угрожаете, Ларри? Решили, будто я ваш раб? Думаете, что можете мне указывать, потому что я вам должен?

— Должен мне? За что? За то, что я отвёз дочь и внука в Молтонборо?

— Вы знаете, о чём я, — сказал Сэм. — Все в курсе, как я получил должность инспектора. Вы потянули за кое-какие нити, переговорили с кем-то в полицейском комитете и…

Лоуренс рассмеялся.

— Дурачина ты тупая. Кто тебе такое рассказал?

— Это все…

— А ты смышлёный инспектор. Я голосовал против тебя, олух. Даже зная, что это может задеть Сару. Так было бы гораздо лучше, чем видеть, как ты облажаешься и останешься сержантом. Уяснил? И я до сих пор с трудом уживаюсь с тем фактом, что с моей дочкой водится сын пьяницы и брат преступника, вроде тебя. Что же касается твоей активности в Партии… я просто хотел, чтобы ты хоть где-нибудь был у меня под рукой. Вот и всё. Теперь же, когда я знаю, что ты переметнулся к этому дураку Хэнсону, я уверен, что ты облажаешься. И я в полной мере получу от этого удовольствие.

Сэм набрал воздуха в грудь, раздумывая над той тайной, что он знал об этом человеке, той, которую он обещал никогда не разглашать.

— Единственное, чего я хочу прямо сейчас, это, чтобы вы валили на хер с моего крыльца.

Сэм вошёл внутрь и закрыл дверь, а потом стоял у окна и смотрел, как «Олдсмобиль» отъезжает от дома и уезжает прочь. Он наблюдал до тех пор, пока машина не повернула за угол и его семья не исчезла.

После отъезда семьи Сэм не потрудился заезжать в участок. Вместо этого он поехал прямиком в отель «Рокинхэм». У входа стояли двое военных полицейских с планшетами в руках. Их форма цвета хаки была выглажены, а сапоги и каски ярко блестели. Равно как и кожаные портупеи с кобурами для «Кольтов» 45-го калибра. Лица их были суровы и серьёзны, так как они привыкли отказывать множеству людей.

— Прости, дружок, — сказал полицейский слева, — но отель закрыт, причём надолго.

— Да, конечно, но я пришёл к агенту Лакутюру из ФБР.

— Имя и место работы? — спросил тот, что справа.

— Сэм Миллер. Департамент полиции Портсмута. — Он продемонстрировал значок инспектора, полицейское удостоверение и, чёрт с ним, офицерское назначение в Национальную гвардию Нью-Хэмпшира. Всё это было тщательнейшим образом осмотрено полицейским справа, пока его напарник сверился со списком на планшете и кивнул.

— Да, он есть в списке. Документы в порядке?

— Вполне, — ответил тот, передавая документы Сэму. Тот убрал их в карман.

В фойе царил хаос, валялись горы багажа, повсюду сновали армейские и флотские офицеры, одетые по полной форме, между которыми бегали корреспонденты и радиожурналисты. Сэм протиснулся между ними, поднялся наверх и постучал в дверь номера двенадцать.

Дверь открыл агент Лакутюр, одетый в рубашку, галстук и хлопчатобумажный костюм. Грёбке сидел за круглым столом, перед ним громоздилась кипа бумаг. Гестаповец был одет строго, в чёрный костюм белую рубашку и галстук.

— Рад вас видеть, инспектор, — сказал Лакутюр. — Рановато вы.

— Хочу начать пораньше, — ответил Сэм.

В комнате пахло одеколоном, застарелым табаком и крепким кофе. Сэм задумался, о чём эти двое говорили, когда оставались наедине. Делились ли они военными байками о Царь-рыбе и Фюрере?

Лакутюр подошёл к столу и взял пачку бумаг.

— Вот, — сказал он, передавая её Сэму. — Ваша работа на сегодня. Тут список ресторанов, отелей и пансионатов в вашем достопочтенном городе. Я хочу, чтобы вы обошли каждый, узнали, сколько народу там смогут прокормить и разместить на постой, всё расписать и вернуться сюда к пяти часам. Ясно?

Сэм взглянул на бумаги.

— С такой работой может справиться и клерк.

— Разумеется, но мне нужен конкретный клерк, а именно инспектор полиции, который знает, с кем разговаривает. И именно этот клерк будет знать, кто именно льёт ему говно в уши. Так, что, да, инспектор, с этой работой справится и клерк, поэтому я поручаю её вам.

Сэм ничего не ответил, лишь сложил бумаги вдвое. Гестаповец ухмылялся.

— Вам не нравится, да? — спросил Лакутюр.

— Бывала работёнка и похуже, — ответил Сэм.

