Американский орёл

Глава первая

Инспектор Сэм Миллер мельком глянул сквозь завесу дождя на труп, распростёршийся возле железной дороги, и освещённый фонарями двух других офицеров полиции Портсмута. Сэм достал собственный фонарик, который осветил гравийную тропу вдоль железнодорожных путей. Металл фонаря холодил ладонь, когда-то сломанный палец начал ныть. Было сыро и холодно, а его, голодного, вызвали, едва он успел сесть за ужин, однако покойники требовали присутствия инспектора полиции, а Сэм являлся единственным инспектором, что имелся у департамента.

Несколько минут назад он припарковал свой «Пакард» рядом с патрульной машиной портсмутской полиции, рядом с ближайшей точкой, откуда была видна железная дорога, на грязной парковке у ресторана «Рыбацкая хижина». В ходе недолгого пути до места преступления, он успел промокнуть под дождём, и измазать ботинки в грязи. Зонтик остался в безопасном и сухом доме. Его ждали двое офицеров полиции, лучи их фонарей перекрещивались, чёрные плащи блестели от воды.

Дорога становилась труднее, и ему приходилось смотреть под ноги и остерегаться древесных корней. Когда он был молод, то восхищался железной дорогой, считал, что это романтично, что она зовёт к приключениям. Поздней ночью в спальне, которую он делил с братом, паровой свисток вызывал у него мысли о местах, которые он мог бы посетить. Но всё это было давным-давно. Нынче же, хоть железные дороги и продолжали работать, пассажирские вагоны были переполнены, в грузовых во множестве ютились бродяги, а ещё были секретные поезда, которые пугали его так же, как и всех остальных.

Рядом с копами на путях была ещё одна фигура, скрюченная под дождём. По бокам от железной дороги трава и кусты были срезаны метров на шесть вплоть до рядов складов и хранилищ. По правую сторону трава перемежалась с болотом и прудом Норт Милл, являвшимся предвестником гавани Портсмута. Дальше по дороге Сэм заметил мерцающие огни лагеря бродяг, похожие на костры разбитой, вечно отступающей армии.

Тридцатью минутами ранее он валялся на диване, вполуха слушая радио и разговор Сары с Тоби, ему было тепло и комфортно, ноги он сложил на пуфик и… если не дремал, то предавался воспоминаниям. Он не понимал, чем это было вызвано — возможно, начавшейся болью в пальце и спавшей температурой — но он вспоминал футбольное поле старшей школы Портсмута в финале чемпионата штата в тот дождливый день в ноябре. Он был защитником первой линии… пасмурный осенний день десять лет тому назад, ветер, словно острие ножа, несущий солоноватый запах с гавани… деревянные трибуны, забитые соседями и одноклассниками… борьба на грязном поле, боль, лицо в синяках и перевязанный указательный палец правой руки, без сомнений, сломанный, но он не позволит посадить себя на лавку, никак нет, сэр… отставание на три очка против Довера, их длительное противостояние… осознание того, что миловидная чирлидерша Сара Янг смотрит на него с бровки, а ещё там были мама, папа, старший брат Тони, все в первом ряду, то был первый раз, когда Тони и папа пришли на его игру.

Удар, удар, удар… минуты истекают… остаются секунды… он открывается, вспышка света, он крепче сжимает мяч, уходит влево, палец ноет уже совсем невыносимо… уклонение, ещё одно, он сосредоточен на воротах… сильный удар сзади… лицо всё в холодной грязи… перевязанный палец вопит на него… а затем тишина, лишь на мгновение, прежде чем её прерывает свисток и радостные крики.

Он поднимается, тяжело дыша, мяч всё ещё в руке, видит, что табло изменилось, видит, что часовая стрелка передвинулась, затем выстрел… игра окончена. Портсмут выиграл… Портсмут выиграл чемпионат штата.

Хаос… крики… вопли… шлепки по спине… все толкаются… он смотрит на людей, на школу, на игровое поле… стягивает… снимает плотно прилегающий кожаный шлем… мама хлопает в ладоши, её лицо сияет, папа обнимает Тони за плечи, а Тони стоит и ухмыляется… Мама что-то говорит, но он смотрит на отца, отчаянно ждёт, что он что-нибудь скажет, что угодно, пока множество рук хлопают его по спине… руки пытаются вырвать у него мяч… сломанный палец болит.

Затем папа начинает говорить, и Сэм чует запах ирландского виски из его рта.

— Отличная новость, парень, отличная новость! Тони взяли учеником на верфь. Как отец, так и сын… разве не здорово?!

Глаза Сэма наполняются слезами.

— Мы выиграли, — сказал он, презирая себя за унижение в каждом слове. — Мы выиграли.

Отец сжимает плечи Тони.

— Ну, это же просто игра. У нашего Тони есть будущее… настоящее будущее.

Эта победа, самоуверенная ухмылка Тони, бросившего школу, хулигана и охотника, Тони, о котором заботился отец… а не тот, другой сын, футбольный герой, «орлиный скаут», тот, что…

Откуда-то издалека послышалась серия звонков. Кто-то поднялся на ноги. Сэм открыл глаза.

— Это из участка, — сказала Сара. — Нашли труп.

Тот коп, что повыше, произнёс:

— Прости, что заставили тебя мокнуть, Сэм. Ты же не против?

Его напарник рассмеялся.

Высоким копом был Фрэнк Риэрдон, а тем, кто пониже и моложе, Лео Грэй. Третий человек, что стоял между ними, молчал, скрестив руки, и дрожал.

— Всё нормально, — ответил Сэм.

Тело у дороги валялось подобно морской звезде, подставленный под капли дождя рот распахнут, глаза закрыты. Мужчина был одет в чёрные туфли, тёмные брюки, белую рубашку и тёмный пиджак. Никакого галстука. Никакого пальто. Сэм шагнул ближе, встал на гравийной насыпи железной дороги. Мужчина лежал на голом куске земли, покрытом грязью с несколькими пучками пожухлой травы.

— Сколько вы уже здесь? — спросил Сэм Фрэнка.

— Минут десять где-то. Достаточно, чтобы убедиться, что тут что-то есть.

— Это свидетель?

— Ага. — Фрэнк подхватил третьего мужчину под локоть и подтащил вперёд. — Лу Пердье, пятьдесят лет. Утверждает, что обнаружил тело около часа назад.

— Часа? — переспросил Сэм. — Давненько уже. Почему так долго не звонили нам?

Пердье носил бороду и смущенно улыбался, обнажая зубы. На нём была поношенная шерстяная фуражка и старая армейская шинель без пуговиц, сцепленная булавками.

— Я пытался, правда, пытался. — Голос у него оказался на удивление низким. — Но, когда зашёл в «Хижину» и попросил позвонить, там отказали. Даже пяти центов не дали, чтоб я позвонил. Поэтому я пошёл на улицу и стал ждать, пока мимо не проедет полицейская машина. Я им помахал, вот и всё.

Сэм обратился к Фрэнку Риэрдону:

— Это так?

— Так, Сэм. Я этого бедолагу едва не переехал. Сказал, там на путях покойник, и нам надо посмотреть. Мы подошли, поглядели, что к чему, затем я отослал Лео позвонить. И, вот, ты здесь. Готов спорить, тебя оторвали от ужина.

— Это точно, — сказал Сэм, водя лучом фонаря по трупу. Одежда мужчины промокла насквозь, и Сэм ощутил вспышку тревоги, глядя, как капли дождя растекаются по замершему лицу, по мокрой и бледной коже.

Вмешался тот коп, что помоложе.

— И кто там был? Мэр?

Сэм крепче сжал рукоятку фонаря, затем повернулся и осветил лицо Лео Грэя. Молодой коп улыбался, но от вспышки света был вынужден зажмуриться.

— Нет, Лео. Мэра не было. Была твоя жена. Мы мило поболтали о том, как она подставляет жопу трубоукладчикам на верфи, потому что ты слишком много денег спускаешь на лошадей в Рокинхэме. Потом я сказал ей, что если ещё раз встречу её на Дэниэл-стрит ночью, то арестую.

Фрэнк тихонько рассмеялся, а Лео открыл глаза и понурил голову. Сэм ощутил вспышку гнева на то, что потерял самообладание из-за этого молодого подонка и своего тестя, вновь обратился к свидетелю:

— Как вы обнаружили труп?

Пердье утёр сопливый нос.

— Я шёл по путям. Иногда тут можно найти куски угля, понимаете? Они выпадают из угольных вагонов, когда проезжают мимо, а я их подбираю. Потом я его увидел. Решил, он пьяный или типа того, попытался разбудить его, но он не очнулся.

— Вы касались трупа?

Пердье энергично замотал головой.

— Не. Ничего подобного. Я много трупов повидал на Великой войне, в грязи и в окопах. Знаю, как они выглядят. Нет нужды подходить и рассматривать. Никак нет, сэр.

Ветер немного усилился, Пердье обхватил себя руками, и, несмотря на поношенную шинель, вновь начал дрожать. Сэм обернулся в сторону «Рыбацкой хижины», заметил, как оттуда с парковки в их сторону двигались огни фонарей.

— Ваш адрес? — спросил он Пердье.

— Вообще-то, нет его у меня. Я тут с друзьями… ну, понимаете. — Он указал на противоположный конец железной дороги, туда, где у кленовой рощи ютился лагерь бродяг. — А так, я из Троя, Нью-Йорк.

— И как вы здесь оказались?

— Услыхал, что на верфь нанимают. Что там нужны крепкие руки и парни, что могут выполнять приказы. Я в армии отлично выполнял приказы, вот и решил, что лучше будет перебраться сюда. Может, ветеранам отдадут предпочтение. В итоге… короче, не повезло. Но меня внесли в список. Я хожу туда каждую неделю, чтобы убедиться, что моё имя всё ещё там. Знаете, как оно бывает.

Сэм знал, и бросил взгляд на огни на восточном горизонте. Федеральная портсмутская военно-морская верфь располагалась на острове посреди реки Пискатаква, острова, с которого брали налоги и штат Нью-Хэмпшир и штат Мэн, и где штамповали подводные лодки для постепенно расширяющихся ВМС США. Мир снова воевал, спустя несколько десятилетий после того, как этот несчастный и отец Сэма страдали ради сохранения демократии. В каком-то смысле.

— Ага, — ответил Сэм. — Знаю. Возможно, мне снова понадобится с вами поговорить. Где мне вас найти?

— На месте… ну, в том месте, вон там. Просто спросите меня. Лу из Троя. Найти меня нетрудно, не переживайте.

— Не стану. Постойте. — Сэм полез в карман пальто, извлёк бумажник и достал из него долларовую купюру и визитку. Он протянул доллар и карточку промокшему и продрогшему мужчине. — Купите себе супа или кофе, чтобы согреться, хорошо? Спасибо, что вызвали копов и спасибо за то, что не трогали тело. И позвоните, если вспомните что-нибудь ещё.

Долларовая купюра исчезла в руке мужчины. Он хихикнул и двинулся в направлении лагеря, разговаривая во тьме:

— Чёрт, вот не свезло-то этому пареньку помереть. Но, чёрт жеж. Удачная прогулка, надо сказать, нашёл труп и заработал доллар… охренеть удачная прогулка.

Зашевелился Фрэнк.

— Ну, вот, этот козёл пошёл греться. Ты будешь труп осматривать или мы так и будем тут морозиться?

— Подожду ещё немного, — ответил Сэм. — Не боись. Тебя, при любом раскладе, ждёт кофе и горячая похлёбка.

— Ну, а ты чего ждёшь?

— Чтобы записать историю, Лео, прежде чем мы её растревожим. Вот, чего.

— Ай, нахрен историю, — пробормотал Фрэнк.

— Ты неправ, Фрэнк, — сказал Сэм. — Нельзя послать нахрен историю, а вот, история вполне может послать нахрен тебя.

Прошла ещё пара минут. В отдалении, в той стороне, где горели огни лагеря бродяг, послышался негромкий шум, затем ещё один.

— Похоже на выстрел, — встревожено произнёс Фрэнк.

Молодой коп рассмеялся.

— Видать, кто-то грохнул того бродягу из-за доллара, что ты ему дал.

Сэм посмотрел на тусклые огни костров лагеря. И он сам, и остальные копы старались держаться подальше от лагерей, особенно по ночам. Слишком много теней, и слишком много озлобленных людей с ножами, дубинками и пистолетами жили среди тех теней. Он прочистил горло.

— У нас тут покойник. Если позже появится ещё один, мы им займёмся. Пока же, вы ребята, что, ищете сверхурочной работы?

Оба копа лишь пожали плечами, стоя в молчании под проливным дождём. Так они и жили, подумал Сэм. Делай свою работу и держи рот на замке. Всё прочее слишком опасно.

Глава вторая

Из завесы дождя к ним вышел ещё один человек, он громко ругался, неся на плече кожаный короб, подобно одному из множества безработных, что во время второго десятилетия Великой Депрессии ходили от дома к дому, предлагая купить расчёски, зубные щётки и щётки для обуви. Однако этим человеком оказался Ральф Моранси, фотограф из «Портсмут Геральд» и изредка фотограф полицейского департамента Портсмута.

Он бросил короб на железнодорожные рельсы и произнёс:

— Инспектор Миллер. Не встречал вас со дня вашего перевода из сержантов в инспекторы, когда делал ту милейшую фотокарточку с вами, вашей супругой, полицейским маршалом и нашим мэром.

— Всё так, — сказал Сэм. — И в самом деле, милейшее фото. И я всё ещё жду обещанную вами копию.

Ральф сплюнул, извлекая из короба камеру «Спид График».

— Перед вами стоит множество людей. Я же не могу делать снимки и избегать обвинений в фаворитизме, не так ли?

— Полагаю, нет. Я ещё помню, сколько времени мне стоило получить снимок, ещё когда я учился в старших классах.

Немолодой мужчина принялся рыться в коробе, неуклюже прикрывая его содержимое от дождя своим телом.

— Ах, да, наш звёздный квотербэк тех времён, когда Портсмут выиграл чемпионат штата. Сколько времени у меня это тогда заняло?

— Год.

— Ну, в этот раз обещаю поторопиться.

— Снимайте уже, а? — произнёс Сэм.

Ральф водрузил вспышку на фотокамеру с такой легкостью, словно был фокусником, который проделывал этот трюк в тысячный раз.

— Какие-то особые указания, инспектор?

— Обычные снимки трупа. Ещё я хочу, чтобы вы отсняли почву вокруг тела.

— Это зачем?

— Потому что я хочу получить снимки того, чего здесь нет, — ответил Сэм.

Фрэнк Риэрдон хмыкнул.

— Чего нет? Что это ещё за хрень?

Сэм поводил лучом фонаря вокруг трупа, во тьме ночи заблестели капли дождя.

— Что ты видишь вокруг тела?

— Ничего, — сказал Лео. — Грязь да трава.

— Именно, — сказал Сэм. — Ни отпечатков ног. Ни следов волочения. Ни следов борьбы. Просто тело в грязи, как будто оно с неба свалилось. Вот я и хочу убедиться, что всё отснято до того, как тело сдвинут.

Он сосредоточил свет фонаря в центре трупа. Дождь лил вертикально вниз, хлеща человека по лицу. Сэму покойник показался похожим на восковую куклу. Блеснула внезапная вспышка света, и Сэм дёрнулся, когда Ральф сделал первый снимок. Заменяя лампу, Ральф произнёс:

— Хватит времени, чтобы подготовить всё к завтрашнему выпуску.

— Нет, — сказал Сэм. — Вы знаете уговор, Ральф. У нас есть двадцать четыре часа, одни сутки, прежде чем вы передадите снимки с места преступления в газету.

Ещё одна вспышка, Сэм сморгнул отпечатки света перед глазами.

— Да, ладно вам, инспектор, дайте поблажку, — пробормотал Ральф. — Двадцать четыре часа то, двадцать четыре часа сё. Что это изменит, вообще?

— Если дело в двадцати четырёх часах, то ничего не изменит. Если дело в двадцати четырёх часах, департамент договорится с другим фотографом. Вы образованный человек, Ральф, сами прекрасно знаете, на что похожи безработные. Вы действительно хотите просрать такую отличную сделку?

Третья вспышка света.

— Охренеть отличная сделка — морозиться под дождём, снимая дохлого бродягу.

Сэм слегка хлопнул его по спине.

— Работа репортёром столь же очаровательна, да?

— Охуеть, какая очаровательная. К моему боссу на прошлой неделе явился какой-то мудак из министерства внутренних дел. Спросил, как мы будем выживать, если в следующем месяце нам вновь урежут поставки газетной бумаги. Босс всё понял правильно — снижайте накал передовиц, либо газету прикроют. Вот, вам и всё очарование.

— Хорош ныть. Снимайте.

— Уже почти, инспектор. Я знаю, как держаться за своё место.

То была первая скоропостижная смерть для Сэма на должности инспектора. Будучи патрульным, а, затем и сержантом, он повидал множество трупов, от утонувших бродяг, выброшенных на берег гавани Портсмута, до зарезанных матросов возле бессчётных баров около Церера-стрит. Но, когда ты патрульный или сержант, ты охраняешь место происшествия до прибытия инспектора. Тогда это был старик Хью Джонсон, до самой своей смерти от рака костей в прошлом году.

Теперь это работа Сэма, и то, что он сделал этим вечером, решит, останется ли он на этой должности. Он находился на испытательном сроке, спустя месяц после того как получил серебряный значок на инспекторском экзамене, и до получения золотого значка, когда ему начнут платить обещанное, дабы его семья могла вздохнуть чуть свободнее, начать понемногу откладывать, хоть что-то, что позволит им немного подняться среди всей этой экономической разрухи. Пока же ему доставалась всякая мелочь, вроде краж, мошенничества, либо поиска беглецов из трудовых лагерей для министерства внутренних дел. Однако если сегодняшний случай окажется убийством, это поможет ему с полицейской комиссией и её решением по его окончательному статусу.

Когда Ральф направился обратно на стоянку, Фрэнк произнёс:

— Похоже, для всех нас это удачная ночка, Сэм.

— Не совсем понимаю, о чём ты.

Фрэнк поводил лучом фонаря по трупу.

— Не похоже на политическое дело, а значит, его у нас не заберут. Для тебя это будет отличным первым делом, Сэм.

— Простите, а что это такое вообще — политическое дело? — спросил Лео.

Фрэнк ответил:

— Я к тому, парень, что иногда, то тут, то там появляются трупы, чаще всего, в крупных городах, руки у них связаны за спиной, а в затылке две дырки. Ни одно из этих дел никогда не доходит до конца. Так что нам повезло, что руки у этого паренька не связаны, а раскиданы в стороны. Значит, никакой политики. Мы сможем нормально работать, и никто из Конкорда[4] нас не потревожит.

Сэм присел на корточки, поморщился, когда за воротник затекла струйка воды. Он огляделся: труп, возможно, убийство, его первое крупное дело. Даже сквозь дождь и темноту, всё виделось чётко — два копа в мокрых плащах, грязь и горький привкус солёной воды. Запах мочи от трупа, что привёл его сюда.

Мужчина был худым, пятидесяти-шестидесяти лет. Кожа у него была бледной, а волосы седыми. На лице никаких порезов или синяков. Сэм коснулся кожи. Липкая. Он, не торопясь, порылся в карманах пальто. Ни денег, ни документов, ни бумажника, ни монет, ни перьевой ручки, ни сигарет, ни зажигалки. Он чувствовал, как копы смотрят на него, оценивают, и возненавидел это ощущение.

Сэм задрал рукава пальто в поисках часов или драгоценностей.

— Фрэнк, — позвал он. — Посвети-ка сюда, на запястье.

Фрэнк опустил фонарь, освещая костлявое белое запястье. Вот. Ряд едва различимых завитков на коже. Цифры. Сэм потёр то место, где они находились. Они не стёрлись и не исчезли.

Ряд цифр, вытатуированных на запястье. Портсмут — портовый город, и Сэму встречались всевозможные татуировки, от Нептуна и русалок, до голых гаваек, но ничего похожего.

