Арктические походы Джона Франклина

II. ТЯЖЁЛЫЙ УРОК

1819 год ознаменовался отправкой двух больших экспедиций, имевших заданием узнать, существует ли Северо-западный проход и насколько он пригоден для мореплавания. Сухопутный отряд, возглавляемый Франклином, получил задание пробиться сквозь тундровую полосу к морскому побережью, обследовать его и нанести на карту. Морской отряд во главе с Парри должен был возобновить попытку пройти к тем же местам по воде, следуя из Баффинова залива в западном направлении.

Чем же объясняется посылка новых, дорогостоящих экспедиций, после того как всего лишь год тому назад две таких же экспедиции вернулись домой почти с пустыми руками? Обратим прежде всего внимание на то характерное обстоятельство, что начальниками экспедиций 1819 года были назначены лица, занимавшие в экспедициях предыдущего года подчиненное положение. Как Франклин, так и Парри протестовали против образа действий своих прежних начальников, когда те поворачивали домой там, где следовало проявить больше настойчивости и смелости. Им удалось доказать в английском адмиралтействе, что неуспех предприятий 1818 хода зависел не только от трудностей самих заданий, но и от недостаточно энергичного руководства. Адмиралтейство оценило по достоинству личные качества молодых моряков и потому доверило им ответственную задачу исправить ошибки прежних исследователей и добиться того, что не удалось еще никому. Джон Бэрроу сумел возбудить в военно-морских и научных кругах Англии настолько живой интерес к проблеме Северо-западного прохода, что скупая казна, оплачивающая только те предприятия, что сулят ей прибыль, дала необходимые для организации новых экспедиций средства. Впрочем, не подлежит сомнению, что одержимый своей любимой идеей Бэрроу, настаивая на необходимости осуществления экспедиции, не только ссылался на «честь Великобритании», которая требует, чтобы именно англичане решили этот любопытный вопрос, но потратил немало красноречивых слов для доказательства того, во что сам он твердо верить не мог: он рисовал эфемерные выгоды этого предприятия и напоминал, что они могут ускользнуть из рук Англии, если за это дело возьмутся другие нации. Пусть в то время мало склонны были верить в реальную пользу, которую открытие Северо-западного прохода могло бы принести: переубедить скептиков— или по крайней мере склонить их оказать содействие новой попытке решения вопроса — Бэрроу все-таки удалось. В этом помогло ему почти полное отсутствие в то время географических данных об арктической Америке. Нетрудно представить себе те яростные протесты, которые встретил бы Бэрроу, если бы его настойчивые оппоненты хотя отдаленно представляли себе тогда действительные трудности этого предприятия! Своим чередом не следует, однако, забывать, что политическая ситуация того времени была такова, что Англии, продемонстрировавшей столь недавно перед всем миром свое морское могущество, было бы крайне невыгодно уступить какому-либо другому государству славу открывателя Северо-западного прохода, независимо от экономического значения этого открытия. Таким образом случилось, что английские военно-морские круги, выражая классовые-интересы и волю британского дворянства и землевладельцев, поддержали дело отправки новых экспедиций для завоевания арктической Америки.

Начальник морской экспедиции 1819 года, Уильям Эдвард Парри,² целиком оправдал возлагавшиеся на него надежды, доказав, что Баффинов залив открыт с западной стороны, куда ведет широкий судоходный пролив Ланкастера. Усмотренные Джоном Россом в 1818 году в глубине этого пролива горы оказались обманом зрения — суда Парри «Гекла» и «Грайпер» тоже встретили их, но горы расплылись в тумане при приближении кораблей. Экспедиция открыла примыкающие к проливу Ланкастера с запада пролив Бэрроу и пролив Мельвиля, с юга — пролив принца Регента, с севера — пролив Веллингтона, а также — ряд омываемых водами земель, оказавшихся впоследствии островами. Среди этих островов дальше всего на западе оказался расположенным большой остров Мельвиля.

Таким образом Парри удалось в первое же лето проникнуть далеко вглубь морей, где никогда до него не бывало еще ни одного корабля, и достигнуть притом 110° западной долготы, то есть пройти половину расстояния между проливами Дэвиса на востоке и Беринга на западе. Здесь Парри объявил экипажу своего корабля, что экспедиция выиграла премию в 5000 фунтов стерлингов. Эта премия, а также вторая в 20 000 фунтов стерлингов, были назначены еще в 1743 году, причем большая из них полагалась тому, кто откроет, то есть пройдет, весь Северо-западный проход. Назначенные премии были впоследствии уничтожены и лишь совсем незадолго до поездки Парри опять восстановлены стараниями того же Джона Бэрроу.

На острове Мельвиля Парри зазимовал. Весной следующего года он сделал было попытку пройти еще дальше к западу, но отказался от нее ввиду тяжелого состояния льдов. В поразительно короткий срок (6 дней) удалось ему пройти расстояние от острова Мельвиля до пролива Ланкастера.

Без задержек прошел он этот пролив, вышел в Баффинов залив и 30 октября 1820 года прибыл в Англию, где был встречен как победитель.

Путешествие Парри, давшее столь знаменательные результаты в области арктической географии, было во всех отношениях замечательным. Экспедиция собрала богатый научный материал по зоологии и ботанике и произвела многочисленные наблюдения в области астрономии, метеорологии, магнитологии и гидрографии. Образ жизни на корабле во время зимовки, работа и досуг команды проводились по разумному плану, а корабельный медик предусмотрел все, что могло сохранить здоровье людей, в результате чего зимовочная экспедиция вернулась домой, потеряв только одного человека из — своего состава — случай для того времени исключительный.

Совсем по иному повернулись дела в одновременной экспедиции Франклина, участниками которой были спутник его на «Тренте» Джордж Бак, доктор Джон Ричардсон, младший офицер Худ и матрос Хепберн. 23 мая экспедиция вышла из Англии, имея своей целью Гудзонов залив. 30 августа путешественники прибыли в Йоркскую факторию, — главное депо Гудзоновской компании, — расположенную в глубине Гудзонова залива. Здесь Франклин, не будучи достаточно знакомым с условиями сухопутного путешествия по американской тундре, стал советоваться с главным начальником фактории относительно дальнейшего пути. В инструкции, данной Франклину в Лондоне, предлагалось по возможности воспользоваться какой-нибудь шхуной и пройти на ней на север до залива Уэгер. Это оказалось неосуществимым, так как имевшееся судно находилось в состоянии, непригодном для плавания, и, кроме того, если бы экспедиция отправилась этим путем прямо на север, то была бы лишена возможности нанять охотников и проводников из-за отсутствия их на этом побережье. Поэтому было решено пройти через форт Кумберландхауз и цепь других станций компании до Большого невольничьего озера.

На предоставленной Франклину Гудзоновской компанией большой парусно-весельной лодке экспедиция 9 сентября отправилась вверх по реке Хэйса. Путешествие по рекам этой области чрезвычайно затруднительно вследствие их быстрого течения. Уже в шести милях от Йоркской фактории пришлось отказаться от весел и тянуть лодку бичевой. Впереди предстояло пройти 10 рек и 9 озер, причем нередко приходилось тащить на себе весь груз, включая лодку, много миль подряд. Путь до Кумберландхауза длился больше месяца. Здесь экспедиции пришлось сделать длительную остановку ввиду наступившей зимы; впереди предстояли еще большие трудности, и экспедиция использовала первую половину зимы, готовясь к дальнейшему путешествию.

Форт Кумберландхауз представляет собой один из опорных пунктов Гудзоновской компании. Хорошо осведомленная о целях экспедиции Франклина, эта компания всемерно поддерживала его, понимая ту выгоду, которую она извлечет для себя в случае удачного завершения экспедиции. Гудзоновская компания — старинное³ торговое предприятие, поставившее в основу своей деятельности беспощадную эксплуатацию туземного населения, состоящего из индейцев и эскимосов, — была в те времена полновластным хозяином всей земли, прилегающей к Гудзонову заливу, пространством более 6 000 000 квадратных километров. Компания посылала к берегам Ледовитого моря собственные экспедиции как до Франклина, так и после него. Особенно известны старинные экспедиции упомянутого выше Хирна, имевшие целью разведать характер месторождений меди на реке Меднорудной, и позднейшие путешествия знаменитого доктора Джона Рэ. Имея монополию на торговлю по всей этой огромной территории, компания выманивала у туземцев путем обмена ценнейшие меха и другие товары, заставляя их за это принимать европейские изделия самого низкого качества. Достаточно ярким примером методов торговли компании являются официальные цены. Так, обыкновенный охотничий нож в го время стоил одну бобровую шкуру, шерстяное одеяло — восемь бобровых шкур, а ружье — пятнадцать. Другой способ расценки пятидолларового ружья состоял в том, что за него отдавалось столько ценных шкурок, сколько помещалось их развешанными попарно на дуле ружья. Компания ввозила спирт и спаивала местных жителей. Это вскоре повлекло за собой вырождение туземцев и уменьшение населения страны. Отношение агентов компании к местному населению было самое возмутительное. Франклин рассказывает, что нередки случаи, когда путешествующие агенты брали себе в жены десятилетних девочек, а начальство не считало возможным вмешиваться в такого рода дела, из боязни обидеть своего служащего.

