Амулет Святовита. Первая часть.

- А что дальше? Так и повелось - как наместник пошлет туда кого горбуна изжить, так те проблукают до самой ночи и не найдут никого. Так и возвращаются ни с чем. А вот путникам всем тот старик виден бывает. Только вот охочих туда по той дороге пробираться всё меньше и меньше становилось. Ну и проложили в обход леса другой шлях - хоть и длинный, крюк, почитай, в лишний день даёшь, а всё ж безопасней. Вот потому на росстани этой два пути. Вот тот, что влево уходит - и есть обходной шлях. А эта дорожка прямая, что вправо идет, как раз через Бирючий Лог и ведет, в лапы к тому колдуну горбатому.

- А что, кроме дружины наместника никто больше и не пробовал изгнать того Бирюка? - спросил Лиго.

- А кто же еще? - удивился Мартин.

- Ну как же - а воевода наш, Бортень, на что? - улыбнувшись, подмигнул Лиго. - Эвон сколько ратников бравых - вмиг того старикашку вредоносного выследят!

- Так я же говорил - морок он напускает...

- Морок можно на людей наслать - а на нас, земников, не шибко-то и наведешь его! - отрезал Лиго. - Это вот люди к волшбе и чарам всяким народец совершенно негожий, надо сказать, бестолковый совсем. Немудрено поэтому, что горбун этот за нос их водит, туман им в глаза напускает. Но мы-то, барздуки, ведь древнее племя - нас люди самих частенько за волшебный народ почитают. Ну так как?

Мартин почесал взъерошенные волосы и, заговорщицки оглянувшись по сторонам, сказал приглушенным голосом:

- А пробовал ведь как-то Кориат Довмонтович принудить земников выследить того колдуна, да известь из лесу. Только у них там с воеводой старым, который еще задолго до Бортня-то был, размолвка какая-то вышла - вот что! Поехал-таки после воевода тот с малой дружиной поглядеть на того Бирюка...

- И что вышло с того?

- Да ничего и не вышло. Как видите, сударь, Бирюк и по сю пору в зловещем логу том обитает.

- Ничего не понимаю...

- Как говорят, горбун этот от земников прятаться не стал - вышел он прямо к ним на дорогу, да и шепнул что-то там тому воеводе.

- И что?

- Но недолго толковали о чем-то они - говорят, тихо было, не разобрать. Воевода затем к своим - и приказал рот на замке держать про то, что видели - да и вернулись себе назад. А Бирюк у себя остался.

- Вот чудеса - да и только! - изумился Лиго. - А что же так?

- А кто ж его знает? Только воевода тот сказал, чтобы без нужды особой никто больше в тот Бирючий Лог не лез, и горбуна того больше не донимал. Но в случае чего, дорога эта для нас, земников, открыта будет - ничего нам, барздукам, старик этот не сделает. Но связываться больше с ним воевода не будет - вот как!

- А наместник-то княжий?

- О! Кориат Довмонтович, говорят, тогда совсем в гневе был - да поделать уже ничего так и не смог. Мы же, земники, живем сами по себе - и своим законам подчиняемся, а не людским или княжим. Но отыгрался-таки наместник тому воеводе - подстроил всё так, что лишился тот булавы на вечевых сборах ближайших, и впредь никогда боле не избирали его. Уж как наместник-то эдак всё это провернул - я и не знаю даже. Но только ни следующий, ни воспоследующий воевода передают друг другу какой-то там уговор с тем стариком - и тревожить его отказываются напрочь. Уж как ни старался Кориат Довмонтович их упрашивать да улещивать - ничего не помогало. Плюнул он затем, махнул рукой опосля - так и проложили обходной шлях вокруг этой пущи, а дорога в Бирючий Лог заколодела помалу, да заросла. Хотя, говорят, нашему брату там проехать всё еще можно - только вот охочих, сами понимаете, не шибко-то много находится.

- Так-так-так, ну и дела! - задумался Лиго. - Надо будет как-то побольше про Бирюка этого выведать.

- Во-во, сударь, свечереет - вот и выпытайте у наших, - сказал Мартин. - Они вам много чего всякого разного про старика этого понарасскажут. А сейчас пора бы и возвращаться - времени-то вон уже сколько прошло!

И, набрав полные котелки чистейшей воды, обернулся через плечо:

- Идёмте-ка, сударь - а то неровен час, уже ваш дядюшка на нас накинется. А это, думаю, похлеще Сухана будет, уж поверьте. Слышите, как он там нагоняи раздает?

Шум и гам, устроенный не в меру горластым Брылем, разносился по всей поляне. Лиго усмехнулся и последовал за ратником.

Пока осторожно пробирались с водой мимо каменных глыб, запахло костром - и в небо потянулся сизый хвост густого горького дыма.

***

Языки пламени медленно догорали. Сипя, постреливали смолистые поленья, и темно-красные сполохи огня, вырываясь раз за разом из-под подернувшихся пеплом тлеющих головней, выхватывали из наступавшего сумрака куски ночи. В такие моменты костер лизал почерневшие камни очага, и бородатые лица сидевших вокруг земников казались какими-то суровыми и загадочными.

Давно отужинали наваристым кулешом - и самое время было или расходиться на покой, или же, от нечего делать, по старому обычаю почесать на ночь языки.

- Слышь, Сухан, а спой-ка, - сказал, обращаясь к рыжему дружиннику один из земников помоложе, и протянул ему старинные неманские гусли-кантеле.

Вокруг произошло заметное оживление - видимо, рыжий ратник прослыл среди дружины неплохим певцом. Многие барздуки придвинулись к огню поближе, и кто-то поддержал:

- Да-да, Сухан, спой нам.

Один из челядников Брыля громко спросил:

- А чего петь-то будут?

- Тихо ты! - кто-то из дружинников чувствительно пихнул его в бок. - Не мешай, паря. Сиди себе и знай слушай.

Слуга осекся и примолк.

Сухан откашлялся, взял древний инструмент, примостил у себя на коленях - пальцы несколько раз неспешно пробежали по струнам, издав чарующие звуки. Всякая возня тут же прекратилась.

Рыжий дружинник запел:

В княжестве дальнем,

В забытом уделе,

Жил бедный скрипач,

Как сказители пели.

Мелодией дивной

На свадьбах народ

Умел веселить он -

А сам был урод.

Заклятием страшным

Колдун заклеймил -

К спине его горб

Навсегда прилепил.

Когда все вокруг

Танцевали и пели,

В глазах горбуна

Только слезы блестели.

Получит скрипач

За труды свой медяк,

Идет себе дальше,

Несчастный бедняк.

Однажды он в чащу

Лесную забрел,

Корчму там глухую

Случайно нашел.

Решил попроситься

Скрипач ночевать.

Заходит - и видит,

Что может пропасть.

В углу у камина

Три черта сидели,

И леший с русалкой

На пару им пели.

Косматая ведьма

На картах гадала,

И нечисть ужасная

В зале плясала.

"Ну что ты стоишь?

Заходи к нам, горбун!" -

Сказал одноглазый

Хозяин ему.

"Бери свою скрипку,

Сыграй-ка ты нам -

А мы в благодарность

Отплатим сполна!"

"Была, не была!" -

Так подумал скрипач,

Поднял свой смычок -

И давай им играть.

Веселая песня

Корчму затопила,

И в пляс разудалый

Чертей подхватила.

Им вторили ведьмы,

Хозяин скакал,

А леший угрюмый

На ложках играл.

Бесовские пляски

Мигали в окне -

И даже посуда

Плясала в корчме.

"Ну хватит играть!

Я смотрю, ты умелец -

Смычком ты владеешь

На самом деле.

Что хочешь, скрипач,

Ты в награду свою?" -

Сказал одноглазый

Чертяка ему.

"Играю за грош я,

За старый медяк,

Или за ночлег,

Или вот просто так!"

Горбун улыбнулся,

Убрал свой смычок.

А жуткий хозяин

Мешок приволок.

"Держи-ка вот, парень,

Награду свою -

Червонное злато

Тебе отдаю!"

"Ну что вы, хозяин", -

Ответил бедняк.

"Отдайте вы мне

Лучше старый медяк!"

Тут черти вскочили,

И ведьмы завыли,

Накинулась нечисть -

И парня побили.

И бросили в угол

Его одного...

Он утром проснулся -

Ан нет ничего!

Исчезла корчма,

И чертей след пропал.

Поднялся горбун -

И себя не узнал.

С нечистою силой

Исчез его горб.

Стоит статный парень,

Красив и высок.

На скрипке с тех пор

Веселил всех скрипач -

И сам был красавец,

Каких поискать!

Так в княжестве дальнем,

В забытом уделе,

Жил дивный скрипач,

Как сказители пели.

Но это еще

Не концовка пока -

Однажды колдун

Повстречал паренька.

Завистливым оком

На парня глядел,

Про всё разузнал -

И в тот лес полетел.

Нашел там корчму,

И чертей отыскал,

И пел, и плясал,

И на скрипке играл.

Хозяин косой

Тот мешок притащил.

Колдун те червонцы

На спину взвалил.

Но черти вскочили,

А ведьмы завыли -

И крепко того

Чародея побили.

И бросили в угол

С мешком на спине

Его ночевать

На полу при луне.

А утром корчмы

И чертей след пропал...

Поднялся колдун -

И себя не узнал.

Спина искривилась

Под весом мешка -

И стал тот колдун

Горбуном на века!

За жадность наказан

Был злой чародей.

Ушел он с тех пор

В глухомань от людей.

В том княжестве дальнем,

В забытом уделе,

Жил старый горбун,

Как сказители пели...

Когда песня отзвенела, некоторое время земники, как завороженные, молчали. Наконец кто-то сперва несмело кашлянул разок-другой, а затем все разом зашевелились.

- Уж не про Бирюка ли эта песня? - вдруг подал кто-то голос. - Тот тоже вроде как с горбом, да вдобавок еще и с нечистым общается.

На него все зашипели и зашикали - было видно, что опасное соседство с лесным чародеем многим не по душе.

- А чего? - стал оправдываться темноволосый детина, подавший голос. - Всё на месте: и горб, и блукает в дремучем лесу, и черти вот вам нате!

- Тьфу ты, ну ты! - сплюнул в сердцах Брыль. - Ну кто ж тебя за язык-то тянет? Нашел про кого вспомнить на ночь глядя!

- Да, будь он неладен, этот Бирюк, чтоб ему, - с опаской протянул кто-то из челяди.

- Ну хватит уже вам-то, - попытался еще было вразумить земников Брыль, но было уже поздно: разговор плавно выходил на загадочного горбуна и остановить его уже было невозможно.

- Хватит, не хватит - а хватать-то уже и нечего, господин Брыль, - сказал ему Сухан и кивнул головой в сторону леса: - Кабы ночь-то спокойно прошла - а то мало ли...

- А что может случиться? - спросили одновременно несколько брылевых слуг, и вся челядь на всякий случай сгрудилась друг к другу поближе.

- Случиться может всякое, - назидательно сказал один из ратников. - Но... не здесь все-таки. Бирюк-то шалит только в лесу, на дороге. Чего ж опасаться-то?

Кое-кто из слуг облегченно вздохнул - но бывалые дружинники уже уловили нараставший суеверный испуг, и, тайком перемигнувшись между собой, по своему старинному служивому обычаю подшучивать над новичками, решили немного потехи ради постращать на ночь челядников.

- Ну, не скажи, что не здесь, - подхватил Сухан. - И здесь тоже может случиться всякое. Стали поговаривать, что Бирюк этот в последнее время не только у себя по лесу бродит. Видали вот его частенько и на опушке леса в разных местах, и даже тут, на поляне. Блукает промеж деревьев и каменьев, выискивает что-то.

- А как бродит-то?

- Ну как? Идет, шаркает, на палку свою кривую опирается - и рыщет всё время туда-сюда, будто вынюхивает чего.

- Ой, не договариваешь ты, Сухан! - встрял в беседу еще один ратник. - Вынюхивает, рыщет... Так и скажи, что собакой рыщет - а не в людском обличье!

- Как - собакой? - ахнула вся челядь и затаила от ужаса дыхание.

- А вот так - оборачивается запросто в горбатую собаку, и всё тут! Он же колдун, как-никак, Бирюк этот, - поддал страху тот же самый дружинник. - А любому чародею в собаку превратиться - раз плюнуть, сами знаете!

Слуги окончательно скисли, и с круглыми от ужаса глазами притихли совсем.

- Ну, сейчас наши нагонят им жути, - тихонько шепнул Мартин на ухо Лиго, и, весело подмигнув, толкнул его в бок.

И действительно, дружинники стали наперебой рассказывать всякие небылицы. Тут же кто-то нашелся, кто сказал, будто колдуны не только в собаку, но и в свинью запросто оборотиться могут. И бей их, ни бей палками - они всё равно отскакивают от них, словно орех от стенки. Знающие люди, мол, рассказывают, что бить такого оборотня нужно только тележной осью - и то, с особым наговором, чтоб чародей тебе туману в глаза напустить не смог. А то бывали, как говорят, такие случаи, что изловят колдуна, привяжут его к дереву - и ну его дубасить. Бьют, бьют - аж щепки летят, а ему хоть бы хны, всё нипочем! Приходит тут знающий человек и спрашивает: "А что ж это вы, честной народ, тут дерево запросто так бьёте?" И поведет рукой вот так посолонь - и у всех морок с глаз и снимет. И видят - нет никакого колдуна и в помине, исчез он давно уже, а привязали они колоду старую к дереву и ее же и колотят палками.

Слуги охали, ахали, закатывали от страху глаза, сбившись в кучу и выбивая зубами мелкую дрожь. А ратники, пряча в глазах лукавые улыбки, продолжали подтрунивать дальше - и знай себе несли всякую небывальщину. Кто-то из них вспомнил, что колдуны еще и по небу вдобавок летают - но только не на помеле, как ведьмы, а на колесе. Оседлает такой чародей тележное колесо и мчит на нем зловещей птицей над темным лесом.

Лиго исподволь взглянул на воеводу Бортня - тот сидел и не выказывал к происходящему даже мало-мальского интереса, сложив руки на своем необъятном чреве поверх своей окладистой бороды. Воевода прикрыл веки, и было неясно, слушает ли он вообще все эти разговоры, или же попросту находится далеко отсюда в приятной дреме. А вот дядюшка Брыль, примостившийся рядом с ним, был ему полной противоположностью: все время ёрзал, крутился и явно не находил себе места - по всему было видать, что старому земнику вовсе не по душе были все эти жуткие россказни, но поделать с этим он ничего не мог.