Цифры были сине-серого цвета, кривые, словно их набивали в спешке.

— Фрэнк? Видишь цифры? Встречал когда-нибудь такое прежде?

Фрэнк подался вперёд, с козырька его фуражки стекала вода.

— Не, не видел. Может, коронер встречал что-то такое. Но не я.

Хоть покойнику и без разницы, но Сэм всё же одёрнул рукав пальто.

— Лео, помоги-ка мне. Нужно перевернуть его.

— Хосподи, — пробормотал Лео, но он был хорошим копом и делал, что говорят. Они перевернули труп на бок и Сэм осмотрел задние и передние карманы брюк. Ткань промокла насквозь, но в карманах было пусто. Вонь от трупа усилилась. Фрэнк был прав. Никаких пулевых ран в основании черепа. Вместе с Лео они перевернули тело обратно.

— Ни денег, ни бумажника, — сказал им Сэм, выпрямляясь.

— Может, его раздели и обокрали те бродяги из лагеря, — сказал Лео.

Фрэнк рассмеялся.

— Блин, не тупи, пацан. Остались бы следы. Не, он здесь оказался таким как был — ни денег, ни личных вещей. И всё ж, Сэм…

— Продолжай, Фрэнк.

— Одежда. Выглядит весьма сносно. Понимаешь? Он не из тех, кто колесит в товарных вагонах или автостопом в поисках работы. Ни заплат, ни прорех. Не новьё, конечно, но и… не обноски.

Со стороны «Рыбацкой хижины» послышался шум, Сэм повернулся и увидел, что прибыл катафалк похоронного бюро «Вудс». Сондерс из окружного морга тоже должен быть где-то неподалёку, так что тело скоро заберут, и все они смогут, наконец, спрятаться от дождя. Сэм был голоден, уже поздно, а дома его ждут Сара и Тоби.

Двое санитаров вытащили из катафалка носилки. Они несли их боком, так, чтобы вода не заполняла холщовую ткань. Сэм не завидовал тому, что им придётся тащить труп в катафалк через гравийную насыпь и через рельсы, но то была их работа. Как частенько говорили в нынешние времена — хорошо, когда у тебя есть работа.

Фрэнк смотрел на приближающихся санитаров, спотыкающихся в грязи, затем произнёс:

— Слышь, Сэм. Нормально, если мы с пацаном уйдём, когда труп увезут?

— Ага, только перед этим осмотрите здания по ту сторону железной дороги. Выясните, не видел ли кто-нибудь что-нибудь.

— Там, в основном, склады. Сейчас они закрыты.

— Но, они ж не навсегда закрыты, правда? — сказал Сэм Фрэнку. — Если всплывёт что-то интересное, звоните мне домой. Если нет, напишите рапорт. Оставите у меня на столе, когда смена закончится.

— Ладно, — сказал Фрэнк. — Но, слышь, не забудь, завтра вечером собрание Партии. Ты уже пропустил два предыдущих. Ты же не хочешь, чтобы я писал рапорт окружному руководителю, да? Или, чтобы кто-нибудь из ребят Лонга начал тут расспрашивать?

— Обыскивайте уже, — сказал Сэм. — Напишите что-нибудь и бросьте мне на стол. За меня и Партию не переживайте.

— Сэм, это неправильное отношение, и ты сам об этом знаешь. — Тон Фрэнка стал жёстче. — Я сделаю тебе поблажку, потому что ты тут главный, и всё такое, но для тебя же лучше прийти, и без глупостей. Ненавижу составлять формальный рапорт. Особенно, когда ты на испытательном сроке и всё такое. Не хотелось бы, чтобы нечто подобное помешало твоему продвижению.

Сэм скрестил руки, фонарь в правой руке, заставил себя замереть, слова выдавливал медленно и неохотно:

— Я приду на это сраное собрание. Ясно?

Лео ухмылялся, полицейскому-новобранцу нравилось, что его наставник устроил взбучку новому детективу.

— Твой брат там будет, Сэм?

Сэм направил луч фонаря в лицо молодому копу.

— Знаешь моего брата?

— Нет, но знаю, где он, — ответил тот. — В трудовом лагере в Нью-Йорке.

Сэм хранил молчание, ветер усилился, швыряя пригоршни воды прямо ему в лицо. Инспектор продолжал светить прямо в лицо молодому человеку.

— Тогда, полагаю, его не будет на завтрашней встрече, не так ли, Лео?

— Слышь, Сэм, это ж просто шутка. Вот и всё. Ты, чего, шуток не понимаешь?

— Конечно, Лео. Я инспектор. Я много чего понимаю. Понимаю, как допрашивать людей. Как осматривать место преступления. И как опознавать мудаков при встрече.

Фрэнк начал что-то говорить, но Сэм отвернулся.

— Партия там, или не Партия, брат или не брат, но вы — рядовые копы, а я — инспектор. Через пару минут я буду красивый и сухой, а вы всё ещё будете болтаться под этим сраным дождём, и делать то, что я сказал. Вот, что я понимаю. Что-нибудь ещё?

— Ага, — сказал Фрэнк. — Теперь я жалею, что этот парень не сраный политический. Так мы бы поскорее убрались с этого дождя.

— Нам всем есть о чём жалеть, Фрэнк, — сказал Сэм.

Глава третья

Десять минут спустя, Сэм сидел в теплом помещении «Рыбацкой хижины», вёл записи, стараясь игнорировать запах жареных морепродуктов с примесью дыма дешевых сигарет и сигар. Дома с ужином ждала Сара, и будет неприятно, если он явится домой без аппетита.

Сэм сидел за стойкой для ланча, а будки по обе стороны от него были заняты рабочими с верфи, местными жителями и матросами, которые поглощали пищу, прежде чем отправиться в ночь к проституткам или по барам.

Перед ним на стойку без спроса поставили чашку кофе, Сэм поднял взгляд от записей и увидел улыбающуюся рыжеволосую официантку, одетую в немного тесноватую черно-белую форму. Донна Фитцджеральд, на несколько лет моложе Сэма, местная девица, которая зависала вместе с ним и другими парнями много лет назад, веселилась, отрывалась, пока старшая школа и Депрессия не разделила их. Сэм улыбнулся ей в ответ.

— Тяжёлая ночка, Сэм?

— Да так, над делом работаю. А ты как, Донна?

— Нормально. Слава Богу, сегодня моя последняя ночь в «Хижине». — Её улыбка стала шире, демонстрируя ямочку на левой щеке.

— Правда?

— Ага, — ответила она, доливая ему кофе из побитого кофейника. — С завтрашнего дня выхожу в «Ржавом молоте» в городе. Ну, я, конечно, всё ещё официантка, но там подают ланч нормальным бизнесменам, да и чаевые получше. А здесь, ну, у большинства здешних клиентов туго с деньгами, не говоря уж… об остальном.

Она подмигнула и положила веснушчатую ладонь на его руку.

— Итак, Сэм, почему ты никогда не приглашал меня на свидание, когда мы учились в школе?

— Ой, я даже не знаю, Донна. Разница в возрасте, наверное. Да и учились в разных классах.

— Сейчас-то разница в возрасте не имеет значения, не так ли? — Её ладонь всё ещё лежала на его.

Он улыбнулся.

— Наверное, нет.

С кухни что-то прокричали; она убрала ладонь.

— Пора работать. Рада была повидаться, Сэм… Ты, кстати, слышал? Моего парня Ларри выпустили из лагеря в Юте. К концу недели он будет здесь, в Портсмуте.

— Это… хорошая новость, Донна. — На какое-то краткое мгновение, пока её ладонь лежала на его, между ними промелькнула какая-то искра, вспышка.

Она подмигнула ему, и он вспомнил, какой красивой она была в пятнадцать.

— Конечно… Ты береги себя, Сэм, ладно?

— Ладно, — пообещал он, глядя ей вслед, восхищаясь тем, как форма плотно облегала её бедра и прочие изгибы. На дальней стороне стойки он заметил сидящих отдельно мужчину, женщину и ребенка. Перед ними стояли чашки с чаем и пустые тарелки, у локтя мужчины лежала бумажка со счётом. Они были хорошо одеты и сидели молча. Сэм знавал таких. Беженцы. Французы, голландцы, британцы, или евреи со всех концов Европы. Как и большинство городов на атлантическом побережье, его родной город просто кишел беженцами. Эта семья пришла сюда, скорее всего, ради горячего обеда, и пыталась растянуть этот миг, пока им тепло и сухо. Сэм знал, что они здесь нелегально. Ему было плевать. Это забота кого-то другого, не его.

Он вновь заглянул в свои записи, стараясь выбросить Донну из головы. Записал он не очень-то много. Покойник, без документов, приличная одежда и татуировка: 9 1 1 2 8 3. Что это значит, блин? Ряд цифр, который настолько важен, что его нельзя забыть? Что, например? Счёт в банке? Номер телефона? Или это некая комбинация… или замена букв? Он принялся считать в блокноте, подставляя под каждую цифру соответствующую букву английского алфавита, получилось IAABHC. Он попытался вспомнить, с чем могли быть связаны эти буквы, и не преуспел. Значит, возможно, это всего лишь цифры.

Но зачем заморачиваться и татуировать их?

Сэм оторвал взгляд от блокнота и увидел, как на противоположном краю стойки мальчик что-то шептал матери. Та указала в дальний конец зала. Мальчик сполз со стула и отправился в уборную. Он был примерно одного возраста с Тоби. Сэм задумался, каково это — в столь юном возрасте оказаться оторванным от дома, оказаться в незнакомой стране, где люди, порой, обращаются с тобой хорошо, а, порой, арестовывают и отправляют в лагерь.

Он извлек бумажник и заглянул в него. Сэм вздохнул. Работа в полиции означала хорошую зарплату, но не только её одну. Хотя…

Второй раз за ночь Сэм достал долларовую купюру. Он дождался, пока мальчик выйдет, затем уронил купюру на линолеум. Когда мальчик проходил мимо — Сэм уловил запах нафталина, исходящий от его пальто, вероятно обносков, выданных ему в Армии Спасения — он вытянул руку и ухватил его за локоть.

— Эй, погодь.

Мальчик замер и Сэм почувствовал, как его рука начала дрожать.

— Сэр? — произнёс мальчик.

Сэм указал на пол.

— Ты тут кое-что уронил, когда проходил мимо.

Мальчик — кареглазый с оливкового цвета кожей — тяжело покачал головой. Сэм склонился к грязному полу, поднял купюру и вложил её в ладонь мальчишки.

— Да, я видел, как ты её выронил. Это твоё.

Мальчик вытаращился на Сэма. Затем его пальцы сжали купюру и он побежал к родителям. Отец принялся что-то жарко шептать матери, но та покачала головой и взяла доллар у мальчика. Она взяла чек и кивнула владельцу «Хижины» Джеку Тиниосу, который только что вышел из кухни. Он взял чек и купюру, затем подошёл к Сэму, вытирая шершавые ладони полотенцем.

Подобно большинству владельцев ресторанов в Нью-Хэмпшире, Тиниос был родом из Греции, но переехал сюда незадолго до того как нацисты захватили его страну в 41-м. Его настоящее имя начиналось с буквы Ж и состояло из десятка слогов; для того, чтобы остальным было проще, он сократил его до Джека. Он обладал живым лицом, носил влажные от пота усы и имел толстые мускулистые руки. Одет он был в футболку и грязные серые брюки, вокруг живота висел фартук.

— В сотне метров отсюда на железной дороге нашли труп, — сказал Сэм.

Джек вздохнул.

— Слышал.

— Мужик, лет шестидесяти, может, моложе. Блондин, был одет в белую рубашку, чёрный костюм без галстука. Он сюда сегодня заходил?

— Нет.

— Уверен?

— Когда сюда заходят люди в костюмах, я это замечаю. Сегодня человека в костюме я не видел.

— Так, ладно, — произнёс Сэм. — Пару часов назад сюда заходил ещё один парень, просил телефон, чтобы вызвать копов. Он был не в костюме. Его ты заметил?

— Конечно. Бородатый, в длинной шинели. Сказал ему проваливать.

— И даже не позволил ему воспользоваться платным телефоном?

— Этот козёл просил пять центов. Знаешь, что было бы, если бы я дал ему пять центов? Он бы сбежал. И ни его самого, ни монеты я больше не увидел бы.

— Возможно, ты препятствовал следствию, Джек. Если бы ты дал ему позвонить, мы приехали бы раньше.

— Да ну, нахрен. Какое мне дело до покойников? Какое мне дело до бродяг с железной дороги, которые живут как животные, ссут и срут в лесу, постоянно лазят ко мне, роются в мусорках, ищут объедки, разбрасывают всё вокруг. Почему их не выметут? А? Я налогоплательщик. Почему их не вычистят?

Сэм бросил на стойку два четвертака.

— Приоритеты, Джек, приоритеты. На днях…

Джек произнёс что-то по-гречески и сгрёб монеты.

— Говоришь, как президент. «На днях». Или как король. «На днях».

— Конечно, — сказал Сэм. — И проверь, чтобы Донна получила чаевые, ладно?

— Само собой, проверю.

Открылась дверь и вошёл ещё один портсмутский коп, его плащ блестел от дождя. В руке он держал форменную фуражку, стряхивая с неё воду на мокрый пол. Руди Дженнес был одним из самых старых копов в строю и самым ленивым, но благодаря тому, что его брат руководил городскими общественными работами, за своё место он не переживал, словно был сержантом смены. Он подошёл, лицо у него было покрыто белыми и красными пятнами.

— Рад, что заметил твою машину на парковке, Сэм.

Джек без слов сунул в ладонь Руди чашку кофе.

— Ага, повезло мне, в чём дело?

— Тебя хочет видеть маршал Хэнсон. Прямо сейчас.

— Сказал, зачем?

Руди шумно осушил чашку и со стуком поставил её на стойку.

— Блин, у тебя тут дохлый сукин сын, или нет? Хэнсон хочет о нём поболтать.

Сэм услышал собственный внутренний голос: «Нечестно, мать вашу, нечестно, этому делу меньше часа. Мне даже нечего докладывать боссу». Руди кивнул.

— Неплохая у тебя работёнка, Сэм. Сидишь в тепле и всё такое. А мне снова на улицу ещё на три часа.

— В самый раз для тебя, как считаешь? — произнёс Сэм.

Руди улыбнулся и Сэм заметил у него на подбородке клочок щетины, который он пропустил, когда брился.

— Занимайся своей инспекторской работой. Парням, вроде меня, не приходится переживать из-за всякой херни, а я буду заниматься своей до самой пенсии. Увидимся в воскресных комиксах, Сэм. Спасибо за кофе, Джек.

Когда Руди ушёл, Сэм сложил блокнот, убрал его в карман пальто и встал со стула. С грохотом открылась дверь и вошли двое молодых людей, шумные, пьяные и шатающиеся. Их коротко стриженные волосы были мокрыми, а одеты они были практически одинаково — в кожаные сапоги, тёмно-синие вельветовые брюки и кожаные плащи. На лацкане пальто каждого из них был приколот небольшой значок с флагом Конфедерации, и Сэм молча наблюдал за ними, пока они ковыляли мимо него и размещались за стойкой.

Эти двое шутливо перетягивали друг у друга меню, Сэм уже направился было к двери, как один из них крикнул Джеку Тиниосу:

— Э, козёл старый, иди сюда и прими у нас заказ! Ты ленивый жид или кто?

В кофейне стало тихо. Один матрос отложил вилку. Сэм взглянул на Джека, тот бросил на него ответный острый взгляд. Никто не посмел смотреть на этих двоих, что только вломились сюда. В двери на кухню стояла Донна. В руках она держала поднос с едой, и даже с дальнего расстояния Сэм заметил в её глазах слёзы. В витрине ресторана висела выцветшая вывеска «Мы поддерживаем распределение богатств». То был один из способов держаться на плаву, не создавать шума, хоть Сэм и знал, что Джек ненавидел президента.

Дождь не стихал, но, оказавшись на улице, Сэм задержался. Он обошёл грязную парковку, осмотрел все машины, пока не нашёл ту, что искал — «Плимут» 42-го года с номерными знаками Луизианы. От долгой поездки на север передние крылья и лобовое стекло машины были испачканы трупиками насекомых. Двое членов партии Лонга — легионеров Лонга, как их называли более смелые газеты — ехали на север как политические активисты, дабы установить партийную дисциплину со всем напором верных Царю-рыбе людей. До недавнего времени Портсмут был избавлен от подобного рода гостей, но за прошедшие несколько недель, что они здесь находились, они открыли магазин, внося свой вклад в расширение власти президента.

Сэм оглянулся на залитые дождём витрины ресторанчика, заметил там тех двоих, увидел, как они смеялись. Затем он опустился на колени, достал перочинный нож и аккуратно порезал обе задние шины.

Интерлюдия I

Уже прошла неделя, как он покинул Вермонт, но он, наконец, добрался до отдалённой фермы на нью-хэмпширской стороне реки Коннектикут. Он почти час наблюдал за этим местом, стоя на закате среди деревьев, прежде чем принять решение. С соломенной крыши одноэтажного дома в сторону амбара тянулась струйка сладковатого древесного дыма. Он потёр ладони. В этом старом уютном фермерском доме, должно быть, тепло. Он уже и позабыл, когда ему последний раз было тепло. Лишь с наступлением темноты, завидев внутри движение керосиновой лампы, он зашевелился.

Он подошёл к чёрному ходу, двигаясь максимально быстро, хромая из-за травмы, полученной прошлой зимой, когда сосна, которую он подрубил, упала не в ту сторону. Он добрался до двери и хорошенько по ней ударил.

Нет ответа.

Сердце замерло при мысли «Ловушка?». Когда он стукнул ещё раз, дверь скрипнула и открылась на пару сантиметров.

— Ну? — раздался голос изнутри.

— Просто мимо проходил, — сказал он.

— И чего?

Он засомневался, понимая, что звучать будет глупо, но сказать, всё же, необходимо:

— Дайте мне свободу…

Он ждал отзыв, размышляя, сможет ли достаточно быстро добежать до леса, если окажется неправ.

Человек по ту сторону двери произнёс:

— Или дайте мне свободу.

Тяжесть в груди ушла. Довериться он мог лишь тому, кто произнесёт верный отзыв. Лишь в этот миг он осознал, насколько же напряжён он был. Внутри оказались двое, один подошёл к двери, другой сидел за деревянным столом, на котором мигала керосиновая лампа. Оба были одеты в выцветшие фланелевые рубашки и испачканные жиром и грязью джинсовые комбинезоны. Тот мужчина, что сидел за столом целился ему из обреза ружья прямо в брюхо. Он замер на пороге, и мужчина положил обрез на стол. Вооружённому мужчине было около тридцати, второму, который подошёл к ящику со льдом, открыл его, и достал оттуда две куриные ножки и кружку молока — было около пятидесяти. На правой стороне его лица виднелся шрам, поэтому правый глаз находился чуть ниже. Небольшую комнату отапливала дровяная печь, стоявшая в дальнем углу.

— Спасибо, — произнёс он, сел, взял куриную ногу и принялся есть. — Давно не ел.

Тот, что постарше, сел за стол напротив него.

— Переночевать можешь здесь, а завтра Зак, — он указал в сторону вооруженного мужчины, — увезёт тебя в Кин. Оттуда кто-нибудь перевезёт тебя на побережье.

Удивительно, насколько же быстро он расправился с куриной ножкой, и, берясь за вторую, чувствовал себя ещё более голодным.

— Разумно.

Зак спросил:

— Как дела там, откуда ты пришёл?

— Худо, — ответил он. — А здесь как дела?

Зак рассмеялся.

— Пока цены на молоко не полетели к чертям, здесь паслись лучшие молочные стада в стране. Терял деньги на каждом проданном галлоне молока, поэтому пришлось забить стадо и теперь справляюсь, как могу. И всё же, получше, чем Фил.

— Правда? — спросил он Фила.

Фил поскрёб щетину на подбородке.

