АнтиСУМЕРКИ. Блог вампира

Глава шестая. Страшные истории у костра.

Папа и тётя Валя оставили мне целых три записки.

Первая, на самом видном месте, приклеенная к ручке входной двери, гласила, что они уехали в Дзержинск и могут задержаться, вернуться поздно или даже заночевать у папиного друга в городе. От неё пахло папой и Захарченко-старшей.

В принципе, даже хорошо...

Вторая записка обнаружилась на двери холодильника. Разумеется, она содержала наиподробнейшие инструкции о том, как разогревать котлеты, кашу, суп. Пахла записка, как и первая.

Про чай мне больше не писали, и то прогресс.

Третья записка лежала на ступеньках лестницы, на втором повороте. Тётя Валя вряд ли пошла бы туда, и можно было не принюхиваться, она не принимала в написании ни малейшего участия.

В третьей записке папа очень-очень просил меня по возможности ночевать дома и не делать глупостей, сама знаю, каких.

Интересно... о чём это он? Какие такие глупости я должна знать, да ещё и не делать? Ничего. Вернётся -- спрошу, что он имел в виду.

Котлеты греть я не стала, суп тоже. А вот кашу разогрела, почти не руководствуясь инструкцией. Каким-то интересным образом отсутствие мамы, готовящей вкусные обеды и всегда подающей всё на стол горячим или холодным в зависимости от блюда, стимулировало меня на очень быстрое усвоение правил пользования плитой и порядка долива воды, прибавления-убавления огня и прочих премудростей.

А гречневую кашу тётя Валя готовила просто вкуснейшую. Если мы с мамой добавляли в неё рубленное яйцо и жаренный лук, то Захарченко готовила гречку с грибами и печёнкой. Я просто млела от её вкуса.

Маленькое окошко кухни выходило на забор с соседями, увитый "бешенным огурцом", оно светилось всё тусклее.

Наступали сумерки.

А я любила ночь.

Наверное, даже не потому, что это -- традиционное время бодрствования вампиров. Не потому, что это время охоты, на которую исправно каждую ночь намекает моя дикая составляющая. А просто ночью можно лежать на крыше шестнадцатиэтажки и смотреть, как медленно поворачивается звёздный купол неба... всё предельно ясно и чисто, темнота укрывает и прячет, окутывает мягким бархатом невидимости... и звёзды любуются землёй, и, наверное, даже завидуют нам, людям, потому что у нас такая интересная жизнь! Каждый день приносит новые проблемы, каждый час приходится прилагать усилия для их решения, каждую минуту можно увидеть что-то, чего раньше никогда не видел, а они, звёзды? Только и могут, что созерцать ночную тишину, которая сверху почти одинакова...

Размечтавшись, я не сразу обратила внимание на то, что моим мыслям подпевает красивый мужской голос:

Это пел Эдик.

Сердце отчаянно заколотилось в груди и я на одном дыхании взлетела наверх, в свою комнату.

Почему не побежала к нему, на улицу? Да где это видано, чтобы прекрасная дама, для которой отважный рыцарь поёт серенаду под балконом, прям-таки сразу к нему выбегала!

Вот и я, распахнув окошко в сад, залюбовалась резным краем чёрных крон на фоне синего-синего сумеречного неба, заслушалась ласковым баритоном Эдуарда Клюева, подперев кулачками подбородок.

А ведь он даже не спросил номера моего телефона. Я понимаю, ему что позвонить мне, что прибежать с гитарой под окно -- по времени одно и то же, но... но если я ему действительно нравлюсь, мог бы и проявить, так сказать, официальный интерес!

Но ведь не проявил же... ну и пусть. Зато у него такой красивый голос! И слова правильные...

Общую гармонию вечера нарушила другая песня:

А это ещё что за...

Я подбежала ко второму окну, спряталась за шторкой.

Окна со стороны улицы оккупировал Гар. У него был поставленный сильный голос, и песня в мелодическом плане посложнее, чем та, которую исполнял Эдик.

И сюжет прослеживался забавный, как раз в духе Игоря: суровый дракон влюбился в прекрасную принцессу и отдал всё, что у него было, за право стать человеком. Но противная принцесса -- выпороть бы такую! -- заявила, что человек-дракон слишком старо выглядит, и отказалась выходить за него замуж... дура.

Я любила драконов.

Но Клюева любила сильнее, поэтому, дослушав обе песни, спешно выбежала на сторону сада... а Эдика уже след простыл. Только медленно таял в ночи его умопомрачительный запах.