Лиго тайком, дабы не увидали слуги, тихонько улыбнулся - во все эти небывальщины он, выпускник вайделотской школы, не верил, конечно же, ни на грош. Все эти народные байки имели очень мало общего с настоящею волшбой и чародейством, с которым он познакомился в храме, и годились разве что пугать на ночь детишек да разных доверчивых простаков. Но вот личность этого загадочного Бирюка ему не давала покоя, и земник всерьез раздумывал, как бы узнать про него побольше.

Когда небывальщины про колдунов достигли уж совершенно невероятных размеров и грозили перерастет в самую настоящую околесицу, рыжий дружинник вдруг громко кашлянул.

- Ну, хватит заливать-то, - прервал побасенки Сухан. - Совсем уж застращали народ - пора и честь знать.

И отставил в сторону гусли - только тихо тренькнули струны.

Кто-то разворошил очаг - костер взметнулся вверх столбом огнистых светляков и выхватил у ночной темноты кусок поляны с сидевшими барздуками. Вместе со вспыхнувшим огнем и растаявшими в черноте искрами стало улетучиваться и колдовское наваждение. Челядники зашевелились, стали подталкивать друг дружку и переводить дух от всего услышанного. Дружинники воеводы тем временем тихонько пересмеивались между собой.

И в этот самый момент раздалось громкое уханье сыча - а затем снова и снова.

Сухан и еще несколько дружинников моментально вскинулись - а вместе с ними мгновенно очнулся дремавший доселе воевода Бортень.

- А ну, тихо! - приглушенным голосом гаркнул Сухан на перешептывающуюся между собой челядь, и замер, вслушиваясь в темноту.

Через несколько мгновений троекратное уханье сычом повторилось вновь.

- Стража сигнал подает, - сказал рыжий дружинник и переглянулся с воеводой.

- Притуши-ка огонь, - приказал Сухан ратнику помоложе, и, обращаясь к воеводе, сказал: - Пойду-ка узнаю, в чем дело.

И тут же растворился в ночи, будто сквозь землю канул.

Все как-то вдруг замолчали, не смея нарушить тишину.

Через несколько минут снова появился Сухан и, наклонившись к воеводе, шепнул ему что-то на ухо.

- Батюшки-светы! - ахнул Брыль, сидевший рядом и расслышавший слова ратника. - Колдун опушкой бродит! Накаркали-таки в ночь-то! А я ведь предупреждал!

- Цыц, сосед! - рявкнул Бортень, и, повернувшись к дружиннику, неслышно отдал ему какой-то приказ.

По кругу пробежал тревожный шепоток, слуги снова испуганно сбились вместе. Сухан выбрал глазами несколько ратников и, подав им условный знак, ушел с ними в ночь. Бортень наклонился и стал что-то гудеть Брылю в ухо - но что именно, окружающим было уже не разобрать.

- Эгей, сударь! - кто-то тихо позвал Лиго.

Он обернулся к Мартину - но того рядом почему-то не оказалось.

- Сударь, я здесь, - сказал голос Мартина из темноты за спиной. - Только тихо, ради всех светлых богов! Идите сюда.

Лиго, украдкой оглядевшись по сторонам, ловко юркнул из освещенного круга.

Земника разом обступила такая тьма, что хоть глаз выколи.

- Да тут не видно ни зги... - пробормотал он, мотая в кромешной тьме головой и стараясь разглядеть хоть что-нибудь.

- Держитесь за мою руку, сударь, - тихо шепнул ему Мартин.

Лиго ощутил протянутое запястье и ухватился за него.

- Потише, сударь, - выдохнул в ухо ратник. - Вы эдак еще выдадите нас с головой. А за слепоту свою не волнуйтесь - она скоро пройдет.

И насмешливо хмыкнул себе под нос.

- Чему ты смеешься? - спросил Лиго. - Разве что-то не так?

- Да мы вот, сударь, наук мудрёных у волхвов не проходили вовсе, - со смешком сказал Мартин. - Но зато у нас вот своя наука имеется, ратная.

- И что с того? - раздраженно поинтересовался Лиго.

- А то, сударь, что когда в темноту шагаете - глаза перед этим закрывать надобно, и зажмуриться покрепче. А затем в темноте их откроете - и видеть будете сразу, безо всякой слепоты. Вот так-то, сударь!

И, было слышно, улыбнулся.

Лиго, который стал уже различать в темноте кое-какие силуэты, сердито выдернул руку:

- А куда это ты меня тянешь, Мартин?

- Вы, сударь, вроде как на Бирюка того самого посмотреть хотели? - ответил ратник. - Ну, так я вам его сейчас и покажу. Идите за мной.

Они бесшумными татями выбрались на окраину каменной россыпи, к огромному седому валуну, сплошь обросшего щетиной древнего мха. С вершины тихо цыкнули. Лиго глянул на голос - и с трудом заметил одного из сторожевых, полностью слившегося с каменной глыбой.

В тот самый миг, когда оба земника взобрались на огромный камень, тонкий серп месяца выглянул из-за скрывавшей его до поры растрепанной тучки и осветил своим призрачным белесым сиянием всю росстань - от стоявшего стеной высокого хвойного бора с резными верхушками сосен, в которых прятались и мигали звезды, до угрюмой молчаливой пущи, раскинувшейся властно впереди. Неровный туманный свет накрыл всю поляну в россыпях огромных седых валунов, будто нарочито принесенных сюда стародревними великанами и разбросанных как попало, и разбегавшиеся в две стороны дороги.

Часовой толкнул Лиго и указал глазами куда-то вперед, в сторону лесного тракта, выползавшего из сосняка на распутье.

- Вот он, нечисть поганая, - еле слышно шепнул Мартин. - И неймётся ж ему...

Лиго присмотрелся - и вдруг увидел еле заметную тень, мелькнувшую на опушке соснового бора. А уже через миг этот странный силуэт появился немного в стороне, вышел на ровное от зарослей место и, словно бы в задумчивости, остановился. Затем призрак наклонился вперед, словно выискивая что-то, вдруг наполовину разогнулся и поднял голову в бок узкой полоски месяца, прилепленной среди звезд.

- Ишь ты, будто вынюхивает что... - снова прошептал Мартин.

Лиго глядел во все глаза, и, чтобы лучше присмотреться, попытался немного привстать. На плечо ему тут же легла тяжелая длань ночного стража - и он, прижав его к валуну, недовольно покачал головой.

Тень между тем, как-то странно прихрамывая, двинулась вперед, словно ощупывая перед собой дорогу. Присмотревшись, земники заметили большую искривленную палку, на которую опирался жуткий гость. Где-то далеко сбоку ухнула сова - призрак вдруг молниеносно застыл и обернулся на звук. И в этот миг барздуки явно увидали за его спиной здоровенный уродливый горб.

- Бирюк это, батюшки-светы! Как я и говорил! - бормотал Мартин. - По ночи блукает, старый горбун...

У Лиго в этот момент как-то странно изменнически ёкнуло сердце и вдруг засосало под самой ложечкой - прямо на его глазах страшные бабушкины сказки оборачивались самой взаправдашней явью. Заколка на груди вдруг легонько вспыхнула из глубины загадочным мерцанием - но тут же погасла. Или это только так показалось земнику?..

Назад шли в молчаливой задумчивости.

Но когда до освещенного костром круга осталось всего несколько шагов, всю поляну внезапно огласил лихой, прямо-таки разбойничий посвист - а вслед за тем из темноты хлынули радостные крики, вопли и улюлюканье.

- Что? Что такое?! - тревожно вскричал у костра дядюшка Брыль.

Но ответом ему была какая-то разом поднявшаяся оживленная суматоха среди дружинников. И посреди этого шума и гама, заполонившего черноту вокруг, чей-то радостный голос довольно громко произнес:

- Ага! Сцапали голубчика! Сюда тащат!

- Кто? Что? Кого?! - наперебой загалдела ничего не понимающая челядь.

- Кого, кого, - передразнил их насмешливый голос Сухана, внезапно объявившегося у костра. - Да Бирюка этого изловили - вот кого!

Вынырнувшие из ночи дружинники тащили какой-то тяжелый, извивающийся в их руках огромный куль, который натужно кряхтел и брыкался вовсю.

- Ишь ты, еще и дерется, вражина! - заметил кто-то из ратников, и от души наподдал ногой в мешок.

Брыкающуюся ношу подтащили к воеводе. Довольный своими ратниками, Бортень весь расплылся в радостной улыбке - был горд за своих удальцов.

- Ну, потешили, молодцы, на сон грядущий! - оглаживая бороду, пробасил воевода. - Будет ему бродить-то посреди ночи! Как хоть изловили-то супостата сего окаянного?

- Да так и изловили, батюшка воевода, - сказал Сухан. - Подкрались неслышно с двух боков, да и нахлобучили ему мешок на голову - и мигом сюда!

- Ишь ты, какие хваты! - загомонили разом, оживленно переговариваясь между собой, слуги. - Бац! Хлоп! Мешок на голову - да сюда! Вот тебе и Бирюк - нечего ему по ночам-то шляться!

Бортень зыркнул на них грозно - и болтовня мгновенно улеглась.

Но в этот миг удивленно и громко воскликнул дядюшка Брыль:

- Так это что же получается? Бирюк этот - из нашей что ли, земниковской породы?!

И ткнул пальцем куда-то вниз.

Из мешка торчали две ноги. Одна, обутая в грубый драный башмак, была ничем особо не примечательна. Но вот вторая... А вторая нога была босой - с тремя гусиными пальцами и перепонками, как у самого настоящего барздука!

Сухан мигом стащил мешок - и взору ошарашенных земников предстал изрядно помятый и взъерошенный Прок Пеколс с большой заплечной торбой на спине.

--------------------------

ГЛАВА 10

ВОКРУГ ПУЩИ

Рассвет уже понемногу разводнял мглу. Небо на востоке, за громадой темной пущи, стало мутно прозеленяться. Лагерь земников, подобно ранним птахам лесным, уже ожил и весело копошился муравейником бодро снующих во все стороны ратников и челяди.

Пока булькала и закипала вода в котелках, Бортень, Брыль и Сухан с Лиго стали держать совет, на который пригласили и Пеколса.

Земники не без улыбки вспоминали события прошедшей ночи и очень уж неожиданное появление Прока Пеколса. Когда первая оторопь прошла, поляну огласил дружный раскатистый гогот, не смолкавший долгое время.

- Вот тебе и Бирюк! - трясясь и утирая от смеха слезы, сказал вчера воевода. - Повеселили меня на славу, удальцы-молодцы!

Сухан от стыда просто не находил себе места - это ж надо было так опозориться и ударить в грязь лицом: вместо лихого чародея обознались и изловили всего-навсего старого чудаковатого слугу. Какое уж тут геройство! Да уж, набрались сраму по самые уши, нечего сказать - хороши орлы, дальше некуда!

Когда вволю отсмеялись, Брыль, вытирая мокрые глаза и все еще похохатывая, спросил:

- Ты откуда тут взялся, дурья твоя башка?

Надувшийся Прок Пеколс, порядком измятый и малость побитый по дороге дружинниками, пока его тянули в мешке, обиженно рассказал свою историю.

Когда вся дружина Бортня и дядюшка Брыль в сопровождении вооруженной челяди, так внезапно и неожиданно покинули поместье, а вместе с ними и Лиго, старый слуга даже не успел толком сообразить, что да как произошло. Какое-то время он, ошалевший и растерянный, стоял в воротах, пока его не окликнули. И только тут до Пеколса дошло, что он остался один. Он, который все эти годы был дядькой-смотрителем Лиго во всех его проказах и шалостях, он, который находился неотлучно при нем сызмальства, и вот он теперь во всей этой неразберихе и суматохе отъезда оказался совершенно один и никому не нужен.

Однако первая обида на своего хозяина тут же прошла, когда старый слуга вспомнил, что Лиго попросту впопыхах не успели дать никакого ответа на его счет. Тогда Пеколс мгновенно подскочил, шустро крутнулся и побежал укладывать свои и хозяйские вещи.

"Будь что будет, - думал он, - а я барина догоню во что бы то ни стало!"

Тем не менее сборы заняли не так уж и мало времени, поэтому Прок Пеколс, насилу отбившись от причитаний брылевой женушки, тетки Магды, смог выехать с хутора только ближе к полудню. Собственно говоря, выбраться на лесную дорогу, ведущую на Земьгород, негласную столицу Земиголья, где находился княжий наместник волости, а также возле которого, по обычаю, проходили все последние Вечевые Сборы, не составляло особого труда. Такой крупный отряд земников бесследно проехать здесь не мог - а потому и Пеколс довольно резво нагонял ушедшую вперед кавалькаду, бодро трюхая на своем груженом лошаке. Однако время было вовсе не на стороне старого земника.

Когда свечерело, Пеколс, хоть и наверстал порядочную часть пути, разделявшую его и хозяина, все же еще пока не нагнал отряд. А сумерки тем временем довольно быстро уступали свое место черному бархату ночи. Когда темнота и вовсе плотно укутала лес и пролегавшую по нему дорогу в свое покрывало, старый слуга с огромным сожалением решил остановиться на ночлег - земник не знал, что он находится уже совсем недалеко от Каменной Росстани, а потому рассчитывал завтра встать ни свет ни заря, и до полудня следующего дня нагнать-таки дружину воеводы. А сейчас земнику предстояло провести ночь в темном лесу в совершенном одиночестве, не считая, конечно, своего груженого пожитками мула - не самое, смею заметить, приятное времяпрепровождение, даже если ты барздук, исконный житель леса. Ведь куда как намного уютней коротать ночь за кружкой доброго пива у потрескивающего поленьями камелька за крепкими стенами надежного убежища, нежели в прохладной сырости глухого темного леса. Но, как говорится, увы.

Огня Пеколс разводить не стал - зачем привлекать к себе внимание в глухомани? Мало ли кто и с какими намерениями здесь бродит. А потому, на скорую руку спутав упрямому мулу ноги, старый слуга не стал сгружать с него всю поклажу, сняв только видавшую виды торбу со своими вещами, и уложил ее себе под голову, примостившись на плаще у корней старого заматеревшего кедра с толстенной, изборожденной морщинами и трещинами коре.

Ужас наступил позже. Когда старый земник наконец-то улегся и закрыл свои глаза, ему вдруг сквозь дрему почудился чей-то голос.

"Ты кто?.. Ты кто... Ты кто..." - шептал свой тихий вопрос загадочный голос, вплетаясь в шуршание хвои.