— Я переехал на Средний Запад в 28-м, нашёл работу на «Репаблик Стил». Суровое местечко. Управляющие обращались с нами, как с дерьмом, а после Обвала стало ещё хуже. Потом, в 37-м мы вышли на забастовку.

Он кивнул, вспоминая.

— Ну, да. Бойня на День Поминовения. Ты там был?

— Конечно, был. Сотни бастующих мирно шли маршем, требовали лучших условий и зарплат, затем дошли до рядов чикагской полиции. Те твари застрелили более двух сотен человек, ещё больше оказались ранены, остальных разогнали газом. Мне в лицо угодила граната со слезоточивым газом. Моя жена… не выдержала всего этого. Вот я и перебрался сюда… нашёл… чем ещё заняться.

Он не знал, что сказать. Он допил молоко. Фил изучал его, затем произнёс:

— Ты знаешь свою задачу, правда?

— Знаю.

— Тебя снарядили убить одного из самых охраняемых людей в мире. Думаешь, справишься?

— Меня взяли не за красивые глазки.

Зак вновь тихо рассмеялся, но Фил не стал.

— Полагаю, у тебя есть некие семейные трудности. Они станут проблемой?

Он покачал головой.

— Нет, всё получится.

— Было бы неплохо.

Ему показалось, что снаружи мелькнул проблеск света, и он покрепче сжал кружку.

— Ты это к чему, вообще? — спросил он.

Зак и Фил молчали. Скрипнула половица. Фил произнёс:

— Не уверен, что ты достаточно крут, чтобы сделать то, что должно. Я знаю, ты в курсе всех планов. Скорее всего, это будет самоубийственное задание, когда все угомонятся и стрельба прекратится. Так, вот. Я должен знать. Ты достаточно крут?

Снова вспышка света. Он подскочил, схватил со стола обрез, и рванул к чёрному ходу, под крики и звук падающих стульев. Он мог двигаться быстро даже с травмированной ногой, он оббежал дом, крича на ходу:

— Ни с места, сукин ты сын!

Свет дёрнулся, и кто-то бросился через кусты. Он вскину обрез и нажал на спусковой крючок. По ушам ударило громкое «бум», в плечо ударил приклад, вспышка света и крик. За ним спешили Зак и Фил, Зак держал керосиновую лампу. Втроём они продрались через кусты. У соснового пня на спине лежал мужчина, он стонал, его ноги были перебиты дробью.

Он подошёл к мужчине, пнул его по раненым ногам. Сквозь продырявленные брюки сочилась кровь, мужчина дёрнулся.

— Ты, кто, нахрен, такой? Чего тебе здесь надо?

В жёлтом свете лампы Зака он заметил, что мужчина был гладко выбрит и молод, он был одет в коричневую куртку поверх белой рубахи. Он бросил на него остекленевший взгляд и произнёс:

— Пошёл ты.

— Посвети тут, — сказал он и Зак наклонился.

За отворотом куртки виднелся спрятанный значок с флагом Конфедерации.

— Будь я проклят, — прошептал Фил.

Он выпрямился, крепко сжал обрез, затем тремя внезапными резкими ударами ударил прикладом мужчину в горло. Тот изогнулся в судороге, затем опал.

Тяжело дыша, он передал опустевший дробовик с окровавленным прикладом Филу.

— Ты там что-то спрашивал, крут ли я?

Фил взял дробовик, посмотрел на товарища.

— Так, ладно. Пошло-поехало. Зак, бери грузовик. Наш друг немедленно отправляется в Кин. И осмотрись тут как следует. Сюда мы с тобой больше не вернёмся.

— Скучать не стану, — отозвался Зак.

Фил взглянул на убитого, затем на него.

— Прости за сказанное там. Тебе предстоит серьёзная работа, это без сомнений.

Думая о семье, словно речь шла о ней, он произнёс:

— Она предстоит всем нам.

Глава четвёртая

На удивление — возможно, по причине дождя — в фойе департамента полиции Портсмута было пусто, за исключением дежурного сержанта, который сидел, сложив руки на животе, с закрытыми глазами и запрокинутой головой. Полицейский участок был построен из кирпича в викторианском стиле и стоял на углу Дэниэл и Чапел-стрит, деля площадь с городской ратушей. Прямо за углом, на Пенэллоу-стрит располагался окружной суд.

Сэм поднялся на второй этаж, где находился кабинет его начальника. В большинстве городов имелись шефы полиции, но Портсмут, даже в колониальные времена, отличался от прочих, и в нём был городской маршал.

Стол самого Сэма находился за углом от кабинета Хэнсона, и стоял лицом к стене. Там же располагался ряд картотечных шкафов, стол сержанта смены, и ещё один стол, который принадлежал секретарю департамента Линде Уолтон. Дверь в кабинет Хэнсона была открыта, Сэм подошёл к ней и заглянул внутрь. Начальник махнул рукой, приглашая зайти.

— Присаживайся, Сэм, — произнёс маршал.

Гарольду Хэнсону было шестьдесят три года, из которых в полиции он прослужил почти четыре десятка. Он видел, как росла численность отряда, как отказались от лошадей, получив взамен патрульные машины «Форд», как у них появились первые радиостанции и рост профессионализма, освобождавшего от тисков таких же профи, которые управляли барами и борделями в гавани.

О, на побережье по-прежнему оставались музыкальные салоны и увеселительные заведения, но если там будут вести себя благоразумно, и если никто не станет поднимать шум, на них можно не обращать внимания.

В отличие от многих других в эти дни, Сэм вопросов не задавал. Ему не было никакого дела до того, что происходит с другими сотрудниками, какие постыдные тайны они хранили, поскольку у Сэма имелась своя. Однако молчание и желание держаться подальше от проходящих мимо денег, означало, что, будучи сержантом смены, ему приходилось работать по ночам и в выходные. Такова была цена за то, что, по его мнению, было правильным.

У Хэнсона было бледное рябое лицо, он носил очки в роговой оправе, а повседневной формой одежды для него являлся костюм-тройка в полоску. В данный момент пиджак висел на вешалке, а грудь и живот плотно облегал жилет. Брюки у него были в тёмных пятнах от дождевых капель, однако туфли были сухими и недавно начищенными. На стене висели в рамках дипломы и свежие фотографии — Хэнсон в компании мэров прошлых лет — включая последнего, тестя Сэма — парочки губернаторов Нью-Хэмпшира, сенатора, и личная гордость Хэнсона — лично президента, фото было сделано три года назад во время предвыборной поездки по штату. Там же висело фото, где Хэнсон был одет в форму Национальной гвардии штата, в которой он служил одним из высших офицеров на должности адъютанта генерала. В дополнение к тому, что он являлся самым главным копом в городе, у него имелись связи с политиками в Вашингтоне и в Конкорде — столице штата Нью-Хэмпшир.

Хэнсон сидел в кожаном кресле, и Сэм расположился напротив него через два капитанских стула. Хэнсон произнёс:

— Я слышал о трупе на железной дороге около «Хижины». Что тебе известно?

— Немного, — ответил Сэм. — Его нашёл бродяга из лагеря неподалёку и привлёк внимание Фрэнка Риэрдона, а потом уже и меня вытащили.

— Причина смерти?

— Не знаю, — отозвался Сэм. — Тело отвезли в офис доктора Сондерса. Завтра выясню.

— Не поездом приехал?

— Нет.

— Значит, больше ничего не ясно. Ни огнестрельных ран, ни ножевых.

— Нет, ничего подобного.

Хэнсон откинулся на спинку кресла, скрипнули колёсики. Его лицо не выражало никаких эмоций, и, заметив эту невыразительность, Сэм слегка вздрогнул.

Сэм знал, что его повышение до инспектора стало результатом политических игр между полицейской комиссией, его тестем, мэром и Хэнсоном — прочие кандидатуры оказались неприемлемы, и Сэм стал компромиссом — поэтому он не был до конца уверен, что Хэнсон находился на его стороне. Хэнсон до определенной степени оставался верен своим сослуживцам, но также было известно, что Хэнсон был верен Хэнсону в первую, во вторую и прочие очереди.

— Ладно. — Хэнсон подался вперёд и взял перьевую ручку. — Какие-нибудь документы?

— Ни документов, ни бумажника. Только татуировка на запястье. Какие-то цифры.

В голове Сэма вновь всплыли те самые цифры: 9 1 1 2 8 3.

— Багаж? Личные вещи? Что-нибудь в ближайшей округе могло ему принадлежать?

Сэм знал, что разочаровывает босса, но ничего не мог с собой поделать.

— Нет.

Медленный кивок.

— Ладно. Что дальше?

— В данный момент Фрэнк Риэрдон и Лео Грей проводят опрос, я жду от них рапорт этим вечером. Когда с ним закончим, я напечатаю свои замечания, передам вам копию и отправлю телекс в полицию штата. Завтра уже ознакомлюсь с медицинским заключением.

Ещё один кивок.

— Хорошо. Завтра ещё поговорим. И Сэм? Если это естественная смерть, если ничто не указывает на насилие, закрывай дело.

Сэм поёрзал в кресле.

— Но…потребуется время. Вскрытие, поиск свидетелей, установление личности…

Хэнсон поджал губы.

— Делай, как я сказал. Закрывай. У тебя достаточно дел с автоугонами, городские газеты постоянно по этой теме топчутся. Не говоря уж о взломах магазинов, по поводу которых твой тесть мне уже всю плешь проел. Так, что, если этот труп — просто труп, то закрывай. Ясно?

— Да. Ясно.

— Хорошо. А теперь к свежим новостям… — Хэнсон коснулся стопки бумаг и поморщился. — Я только что вернулся с партийного собрания штата в Конкорде. Нам указали искать признаки присутствия в городе станции Подземки. Поступали доклады о людях, перешедших канадскую границу, которых укрывали здесь, в Портсмуте.

Сэм удостоверился, что ладони его всё ещё лежат на бёдрах.

— Простите… Подземка? Я слышал, что во время Гражданской войны в Портсмуте была остановка… но сейчас?

Хэнсон раздраженно выронил бумаги.

— Да, сейчас. Диссиденты, протестующие, коммунисты, республиканцы, все они движутся на север, в Канаду, потому что не хотят, чтобы их уволокли в трудовой лагерь, в котором они находились. Так что, если заметишь что-нибудь подозрительное, кого-то неместного, если до тебя дойдёт слушок о том, что где-то перевозят людей, выясни. И немедленно доложи мне. Партия крепко на меня насела.

Сэм изо всех сил постарался говорить спокойно.

— Я думал, поиск Подземки в наших краях находится в ведении ФБР. Или Министерства внутренних дел.

— Ага, думал он, — произнёс Хэнсон. — Им сил не хватает, поэтому подобные дела ложатся на плечи местных департаментов. И к вопросу о взваленных на наши плечи делах — перед тем как пойдёшь домой, нужно, чтобы ты отправил посылку в МВД. У них тут в окружной тюрьме сидит заключенный, который этим вечером должен уехать на поезде. Их «Чёрная Мария»[5] снова сломалась, так что я сказал, что мы окажем им услугу.

— А из патрульных никто не сможет?

— Ну, как я понял, двое проводят опрос по твоему делу, остаются ещё двое, но в данный момент они разнимают драку на Ганновер-стрит. Так что, нет, Сэм, никто не сможет.

— Подождать не может?

— Нет, подождать не может. И я хочу, чтобы всё сделал ты. Не переживай, это не бродяга какой-нибудь. Нормально одетый парень. Уверен, он не станет ссаться на заднем сидении твоей машины. Разберись, и сможешь вернуться к своей дражайшей жёнушке.

Сэм поднялся на ноги, его лицо горело от того, что его превратили в мальчишку-посыльного. Едва он повернулся к двери, Хэнсон произнёс:

— Ещё одно.

Сэм ожидал этой фразы. Никто не уходил из кабинета городского маршала без этого «ещё одно».

— Сэр?

Хэнсон откинулся на спинку кресла, дерево и кожа протестующе заскрипели.

— Завтра вечером партийное собрание. Постарайся прийти, хорошо?

— Это пустая…

Босс поднял руку.

— Знаю, что это тяжело, что не стоит твоих усилий, но нынче нам всем надо чем-то пожертвовать, чтобы выживать, чтобы идти верным курсом. Так что, дабы вы меня поняли, исполняющий обязанности инспектора Сэм Миллер — вы явитесь на завтрашнее партийное собрание. Вам это ясно?

Когда-то давно существовало две политические партии — демократы и республиканцы. Однако когда в 36-м избрали Хьюи Лонга… в общем, с тех пор политическая партия в стране только одна.

— Сэм? — напирал Хэнсон.

— Совершенно. Но это всё равно чёртова трата времени, сэр.

— Так и есть, но ты там будешь. Я буду тебе за это благодарен. Как и твой тесть. А теперь иди.

Сэм вышел. Выходя, он хлопнул за собой дверью.

Глава пятая

Выйдя из кабинета маршала, Сэм сел за свой стол, и аккуратно вставил в «Ремингтон» три бумажных листа, между которыми были вложены два листа копировальной бумаги. Прежде чем начать печатать, он позволил себе краткую дрожь, нервную реакцию. Подземка в Портсмуте. Святый боже. Он тряхнул головой и принялся за работу.

«1 мая 1943 года в 19:10 инспектор Сэм Миллер был вызван на осмотр возможной жертвы убийства, расположенной около железнодорожных путей ««Б-И-М»» западнее парковки ресторана «Рыбацкая хижина» в стороне от Мейплвуд-авеню. Миллер прибыл на место в 19:24, где встретил патрульных Риэрдона и Грея, которые указали ему на местоположение трупа. Было доложено, что тело было найдено около 18:00 Луисом Пердье, 50 лет, г. Трой, штат Нью-Йорк, в настоящее время проживающим в лагере около пруда Норт Милл. Пердье сообщил, что обнаружил труп, когда гулял по рельсам».

Сэм прекратил печатать. Нет смысла сообщать, чем занимался Лу Пердье, потому что помимо поиска выпавших кусков угля, Лу также проверял, насколько крепко заперты товарные вагоны, что стояли на объездных путях по ту сторону Мейплвуд-авеню, около станции ««Б-И-М»». Пусть этим занимается служба безопасности ««Б-И-М»».

«Трупом является белый мужчина, в возрасте от пятидесяти до шестидесяти пяти лет. Никаких видимых травм обнаружено не было. Видимых причин смерти также замечено не было. Первичный осмотр трупа не выявил никакого имущества, за исключением верхней одежды, а также не было обнаружено никаких документов. На запястье мужчины была обнаружена татуировка с цифрами 9 1 1 2 8 3. Фотоснимки места происшествия были сделаны фотографом Ральфом Моранси, работающим с департаментом полиции Портсмута по найму. Труп был передан доктору Уильяму Сондерсу, в офис судебно-медицинской экспертизы округа Рокингем, и был перемещён силами санитаров похоронной службы Вудса.

Телетайп с описанием трупа был передан в департамент полиции штата Нью-Хэмпшир, расположенный в г. Конкорд».

Прежде чем вынуть листы с рапортом из машинки, Сэм дважды прочёл его. Он подписал оба листа, затем один убрал в личную папку, а второй передал секретарю. Третий он положил в почтовый ящик Хэнсона. Он бросил взгляд на часы на дальней стене, покачал головой, и отправился изображать мальчика на побегушках, вместо того, чтобы вернуться к Саре и Тоби.

Как и обещал шеф, заключенный был высоким хорошо одетым мужчиной с мясистым лицом и волнистыми волосами. Левая штанина его брюк была разорвана, демонстрируя окровавленное колено. Руки у него были скованы спереди, а взгляд расфокусирован, словно он не мог совладать с тем, что с ним произошло. Пока Сэм сажал его на заднее сидение «Паккарда», он молчал, склонившись под непрекращающимся дождём. Документы заключенного лежали в кармане пальто Сэма так и не прочитанными, поскольку он не желал знать, за что именно его арестовали. Волновало Сэма лишь скорейшее завершение этой дрянной работёнки.

Сэм завёл «Паккард», и пока он выезжал на дорогу, мужчина на заднем сидении спросил:

— Вы из ФБР? Или из МВД?

— Ни то, ни другое. — Сэм включил дворники, гадая, почему именно он должен торчать этим вечером на улице в столь мерзкий ливень. — Местный коп, подрабатывающий таксистом, вот и всё.

— Как вас зовут?

— Миллер.

— А меня Липпман[6]. Слышали обо мне?

— Неа.

— Я написал несколько книг, работал колумнистом в Нью-Йорке… блин, даже на президента Вильсона работал во время прошлой войны… теперь гляньте, где я. У вас есть представление, за что меня арестовали?

Сэм остановился на светофоре. В ближайшем переулке в металлической бочке горел костёр. Вокруг бочки стояли трое, одетые в обноски, держа ладони над оранжевыми всполохами пламени. У него сложилось впечатление, что эти люди простоят тут всю ночь, лишь бы согреться.

— Нет, — ответил Сэм. — Нету. Слушайте, я просто везу вас на вокзал и…

— Подозрение в уклонении от уплаты подоходного налога, — произнёс Липпман. — Такое общее обвинение, позволяющее продержать вас до тех пор, пока не подберется что-нибудь получше. Однако настоящая причина в том, что я продолжал писать плохо об этом гаде и его администрации даже после того, как меня уволили из газеты. Такие дела, дружище. Арестован и сослан за то, что имел собственное мнение.

Светофор сменился на зеленый. Сэм отпустил сцепление и направился по Конгресс-стрит на местный вокзал железной дороги «Бостон-и-Мэн». У него болели глаза, а в машине появился запах старого дыма и пота. Липпман прочистил горло.

— К вам это не имеет никакого отношения, так ведь?

— Что?

— Мой арест. Это не местное обвинение, даже полиция штата этим заниматься не будет. Слушайте, вы вроде неплохой человек, мистер Миллер. В смысле, вопросов много, но… вы не особо рады тому, что вытащили меня из камеры. Уверен, вам не нравится, что ФБР и МВД постоянно к вам лезут. Так, почему бы не попытаться что-нибудь изменить?

— Типа, что?

На главной улице было открыто лишь несколько магазинов, их яркие вывески упорно сражались с дождём и отсутствием клиентов.

Заключённый издал нервный смешок.

— Отпустите меня. Стоит пресловутый тёмный непогожий вечер… просто помогите мне выбраться из машины, и я исчезну. У меня назначена встреча в Мэне. Понимаю, что прошу о многом, мистер Миллер… но, возможно, я могу на вас рассчитывать. Плёвое дело, по сути-то. Заключённый сбежал? Да такое постоянно происходит, разве нет? Да и почему я стал заключённым? За какое такое преступление?

Снова красный свет. Несмотря на то, что вокруг не было ни единой машины, Сэм всё же остановил «Паккард». Чёрт побери, арестован за собственное мнение. Сэм помнил времена, когда подобное не считалось преступлением. И Липпман был прав — несложно открыть заднюю дверь, позволить этому мужику выпрыгнуть, и попытать удачи…

Ага. А потом что?

— Сэр? — раздался голос. — Пожалуйста. Я… не думаю, что смогу выжить в трудовом лагере. Не в свои годы. Пожалуйста. Я… я умоляю вас заглянуть в собственное сердце, помочь мне выбраться…

Свет переключился. Сэм повернул на Мейплвуд-авеню, проехал мимо «Хижины», и проехав ещё квартал, оказался напротив кирпичного и гранитного здания вокзала ««Б-И-М»», что на Дир-стрит. Там, на своём положенном месте припаркован чёрный фургон «Бьюик» с шинами, окрашенными в белый цвет. На боковых дверях никаких опознавательных знаков. «Чёрной Марии» не нужна маркировка. Всем было известно, что это такое, и что она перевозила. Капот «Бьюика» был открыт, кто-то ковырялся в двигателе, а рядом стояли двое высоких людей в длинных плащах и широкополых шляпах. Когда «Паккард» Сэма подъехал, они подняли головы.

— Простите, — сказал Сэм, крепко сжав руль. — Я не могу.

Он вышел, открыл заднюю дверь и помог заключённому выбраться.

Стоя под проливным дождём, Липпман зло бросил:

— Полагаю, мне не повезло, что меня перевозил человек без души и сердца.