Вот так.

Надо было всё-таки по первому аккорду бежать, и бог с ними, с прекрасными дамами, маринующими своих верных рыцарей!

Я вернулась на кухню, доела остывшую гречку с грибами и печёнкой и приняла решение не ночевать дома. Мало, что ли, красивых побережий у Луха?

Ночью река пахла иначе, чем днём. Иначе пахли сосны и песок. Днём воздух был теплее песка и воды, теперь же ветерок гонял прохладу, а вода прогрелась, как парное молоко, и песок, песок тоже обнимал нежным, ненавязчивым теплом. Я сняла шлёпанцы и пошла босиком, зарываясь в него пальцами ног.

И видела я совершенно не так, как днём. Вроде бы и всё в чёрном цвете, и каждый предмет ясно различим по отдельности.

А вот звёзды подмигивали с высоты те же самые, что и над Москвой. Может, чуть-чуть сдвинутые набекрень...

Мне нравилось медленно шагать по берегу, думать об Эдике и строить планы на будущее. Конечно же, в моих мечтах Клюев по умолчанию был в курсе, что я вампир, не имел ничего против, всё так же и даже сильнее любил меня, и мы жили душа в душу.

Только вот где? Представлялось какое-то странное место, бредовая мешанина из Москвы и Фролищ. Этакие высотки среди сосен, а сосны ещё выше высоток, и под корнями одной из них -- детский садик на берегу речки, а в нём целый выводок маленьких Клюевых-Лебедевых...

Веру и Фила я сначала услышала из-за поворота Луха, а потом увидела, сидящих на противоположном берегу у костра. Потом и лёгкий дымок долетел, он отчётливо пах не то душицей, не то мятой.

Друзья меня не замечали, болтали о чём-то, кидая камешки в воду. Я бы тихо прошла мимо зарослями камышей и рогоза и побрела бы себе, если б они не замечали меня и дальше, но тут Захарченко звонко закричала:

-- Наааадяааа! Иди к нааааам!

Эхо потащило над рекой "я-я-я" и "ам-ам-ам", а я закричала в ответ:

-- А мост где?

(Е! Е! Е!)

-- Да зачем он тебе?!

(Бе! Бе! Бе!)

-- Плыви так! -- присоединился Фил, и эхо, испугавшись его баса, умолкло.

Я засмеялась. А правда, чего это я? На мне же всё равно купальник.

Дальше последовал цирковой номер "Надя переплывает Лух". Он немало повеселил моих друзей. Когда ещё увидишь госпожу Лебедеву с привязанными майкой к голове шортами и шлёпками? Фил и Вера сначала помогали ценными советами, потом показывали жемчужины на дне, за которыми надо бы нырнуть -- ну почто зазря такие сокровища пропадают? -- пугали меня, грозясь плывущими наперерез ихтиандрами, в общем, всяко мечтали, чтобы я утопила свою и без того подмокшую одёжку. Но я проявила непреклонность и добралась до их берега с почти сухими шлёпками и шортами. Майке всё-таки досталось.

-- А мы сидим, смотрим, кто-то идёт, а это ты, -- сонно поморгал Фил.

Вера согласно кивнула:

-- Ага. Подумали, мало ли, куда ты, но решили к себе позвать. У нас травка в костре.

-- Травка? -- насторожилась я, не чувствуя никаких наркотических запахов.

-- Ну да. От комаров! -- зевнул Фил. Он выглядел так, словно сейчас упадёт и уснёт на месте.

Захарченко заглянула ему в рот, не иначе как в поиске кариеса, и тоже зевнула. Я еле подавила коллективистский зевок-за-компанию. Знала, что зевота заразна, но не думала, что настолько!

-- Зайчик мой, -- потрепала Вера Широкова по макушке, -- может, домой поскачешь, спатки?

-- Мррр... нет, я лучше тут рядом с вами вздремну, а потом вместе по домам...

-- Ну, ложись, мой сладенький. А мы с Надей тогда ещё посидим... правда, Надь? Ты ведь спать ещё не хочешь?

Голос Веры излил на меня столько надежды, что я, даже чувствуй себя так, как выглядел Фил, всё равно сказала бы, что пока ещё спать не хочу и с удовольствием составлю ей компанию.

-- Ура, -- тихо обрадовалась Захарченко. -- давай поболтаем?

-- Давай.