Сон как рукой сняло. Пеколс тут же подскочил и открыл глаза, прислушиваясь. Однако только ветер шумел в вышине.

"Уф! И чего только не почудится ночью в лесу",- с облегчением подумал барздук и улегся на другой бок.

Но как только он прикрыл веки, неведомый голос раздался вновь.

"Ты зачем сюда пришел?" - шептала хвоя.

А ей вторил ветер в кронах:

"Зачем?.. Зачем... Зачем..."

Земник сел и снова огляделся. Вокруг не было ни души - однако много ли увидишь в темноте, да еще в лесной чаще?

Но, к своему ужасу, Пеколс вдруг понял, что голос ему чудится уже не только сквозь сон.

"Ты кто?.. Ты кто... Ты кто..." - шептались сосны между собой.

"Зачем?.. Зачем... Зачем..." - вторили им вслед другие.

Земник вскочил на ноги... и пребольно ударился головой о нависший над ним толстый сук! Но дотоле - и Пеколс мог в этом поклясться на чем угодно - никаких сучьев и ветвей на стволе старого кедра не было и в помине на несколько аршинов вверх!

Барздук, у которого от неожиданного удара даже заплясали цветные огоньки в глазах, схватился за голову. И в этот момент ему среди шума хвои явно послышался тихий злорадный смешок.

- Да что же это такое! - вскричал Пеколс и стал ощупывать место, которым стукнулся о сук.

Шишка наливалась на славу и начинала прескверно болеть.

- Ах, так! - возмутился старый слуга. - Ну, держись у меня тогда!

И полез в свою торбу, откуда тут же извлек топор.

Сосны тревожно загудели - а старый кедр и вовсе стал зловеще шуметь и громко потрескивать толстыми ветвями.

"Убирайся!.. Убирайся... Убирайся..." - зашелестели отовсюду кроны.

- Ага! Не нравится? - торжествующе сказал Пеколс и, поплевав на руки, размахнулся топором на сердито раскачивающийся кедр.

Однако удара не получилось - топор со всего маху вдруг провалился в пустоту, и старый земник, не удержавшись на ногах, выронил его и кубарем полетел вперед. Сук, о который ударился земник, таинственным образом исчез, как будто его и не было! А вокруг злорадно затрещали старые сосны, заскрипели толстой корой и зашикали сверху хвоей.

Пока ошарашеный Пеколс растирал ушибленное колено, древний кедр весь сотрясался от тихого злобного смеха, раскачиваясь на ветру.

- Ну, погоди-ка у меня! - сердито сказал барздук и погрозил в темноту кулаком. - Сейчас вот я тебе устрою!

Спотыкаясь о торчащие повсюду корни, старый земник собрал с земли в кучу сухой хворост и прошлогоднюю опавшую хвою.

"Ты что?.. Ты что... Ты что..." - зашипели в тревожном предчувствии сосны.

Пеколс достал из кармана огниво и трут.

Р-раз! - и яркий сноп искр брызнул во все стороны. Лес на мгновение замер.

Но уже через миг бешеный порыв ветра налетел на сосны, раскачивая их до самых корней. Деревья натужно застонали, глухо и все разом забормотали на своем древнем непонятном языке. Ветер яростно шумел в кронах, с гневом ломая сухие ветви. Тьма в лесу внезапно сгустилась - и земнику вдруг показалось, будто бы сосны надвинулись на него со всех сторон.

Испуганный Пеколс попытался вскочить - но его крепко схватила за ногу невесть откуда взявшаяся коряга.

И тут старый земник с круглыми от ужаса глазами увидел, как страшный кедр, с треском выдирая из земли свои древние корни, злобно шагнул к нему.

- А-а-а! - заорал Пеколс и дернулся что есть мочи.

В лицо ему хлестнули колючие ветви, грозя навсегда схоронить в своих жутких зеленых объятиях. Будто во сне, барздук нащупал возле себя запропастившийся топор - и в бессильном отчаянии запустил им в страшный кедровый ствол.

Кедр качнулся в сторону - топор, как и в прошлый раз, пролетел мимо и сгинул в темноте. Дерево всё затряслось в яростной дрожи от макушки до самых корней.

"Задуш-ш-шу!" - с глухой ненавистью зашумел страшный кедр и снова шагнул вперед.

Пеколс в ужасе дернулся еще раз. Нога пробкой вылетела из застрявшего в коряге башмака - земник свалился на спину, вскочил и побежал. Но тут же, через пару шагов, споткнулся обо что-то мягкое и грохнулся еще раз.

Ветер гневно завывал в кронах, кряхтели и скрипели сосны, со всех сторон протягивая свои цепкие корни к старому барздуку. В лицо ему полетели сухие сучья и шишки, норовя ударить как можно больней. Порывы ветра подхватили с земли пожухлую хвою и колючей поземкой швырнули ему в глаза. Лес бесновался в глухой ярости.

Прикрываясь от летевших в него веток и комьев грязи, земник пятился назад, пока не выскочил на какую-то тропу и припустил по ней, куда глаза глядят. А в спину ему сосны бросали хвою и сучья, норовили зло исхлестать ветками.

Оглядываться назад и вспоминать брошенного мула нечего было и думать - земник несся вперед, что есть духу. И лишь ближе к опушке, где сосны росли реже, а тропа стала шире, он наконец-то остановился перевести дыхание.

В груди бешено колотилось сердце, ныли ушибленное колено и шишка на голове, а нога, оставшаяся без башмака, была вся изранена. Пеколс с удивлением увидел, что держит в руках свою старую котомку, о которую, видимо, и споткнулся во второй раз.

Барздук взвалил на спину свою заплечную торбу, подобрал с земли причудливо изогнутую клюку, и, опираясь на нее, пошел вперед, прихрамывая на изодранную босую ногу.

Ветер больше не шумел, и деревья злобно не стонали - но все-таки пару раз Пеколсу краем глаза показалось, будто в свете звезд где-то далеко сбоку, между стволами сосен, промелькнула серая тень. Он не знал, было ли это на самом деле или же только померещилось ему - пережитый ужас все еще не отпускал его и гнал вперед до тех пор, пока он не выскочил на окраину леса недалеко от росстани...

- Ну, а дальше подкрались мои ребята и хлоп! - напялили тебе мешок на голову! - закончил вместо Пеколса Сухан.

Старый слуга только развел руками:

- Ну да. Вот, собственно, и всё!

Все дружно рассмеялись, вспоминая вчерашнее. Но старший дружинник задумчиво пожевал былинку и сказал, прищурив глаза:

- Всё - да не всё, смею заметить. Как-то странно всё это выходит - не клеится одно к другому.

- Почему странно? - похохатывая, прогудел Бортень.

- Да потому, батюшка воевода, - протянул Сухан, - что заприметили мы, что кто-то бродит по лесу еще давно.

- И что с того выходит?

- А этот, - Сухан кивнул в сторону Пеколса, - говорит, что бежал во весь дух вперед, не разбирая дороги. Получается, что бродил по опушке не он - а тот, другой.

- Какой - другой? - вскинулся Брыль.

- Тот, которого мы заприметили раньше, - ответил Сухан.

Брыль тут же обернулся к Пеколсу и спросил:

- Скажи-ка, не ты ли часом блукал по опушке?

Слуга всплеснул руками и воскликнул:

- Батюшка Брыль! Да зачем же мне бродить-то по опушкам? Я только и думал о том, как бы побыстрей выбраться из этого проклятущого леса. Вот страху-то натерпелся!

- Так это получается... - как-то разом скис Брыль.

- Это получается, что лесом бродил все-таки Бирюк, - жестко закончил вместо него дружинник.

И, повернувшись, глядя в глаза в Бортню, сказал:

- А еще получается, батюшка воевода, что ребятушки наши не осрамились вовсе. И выслеживали они Бирюка этого с самого начала! Да вот поймали только не его вовсе - не иначе, как чародейством здесь попахивает.

Бортень на мгновение замер, переваривая уже сказанное, а затем, почесав своей лапой в густой шевелюре, заметил:

- Ну да, сраму-то мы поимели - да не совсем. Ловили одного - а поймали другого вовсе. Эдак что ли выходит?

Тут уж Сухан развел руками и сказал:

- Колдун, одним словом. Затуманил глаза, заморочил.

- И, сдается мне, не иначе как он же причастен и к буйству деревьев в лесу, что перепугали насмерть Пеколса, - задумчиво вставил Брыль. - Тоже навел морок, показал то, чего отродясь не бывает. И сам же, выходит, нам его в руки заместо себя и подсунул - вот оно как. Да уж, дела...

- Ну, будет выяснять, кто там бродил по опушке! - хлопнул себя по колену Бортень, и, повернувшись к вирсайту, спросил: - Что мыслишь сотворить с этим старым чудотворцем, сосед?

И бесцеремонно указал толстым пальцем на Пеколса.

Пока Брыль мешкал с ответом, старый слуга, попеременно глядя то на одного, то на другого, громко взмолился, бухнувшись на колени:

- Батюшка Брыль! Батюшка Бортень! Не разлучайте меня с барином! Право слово, сгожусь и вам, и ему в службе-то!

Воевода, с хитрым прищуром посматривая на вирсайта, спросил:

- Ну, что удумал?

- Да уж и не знаю, что сказать, - хмыкнул Брыль.

- А что тут обмысливать? - прогудел Бортень. - Думаю, надобно в первую очередь у самого Лиго поспрошать.

И воевода обернулся в сторону Лиго, дотоле помалкивавшего в сторонке.

- Что скажешь, отрок? Надобен тебе сей старый бездельник? - спросил Бортень.

- Да! - несколько торопливей, чем следовало бы, радостно ответил Лиго.

А Пеколс в этот момент быстро-быстро захлопал влажными глазами, стараясь смахнуть нахлынувшую от избытка благодарности слезу.

- Ну, так тому и быть, - изрек воевода. - Сей слуга будет состоять при Лиго. Но только вот одна незадачка имеется малая на сей счет.

Лиго и Пеколс, которые еле сдерживали улыбки, в один голос испуганно воскликнули:

- Какая же?

Воевода прокашлялся для пущей важности и ответил:

- Тут ведь вот какое дело... Тебе, отрок, понятно - польза самая что ни на есть настоящая выходит. А вот, положим, дружине всей какой прок будет от этого оболтуса? Что он умеет? Чем он полезен может быть нашей страже лесной?

Однако вместо Лиго, даже растерявшегося слегка от такого вопроса, в беседу вмешался дядюшка Брыль.

- Эта старая шельма много чего мудрёного может! Думаю, в дружине он будет полезен и как кухарь, и как лекарь, - сказал Брыль. - То бишь по-простому ежели выражаться, травник он, соседушко. Только он того, с закидонами малость со своими - носится с этой, как ее, алхимией, будь она неладна! Тьфу на нее три раза!

У Бортня удивленно взметнулись брови вверх:

- Травник говоришь и лекарь? Это дело нужное и вельми полезное!

И, хлопнув себя по колену, воевода поднялся:

- Ну, ступай с нами!

***

Ехали второй день. Пуща оставалась справа, все время то отдаляясь, то приближаясь и нависая своей темной громадой над дорогой.

Впереди мелькали перелески и рощицы, разбросанные по лугам и полям с буйной теплынью трав. Зелеными и сизыми клубами лохматились кустарники, скрывая в своей глубине прохладные тени, словно ждущие наступления вечера, чтобы выползти оттуда серыми сумерками и затопить окружающие низины до утра сырыми туманами.

Дорога текла, будто река. Извиваясь и теряясь в зарослях, огибая холмы и возвышенности, она вбирала в себя пути и дорожки поменьше, которые вливались в нее ручейками и речками проторенных троп, делая ее шире и полноводней. Вместе с впадающими в нее рукавами путей на стремнину дороги выносило жителей края, спешащих по своим делам то навстречу, то обгоняющих отряд земников.

Сперва попутчики попадались нечасто, в большинстве своем из людей - одиноко вышагивали они по прибитой земле или неспешно трусили на своих конях. Но с каждой верстой их становилось все больше и больше; стали встречаться скрипучие телеги и возы, с высоты которых глазели на вооруженных барздуков лузгающие семечки говорливые бабенки в высоких чепцах, и угрюмые, похожие на хмурых лешаков, неманские мужики. Все спешили к Янову дню попасть в Земьгород на ярмарку. Дорога постепенно переходила в большак.

- Ишь ты, чудь лесная повылазила, - шепча и перемигиваясь, толкали друг друга в бока толстые кумушки.

Барздуки только искоса поглядывали на языкастых теток, но предпочитали помалкивать, и с людьми в разговоры особо не вступать.

Лишь когда телеги и возы совсем запруживали дорогу, несколько старших дружинников позволяли себе покрикивать на зазевавшихся, бряцая оружием для пущей убедительности, и освобождая для остальной дружины путь.

Мужики нехотя сворачивали к обочине, хмуро глядя вслед диковинным бородатым земникам. И было вовсе не понять, какие шальные мысли бродили в этот миг в их угрюмых головах.

- Ты смотри, какие важные, - судачили между собой тетки, глядя вслед отряду. - Нелюдь ведь - а туда же лезет. Тьфу ты!

Но кумушки храбрились только друг перед дружкой, и открыто задевать земников все же опасались.

Барздуки и сами не горели большим желанием вести свои разговоры в присутствии людей. И лишь отъехав от них на значительное расстояние, возобновляли беседу.

Прок Пеколс трусил неспешно на выделенной ему мохноногой лошадке и что-то напевал себе под нос.

- Пеколс! Что на ужин есть будем? Кашу из потерянного топора? - смеясь, хлопнул по плечу старого слугу один из дружинников, проезжая мимо.

Однако Прок не смутился и тут же ответил:

- Да нет, скорей всего из такого шутника, как ты!

Ему ответили громким хохотом все, кто был недалеко. Дружинник покраснел, покрылся пятнами от злости, но так и не нашелся, что сказать. Сердито гикнув на своего коня, он ускакал вперед, подняв тучу желтой пыли.

- Славно ты его отшил, Прок! - подмигнул ему Лиго.

- Это Зубан, известный насмешник - сказал Мартин. - Только ты, Прок, держи с ним ухо востро - он тебе еще припомнит эту шутку.

- На каждый сучок имеем свой топорок, - улыбнувшись, беззаботно отмахнулся Пеколс, и снова стал мугыкать свою песенку.

Мартин только покосился на него - но ничего не сказал. После той стычки утром у дверей, он смотрел на Пеколса несколько предвзято - и уж никак не ожидал, что старый слуга нежданно-негаданно свалится на голову, как снежный ком. Прок на правах давнишнего и близкого знакомца Лиго тут же стал оттирать от него Мартина, что чуть было не привело к новому раздраю, не вмешайся в назревавшую стычку сам Лиго. Он заставил их замириться и пожать друг другу руки.