Работа агентов компании состояла в скупке товаров у местных жителей, для чего им приходилось совершать непрерывные — нередко по нескольку недель — поездки по безлюдным лесам и тундре.

Хорошие, энергичные агенты ценились компанией очень высоко. Но чаще всего именно эти люди бесцеремонно обращались с местным населением, всеми способами выколачивая из добродушных и доверчивых туземцев все возможное и приводя их в конце концов в состояние полной нищеты.

С одним из таких агентов столкнулся Франклин сразу после выхода своего из форта Кумберландхауза 18 января 1820 года. Он отправился в сопровождении Бака и Хепберна в дальнейший путь, лежавший на Карлтонхауз. Затем Франклин намеревался добраться до форта Чипевиан, расположенного на расстоянии 215 миль⁴ от Кумберландхауза. На этот путь ему пришлось затратить целых два месяца. В форте Чипевиан Франклин провел еще около четырех месяцев, дождался прихода проведших всю зиму в Кумберландхаузе Ричардсона и Худа и вместе с ними 18 июля направился к берегам Ледовитого моря, предполагая выйти к тому месту, где в него впадает река Меднорудная. В это время экспедиция состояла из упомянутых уже пяти лиц, двух переводчиков и семнадцати человек канадских носильщиков.

Почти четырнадцать месяцев прошло уже со времени, когда Франклин сел на корабль, увезший его в Америку, а экспедиция не успела за это время сделать ровно ничего. Впрочем, хотя медлительность продвижения вперед и огорчала Франклина, пока что не было особых оснований к беспокойству, так как никто никогда не путешествовал по этим диким местам более быстрыми темпами.

Экспедиционное снаряжение и люди разместились в трех каноэ. Продовольствия было взято с собой только на один день, так как форт Чипевиан из-за полного отсутствия запасов не был в состоянии снабдить им путешественников. Экспедиция быстро спустилась вниз по реке Невольничьей до Большого невольничьего озера и достигла форта Провидения, основанного Северо-западной компанией.⁵

Здесь Франклин встретился с вождем медных индейцев Акайчо и агентом компании Венцелем, сыгравшим впоследствии большую роль в судьбах экспедиции. Последний был принят Франклином в ее состав, причем ему, как человеку в таких делах чрезвычайно опытному, было поручено приобрести продовольствие и распределить его между участниками экспедиции. На его же обязанности легли надзор над канадскими носильщиками и ведение переговоров с индейцами, как знающему их язык.

Вождь индейцев Акайчо приветствовал экспедицию от имени своего народа и спросил, каково назначение ее. В торжественной обстановке официального приема Акайчо держал себя с большим достоинством. Выпив немного спирта и воды, он объяснил собравшимся, что побудило его принять решение сопровождать экспедицию на ее пути к морю и снабжать ее продовольствием. Он рассчитывал, что посещение его страны такими большими вождями, как Франклин и прочие, принесет ей большую пользу, и был рад, что на его долю выпала великая честь достойно принять их. Попутно Акайчо посетовал на то, что опередивший экспедицию слух, будто с ней едет большой «вождь медицины», воскрешающий мертвых, оказался неверным. «Я уже вперед радовался, — сказал индейский вождь, — что увижу своих умерших родственников; теперь же у меня такое чувство, как будто их у меня отняли вторично».

Франклин был очень доволен помощью индейцев, богато наградил их, пообещал дать им еще больше материи, патронов, пороху, табаку и железных изделий после возвращения и сверх того поручился за то, что все долги индейцев Северо-западной компании после завершения похода будут считаться ликвидированными. Посоветовавшись с индейцами и Венцелем, Франклин решил отказаться от своего первоначального плана пересечь Медвежье озеро и спуститься к морю по реке Мэкензи. Избран был кратчайший путь к Меднорудной реке. Необходимо отметить, что дорога через Медвежье озеро и реку Мэкензи была более легкой, чем избранная Франклином. Он не знал этого и предпочел следовать по пути, приблизительно намеченному Хирном, чем идти по следам Мак-Энзи, достаточно подробно описавшего течение впадающей в Ледовитое море реки его имени.

Через несколько дней путешественники отправились в дорогу в сопровождении индейцев. Франклин надеялся еще в текущем году пройти по Меднорудной реке по возможности до самого моря с тем, чтобы вернуться затем на зимовку к озеру в области истоков этой реки; берега этого озера, согласно рассказу индейцев, часто посещаются оленями и богаты лесом, годным для постройки и отопления.

Индейцы снабжали экспедицию свежим мясом животных, убиваемых ими в пути, но не всегда охота бывала удачной, и спутникам Франклина нередко приходилось голодать. Никто из них не имел необходимого в таких путешествиях опыта, и потому снабжение экспедиции продовольствием было поставлено целиком в зависимость от индейцев, тем более, что Гудзоновская компания очень плохо обеспечивала продуктами питания свои собственные агентства, которые не могли оказать никакой существенной поддержки Франклину и его спутникам. Надо полагать, что если бы Франклин был лучше осведомлен об этих обстоятельствах, то он тщательнее запасся бы всем необходимым в самом начале своего похода.

Постоянные переходы по рекам и озерам не представляли больших затруднений, но в области водораздела между реками Мэкензи и Меднорудной все чаще случались перевалы, все чаще приходилось обходить пороги и водопады. Из-за обилия клади носильщикам приходилось по четыре раза проделывать один и тот же путь с тюками и ящиками на плечах. В остальном путешествие протекало, хоть и очень медленно, но вполне благополучно.

И все-таки положение экспедиции возбуждало тревогу. Лето в этих широтах чрезвычайно непродолжительное, и большая часть его уже миновала, тогда как впереди был еще далекий путь. Не было надежды достигнуть моря и успеть во-время вернуться на зимовку обратно в лесистый район.

Остаться зимовать на берегу Ледовитого моря, не располагая ни нужным для этого снаряжением, ни опытом туземцев-эскимосов, означало обречь себя на верную гибель. Как ни печальна была перспектива отложить путешествие к морю до следующего года, приходилось мириться с необходимостью ее.

И вот, 20 августа встал вопрос об устройстве зимовья. Экспедиция достигла озера, считавшегося индейцами подходящим для этой цели. Франклин согласился с этим, но все-таки предложил Акайчо, в согласии с договором, следовать с ним налегке до реки Меднорудной и дальше, до Ледовитого моря. Индейский вождь отказался сопровождать англичан и отсоветовывал им отправляться теперь же в столь трудный и далекий путь. На указания Франклина, что он не держит данного обещания, Акайчо ответил, что, во-первых, в нынешнем году будет необычайно ранняя зима, о чем свидетельствует ряд несомненных признаков, и, во-вторых, он никак не предполагал, что экспедиция будет продвигаться так медленно. В пояснение этого следует сказать, что индейцам вследствие отсутствия поклажи приходилось несравненно легче при переходах, чем членам экспедиции, так как, перебросив свои каноэ из реки в реку, они имели возможность тут же садиться в них и продолжать путешествие.

Франклин вынужден был принять предложение индейского вождя остановиться на зимовку на берегу озера. Акайчо, в свою очередь, согласился помочь Франклину добраться налегке до Меднорудной реки, присоединив к партии во главе с Баком и Худом двух охотников-проводников, на обязанности которых лежало снабжение партии продовольствием.