Глава двадцать девятая

День превратился в продолжительный поход почти через весь Портсмут. Как бы ему ни было противно это признавать, но Лакутюр был прав. Кто-нибудь другой столкнулся бы с хернёй насчёт доступности и цен, но с ним подобная ахинея не сработает. От ирландской домохозяйки и русского белоэмигранта и семьи первопоселенцев в Портсмуте в 1623 году, он знал всех владельцев пансионатов, и сумел раздобыть всю информацию о количестве доступных номеров.

Ему стало не по себе от того, насколько быстро вокруг росли блокпосты. Это было похоже на кинохронику из Европы — солдаты с винтовками на плечах, стоящие на улицах, передвижные заграждения из досок и колючей проволоки на перекрёстках и проулках. Несколько раз он замечал, как люди стояли раздельно, пока их документы проверялись и перепроверялись агентами ФБР и министерства внутренних дел в костюмах и с мрачными лицами.

Теперь же, отдав список Лакутюру, который, казалось, постоянно сидел с телефонной трубкой у уха, рядом с которым сидел Грёбке, яростно водя перьевой ручкой по бумаге, Сэм, наконец, мог идти домой.

Но, к кому домой?

Он вернулся в полицейский участок, к тому, что привычно ожидало его — долгой ночи впереди.

Он поужинал рыбной похлёбкой с клёцками прямо за столом, ожидая и наблюдая, как бежит время на наручных часах. Он трижды пытался дозвониться до Молтонборо через оператора «Нью-Ингланд Телефон» и каждый раз звонок прерывался усталым мужским голосом:

— Все междугородные звонки из этого округа находятся в ведении войск связи армии США. Это официальный военный звонок?

— Нет, я звоню из…

«Щёлк» и связь обрывалась.

Ещё две попытки с использованием полицейских связей привели к тому же результату.

В итоге, он сдался.

Дверь в кабинет маршала открылась и вышел Гарольд Хэнсон, костюм его был помят, под глазами за очками набухли мешки.

— Пора прокатиться, Сэм, — тихо сказал он. — Поехали.

Сэм встал из-за стола, вытер руки бумажной салфеткой и отправился вслед за городским маршалом в подвал участка. С противоположной стороны, из гаража техобслуживания донёсся запах топлива и машинного масла. Там же находилась толпа копов, которые были не на смене, все были одеты в гражданское и тихо переговаривались. У ближайшей стены громоздились картонные коробки.

Хэнсон поднялся на деревянный ящик и вскинул руку.

— Так, — обратился он ко всем. — Будет непросто, но именно это нам и приказали. Операция Национальной гвардии. Выдвигаемся через несколько минут.

— Босс — раздался голос. — Что, блин, происходит?

— Встреча состоится через несколько дней. Прямиком из Белого Дома поступил приказ очистить город от нежелательных элементов. Для кинохроникёров, радийщиков и газетчиков всё тут должно выглядеть идеально.

В подвале наступила тишина. Сэм подумал о лагере бродяг, разгромленном бульдозерами и сожженном дотла. А как же Лу Пердье? Куда он, блин, пропал со всеми своими знаниями насчёт свидетеля? Ещё один обрубленный конец в деле Петера Уотана…

— Этим мы и займёмся. — В голосе Хэнсона звучало необычное для него сомнение. Проверим все ночлежки и прочие подобные места. Всех беженцев, всех, кто не является жителем Портсмута, мы перемещаем. Это приказ прямиком из Белого Дома.

— Куда перемещаем, босс?

— Это не наша забота. Армия подготовила транспорт, их всех перевезут в лагерь переселенцев. — Он протёр глаза. — Относитесь к этому так, парни. Мы просто выполняем приказы. Ясно? Просто выполняем приказы.

Из картонных коробок достали пахнущее плесенью военное обмундирование: устаревшие круглые металлические каски с прошлой войны («Наверное, такую же носил отец», — подумал Сэм), полотняные ремни, деревянные дубинки и зелёные тряпичные нарукавные повязки с белой надписью «ГВАРДИЯ». Сэм надел всё это, чувствуя себя так, словно наряжается на Хэллоуин, и присоединился к четырём другим копам — Пинетту, Лубрано, Смиту и Риэрдону в старом «Форде», который завёлся только с третьей попытки. Сэм сел сзади, молчал, сжимая в руках каску. Остальные шутили о том, что стали армией Царя-рыбы, но Сэм к ним не присоединился.

Лубрано обратился к Риэрдону:

— Слушай, я всё никак в толк не могу взять, откуда у нас в городе столько евреев. Готов спорить, они приплачивают Лонгу и его громилам, чтобы те смотрели в сторону, пока они пробираются в страну.

Риэрдон рассмеялся.

— Жаль, что завтра они уже не смогут вернуть свои денежки.