— Нет. Вам не повезло, что вас перевозил я, — ответил ему Сэм.

Он передал Липпмана и его личное дело сотрудникам Министерства внутренних дел и, наконец, отправился домой.

Жил он в небольшом светло-синем доме на Грейсон-стрит, которая тянулась параллельно реке Пискатаква, отделявшей эту часть Нью-Хэмпшира от штата Мэн, и далее вытекавшей в Атлантический океан. Сэм закатил «Паккард» в открытый гараж, объехал лежавший в проезде велосипед «Роудмастер», и вышел под дождь, чувствуя горечь после последнего задания. Небольшой задний двор было огорожен живой изгородью, за которой находилась разлившаяся река. Четыре раза в день задний двор превращался в вонючее болотце.

Он снова оглядел дом, ощущая во рту разочарование. В его возрасте иметь свой дом, да ещё в такое время и в таком месте, было чудом. Он вспомнил, как пару лет спустя после свадьбы, когда Сара была беременна Тоби, он пообещал вывезти всех троих из квартиры в центре города, в которой постоянно гремели и протекали трубы, а крысы и тараканы шныряли даже днём. Он сделал всё, что мог, ходил в банки, откладывал с зарплаты, несколько месяцев отказывался от пива… но, когда настало время, ему не хватало пятисот долларов.

Не спрашивайте, как, но его тесть, Лоуренс Янг, мэр Портсмута и владелец крупнейшего в городе мебельного магазина, но этот жирный ублюдок узнал, что происходит и предложил Сэму заём. Вот и всё — выплачивать заём Сэм должен был, работая в магазине по выходным, под начальством Лоуренса и, разумеется, под пристальным взором этого ублюдка.

Он не стал брать заём. Не мог. Он нашёл иной способ — способ, который до сих пор мешал ему спать, способ, благодаря которому, он мог испытывать наслаждение, приходя по вечерам домой, поскольку деньги, которые он нашёл на первоначальный взнос, были грязными деньгами.

Он поднялся на просевшее крыльцо, прошёл мимо деревянного ящика для еженедельной доставки молока, и, отперев дверь, вошёл внутрь. Сэм помнил времена, когда двери никогда не запирались, но то было до того, как по железной дороге приехали тысячи бродяг.

На небольшом диване лежала крошечная брюнетка, которая читала ежедневный выпуск «Портсмут Геральд». Все местные новости на десяти страницах по цене пять центов, хотя новостей не то, чтобы в достатке. Как верно заметил фотограф Ральф Моранси, новости должны быть правильными, иначе федералы обрежут поставки газетной бумаги. Сара подняла взгляд, и какое-то время изучала Сэма.

— Вы опоздали, Сэм Миллер. И насквозь промокли.

— А вы прекрасны, Сара Миллер, — сказал он, снимая плащ и шляпу, и повесив их в прихожей. Затем он отстегнул наплечную кобуру и убрал «Смит-энд-Вессон полис спешл».38-го калибра на верхнюю полку, подальше от любознательных ручонок.

Радио было включено. Оно было настроено на станцию «WHDH», вещающую из Бостона. В данный момент передавали танцевальные мелодии. Диван, два кресла, радиоприёмник «Вестингауз», забитая битком книжная полка, да письменный стол, занимавший почти всю площадь комнаты.

Сара встала с дивана и подошла к нему, на ней был синий кружевной фартук, завязанный вокруг коричневого платья и стройной талии. Её тёмные волосы были пострижены на манер Вероники Лейк[7]. Они встретились в старших классах, классическая история из дамских журналов и киноэпопей: она — главная чирлидерша, он — лучший квотербэк.

Теперь он стал копом, а она осталась в школе, работая секретарём школьного суперинтенданта, так что они были чуть ли не самыми везучими в городе, поскольку оба имели стабильную работу.

Спешный сухой поцелуй в губы и вопрос:

— Что тебе сказали, когда вызвали? Труп на железной дороге?

— Ага, — сказал Сэм, а сам думал, что скажет дальше, гадая, как новости отразятся на этом милом личике. — Мертвец. Документов нет. Натурально, загадка.

— От чего он умер? — спросила она.

— Пока не знаю, — вяло ответил он, всё ещё раздумывая над тем, что предстоит сделать. — Наверное, завтра док Сондерс меня просветит.

— Звучит занятно, — сказала Сара. — И, Сэм, я в газете прочитала, «Монтгомери Уорд» устраивает распродажу, мужские рубашки по доллар сорок четыре за штуку. Хочешь, возьму тебе парочку, когда в следующий раз поеду в центр? Раз тебя повысили, тебе их нужно больше, чем две.

— Ага, наверное… Слушай, надо поговорить.

Он взял её за руку и подвёл к дивану. Он усадил удивлённую жену, огляделся и сделал радио погромче. Жизнерадостный биг-бэнд заиграл громче, громыхала труба. Гарри Джеймс[8] исполнял «Я уже слышал эту песню». Сэм склонился к жене и произнёс:

— Нужно прекращать, Сара. Немедленно.

Её глаза стали шире.

— Что прекращать?

В груди всё сжалось до боли.

— Подземку. Её нужно немедленно закрыть. Сегодня же. Прямо сейчас. А ещё нужно вынести из подвала все улики.

Он всё ещё держал её за руку, пальцы были холодными.

— Что-то не так? Кто-то узнал?

— Хрен его знает, как, но Партия знает, что в городе работает станция. Маршал Хэнсон попросил меня поискать доказательства. Нихрена себе ирония, да?

— Сэм, это может быть хорошо. Ты притворишься, что ничего не нашёл, ажиотаж спадёт и…

— Нет. Этому не бывать, Сара. Одно дело — смотреть в другую сторону, когда ты с друзьями ставила станцию в подвале. Но я не могу рисковать работой, тобой или Тоби, покрывая её. Этому не бывать. Пообещай, что закроешь станцию. Сегодня же.

Она медленно освободила руку.

— Я обещаю, что мы это обсудим. Ладно? Больше я ничего сделать не могу.

Её щёки горели.

— Сара, пожалуйста. У меня был чертовски долгий день.

Она встала и потянулась, чтобы выключить радио.

— Не хочется этого говорить, но твой день ещё не закончен.

В наступившей тишине ему уже не хотелось обсуждать Подземку. Сэм не знал, сколько было известно Партии, но ему было известно о потрясающих способностях Партии ко всякого рода прослушке, если им очень этого захочется, а им, очень скоро захочется.

— Как это? — он изо всех сил старался говорить спокойно.

— Свиной рулет и картошка готовы, но для начала тебе нужно поговорить с Тоби.

— Только не говори, что снова звонил директор.

— Нет, ничего подобного. Он просто хочет, чтобы ты пожелал ему спокойной ночи. И Сэм… он спрашивает, можно ли убрать клеёнку. Он очень расстроился из-за того, что на той неделе намочил постель.

— Ладно. Я с ним поговорю.

— А ещё Уолтер, Сэм…

— Блин, — сказал он. — Что ещё?

Она закатила глаза под потолок.

— Говорит, у него раковина забилась. Спрашивает, сможешь ли ты её прочистить перед сном.

— Раковина забилась? Опять? Он, что, неспособен прочистить раковину?

— Он был профессором в Гарварде. Насколько он, по-твоему, умён?

— Не знаю. Он живёт с нами, потому что он — твой друг, так, что ты мне скажи.

— Пожалуйста, — сказала она. — Давай, не будем начинать? Он платит за жильё, нам нужны деньги, а ему нужна чистая раковина. Может, оставим всё как есть, Сэм?

Он вспомнил собственные слова в адрес молодого ехидного копа насчёт понимания вещей.

— Ага, наверное. Ладно, Сара, первым делом Тоби, вторым ужин, а уж третьим Уолтер.

Её настроение мгновенно переменилось. Сара улыбнулась ему, хороший знак после разговора о Подземке.

— Не желаете подумать о четвёртом, инспектор Миллер?

— Определенно, да, миссис Миллер, и рассчитываю на это.

Она шлёпнула его по заду и оттолкнула.

— Только после того, как ты уложишь малыша спать и поработаешь сантехником. Так что, за дело. И, Сэм… другое дело обсудим позже. Обещаю.

Он прошёл через кухню, мимо нового холодильника «Фригидэйр» — подарка от тестя на годовщину. Он ненавидел, когда человек, которого он презирал, дарил ему нечто столь шикарное, но Сара уже устала от морозильной камеры и непрекращающейся мойки полов, поэтому, пусть будет.

Сэм открыл дверь в комнату сына. Ночник освещал узкую кровать и книжный шкаф, на котором стояли несколько книг и игрушечные машинки, одной из которых, не без улыбки заметил Сэм, был патрульный автомобиль с опознавательными знаками Портсмута. По другую сторону книжного шкафа стоял химический набор «Гилберт» и коллекция окаменелостей.

Под потолком на нитках и кнопках висела модель самолёта времён Великой войны, нечто вроде «Сопвич Кэмел» или триплана «Фоккер», а также немецкий цеппелин и дирижабль ВМС США. Всё это было сделано из бальсового дерева и папиросной бумаги, каждую модель его сын аккуратно собирал унылыми воскресными вечерами.

Сэм присел на край кровати и коснулся шелковистых русых волос Тоби. Малец сонно уставился на него.

— Пап.

— Привет, малыш. Чего не спишь?

Тоби зевнул.

— Хотел точно знать, что ты дома. Что у тебя всё хорошо. Вот чего.

— Ну, я вернулся. И у меня всё хорошо.

— Почему ты ушёл?

— Потому что нужно было расследовать дело.

— Какое дело?

Тоби повернулся на матрасе, отчего клеёнка под простынёй зашуршала. Неделю назад пацан проснулся от ночного кошмара, и намочил постель.

— А… мертвеца нашли. Надо было проверить.

— Это убийство?

— Пока не знаю.

— Ой…

— Тоби, тебя что-то напугало?

— Не знаю. Иногда меня тревожат плохие дядьки. Шпионы, убийцы. Плохие люди могут сделать тебе больно. Сделать больно маме. Глупо, да?

— Не глупо, — твёрдо произнёс Сэм. — Но я обещаю: ни один плохой дядька тебе не навредит. И маме. И мне. Никогда.

— Точно?

— Да. Обещаю.

— Пап… мне не нравится клеёнка. Она для малышей.

Сэм вздохнул.

— Ещё совсем чуть-чуть, парень.

Его сын повернул голову.

— Пап, а ты точно уверен? Что нет никаких шпионов?

— Нет никаких шпионов, — уверенно произнёс Сэм. — Мы в безопасности. Ты, мама, да я.

Сколько отцов вели со своими сыновьями такие беседы, прежде чем их задержали, арестовали, разрушили семьи, а детей отправили в приюты? «О, там снаружи полно плохих дядек, Господи, как же мне тебя от них защитить?» — подумал он.

Сэм прочистил горло.

— А теперь порадуй нас и ложись спать, лады? И никаких кошмаров.

— Лады, пап.

— И веди себя в школе хорошо, ладно? Чтобы никаких записок от учителей, хорошо?

— Я постараюсь, пап, — пробормотал Тоби, практически засыпая.

Сэм поцеловал русые волосы сына, встал и подошёл к двери. Раздался тихий голос:

— Пап, можно я немножко послушаю детекторный приёмник?

Детекторный радиоприёмник являлся проектом «детёнышей-скаутов». Пусть послушает музыку, вестерн или страшилку… хотя, нет, его добрый мальчуган скорее станет слушать новости о том, как плохие дядьки издеваются над малышами в Манчжурии, в Китае, Индокитае, России, Финляндии или Бирме, или…

Сэм ощутил головокружение. О чём он реально хотел рассказать сыну, так это о том, что были времена, когда радио не было переполнено новостями из-за океана, о том, что президентом нужно восхищаться, что людям нужно работать, а безработица не превышает 40 процентов. Когда газетная бумага не выдавалась по государственным дотациям. И пускай стране удалось избежать участия в кровавых конфликтах на Тихом океане и в Европе, сейчас казалось, что она вела бесконечную войну сама с собой, со всеми этими арестами, задержаниями и трудовыми лагерями, и всё это управлялось человеком, который не имел права жить в том же доме, где жили Эйб Линкольн, Тедди Рузвельт и Вудро Вильсон.

Но сегодня…

— Нет, — ответил Сэм. — Я не хочу, чтобы ты сегодня слушал радио. Ложись спать, лады?

— Лады, пап.

Сэм тихо прикрыл дверь.

Глава шестая

Свиной рулет заветрился, а картошка остыла, но Сэм всё равно принялся жадно есть, пока Сара расспрашивала его о трупе. Он что-то мычал, когда надо, а сам спешил со всем разобраться, чтобы подняться наверх, починить раковину и оставить уже, наконец, эту длинную ночь и этот длинный день позади. Однажды за время ужина зазвонил телефон — один длинный звонок и три коротких, но они не обратили на него внимания. Их звонок на этой местной выделенной линии был два длинных и два коротких, а тот относился к Коннорсам, живущим дальше по улице.

Он отставил стул, поцеловал жену в щёку и сказал:

— Вот я и вернулся немного детка. Малой уснул и…

Сара принялась убирать посуду.

— Давайте дальше, инспектор. Вам ещё есть чем заняться, а малому лучше бы продолжать спать, если вы хотите, чтобы вам повезло.

— Мне повезло в тот день, когда ты сказала «да», — сказал он, нарочито глядя в вырез её платья, когда она склонилась, чтобы взять его тарелку.

Ещё одна мимолётная улыбка, она сделала лёгкий жест рукой, словно отмахиваясь от него, как от назойливой мухи.

— Знаете, что, инспектор? Вы абсолютно правы. А теперь позвольте мне гордиться собой и принимайтесь за работу.

— Надеюсь, это не вся работа, — парировал он, но Сара уже отошла к раковине и включила горячую воду.

Складывалось впечатление, будто она игнорировала его. Такова была Сара. Порой она болтала, преисполненная детским энтузиазмом, порой была тихой, а теперь и вовсе умолкла, размышляя о чём-то неведомом. Перемена её настроения была похоже на то, как если открыть окно и впустить в помещение холодный ветер, и он понимал, что связано это было с Подземкой. Не в силах совладать с собой, Сэм подумал о Донне, работавшей в «Хижине», её жадной улыбке и горячем теле, он вспомнил, насколько… с Донной было просто. Нет, неправильное слово. Донна была незамысловатой. Вот. Просто незамысловатой. Сара… вот, она была замысловатой.

Так, почему тогда в школе он встречался не с Донной?

«Забудь, — одёрнул он себя. — То было в прошлом, а сейчас — это сейчас».

Он спустился вниз в подвал с земляным полом, прошёл мимо угольной печи, и зашёл в пристройку к дому, где взял с верстака сумку с инструментами. В углу около печки висела старая простынь. Сэм одёрнул простынь в сторону. Там на бетонном фундаменте стояла койка. На одной её стороне лежала подушка, а на другой свёрнутое шерстяное одеяло. Он взглянул на койку и подумал: «Пойдёт на благотворительность». То была их личная шутка насчёт станции Подземки. Но одно дело, когда занимаешься этим, пока бушуют в Вашингтоне или в Батон-Руж. И совсем другое дело, когда неприятности стоят на пороге твоего собственного дома, особенно, если доставил их твой собственный начальник. Что Сэм знал о Подземке в Портсмуте?

«Дохера, — подумал он. — Дохера».

Держа сумку с инструментами в руке, он поднялся по лестнице, прошёл через гостиную и вышел на улицу. Дождь, наконец, прекратился. Сэм прошёл на задний двор, где имелась лестница, ведущая на второй этаж. Он поднялся по скрипучим ступеням на самый верх и постучал в дверь. Пришлось стучать дважды, пока она, наконец, не открылась.

— Инспектор Миллер! — прогремел знакомый голос. — Так рад вас видеть.

Дверь открылась.

Квартира была ещё меньше, чем жилплощадь внизу, и вообще-то не предназначалась для жилья, но им с Сарой требовался дополнительный доход после того, как обещанное повышение зарплаты им обоим в прошлом году было отложено. Благодаря приятелю Сары в учебном департаменте, который был студентом Уолтера — Уолтер Такер стал частью их жизни. Будучи внесённым в чёрный список научных преподавателей Гарвардского университета после того, как он отказался подписывать клятву верности, Уолтер был человеком возрастом за сорок, крупного телосложения, и практически полностью лысым. Его толстые пальцы постоянно мяли пухлую сигару. Этим вечером его глаза за очками в роговой оправе казались затуманенными, он был одет в клетчатый халат и тапки.

Комната была обита жёлтым линолеумом и превращена в некое подобие кухни с побитым жизнью столом и тремя разномастными стульями. Там имелся деревянный ящик для льда в углу и плита на небольшой подставке. По правую сторону находилась уборная с туалетом и злополучной раковиной. Открытая дверь вела ещё в две комнаты — в спальню с незастеленной кроватью и кабинет, где на столе, сколоченном из различных досок, покоилась массивная печатная машинка. Повсюду в квартире лежали книги и бульварные журналы, а также экземпляры «Сайнтифик Американ» и «Кольерс».

По радио, что стояло рядом с плитой, играли свинг, кажется, Бенни Гудмэна. Сэм прошёл в уборную, и, увидев серую воду в раковине, вздохнул.

— Что на этот раз, Уолтер? Что вы сделали?

— Ничего, друг мой. Просто готовил ужин. Ничего необычного, но вы сами посмотрите. Раковина переполнилась, я и решил, что её следует починить до того, как вода начнётся литься вам на головы.

— Спасибо, — пробормотал Сэм. — Могу я одолжить у вас кофейную чашку или нечто подобное?

— Разумеется. — Уолтер уковылял прочь. Он вернулся с большой кофейной чашкой с отломленной рукояткой, и Сэм принялся выливать воду из забившейся раковины. Пока он работал, Уолтер подпёр дверной косяк и закурил сигару.

— Что нового в полицейском департаменте Портсмута?

— Этим вечером на железнодорожных путях нашли труп. Около Мэйплвуд-авеню.

— Самоубийство?

— Пока не знаю.

— Поразительно. Возможно, вам досталось настоящее убийство, Сэм.

Сэм остановился со склизкой чашкой в руке.

— Чем вы занимаетесь, Уолтер? Готовите материал для детективного романа?

Уолтер осмотрел сигару.

— Нет, сынок. Детективные романы для меня чересчур реалистичны. Вам известно, что я пишу. Научную фантастику и фэнтези. Вот куда привело меня моё деградировавшее чувство вкуса. Рассказы о ракетах и роботах. О злых волшебниках.

— К слову о них, плата за квартиру по пятнадцатым числам. Чтобы не возникло недопонимания.

Немолодой мужчина ухмыльнулся.

— Никакого недопонимания. Вчера я получил чек от «Стрит-энд-Смит», и вскорости ожидаю ещё один. Плата будет внесена вовремя и в полном объёме.

— Лучшая новость за сегодня. — Раковина была очищена. Сэм присел на корточки. — Не подадите мне соусницу или ещё что-нибудь?

— Сию минуту.

Через несколько минут Сэм раскрутил сифон гаечным ключом и в тарелку хлынула бурая вода. Он сунул внутрь пальцы и, морщась от отвращения, вытянул щепоть жирных картофельных очистков. Он швырнул очистки в соусницу, закрутил сифон обратно и выпрямился.

— Уолтер, не бросайте, пожалуйста, картофельные очистки в раковину. Бросайте их в другое место. Раковина из-за них засоряется. В прошлом месяце вы сделали то же самое.

— Благодарю вас, инспектор, благодарю от всего сердца.

— Не за что, Уолтер.

Сэм швырнул инструменты в сумку и заметил на полу потёртый кожаный саквояж. Он никогда не видел Уолтера без этого саквояжа, в котором тот носил письма, рукописи и, бог знает, что ещё. На столе громоздилась стопка журналов с названиями, вроде «Жуткие истории», «Удивительные истории», «Поразительные истории». Сэм взял «Поразительные истории», поглядел на вычурный космический корабль, из сопел которого полыхал огонь. На обложке были написаны три имени, и он замер, уставившись на одну из них — Уолтер Такер. Он отложил журнал.