Но вместо того, чтобы болтать, мы занялись укладыванием Фила и кормлением костра. А потом в ночной тишине, нарушаемой только мирным сопением сладко спящего Широкова, раздалось яростное уханье, заставившее меня подскочить.

-- Это филин, -- успокоила меня Вера. -- Он для людей не опасен.

-- Знаю.

-- А чего тогда скачешь? Смотри, чуть моего заиньку не разбудила...

-- Что-то ты к нему сегодня ласковая очень.

-- Заработал потому что. Весь день -- скок-поскок, скок-поскок...

Шутила Захарченко или нет, понять было просто нереально, однако, видимо, нездоровый скептицизм слишком явно проступал на моём лице.

-- Он, правда, сегодня весь день промотался, Надь. Мне его жалко даже. Но ничем помочь не могу...

-- А в чём не можешь? Почему?

Надо сказать, спросила я просто из вежливости, не испытывая особого интереса к тому, чем там занимается Фил. Тяжело ему, сложно -- что ж, примем как данность. Но Вера так выразительно на меня посмотрела, так загадочно замолчала, что настоящий интерес тут же пробудился.

-- Не, ну правда, что он делал сегодня?

Нехотя, словно сознаваясь в чём-то нехорошем -- и, похоже, краснея, просто в свете костра видно плоховато! -- Вера пояснила:

-- Ну, бегает он... тренируется.

-- А для чего?

-- Ну как для чего? Говорю же: бегает он... плохо. А хочет натренироваться, чтобы хорошо. И прыгать учится.

-- Молодец...

Понять, зачем Филу хорошо бегать и прыгать, я не могла. И не хотела. Вера больше не выглядела загадочной, и интерес, удовлетворившись кратким пояснением, уснул. Наверное, всё дело в школьных уроках физкультуры. Хотя, конечно, Широков занимается танцами, а у нас в школе для танцоров делались поблажки. Кто знает, может, тут не делались?

Новое молчание несло уже другой оттенок. Неспокойный, душный. И тени вокруг костра стали какими-то слишком густыми и чёткими. Я накручивала себя на ровном месте и не понимала сама, зачем это делаю. Казалось, надвигается некая абстрактная опасность, просто ужасающая в этой своей абстрактности. Странно знакомые запахи будоражили нюх, но не привязывались ни к каким осознанным воспоминаниям.

Я дёрнулась, когда снова заухал филин, уже в другой стороне. На этот раз Захарченко меня не стала успокаивать, молча пошевелила веткой костёр. Алые искры, на лету багровея, взвились высоко-высоко, и мне почему-то стало совсем не по себе.

Мы коротко переглядывались, словно у нас была некая тема для разговора, но мы не знали, с чего начать.

-- Надь...

-- А? -- я вздрогнула от неожиданности.

-- А ты мне ничего рассказать не хочешь?

Кошмар. Вот оно. Вера каким-то образом вызнала, что я вампир, и заманила меня на берег Луха, чтобы убить. А Фил притворяется спящим нарочно, готовится неожиданно из темноты ударить в грудь осиновым колом.

Я еле сдержалась, чтобы не заметаться у костра, повторяя траектории скачущих по голове мыслей, и осторожно спросила у Захарченко:

-- А должна хотеть?

-- А я знаю?

И мы вновь замолчали. Напряжение медленно спадало. Ну и напридумывала я себе всякой ереси! А ведь Вере просто как и мне охота всё-таки поболтать. Только тема не приходит. И всё. Наверное. Но уточнить всё-таки не помешает.

Сопел и ворочался Фил. Недовольно ворчал в лесу филин.

-- Вер...

-- Да?

-- А ты сама ничего мне не хотела рассказать? -- осторожно поинтересовалась я и с облегчением услышала в ответ тихий смех:

-- Да вроде нет! Просто ты тут сидишь вся такая нервная, дёргаешься без причины, ну, думаю, чем-то поделиться хочет, и никак не решится!

-- Уфф... -- я старательно выжала весь воздух из лёгких. -- А я уже испугалась.

-- А я уже заметила.

-- Не, ну правда... поболтать хотели... а о чём?

-- Не знаю.

И кто меня дёрнул в тот момент за язык? Может, ещё до конца не улёгшийся страх выпрашивал для себя обоснования. Я спросила Захарченко:

-- Вер, а у вас тут есть какие-нибудь страшные легенды?

Теперь дёрнулась она.

Посмотрела на меня искоса, яростно шуруя веткой в костре и засылая в небо полчища искр.