Они выехали на Фосс-авеню — узкую улочку всего в квартале от гавани, с покосившимися домами из дерева и кирпича, грязными мусорными баками и разбитыми мостовыми. Сэм отлично знал эту улицу — таверны, ночлежки, да дешёвые гостиницы. Место для людей, которые борются за выживание. Те, кому везло, перебираются в районы получше. Другие никогда отсюда не выбираются, за исключением больниц и моргов.

Была ещё одна причина, чтобы запомнить это место, и состояла она в том, что Сэм сделал на Тарбер-стрит, в двух кварталах отсюда, как раз незадолго того, как он и беременная Сара переехали в новый дом. Тарбер-стрит. Даже близость к этой улице вызывала у него дискомфорт. Он отвернулся. Его взору предстало заграждение из досок и колючей проволоки, за которым приглядывали бойцы Национальной гвардии в форме, с идеальным обмундированием, обутые в блестящие ботинки, за плечами висят винтовки «Спрингфилд». Сэм отметил, как они заухмылялись, когда из машины выбрались они с устаревшим обмундированием. Настоящая Национальная гвардия и игрушечная.

Сэм немного отстал, пока остальные копы, одетые в каски и со снаряжением пошли дальше. Из мрака вышел мужчина в тёмном костюме, с конфедератским флажком на лацкане, с фонариком и планшетом в руках.

— Эдди Митчелл, министерство внутренних дел, — заговорил мужчина. — Слушайте.

Сэм и остальные образовали полукруг вокруг Митчелла — высокого человека с мягким теннесийским говором.

— Тот конец улицы оцеплен, боковые переулки также перекрыты. Вы будете служить прикрытием. Там есть местечко, отель «Харбор Пойнт». Где-то, — он посветил фонариком на наручные часы — минут через десять мы начнём проверку и подъедут грузовики, чтобы вывозить всех нежелательных. Вы прост' бу'ете прикрывать главный вход. Убедитесь, чтобы никто не проскользнул. Ясно?

Послышалось невнятное бормотание, но Сэм молчал. Ему очень хотелось сейчас оказаться в пустом доме, принять ванну и выпить пива. Где угодно, только не здесь.

Послышался рокот приближающихся грузовиков и Митчелл махнул рукой. Настоящие национальные гвардейцы сдвинули заграждение в сторону. Мимо прогрохотали два двухосных армейских грузовика, хлопая брезентовыми бортами и воняя дизельными двигателями.

— Погнали, парни. За ними! — выкрикнул Митчелл.

Самые активные бросились за грузовиками лёгким бегом. Сэм двигался ближе к арьергарду, идя спешным шагом, держа дубинку в руке, и крепко и неудобно прицепив каску на голову. Впереди слышались крики, перед отелем собралась толпа, кто-то в форме, кто-то нет. Повсюду метались лучи фонарей, люди в костюмах направляли поток людей, пользуясь свистками. Здание было трёхэтажным, деревянным с гнилым крыльцом у входа, над которым висела сине-белая надпись «Харбор Пойнт». Один грузовик подъехал задом, опустился борт. Сэм встал около крыльца, в то время как остальные офицеры сформировали коридор, который вёл к грузовику.

Удивительным было то, что последовало далее. Были развёрнуты деревянные столы и расставлены стулья. Странное зрелище, словно появление будки для голосования посреди погрома. Затем из отеля с величественным названием стали выходить люди. Среди них были и молодые и старые, гладковыбритые и бородатые, головы некоторых женщин были повязаны цветастыми платками, некоторые вели за собой детей. Большинство несло с собой небольшие чемоданы, словно они ожидали ночного визита.

До Сэма донеслась разноголосица — французская, польская, голландская, британская речь — но лица у всех были одинаковые. Бледные, испуганные, глаза широко открыты, все, как будто не могли поверить, что всё происходило в стране, которая, вроде как, свободна. У всех был вид, словно они уже проходили подобное прежде, но солдаты тогда носили серую форму и округлые, похожие на горшки, каски, солдаты, приехавшие на технике с искривлёнными крестами, а не с белыми звёздами.

Женщина в узком чёрном хлопчатом платье уставилась на Сэма, проходя мимо. С тяжёлым акцентом она выкрикнула:

— Зачем вы так поступаете? Зачем?

Сэм отвернулся. Ответа у него не было.

Около ближайшего грузовика, напротив столов выстроилась очередь. Проводилась проверка документов, сверка списков. Люди, сидевшие за столами, качали головами, указывали большими пальцами в сторону грузовиков. Словно, имея немалый опыт, те, кто помоложе помогали тем, кто постарше.

— Бля, — прошептал кто-то. — Знаешь, всё это похоже на кинохронику из Европы.

— Ага, знаю, — ответил Сэм. — Похоже, мы все теперь в Европе.