А вечером того же дня Пеколс отличился тем, что за ужином, наслушавшись россказней про Бирюка, стал умничать и пересказывать вычитанные когда-то им в старинных книжках давнишние советы, как вычислить колдуна или избавиться от чародея, чем тут же навлек на себя насмешки со стороны дружинников. Но особенное веселье вызвал его рассказ про траву нечуй-ветер, которую надобно-де высушить, перетереть в порошок и дать выпить тому, кого подозревают в колдовстве. Мол, ежели подозрения были верными, то этот-де чародей начнет якобы ходить из угла в угол, а дверей, чтобы выйти, так и не сможет найти вовсе.

Тут уж дружинники, большие любители позубоскалить, дружно загоготали, а Сухан, держась за бока, спросил:

- Скажи, Прок, а какого зелья тебе напиться дали, когда тебе мерещились шагающие кедры, и ты не мог выбраться из лесу? Ты что, тоже чародей небось?

Пеколс попытался было спасти положение тем, что стал запутано объяснять, что он, мол, вовсе не колдун какой-нибудь, а просто интересуется алхимией, а в чародейство и волшбу он и сам не верит. Но этим еще только больше развеселил дружинников.

- Скажи, а нос у тебя от алхимии такой красный? - снова спросил Сухан. - В какой бутылке ты ее держишь, эту алхимию свою? Может, дал бы глотнуть на пробу?

Ратники тряслись, покатываясь со смеху.

- Да ну вас всех! - надулся Пеколс и быстренько замолчал.

Но было уже поздно. Некстати вылетевший рассказ вкупе с ночными приключениями в лесу самого Пеколса сослужили ему весьма сомнительную службу - в глазах вечно подтрунивающих друг над другом ратников он сразу же превратился в эдакую мишень для шуток и насмешек. Однако, как ни странно, к такому отношению к себе слуга за все свои годы давно уже попривык, и потому не просто сносил его безболезненно, но даже еще со своей стороны еще и умудрялся порой дразниться и едко отвечать самим острякам.

Поэтому Пеколс тихо бубнил себе под нос свою незамысловатую песенку и трясся на выданном ему новом муле по пыльной дороге, совершенно не обращая никакого внимания на шутников.

- Кажись, к вечеру будем, - сказал один из пожилых дружинников, приложив руку ко лбу козырьком. - Ежели, конечно, погода не помешает, и мы не застрянем в поле.

- Да вроде не должны застрять - небо чистое, - ответил ему Брыль. - Смотри, как печет - а наверху ни облачка!

И посмотрел на небо.

- Печет - это неплохо, - лениво ответил дружинник. - Только как бы на дождь не напекло. Больно уж эта пуща - место ненадежное.

И он кивнул в сторону темнеющей громады леса.

Брыль снова взглянул на небо - и от бездонной яркой синевы, уходящей необъятным куполом в невообразимые дали, у него даже слегка закружилась голова.

Стрекочущий зной затопил поле, примыкавшее к пуще, с петляющим по нему битым шляхом. Жара наваливалась сверху густой горячей жижей, пробиралась под воротники и за пазуху, стекала противным липким потом и солёно выедала глаза. От дрожащего марева слегка рябило в глазах, и раскатанное вперед бурое полотно дороги казалось вдали зыбким и нереальным. Солнце давило сверху зноем, кололо и обжигало острыми лучами, слепило взгляд играющими на шишаках и кованых наплечниках яркими бликами.

- Да какой уж там дождь, - отмахнулся Брыль.

Но тут, словно насмехаясь над его словами, где-то справа, далеко-далеко, небо слабо громыхнуло, и с легким дуновением ветерка пахнуло приближающимся дождем.

- Какой дождь говоришь? - недобро ухмыльнулся тот самый дружинник. - Да вот такой - р-р-раз, и пойдет ни с того, ни с сего.

- Это почему же? - спросил вирсайт.

- Как - почему? - удивился старый ратник. - Да потому что пуща эта - место недоброе. Держи всегда ухо востро - и жди от нее всякого подвоха.

И он подстегнул своего коня.

И в тот же миг, откуда ни возьмись, в лицо отряду хлестнул неизвестно откуда взявшийся резкий ветер, закрутил столбами пыль на дороге, и небо стало стремительно затягиваться пунцовыми громадами туч, неумолимо выползавшими из-за мрачной стены пущи.

--------------------------

ГЛАВА 11

НАМЕСТНИК

Сердит и невесел был с самого утра княжеский наместник Кориат Довмонтович. Сурово хмурил он свои брови и угрюмо расхаживал по горнице, заложив руки за кушак. Дубовые полвицы мерно поскрипывали под его грузными шагами, еще больше раздражая наместника. Он повел по комнате тяжелым взглядом, еле сдерживая свой гнев.

Челядь знала - когда хозяин находится в таком настроении, под руку ему лучше не попадаться: только хуже будет. А потому, завидев, как потемнело лицо своенравного наместника, слуги тут же прыснули кто куда. Последним тихо и незаметно испарился писарь, шмыгнув к выходу. Неслышно притворив за собой резную дверь, он с облегчением вздохнул и глазами показал стоявшим с обеих сторон входа рындам, что хозяин лют. Те поняли его с полуслова, тут же подтянулись, выкатили грудь колесом, и замерли, вцепившись в свои бердыши и грозно выпучив глаза.

"Вот это выправка", - с легкой завистью подумал писарь, ссутуленный от долгих лет переписывания всяческих бумаг. И спрятался за витиеватой деревянной колонной - уходить далеко было небезопасно: хозяин мог покликать в любой момент. И ежели замешкаться чересчур, или, не дай боги, вовсе не услыхать зова и не явиться - то наместник был скор и беспощаден на расправу. А Юргис-горбун, палач, только довольно покряхтывал, отвешивая провинившемуся плетей, и радовался, как малое дитя, завидев очередную жертву.

Все в огромном доме затаились - даже мыши, казалось, перестали скрестись за стеной. Ибо сердит и невесел был княжеский наместник Кориат Довмонтович, потомственный шляхтич из славного рода Бутов. Когда-то и он, будучи помоложе, командовал полками и блистал при дворе Великого Князя, отце нынешнего. Но после его смерти, как и многие другие, был выслан подальше от стольного града и великокняжеского двора. Впрочем, Кориату Буту еще, можно сказать, крупно повезло - его не отправили на покой в свое поместье собирать рыжики да маслята, или куда-нибудь на дальний кордон да в глухой дозор, где ратники от нечего делать бражничают с утра до самой ночи. Однако же и не направили послом в соседние, и не очень, земли и страны - да хоть в любое из тех же склавинских княжеств, мелкой россыпью окружавших Державу Неманскую после падения Русколани. Великое Княжество высилось над ними, как могучий столетний дуб над молодой порослью - а потому и почет, и уважение были обеспечены любому из послов Великого Князя. Однако, зная крутой нрав и беспокойную натуру Кориата Бута, новый Князь не рискнул его отправить во главе посольства куда-нибудь за тридевять земель - дабы он не наломал там дров своей горячностью. Можно им, конечно же, было бы заменить одного из тех дряхлеющих шамкающих старцев, которые просиживали свои зады послами в разных странах - а таковых древних дедов на службе, почитай, с пару десятков, если не больше, набиралось, и давно наступила пора их сменить.

Кориат Довмонтович, зная, что при новом князе он не удержит своего поста при дворе, все же надеялся именно на посольское место. Ведь там его ожидали сокольи и псовые охоты, разудалые буйные пиршества, блистательные выезды в свет, то есть честь и хвала - одним словом всё, к чему он привык при дворе. Но новый князь знал и другое - что через время всего этого Буту будет мало, и он, как в былые времена, вновь начнет собирать вокруг себя ватаги лихих охочих молодцов, да искать себе приключений на свою буйную голову. А это уж вовсе было не то, что не к лицу любому послу - а могло обернуться и против самого Великого Княжества, конечно же, вовсе не по злому умыслу Бута, а лишь от беспокойной природы его.

Всё это знали и сам Кориат Довмонтович, и новый князь Ольгерд. Когда-то еще совсем недавно, чуть ли не вчера, он был еще недорослем, знатным отпрыском, который частенько сиживал на руках у дядьки Бута, а частенько бывал и бит им с разрешения Великого Князя за разные мелкие шкоды и пакости. И вряд ли кому-то в голову тогда могло прийти, что этот разбалованный мальчуган, всего лишь один из многих сыновей Великого Князя, сам когда-нибудь станет им. Но время шло. И вчерашний недоросль вырос, и как-то незаметно для всех возмужал - правда, не изменил своим ребяческим повадкам. Когда старого Князя Любарта хватил удар и он почил в бозе, вся родовая шляхта собралась на Вече выбирать себе нового правителя из великокняжеских сыновей. А ежели таковых не находилось, то тогда, по древнему уложению, Великого Князя выбирали из всех отпрысков мужеского пола славного рода Гедиминовичей. Однако у старого князя недостатка в сыновьях как раз и не было, а потому и шляхта собралась на соборном поле, попила-погуляла три дня, сделала свое дело, присягнула на верность новому правителю - да и разъехалась восвояси по своим поместьям. Выбор знати тогда пал на молодого Ольгерда, сына покойного Любарта. Особого удивления это, впрочем, ни у кого и не вызвало - ибо шляхта рассчитывала при нем прежде всего на увеличение своих прав и вольностей, памятуя его страсть к охотам, пирушкам и праздному времяпрепровождению - а вовсе не к державному делу. Но удивление пришло позже - молодой князь одним махом бросил все свои ребяческие затеи и забавы, окружил себя людьми значимыми и приблизил к себе мудрецов-вайделотов, не без помощи которых, как баяли злые языки, он и завладел троном. Новый князь перетрусил весь двор, железной рукой взнуздал не ожидавшую такого поворота старую знать и, как ни странно, проявил себя правителем мудрым, хоть и нрава весьма крутого. Наверное, в этом был и свой перст судьбы - ибо Великое Княжество подпирали с моря орды меченосцев, а внутри зашевелилась всевозможная нечисть.

Наведя порядок сильной и уверенной рукой, Ольгерд предотвратил подогреваемую врагом внутреннюю смуту, которая могла разорвать на клочья Великое Княжество. Твердо, но настойчиво и очень мудро, тасовал он старую родовую знать, как колодку карт - то приближая к себе, то вдруг отправляя в опалу, и затем снова милуя.

Так и с Кориатом Довмонтовичем, одним из приближенных своего отца, Ольгерд поступил очень умно. Зная его неудержимый норов и просчитав все возможности, вплоть до отправки его послом куда-нибудь, князь пришел к правильному, и, пожалуй, единственному решению - направить того своим наместником в окраинное Земиголье, вотчину его весьма странных и удивительных подданных, которых люди нарекли чудью, а сами себя они называли земниками или барздуками. Наместник - это, конечно же, не княжеский воевода, тем более, в такой-то глухомани. Однако ж и придраться вроде бы было не к чему - всё чин по чину, не задевая чести знатного шляхтича.

Но сам-то князь знал, что в той глуши беспокойному Буту не будет где разгуляться. Земники, хоть и назывались подданными Державы, жили, тем не менее, по своим издревним законам и обычаям, пользовались привилегией сами выбирать своего воеводу из числа старейшин, и самим же учинять свое собственное войско в случае нужды. И роль наместника в таких условиях была весьма условной и символичной - как ни крутись, а чуть не со всех сторон его власть ограничивали местные правила.

Однако князь знал, что Бут, несмотря на свою горячность и буйный норов, тем не менее муж, умудренный годами и опытом, а потому ему ума станет не рассориться с земниками. И не ошибся - даже более того.

Кориат Довмонтович, разочарованный, конечно, тем, что его не отправили послом, к своей новой должности отнесся со всей серьезностью, и с барздуками сошелся очень быстро. Буквально за пару лет он обзавелся необходимыми связями и уже был на короткой ноге с самыми влиятельными местными родами. Еще немного - и он сам стал исподволь влиять на жизнь земников, при необходимости вмешиваясь (правда, с большим умом и величайшей осторожностью) даже в их сугубо внутренние дела.

На новом месте Бут развернул бурную деятельность, повинуясь своей неукротимой натуре. Набрав из поселенцев и привезенных с собою слуг свою собственную дружину, Кориат Довмонтович устроил перепись всего людского населения Земиголья, обложив их посильной и весьма необычной повинностью. Тех, кто не мог заплатить оброк, новый наместник стал привлекать к работам по благоустройству края - причем с толком и с умом. Ежели, скажем, мужики с каких-нибудь выселок в чаще не могли отдать положенного в казну, то Бут принуждал их приведению в порядок околиц своего же собственного поселения. Где лежал хилый бревенчатый мосток, срубленный на скорую руку тяп-ляп, челядник наместника заставлял переложить его в настоящий надежный мост. Где избы стояли с покосившимися стенами - там, хочешь не хочешь, силами всего села перестраивали ее наново, да понадежней. А где дороги лежали все в ямах да рытвинах, раскисая от грязи при каждой распутице, там люди наместника заставляли угрюмых диковатых мужиков выстилать их досками, превращая в пути прямоезжие.

А потому при его наместничестве по всему краю застучали топоры, и как грибы после дождя, стали вырастать людские поселения. При нем же стал отстраиваться и расти вширь и Земьгород - дотоле захолустная крепостца в глуши лесной, а ныне уже столица края и довольно крупный по тем меркам город. Народ помалу потянулся в Земиголье из других земель Великого Княжества.

Барздуки, извечные жители этого края, с людьми соседствовали бок-о-бок уже не одно столетие. И, дабы не вышло никакой размолвки или там обид, наместник также приложил немало усилий, чтобы провести четкую границу интересов двух народов, не ущемляя древних земниковских прав. За что и стал пользоваться непререкаемым авторитетом и уважением среди них.

В своей неутомимой жажде деятельности Бут столкнулся с еще одной заботой - как оказалось, пока неразрешимой для него. В былые времена в Земьгород из разных земель Княжества вел большой тракт, проходивший через Синюю пущу, или Синелесье, как называли его местные жители. Однако же еще при предыдущем наместнике прям посреди того леса поселился старик-колдун, которого прозвали Бирюком. И тот загадочный насельник отвадил от тракта своим недобрым глазом всех путников - дорога заколодела и поросла травой. А потому местные жители проложили вокруг пущи новый шлях, по которому перемещались безопасно - но, увы, приходилось давать большой крюк, что не всегда устраивало многих купцов, предпочитавших по этой причине не заглядывать лишний раз в окраинные земли, и так лежавшие в стороне.