— Ну, и как продвигается писательство?

— Идёт потихоньку. Уверен, что зажравшиеся и запуганные профессора в Гарварде будут воротить от меня носы из-за этого, но, откровенно говоря, это очень весело. Сюжет надо изложить кратко и по сути. Строго говоря, за последние несколько лет я много о чём узнал. Об астрономии, биологии, теории строения атома, археологии. Это среди прочего. В любом случае, попав в чёрный список, иначе никак. Даже в тех сферах промышленности, где требуются рабочие с научными знаниями, меня обходят стороной. А от научной фантастике и фэнтези можно получить тайное удовольствие от того, что можно писать на запретные темы, не обращая внимания на критиков и цензоров с пистолетами и дубинками.

Сэм молчал, думая о том, насколько же он устал.

— Когда сочиняешь историю о тайном отряде рыцарей, которые изо всех сил стараются свергнуть короля болотистых земель, что узурпировал трон, отняв его у законного правителя, который был убит, о том, как этот болотный король отдал власть в королевстве своим прихлебателям… о том, как они сражаются, чтобы вернуть королевство в старые вольные времена… это всего лишь фэнтези. История, из-за которой ни один надсмотрщик или цензор переживать не станет… история, которая не создаст автору проблем.

— Или не отправит в трудовой лагерь.

— Именно, — согласился Уолтер и швырнул журнал на стол. — К слову о трудовых лагерях, как ваш брат?

Второе упоминание о Тони за вечер. Должно быть, рекорд.

— В прошлом месяце получил от него открытку. Вроде, неплохо.

— Рад слышать. Также я рад, что его брат умеет обращаться с инструментами.

— Надо идти. Не забывайте — никаких очистков в раковине.

— Верно подмечено. Никаких очистков в раковине. Ещё раз спасибо, инспектор.

— Пожалуйста. И не забудьте…

— Да, да, я знаю. Оплата по пятнадцатым числам.

Воздух снаружи был сырым и прохладным. В низких облаках отражались бело-жёлтые огни верфи, до слуха Сэма доносился приглушённый шум работ по строительству новейших подводных лодок. Он стоял и смотрел туда, где уже полтора века строили корабли, туда, где после участия в Первой Мировой войне работал его отец, туда, где работал его брат Тони, пока… Сэм вновь ощутил вспышку стыда за то, что у офицера правопорядка был брат, которого три года назад арестовали за то, что он пытался объединить рабочих верфи в профсоюз. Поспешный суд, и вот Тони отправился отбывать наказание в трудовом лагере, что в Форт Драм, Нью-Йорк. Помимо стыда и беспокойства за брата, в нём также пылал гнев, поскольку Сэм был убеждён, что арест брата был напрямую связан с его собственным повышением.

Дальше по улице раздался выстрел и Сэм вздрогнул, между домами неслось эхо. Он не пошевелился. Очередной пример того, что копы звали «выстрел во тьме». Как и стрельба на железнодорожных путях, на сей факт применения огнестрельного оружия — будь то выяснение счетов, ограбление, или завершение спора — никто не обратит внимания до тех пор, пока о нём официально не доложат. Не самое удачное поведение для хорошего копа, но поделать Сэм ничего не мог. К тому же у него на руках уже имелся один труп, гора бумажной работы, и брат-преступник.

Можно выбирать себе друзей, но родственников не выбирают. Или родственников жены. И тот и другой вызывали у Сэма головную боль.

У подножия лестницы он обо что-то споткнулся. Он включил фонарь на крыльце и посмотрел, что же стало ему преградой.

У лестницы лежали три камешка, положенные один на другой.

Три камешка.

Сэм был уверен, что когда он шёл в комнату Уолтера, их здесь не было.

Он склонился, подобрал камни, и по одному изо всех сил зашвырнул их в темноту. Два упали во дворе, а один, как не без удовлетворения заметил Сэм, плюхнулся в реку Пискатаква.

Радио было выключено, как и большая часть ламп, Сэм прошёл через притихшую гостиную и кухню в спальню. Свет там давало лишь прикроватное радио, которое сейчас было включено. Сара любила засыпать под звуки радио, под музыку, новости или детективную историю. Сэм же, со своей стороны, никак не мог уснуть под бубнящее радио.

Сара положила его пижаму на край кровати. Он переоделся и залез под одеяло. Сара что-то пробормотала, когда он склонился над ней и поцеловал в щёку.

— Прости, — произнесла она. — Я знаю, ты кое-что задумал на вечер…. Просто, не выдержала и уснула…

— Не переживай, милая, я возьму купонами — если позволишь.

Она вздохнула, взяла его за руку, и поместила себе на грудь, ладонь коснулась мягкой ткани ночной рубашки. Сэм улыбнулся во тьме. Сара могла подолгу растягивать их семейный бюджет, но никогда не экономила на ночных рубашках и нижнем белье. Она называла всё это инструментами, позволяющими держать Сэма в тонусе, и он вынужден был признать, что эти инструменты отлично работали, особенно по части удержания его в постели.

— Тогда, держи свои купоны, — пробормотала она. — Только воспользуйся ими правильно и не потеряй.

Он прижался к ней, рука ощущала мягкость тела и нежность кружев.

— Купон получен, и потерян не будет. Никогда. Как дела в учебном департаменте?

— Неплохо. Готовимся к очередному урезанию бюджета.

— Мне следует о чём-нибудь знать?

Он почувствовал, как она напряглась.

— Как обычно.

— Сара…

— Я была осторожна, правда. Прямо сейчас ничего не происходит, хотя до нас доходят слухи о скором разгоне беженцев. Ты ничего такого не слышал?

— Нет. Но следи за собой. Листовки, прилепленные на оконные ставни, регистрация новых избирателей, разбрасывание по почтовым ящикам брошюр — вот за это тебя и твоих друзей называют революционерами.

Он замолчал в ожидании ответа, но ничего не услышал, кроме ледяного молчания жены да бормотания радио. Он обнял её и тихим шёпотом произнёс:

— Но, Сара… работающая станция Подземки — это совсем другое дело. Её нужно закрыть. Немедленно. Помимо этого, маршал сделал мне очень толстый намёк, в городе легионеры Лонга, вынюхивают всё. Сегодня я столкнулся с двумя, в «Рыбацкой хижине». Два жалких неудачника вынудили весь ресторан замереть, люди боялись даже вздохнуть.

Неожиданно она повернулась и крепко его поцеловала.

— Сэм… Я не знаю, что могу сделать. В ближайшие пару дней в Портсмут кое-кто прибудет. Я только этим днём получила сообщение.

— Ты можешь это отложить?

— Не знаю. Попробую, но, порой, очень трудно достучаться до нужных людей.

— Ты и так уже много сделала. Пора кому-то другому взвалить на себя эту ношу. Мы не можем рисковать, Сара. Нужно всё закрыть.

Она вздохнула.

— Сэм, я же сказала, попробую. Я же не могу просто позвонить и сказать, чтобы прекратили. Да и подумай, мы же просто кучка учителей. И секретарей. Вот и всё.

— В Гайд Парке, в Нью-Йорке полно учителей, пашут на каменоломнях в пустыне Юты только за то, что их подозревают в укрывательстве вдовы Рузвельта, Элеанор. Твои нежные руки и милое личико не выдержат жизни в пустыне. — Он расслышал злость в собственном голосе и поморщился. — Послушай, Сара, я беспокоюсь за тебя. Нам нужно подумать о Тоби.

Она слегка подвинулась, Сэм уже решил, что она сейчас отвернётся в гневе, но Сара вновь его удивила, она приподнялась и снова его поцеловала, ещё крепче.

— Ладно, Сэм, я буду осторожна. Постараюсь прекратить визиты сюда. Вы тоже будьте осторожны, инспектор.

— Я всегда осторожен.

— Если всё, что ты сказал про маршала и легионеров в городе — правда, то, тогда, я не знаю. Даже самые осторожные могут нарваться на неприятности.

Сэм лежал, натянув одеяло на грудь и слушал, как замедлялось дыхание его жены. Радио стояло по его сторону кровати, тусклое свечение его настроечной панели немного успокаивало. Он мог бы протянуть руку и выключить его, но вместо этого прислушался. Было начало часа — время новостей. Он закрыл глаза, начиная потихоньку дремать, пока сквозь помехи прорывался голос диктора:

«… этой ночью имели место авианалёты на Берлин бомбардировщиков дальнего действия «Илюшин». Власти сообщают о том, что военные объекты не повреждены, однако массированному разрушению подверглись гражданские здания, жилые дома и больницы, погибло множество гражданских лиц.

На Русском фронте в Сталинграде продолжаются городские бои, в то время как в районе Харькова русские войска продолжают раз за разом атаковать танковые группировки немцев.

В Лондоне премьер-министр Мосли вновь встретился с министром иностранных дел Германии фон Риббентропом. Прошли переговоры по пересмотру условий перемирия, которое Великобритания и Германия заключили два года назад. По сообщениям дипломатических источников в Вашингтоне, одним из главных разногласий является число немецких солдат, которым позволено находиться на территории Великобритании и некоторых её заморских колоний.

В Монреале прошла неожиданная встреча торговой делегации из Советского Союза, которая вызвала предположение, что Канада ищет пути укрепления связей со своим западным соседом.

Ближе к дому, президент Хьюи Лонг подписал законопроект, который закреплял за всеми американцами, подписавшими клятву верности, гарантированное получение федеральной помощи любых видов, что, по словам президента, означает, что во время его второго срока патриотизм станет ещё крепче. Законопроект, названный «законом об усовершенствовании патриотизма», вступит в силу немедленно. Отказ от подписания клятвы верности автоматически означает тюремное заключение.

На Капитолийском холме, главный казначей Генри Моргентау, вернувшийся после встречи со Всемирным Еврейским Конгрессом, не сумел убедить Конгресс увеличить допустимое число еврейских беженцев из Европы.

Также в Вашингтоне, безработные, вышедшие из департамента труда, заявляют, что сегодня работу имеют гораздо больше американцев, чем прежде, и это…»

Сэм протянул руку и выключил радио. Мировые новости. В основном, враньё, полуправда, и преувеличение. Всем известно, что число безработных растёт. Якобы каждый месяц, спустя десятилетие после обвала биржи, к работе возвращалось всё больше американцев. Но Сэм видел правду собственными глазами, начиная с лагерей бродяг у железных дорог, до штурма ворот верфи безработными, когда пошёл слух о том, что случайно погибли пятеро трубоукладчиков, и переполненных многоквартирных домов в городе.

Вот это — правда. Что множество отчаявшихся людей оставались без работы, без надежды на облегчение своей участи. И никакие сообщения по радио не изменят этого знания. Сэм повернулся, попытался расслабиться, но две мысли не давали ему покоя.

Мысль о трёх камнях у заднего крыльца.

И ряд размытых цифр, набитых на запястье покойника.

И то и другое — загадка. Несмотря на свою должность, Сэм ненавидел загадки.

Интерлюдия II

Он возвращался на тёмные улицы старого Портсмута, где множество домов было построено ещё в XVIII веке, обшитые досками, с узкими окнами и протекающими крышами. Он держался переулков и извилистых дорожек, прячась в дверных проёмах, каждый раз, когда впереди появлялись огни фар. Добравшись до нужного места, он засел в кустах рододендрона, и немного подождал. Он думал об этих домах, об экстраординарных людях, что родились в этих местах, вышли в мир и творили перемены. Чувствовали ли они то же самое, что чувствует он сейчас? В учебниках истории пишут, что эти люди были преисполнены отваги и революционного духа. Но он ничего этого практически не чувствовал; он ощущал лишь холод и нервозность, понимая, что за каждыми фарами может прятаться машина, полная людей из министерства внутренних дел или легионеров Лонга.

В старом доме через дорогу открылась дверь, и наружу вышел человек, чей силуэт был изнутри подсвечен лампом. Человек огляделся, наклонился и поставил на крыльцо две бутылки из-под молока, затем ушёл внутрь.

Сидя в кустах, во тьме, он улыбнулся. Чисто. Одна бутылка или три и он ушёл бы. Но две — это сигнал. Он пересёк улицу, прошел через калитку в решетчатом заборе, и подошёл к подвальному этажу. Он открыл дверь и спустился по деревянным ступенькам. Там на стульях сидели двое, но узнал он только одного, а это уже проблема.

Мужчина по левую сторону носил густые усы и имел толстые руки, покрытые шрамами от ожогов. Хозяин дома, Курт Монро. Он взглянул на него и произнёс:

— Курт.

— Боже, как же я рад тебя видеть, старик, — ответил ему шрамированный.

— Либо говори, кто это с тобой, Курт, либо я ухожу, — сказал он.

Второй мужчина имел редеющие волосы и выступающий кадык.

— Это Винс. Он свой, — сказал Курт.

— Слушай, я… — начал Винс.

Он уставился на второго мужчину.

— Что-то не припомню, чтобы я к тебе обращался, блин.

Винс умолк. Курт постучал пальцами по столу.

— Я встречался с сестрой Винса, ещё, когда работал, пока руки не обгорели. Я его знаю, он свой, и он может достать то, что нам нужно.

Теперь он взглянул на Винса.

— Где?

— А?

Ему пришлось постараться, чтобы удержать свой нрав в узде.

— Нам нужно нечто особое. Нечто такое, что в нынешние времена достать тяжело, учитывая конфискационные законы относительно стрелкового оружия. Итак. Где, блин, ты намерен это доставать?

— У парня дальше по улице, что живёт рядом с моей сестрой. У него уже всё готово. Я уже заплатил ему деньгами Курта. Просто скажи, куда доставить.

Он задумался, затем произнёс:

— Хочу, чтобы его доставили к Курту.

Винс смутился.

— Я… мы так не договаривались. Мы условились, что мне заплатят половину за покупку, а ещё половину за доставку, куда укажешь.

— Хорошо. И я хочу, чтобы его доставили к Курту.

— Но…

Он уставился прямо на Винса.

— Братан, говорю первый и последний раз. Курта я знаю. Я с ним работал ещё, когда мы оба были устроены. Я был одним из первых, кто побежал к нему, когда он обжог руки. Так, вот, у нас с ним есть общее прошлое. А, вот, о тебе я нихера не знаю. Курт за тебя поручился, но я очень мнительная сволочь, ясно? В последний раз, когда я доверился тому, за кого не могу поручиться лично, меня взяли за жопу. Так что, условия меняются. Понятно? Ты доставишь его сюда. Тебе заплатят. А затем ты обо всём забудешь. Усёк?

Винс взглянул на Курта, тот пожал плечами, затем Винс встал и ушёл, громко топча по деревянным ступенькам.

— Старик, с тех пор как ты вышел, ты стал ещё большим мудаком, — сказал Курт.

— Когда правительство пристально за тобой следит, иначе и не бывает, — сказал он. — Погодь секунду. Я сейчас.

— Чего? — переспросил Курт, но к тому моменту он уже распахнул дверь в подвал. На улице было людно, он двинулся за Винсом, держась в тени, руки в карманах, плечи выдвинуты вперёд. «Идиот, — думал он, без особого труда идя по следу. — Тупая дурачина даже не потрудилась посмотреть, не идёт ли кто следом».

Винс прошёл четыре квартала и остановился на углу. Эта часть города была более деловой, тут имелись два бара, бакалейная лавка на углу, и заброшенный банк, бывший портсмутский «Сэйвингс-и-Траст», один из множества брошенных банков по всей стране. Он стоял в дверном проёме и наблюдал. Винс достал сигарету, зажал её губами. С третьей попытки ему удалось её прикурить. «Нервный балбес», — подумал он, и в этот момент на улице появился седан и остановился.

Винс швырнул сигарету в сточную канаву и сел на заднее сидение седана. Машина поспешно уехала. Было слишком темно, чтобы разглядеть номерной знак или того, кто был внутри, марку он тоже не узнал, поняв лишь, что это была машина не из дешёвых.

Какое-то время он стоял и смотрел на опустевший угол улицы. Он направился обратно к Курту, размышляя об ещё одном деле, которое нужно будет сделать днём.

Революции — дело непростое.

Глава седьмая

Следующим утром тусклое фойе полицейского департамента Портсмута оказалось заполнено бедно одетыми мужчинами и женщинами, выясняющими судьбу своих родных и друзей, задержанных предыдущей ночью в крепко пьющем и трудолюбивом портовом городе. Наверху на своём столе Сэм обнаружил приклеенную к печатной машинке записку. «Сэм. Зайди поскорее. Х.» Там же он нашёл листок коричневой бумаги, с запиской, написанной карандашом:

Внизу листа имела корявая подпись, также карандашом. Сэм покачал головой, глядя на грамматические ошибки в записке. Он был уверен, что Фрэнк и его молодой напарник минут десять походили под дождём, затем вернулись в тёплый участок и час корпели над докладом. Сэм отложил рапорт и снова взглянул на записку.

Под «Х» имелось в виду «Гарольд Хэнсон». Что-то из событий прошлой ночи привлекло внимание Хэнсона — и всё из-за одного покойника, возможно, умершего насильно? Он взглянул на секретаршу Хэнсона, чьи седые волосы всегда были стянуты на затылке в тугую шишку, и которая всегда носила яркие платья в цветочек, невзирая на время года.

— Миссис Уолтон? — обратился к ней Сэм. — Он у себя?

Линда Уолтон отвлеклась от печатной машинки, и внимательно осмотрела его из-под толстых линз очков. Она работала на город уже несколько десятков лет; никто не знал, как зовут её мужа, по департаменту ходила шутка, мол, на самом деле всем здесь руководила она, но чтобы произносить подобное в её присутствии требовались стальные яйца. Она также отвечала за скрупулёзное ведение книги в кожаном переплёте, известной как Журнал, в который заносилась вся информация о том, где находились все старшие офицеры полиции, днём ли, ночью ли, в разгар недели, или по выходным. С учётом продолжительной борьбы города за бюджет, с помощью Журнала также следили, чтобы город не обманывал с выплатой мизерных зарплат.

— Да, — сказала она, глядя на телефон и мигающие огоньки на нём. — Но сейчас он на телефоне… А, нет, уже всё.

Сэм поднял записку так, словно это пропуск, а она была школьной учительницей геометрии.

— Он говорит, я ему нужен.

— Ну, так идите уже к нему. — Она вернулась к печатанию.

Сэм встал, ему не нравилась манера её речи и знание того, что он ничего с этим поделать не может. Те копы, что враждовали с миссис Уолтон, внезапно обнаруживали, что их сверхурочные часы таинственным образом исчезали, в то время когда сверхурочная оплата означала разницу между супом на ужин и патрулём вместо ужина. Сэм прошёл мимо неё, ощутив легкий аромат сирени, и после короткого стука в дверь, вошёл.

Хэнсон поднял взгляд от стола, и если бы не чистая сорочка, Сэм решил бы, что он провёл здесь всю ночь.

— Это ненадолго. Присаживайся, — сказал он Сэму.

Сэм сел и Хэнсон продолжил:

— Полагаю, вчерашняя перевозка заключённого прошла нормально?

Сэм вспомнил того бедолагу, который умолял его освободить и то, как добросовестно исполнил отданный приказ.

— Да, прошло успешно. И я больше не хочу этим заниматься.

— Прости, Сэм. Этого обещать не могу.

Он продолжал молчать.

— Фрэнк и Лео нашли что-нибудь, связанное с этим мёртвым Джоном Доу[9]?

— Ничего.

— Ты будешь встречаться с судмедэкспертом?

— Вскорости, — ответил Сэм.

— Хорошо. Дай знать, если что-нибудь выяснишь. И не забудь, что я сказал прошлым вечером. Если этот парень помер от голода или дешевого бухла, закрывай дело. Немедленно. Мне нужно от тебя кое-что ещё. Ты ведь был прошлой ночью в «Рыбацкой хижине», да?

— Да, был.