Глаз уловил движение. По деревянным ступеням спускался одинокий мужчина, он шёл на костылях, одна нога у него была цела, а штанина другой подвёрнута до колена. Лейтенант Королевских ВВС Реджи Хейл, гость Уолтера Такера. Глядя прямо перед собой, двигаясь медленно и неуклюже, он шёл к столу. Сэм с тяжёлым чувством наблюдал за неспешными движениями искалеченного пилота. Видимо, Уолтер не сумел вовремя до него добраться. Когда Хейл дошёл до стола и заговорил, Сэм подумал, как же этот бедолага будет забираться в грузовик.

Именно эта мысль всё и решила.

Сэм вышел из строя и подошёл к столу, где тихо, но уверенно говорил Хейл.

— Я ж тебе говорю, старичок, документы у меня, похоже, украли, потому что на прошлой неделе они были у меня в пальто.

— Ага, конечно, я это уже в шестой раз слышу только за последние пять минут, — ответил скучающий писарь-гвардеец. — Давай, полезай в грузовик и…

— Погодите, — сказал Сэм.

Пилот Королевских ВВС повернулся на костылях, его лицо не выражало совершенно никаких эмоций.

— Браток, вернись-ка к себе, лады? — обратился писарь к Сэму.

Сэм достал значок, пользоваться карточкой Лакутюра он не стал, не желая впутывать в это дело фбровца.

— Я инспектор Сэм Миллер из департамента полиции Портсмута. Этот человек — Реджинальд Хейл, так?

Писарь бросил взгляд на планшет.

— Ага, и что?

— Хейл — важный свидетель по делу, которое я расследую. Он останется здесь.

— Слышь, Миллер, мне не надо…

— Я — инспектор Миллер, дружок, — перебил его Сэм. — И Хейл остаётся здесь. Либо я собираю всех портсмутских копов и мы сваливаем, а ты тут сам разбирайся со своими двадцатью бойцами. Как тебе такое?

У писаря были тонкие усики, как у Кларка Гейбла. Писарь вернул ему значок.

— Ладно, забирай этого англичанина ебучего. А тебя я запишу, как того, кто его отпустил. В случае, если он подстрелит губернатора, или вроде того, это будет на твоей совести. Вернись в строй.

Сэм вернулся, затем обернулся, ожидая, что Хейл пойдёт за ним, но, нет, пилот уковылял прочь и растворился среди теней.

«Ну, как вам такое?» — подумал Сэм.

— Это, что, блин, было, Сэм? — спросил кто-то из копов.

— Это был урок, — ответил тот. — Порой, оказываешь человеку услугу, а в ответ никакой благодарности. Не считая, разгневанных людей.

— Вот уж точно.

Он стоял, дубинка холодила ладонь, аресты продолжались, грузовики подъезжали, ревя двигателями, плакали дети, свистели свистки. Сэм смотрел на всё это, не желая ничего ни видеть, ни слышать, но он всё равно заставлял себя.

Спустя час наблюдений за перемещением беженцев, кофе, что он выпил чуть ранее, прошёл через почки и попал в мочевой пузырь. Он обратился к Лубрано:

— Слушай, не знаешь, где тут можно отлить?

Лубрано пожал плечами.

— Не знаю. Там переулок есть, я туда ходил пару минут назад.

Сэм вышел из полицейского оцепления, нашёл переулок. Он нашёл узкий закуток между двумя многоквартирными домами, где воняло мусором и мочой. Он поставил дубинку у стены, расстегнул штаны, сделал своё дело. Чёрт, ну и ночка. Закончив, он застегнул штаны и…

Кто-то пел.

Затем раздался резкий крик боли.

Сэм подобрал дубинку, прошёл в дальний конец переулка, услышал смех. На тротуаре уличный фонарь осветил сцену, которая вынудила Сэма замереть. На тротуаре лежал, прикрываясь, человек, одетый в обноски. Над ним возвышались двое помоложе, и получше одетых мужчин, они пинали его и смеялись. Оба были одеты в короткие кожаные куртки и синие вельветовые штаны. Пара легионеров Лонга за работой, несут на улицы своё понятие правосудия. Парочка из «Рыбацкой хижины», те, которым порезали шины.

— Д'вай! — кричал один. — Спой нам, пьяная ты тварь!

Второй рассмеялся.

— Давай, пой! Умеешь петь-то? Спой-ка нашу песенку!

Первый запрокинул голову:

Мужчина на земле выкрикнул:

— Пожалуйста, пожалуйста, прекратите… я… я попробую! Господи… погодите сек… ой!

Время, казалось, побежало в бешеном темпе, не оставляя ни секунды на размышления или рефлексию. Сэм скинул каску и нарукавную повязку. Он ударил по голове ближайшего легионера, отчего тот упал, словно мешок картошки. Второй обернулся, замер, напуганный, выражение его лица не могло не доставить Сэму удовольствие.