Кориат Довмонтович, не успев толком обосноваться в этой глуши, попытался решить вопрос по-своему - круто и с плеча. Ан нет - только мороки лишней набрался. Ни его дружина, ни просто охочие люди ничего не могли поделать с этим загадочным Бирюком.

Убедившись, что своими силами с чародеем он не управится, отписывал он и Великому Князю, дабы прислал тот помощь. Но в ответ последовал короткий, но внятный приказ - старика того не трогать и оставить в покое: не хватало еще разбередить вместе с ним какое-нибудь древнее лихо. А времена, мол, и так неспокойные - и лишние заботы Державе ни к чему. Ежели не шкодничает тот чародей и не лезет никуда из лесу, а сидит себе там тихонечко и носа оттуда не кажет - ну и хрен бы с ним!

После такой куда уж как понятной отписки из столицы, Бут махнул на Бирюка рукой и сделал вид, что смирился - но не забыл вовсе, оставив решение вопроса до лучших времен. Тем более, что были дела и поважней.

Уже который год подряд через границы и лесные кордоны повадилась шастать по окраинам княжества всяческая мерзость и дрянь. Зачастили с севера и с запада оборотни-волколаки - чего отродясь уже не видывало целое поколение. По болотам и топям, баяли перепуганные охотники и птицеловы, стали появляться умертвия, а ночами иногда небо над ними закрывали огромные стаи нетопырей. Вся эта нечисть лезла о стороны Орденских земель, в тисках зажавших Неманское княжество. Но двуличные рыцари лицемерно разводили руками и лживо ссылались на то, что, мол, и сами-де страдают от засилья нечисти. А потому и просили не первый уже год подряд разрешения беспрепятственно передвигаться своими отрядами по дорогам Великого Княжества - якобы для преследования и уничтожения волколаков и другой дряни. Однако, как небеспочвенно думали в самих неманских землях, меченосцы сами были причастны к появлению всей этой нечисти своим темным чародейством и недоброй волшбой. А потому и отказывали, ссылаясь на различные предлоги, рыцарям в их настойчивых коварных просьбах.

А сегодня заполночь в Земьгород примчался взмыленный гонец от Великого Князя, и поднял наместника своим донесением. Весть о падении Арконы ошарашила Бута - и он понял, что скоро грядет война. Но увы, Князь так и не пожелал видеть его снова в столице, хотя ведь прекрасно знал ратные дарования Кориата Довмонтовича, памятуя, что от командовал конным полком в знаменитом Семихолмском сражении, а затем не единожды, собирая ватаги лихих людей, вразумлял на границах Державы зарвавшихся меченосцев. Но увы, старого князя уже не вернуть - а новый, как видно, окружил себя своими людьми, и не желал больше лицезреть старую гвардию отца своего.

Обида и злость захлестнули в тот миг Кориата Довмонтовича, перевесив даже известие о падении Руяна. И он, гневно кусая свой желтый ус, распорядился накормить и уложить спать княжеского гонца, Альгиса из рода Шварнов. А затем, удалившись к себе, до утра просидел у слюдяного окна, не сомкнув глаз.

Однако утро рассердило его еще больше. Лишь только солнце встало над Земьгородом, к наместнику на прием стал настойчиво проситься консул Ордена Меченосцев, барон Конрад фон Кинбург, старый лис и пройдоха. Вот уже с год как он прибыл в Земьгород якобы с консульской миссией - но, как небезосновательно полагал наместник, на самом деле с целью выведывать и вынюхивать, что творится в этих неманских землях.

По торговому уложению между Орденом и Великим Княжеством, купцы свободно передвигались меж двумя державами и основывали свои торговые ряды и слободы. Вот и пожилой барон прибыл якобы под видом старшего купца торговой гильдии, облеченного попутно обязанностями консула. Бумаги все были выправлены честь по чести - но даже слепой бы заметил острый взгляд и рыцарскую выправку меченосца.

Бут еще тогда, приняв верительные грамоты и внимательно осмотрев с головы до ног торгового консула, принял решение приставить к нему своих людей. И хотя соглядатаи наместника были вычислены охраной барона в первый же день (что и не удивительно вовсе и только лишний раз убедило Кориата Довмонтовича в своей правоте), обе стороны продолжали делать вид, что якобы ничего не происходит и всё идет своим чередом. Барон, не успев обосноваться в торговой слободе и для отводу глаз назначив в открытую впопыхах лавку приказчиков, тут же занялся своим прямым делом, по которому, собственно и прибыл - сбором сведений про Земиголье и окрестности, нимало не стесняясь при этом людей наместника. Те же, в свою очередь, заведомо зная, что уже раскрыты охраной консула, ходили за ним и его посыльными совершенно открыто и не таясь, дыша им чуть ли не в спину и в буквальном смысле наступая на пятки. Такая игра в кошки-мышки, тем не менее, привела к итогу довольно странному - казалось бы, обе стороны должны были знать друг о друге всё или почти всё. Но именно поэтому часто и вводили противоположную сторону в заблуждение и сбивали со следу заведомо лживыми поступками - да так, что в конце концов запутались вовсе, и в этой неразберихе взаимного обмана и нагромождения всевозможных уловок утонули окончательно сами. И наместник, и барон поняли очень быстро, что они - противники достойные и стоят друг друга.

А потому и столь ранее посещение со стороны консула Бут расценил как очередной подвох хитрого и коварного врага.

"И какого рожна ему надо?" - сердито думал наместник, ни на миг не сомкнувший глаз за эту бессонную ночь.

Наскоро брызнув в лицо холодной водой и пригладив волосы, надев золоченую вышитую ферязь и водрузив на голову высокую меховую горлатную шапку, Бут стремительно вышел в гостевую залу и бросил слуге:

- Проси!

***

Барон Конрад фон Кинбург вкатился в палату толстой бочкой, отвесил весьма длинный и церемонный поклон, и, расшаркавшись, как положено, начал издалека:

- Ваша честь, наместник волею богов Земьгорода, Земиголья и всех окрестных земель, достославный Кориат, сын Довмонтович, урожденный шляхтич Бут, разрешите мне, барону Конраду Кинбуржскому, купцу торговой гильдии и консулу великого Ордена меченосцев, нижайше вручить Вам от имени Великого Магистра и Генерального Капитула Ордена светлейшее послание.

И, склонив голову, протянул в обеих руках пергаментный свиток.

"Ишь ты, нагородил титулов, толстый черт", - сердито подумал Кориат, пропустив всю эту словесную шелуху между ушей: "Интересно, какого ляда он сюда притащился ни свет, ни заря?"

Бут выждал несколько мгновений, как и подобает в таких случаях, и затем благосклонно кивнул. Писарь, стоявший рядом, осторожно принял из рук консула грамоту и развернул ее, быстро пробежав взглядом. Лицо писчего дьяка похолодело и замерло - он поднял изумленные глаза сперва на барона, а затем недоуменно посмотрел на наместника. Кориат Довмонтович резко сказал:

- Подай сюда!

И, резким движением выхватив протянутое послание, стал читать про себя.

Первым желанием Бута было стремительно встать и, развернув барона толстым рылом к двери, отвесить ему хорошего пинка под зад и вытолкать взашей. Но как бы ни был гневлив наместник, со своей яростью он мгновенно совладал.

Послание было еще более издевательским и лицемерным по тону, чем послание к Великому Князю. Речь шла всё о том же - если пропустить все эти охи и вздохи в отношении Арконы и руян, смысл его сводился к тому, что Орден настойчиво просил разрешения беспрепятственно пропускать его отряды по землям всего Земиголья якобы для преследования расплодившейся нечисти, и даже предлагал свою бескорыстную помощь и высокое покровительство всему Земигольскому краю со стороны Ордена в случае, ежели Великий Князь не удосужится прийти на помощь своим далеким окраинам. Намек был более чем прозрачным и откровенно наглым по своей сути.

Краска ударила в лицо Буту, но он, пересилив себя, нарочито небрежным движением вернул грамоту писарю и удивленно поднял бровь.

- О какой помощи говорит Великий Магистр, о светлейший барон? - спросил наместник. - Покамест, слава всем богам, мы справляемся своими силами - и, смею заметить, весьма неплохо.

Консул склонил голову в знак согласия и заметил:

- Но времена меняются. Ваша честь. И то, что сегодня кажется незыблемым, завтра может оказаться призрачным или вовсе исчезнуть. Не стоит так сходу отвергать протянутую руку дружбы...

- Даже если она в кованых рукавицах? - улыбнулся Бут. - В таком случае я нисколько не сомневаюсь в Ваших самых искренних и добрых намерениях - я просто боюсь уколоться о шипы ваших лат!

Ответ был достойным. Барон побагровел и поднял на Бута враз потемневшие глаза. Наместник и консул скрестили мечи своих взглядов - в гостевой палате повисла звенящая тишина.

На несколько секунд они так и замерли, глядя друг другу в глаза. Одни, рысьи, с хищной прозеленью и недоброй желтизной - и другие, серые, с холодными разводами, и твердые, как скала. В этот миг оба сбросили с себя порядком утомившие их личины. Один - маску эдакого хитрована, прохвоста-купчины, не видящего ничего дальше носа и своей набитой мошны. И другой, игравший роль туповатого вояки и наместника-простака.

Но этот миг продлился недолго - миг, когда наружу вырвалась истинная сущность достойных друг друга противников: хищного рыцаря и шляхтича знатного рода.

Консул первым пошел на попятную. Он вдруг резко опустил взгляд, и через мгновение перед наместником снова предстал лукавый купец, который, заморгав поросячьими глазками, якобы невинно спросил, пряча свое ядовитое жало:

- Так что передать Великому Магистру и Генеральному Капитулу Ордена, досточтимый господин Бут?

Это был еще один удар ниже пояса - называть княжеского наместника родовым прозвищем, совершенно не беря во внимание его должность. Так разговаривать могла только более высокая особа с нижестоящим по званию.

Писчий дьяк, стоявший всё это время недвижно, и боявшийся даже пошелохнуться, вздрогнул и быстро захлопал глазами. Но Кориат Довмонтович и бровью не повел на такое неслыханное оскорбление.

- Передайте Великому Магистру, что нам весьма лестно таковое предложение и мы его обязательно рассмотрим, сударь Конрад!

Настала очередь вздрогнуть барона - ибо ответ наместника еще больше умалял его консульское звание, нежели сделал он своими словами в отношении наместника. Покрывшись пятнами, барон прошипел, еле сдерживая гнев:

- Всенепременнейше, господин наместник.

И, быстро раскланявшись, удалился, еле сдерживая злость.

Выждав, когда затихнут шаги орденского посланца, Кориат Довмонтович яростно прорычал:

- Позвать сюда Собыря и Блоху - живо! Из-под земли достать!

И лишь после этого, дав волю клокотавшему в нем гневу, схватил первый попавшийся под руку кувшин и запустил им с маху в стену. Дьяк от неожиданности вздрогнул и еще пуще прежнего заморгал с перепугу.

- Какого лешего ты на меня уставился, Лугвоний? - раздраженно спросил Бут у писаря, по-прежнему сжимавшего послание: - Убери эту мерзость с глаз моих! Тьфу!

И он, стукнув кулаком об кулак, круто развернулся и вышел вон.

***

- Вот объясни мне, милейший, - вкрадчивым голосом говорил Кориат Довмонтович перепуганному насмерть молодцу, навытяжку стоявшему перед ним, - каким образом этот пройдоха барон получил письмо?

Молодец из сыскной службы виновато хлопал глазами, но так и не смог ответить ничего вразумительного.

- Вот скажи-ка, - продолжал, еле сдерживаясь, Бут, - к нему что, приезжал кто в последнее время издалека? И если приезжал, то почему я об этом не знаю ни шиша? А, голубчик?

Молодец молчал, уставившись в потолок невидящим взглядом.

- Язык проглотил? - по-прежнему вкрадчиво произнес Кориат Довмонтович. - Ну-ну, помолчи мне.

И, повернувшись к другому, помельче ростом, спросил:

- А ты что скажешь, Блоха?

И, не дождавшись ответа, вдруг загремел на всю горницу - да так, что задрожали слюдяные стекла в оконце:

- Я вас, распротак вашу так, в землю вгоню! Жрать ее у меня будете, дармоеды хреновы! Я шкуру с вас обоих спущу, до самых костей, растуды вашу медь!

Молодцы из сыскной службы стояли навытяжку, уставившись отсутствующим взглядом куда-то далеко вперед, и только слегка вздрагивали, когда наместник кричал угрозы им в лицо, попеременно поворачиваясь к каждому из них.

Выпустив кипевший в нем гнев, Кориат Довмонтович напоследок хлопнул рукой об стол и, люто поведя разъяренным глазом, наконец сел, тяжело дыша. Молодцы стояли, будто вкопанные - не шевелясь.

Покрутив пару минут свой длинный желтый ус, наместник крякнул и сказал:

- Ну, ладно, будет. Рассказывайте, чего там у вас.

Молодцы испуганно и виновато заморгали.

- Да мы, ваше высокородие, глаз с него не спускали, с аспида этого жирного! - сказал тот, что повыше, по имени Собырь.

Наместник хмыкнул.

- Да? Ну а письмо ему с печатью Великого Магистра кто доставил? - спросил он.

Собырь только развел руками.

Наместник встал и, заложив руки за кушак, стал нервно прохаживаться туда-сюда.

- Это что ж получается, а? - рассуждал он вслух. - Никто к барону в последнее время не прибывал - а письмо с гербовой печатью он мне передал. Здесь одно из двух выходит - или грамоту эту ему раньше доставили, или же... Или же вы, орлы мои, проморгали-таки лазутчика консула - вот что!

И Бут, став перед Собырем и Блохой, вопросительно глянул на них. Те мгновенно вытянулись вновь.

- Да будет вам, - махнул на них рукой наместник. - Давайте вот лучше кумекать вместе, что да как.

Молодцы из тайной службы заулыбались и повеселели - гроза, слава богам, миновала. Бут только покосился на них и сказал:

- Эх, рожи ваши окаянные... Шельмы вы оба, вот кто! Выпороть бы вас - да кто ж за этим мерзавцем приглядывать-то будет? Ладно, давайте, раскидывайте мозгами.

И, сев на приземистую скамью, закинул ногу на ногу и приготовился слушать.