Хэнсон взял лист бумаги, и Сэм ощутил тревогу, как будто налоговый инспектор решил перепроверить его столь тщательно составленную декларацию.

— Занятное совпадение получается, поскольку, в то же самое время, когда ты побывал в «Хижине», два добропорядочных легионера Лонга заявили, что, когда они покинули ресторан, то обнаружили, что две шины их машины порезаны. Полагаю, тебе нечего мне об этом рассказать.

— Так точно, сэр. Мне нечего вам рассказать.

— Ладно. — Хэнсон смял лист и швырнул его в мусорку. — Сраные южане забыли, кто надрал им жопу в 65-м. Короче, завязывай, хорошо? До сей поры мы нормально тут жили. Нам не нужен очередной инцидент в южном Бостоне. Это понятно?

До Сэма доходили какие-то слухи о Южном Бостоне, и сейчас он решил расширить кругозор.

— Какой ещё инцидент в южном Бостоне?

Хэнсон засомневался, размышляя, стоит ли доверять ему такую информацию. Затем он произнёс:

— Два месяца назад в южном Бостоне находились несколько легионеров Лонга, пытаясь внести немного порядка в партийную дисциплину. Началась ссора, которая переросла в нечто большее, и прежде чем о ней узнали, в южном Бостоне выросли баррикады, по одну сторону которых находилась пара отрядов легионеров, а по другую копы-ирландцы, и все они принялись друг по другу палить. Закончилось всё, в итоге, тремя трупами, кучей раненых и одним сожженным полицейским участком. Лишь по счастливой случайности мэр не ввёл военное положение и не отправил в город Национальную гвардию. Всё, что я тебе сейчас сказал — строго секретно.

— Я понимаю.

— Надеюсь, понимаешь. Также надеюсь, ты не забыл о ещё одном деле с прошлого вечера. Насчёт Подземки.

Сэм думал, что ответить, поскольку сидел на очень длинном суку, а его босс держал отлично заточенную пилу.

— Допустим, я выясню, что где-то есть станция? Но, если станция больше не действует… если она больше не пересылает преступников на север? Что тогда?

Сердце Сэма бешено заколотилось от того, какую игру он затеял. По ту сторону закрытой двери миссис Уолтон продолжала колотить по печатной машинке. Хэнсон склонил голову и сказал:

— Официально я хочу, чтобы ты составил рапорт — в свободное время, разумеется — на тему того, что ты узнал о станции. Неофициально, я хочу быть уверен, что здесь нет никакой преступной активности, которая могла бы привлечь внимание Партии.

Тон речи Хэнсона изменился.

— Ладно, пока всё. Дай знать, что выяснишь по трупу. И не забудь, этим вечером партийное собрание.

— Так точно, сэр. Партийное собрание этим вечером.

Хэнсон взял перьевую ручку.

— У тебя есть ещё что-то для меня?

— Только одно, если позволите.

— Валяй.

— До меня дошёл… слух, что скоро начнётся разгон беженцев. Что нас заставят собрать их вместе и передать министерству внутренних дел.

— Кто тебе это сказал?

Сэм подумал о Саре и изо всех сил постарался говорить спокойно.

— Никто… ну, никто значимый, сэр.

— Ясно, — произнёс Хэнсон, что-то записывая. — Ну, не стану давить на твой источник. Но заявляю, что ничего не знаю о разгоне, и ты знаешь, что твой тесть и я думаем об этом, и это немногое, в чём мы согласны. Это заботы федерального правительства. Не наши. И к слову о тесте, как выйдешь из этого здания, направляйся прямо к нему. У достопочтенного Лоуренса Янга свербит в жопе, поэтому он немедленно желает увидеться с тобой.

— Но дело…

— Тот мужик уже мёртв, и через час тоже будет мёртв, но твой тесть был и останется самым вредным гадом сегодня, завтра, и ещё какое-то время. Так что двигай к нему, сделай, что он скажет, и отведи его от нашей коллективной жопы. И Сэм… после вечернего собрания я бы хотел, чтобы ты вёл себя чуть активнее в партийных делах. Просто… к сведению. В Партии есть фракции, группы, которые борются за фонды и влияние, поэтому любая информация, которую ты можешь дать о мэре, мне и моим друзьям будет очень в помощь. Ты понял?

«Конечно, — с холодным отвращением подумал Сэм. — Будь активен в партийных делах, и стучи, как все остальные».

— Да, я понимаю, — сказал он. — Не знаю, но обещаю, я подумаю.

— Хорошо. А теперь, проваливай. У тебя ещё весь день впереди.

Выйдя, Сэм заметил улыбку на лице миссис Уолтон. Без сомнений, она слышала каждое слово.

Глава восьмая

Небо снаружи было мрачным, обещая дождь. Сэм пошёл по Конгресс-стрит, где прошёл мимо мужчины, который устанавливал на тротуаре стол с грубо сколоченной табличкой «Продажа самодельных игрушек». Он не стал рассматривать этого мужчину, рядом с которым на ящиках из-под молока сидели две прилично одетые девочки в синих платьицах и пальто, поскольку ребята вроде него менялись, как времена года, осенью продавая яблоки, весной и летом всякие безделушки и игрушки, а…

— Эй, Сэм, — раздался голос. — Сэм Миллер.

Он остановился и обернулся. Продавец игрушек был одет в пальто не по размеру, потёртую федору, а его вытянутое лицо было небрито. Сэм шагнул ближе и со внезапно нахлынувшим стыдом произнёс:

— Бретт. Брет О'Хэллоран. Прости, не заметил.

Бретт скромно улыбнулся.

— Всё нормально, Сэм. Я понимаю.

Сэм оглядел стол с игрушками и взял одну, деревянную подводную лодку.

— Я собираю всякие деревяшки, строгаю их по ночам, крашу. Неплохо получается, да?

— Да, Бретт, весьма и весьма недурно.

Он повертел подводную лодку в ладони, стараясь не смотреть на Бретта. До прошлого года тот служил в пожарной охране, но потом кто-то нашёл на дне его шкафчика стопку журналов — «ПМ», «Нэйшн», «Дэйли Уокер» — просто напечатанные слова, но к концу дня его уже уволили.

— Пособие закончилось уже давно, так что приходится вертеться. В смысле, никто не хочет меня нанимать, учитывая мои проблемы, понимаешь?

— Ага, понимаю, — сказал Сэм, горло его сдавило.

— А это мои девочки-близняшки, — сказал Бретт. — Эми и Стейси. Они учатся в одном классе с твоим пацаном… Тоби, верно?

— Верно.

Бретт протянул руку и потрепал одну из дочерей по макушке.

— Сейчас они должны быть в школе, но когда они рядом, продажи идут лучше. Дёргаю за старые добрые душевные струны. Не самый честный подход, но…

Сэм полез в карман.

— Сколько?

— Для твоего пацана бесплатно. Он всегда хорошо обращается с моими девочками.

Сэм покачал головой.

— Не спорь.

Он положил на стол пару монет, взял деревянную подводную лодку и убрал её в карман.

— Отлично сделано, Бретт. Правда, отлично сделано.

Монеты исчезли в грязной руке.

— Спасибо, Сэм. Ценю. Ты береги себя, ладно? И передавай привет своему пацану.

Сэм пошёл дальше, ещё раз оглянувшись на бывшего пожарного. Его красивые дочери сидели рядом с ним, покачивая ногами, и стуча каблучками туфель по стенке ящика.

Через два квартала от полицейского департамента, с оттягивающей карман деревянной подлодкой, Сэм подошёл к фасаду с зелено-белой вывеской: «Мебельный магазин Янга».

Звоночек над дверью возвестил о его присутствии, и вновь ему в голову ударил запах новой мебели. Сэм не был снобом, он понимал, что людям требуется новая мебель, но торчать часами в выставочном зале, решая, какая ткань подходит к обоям, или выбирать между этим диваном и тем… Господи, он с большей охотой станет таскать на базу флота пьяных, провонявших мочой и блевотиной матросов. На стойке у двери громоздилась стопка газет «Американский прогресс», принадлежащей лично президенту Лонгу. Сэм проигнорировал газеты, огляделся, и заметил, как из кабинета в задней части здания вышел покупатель с брошюрой в руках.

Сэм постарался не улыбнуться. Человек был одет в потрёпанный коричневый костюм и грязные коричневые туфли, подошвы которых хлопали при ходьбе. Его седые волосы были взлохмачены, проходя мимо двери, человек заметил Сэма.

— Инспектор, — произнёс он.

Сэм кивнул в ответ, когда Эрик Камински по кличке Рыжий, шёл к двери. Эрик был страстным агитатором, он раздавал листовки или развешивал плакаты против правительства перед почтовым отделением, хотя пребывание в трудовом лагере в Мэне в прошлом году несколько снизило его активность. Он также был братом Фрэнка Камински, директора школы Тоби, и постоянно служил источником беспокойства для своего более смиренного брата. Наверное, Сэму следует выпить с директором чашечку кофе, подумал он, и обменяться шокирующими историями о брате.

— Эрик, — сказал Сэм, придерживая дверь. — Не знал, что человеку от народа требуется новая мебель.

Проходя мимо, Эрик резко бросил:

— Вы не знаете меня, инспектор, и нихера не знаете о народе.

— Возможно, ты прав, — сказал Сэм, глядя, как из офиса вышел Лоуренс Янг, одетый в серые брюки, свежую белую сорочку и чёрный галстук. Его густые чёрные волосы на висках были слегка сбрызнуты сединой. Как всегда, к горлу Сэма подступил комок отвращения. С самого первого дня Лоуренс Янг не скрывал неприязни к тому, что Сэм был родом из бедной семьи и хотел жениться на его единственной дочери. С годами эта неприязнь только росла.

— Ты вовремя, Сэм, — сказал он.

— Ларри, — ответил тот. — Чем могу вам помочь?

— Ну, инспектор Миллер — или вас стоит называть исполняющий обязанности инспектора Миллер? — я думал, вы поведаете мне о свежих новостях относительно краж в прошлом месяце.

Раздражение принялось колотиться внутри подобно дополнительному сердцу.

— Как я уже говорил вам и другим владельцам магазинов, бессмысленно ставить на парадную дверь добротный замок, а чёрных ход запирать на крючок.

— Значит, это мы виноваты в том, что нас грабят?

— Нет, Ларри, это не так, — спокойно ответил Сэм. — Я к тому, что вам тоже следовало бы внести свой вклад в сокращение подобных случаев. Я просил сержантов смен усилить патрули, я допросил всех владельцев ломбардов по всему побережью, я общался с вашими коллегами-бизнесменами. Если все мы будем вносить свой вклад, то снизим преступность.

— Понятно, — сказал Ларри.

Сэм взглянул на часы. Он опаздывал к окружному судмедэксперту.

— Новостей нет, Ларри, и вы об этом знаете. Теперь же, если вы высказались, я вернусь к работе.

Тесть одарил его ледяной ухмылкой.

— Это ты к чему сейчас?

— А к тому, что, будучи мэром, вы можете таскать меня сюда, когда вам вздумается.

— Уверен, ты прав. Однако необходимо выполнить ещё кое-какую работу. Такую же важную, как и твоя должность в департаменте полиции. Политическую работу.

Сэм молча сосчитал до пяти, прежде чем ответить:

— Неинтересно.

— Очень плохо. Меня заверили, что сегодня ты придёшь на партийное собрание. Это хорошо. Твоё отсутствие не осталось незамеченным, и я уже получил немало гневных сообщений насчёт того, как мой зять не выполняет свои обязательства перед Партией.

— Ларри, я работаю, и на собрания Партии хожу, когда могу. Чего вам ещё надо-то?

— Тебе следовало бы быть более активным. Прими участие в заседании комитета округа или штата. Прояви себя. Я мог бы свести тебя с нужными людьми, и…

Сэм повернулся.

— Я об этом подумаю, ладно? Мне нужно заниматься настоящей работой.

— Тогда подумай, как следует, — крикнул Ларри. — Подумай о Саре и Тоби. Подумай, что с ними станет, если ты не получишь повышение, если тебя понизят или даже уволят. Может я и мэр, Сэм, но я не контролирую комитет по бюджету. Департамент полиции всегда остаётся первоочередной целью.

При этих словах Сэм повернулся.

— Угрожаете?

— Излагаю суть вещей. Знание людей в Партии может быть важнее твоей работы. Даже если комиссия одобрит твоё повышение, разумно иметь важных союзников в своём углу. К тому же, в департаменте мне нужны люди вроде тебя… чтобы знать, что замышляет маршал.

— Меня не интересует политика, меня волнует только моя работа, — сказал Сэм вслух, а сам подумал: «Господи, ну что ж такое, второй раз за день предлагают стать стукачом».

— Ну, а политике ты весьма интересен. Подумай над этим, Сэм. Сделай что-нибудь для Партии — поможет в карьере.

Сэм уставился прямо в самодовольное лицо тестя, вспоминая, когда оно последний раз не было самодовольным. Сэм тогда находился за рекой в Киттери, помогал местным копам и полиции штата Мэн в облаве на заведение, где с гостей брали почасовую оплату. Одним из этих гостей оказался его тесть, и после того как Сэм перекинулся парой слов с детективом из Киттери, с Ларри сняли наручники и тот растворился в ночи. Ради Сары Сэм помалкивал о том, что видел.

— Как я уже сказал, политика меня не интересует. Я намерен просто работать.

— Если ты не станешь сотрудничать, если тебя уволят, если с Сарой и Тоби случится что-то плохое, то вина за это ляжет на тебя. Я взываю к твоему разуму, показываю путь к светлому будущему, и забочусь о дочери и внуке.

— Нет, Ларри, вы просто ведёте себя, как мудак.

На улице ему послышалось, что Ларри что-то кричал ему в спину. Сэм продолжил идти.

При свете дня место преступления выглядело меньше и не столь зловещим. Сэм пнул камень в сторону железнодорожных путей, приехав сюда в расстроенных чувствах. Из-за встречи с тестем он опоздал к судмедэксперту, который уже отправился в Хэмптон, осматривать труп, выброшенный на атлантическое побережье. Так что результат вскрытия придётся ждать до завтра. Он стоял на путях, рассматривая следы в грязи, в том месте, где работники похоронного дома тащили тело. Как, блин, его парень здесь оказался, мёртвый и одинокий?

Забавно, подумал он, что этот Джон Доу стал «его» парнем. Ну, так и есть. Каким-то образом он оказался мёртвым в городе Сэма, и Сэм, по идее, должен с этим что-то делать. Он собирался выяснить, кем был этот парень, где жил, и от чего умер. Такова его работа.

В разбитой грязи никаких улик не было. Сэм начал ходить по расширяющейся спирали, вглядываясь в землю и траву. Час спустя единственное, что ему удалось найти, это пустая бутылка из-под «АрСи Колы», четыре размокших сигаретных окурка и пенни 1940 года. Пенни он оставил себе.

И что теперь?

Из-за небольшого склада вышли двое, и уверенно пошли вдоль путей. Оба были одеты в поношенные длинные плащи и латанные брюки. Подойдя ближе, они старались держаться чуть в стороне от железной дороги.

Сэм огляделся. Он был один.

— Мелочь есть, братан? — спросил тот, что слева.

— Нет, нету.

— Дело такое, братан. Выворачивай карманы, гони сюда бумажник, сымай боты и пальто и можешь идти.

Первый сунул руку под плащ и показал оттуда кусок трубы.

— Либо никуда не пойдёшь. Чо скажешь?

Второй осклабился, демонстрируя щербатый рот и кусок трубы в руке.

Сэм распахнул полу пальто, потянулся к наплечной кобуре и достал револьвер 38-го калибра. Другой рукой он продемонстрировал значок.

— Полагаю, у нас тут намечается другое дельце, — сказал он. Мужчины замерли. — Я прав, парни?

Один спешно облизнул губы. Его напарник произнёс:

— Да, сэр, наверное, есть.

— Тогда, бросайте трубы. Как вам такое?

— Слышь, братан, — заскулил тот, что слева, роняя трубу на землю. — Мы ж просто дурачимся, вот и всё.

— Мы просто голодны, — сказал второй. — Разве это преступление — быть голодным?

Сэм продолжал целиться в них из револьвера.

— Вот вам новое условие. Вам, клоунам, повезло, что у меня впереди тяжёлый день. Так, что я не стану вас вязать. Вы оба сейчас развернётесь и пойдёте. Ещё раз увижу вас в Портсмуте, пристрелю и сброшу в вон тот пруд. Усекли?

Он смотрел, как они глядели на него, оценивали. Затем оба повернулись. Сэм продолжал в них целиться, на случай, если они передумали. Лишь, когда они отошли на пятьдесят метров, он убрал револьвер в кобуру.

«Господи, — подумал Сэм. — Ну и неделька».

Восточнее можно было разглядеть крышу вокзала компании ««Б-И-М»» и соседнее грузовое депо. Также в воздухе стоял запах дыма, Сэм посмотрел вдоль путей, в сторону от Мэйплвуд-авеню, в заросли деревьев.

Он пошёл туда.

Лагерь был возведен на грязном участке земли, впритык к болоту, что ограждало пруд Норт Милл. Около деревьев стояли автомобили, и, судя по состоянию их покрышек, здесь они обрели свою последнюю стоянку. Жилища были сколочены из деревянного мусора и разбросанных вокруг веток, возле большинства из них тлели скудные костры, которые поддерживали женщины. У детей, что резвились вокруг, не было обуви, их ноги были чёрными от грязи. Женщины в грязных и латанных платьях смотрели на него пустыми серыми глазами. Сэма начало подташнивать от этих взглядов, поскольку мыслями он вернулся к Саре и Тоби, которые жили в тёплом и безопасном доме. Сэм вздрогнул, понимая, что одна ошибка, один конфликт с легионерами Лонга или ещё какая лажа, и его семья окажется здесь.

Мимо прошёл тощий старик с белой бородой до живота, его бледная кожа была в грязи, а обувь перемотана проволокой.

— Чего ищешь, приятель?

— Ищу Лу из Троя. Он здесь?

— Зависит от того, кто спрашивает. Ты коп?

— Ага.

— Городской коп, железнодорожный коп или федеральный коп?

— Городской. Инспектор Сэм Миллер.

Старик сплюнул.

— Не видел Лу со вчерашнего дня. У него проблемы?

— Нет. Просто хотел задать пару вопросов.

— Хех. Конечно. Ну, здесь его нет. Только я, детишки да женщины. Вот и всё.

Сэм вновь оглядел лагерь.

— А остальные мужчины где?

— Сам-то как думаешь? В городе. Подённая работа. Ищут работу. И всякое прочее.

«Всякое прочее», — мысленно повторил Сэм. Роются в мусорках в поисках бухла и объедков. Либо собирают бутылки и банки. Либо, как Лу, собирают выпавшие куски угля, чтобы не замёрзнуть ночью, когда жена и дети прижимаются к тебе, дрожа в обносках, полные гнева и отчаяния, гадая, как ты здесь оказался, полностью провалившись как отец, как супруг и как мужчина.

— Слушай, прошлой ночью тут что-то шумело… вроде как выстрелы. Ничего об этом не знаешь?

Старик снова сплюнул.

— Пара парней надрались, повздорили и пару раз пальнули друг в друга. Промазали, само собой. Но, бля, ты будешь мне рассказывать, что обеспокоился тем, что случилось двенадцать часов назад? Чего ж тогда раньше не пришёл?

— Были дела поважнее, и…

— Ага, херня всё это. Вам, копам, вообще всё похеру. Если бы не было, вы пришли бы ночью, а не днём, выяснять, что тут к чему. Так, что на хер иди.

Без предупреждения старик выбросил вперёд руку и ударил Сэма в левую щёку. Сэм покачнулся, отступил на шаг назад и обеими руками пихнул старика в грудь. Тот упал на задницу и зарычал:

— Пошёл на хуй, коп. Вам нет до нас никакого дела. Я был каменщиком в Индиане, добывал камень, из которого строилась эта страна, а сейчас посмотри на мою семью — живём, как скот, роемся в помоях. Так что вали на хуй отсюда и оставь нас в покое. Бля, или хочешь меня арестовать? Ну, давай. В вашей сраной тюрячке я и поем и посплю нормально.