-- Самое время ночью у костра страшилки рассказывать!

-- А что? -- я прикинулась беспечной. -- Действительно ведь, самое время!

-- Хорошо. Я расскажу, -- подозрительно быстро сдалась Вера, откладывая ветку и отряхивая руки. -- Только потом не говори, что я виновата и тебя всю позапугала.

-- Не буду!

Я свернулась калачиком на земле и приготовилась слушать, всем видом выражая нарочитую готовность.

-- Ну хорошо, -- повторила Захарченко, улыбнулась и завела особым сказительским голосом, совершенно не подходившим к её бодибилдерской фигурке. -- Давным-давно, в те времена, когда посёлка Фролищи ещё не существовало, а на месте Флорищевой пустыни стояла одинокая хатка отшельника...

Мне казалось, что в пламени костра перед глазами проступают картины, которые рисуют слова Веры. Она явно повторяла то, что слышала много раз от других.

-- ...пришли в места эти оборотни. Целая стая! Где проходили они, там оставались мёртвые поселения. Не щадили звери ни малых, ни старых, ни женщин, ни мужчин.

Захарченко с явным удовольствием выдавала подробности:

-- Стая приходила в селение, дожидалась темноты, и, как только всходила полная луна, врывалась в дома, выбивая окна и двери, вытаскивала людей из их уютных тёплых постелей, и разрывала на части! А в те дальние времена леса здешние уже были так же густы и высоки, как и теперь, но только ещё гуще, ещё выше, и простирались они на много-много дней... недель, месяцев пути. Белка могла, не слезая с дерева, проскакать от самого Белого моря и до Индийского океана!

Похоже, Вера только что передала мне особенно запавшую ей в душу метафору, с таким удовольствием прозвучали слова о белке.

-- Долго шла стая, не встречая жилья человеческого. И мимо хатки отшельника тоже прошла бы, ведь не пахло от неё ничем, кроме трав лесных да кореньев и ягод, которыми питался... кхм... кандидат в святые. Но дорогу оборотням преградила другая стая...

Вера сделала паузу. В этом месте, наверное, поколения сказителей останавливались и ждали нетерпеливого вопроса от слушателей. Незаметно увлёкшись немудрёной историей, я тоже спросила:

-- Чья? Какая?

Захарченко склонилась ко мне, рискуя обжечь плечо и подпалить косу:

-- Стая вампиров!

Я похлопала глазами.

Вера молча ждала реакции. Видимо, здесь полагались визги-писки ужаса.

-- Круть... -- просипела я, еле сдерживая отчаянное желание некрасиво заржать. Ведь подружка-то, похоже, считает, что это кульминационно страшный момент!

Вот так страшилка! Всем страшилкам страшилка! В незапамятные времена гуляли себе вампиры да оборотни, цельными стаями, а как встречались где-нито на полянке в густом лесу, так и принимались рассказывать друг другу -- где были, чего видели, кого ели-пили... пламя костра услужливо развернуло дальнейшие события: встретились, поболтали, вместе бухнули, перепили, подрались и разбежались двумя основательно прореженными в драке стаями, гулять и дальше, пока снова судьба не сведёт на полянке в реликтовом бору...

Недовольная моей непонятной реакцией, Вера всё-таки собралась с мыслями и продолжила:

-- Стая вампиров заприметила отшельничье обиталище. Вампиры тоже давно уже шли по лесам, не встречая людей, и теперь, когда встретились с оборотнями, решили разделить с ними отшельника...

-- Стоп. А почему это вдруг две стаи вместо того, чтоб друг друга перегрызть, взялись отшельника делить? -- уточнила я момент явной нестыковки.

-- Откуда я знаю! -- недовольно отмахнулась Захарченко. -- Я что, там была, что ли? Сказано: решили отшельника разделить. Вампиры сказали, что возьмут его кровь, а оборотням отдадут тело. Хоть и невелик был тот отшельник, но всё ж от голода помереть не дал бы.

Я всё равно не понимала, как можно так тупо сойтись на дележе всего-то одного отшельника, когда есть стая живых, наполненных кровью оборотней? Хотя, может, они пахли плохо... или оборотни для вампиров и наоборот вообще были несъедобными...

Провалы в образовании, однако! Я, конечно, знала, что оборотни существуют, и что даже в Москве живёт община цивилизованных оборотней, что иногда отлавливают диких, но никогда с ними не пересекалась.