Собырь, покосившись на высоко загнутый носок сапога наместника, прокашлялся и начал:

- Я вот что думаю, ваше высокородие. Вряд ли барону письмо это из Ордена раньше доставили. Это что ж выходит - будто оно лежало у него и ждало своего часа? А ежели б с Руяном все не так вышло? Чушь какая-то получается, вот что. Так что быть такого не могло - это раз.

Бут с интересом посмотрел на него:

- Ну-ну, давай дальше.

Собырь немного осмелел и продолжил:

- Можно, ваше высокородие, допустить и такую шальную мысль, что письмо сие написано бароном самим - уже тут, в Земьгороде...

- Что-о-о? - изумленно вскинул брови наместник, даже привстав.

Собырь заторопился:

- Я, конечно, не того, но все же...

И, набрав полную грудь воздуха, выпалил:

- Я, ваша высокородь, думаю, что у консула здесь имеются пустые листы писем от Ордена, заверенные гербовой печатью Великого Магистра и Генерального Капитула ихнего! И барон сам вписывает туда в особых случаях необходимый текст.

Бут вскочил:

- Ты из ума выжил, что ли, Собырь? Несешь чушь несусветную! Ты еще предположи, что у барона есть копия самой печати Магистра - а чего уж там скромничать, а? Только думается мне, что не сносил бы он уже давно головы своей - за эдакое самоуправство!

И наместник снова забегал туда-сюда по горнице.

Немного успокоившись, поравнялся с Собырем и сказал:

- Ладно. Валяй дальше. Только есть вот еще и третье объяснение, соколики вы мои. Знаете его?

И в упор посмотрел на сыскарей.

Те взгляд его выдержали, и Собырь ответил:

- Мы, ваше высокородие, еще не закончили. Только третье объяснение вам, боюсь, не понравится еще больше.

- Да? - выдохнул наместник и, снова усевшись на лавку, показал жестом: - Излагай.

Собырь пихнул локтем своего соседа и сказал:

- Вот Блоха, ваше высокородие, пусть лучше расскажет.

Кориат Довмонтович согласно кивнул.

- Третье объяснение, ваша высокородь, - начал тот, что пониже ростом, - вам не очень придется по душе. Потому что мы действительно упустили лазутчика, если его так можно назвать - и это три!

Наместник захлопал глазами, от удивления открыв рот. А затем вдруг громко расхохотался.

- Сами упустили - и мне еще не понравится?! Да чтоб вас разорвало, шельмецы этакие! Упустили-таки, да? Проворонили?

И Бут, чувствуя, что в нем снова начинает закипать гнев, воззрился на них. Но Собырь и бровью не повел и закончил вместо Блохи:

- Да, ваше высокородие, именно - проворонили! В буквальном смысле этого слова!

- Не уразумел, - протянул наместник. - Что ты этим хочешь сказать?

- А то, ваше высокородие, что летать по небу мы еще не научились. Потому что лазутчик этот и есть...ворона!

В горнице повисла тишина. Бут сидел, ошарашено смотря на сыскарей. Затем, присвистнув, медленно сказал:

- Вы это что, серьезно?

- Серьезней некуда, ваше высокородие! - гаркнули Собырь и Блоха.

- Так-так-так, - застучал пальцами по столу наместник, ловя мысль на лету. - Интересное дело получается. Это что ж выходит-то? Ворона, хоть и птица крупная, а эту грамоту донести все ж таки не смогла б. Значит, послание сие действительно писано самим консулом прямо тут, в Земьгороде, на гербовой бумаге с печатью. А вот текст донесения пришел от Магистра вместе с этой чертовой птицей! Хм, лихо придумано - вместо почтовых голубей использовать ворон! Поди-ка их сосчитай, какие из них местные, а какие из Ордена прилетели!

Наместник задумался на некоторое время. Сыскари стояли тихо, готовясь поймать каждое его слово.

- Тэ-э-эк-с, - протянул Кориат Довмонтович после краткого раздумья. - Значит вот что, орлы мои. Глаз с этого жирного кабана не спускать - обложить его нашими людьми вдвое прежнего. Хочу знать, что он делает каждый миг, каждую минуту - что ест, чем дышит и что думает. Обо всех его гостях и посетителях докладывать мне немедля, где бы я ни был! Всю его переписку наблюдать тщательно. А что делать с гонцами, что будут с донесениями от него - каждый раз будем решать в своем случае. Почему бы, скажем, некоторым его гонцам и не пропасть вовсе в дороге? Времена-то ведь лихие, сами знаете.

И наместник подмигнул сыскарям. Те понимающе расплылись в улыбке.

- Ворона... Ворона... Что делать с воронами? - в раздумье поскреб затылок Бут и, подойдя к двери, гаркнул:

- Лугвоний, чтоб тебя! Быстро ко мне!

Через миг в двери влетел взъерошенный писчий дьяк.

- Ну вот что, соколики мои, летите покамест - дел у вас невпроворот нынче, - сказал наместник сыскарям. - А я тут кое-кому крылышки-то сейчас пообломаю!

Когда Собырь и Блоха, пятясь, выходили, Бут повернулся к писарю и уже говорил:

- Ну что, душа чернильная... Пиши-ка приказ по Земьгороду и окрестностям.

И, хмыкнув, подмигнул дьяку.

- Приказ, конечно, будет звучать по-дурацки, - сказал наместник, - но, думается мне, найдется все же кое-кто здесь, кто оценит его по достоинству!

И принялся диктовать.

--------------------------

ГЛАВА 12

ЗЕМЬГОРОД

Столица Земиголья встретила барздуков широко распахнутыми дубовыми воротами и многолюдными толпами ее жителей и гостей, суетливо спешащих по своим делам. Ленивые стражи, развалившиеся у ворот, лишь сонно глянули из-под стальных островерхих шишаков на необычных странников, зевнули и снова уткнулись носами в свои рогатины, продолжая прерванную полуденную дрему. Барздуки, хоть и считались исконными жителями Земигольского края, однако же в столице его были нечастыми гостями - Земьгород с самого начала был людским поселением, да и сами окрестные земли всё больше и больше очеловечивались, вытесняя волшебную нелюдь в чащобы да лесные глухомани. Однако ж, справедливости ради, и невидалью какой в стольном городе земники не были вовсе.

Бортень покосился на заспанную стражу и недовольно хмыкнул про себя - такого разгильдяйства в его дружине и помыслить было невозможно.

"Ишь ты, вояки хреновы!" - сердито подумал воевода и, когда его упитанный лошак миновал арку ворот, сплюнул в сердцах на землю.

Следом за Бортнем трусил на пони дядюшка Брыль, сто лет не бывший в Земьгороде, а оттого и крутивший головой по сторонам налево и направо, разглядывая всё вокруг. Сопровождали их несколько вооруженных челядников из Брылевых слуг да трое дружинников Воеводиных. Остальной отряд Бортень оставил под началом Сухана за околицами Земьгорода, приказав найти место для лагеря недалече от других барздучьих родов, начавших также прибывать к столице на ежегодный Вечевой Сбор. Сам же воевода, прихватив с собой своего соседа вирсайта, отправился в стольный град к наместнику - нанести необходимый в таких случаях визит вежливости.

- Ты видал этих оболтусов, Брыль? - возмущенно сказал воевода, толкнув вирсайта в бок. - Кругом такая каша заваривается - а тут... Эх, моя б воля - гнал бы взашей разэтаких вояк!

И Бортень сердито махнул рукой.

- Да уж, сосед, - поддакнул Брыль и тут же спросил: - Ну а Кориат Довмонтович куда смотрит?

Однако Бортень не ответил - только покосился раздраженно на него из-под своих мохнатых бровей: под густой бородищей зло заходили желваки - негоже выборному воеводе, да еще из барздуков, делать замечания наместнику самого Великого Князя.

Однако гнев воеводы мгновенно бы улетучился, знай он, что при всем видимом безделье и нарочитом разгильдяйстве стражников у ворот, за всеми прибывающими в город и убывающими из него зорко следила не одна пара пристальных и цепких глаз. В отличие от стражи явной у ворот, тайная служба наместника работала споро и незаметно.

Там сбоку от городской стены примостился старичок-горбунок, испрашивающий милостыню у прохожих - только глаза у этого старика были бойкие и всё подмечающие; а сам он сидел и перебирал четки, раскладывая и перекладывая туда-сюда вроде бы бесцельно свои нехитрые пожитки из заплечной торбы, да подсчитывал горсти мелких монет в засаленном войлочном колпаке, куда бросали милостыню сердобольные перехожие.

Поодаль важно примостилась гадалка-карга - вся в ярких бусах и блестящих монистах, в пестрой шали, в которую куталась постоянно, в цветастой косынке, из-под которой выбивались пакли пожухлых седых волос. Карга скрипела неприятным резким голосом и зазывала к себе наивных простаков, хватая иных прохожих прямо за полы длинной одежды. Старуха обещала поворожить на судьбу и погадать на счастье по ладони, трясла в скрюченных пальцах горсти разноцветных бобов и время от времени высыпала их на некогда белый плат, ныне замызганный и грязный, рассматривая лишь ей одной ведомые чародейские сочетания и знаки.

Еще чуть дальше прямо в толпу вклинивался молодой коробейник, звонким голосом нахваливавший свой товар, слагая прямо на ходу стишки о нем в склад и не в склад. А вокруг него вертелись какие-то бойкие растрепанные мальчуганы с не по-детски умными глазами, так и норовившими стянуть у торговца прямо с лотка какую-нибудь мелочь.

Тут и там, в снующей в обе стороны живой реке, попадались разные колоритные лица, то привлекавшие к себе внимание, то наоборот, старавшиеся избежать его, мешавшие и без того многолюдному движению, и создававшие у ворот и прилегающих к ним улочках столпотворение и беспорядок. И нигде окрест не было никакой стражи, чтобы навести лад в этом бардаке - ежели не считать, конечно же, в край обленившихся вартовых у ворот, по-прежнему похрапывающих в своей приятной дреме и в ус совершенно не дующих.

Однако каково было бы удивление воеводы Бортня, взиравшего на всю эту сумятицу с пренеприятнейшим изумлением, если бы он знал, что весь этот безлад во многом нарочитый - а тайная стража наместника вездесуща и всепроникающа: от ее наметанного ока скрыть ничего не удавалось. Зачем же было считать да отмечать прибывающих и убывающих в Земьгороде привратной страже, ежели все то же самое можно было делать и незаметно, исподволь и тихо, создавая видимость вольницы и не стесняя людей? Да и чего греха таить, строгие порядки у ворот и лиходеев настораживают, отчего те употребляют всяческие меры да всевозможные уловки, чтобы скрыть свои замыслы. А так, при свободном и открытом движении и видимом бездействии и лености стражи, и недоброхоты часто ведут себя более открыто и не та осторожно. А потому и создавалась нарочито у ворот толчея да сумятица - и в этом живом водовороте сновали всякие бойкие людишки, исподволь и незаметно ощупывавшие любой подозрительный груз или зорко оглядывавшие каждого насторожившего их гостя. Промеж собой они обменивались только им одним понятными знаками и жестами, на которые сторонний человек и внимания не обратил бы вовсе.

А помимо этого, воеводу также несказанно бы удивило, что нищий старик, выпрашивающий милостыню, зорко подсчитывает количество народу входящего и уходящего, делая пометки для себя разными монетами, перекладывая их туда-сюда. А гадалка-карга ведет свой, независимый от горбуна счет, отмечая сведения на бобах; хватая же за полы проходящих мимо людей, старуха дает знак тайным соглядатаям - мол, займитесь-ка этим вот парнем, ребятушки, что-то в нем неладно. Из толпы тут же мгновенно к подозрительному лицу просачивались бойкие люди наместника и осторожно и незаметно проверяли его.

Коробейник же со звонким голосом, смешивший румяных молодиц, и верховодил всем этим действом, зорко высматривая во все стороны происходящее, чтобы вовремя принять меры. А стая мальчишек, крутившаяся вокруг него будто бы с желанием стянуть хоть какую-то безделицу с лотка, на самом деле выполняла роль посыльных при нем.

Вечером же, после закрытия ворот, подсчеты нищего и гадалки, равно как и других незаметных смотрителей, сводились вместе, создавая Собырю, начальнику тайной наместничьей стражи, картину ясную и понятную, сколько и какого народу в город прибыло и убыло, с чем и с какими намерениями. И ежели попадались какие-либо заинтересовавшие тайную стражу лица, за ними сразу же закреплялся хвостом укромный соглядатай, чаще всего какой-нибудь неприметный мальчишка, который и следил за ними до места прибытия.

Так и сейчас - глазастый и горластый коробейник сразу же отметил в толпе въезжающих бородачей-земников и тут же устремился к ним, громко и на все лады расхваливая свой скарб.

- Эй, купцы-молодцы, честной народ у дубовых ворот! - звонко закричал коробейник, бойко пробираясь сквозь толчею к застрявшим в ней барздукам. - Продаю платки и шали - налетай, пока не разобрали!

И, подобравшись поближе к воеводе и его свите, коробейник громко и зазывно сказал:

- А что, господа земники, возьмете бабам своим барздучихам платки и бусы, мониста и бисер? Почитай, они и не видали ни разу такого славного товару. Купите в подарок, не пожалеете!

И барздуков враз облепила толпа юрких глазастых мальчишек и каких-то спорых серых людишек, шустро зашнырявших вокруг - да так, что и проехать вовсе невозможно стало.

- Ты бы, мил человек, посторонился бы малость, - сердито сказал Бортень, недовольно посверкивая глазами из-под насупленных бровей. - Не надобно нам твоего товару ни за деньги, ни за просто так.

И воевода натянул узду лошака.

- Да-да, коробейник, не мешай и не путайся, - ввязался дядюшка Брыль. - Освобождай давай дорогу!

- Ого, какие суровые бородачи! - рассмеялся торговец, с вызовом поглядывая на земников. - Это ж откель такие сердитые дядьки взялись-то? Сразу видать, что не тутошние - ни тебе здрасьте, ни тебе до свидания!

И коробейник оглянулся вокруг, словно ища поддержки. Толпа весело загалдела, ожидая от него озорной выходки.

- А что ж вы на бусы-то и глянуть даже не желаете, милостивые судари? - с хитрецой спросил коробейник, явно замысливший какую-то шутку.

Бортень почуял в его вопросе подвох и молча засопел, упрямо сжав губы.

- Ишь ты, как надулся! - сказал коробейник. - И бородища-то о-го-го как торчит в разные стороны! Видать, потому и не нужны им ни бусы, ни мониста, верно говорю?

- Это почему же не нужны-то? - спросил кто-то из толпы, ожидая смешной выходки.