Сэм коснулся щеки и развернулся. Внезапно он услышал смех. Из хижины вышел мужчина, застёгивая на ходу ширинку. Наверное, работник верфи, подумал Сэм. Мужчина двинулся прочь, посвистывая, и закурив по пути, затем, следом за ним из хибары вышла женщина в сером платье с долларовой купюрой в руке, пустым взглядом и усталым лицом. Завидев Сэма, она скрылась в хижине и что-то сказала, чего Сэм не разобрал.

Он снова посмотрел на железную дорогу. Женский голос напомнил ему о том времени, когда он служил патрульным. Прямо на этих самых путях, неподалёку отсюда, он искал одного потерявшегося старика, когда мимо прогрохотал поезд. Не состав ««Б-И-М»», просто чёрный локомотив, тащивший ряд товарных вагонов, и из этих вагонов, вспомнил Сэм, раздавались… шумы. Голоса. Хор голосов, отчаянных воплей, пока поезд громыхал в ночи, направляясь, бог знает куда.

Голоса, которые он не понимал.

Он взглянул на утоптанный пятачок, на котором нашли труп.

— Кто ты, — произнёс он вслух. — И откуда, блин, ты взялся?

Затем он направился к своему «Паккарду», на ходу почёсывая щёку.

Глава девятая

На ужин была тушеная курица и нечто похожее на домашний хлеб, и пока Тоби рисовал каракули на черновиках из департамента, Сара молча сидела по другую сторону стола и выглядела более бледной, чем обычно. В воздухе раздался приглушённый треск, словно близилась гроза.

Когда она заговорила, в голосе её слышалась вялость, словно она была чем-то озабочена.

— Сэм, вчера ты слишком припозднился с этим покойником. Больше тебе не следует уходить по ночам. Маршал должен дать тебе отдых. Особенно после той драки. У тебя на щеке уже натуральный синяк.

— Не такая уж там была и драка, к тому же вечером партийное собрание, — сказал ей Сэм. — Ты знаешь, каково это.

Сара зачерпнула ложкой немного тушеной курицы. По радио передавали повтор службы прославленного радиопроповедника отца Чарльза Коглина[10] из Чикаго. Коглин говорил с музыкальным произношением:

— Международная финансовая система, которая распяла мир на кресте депрессии, была создана евреями с целью контролировать население всего мира…

Сэм нахмурился. Он презирал проповедника.

— Зачем ты его слушаешь? Я думал, тебе нравится музыка бостонской станции.

— Вчера её отключили. Комиссия по связи забрала у них лицензию.

Проповедник продолжал:

— … от европейской путаницы, от нацизма, коммунизма, и будущих войн между ними, Америка должна держаться в стороне. Сохраним американцев и звёздно-полосатое знамя под защитой Господа.

— Я закончил. Можно мне уйти? — спросил Тоби, затаив дыхание.

Сэм взглянул на Сару и та сказала:

— Да, можешь уйти.

— Спасибо! — Тоби со скрежетом отодвинул стул и выбежал из комнаты. Сара крикнула ему вслед:

— И никакого радио, пока не сделаешь домашнее задание, понял, разбойник?

— Ага!

Когда Тоби ушёл, Сара взял в руку ложку.

— Уверен, что не можешь пропустить сегодняшнее собрание?

— Милая, я и так уже пропустил два собрания подряд. Я не могу позволить себе пропустить третье. Начну пропускать собрания, тогда за мной начнут следить. А начав следить за мной, они смогут обнаружить и твою небольшую благотворительность, так ведь?

— Сэм, я знаю, что мы называем это благотворительностью, но это нечто большее, чем благотворительность, — резко бросила она. — Эта работа… была очень важна для меня. Когда-то она была важна и для тебя. Раньше ты всегда меня поддерживал. Мне не нравится, что ты передумал.

— Я не передумал. Ситуация меняется. И если я пропущу ещё одно собрание, меня внесут в список. А я всё ещё на испытательном сроке. Знаешь, откуда у Тоби взялась та игрушечная подлодка? Безработный пожарный продает деревянные игрушки, потому что кто-то настучал на него за то, что он читает неправильные газеты. Если в следующем финансовом году бюджет урежут, я лишусь работы. Либо вместе с братом буду валить лес, если кто-нибудь узнает о том, что творится у нас в подвале.

— Ни в каком списке ты не окажешься. И ты об этом знаешь. Прекращай, пожалуйста. Ты просто пытаешься меня запугать.

— Не надо быть столь самоуверенной. К тому же, тебе следует знать ещё кое о чём. Сегодня я встречался по отдельности с маршалом и твоим отцом и оба они хотели одного и того же — чтобы я проявлял больше активности в делах Партии, и чтобы стучал, докладывая каждому из них, что делает второй. Разве не здорово? Маршал и твой отец настолько высокого мнения обо мне, что оба предлагают мне стать стукачом.

Сара вытерла руки о фартук.

— Может, тебе следовало бы проявлять больше активности в делах Партии. В смысле, если станция Подземки закроется, мы с друзьями, ну, если бы ты вовремя сообщал нам…

— Ядрёна мать, женщина, мало того, что мой босс и твой отец пытаются сделать из меня стукача, так того же добиваешься и ты со своими незрелыми революционерами и обеспокоенными учителями?

Сара бросила на него суровый взгляд.

— Не смей оскорблять меня подобными обзывательствами. Такие люди, как мои друзья, пытаются изменить мир к лучшему. И я бы хотела, чтобы ты не злился на отца. Мне это не нравится.

— Мне жаль, что тебе это не нравится, но ты же знаешь, каким мудаком он может быть.

— Мудак он или нет, но он пытается помочь своему зятю, мне и нашему сыну. Что не так-то? Ты знаешь, как он помог нам с мебелью, как хотел помочь с оплатой за дом. До сих пор не понимаю, почему ты ему не позволил.

— Потому что не хочу оказаться в его сраных лапах, вот почему!

Сара мрачно посмотрела на него и загремела тарелками.

— Но спать в кровати, которую он отдал нам по закупочной цене — это нормально, да, инспектор Миллер?

— Послушай, Сара…

Его жена перевела взгляд на кухонные часы.

— Не желаю больше об этом говорить. Опоздаешь на своё драгоценное собрание.

Собрание проходило на посту Американского Легиона[11] № 6, почти в дюжине кварталов от полицейского участка. Воздух внутри был сине-серым от дыма. Большая часть мужчин курила сигары или сигареты; бар был открыт и у многих в руках виднелись бутылки «Наррангансетта» или «Пабст Блю Риббон». Сэм подошёл к столику около входа, заплатил пятьдесят центов, и его имя было вычеркнуто из списка. «Ну, вот, — подумал он, — я здесь, и не появлюсь тут ближайший месяц, чего бы там ни хотели маршал и мэр».

В углу раздался взрыв смеха, и Сэм заметил мужчину с веснушчатым лицом. Патрик Фитцджеральд, отец его подружки Донны. Вспоминая о довольно прохладных проводах из дому, Сэм подумал о Донне и её милой улыбке и… Почему он не стал добиваться её в школе?

К Сэму подошёл Фрэнк Риэрдон и удовлетворенно кивнул. В отличие от той ночи у железной дороги, Фрэнк был одет в гражданское, а на голове носил кепи Американского Легиона, как и ещё несколько человек.

— Рад видеть тебя здесь, Сэм. Что у тебя со щекой, блин?

— Об косяк ударился.

Фрэнк ухмыльнулся.

— Ну, дело твоё. Слушай, есть какие-то новости насчёт трупа? Документы? Причина смерти?

— Неа, — ответил тот. — Пока работаю над этим. Завтра должен получить отчёт о вскрытии.

— Звучит неплохо. Но готов поставить пиво, что выяснится, что это какой-то бродяга украл чьи-то шмотки и каким-то образом забрался в поезд.

— Возможно, — согласился Сэм.

— Договорились. Одно пиво.

Фрэнк ушёл, а Сэм решил, что пиво — неплохая мысль. Толпа зашевелилась, откуда-то из дальней комнаты, смеясь, вышли двое. Синие вельветовые брюки, кожаные пиджаки, и даже стоя в толпе, Сэм ощутил себя одиноким и обнажённым, как бывает в набитой людьми церкви, когда пастор вещает о возмездии за грехи, и смотрит при этом прямо на тебя. Легионеры Лонга, те самые уроды, что были той ночью в «Рыбацкой хижине». Они подтащили стулья почти к самой трибуне и уселись, вытянув ноги и скрестив руки на груди. Явились, чтобы приглядывать за местными. Сэм отвернулся и направился к деревянному бару, где раздобыл себе бутылку «Наррангансетта». Его кто-то пихнул под локоть и произнёс прямо в ухо:

— Искренне надеюсь, что на службе вы не употребляете, инспектор.

Ему улыбался рыжий коротышка. Шон Донован, бывший литейщик с военно-морской верфи Портсмута, а ныне клерк в департаменте, который большую часть рабочего дня проводил, зарывшись в бумаги в подвале, силясь разобрать гору недоделанных документов и рапортов. Большинство копов его игнорировало — что, вообще, этот парень делает на службе? — но Сэму нравилась находчивость Донована и его умение за несколько минут разыскать необходимую бумажку.

— Не думал, что тебе так интересна политика, Шон.

— Мне интересно, чтобы у меня была работа, полный желудок и крыша над головой. Это означает принятие решений, поиск компромиссов и принесение случайных жертв, дабы мой желудок продолжал питаться. Живи я в Берлине, я был бы полноценным членом нацистской партии. Если б я жил в Москве, мой партбилет был бы красным. В Англии мистер Мосли мог бы не сомневаться в моей верности; в Италии, сеньор Муссолини; во Франции мсье Лаваль; однако ж я в Портсмуте, штат Нью-Хэмпшир, жажду принести клятву верности Царю-рыбе.

Сэм стукнул своей бутылкой по бутылке Шона.

— А вернувшись домой, клянёшь его направо и налево.

— Вы слишком хорошо меня знаете, инспектор. Однако я уверен, вы здесь не из чистой любви и чувства долга перед Партией. Вы просто не хотите раскачивать лодку, да?

— Значит, думаешь, что работаешь на копов, то умеешь читать мысли?

— Вы удивитесь тому, что мне удалось постичь. А, вот и наши друзья из Батон-Руж пришли понаблюдать за нами.

Сэм вновь посмотрел на двух молодых южан и увидел, что там стоял маршал Гарольд Хэнсон и разговаривал с ними. Хэнсон ушёл в другой конец зала и сел. Затем один из легионеров поднял голову, и Сэму показалось, что его ледяные голубые глаза посмотрели прямо на него. Легионер пихнул соратника и теперь на Сэма таращились уже они оба. Сэм отсалютовал им бутылкой и улыбнулся, а в ответ получил лишь ледяные взгляды. «Да и хер с вами, уроды», — подумал он.

— Похоже, этим подручным Лонга не нравится ваше гостеприимство янки? — заметил Шон.

Сэм продолжал улыбаться.

— Мелкие ракообразные ублюдки могут ползти раком обратно в свои пруды, болота, или как они их там называют.

— Вы поглядите, кто тут начал крамолу наводить. Погодите, похоже, шоу начинается.

На трибуну поднялся крупный мужчина в кепи Легиона и тёмно-синем костюме, трещавшем по швам. Тедди Карузо, член городского совета, и глава партийной организации округа. Зычный голос Карузо перекрыл гомон мужских голосов — у женщин была своя партийная организация, и собирались они в другое время — а, когда со стороны толпы послышалось ворчание, он произнёс:

— Хорош, уже, рассаживаемся, пора начинать…

Вошёл Лоуренс Янг, своей лучезарной улыбкой демонстрируя готовность к суровому миру политики. Он ненадолго подошёл к Тедди и что-то прошептал ему на ухо. Оба улыбнулись в адрес двух южан, что сидели неподалёку.

Шон произнёс:

— Вижу, поднялся ваш прославленный тесть, представитель правящего класса, готовый подавлять нас, работяг. Почему бы вам не подняться к нему, и от всей души не пожать руку?

— А какого хера ты лезешь не в своё дело? — огрызнулся в ответ Сэм.

— Ну и ну, похоже, мистер Янг и его любимый зять не в ладах, — успокаивающе произнёс Шон. — Раз уж такое дело, занимайте очередь. Вы тут не один такой, кто его презирает. Взять, к примеру, нашего босса.

— Правда? Я, конечно, в курсе, что они не лучшие друзья, но…

— Ой, перестаньте, Сэм. Для полицейских здесь работы больше, чем на улицах. Надо посмотреть за улицы, в кабинеты, что на них смотрят, и на их обитателей. Вроде наших мэра и маршала. Оба они тянутся к власти, обоим нравится состоять в Партии, и оба совершенно не доверяют друг другу.

— Даже, если они оба — члены Партии?

— Особенно, если они члены Партии, — уверенно произнёс Шон. — Сэм, друг мой, слушайте и учитесь. Внутри любой фашистской организации существуют фракции, которые борются друг с другом. В Германии это СС и гестапо. Здесь это «нацики» и «штатники».

Толпа разразилась рёвом смеха.

— «Нацики» и кто? — переспросил Сэм.

— «Нацики» и «штатники». «Нацики» — это сокращенно от «националисты», а «штатники» — от «штатов». Наци убеждены, что нужно во всём поддерживать партийную организацию, а уж потом заботиться о нуждах штатов и страны в целом. «Штатники» считают, что в первую очередь, нужно поддерживать свой штат и свой народ. Хэнсон — нацик. А мэр — штатник. Как-то так. Мэр считает, что маршал слишком увлеченно слушает национальную организацию, а маршал считает, будто мэр больше прислушивается к бедолагам-пехотинцам на улицах. Они борются за влияние, Сэм, ищут союзников, чтобы полностью контролировать окружную партийную организацию, а со временем, организацию всего штата.

Пиво стало безвкусным. Он точно знал, что происходило между боссом и тестем — как и сказал Шон, и маршал и мэр искали союзников, которые помогли бы им в их борьбе, поэтому, почему бы не иметь на своей стороне Сэма Миллера, дабы тот копал под одного из них?

— Как по мне, слишком много политики, Шон. Давай, лучше поищем место, ладно?

— Да, Сэм, конечно, — ответил тот. — Послушайте. Пускай, посвященные идут вперед. Мы сядем подальше, а когда всё закончится, выйдем первыми.

— Звучит толково, — сказал Сэм.

Они с Шоном подождали, пока большая часть собравшихся займёт раскладные стулья, и затем сели в последний ряд. Шон передвигался с ярко выраженной хромотой, которая и являлась настоящей причиной того, что он работал в департаменте полиции, а не на верфи. Два года назад сваренный кусок металла сломал ему левую стопу, отчего он три месяца пролежал в госпитале. Как Шон поведал Сэму, эта балка была «случайно» сварена кем-то, чей брат на следующий же день занял место Шона.

Садясь на место, Сэм вспомнил и другие слова Шона: «Когда встаёт выбор между работой и жизнью, всегда оглядывайтесь, Сэм».

Глава десятая

Едва все в зале сели, крупногабаритный мужчина заставил людей снова подняться для произнесения «клятвы верности». Сэм медленно встал, в нескольких рядах впереди послышалась ругань, кто-то пнул бутылку пива. Сэм посмотрел в дальний конец зала, где на флагштоке возвышался американский флаг. Вместе с остальными, с началом ритуала, он вытянул вперёд правую руку в традиционном салюте.

Едва все расселись, Шон склонился к уху Сэма.

— Если только ты не иммигрант, не еврей, не негр, не республиканец, интеллигент, коммунист, организатор профсоюза…

— Шон, заткнись уже, а? — бросил Сэм и Шон тихо хихикнул.

Впереди Тедди извлёк из кармана стопку листов.

— Так, короче, народ, можно немножко тишины? А? Хорошо. Настоящим призываю собрание портсмутского отделения Партии в округе Рокингем к порядку. Предлагаю отказаться от чтения протокола прошлого месяца. Переходим ко второму? Хорошо. Все «за»? Хорошо. Второй вопрос в повестке дня состоит в том, что совет скаутов имени Дэниэла Вебстера просит финансовой помощи…

И так далее. Сэм уставился в спинку стула перед ним, на которую был нанесён логотип «А.Л.№6». Его разум блуждал, пока Тедди управлял собранием, как Царь-рыба управлял законодательным собранием Луизианы, а затем и Конгрессом. В течение нескольких секунд предложения вносились, поддерживались и принимались. Сэм вспомнил, как где-то читал — не в журнале «Тайм» ли? — что рекорд составлял сорок четыре принятых законопроекта за двадцать минут, то было в Батон-Руж, когда Хьюи Лонг ещё был сенатором и правил штатом, ещё до убийства Рузвельта, провального единственного срока вице-президента Гарнера, и триумфальной победы Лонга на выборах в 36-м и переизбрания в 40-м.

Сэм поёрзал в кресле. Мысль, может, и циничная, но верная: возможно, демократия умирает, сменяясь на то, что происходит здесь и по всему миру, но её смерть привела к скоротечным собраниям. Тедди прогудел:

— Так, в повестке осталось ещё три пункта. Во-первых, мы хотим, чтобы вы раздобыли для нас кое-какую информацию.

Собравшиеся в зале зашевелились.

— Сейчас всем раздадут карточки, ясно? Нас попросили записать в них имена трёх человек, за которыми следует приглядывать. Хорошо? Соседи, коллеги, люди с улицы, мы ищем всех, кто говорит не то, что надо, оскорбляет президента и его людей, да и вообще всех, замеченных в подрывной деятельности или речах. Ясно?

Послышалось ворчание, но возражать никто не стал. Сэм ощутил тошноту, словно тушеная курица на ужин оказалась протухшей. Шон прошептал что-то о том, что при этой администрации хорошо развивается только производство табуреток и осведомителей, но Сэм не обратил на него внимания. Он размышлял о собственном положении осведомителя, зажатого между боссом и тестем, которые вынуждали его стать стукачом. Ещё он подумал о том напуганном писателе, которого прошлой ночью передал в руки министерства внутренних дел.

Когда ему вручили карточку, он взял перьевую ручку, нацарапал три имени — Хьюи Лонг, Чарльз Линдберг[12] и отец Коглин — и передал карточку вперёд. Ну, вот. Впереди кто-то рассмеялся.

— Наконец-то мой идиот-кузен получит по заслугам.

Затем Тедди собрал карточки и передал их одному из легионеров Лонга.

— Так, вопрос номер два — некоторые замечание Хьюи Лонга, которые мы прослушаем прямо сейчас. Хэнк? «Виктрола» готова?

Послышались вялые аплодисменты. Сэм сидел спокойно, размышляя о других именах, вписанных в карточки. Шестьдесят-семьдесят жителей города этим вечером занимаются своими делами, не подозревая и даже не представляя, что их только что внесли в список, который со временем их уничтожит. Как тот пожарный О'Хэллоран, который вырезает игрушки из деревяшек и торгует ими на улице. В горле Сэма застрял ледяной комок. Возможно, в этом списке было и его имя.