Сделав мысленную зарубку -- узнать подробнее об отношениях вампиров и оборотней -- я вслушалась в Верину речь.

-- И пошли вожак оборотней и вожак вампиров к отшельнику, вежливо попросили его выйти из укрытия. А он и не укрывался, он молился у себя в хатке. Вышел он к ним почти сразу, как только молитву дочитал. И сказали оборотень и вампир: вот, мы привели сюда свои стаи и решили, что твоя жизнь сейчас оборвётся. Спросил вампир: достаточно ли усердно молился ты своим богам? Спросил оборотень: готова ли душа твоя навеки проститься с телом? Отшельник же ничего не сказал, улыбнулся только. И снова спросил вампир: так окончена ли твоя молитва? И снова спросил оборотень: готов ли ты к смерти неминуемой? Отшельник же опять промолчал. И в третий раз заговорил вампир, но тут перебил его оборотень: а чего это ты всё время первым спрашиваешь? И почему мы вообще с ним разговариваем, бери да пей скорее! Есть уж очень хочется...

Я не выдержала, захихикала и тут же увидела отражение своего смеха в Вериных глазах: этот шельмовской блеск ну никак не мог происходить от большой серьёзности. Она продолжала всё тем же нарочито трагичным голосом, но уже, по-моему, большую часть передавала своими словами:

-- Махнул вампир рукой: фиг с тобой, оборотень! И взял отшельника за плечи... а отшельник молодой был, совсем не старый ещё, лет тридцати не то сорока, крепкий такой мужик... как раз хватило бы попить всем вампирам и поесть всем оборотням... понемножку... взял вампир отшельника за плечи, клыки выставил, к шее потянулся, вдохнул запах кожи отшельниковой, закашлялся, заплевался... Спросил его оборотень: что ты? Вампир отвечает: не могу я его пить. Пахнет он отвратно. И несъедобно. Оборотень взвалил отшельника на плечо -- а тот и не сопротивлялся, и молчал всё -- и потащил к остальным. Долго вампиры примеривались пить отшельника. Но ни один так и не смог даже кончиком клыка к нему прикоснуться. Повздыхали вампиры и сказали: ладно, не подходит нам этот отшельник, так хотя бы вы, братья по ночи, съешьте его! Утешьте нас зрелищем его смерти! Примерились оборотни рвать отшельника -- а сами не могут. Пахнет он отвратно. Несъедобен он и для оборотней... и тут только отшельник заговорил: видел я стаи ваши, к моему жилью идущие, просил я у бога своего милости, но не для себя, а для вас. Не просил я, чтоб мне в живых остаться, а просил, чтоб ваша жизнь стала нормальной. И было мне видение: вы, вампиры, и вы, оборотни, отныне из всех живых существ только травы да деревья и можете убивать. Питайтесь же их соками, и живите в этих лесах в мире и спокойствии.

Вера надолго замолчала. Похоже было, что эта страшилка уже кончилась. Правда, я б её веселилкой назвала. Хотя в начале и правда казалась страшноватенькой. А если б подруга поподробнее о делишках оборотней и вампиров рассказала, то стала бы и вовсе тошнотворненькой.

-- А дальше? -- всё-таки спросила я.

Вера вздохнула:

-- Ну а дальше обычно уже и не рассказывают. Обычно детям дальше показывают: вот, по эту сторону от хатки отшельника был лес оборотней, Мугреевский, а по эту сторону -- где военбаза, вампирский бор, Фролищенский.

-- Ясно, -- кивнула я, хотя особо ясного ничего не видела. -- А хатка отшельника где была?

-- А на её месте теперь Фролищи, -- улыбнулась Вера. -- Мы с тобой сейчас на оборотнической половине костёр жжём. А Клюевы твои на вампирской живут.

Я потрясла головой, чтоб получше улеглась информация.

-- Вер, а почему вы с Клюевыми так враждуете?

-- Говорю же тебе, -- устало повторила Вера. -- Говорю же: они по вампирской территории бродят. А мы по оборотнической. Вот и враждуем. Те, древние стаи, они же каждый на своей территории леса губили, а Клюевы всё норовят аж до Мугреевки дойти...

Я ещё раз тряхнула головой. Наверное, уже просто спать хотелось, мы уже прилично времени отсидели у костра.

-- А как же праздник? -- сквозь сон пробормотал Фил, и мы с Верой рассмеялись. Ни ей, ни мне даже в голову не пришло поговорить о нашей сверх-идее! А ведь так горели ещё с утра пораньше...