29 августа Бак нагрузил одно каноэ и выступил в свой небольшой поход. Запасы продовольствия в строящемся форте Предприятие были в это время настолько скудны, что партия могла взять с собой только восьмидневный рацион, рассчитывая пополнять его охотничьими трофеями. Вся вылазка их длилась, правда, всего лишь 13 дней, так как 10 сентября они были уже дома. Результатом ее было достижение озера, через которое протекает Меднорудная река, отыскать которую Баку, однако, не удалось.

Счастливее Бака был сам Франклин. Закончив ряд работ на станции и поручив надзор за продолжением строительства Венцелю, он 9 сентября отправился вместе с Ричардсоном, Хепберном и несколькими индейцами пешком к Меднорудной реке. Дорога оказалась трудной, так как местность была очень пересеченная, дул сильный ветер и шел снег. Останавливаясь на ночлег, путешественники долго грелись у костра, прежде чем уснуть. Они удивлялись индейцам, которые перед сном снимали с себя всю одежду, распластывали ее на земле, затем, обогревшись немного около огня, закутывались в нее снова и мгновенно засыпали.

Через несколько дней Франклин достиг того же озера и отыскал Меднорудную реку, несущую свои воды в сторону Ледовитого моря. Оказалось, что в области фарватера река была глубокой и что кругом росло много сосны. Оба эти обстоятельства были очень приятны для путешественников, рассчитывавших в будущем году спуститься по этой реке вниз к морю. Закончив свою разведку, Франклин спешно повернул обратно. Последний переход к форту Предприятие был особенно утомителен, но медлить было невозможно, так как вся провизия была съедена до последней крошки.

Франклин вернулся домой 15 сентября и нашел Бака и прочих своих товарищей уже на месте. Он ничего не пишет относительно испытанного им чувства при виде пенящийся вод Меднорудной реки, бывшей предметом его горячего желания. Такую сдержанность проявляет Франклин, конечно, потому, что он сознает относительность своей удачи. При виде Меднорудной реки он, конечно, меньше радовался этому, чем сожалел, что воспользоваться ее быстрым течением для продолжения пути к заветным морским берегам ему придется еще очень нескоро. Тяжелая забота о судьбе возглавляемой им экспедиции, нуждавшейся в самых необходимых вещах, омрачала его радость. Нельзя было забыть, что за все лето 1820 года удалось пройти всего лишь 138 миль!

Десять месяцев провела экспедиция Франклина в построенном ею на берегу Зимнего озера форте Предприятие.

Индейцы, начинал с самой осени, доставляли экспедиции массу разнообразной дичи. Вскоре в доме скопилось мясо от ста оленей, много сала и соленой рыбы. Однако на это ушли все огнеприпасы, а кроме того, народу вместе с индейцами в форте было так много, что даже этих запасов хватило бы ненадолго. Поэтому решено было отправить за продовольствием и другим необходимым Бака в форт Провидения. Здесь он ничего не нашел и отправился дальше до форта Чипевиан.

За время этого похода Бак прошел пешком более 1000 миль, нередко голодая по 2–3 дня сряду. Он проявил совершенно исключительную выдержку и волю к достижению намеченной цели. Путешествие его принадлежит к самым замечательным подвигам в этой области.

Прибыв на место, Бак выяснил, что из посланных с Йоркской фактории десяти ящиков груза пять важнейших было самым противозаконным образом задержано в пути. Все-таки Баку удалось восстановить большую часть недостающего благодаря внимательности заведующих отдельными факториями, уступивших часть своих припасов. На своем пути Бак постоянно сталкивался с различными трудностями. Вскоре выяснилось, что источником всех этих неприятностей был начальник форта Провидения.

О исключительной зловредностью действовал этот человек, распространяя среди индейцев слухи, что члены экспедиции вовсе не представители своего государства, а жалкие бродяги, и что они никогда не будут в состоянии оплатить долги индейцам; экспедиции он заявил, будто у него есть распоряжение не выдавать им ничего из запасов фактории. Когда же Бак добился от него получения ста оружейны пуль, то этот мошенник поставил условием обязательное возвращение их при первой возможности.

Эти недоразумения заметно отразились на взаимоотношениях экспедиции с Акайчо. Впрочем, Франклину удалось в конце концов доказать индейскому начальнику всю несправедливость этих нападок. Акайчо, отличавшийся недюжинным умом, понял в чем дело, и отношения приняли, казалось, прежний сердечный характер. Особенно благоприятное впечатление произвело на Акайчо прибытие вызванных издалека двух эскимосов-переводчиков. Он понял, что такая затея не по плечу обыкновенному проходимцу и что экспедиция действительно во что бы то ни стало решила добиться выхода к морю.

Однако Акайчо успел сообразить, что если среди белых людей не все беспрекословно подчиняются воле начальника экспедиции, то и ему, как вождю большого индейского племени, пристало держать себя в присутствии белого начальника с большей самостоятельностью. В результате участились случаи недоразумений при переговорах между индейцами и экспедицией.

Возвратимся к описанию жизни в зимнем лагере Франклина. Зима 1820/21 года была исключительно суровой. Жителям форта Предприятие приходилось очень туго. Экспедиции нехватало очень многих предметов первой необходимости, не говоря о том, что питание было чрезвычайно недостаточным.

«Питание наше, — рассказывает Франклин, — состояло почти исключительно из оленины. К этому два раза в неделю добавлялась рыба, а изредка немного мучного. Овощей не было совсем. По воскресениям мы выпивали утром по чашке шоколаду. Но главным нашим лакомством был чай, который мы пили по два раза в день.

«Из оленьего сала и полос ткани, оторванных от наших хлопчатобумажных рубах, мы приготовляли свечи, а Хепберн научился варить мыло из смеси сала, золы и соли.

«Сильный мороз принес нам большой убыток: деревья промерзали насквозь, и рубить их становилось очень трудно, вследствие чего сломалось несколько топоров, и в конце концов сохранился только один единственный. Его пришлось доверить нашему плотнику, который сумел сохранить топор в целости до времени возвращения наших людей из форта Провидение, доставивших нам запасные».

Насколько велика была нужда в зимнем лагере Франклина, видно уже из этих немногих слов, но можно было бы привести еще любопытные цитаты из его книги, дающие яркое представление о том, как жили Франклин и его товарищи и как они боролись с бесчисленными окружавшими их лишениями. Тем удивительнее бодрость и готовность к новым испытаниям, царившие среди зимовщиков, с нетерпением ожидавших продолжения путешествия в следующем году.

В середине января из форта Провидение вернулся отряд носильщиков, посланный туда за продуктами и охотничьими припасами. В конце этого месяца в лагерь экспедиции пришли в сопровождении Венцеля два эскимоса, названные Августом и Июнем, предлагавшие свои услуги в качестве переводчиков при предстоявших встречах с эскимосами. Август говорил по-английски; услуги его в качестве не столько переводчика, сколько охотника и преданного члена экспедиции, были неоценимы. С именем его связаны наиболее тяжелые моменты, пережитые экспедицией, с ним же связана тесно вся история следующей, более поздней экспедиции Франклина.

В марте вернулся из своего удивительного похода Бак и привез много необходимых вещей. Тогда же пришло известие от одного индейского вождя, что он согласен приготовить для экспедиции некоторое количество сушеного мяса взамен пороха и пуль. Это предложение было, конечно, радостно принято.

Апрель был, несмотря на все это, месяцем сильнейшего недоедания, так как индейцы совсем перестали приносить дичь. В результате все запасенное для весеннего похода толченое мясо было быстро уничтожено. В это время всем членам экспедиции приходилось довольствоваться приемом пищи всего лишь один раз в сутки. Люди сильно исхудали и ослабели. Впрочем, не лучше чувствовали себя семьи индейцев, расположившихся вокруг форта.

В конце апреля положение с продовольствием стало почти нестерпимым. По счастью, в это время вернулся эскимос Август, сопровождавший Акайчо в его зимнем охотничьем походе. Август прибыл с грузом мяса и с извещением, что у индейцев есть большие запасы дичи. Навстречу индейцам выступил Венцель во главе отряда носильщиков.

Уже в начале мая сильно потеплело, и Франклин стал беспокоиться, как бы не упустить лучшего времени для продолжения путешествия. 21 мая в форте Предприятие стало известно, что к нему приближается индейский вождь Акайчо с тем, чтобы, в соответствии с данным обещанием, сопровождать экспедицию на ее пути к морю.