— Вот, — произнёс Сэм. — А это тебе.

Он ударил его дубинкой в висок. Легионер покачнулся, и Сэм добавил ему пару ударов в живот. Легионер споткнулся о своего приятеля и упал. Сэм помог мужчине, которого они мучили.

Лицо его было в крови, волосы седыми и спутанными.

— Ох… Ох… спасибо, спасибо… я…

— Давай. Иди. — Сэм аккуратно подтолкнул его.

Мужчина заковылял по улице. Сэм вернулся к Легионерам. Он пнул каждого по рёбрам. Оба застонали.

Сэм не мог ничего с собой поделать. Он пропел им:

Затем он оставил их, словно кучу мусора, и подобрал брошенную каску и повязку.

Глава тридцатая

Когда Сэм, измотанный, вернулся домой, ему хотелось лишь взять бутылку пива, лечь в горячую ванну и смыть с себя все мерзкие воспоминания этой ночи. Если повезёт, те клоуны с Юга увидели лишь парня с огромной палкой. Ну, ладно, довольно глупый трюк, но Сэму было хорошо. Ещё лучше ему было от того, что он дал тому бродяге возможность убежать. Пиво, чтобы отпраздновать, было в самый раз.

Но, когда он вошёл в парадную дверь, в тёмной гостиной играло радио.

— Сара? — негромко позвал он.

— Боюсь, что нет, — послышался голос и Сэм подумал: «Ох, прекрасно».

Повесив пальто, он щёлкнул выключателем и загорелся свет. На диване сидел Тони, расставив перед собой грязные ноги.

— Я думал, что утром закрывал дверь.

Тони ухмыльнулся.

— Я в трудовом лагере многому научился, Сэм. Как занять себя, пока рубишь лес. Лучший способ припрятать своё барахло так, чтобы сосед по койке его не спёр. И как пробраться в дом, даже если он принадлежит копу. Тебе нужны замки получше.

— А тебе не помешает здравомыслие. Какого хера ты тут делаешь?

Тони скрестил ноги.

— Чувак, тут повсюду толпы федералов и нацгвардейцев, мне нужно было где-то укрыться, пускай и ненадолго, и вот я здесь. Знаешь, когда мы были пацанами, на то, чтобы добраться до этого района с острова Пирс, требовалось десять минут. Сегодня этот путь занял у меня почти час. Можешь в такое поверить?

Сэм взял стул и тяжело сел.

— Да, в такое поверить я могу. Ты, похоже, многому там научился, тому, как уходить от патрулей.

— Ты даже не поверишь в то, чему я там научился. — Тони огляделся и произнёс: — Тоби и Сара скоро вернутся? Я бы с радостью с ними повидался, правда.

— Они уехали на несколько дней. Я отправил их в Молтонборо, к её отцу. Слишком велика вероятность, что случится что-нибудь плохое, пока Портсмут наводнён психами со всей округи.

— Хорошая мысль. Плохо, что в штате не так уж много безопасных мест для тех, кто в них нуждается. Или во всей стране. Или во всём мире.

Сэм вытянул ноги.

— Господи Боже, тебе обязательно всё превращать в примету времени или вроде того?

— Почему бы и нет? В таком мире мы живём.

— Ну, как скажешь, — произнёс Сэм уставшим голосом.

Из радиоприёмника раздался знакомый голос Чарльза Линдберга, выступавшего на каком-то митинге. Высоким голосом жителя Среднего Запада, он говорил:

— Не составляет труда понять, почему евреи стремятся свергнуть нацистскую Германию. Тех преследований, которым они подвергались в Германии, вполне достаточно, чтобы стать заклятыми врагами для любой расы. Никто, обладающий человеческим достоинством, не стал бы мириться с преследованиями еврейской расы в Германии. Но, также ни один порядочный и зрячий человек, глядя на их подстрекательскую политику здесь и сейчас, не может не замечать той опасности, которой подвергаемся и мы и они. Вместо того, чтобы агитировать за войну, еврейские общины в нашей стране должны всеми силами ей противостоять, поскольку, они — первые, кто ощутил её последствия. Терпимость — это добродетель, которая зиждется на мире и силе. История показывает, что она неспособна пережить войну и опустошение. Немногие дальновидные евреи осознали этот факт и противоборствуют вторжению. Однако большинство ведёт себя строго наоборот. Их величайшая опасность для нашей страны состоит в том, что они обладают огромным влиянием и владеют множеством наших кинокомпаний, наших газет, наших радиостанций, имеют сильное влияние на правительство.

— Как можно верить этой деревенщине? — Тони махнул рукой в сторону радио. — Война — это дело Европы, дело евреев. Просто сиди дома, между двумя океанами, занимайся своими делами, колошмать евреев и будешь счастлив.