Он крепче скрестил руки, пока парень по имени Хэнк вертелся вокруг установленной в углу «Виктролы», а из двух динамиков, поставленных на стулья, раздался хорошо знакомый южный говор тридцать третьего президента США:

— «Однако друзья мои, пока мы не начнём распределять богатства, пока мы не ограничим большого человека ради маленького, мы никогда не добьёмся для людей ни счастья, ни свободы. Так говорит Господь! Он так указал. У нас есть всё, что нужно нашему народу. Слишком много еды, одежды, жилья — почему бы не позволить всем насытиться и жить спокойно, как наказал нам Господь? Из-за того, что меньшинство владеет всем, большинство не имеет ничего. Я сомневаюсь, что многие из тех, кто сейчас меня слушают, хоть раз бывали на барбекю! Когда-то мы ходили туда, собирались по тысяче человек и более. Если тогда собиралась тысяча, то и сейчас мы способны поставить на стол достаточно хлеба, мяса и всего остального для тысячи человек. Тогда позвали бы всех, и каждый смог бы насытиться. Но представьте, что на одном из таких барбекю для тысячи человек, один возьмёт девяносто процентов всей еды, убежит с ней и съест всё в одиночестве, пока ему не станет плохо. Тогда остальным девятистам девяноста девяти останется лишь одна сотая, и многие станут голодать, а всё из-за одного-единственного человека, который забрал больше, чем он может съесть. Итак, леди и джентльмены, Америка и весь американский народ приглашён на барбекю. Господь пригласил нас есть и пить столько, сколько захотим. Он улыбается, глядя на нашу землю, на которой мы выращиваем урожай, чтобы было, что есть и носить. Он указал нам места в земле, где находится железо и другие материалы, дабы мы имели всё, что захотим. Он раскрыл нам тайны науки, дабы облегчить наш труд. Господь сказал: «Приходите на мой пир». И что случилось потом? Рокфеллер, Морган и их приспешники и забрали то, что предназначалось для ста двадцати пяти миллионов человек, оставив достаточно лишь для пяти миллионов, дабы остальные сто двадцать миллионов могли поесть. Поэтому миллионы должны голодать, оставшись без данных Богом благ, если мы не вынудим их вернуть хотя бы часть этого…»

Сэм держал руки сжатыми в кулаки в карманах, когда запись закончилась и большинство собравшихся принялись аплодировать. Сидеть и не шевелиться было его собственной маленькой формой протеста, и это было самое лучшее, что он мог сделать. Сидевший рядом Шон начал клевать носом, и Сэм пихнул его локтем.

— А?

— Речь закончилась, — сказал он. — Изобрази воодушевление.

Шон прикрыл зевок.

— Простите. Задремал. Кажется, я уже слышал эту речь раз шесть за последние десять лет. Рокфеллеры и Морганы слишком богаты. Все остальные слишком бедные. Новый гомстед-акт. Никто не раб, все короли. — Он оглядел улыбавшиеся, в основной массе, лица. — Тот же самый трёп. Если Царь-рыба хочет в следующем году переизбраться на третий срок, ему нужно придумать что-то получше, чем постоянные повторы старых речей.

— Работает же.

Тедди, партийный вожак, вернулся к трибуне и извлёк из пиджака ещё один лист бумаги.

— Ладно, ладно, ладно. Последний пункт в повестке дня. У меня тут список имён. Те, чьи имена я назову, могут сразу же покинуть зал. Для вас собрание окончено. Увидимся в следующем месяце. Итак, поехали: Эббот, Алан, Кортни, Делрой…

В зале как будто резко упала температура. Сэм заметил, что и у остальных было то же чувство, люди ёрзали в креслах, оглядывались. Без разницы, что там сказал Тедди, это было необычно, это было неправильно. Шон весело зашептал.

— Вот, как бывает на оккупированных землях. Нас разделяют. Одни могут идти, а других расстреливают. Интересно, в какой группе мы.

— Шон, никого расстреливать не будут.

— Может и так. Но револьвер-то у вас с собой?

— А что?

— Если начнут палить, я хочу быть позади вас. У меня такое чувство, что без боя вы не сдадитесь.

Сэм держал рот на замке. Он-то знал, где сейчас его револьвер. Дома, в безопасности. Тедди закончил перечислять:

— Уильямс, Янг и Циммерман. Так, поживее, поживее.

Раздался звук сдвигаемых стульев, шорох шагов и скрип дверей, и Сэм заметил, что опустела почти четверть зала. Теперь тут стало так тихо, что он слышал даже свист парового свистка на верфи.

Тедди прочистил горло.

— Так. Ладно. Остальным приготовиться к действительно важным делам, ясно?

Сэм глянул на чёрный ход. Там никого не было, никакой начальник по вооружению там не стоял. Он прямо сейчас мог выбежать на улицу и…

Тедди аккуратно развернул очередной лист бумаги.

— Так, эти приказы идут прямиком партийного штаба в Конкорде и Вашингтоне. Понятно? Хорошо. Принято решение увеличить численность Национальной гвардии для борьбы с будущими вызовами. Те, кто ушли — все члены гвардии. А вы, парни, нет. Поэтому все вы сегодня добровольно запишетесь в Национальную гвардию Нью-Хэмпшира. Понятно?

Из задних рядов раздался голос:

— Слышь, Тедди! Пошёл ты на хер! У меня колено больное! Я не пойду в гвардию, не стану маршировать и спать на земле. Пошли вы на хер!

Тедди кивнул, плотно сжал пухлые губы.

— Это твоё право. И тебе известно, что будет потом. Мы отмечаем, кто записывается, а кто отказывается, так? Так. А потом кое-что происходит. Возможно, твоего дядю выбрасывают на улицу. Возможно, твой ребенок не получит летом работу от города. А, может, твоему боссу нашепчут, что ты не умеешь кооперироваться, что не умеешь работать в команде.

На зал опустилась тишина, подобно холодному влажному одеялу. Тедди прав — все знали, что означала эта угроза. Неумение работать в команде, неумение кооперироваться могло стать причиной увольнения. Вот и всё. За какую бы соломинку вы ни цеплялись, чтобы выжить, её могли обрезать в любое мгновение. Ни работы, ни правительственного пособия, никакой благотворительности, и спустя несколько недель вы вместе с семьёй перебираетесь жить в лагерь бродяг рядом с Мейплвуд-авеню. Либо продаёте дешевые игрушки у обочины.

Тедди оглядел притихший зал.

— Хорошо. Так и должно быть. Я не хочу, чтобы стало известно, будто в округе Портсмут не стопроцентный призыв. Хорошо. Дальше. Встаём, народ, и поднимаем правую руку.

Среди собравшихся, казалось, поселилось лёгкое сомнение, и Сэм подумал, что, может быть, сейчас, кто-то выступит, кто-то воспротивится. Никто. В помещении было тихо, затем встал один человек, глядя себе под ноги. К нему присоединился тот, что сидел рядом. Встал третий, за ним четвёртый, а затем и все остальные в зале. Сэм тоже поднялся, думая при этом: «Неправильно, это всё неправильно». Он вдруг осознал, с ощущением горечи во рту, что это ещё один шаг на пути вниз туда, что нынче называется гражданским обществом, где призыв называется добровольным вступлением, бедные и бездомные называются бездельниками, а враньё по радио называлось откровенной беседой с народом Америки.

Так что, Сэм тоже поднял руку и вместе с остальными в зале Американского Легиона поклялся беречь и защищать конституцию штата Нью-Хэмпшир и Соединённых Штатов, а также защищать и штат и страну от всех врагов, как внешних, так и внутренних.

Тедди развернул газету.

— Ладно. Говорят, через пару недель вам надо будет явиться в арсенал, пройти медподготовку и получить необходимое обмундирование. Дальше будут и другие тренинги. А тем, у кого больные колени и прочее, волноваться не нужно, и вам работёнка найдётся. Мы все объединимся и всё у нас будет хорошо.

Он быстренько провёл церемонию завершения собрания, и затем Сэм вместе с остальными направился к выходу.

Кажется, незаконченным осталось ещё одно дельце. Дверь перегородили легионеры Лонга, широко расставив руки.

— Погодьте, секунду, пацаны, — сказал тот, что стоял слева. — У нас вам есть кой-чего особенное.

Другой легионер полез под кожаную куртку. Кто-то тихо охнул, гадая, что же этот парень сейчас вытащит из-под полы. Сэм наблюдал, как его рука вытягивается, а в ней…

Бумажный пакет.

Высокий молодой человек схватил этот пакет и протянул его остальным.

— Раз уж вы уходите, парни, то возьмите по одному, лады? Было бы здорово знать, кто в этих местах наши друзья.

Первый мужчина сунул руку в пакет и вытащил из него нечто металлическое.

— Ох, бля, вы гляньте на это, — прошептал Шон и Сэм заметил, что «этим» оказался небольшой конфедератский значок. Легионеры ухмылялись.

— Добро пожаловать, — сказал тот, что стоял слева.

Зажимая в руке значок в виде флага, Сэм выскочил из зала собраний, в животе у него всё скрутило, а голова гудела. Он стоял на обочине дороги и вдыхал прохладный воздух.

— Вы только гляньте! — воскликнул Шон, показывая значок. — Прям, как в России, прям как в Германии. Докажи свою верность народу и партии, и нацепи этот сраный значок. — Он швырнул свой в открытый канализационный люк. Сэм без колебаний последовал его примеру. Приятно было слышать звон, когда значок исчез в темноте.

— И ещё одно, — не унимался Шон. — Вы вслушивались в ту клятву, что мы приняли? Меня волнуют не внешние враги. Я о второй части. О внутренних врагах. Нехуёвый такой карт-бланш, если понимаете, к чему я. Это одна из причин, почему наш достопочтенный президент взял под контроль Луизиану. Свою гвардию он держал в кармане. Теперь мы стали частью его штурмовых отрядов. Будем выполнять за него всю грязную работу, когда он того пожелает.

Сэм прекрасно понимал, о чём говорил Шон. Национальная гвардия была обученным резервом, которая во время войны помогала армии, находящейся за морем, но всё чаще и чаще её использовали для других вещей. Для разгона забастовок в крупных промышленных городах в Пенсильвании, Иллинойсе и Мичигане. Для сожжения лагерей бродяг, когда те слишком разрастались на окраинах Нью-Йорка, Лос-Анджелеса и Чикаго. Для стрельбы по толпе, когда заканчивались деньги на пособия в Сиэтле, Майями и Детройте. А теперь Сэм и остальные в том прокуренном зале стали частью всего этого.

— Боже, Сэм. — Голос Шона дрожал от гнева. — Что же с нами будет?

— Да хрен бы знал, — ответил тот и пошёл прочь, стараясь оказаться подальше от этого зала, от Тедди, от Партии и от всего остального.

Просто оказаться подальше.

Однако, подойдя к своему «Паккарду», он быстро спустился с небес на землю.

Едва он открыл дверь и лампа осветила салон, он заметил лежавшие рядком три стебелька травы. Сэм замер. Он начал было сгребать их, но аккуратно отложил в сторону, сел, завёл двигатель и поехал домой.

Глава одиннадцатая

Сара и Тоби спали, Сара с едва слышимым радио, а Тоби тихо посапывал, крепко обнимая подушку. Там снаружи была Партия, были бродяги, были армии, во тьме боролись друг с другом воздушные и морские флоты, мужчин, женщин и детей разрывало на части, их расстреливали, топили, жгли…

Здесь же царил мир. Внутри этого маленького каркасного домика в этом старом городе царил мир. Мир, построенный на иллюзиях, построенный на том, что он выполнял свою работу, не поднимал головы, ни в чём не участвовал, и до сей поры, эти иллюзии действовали.

Но надолго ли?

Сэм прошёл через гостиную к небольшому книжному шкафу. Среди книг лежало потрёпанное издание в толстой бумажной обложке зеленого цвета. «Настольная книга скаута». Его собственная, та самая, которую Тоби засмотрел до дыр, пусть даже по возрасту годился лишь в малыши-скауты. Он открыл форзац, посмотрел на надпись: «Сэм Миллер. 170-й отряд. Портсмут, Н-Х». Почти двадцать лет назад.

Из книги выпало небольшое чёрно-белое фото, на котором был изображён сам Сэм и его брат Тони, оба в форме бойскаутов, стоят на фоне дома. Сэм улыбается в объектив, а Тони мрачен, очевидно, из-за того, что придётся делиться снимком с младшим братом. Сэм в очередной раз поразился их внешнему сходству. Разница между ними составляла всего два года, но под правильным светом и на подходящем расстоянии они могли сойти за близнецов. Братья, между которыми налажены хорошие отношения, могли бы отлично повеселиться с этого, сбивая с толку учителей и друзей. Сэм не помнил, чтобы веселился с Тони подобным образом.

Он убрал снимок на место, и пролистал книгу до нужного места.

Сэм закрыл книгу, убрал её на полку, и подошёл к раскладному столу, где лежала чековая книжка и хранились счета за коммунальные услуги. Он заглянул в укромный уголок и нашёл пачку почтовых открыток, самые свежие лежали сверху. Верхняя карточка была недельной давности. Как и в большинстве других мест, в Портсмуте почту доставляли дважды в день.

В центре от руки записан его адрес, а в верхнем левом углу отпечатан обратный адрес:

Сэм перевернул открытку и перечитал сообщение.

Оно состояло из трёх отпечатанных строк.

Почтовые открытки приходили раз в месяц, с безошибочным постоянством и одним и тем же посланием. Вся входящая и исходящая почта в лагере, разумеется, перлюстрировалась. Он сидел в темноте и тёр край открытки, над головой раздавались неистовые шаги Уолтера Такера, бывшего гарвардского профессора, ушедшего в вымышленные миры, туда, где не существовало клятв верности и трудовых лагерей.

— Сэм? — Сара подошла настолько тихо, что он даже не услышал. На ней был светло-синий халат, волосы её были взлохмачены. — Уже поздно. Как прошло собрание?

— Как всегда, отлично. Нас всех сегодня призвали.

— Призвали? Куда?

— В долбанную Национальную гвардию Нью-Хэмпшира, вот куда.

— Как так получилось?

Хороший вопрос. Как описать это удушливое ощущение в прокуренном зале, ощущение одиночества, находясь посреди толпы?

— Мы все встали, как послушные мальчики, подняли правые руки, принесли присягу, и теперь я в гвардии. Наряду со всеми боеспособными мужчинами города.

Сара тяжело опустилась на пуфик.

— И все согласились? Никто даже не возразил?

— Сара, там был твой отец. Там был маршал Хэнсон. Блин, там в первом ряду сидели двое приспешников Лонга. Там было не место, чтобы храбриться.

— О, Сэм… Это тебе тоже не понравится. Завтра ночью у нас посетитель. Сэм, это всего лишь на ночь и…

Он с такой силой запихнул послание от Тони в ящик, что тот хрустнул.

— Ты же слышала, что я сказал прошлым вечером? Хватит. В городе легионеры, Партия и мой босс знают, что здесь работает станция Подземки, а ты хочешь продолжать перевозить людей на север? Господи Боже, Сара, я, что неясно выразился? Я сегодня даже пошёл на поводу у Хэнсона, сказав ему, что мне известно, что станция закрыта. Блин, чего ещё ты от меня хочешь? Хочешь, чтобы я встал рядом с Бреттом О'Хэллораном и умолял купить деревянные игрушки?

— Нет, этого я не хочу. — Голос у неё был холодным. — Я знаю, ты пытаешься защитить нас с Тоби. Но я тебе уже говорила, один человек находится в пути, и я ничего не могу поделать…

— Ой, перестань…

— Что стало с тем парнем, которого я знала по школе? С тем, который играл в футбол даже со сломанным пальцем? Куда он делся?

— Он вырос, Сара, и взвалил на себя тяжёлую ношу. Тогда худшее, что могло произойти — это поражение в финале. Теперь же… Когда ты последний раз была в лагере бродяг? Когда видела босоногих детишек в грязи? Родителей, которые были готовы умирать с голоду, лишь бы отдать своим детям всё, что удалось раздобыть?

— Я была в лагере. Вся наша школа ходила, носили старые вещи и еду. Мы делаем, что можем, и частью этого дела является небольшой матрас у нас в подвале. Прости, Сэм, но он едет. Последний, обещаю. Дело срочное и…

Его вновь охватило удушье, словно ему вообще не оставили никакого выбора.

— Ладно. Последний. Срочный. Как скажешь.

— Сэм, успокойся, пожалуйста. Тоби…

— Конечно. Не нужно его будить. Ладно, ещё один завтра ночью. Кто он?

— Не знаю. Какой-то известный певец по имени Поль. В списке на арест за подстрекательство. Очередная чушь. Он прибудет завтра ночью; обещаю, до рассвета он уберется. Ты даже не узнаешь, что он был.

Сэм взглянул на жену, умницу и красавицу жену, которая иногда днём устраивала игры в карты с другими секретарями и учителями, «с девчонками», как она говорила, во время которых они делились новостями и слухами о свадьбах и родах, а также беседовали о политике, обсуждали Лонга, Сталина и Маркса. Её лицо оставалось бесстрастным, и на какой-то пугающий миг, Сэм взглянул на неё и увидел лицо своего босса, Гарольда Хэнсона, не имея ни малейшего представления о том, что пряталось по ту сторону этих глаз.

Сэм набрал воздуха в грудь.

— Значит, этот парень, незнакомец, для тебя важен. Отправить его в Канаду, оградить от тюрьмы, для тебя достаточно важно, чтобы подвергнуть опасности мою работу, наш дом и сына. Ты к этому ведёшь?

Её щёки покраснели, губы сжались, и Сэм приготовился к неминуемому взрыву, но Сара кивнула и сказала:

— Да, он очень важен. И… спасибо тебе. После него, всё, конец. Станция Подземки закроется. Клянусь.

Он подождал мгновение.

— Как долго тебе о нём известно?

— Что?

— Это не внезапная новость последних часов. Так, как давно ты о нём знаешь?

Она обхватила себя руками, став чуть меньше ростом. Пола халата распахнулась и Сэм заметил стройные ноги, ощутив вместо гнева прилив желания.

— Не… несколько дней. Я же говорила, он в пути.

— Ясно. И ты решила сказать о нём сейчас, посреди ночи, когда у меня нет никакого выбора, кроме как согласиться.

— Сэм…

— Мне нужно уйти примерно на час. Не жди.

— Зачем? — мгновенно разозлилась она. — Что происходит?

Сэм, не глядя на неё, надел пальто и шляпу, и пошёл к двери.

— Прости, милая. Это тайна.

Двадцать минут спустя он трясся в «Паккарде» по деревянному мосту на остров Пирс, что в портсмутской гавани. Чуть ранее он нанёс краткий визит на стоянку грузовиков на Шоссе-1, сразу за мостами, что вели в сторону Мэна. В зеркале заднего вида он наблюдал за старой квартирой, в которой много лет назад жил он сам, Тони, мама и папа. Фары «Паккарда» выхватывали из тьмы кусты и деревья. Когда он свернул с грунтовой дороги, руль яростно задёргался.

Добравшись до места, он оставил двигатель и фары включёнными. Три камня. Три стебелька травы. Для всех прочих пустышка, но… для него всё это значило очень многое.

Сэм заглушил двигатель и вышел в грязь. Во тьме стрекотали кузнечики. Он скрестил руки и сел на бампер «Паккарда». Перед ним расстилалась бухта и огни города и верфи. Остров являлся частью города, которую так никогда толком и не развивали. Годами он днями и ночами служил для различных целей самых разнообразных людей. Днём им пользовались рыбаки, мальчишки, которые лазали по деревьям и играли на берегу, отдыхающие, которые могли наслаждаться видами, и не обращать внимания на вонь илистых заводей и болот.

Ночью заступала иная смена. Бродяги. Пьяницы. Мужчины, ищущие удовольствий от других мужчин, нуждающиеся в таинственности и темноте, дабы творить свои тёмные делишки. Моряки с верфи, у которых не имелось достаточно денег, чтобы снять комнату, но их хватало на кратковременное свидание в зарослях деревьев. Год за годом городской совет призывал маршала зачистить остров, разумеется, начинались аресты, которых хватало, чтобы удовлетворить «Портсмут Геральд» и добропорядочных горожан.

Со стороны верфи послышался топот. Сэм выпрямился и увидел фигуру в тени деревьев.

— Можешь выйти, — сказал он. — Я один.

Вперёд вышел мужчина. Сэм узнал эту походку даже во тьме. В груди что-то поднялось, словно он снова стал новичком на своём первом аресте какого-то пьяного подонка среди прибрежных баров, гадая, справится ли, сможет ли совершить этот скачок из обычных гражданских в копы.

— Здравствуй, Сэм, — раздался голос.

— Здравствуй, Тони, — отозвался тот, приветствуя старшего брата, сварщика, организатора незаконных профсоюзов, и беглого заключенного из бесчисленного множества трудовых лагерей, разбросанных по всем сорока восьми штатам.