Акайчо явился, но, к сожалению, оказалось, что он не успел избавиться от дурного впечатления от клеветнических рассказов об экспедиции, состряпанных ее недоброжелателями. Вождь большого индейского племени считал нужным предварительно узнать, какова будет польза для его народа от сотрудничества с экспедицией. Относительно похода на север он считал, что это предприятие чрезвычайно рискованное, и стал энергично отсоветовывать посещение морского побережья, так как оно сулит верную гибель.

После долгих пререканий Франклину все же удалось уговорить Акайчо следовать за ним. Договорившись с индейцами относительно всех подробностей совместного похода, Франклин согласовал также вопрос об участии в походе Венцеля. Было решено, что после прибытия к берегу моря он покинет экспедицию и вернется обратно вместе с индейцами. Ему было поручено после расставания с экспедицией заложить в определенных точках продовольственные склады.

4 июня 1821 года выступил с первой партией людей Ричардсон и вскоре прибыл к озеру, через которое протекает Меднорудная река. 13-го стало известно, что Ричардсон поджидает остальных на берегу озера, и 14-го отправился в дорогу главный отряд. Прошло больше месяца, прежде чем экспедиция добралась до устья Меднорудной реки.

На пути следования экспедиции все чаще и чаще стали встречаться группы эскимосов, которые, завидев отряд, обычно разбегались. Однажды группа канадских носильщиков случайно натолкнулась на семейство эскимосов, причем женщины сразу убежали, а мужчины стали следовать по сторонам на некотором расстоянии от канадцев, проделывая руками и телом какие-то непонятные резкие движения. Из попыток завязать с ними отношения ничего не вышло. Один старый эскимос замешкался, и Август поспешил к нему, желая объясниться. Старик, уверенный, что настал его последний час, бросил в своего врага копьем. Август легко отразил беспомощный удар и обратился к старику на эскимосском языке. Им удалось понять друг друга, несмотря на различие диалектов. Старый Терреганнеук, что значит «Белая лисица», рассказал много интересного и важного для экспедиции о том, где и какие животные водятся вдоль морского побережья в районе Меднорудной реки.

Толпы эскимосов, становившиеся все более многочисленными, начали вызывать беспокойство среди индейцев, находившихся во враждебных отношениях с их племенем. В конце концов страх перед опасностью оказаться отрезанными от родины на обратном пути заставил Акайчо идти к Франклину и заявить ему, что индейцы проводят экспедицию не доходя 10 миль до моря, после чего должны будут повернуть назад. Франклин вынужден был согласиться с этим, но поставил условием, чтобы индейцы задержались на некоторое время в районе Медных гор в ожидании прихода Венцеля, согласившегося проводить экспедицию до самого моря. Акайчо обязался кроме того настрелять для экспедиции возможно больше дичи и сложить ее в складах по берегам Меднорудной реки.

Франклин придавал большое значение завязке хороших отношений с эскимосами и потому, в противоположность индейцам, очень желал скорейшей встречи с ними. Когда хижины эскимосов и их жители стали встречаться во все большем количестве, Франклин сделал попытку связаться с ними. С этой целью Август и Июнь, одевшись в свои национальные костюмы, отправились на берег.

Справедливо опасаясь, что эскимосы могут испугаться встречи со своими врагами-индейцами, Франклин велел им держаться в стороне, но Акайчо ни за что не соглашался оставаться со своим небольшим отрядом один из боязни нападения. С трудом удалось уговорить Акайчо отойти хоть немного в сторону и не проявлять излишнего любопытства по поводу переговоров с эскимосами.

Отправившиеся к своим соплеменникам переводчики отсутствовали несколько дней, вызвав среди остальных участников экспедиции серьезные опасения относительно их судьбы. Вернувшись обратно, они сообщили, что с большим трудом им удалось договориться с местными жителями относительно обмена продуктов питания на разные предметы, которыми располагала экспедиция, но что из этого дела ничего не вышло по вине самой экспедиции. Оказалось, что несколько человек наблюдало за приближавшимися эскимосами из-за холма. Заметив, что за ними наблюдают исподтишка, туземцы моментально повернули обратно, сломали свои хижины в знак военного положения и ушли прочь.

Для Франклина такое положение вещей было очень неприятным не только потому, что ему нужно было продовольствие, но и потому, что лишь от местных жителей можно было получить сведения относительно конфигурации морского берега в районе, прилегающем к устью Меднорудной реки. К несчастью, ни одна из встреч с туземцами не привела к завязке дружественных отношений, и прибывшая к морю экспедиция осталась таким образом одна, без продуктов, не зная, куда идти дальше.

День 18 июля был историческим днем — Франклин увидел море. После Мак-Энзи и Хирна он был первым европейцем, достигшим Ледовитого моря со стороны материкового побережья.

19 июля Венцель согласно уговору покинул экспедицию в сопровождении четырех канадских носильщиков. Он увез с собой письма на родину и взял на себя поручение устроить продовольственную базу в форте Предприятие. Нагнать индейцев Венцелю удалось только на расстоянии суточного перехода за Медной горой — так далеко увлек их страх перед эскимосами.

В экспедиции осталось двадцать человек. Позади была порожистая река, предстояло путешествие по морю в тех же непрочных каноэ, что вызвало в среде канадцев серьезные опасения за свою судьбу. Начинавшееся недовольство удалось, однако, ликвидировать путем уговоров. Немало помог при этом матрос Хепберн, чувствовавший себя на море, как дома.

«Мы гребли весь день, — рассказывает Франклин, — идя в восточном направлении вдоль берега, следуя между ним и сплошным рядом островов. Льда мы видели очень мало, лишь на севере виднелось ледяное небо, и невдалеке от нас плавал небольшой айсберг. Мы заметили по пене на воде между островами существование течения, но не могли определить его направления. Нам удалось убить очень жирного оленя, какого мы не видели уже в течение многих месяцев.

«Вечером этого дня мы были настроены чрезвычайно радостно, так как отклонение береговой линии на восток и отсутствие льдов сулило хорошие перспективы.

«22-го мы сели в лодки в 4 часа утра и плыли при слабом благоприятном ветерке на парусах вдоль побережья одиннадцать часов. Дальше берег был очень каменистый и повернул неожиданно на север, образуя крутой мыс. Здесь скопилось немного пловучего льда, и можно было опасаться, что он загородит нам путь. Мы все же рискнули, пользуясь тихой погодой, протолкаться через узкие каналы между льдинами и благополучно прошли дальше».

В течение следующих дней хрупкие суденышки Франклина медленно продвигались на восток. Временами их задерживал подходивший к берегам лед, иногда мешали ветер и туман, но все были довольны достигнутым скромным успехом. Особенно опасным был переход, совершенный 25 июля. В этот день дул благоприятный ветер, но было очень туманно. Франклин рискнул воспользоваться ветром и, действительно, продвинулся довольно далеко вперед, как вдруг навстречу каноэ из тумана вынырнули огромные льдины. Спастись удалось только благодаря храбрости нескольких человек, с полным присутствием духа и большой ловкостью перескочивших на, лед и оттолкнувших оба каноэ баграми. 26-го числа было новое столкновение со льдами, по счастью закончившееся благополучно.

В течение всего следующего дня лед в бухте продолжал держаться, и потому путешественники решили перетащить весь свой груз и лодки через косу в соседний залив. Здесь льда было не меньше, чем в первом заливе, и потому продолжать путешествие в этот день было невозможно. 28-го состояние льдов было прежним, а 29-го льды сначала немного расступились, но вскоре опять сомкнулись. Потеряв терпение, Франклин решил проломить для своих каноэ дорогу сквозь лед, и, действительно, это ему отчасти удалось. Целых три мили было пройдено во льду, отчего довольно серьезно пострадали сделанные из древесной коры каноэ. Починка их, правда, не заняла слишком много времени, но было ясно, что часто подвергать каноэ таким испытаниям нельзя.

В течение следующих дней ледовые условия несколько улучшились. Экспедиция достигла устья какой-то реки. В расчете, что здесь должны стоять летние шалаши эскимосов, Франклин повернул лодки в реку. Кроме того он отрядил с подарками Августа, Июня и Хепберна по берегу искать туземцев. Однако ни Франклин, ни переводчики не повстречали никого и через день вернулись обратно к устью. Река получила впоследствии имя реки Худа в честь верного спутника Франклина, отдавшего впоследствии свою жизнь делу экспедиции.