— Некоторые считают, что он вполне прав, — сказал Сэм. — Пускай даже он слегка теряет берега, когда призывает не вмешиваться в европейскую войну.

— Ага, вполне прав. Тот факт, что ты умеешь летать на самолёте, ещё не означает, что ты хоть капельку смыслишь в политике и истории. Кем мы станем через сотню лет, в каком мире будем жить, когда война идёт в степях России, в небольших городках оккупированной Англии и Европы, а наш прославленный Царь-рыба только что связал свою судьбу с захватчиками.

Сэм почувствовал, как у него начала закипать кровь.

— Вместо того, чтобы, что, Тони? Помогать Джо Сталину и «красным»? Ты говоришь, что много знаешь. А ты когда-нибудь слышал про Катынь, что в Польше? В 39-м русские захватили восточную часть Польши, как часть сделки между Гитлером и Сталиным. Когда «колбасники» завоевали те места в 41-м, то обнаружили в ямах тысячи убитых польских солдат и офицеров, со связанными руками, застреленными в голову сотрудниками НКВД. «Колбасники» собрали туда репортёров, кинохроникёров, чтобы те показали миру, что русские сделали с поляками. Мы таким людям должны помогать?[24]

Тони уставился на него.

— Как ты не можешь выбирать семью, Сэм, ты не можешь выбирать тех, кому помогать в их отчаянной битве.

Линдберг продолжал вещать, голос его звучал даже несколько плаксиво.

— Я не нападаю на евреев и британцев. Я восхищаюсь обеими этими расами. Но я говорю о том, что и лидеры британцев и лидеры евреев, по причинам, которые вполне понятны им самим, но непонятны американцам, желают вовлечения нас в войну. Мы не можем винить их в том, что они следуют тому, что понимают под своими интересами, однако мы должны следовать своим собственным. Мы не можем позволить природным страстям и предрассудкам других народов вести нашу страну к разрухе.

— Да, ладно, Тони, что ты такое говоришь? Лонг должен заключить союз со Сталиным и помогать ему воевать с немцами, так что ли?

— Немцы травили газом отца, свели его в могилу раньше времени. А военно-морская верфь так мало для него и других рабочих сделала, им было плевать, когда он начал выкашливать лёгкие. Ты никогда об этом не думал?

— Конечно, думал. Но наличие одного доктора на верфи, или шестерых, погоды не сделало бы, — сказал Сэм. — А, знаешь, что ещё? Уверен, если покопаемся, то выясним, что какой-нибудь английский лорд или господин портил жизнь Миллерам ещё в Ирландии. Думаешь, мы вечно должны друг на друга дуться? Господи, именно так и ведут себя в Европе, и посмотри, к чему это их привело.

— Значит, просто сдадимся?

— Господи, Тони, от меня-то ты чего хочешь, блин? Подойти в ближайшие несколько дней к Лонгу или Гитлеру, ухватить тех за пуговицу, и изложить им идеи, которыми со мной поделился беглый брат? Так, что ли?

Какое-то время Тони молчал.

— Нет. Я рассчитываю… что ты будешь заниматься своим делом, Сэм. И всё. Просто занимайся своим делом и поступай правильно.

Вот, теперь звучало разумно.

— Тони. Ты здесь не просто так. Что происходит?

— Это не важно.

— О, да, важно, — настаивал Сэм. — Ты только что сказал мне заниматься своим делом. Этим я и занимаюсь. Своим делом. Так, зачем ты здесь? Ты пару лет сидел, потом сбежал и оказался в Портсмуте, аккурат к визиту Гитлера. Нихера себе совпаденьице, не правда ли?

Тони поднялся на ноги, лицо его было непроницаемым.

— Прости, брат. Пора идти.

— Никуда ты не пойдёшь. Рассказывай, зачем ты здесь. Встреча… что ты собираешься устроить? Устроить скандал? Протест? Рассказывай, зачем ты здесь.

Тони шагнул к нему.

— Хочешь меня остановить? Арестовать? Наставить на меня ствол?

Заниматься своим делом, заниматься тем, что он устроил тем парням Лонга — это одно. Но его брат — это совершенно другое. В комнате повисла тишина.

— Тони?

— Тут.

— Тогда, уходи. Только уезжай из Портсмута. Тут слишком опасно. Если так переживаешь за Сару и Тоби, то вали нахер. Бросай всё, что ты там задумал, и вали нахер.

— Хороший совет, — сказал Тони, проходя мимо Сэма по направлению к двери. — Но ты знаешь, как я отношусь с советам. Я редко их принимаю. Даже, если переживаю за твою жену и сына.