- Как - почему? - вроде удивился коробейник и, ухмыльнувшись, выдал: - да потому, что и бабы у земников тоже небось все бородатые - а под бородой бусы да ожерелья не шибко-то и видны будут!

Громкий хохот прокатился по толпе - народ смеялся, держась за животы и потешаясь едкой шутке.

Бортень побагровел. Кровь ему ударила в голову от ярости и он, выхватив плетку, хотел было ею огреть зарвавшегося остряка.

- Ах ты, плут! - взревел воевода с налитыми гневом глазами. - Я т-тебе покажу бороды, сукин кот!

И он попытался было направить своего грузного лошака на наглеца, но толпа вокруг земников вдруг шевельнулась и навалилась на барздуков, оттеснив их подальше от коробейника, в сторону широкой улицы. Вокруг хохотал и улюлюкал народ, смакуя на все лады колкую шутку.

- Вот я тебя! - грозил плеткой Бортень. - Попадешься ты мне в руки - я с тебя живо три шкуры спущу!

Но коробейник и сам, отойдя на безопасное расстояние, только весело смеялся. И вдруг, встретившись взглядом с рассерженным барздуком, нахально подмигнул ему - и вдобавок показал язык.

Бортень чуть не задохнулся от ярости - у него сперло дыхание от такой выходки. Но в этот миг коробейник, отвесив издевательский поклон, быстро юркнул в какой-то переулок и был таков. Толпа, смеясь и улюлюкая, теснила земников в противоположную сторону, постепенно рассасываясь сама.

***

Когда воевода пришел в себя от гнева, все еще клокотавшего у него в груди, их небольшой отряд ехал по городу. Копыта приземистых земниковских лошаков цокали по дубовым доскам, коими были выстланы от грязи и луж вместо мостовых все большие улицы Земьгорода. Вокруг по своим делам шнырял народ, мало обращая внимания на конных барздуков. Иногда бывало какой-нибудь ротозей замирал на месте, будто вкопанный, с удивлением разглядывая диковинных гостей, а потом снова со скучающим видом переводил взгляд на островерхие крыши домов, бревенчатые стены да суетящийся люд. Или тетка какая, спешащая по своим бабьим делишкам, вдруг открывала от изумления рот, шарахалась в сторону и испуганно шептала себе под нос: "Свят, свят, свят! Вот же принесла нелегкая сюда нелюдь всякую. Тьфу на тебя!" Земники только косились сердито на таких злоязыких бабенок - те испуганно осекались, прятали свои глаза и старались побыстрей испариться.

На пересечении одной из улиц вдруг вывернули два всадника в высоких шапках и заляпанных грязью плащах. Один, спешившись, достал из кожаной сумы какой-то лист и стал прибивать его к стене углового дома. А второй поднял серебряный рог и несколько раз протрубил в него.

- Жители и гости Земьгорода! - звонко выкрикнул горнист, опустив рог. - Слушай указ наместника!

Народ мгновенно замер - все повернули головы в его сторону. Земники также придержали коней и подъехали поближе.

Когда вокруг собралось достаточно людей, всадник протрубил еще раз и, развернув пергаментный свиток, начал громко читать:

"Мы, волею священных богов наместник Его Светлости Великого Князя Неманского, правитель Земьгорода, всего Земигольского края и окрестных земель, достославный господин Кориат, сын Довмонтович, урожденный и потомственный шляхтич Бут, наказываем..."

Тут всадник прокашлялся несколько раз и с новой силой продолжил:

"... наказываем начиная с сей же самой минуты нонешнего дня, как кто услышит сей указ мой, во исполнение воли моей, начать ловить и побивать всех птиц ворон и воронов, грачей и сорок во всем Земьгороде и его окрестностях. Ибо птицы сии наносят шкоды неимоверные и зловредят урожаю нашему, разносят хвори и напасти всякие!"

В толпе зашептались - глашатай грозно повел суровым взглядом, и, дождавшись тишины, загудел вновь:

"Ежели кто принесет в приказный двор ворону или ворона живьем словленных, получит медный грош - а за убитого всего полушку.

За грача и сороку живых - полушка также, а за убитых вовсе - всего четвертушку.

Ежели ни изловить, ни убить сих премерзких злопротивных птиц не удается вовсе, то все одно наказываем строго-настрого гнать их всячески из города нашего и окрестностей его. А кто ослушается приказа моего - тому быть битому плетьми и розгами на площади.

Писано со слов Его чести наместника Земьгорода и Земиголья, Кориата Довмонтовича из рода Бутов.

Записано верно писчим дьяком во вторник день поутру".

И, протрубив еще раз в свой рог, глашатай свернул пергамент и спрятал его в поясной чехол. Через миг, когда его напарник взлетел в седло, оба всадника помчались дальше, покрикивая на ходу на зазевавшихся прохожих: "По-о-оберегись! Ра-а-аступись!"

Еще не стих по мощеным улицам цокот их копыт и эхо строгих окликов, как взбудораженные жители и гости Земьгорода принялись бурно обсуждать приказ.

- Вот тебе на! - крякнул какой-то плюгавый старикашка. - Дожили, батюшки-светы - ворон и граков теперича ловить будем! Совсем что ли наместник там у себя в палатах головушкой тронулся, что ли?

И старик покрутил пальцем у виска.

- Ну-ну, дедуля, ты полегче там, - грозно одернул его розовомордый детина. - А то гляди-ка, схватят тебя за шиворот, да и отволокут на площадь- попробуешь вот плетей там маленько за свой длиннющий язык!

- А я говорю - правильно! Давно пора было! - вмешалась какая-то взопревшая толстая тетка. - А то развелось тут дряни всякой разной - то кошачье поганое бегает под ногами, будь оно неладно, то эти воровки крылатые черноперые. Правильно говорю, а?

Кто-то одобрительно загудел - а кто-то насмешливо выкрикнул сзади:

- Тебя бы, тетка, саму изловить - да в приказный двор сдать: хоть за грош, а хоть и за полушку. И то дышать легче бы стало! На одну языкастую поменьше стало бы!

Вокруг захохотали. Тетка всплеснула руками от возмущения:

- Да кто ж там такой охальник: А чтоб тебя, дубина стоеросовая, и так, и вот так, и растак!

И уличную сплетницу понесло по бурным волнам богатой народной речи.

Но тут вмешался какой-то служивый, жевавший в углу рта соломинку.

- Цыц, ты, шальная! - резко одернул он языкастую не в меру бабу. - А ну, живо уймись!

Та открыла было рот и на него - но, взглянув в его закаменелые решительные глаза, враз от испуга захлопнула пасть, клацнув зубами. Быстро прихватив свои корзины, тетка предпочла шустро убраться восвояси.

Народ продолжал гудеть и дальше, обсуждая странный приказ. Барздуки, осторожно раздвигая толпу, подъехали поближе. Люди расступались, недовольно поглядывая на вооруженных земников, но задевать их побаивались.

- Ну что там, соседушко? - пробасил Бортень, спрашивая Брыля, свесившегося с седла и внимательно рассматривавшего прибитый к стене листок с приказом.

- А то же самое, что мы и сами только что слыхали, - сказал Брыль и поскреб затылок: - Ничего не понимаю - какой урожай, какие напасти?

И еще раз уставился на стену, перечитывая текст.

Указ был написан весьма торопливо и даже неряшливо - по всему было видно, что писари спешили, размножая приказ наместника, и наставили кучу больших и мелких чернильных клякс. Указ был написан на неманском говоре - но сразу всеми тремя азбуками, бывшими в то время в ходу в Державе. Сверху колола глаз своими рублеными углами острая руница, наследие таинственных северных земель. Пониже разбегались округлыми знаками с кудрявыми завитушками мудреная глаголица, пришедшая с далекого юга. А еще дальше шла перенятая у ругов-руян словянская велесовица - с письменами, будто бы подвешенными снизу к единой ниточке.

- Ишь ты, хоть и торопились - а поди ж ты, сразу всеми известными буквицами указ написали-то, - хмыкнул Брыль, обученный грамоте. - Видать, важности он великой, раз хотят, чтобы уразумели его не токмо жители Земьгорода, но и все гости.

- А пес его знает, что здесь творится! - сплюнул воевода Бортень и развернул своего лошака. - У ворот - бардак и бедлам несусветные. Здесь - дурацкий указ ловить ворон. И что оно только деется? Поди вот, разберись попробуй!

И он с мрачным видом двинулся дальше, сердито соображая, что к чему. Брыль и остальные земники тронулись за ним, недоуменно пожимая плечами от только что увиденного и услышанного.

***

Однако еще одна неожиданность ожидала барздуков на площади недалеко от детинца, в коем обитал княжий наместник. Едва въехав на майдан, они увидели, как посреди толпы какой-то колоритный человечище с голым пузом поставил колом огромную бочку, влез на нее и стал что-то выкрикивать, размахивая руками. В толпе засмеялись, двинулись к нему, заслонив его от земников. Когда крики утихли - гулко забили литавры, загалдели чьи-то голоса, послышались смешки, а в ответ им осуждающие крики.

- Это еще что такое? - изумленно округлил глаза Бортень, взирая на столпотворение прямо на пути к воротам детинца.

Как ни крути, а объехать это очередное препятствие никак не удавалось. И барздуки стали протискиваться сквозь толпу. Народ недовольно уступал дорогу и бурчал вслед: "Хоть бы с коней послазили, нелюдь лесная! Прутся прям напролом, бородатые! " земники молча, но настойчиво и осторожно отпихивали со своего пути зазевавшихся, упрямо двигаясь вперед. И враз толпа расступилась - и прямо в середине ее барздукам открылась следующая картина.

Стоял колченогий небольшой стол, за которым умостился, изогнувшись в три погибели, немыслимо высокий и худой до костлявости писарь, навостривший гусиное перо и готовый мгновенно макнуть ее в открытую бронзовую чернильницу. А рядом стояли литавры, в которые от всей души колошматил двумя палками непомерной ширины толстяк, ежесекундно расплывавшийся в улыбке и показывая свои повыщербленные желтые зубы. Оба они одеты были чересчур ярко, если посмотреть на это с точки зрения местных жителей, и слишком тепло, как для этой поры года. Оба были в одинаковых синих жупанах с отворотами, и лихо заломленных набекрень смушковых шапках, из-под которых залихватски торчали взбитые в пену кудрявые чубы. Оба грозно пошевеливали огромными, торчавшими в разные стороны усами длиной чуть не в аршин, и вид имели весьма диковинный и своеобразный.

В центре торчала огромная просмоленная бочка чуть не в человеческий рост, на которой стоял весьма странный с виду человек - среднего росту, чернявый, в меру поджарый и жилистый. Человек этот был лишь в одних сапогах и широченных, как море, алых шароварах, сплошь измазанных дегтем, грязью и еще невесть чем. По всему было видно, что сукно этих чудных штанов было очень дорогим и редким - но складывалось стойкое ощущение, что испорчено оно было этими пятнами не столько от неряшливости его владельца, сколь скорее всего нарочито и с умыслом, дабы показать, что хозяин этих штанов и в грош не ставит высокую цену такого дорогого сукна. И сами шаровары эти были даже прожжены искрами в нескольких местах, а мотня их свисала так низко, что чуть не доставала халяв порыжевших стоптанных сапог, смятых в складку щучкой. А когда временами налетал ветер, то под его порывами эти широченные удивительные штаны раздувались огромными красными парусами.

- Вот это штаны - так штаны! - присвистнул Брыль, глядя на такую диковину. - В таковские-то шаровары по целому земнику затолкать можно!

В толпе громко засмеялись шутке барздука.

Чернявый человек на бочке враз обернулся и уставился на земников своим единственным, как оказалось, глазом - другую сторону его лица пересекал уродливый толстый сабельный шрам. Лицо этого странного человека было изборождено морщинами от колючих ветров и суровых испытаний, оставивших на нем свою несмываемую роспись. Сверху со лба нависал черный, как смоль, длинный-предлинный чуб - а еще более длинные усы были так велики, что их пришлось даже намотать на уши.

-Что ты там баешь, добрый путник? - спросил странный человек, грозно вращая своим единственным глазом, уперев руки в бока и выпятив вперед голое пузо.

- Я говорю, что штаны твои - чудо из чудес, да и только! - крикнул, улыбаясь, Брыль, подмигнув хозяину шаровар.

- Ха, кто бы говорил про чудо - как не само чудо лесное! - отшутился одноглазый ко всеобщему хохоту окружающих.

- Да вы оба хороши-то - как на подбор прямо! - крикнул кто-то из-за спин. - Как поглядеть, так один другого краше!

И все снова засмеялись и засвистели. И действительно, если у одноглазого его длиннющие усищи были намотаны каждый со своей стороны на ухо - то у дядьки Брыля его борода была заплетена в косу и также, по старому обычаю, чтобы не мешала, намотана была с одной стороны на ухо. И если у земников такой способ был запросто в ходу и удивления не вызывал вовсе, то в глазах людских как раз наоборот, притягивал к себе взор и внимание, вызывая насмешки и разные шутки на этот счет, равно как и в сторону одноглазого. Так что гляделись оба они друг на друга, словно в какое-то кривое зеркало - вроде бы то, да не то. А вот кто кого из них переврал своей диковинной прической - было и вовсе не понять.

- Фу ты, ну ты! - смеясь, сказал Брыль. - Будто братца какого встретил - это откуда ж такая мода у вас, человек хороший? Сам откель будешь-то?

Одноглазый весело осклабился и, снова вращая своим единственным глазом, вдруг заорал:

- Кто хочет быть колесован, четвертован и посажен на кол за дело правое, за дело славное - подходи, не стесняйся! Кто хочет быть изрублен на мелкие куски, повешен за ребро на крюк и замучен до смерти - двигай сюда, не робей! Обещаем жизнь голодную, постель холодную - а вот битвы жаркие! Коли охота пуще неволи - ходи к нам своей волей!

Брыль аж рот раскрыл от удивления.

- О как! Ишь ты, как складно чешет! - только и смог крякнуть он.

А одноглазый, весело подмигнув ему в ответ, развернулся и стал вновь выкрикивать свою тарабарщину громкой скороговоркой.

- Это кто ж такие будут? - прогудел из своей густой бородищи Бортень.

- А запороги они шальные, бродники с Дикого Поля, - зевнув, сказал белобрысый толстощекий балбес, с треском лузгавший семечки и стоявший от того весь в шелухе.

- Как? Запороги? - переспросил Брыль. - Это кто ж такие-то?