Дальнейшее продвижение Франклина в восточном направлении не встречало уже со стороны льдов серьезных помех и потому проходило довольно успешно и быстро. Только туманы и сильные шквалистые ветры заставляли путешественников иногда останавливаться. Неожиданно впереди, прямо на востоке, показался берег, линия которого приходилась перпендикулярно к пути экспедиции. Пришлось потратить несколько дней на исследование уходящего глубоко внутрь материка залива Бэзерста и побережья бухты Коронации, направленного прямо на север.

Это вынужденное отклонение от прямого пути на восток очень огорчило Франклина, хорошо понимавшего, чем грозит ему каждый день задержки. Запасы экспедиции были совсем ничтожны, и временами приходилось открывать банки с пеммиканом,⁶ рассчитанные только на обратный путь. По «счастью, эскимосам удавалось время от времени убивать подходящих к берегу оленей, попадались даже буйволы и бурые медведи. Прочие члены экспедиции занимались больше рыбной ловлей, но не всегда с одинаковым успехом. Лучшей иллюстрацией положения, в котором находилась экспедиция в это время, могут служить слова из дневника Франклина.

В записи, относящейся к 8 августа, сказано следующее: «После того как мы позавтракали, у нас осталось всего лишь два мешка пеммикана и еще на один раз вяленого мяса. Наши люди начинают беспокоиться, как бы мы не оказались скоро совсем без продовольствия, так как олени через несколько дней покинут побережье. Но вот, когда мы садились уже в лодки, на противоположном берегу показался большой медведь, которого удалось, по счастью, уложить. При виде его жирного мяса вся озабоченность людей на короткий момент пропала». Желая во что бы то ни стало сохранить пеммикан нетронутым, путешественники решили пока что пробавляться одной охотой, предпочитая лучше голодать теперь, чем рисковать остаться в будущем без всякой пищи.

В течение следующих дней Франклин поднялся вдоль идущего на север берега до бухты, врезывающейся в сушу в восточном направлении. Миновав ее, он вскоре вышел к мысу, глубоко выступающему в открытое море. Еще через несколько дней экспедиция достигла точки, за которой береговая линия принимала прежнее восточное направление. На море была буря, и о дальнейшем походе пока что нечего было думать. 18 августа Франклин, Ричардсон и Бак пошли пешком по берегу и убедились при этом, что он сохраняет прежнее направление.

К этому времени сделанные из коры каноэ настолько расшатались от ударов об льдины и волны, что дальнейшее пользование ими было не безопасным. Легко могло случиться, что челнок разломится на волне пополам и весь груз и люди окажутся в воде. Уже несколько дней, как канадцы, не привыкшие путешествовать по морю, стали громко роптать. Они требовали прекращения путешествия, и Франклин должен был признаться, что недалек день, когда он вынужден будет смириться.

«Много обстоятельств убедило меня, — говорит Франклин, — что скоро придет эта неприятная необходимость. Сильные ветры, с которыми нам в течение последних дней пришлось иметь дело, напоминали мне о скором наступлении зимы, которую мы не могли встретить здесь в этой, лишенной всякого топлива стороне. Запас нашего продовольствия состоял из трехдневного рациона пеммикана. Ожидать обогащения этого запаса было неоткуда, так как на плоском берегу, около которого мы стояли, не было возможности подкрасться к дичи, к тому же скоро откочевывающей на юг. Было ясно, что, потеряв много времени на обследование-бухт, мы не имеем видов на достижение бухты Репульс, которая представлялась нам целью в начале путешествия. Также ясно было, что мы не можем продолжать удаляться от торговых пунктов, не подвергая себя еще большей опасности».

Эти вполне резонные выводы Франклин сообщил своим, спутникам, которые во всем согласились с мнением своего начальника. Таким образом было решено повернуть обратно, а точку, достигнутую 18 августа, назвать мысом Поворотным.

На обратном пути к реке Худа каноэ попали в ужасную бурю. С трудом удалось Франклину выброситься на отмелый берег, отделавшись сравнительно небольшими повреждениями своих ломких суденышек. 25-го экспедиция прибыла к своей цели — устью реки Худа и поднялась по ней до первых порогов. План Франклина состоял в том, чтобы подняться по этой реке, возможно выше в своих каноэ и переделать их затем на маленькие, которые было бы легко переносить на плечах. Таким путем он надеялся достигнуть форта Предприятие.

В результате морского плавания Франклина было пройдено до Поворотного мыса 555 миль. К сожалению, в долготном направлении Франклин проследил побережье лишь на небольшом расстоянии, так как, следуя вдоль самого берега, каноэ заходили во все многочисленные заливы, встречавшиеся на пути. Объезд и съемка одного лишь залива Бэзерст заняли целых 9 дней. Франклин, сетуя на это, оправдывает такую, казалось бы, лишнюю трату времени тем, что у него не было другого выхода, поскольку в задачу его входило проследить направление береговой линии американского материка, а не архипелага островов.

От Поворотного мыса до бухты Репульс на севере Гудзонова залива оставалось 130 миль, тогда как экспедиция прошла по прямой линии только 40. От первоначальной надежды достигнуть этой бухты пришлось отказаться и повернуть обратно в сторону форта Предприятие. К выбору района устья реки Худа Франклина побудило то обстоятельство, что здесь не так давно еще было замечено большое количество дичи. Дальнейший путь надеялись проделать еще до зимы.

В устье реки Худа был оставлен весь лишний багаж. Вещи, могущие оказаться полезными в быту эскимосов» были расставлены так, чтобы их было видно издалека. В оловянный ящик была вложена записка, содержащая описание хода экспедиции, а ящик закопан в землю.

Ожидание Франклина найти вдоль побережья реки много дичи не оправдалось. Ни Август, отправившийся пешком на охоту, ни путешественники, плывшие в своих каноэ, не видели зверей, поспешивших удалиться в более южные широты перед лицом наступавшей зимы.

На следующий день Франклин и его спутники подошли к месту, где река образовывает большой красивый водопад. Оба каноэ были вытащены на берег и разобраны на части, из которых в течение нескольких дней изготовили два челнока значительно меньшего размера.

С первым днем сентября начались морозы и выпал снег. Зима вступала в свои права. Сильные бури гнали навстречу усталым путникам горы снега, вынуждая людей к частым остановкам. Достать топливо было неоткуда, людям приходилось ложиться прямо на замерзшую землю. Была роздана последняя порция пеммикана, и впереди был голод. Изнеможенные люди падали от дуновения ветра и нередко теряли сознание. Огромного напряжения силы воли стоило не бросить на дороге поклажу, валившуюся из рук. Труднее всего было нести оба каноэ, постоянно падавшие на землю. Наконец, одно из них совсем разбилось, и его использовали для костра, на котором сварили остатки мяса.

Носильщик, разбивший каноэ, не раз говорил, что, как только придет его очередь нести челнок, он непременно бросит его и приведет в негодность. По-видимому, он действительно исполнил свое намерение при первой возможности. Характернее всего, что этот инцидент скорее обрадовал остальных носильщиков, несмотря на то, что все они прекрасно знали, как необходимо иметь именно два челнока, так как легко могло случиться, что экспедиции пришлось бы разделиться на два отряда, чтобы легче найти себе пропитание в покрытой снегом тундре.

Царил страшный голод. К счастью, вскоре путешественники прибыли в гористую местность, покрытую большими камнями, густо поросшими съедобным лишайником. Отвратительный на вкус и вредно отзывающийся на здоровье, он все же избавил людей от голодной смерти. Изредка только удавалось добыть белых куропаток. 10 сентября повстречали стадо мускусных быков. Одну самку удалось убить, вторую ранили, но она убежала. Не прошло и несколько минут, как с убитого животного сняли шкуру, а содержимое желудка и кишки съели тут же на месте, и даже самым разборчивым это блюдо казалось вкусным.

С каждым днем все медленнее двигалась экспедиция к своей цели, все короче становились переходы. Невыносимый голод, хуже чем трудности пути, досаждал несчастным путникам. Дисциплина ослабла, стоило много труда держать всех людей вместе — они отставали и разбредались по сторонам. В течение многих дней путешественники питались одними только лишайниками, приправляемыми жженой кожей от сапогов и ремней.

«В обычных условиях нам хватило бы этого, — говорит Франклин, — но постоянное недоедание и трудности пути страшно утомили нас, и чувство голода достигло чудовищной силы».