Дверь хлопнула за спиной Тони, и Сэм вытер лицо обеими руками. Херовый день. Он переключил радиостанцию на музыкальную волну, прошёл на кухню, достал бутылку пива «Пабст Блю Риббон» и опустошил её, не дойдя до ванны.

Интерлюдия VII

Когда он вышел из дома брата, то обошёл его вкруг, зашёл на задний двор, где, казалось уже вечность назад, ставил друг на друга три камня. На ступеньках заднего крыльца лежал ещё один камень, покрупнее и более плоский. Он поднял его, достал приклеенный к нижней части листок бумаги, а затем пошёл к кустарнику, который разделял двор Сэма и соседский. Он залез в кусты, достал сумку, которую припрятал там ранее, и посмотрел на огни дома Сэма.

Он не чувствовал себя здесь на своём месте. Они с Сэмом никогда не были близки, были скорее противниками, нежели братьями, однако в самой глубине своей души он верил, что Сэм разделяет его взгляды. Но Сэм был прямой, как шпала, был убеждён, что в этой системе можно работать, в то время как он… он был бунтарём, слоном в посудной лавке. Ему очень хотелось поведать Сэму больше, хотелось расстаться с ним в лучших отношениях, хотелось не врать о причинах своего появления в его доме, но ничего не поделаешь. Планы начали реализовываться, всё пришло в движение, и для Сэма небезопасно знать слишком много. Даже Сара знала лишь незначительную часть, и он был смущён словами, сказанными ею на чердаке, тем, как она пыталась оправдать предательство своего мужа, его брата.

Предательство. В каком-то смысле, он предавал Сэма, и он надеялся, что Сэм его когда-нибудь простит. Однако в данный момент, он мог рассчитывать лишь на то, что Сэм останется Сэмом, и порой, даже этого было слишком много для надежды.

Он пошёл прочь от дома, скрываясь во дворах и переулках, огни верфи оставались на месте, они наблюдали за ним. Когда он видел их, его разрывало на части. Там находилась его другая семья, те, кого он собирал вместе, те, кому он пытался помочь, и где, в итоге, всё для него и закончилось, когда его арестовали и выслали из родного штата.

Но теперь… теперь всё иначе.

При свете уличного фонаря он развернул листок, прочёл адрес, время встречи и пароль. Заучив написанное, он разорвал листок на мелкие кусочки и выбросил всё в канализацию, затем ещё раз взглянул на огни верфи.

На этот раз всё иначе. На этот раз у него всё получится, он доберется до этого презренного человека, сделает так, чтобы оно того стоило, не только лично для него, но и для его семьи по ту сторону реки и семьи, что жила в том небольшом доме в нескольких кварталах отсюда.

Глава тридцать первая

Сэм слушал Фрэнка Синатру, исполнявшего какую-то свинговую мелодию в программе «Ваш хит-парад» на «Си-Би-Эс», глядел на измождённое лицо, смотревшее на него из зеркала, и размышлял над тем, что он сделал для того, чтобы поселить в этом доме жену и сына. О Тони ему думать не хотелось. Он вымыл руки, увидел, как в канализацию стекли капли бурой крови старика, и вспомнил.

Несколько лет назад времена были отчаянные, приходилось постоянно искать деньги, чтобы собрать на первоначальный взнос. Сэм занимал и выпрашивал, работал столько сверхурочных, сколько было возможно, но деньги не появлялись. А на предложение тестя пойти к нему в работники он отвечал отказом.

Поэтому Сэм отправился на Тарбер-стрит, где и оказался тем холодным мартовским вечером. Он стоял у кучи грязного снега и смотрел на ряды пансионатов, тянувшихся вдоль гавани. Официально, в этих деревянных потрёпанных домах моряки, рабочие верфи и рыбаки снимали жильё на неделю, месяц, год, но Сэм знал, что это не так. В некоторых домах расположились нелегальные бары, в которых круглосуточно подавали выпивку, а в некоторых снимали комнаты на полчаса-час.

Совершенно незаконные и крайне прибыльные, поэтому начальство Сэма ничего с ними не делало. Несомненно, кое-кому передавали зеленые бумажки, но, строго говоря, Сэму было плевать. Он потоптался по снегу, начал дрожать. Вдалеке церковные куранты пробили трижды, и Сэм поморщился, вспомнив, что пришлось соврать Саре о том, что ему придётся работать всю ночь. Это было почти правдой — он работал сверхурочно ради семьи.