В этот миг одноглазый, опять услыхав за спиной речь земника, развернулся и снова заорал:

- Мы, войско славное низовое, рыцари дикопольские и самосбройцы вольные, запороги ясновельможные, лугари, камышники и сечевики с Непры-реки, не будь дураки, ищем охочих людей по земле всей! Подходи, не робей, вставай на учет - будет тебе и честь, и почет!

Но в толпе только смеялись и качали головами - по всему было видать, что тех самых охочих людей, которых так искали странные забродники из далеких земель, здесь и вовсе не обреталось.

- Не, дурных нету! - крикнул белобрысый балбес в лузге от семечек, и смачно сплюнул под ноги.

Одноглазый махнул на него рукой и стал слазить с бочки.

- Слышь, Пискун, - сказал ему довбыш, перед этим так неистово колотивший в литавры, - я так кумекаю, мы тут никого не найдем. Айда дальше, братцы!

И троица странных запорогов засобиралась перебраться на другое место. Толпа понемногу расходилась, освобождая дорогу земникам. На прощание Брыль и одноглазый бродник смерили друг друга взглядом с ног до головы, ухмыльнулись и хохотнули оба, и каждый двинулся своей дорогой.

Чуть поодаль за площадью виднелся еще один дубовый тын, окруженный заполненным водой рвом - детинец, или крепостца княжьего наместника. За высоким частоколом с башенками для стрельцов угадывалось широкое подворье и виднелся богато украшенный резьбой деревянный терем с цветными вставками в слюдяных оконцах.

Когда подъехали к опущенному через ров мосту на толстенных цепях, дорогу барздукам преградили суровые с виду стражи, скрестив свои бердыши - а из бойниц тына высунулись несколько самострелов. Бортень удовлетворенно хмыкнул - хоть здесь-то все было чин по чину и в полном порядке.

- Кто такие? - грозно окликнули из башни над воротами.

- Я Бортень Бубилас, выборный воевода славного племени земников, - важно ответствовал Бортень, оглаживая свою роскошную бороду. - А это вирсайт поместья Пригорки, господин Брыль Бирзулис и охрана наша!

Выждав некоторое время, словно раздумывая, сверху наконец приказали:

- Пропустить!

Стражи убрали бердыши, сверкавшие на солнце, и земники въехали на мост. И едва они по нему попали во внутренний двор, как навстречу им вышел ссутуленный писчий дьяк Лугвоний.

- Ждут, ждут вас, батюшка воевода - а как же! - залебезил писарь, ежеминутно кланяясь. - Рады, несказанно рады вас видеть, господин Бубилас. Его высокородие Кориат Довмонтович уже давно оповещены о вашем приезде и просят вас наверх к нему.

- Давно оповещены? - удивился Бортень и переглянулся с Брылем. - Хм, это когда ж это они успели так быстро?

И воевода, пожав плечами, стал грузно спешиваться. Поддержать его под руки кинулись несколько дворовых.

Доверив их попечению коней и оставив внизу свою охрану, Бортень и Брыль последовали вверх за писчим дьяком.

Поднявшись по крутым лестницам и пробравшись через добрый десяток разных палат и переходов, барздуки вместе с писарем достигли наконец своей цели. Пока весь раскрасневшийся и вспотевший Бортень шумно отдувался и сопел, грузно усевшись на первую подвернувшуюся ему лавку, Лугвоний шмыгнул мимо стоявших на страже рынд внутрь, за резную дверь в горницу к наместнику. А через миг дьяк широко распахнул их, приглашая и земников туда же. Но когда эти двери отворились, Бортень весь побагровел, привстал с лавки, взревел диким туром и зарычал медведем - потому что от наместника выходил тот самый нахальный коробейник, встретившийся ему у городских ворот.

--------------------------

ГЛАВА 13

КОРЧМА "У ГУСЯ"

- Слышишь, Сухан, мне бы в город надо, - сказал Прок Пеколс, подойдя к рыжему дружиннику.

- Это еще зачем? - удивленно воззрился тот на него.

- Ну, понимаешь... - замялся чудаковатый слуга.

- Не велено! - отрезал Сухан и пошел себе дальше, деловито осматривая, как земники споро разбивали походный стан.

Прок засеменил за ним.

- Сухан, а мне ить действительно надо, - тарахтел Пеколс, еле приноравливаясь к широким шагам старшего дружинника.

- Не велено - значит, так и понимай, что не велено вовсе, - бросил тот, не оглядываясь, через плечо. - Воеводой не велено - всё тут!

Затем, вдруг остановившись, резко развернулся и сказал:

- Всё, иди себе, Прок, не мешай! Приедет господин воевода из Земьгорода - у него и спросишь.

И, больше не оборачиваясь, двинулся дальше, всем своим видом показывая, что упросить его не удастся никак.

- Эхма, - вздохнул Прок и, махнув рукой, понуро побрел назад.

Один из дружинников, ловко отесывавший бревно, едко спросил:

- Что, не обломилось тебе ничего, старый пройдоха?

- Иди ты к ляду, Зубан, - буркнул себе под нос Прок Пеколс, покосившись на него.

Дружинник неприязненно посмотрел ему вслед и зло сплюнул. Затем еще с большим рвением принялся за свою работу, чему-то самодовольно улыбаясь.

Когда понурый Пеколс добрел до своей палатки, Мартин, сидевший на срубленной осине рядом с Лиго, пихнул легонько того в бок:

- А чего это он, сударь?

Лиго хитро посмотрел на чудаковатого слугу и, подсмеиваясь, сказал:

- Да выпить небось хотел - вот и отпрашивался у Сухана в Земьгород. А тот, по всему видать, не разрешил.

И, повысив голос, весело спросил:

- Так, Прок? Или не так?

Пеколс грустными глазами посмотрел на хозяина и горестно вздохнул.

- Ладно, Прок, не горюй, - сказал Лиго. - Не сегодня, так завтра обязательно туда попадем.

- Ну почему же не сегодня? - вдруг громко спросил кто-то за спиной. - Может быть, как раз вот и сегодня.

Мартин, Лиго и Прок подскочили - за их спинами стоял, заложив свои огромные ручищи за кушак, Сухан: в уголках его глаз таились смешливые искорки.

- Что? Не ожидал? - улыбнулся старший дружинник.

- Ты вот что, дурья твоя башка, - сказал он, обращаясь к Пеколсу, - вот скажи-ка, за каким шишом тебе надобно в Земьгород было?

- Да мне... я... - начал было мямлить Прок, а затем, словно ухватив внезапно пришедшую ему в голову мысль, выпалил: - Меня ить, извиняюсь, господин Бортень, воевода то есть, назначили временно походным лекарем. Вот для пополнения припасу, так сказать, целительского мне и надобно!

Сухан, а с ним Лиго и Мартин расхохотались.

- Ишь ты, выкрутился как, старый плут! - смеясь, сказал ратник. - Это случаем не те самые припасы твои лекарские, от которых нос у тебя и покраснел?

Прок надулся, отчего его всклокоченные волосы еще больше, казалось, вздыбились в разные стороны.

- Ладно, ладно, не обижайся, - примирительно сказал Сухан. - ты бы не хитрил просто, а говорил всё как есть. Я вот что подумал тут.

И дружинник немного замялся, хитро поглядывая на Пеколса. Тот весь замер - казалось, даже шея у него вытянулась вперед.

- Значит так - поедешь в Земьгород, Прок, пополнишь свой, как ты говоришь, лекарский запас. Но пополнять будешь не сам - узнаю, спущу шкуру с тебя самолично, не дожидаясь господина Бирзулиса-старшего. Привезешь оттуда пару бочонков доброго вина - исцеляться будем все вместе, здесь же, в лагере. А то ребятушки мои заскучали уже - поразмяться малость хотят, пока там воевода с наместником шептаться будут.

Вокруг одобрительно загудели земники, побросавшие свою работу и внимательно прислушивавшиеся к беседе. Вот ведь старшой - ай, да молодец! А Пеколс - тот прям подпрыгнул от радости.

Сухан тихонько улыбнулся в свою рыжую бороду и, нарочито зевнув, сказал:

- Но поедете в город втроем - так надежней будет. Да и толку от вас все равно никакого здесь в лагере. За старшего будет Мартин.

И, бросив ему кожаный кошель, еще раз повторил:

- И глядите у меня, ребятки - ни капли до возвращения в лагерь. Ни капли!

***

Хозяин корчмы "У Гуся", добродушный и немного лукавый Валдис Тырнович, был родом из дольников-жемайтов, бежавших много лет назад во владения холмников от набегов меченосцев. Когда псы-рыцари выжгли дотла его родную деревушку на взморье, Валдис Тырнович, тогда еще довольно молодой и не обрюзгший, как ныне, погрузил на телегу свои немногочисленные пожитки, уцелевшие от пожарища, усадил кучу малу ребятишек да женушку-молодуху, и поехал куда глаза глядят - подальше от лихой напасти. Потынявшись по чужим деревням то тут, то там, перепробовав уйму всяких дел и занятий, к коим был способен сам, к середине своей никчемной жизни так ничего и не нажил, осев в предместье стольного Ковень-града. И проклинать бы ему ввек свою неудалую судьбинушку, заливая ее горькой где-нибудь в грязной и вонючей корчме, как та же самая судьба вдруг решила сделать крутой поворот и выкинула свой очередной фортель, как это бывает иной раз. И вместо того, чтобы быть нищим и вечно хмельным завсегдатаем какой-нибудь захудалой корчмы - он и сам сделался хозяином трактира.

После отставки Кориата Бута от великокняжеского двора и высылки его наместником в далекое окраинное Земиголье, следом за ним потянулись из стольного Ковень-града не только его собственные приближенные, но также и приближенные приближенных. Один из таковских, сидя за соседним с Тырновичем столиком в пропахшем вонью трактирчике в грязном переулке, изрядно приняв на грудь хмельного пива, говаривал своему собеседнику, такому же гоноровому, как и он сам, захудалому мелкому шляхтичу, коих вечно полным-полно обретается при княжеском дворе.

- Я не знаю, как там и что - а ехать надо! Надо - и точка! - стучал по столу кулаком первый шляхтич.

И, хлебнув еще темного пойла, перегнулся через стол и горячо зашептал своему собеседнику:

- Вот что мы тут с тобой видим, а? Места все при дворе еще при старом князе Любарте, пусть земля ему будет пухом, были заняты до единого. Думалось мне, когда сынушка его на трон усядется, так глядишь, и нам бы на старость чего бы перепало. Ан нет - пришел Ольгерд Любартович, да еще и выводок свой молодой весь за собою привел. Они хоть и зеленые, а прыткие оказались не по годам - быстренько всё взяли в кулак, старичьё всё повыпихивали да повыпроваживали на покой. Подмели и съели всё подчистую при дворе - чужие теперь туда и не суйся. Прямо как волчата голодные, право слово!

- Да уж, да уж, - кивал его напарник, также изрядно посоловевший от перебору хмельного. - Уж ежели сам Кориат Довмонтович, правая рука старого князя, не усидел - что уж про остальных и баять!

И махнул рукой.

- Вот-вот, и я о том же, - говорил первый шляхтич. - куда уж нам с этими зубастыми молодцами тягаться - не успеешь и моргнуть, как и самого сожрут с потрохами. Надеяться тутова нам с тобой, друже, вовсе и не на что.

И, хлебнув еще из замызганной кружки, заговорщицки оглянулся по сторонам и зашептал:

- Но говорят, Кориат Довмонтович вовсе не на покой уходит - и не послом его куда в захудалую землишку какую зашлют. Новый князь его своим наместником посылает - в Земиголье. И зовет Кориат Довмонтович с собою людей всех верных - да не токмо и верных, а вообще, всех, кому тут житья вроде как и нет, и не будет.

- Да ну? - удивился второй. - Так Земиголье это, говорят, глухомань еще та - чащоба, болот да буреломы одни. Что там делать-то?

- Как - что? Начать всё сызнова, сыграть с судьбой в кости еще разок. Авось и нам счастье выпадет!

- Ага, держи карман шире, - рассмеялся его собеседник. - Много тебе от жизни тут перепало счастья-то? Всю жизнь то служил, то прислуживал - а сейчас так и вообще, непонятно кто и есть таков. К пятому десятку подбираешься - а всё в кости норовишь с судьбой играть! Вот и доигрался, что ни кола у тебя, ни двора - а уже седина в висках!

- Так что думаешь, друже, об этом? Не по нраву тебе, как я погляжу, затея эта?

- Да никудышное, по-моему, дело - вот что я обскажу. Что здесь нам ничего не светит, что там. Только тут, хоть и болото - да привычное, родное. А в той трясине незнаемой, гляди, и утопнуть-то вовсе можно.

- Так на новом месте тебе и все карты в руки! - сказал первый шляхтич. - как себя покажешь - так и заживешь. Считай, с чистого листка свою долю малевать начнешь, как сам того пожелаешь.

- Не-не, я уж отжелался вовсе, - замахал руками второй. - И тебе советую блажь эту из башки выкинуть.

- Ну, как знаешь, - вздохнул первый. - А я вот попробую еще разок в житуху зубами вгрызться. Доколе ж меня она трепать-то будет? Попробую и я судьбу свою за шкирку взять!

Встал и сказал:

- Бывай, друже.

И, не протянув руки, побрел к выходу, шатаясь. Там, почти у самой двери, его качнуло в сторону, и он чуть не влетел в разгульную молодую компанию, шумно пировавшую за колченогим столом недалеко от входа. Те недовольно покосились на него: "Эй, поосторожней, дядя!"

Шляхтич оперся руками о край их стола, повел мутным хмельным глазом. И вдруг на какой-то миг его взгляд прояснился, он обернулся и на весь трактир громко сказал:

- Я не знаю, о чем вы тут все разговариваете - но ехать надо!!!

На мгновение в зале наступила тишина, а затем все громко засмеялись.

- И куда ж это ты намылился ехать, папаша? - заржали подгулявшие молодцы у двери.

Шляхтич пьяно улыбнулся:

- Куда, куда... Самому свою судьбу за шкирку брать!

И ушел в ночь, не обращая внимания на насмешки.

Когда веселый гогот и улюлюканье улеглись, второй собеседник, оставшийся сидеть одиноко за столом, заглянул в пустую кружке, поскреб в затылке и задумчиво сказал сам себе:

- Оно, конечно, да - попытаться еще разок не мешало бы вовсе. Глядишь, и из меня вышел бы справный пан какой, а не подшляхтич мелкий. Как говорится, верно люди подметили, что лучше быть барином в захолустье - чем прозябать холуем в столице. Что-то в этом все-таки есть...