Снега выпадало все больше, и добывать лишайники становилось все трудней, а запасы кожи заметно сокращались. Однако случались и счастливые дни. Однажды были обнаружены остатки загрызенного минувшей весной оленя, в другой раз нашли в расщелине скалы труп упавшего туда животного. В пищу шло все, не исключая рогов, костей и даже сухого помета. Редко-редко случалось, что кто-либо из охотников приносил о дну-две куропатки, как добавление к скудному обеду экспедиции. Впрочем, впоследствии стало известным, что изголодавшиеся охотники иногда съедали убитую дичь тут же на месте и приходили в лагерь с пустыми руками.

После отъезда Венцеля распределением пищи ведал Худ, исполнявший свою тяжелую обязанность с исключительной добросовестностью. Худ всегда оставлял себе самую маленькую порцию, но ничтожность выдаваемых рационов вызывала недовольство канадцев. Были также отмечены случаи кражи мяса у своих же товарищей, носившей в тех условиях характер тягчайшего преступления.

26 сентября экспедиция добралась до Меднорудной реки. Положение казалось безвыходным, так как у экспедиции не было средств переправиться через нее — последнее каноэ было оставлено в пути, потому что после нескольких падений пришло в совершенную негодность. Впрочем, каноэ, по всей вероятности, можно было бы еще починить, но измученные носильщики самовольно бросили его. Вообще же утомление было так велико, что ничто не могло заставить носильщиков повиноваться: ни страх перед наказанием, ни надежда на награду.

Восемь дней было потрачено впустую в поисках брода через реку 400 футов (в цитируемых отрывках всюду приводятся английские меры длины— фут и дюйм, в переводе на метрическую систему равные: первый — 30,48 сантиметра, а второй — 25,4 миллиметра) ширины и средств для переправы через нее. В конце концов было решено построить плот из низкорослого ивняка, росшего на берегу. Постройку и испытание плота Франклин описывает следующим образом:

«С раннего утра начали люди таскать кучки ивовых сучьев, и к 7 часам плот был готов. Однако подъемная сила плота оказалась очень незначительной, так как ива была свежесрубленная. Все же мы надеялись на удачу предприятия, лишь бы удалось как-нибудь перебросить веревки на другую «сторону реки. Двое наиболее крепких людей неоднократно пытались переправиться на плоту, но это им не удалось, так как у них не было весла. При подталкивании их всем прочим людям приходилось влезать по пояс в ледяную воду. После различных неудачных попыток оба плотовых решили, что задача эта невыполнима. Тогда доктор Ричардсон, который принимал очень близко к сердцу страдания своих сотоварищей, вызвался переплыть реку,⁷ с тем, чтобы с помощью веревки переправить затем и плот. Он обвязался веревкой и пошел в воду. Однако уже на небольшом расстоянии от берега у него закоченели руки, и он потерял способность шевелить ими. Все-таки он не отказался от своего намерения и, плывя на спине, достиг было уже противоположного берега, как вдруг у него онемели ноги и он стал, к нашему величайшему ужасу, тонуть. Тогда потянули за веревку, и тело снова появилось над водой. В почти безжизненном состоянии вытащили доктора на берег. Ко всему этому следует добавить, что еще при спуске в воду наш друг наступил на кинжал и поранил себе ногу до кости. Даже эта неудача не удержала его от попытки осуществить свое благородное дело».

На следующий день люди отправились собирать более сухие ветки ивы. Сильный ветер помешал испытанию нового плота. Наконец, днем позднее, один из переводчиков напал на спасительную мысль построить челнок из веток ивы и клеенки, в которую заворачивались постельные принадлежности. Через три дня работа по сооружению челнока была закончена и переправа в нем благополучно завершена. Надежда на достижение форта Предприятие воскресла.

Франклин рассказывает, что в это время он сам был так слаб, что не мог сделать пути в ¾ мили и часто падал в дороге. Худ, совершенно не переваривавший пищи из лишайников, был настоящей тенью. Бак был так слаб, что не мог ходить без палки, а доктор Ричардсон сверх всего не владел одной ногой. Несколько лучше было состояние Хепберна, большей частью поставлявшего им лишайники для стол,я. Канадцы были в общем физически крепче, но настроение у них было плохое.

Немедленно после завершения переправы через реку Франклин направил двух канадцев во главе с наиболее крепким из своих помощников, Баком, в форт Предприятие, чтобы уведомить индейцев о печальном состоянии экспедиции и по возможности снабдить оставшихся позади продовольствием. Все надеялись на то, что Венцель успел исполнить возложенное на него поручение, заготовив в форте провизию.

Казалось, что через несколько дней ближайшая цель будет достигнута и все получат заслуженный отдых. Экспедиция двигалась по следам ушедшего вперед Бака. Однако продвижение было крайне медленно из-за слабости путников и глубокого снега. Вскоре двое из канадцев, желудок которых не принимал пищи из лишайников, отказались продолжать поход. У них отобрали весь лишний груз, и тогда они снова продолжали путь.

На следующий день «мы оставили лагерь в 9 часов утра, — пишет Франклин. — Наш путь пролегал через ряд голых холмов. Чтобы подкрепить себя перед отправкой в столь трудный путь, мы съели остатки наших старых сапогов и все ремни, какие удалось отыскать». Вскоре оба канадца отстали. За ними возвращались доктор Ричардсон и некоторые из товарищей, но ни у кого не было сил нести несчастных. Пришлось оставить их в снежной пустоши одних. Величайшее уныние овладело остальными. Вскоре совершенно обессилевший Худ предложил тоже остаться вместе с доктором Ричардсоном в первой же точке, где оказалось бы достаточное количество топлива и десятидневный запас лишайников. В пользу этого плана говорило не только плачевное состояние Худа, но и возможность подать помощь отставшим канадцам, если бы они все-таки нашли силы тащиться по следам главной партии.

Вскоре набрели на скалистую местность, где на склонах каменных глыб росло много лишайников и была целая рощица низкорослого ивняка. Здесь остались Худ, Ричардсон и добровольно вызвавшийся Хепберн. Остальным было объявлено, что желающие могут к ним присоединиться. Однако никто не пожелал остаться, и только индеец Михель немного колебался в своем решении. Тяжело было расставаться друзьям, но другого выхода не было. Вечером следующего же дня Михель и один канадец заявили, что они не в состоянии идти дальше, и настойчиво просили разрешения вернуться к отставшим товарищам. В конце концов Франклину пришлось согласиться с этим. При этом он поручил им известить Ричардсона и Худа о том, что совсем вблизи ют их лагеря есть сосновая роща, где укрыться от холода легче, чем в ивовом кустарнике.

Через день еще двое совершенно обессилевших носильщиков вынуждены были отказаться от продолжения пути.

Их пробовали уговорить идти дальше, но один из них уже спустя десять минут с плачем заявил, что сил у него больше нет, а второй, пройдя несколько часов, окончательно измученный, опустился на землю, и отряду пришлось идти дальше, бросив их обоих.

Из основного отряда экспедиции осталось пять человек — Франклин, индеец-переводчик и трое канадцев. Наконец прибыли в хорошо знакомую местность, что очень подняло дух путешественников. «Надежда и страх чередовались в нас при мысли о том, что нас там ожидает, — пишет Франклин, — и если обычно мы в пути ободряли друг друга разговорами, то сейчас шли в глухом молчании. Наконец мы достигли форта Предприятие и нашли там, к нашему невыразимому огорчению, все в самом заброшенном виде. Мы не увидели на складе ни провизии, ни следов индейцев, ни письма от Венцеля с указанием о их местонахождении. Все мы рыдали…» Единственное, что нашли здесь, была записка от побывавшего тут два дня тому назад Бака. Он сообщил, что отправился на поиски индейцев и что в случае неудачи поисков направится за помощью в форт Провидение. Тут же в письме он высказывал сомнение в том, что ему удастся выполнить взятую на себя задачу из-за большого расстояния до форта и совершенного бессилия членов отряда. Невыполнение Венцелем взятого на себя обязательства снабдить форт Предприятие провизией объяснялось тяжелыми условиями, в которых он очутился, возвращаясь с берегов Ледовитого моря. В течение одиннадцати дней он сам питался одними только лишайниками. В форте Провидение не оказалось патронов и пуль, а впоследствии, когда снаряды были получены, индейцы не могли выйти на охоту, так как этому помешала случайная гибель лучших охотников племени.