Он смотрел на узкую улицу, ждал, держа руки в карманах пальто. Один карман был пуст, в другом лежал кожаный мешочек, туго набитый свинцовыми шариками. Там, впереди, находилась его цель, и если ему очень, очень сильно повезёт…

Вот. Из среднего дома, того, что был выкрашен шелушащейся жёлтой краской, вышел мужчина, одетый в енотовое пальто, толстые перчатки и заломленную на затылок федору. Уильям Коканнон, по кличке Дикий Вилли был крупным широкоплечим мужчиной. Он владел большинством этих домов, несколькими легальными барами и пансионатами ближе к гавани и прочими заведениями. Сэм ходил за ним пару недель, выслеживал, где он бывает, вызнал, что этим утром понедельника после активных выходных Дикий Вилли собирал выручку с баров и борделей и уходил к себе в милое небольшое поместье в пригороде Манчестера.

Дикий Вилли продвигался по улице, периодически освещаемый фонарями, из его рта на холод вырывалось облако пара. Сэм вышел и двинулся за ним по тротуару. Какая-то его часть не могла поверить, что он занимается подобными вещами, но после паники последних нескольких недель, он для себя рассудил так: Дикий Вилли был бандитом, который совершал преступления ежедневно, а Сэм просто принесёт чуточку уличного правосудия. Вот и всё. Его план состоял в том, чтобы быстро его ограбить и помчаться домой с вырученным.

Сэм вытащил мешок, схватил Дикого Вилли за плечо и прорычал таким голосом, что сам не мог поверить, что он принадлежал ему:

— Деньги давай, мудила, живо!

Таков был план.

Но у Дикого Вилли был собственный план.

Здоровяк развернулся на месте и выкрикнул:

— Хуй тебе!

В затянутой в перчатку руке блеснуло выкидное лезвие. Сэм поспешно отскочил, но недостаточно быстро, потому что лезвие полоснуло его по костяшкам пальцев. Сэм ударил мешком в ответ, попал Дикому Вилли в голову, сбил с него шляпу. Здоровяк снова выругался и навалился на Сэма. Сэм отступил назад, скользя по льду.

— Ах, ты, мелкий пиздюк, ограбить меня решил? — кричал Дикий Вилли. — Ты, вообще, кто, блядь, такой?

Сэм упал на задницу. Он ещё никогда не чувствовал себя настолько одиноко, настолько напуганным. Прежде, когда он попадал в неприятности, его, по крайней мере, прикрывали другие копы, но здесь, этой холодной ночью, он был один. И он пересёк жирную черту, которая отделяла его от полицейской службы, когда Дикий Вилли набросился на него. Он теперь преступник. Он с силой пнул Дикого Вилли и попал ему в голень. Здоровяк опрокинулся навзничь, Сэм поднялся на ноги и вновь набросился на него, колотя кожаным мешком ему по плечам, по шее. Когда перед глазами вновь появился нож, Сэм ударил Вилли по лицу.

Послышался хруст, и Сэма окончательно выбесил тот факт, что он здесь, на улице, крадёт деньги для дома, преступает закон, потому что этих денег ему не хватало, злой от того, что Дикий Вилли затеял драку.

Сэм выпрямился, тяжело дыша, словно скаковая лошадь на финишной прямой. Дикий Вилли лежал на спине, задыхаясь, хрипя, дёргаясь и издавая жуткие булькающие звуки из того места, где было его лицо. Сэм схватил его за руки, оттащил в переулок. Он опустился на колени, запачкав брюки снегом, затем пошарил по карманам здоровяка, руки его тряслись настолько сильно, что он выронил найденный пухлый конверт. Он подобрал конверт, дрожа, выбежал на улицу и побежал дальше, обжигая лёгкие морозным воздухом. Он пробежал два квартала. Там Сэма и накрыло по-настоящему, отчего он проблевался между мусорными баками. Его тошнило до тех пор, пока не осталась одна желчь.

Примерно через пятнадцать минут он добрался до своей крошечной квартиры. Он залез в маленькую ванную комнату, и долго отмывал руки, бурая кровь Дикого Вилли стекала в сток. Вода была холодной, она всегда была холодной. Когда Сэм закончил, он вытер руки туалетной бумагой, смыл её, и только потом открыл конверт.

Семьсот двенадцать долларов. На две сотни больше, чем ему было нужно. Сэм убрал деньги обратно в конверт, спрятал его на дальней полке в шкафу и проковылял в постель.

Месяц спустя, когда они смотрели на дом по Грейсон-стрит, его беременная жена взяла Сэма под руку и сказала:

— Сэм, не считая свадьбы, это самый счастливый день в моей жизни.

Он ничего ей не ответил, и пока Сара говорила, Сэм вспоминал отчаянный хрип Дикого Вилли, истекающего кровью в промёрзшем переулке.

Ну и вот. Сэм посмотрел на своё отражение, затем на руки.

Они были отмыты от крови. На руках осталась лишь его собственная кожа.

Сэм тряхнул головой, увеличил напор воды, взял кусок мыла, и принялся мыть снова, зная, что некоторые вещи мылом смыть нельзя.