Находясь в полном отчаянии, Франклин и его спутники вспомнили, что перед отправкой в поход к морю здесь были выброшены несколько оленьих шкур. Их разыскали, выкопали из золы и пепла давно угасших костров остатки костей убитых оленей. Считая себя обеспеченными на некоторое время пищей, Франклин и его спутники остались в форте на отдых. В смеси с лишайниками жженая кость легче усваивалась, тогда как в чистом виде она вызывала образование язв на губах и гортани. Во время одной из таких трапез неожиданно открылась дверь, и вошел эскимос Август, давно отделившийся от экспедиции и считавшийся пропавшим. Его состояние было значительно лучше остальных, так как на своем пути он раздобывал себе дичь. Приход его вызвал большую радость, тем более, что именно при его содействии можно было надеяться получать хоть изредка свежее мясо.

На третий день пребывания в форте Предприятие явился один из канадцев, отправленный Баком с запросом о дальнейшем образе действий. Состояние бедного носильщика было ужасно. Он не мог говорить, одежда его представляла собой сплошной ледяной панцирь, так как на пути к форту он упал в воду. Четыре дня потребовалось ему, чтобы хоть немного вернуть себе силы. Отправив его обратно, Франклин сам собрался в путь к форту Провидение в сопровождении эскимоса и носильщика. На Предприятии были оставлены совершенно неспособный двигаться больной переводчик-индеец и два носильщика, не пожелавшие сопровождать уходящих.

Предстояла большая, трудная дорога. Занялись сооружением и починкой лыж и обжиганием кожи для пищи. Когда все было готово, люди тепло распростились, и хотя все старались казаться бодрыми, никто не мог быть уверен, что увидит своих товарищей живыми. Сразу же после выхода из форта оказалось, что люди настолько слабы, что идти не могут. Сверхчеловеческими усилиями заставляли они себя переставлять ноги. Так прошли четыре мили. На ночь все легли рядом, тесно прижавшись друг к другу, стараясь спастись от пронизывающего, леденящего ветра. На следующее утро погода оказалась мягкой, но силы у путешественников не прибавилось. Франклин попал ногой между камнями и сломал лыжу. Тогда он решил вернуться обратно, чтобы не задерживать остальных.

По прибытии в форт Предприятие Франклин застал грустную картину: один из канадцев лежал пластом рядом с индейцем, и вся работа по добыче дров и приготовлению пищи выполнялась третьим человеком, изнемогавшим от усталости. Для этих людей возвращение Франклина было спасением, так как он принялся помогать в хозяйстве. Франклин готовил пищу, а канадец носил дрова и толок кости. Оба человека, лежавшие на полу, беспрерывно плакали; апатия их дошла до такой степени, что приходилось их подолгу упрашивать принять пищу.

Прошло несколько дней. Положение за этот срок стало еще тяжелей. Главный работник в доме внезапно совершенно послабел. Его заменили Франклин и другой носильщик. Вдвоем они таскали дрова, то и дело падая по пути. Рты людей находились к этому времени в таком ужасном состоянии, что пришлось отказаться от употребления внутрь костяного отвара и перейти на вареную оленью кожу. Однажды в полумиле от дома прошло стадо оленей. Никто не вышел на охоту, так как, едва удерживая в руках ружье, люди не были в состоянии следовать за оленями.

В тот же день вечером, когда обитатели форта сидели вокруг огня и беседовали о том, как выйти из создавшегося положения, в соседней комнате послышался шум. Первая мысль была, что это индейцы. Вошли доктор Ричардсон и Хепберн, каждый со своей котомкой. На вопрос: где остальные? — Ричардсон глухим голосом сообщил: Худ и Михель умерли, а двое канадцев пропали без вести. Глубокое уныние овладело всеми.

Трудно представить себе более жуткую трагедию, чем та, что разыгралась в лагере Ричардсона.

После расставания с Франклином Ричардсон, Худ и Хепберн жили в лагере до тех пор, пока не вырубили всего ивняка. Однажды к ним пришел Михель с письмом от Франклина, в котором сообщалось, что Михель и один канадский носильщик из-за полного отсутствия сил вынуждены вернуться назад. Михель сообщил, что он вчера утром оставил отряд Франклина, но затем потерял дорогу, а что касается канадца, то он, по-видимому, совсем заблудился, так как его до сих пор нет. Впоследствии выяснилось, что словам Михеля нельзя было верить и что дело обстояло совершенно иначе.

Приход Михеля, опытного охотника, человека, хорошо знакомого с местными условиями, сразу очень ободрил всех и, действительно, он принес с собой убитых зайца и куропатку. Ранним утром следующего дня Хепберн, Ричардсон и Михель взялись за переброску вещей в сосновую рощу, ту самую, о которой в письме говорил Франклин. В своем отчете о судьбах и о делах отряда Ричардсон отмечает, что «тогда мы не обратили внимания на то странное обстоятельство, что Михель, бывший нашим проводником, не мог знать так точно пути к роще, если бы было правдой то, что он вчера долго блуждал». Дальше Ричардсон рассказывает: «Михель сообщил нам, что у него есть ружье, полученное ют одного из носильщиков. Этот носильщик несколько позднее тоже отстал от отряда Франклина, но, по словам этого последнего, никакой передачи ружья при прощании Михеля с его товарищами не было». Однако в то время это обстоятельство еще не было известно.

Утомленные переходом люди вернулись на ночевку в лагерь, но Михель предпочел провести ночь под соснами, попросив при этом, чтобы ему оставили топор, и пообещав прийти в лагерь на следующее утро. Утро наступило, но Михель не явился; прождав его до полудня, все трое путешественников направились к роще, но Михеля и там не оказалось. Лишь в сумерки вернулся Михель и рассказал, что долго, но тщетно гонялся за оленями, а вместо этого случайно набрел на волка, по-видимому убитого оленями. Ему поверили. «Но, — рассказывает Ричардсон, — впоследствии мы убедились благодаря обстоятельствам, изложения которых мне хотелось бы избежать, что это были куски трупа которого-нибудь из канадцев. Очень существенно, убил ли Михель этих людей или нашел их трупы в снегу». По-видимому Михель убил первого канадца, вскоре после того, как они покинули лагерь, а когда второй носильщик пришел к месту убийства, то он расправился и с ним, а ружье отобрал. То обстоятельство, что Михель запасся тяжелым топором, против всякого охотничьего обычая, указывает на то, что он собирался рубить замерзшее мясо, так как разделка свежей дичи производится всегда только охотничьим ножом. Однако все это — соображения более позднего времени.

На следующий день Ричардсон предложил Михелю сопровождать его на охоту, но тот отказался. В другой раз Михель отправился на охоту, но подозрительно быстро вернулся обратно. Ричардсон говорит, что они удивлялись его поведению, а увиливание его от задаваемых вопросов возбудило в них подозрение; и все же они не представляли себе действительного положения вещей.

Было ясно, что прежде всегда старательный и исполнительный Михель сильно изменился и рассчитывать на него, как на избавителя, было нечего. Михель ничего не хотел делать, забросил все свои обязанности, стал заносчив и груб и грозил, бросив всех на произвол судьбы, уйти в форт Предприятие. Он отказывался даже ходить на охоту, и по-тому пища несчастных состояла главным образом из лишайников.

20 октября Михель снова не пожелал выйти на охоту, а Ричардсон отправился собирать на скалах лишайник. Хепберн рубил дерево недалеко от палатки, а Худ сидел перед ней около огня. «Я, — рассказывает Ричардсон, — не успел еще отойти далеко, как услыхал выстрел и затем испуганный голос звавшего меня Хепберна. Подойдя к палатке, я увидел беднягу Худа, лежащего мертвым около огня. Казалось, его лоб был пробит пулей. Меня, как молнией, пронизала мысль, что несчастный в порыве отчаяния решил покончить с собой. Однако странное поведение Михеля навело меня на иные мысли, а при осмотре тела я увидел, что выстрел был произведен сзади. Дуло ружья лежало рядом с головой убитого. Ружье принадлежало к типу самых длинных, какие имеют индейцы, а для того, чтобы получилось такое ранение, необходимо было, чтобы кто-нибудь посторонний поставил его в такое положение. При допросе Михеля об обстоятельствах происшествия он отвечал, что Худ послал его в палатку за коротким ружьем, как вдруг длинное выстрелило. Нарочно или случайно получился выстрел — он не брался объяснить. Во время этого разговора со мной он держал короткое ружье в руке. Позднее Хепберн рассказал мне, что до выстрела Худ и Михель разговаривали между собой громко и сердито». Необходимо отметить, что хотя Ричардсон, не смотря на свои ужасающие подозрения, не подавал виду, что считает Михеля виновником смерти Худа, индеец не переставал уверять, что он не способен на такое дело, и с этих пор не отходил ни на шаг от Хепберна и Ричардсона, чтобы не допустить между ними обмена мнений по этому вопросу.

Труп Худа был отнесен в ивовую рощицу. Ночь провели без сна, опасаясь нападения со стороны Михеля. На следующий день все поднялись, чтобы, в согласии с прежним решением, продолжать путь к форту Предприятие. Из части буйволового плаща Худа приготовили себе закуску. Михель неожиданно стал уговаривать Ричардсона отправиться с ним не в сторону форта, а к Меднорудной реке и заняться там охотой на оленей..

Дурная погода заставила путешественников отложить день выступления. Наконец настал подходящий день. Втроем отправились в путь к форту. У Хепберна и Михеля было по ружью, Ричардсон же был вооружен маленьким пистолетом. «Во время похода поведение Михеля сильнейшим образом беспокоило нас, — рассказывает Ричардсон. — Он бормотал себе неустанно что-то под нос и твердил, что не имеет желания идти в форт. Он продолжал убеждать меня направиться на тог, в леса, где он сможет прокормить нас в течение всей зимы. Такое поведение его, а также выражение лица, побудили меня предложить ему оставить нас и одному отправиться на юг. В ответ он еще больше рассердился и стал делать намеки на то, что завтра, мол, он освободит себя от всякого стеснения. Я слышал его угрозы по адресу Хепберна, которого он открыто обвинял в клевете на него. Его тон в разговоре со мной впервые стал до такой степени высокомерным, и это окончательно убедило меня, что он считает нас совершенно в своей власти. Из всего его поведения явствовало, что при первом же удобном случае он пожертвует нами и, возможно, не сделал этого до сих пор только потому, что не знал, как добраться до форта. В этих условиях Хепберн и я не были в состоянии противостоять открытому нападению с его стороны. Скрыться от него мы тоже не могли. Наши общие силы были несравненно слабее его, к тому же он был вооружен ружьем, двумя пистолетами, индейским штыком и ножом. Когда мы после полудня подошли к одной из скал, Михель остановился под предлогом собирания лишайников и сказал, что вскоре нас догонит. Это был первый случай, что после смерти Худа я с Хепберном остался наедине. Хепберн сообщил мне свои наблюдения над поведением Михеля, окончательно убедившие меня в том, что сохранить собственную жизнь мы можем только пожертвовав этим человеком. Мой спутник вызвался стать орудием самозащиты. Но я, в сознании необходимости этого кошмарного дела, предпочел взять всю ответственность на себя и, когда Михель подошел к нам, я убил его, всадив ему в голову пистолетную пулю». «Оказалось, что сбором лишайников Михель не занимался, и мы ясно поняли, что он задержался только для того, чтобы приготовить ружье для нападения на нас, приуроченного, очевидно, к моменту остановки на ночлег».

Рассказ Ричардсона о смерти Худа и носильщиков и о людоедстве Михеля глубоко потряс его слушателей.

Франклин рассказывает, что после прибытия доктора Ричардсона он, матрос Хепберн и канадцы все в равной степени проявляли исключительное человеколюбие, ухаживая друг за другом и за больным индейцем-переводчиком. Выполняя непосильные для них работы, эти умирающие люди не позволяли другим помочь себе, затрачивая по полчаса на колку одного полена дров и столько же времени на доставку его на расстояние сорока шагов. Эти люди перед лицом смерти проявляли героическое самопожертвование.

Один из канадцев слег. Через несколько часов он умер. Второй канадец сразу как-то притих, ему стало очень холодно. Его покрыли тремя одеялами. Он умер в тот же день. Трупы оттащили несколько в сторону — вынести их из дома не хватало сил. У переводчика-индейца, казалось, помутился разум. Его речь стала бессвязной, он стал метать дикие, страшные взгляды. Впрочем, никто не был вполне нормален. Сознавая свое состояние, Хепберн однажды воскликнул: «Ежели мы когда-нибудь возвратимся в Англию, то я буду очень удивлен, если к нам вернется светлый разум». Нарушение мозговой деятельности сказывалось в частности в страшной обидчивости и в том, что каждому казалось, будто его товарищ слабее и ненормальнее его самого. Поэтому постоянно случалось, что один предлагал другому свою поддержку при заготовке дров или советовал занять более теплое и спокойное место; если же тот, боясь сделать лишнее движение, отказывался от помощи или совета, то в ответ первый высказывал свое недовольство в самых резких, гневных выражениях. Минутой позднее происходило примирение, но вслед за ним повторялась прежняя сцена.

Настало 7 ноября. Начало дня Франклин описывает в следующих словах: «Наш переводчик провел бессонную ночь. Его мучили видения приближающейся смерти, которые мы тщетно старались прогнать. К утру он был так безучастен и слаб, что почти не мог говорить. Я остался лежать рядом с ним, чтобы насколько возможно приободрить его. Доктор и Хепберн отправились колоть дрова. Едва они успели приняться за работу, как вдруг к их удивлению услышали выстрел и почти сразу же увидели совсем близко от себя трех индейцев», — помощь прибыла, люди были спасены. Трудно представить себе, что чувствовали Франклин и его товарищи в эту минуту. Впрочем, переводчик был так слаб, и разум его был в таком состоянии, что он не мог понять, что произошло. Силясь сообразить, в чем дело, он попытался приподняться на своем ложе, но сразу же упал обратно. Нет сомнения, что «приди помощь несколькими часами позднее, — говорит Франклин, — и он был бы мертв, а для нас этот срок измерялся немногими днями».

Трех индейцев прислал Акайчо, чтобы подать несчастным первую помощь. Его разыскал Бак, высланный Франклином с этой целью вперед. Баку удалось достигнуть форта Провидение, причем, несмотря на ужасный голод, он потерял в пути только одного человека.

Насколько тяжело было состояние людей в лагере Франклина, видно из того, что сам он, Ричардсон и Хепберн с жадностью набросились на принесенную пищу, хотя прекрасно знали, что нужно есть понемногу. Ричардсон беспрестанно повторял этот разумный совет, но в то же время уплетал, мясо, как голодный волк. В результате всем троим пришлось перенести страшнейшие боли в области живота, по счастью не стоившие никому из них жизни. Переводчик не мог самостоятельно двигаться и в этом было его спасение, так как если бы он в своем состоянии переел, то ослабевший организм не справился бы с данной ему нагрузкой. Индейцы давали ему мелкие порции мяса, часто повторяя кормление.

Тридцать шесть дней провел Франклин в форте Предприятие, так плохо оправдавшем свое название. 16 ноября оставшиеся в живых отправились в сопровождении индейцев в лагерь Акайчо. Со стороны индейцев Франклин и его спутники встретили самое большое участие и предупредительность. Они отдали англичанам свои лыжи, а сами брели увязая в глубоком снегу. До лагеря индейского вождя было не очень далеко, но приходилось часто останавливаться из-за слабости людей, и потому переход длился шесть дней.

Акайчо принял своих гостей в высшей степени любезно. «Собравшиеся в шатре индейцы, — пишет Франклин, — приветствовали нас взглядами сострадания и в течение четверти часа соблюдали глубокое молчание, желая этим показать, как велико их сочувствие нашему страданию».

Из полученного от Бака письма Франклин к своему огорчению узнал, что заказанные весной товары для индейцев до сих пор еще не прибыли. Он боялся, что узнавший об этом Акайчо откажет экспедиции в необходимом содействии. Однако индейский вождь проявил большое благородство, не обратив внимания на это обстоятельство и согласившись подождать договорной оплаты за участие в экспедиции. После соответствующего объяснения с Франклиным он закончил свою речь словами, не лишенными горького юмора. «Пусть это будет первым случаем, что должниками окажутся белые люди» — сказал Акайчо, намекая этим на обычную задолженность со стороны индейцев, немилосердно и усердно обираемых торгующими компаниями. 11 декабря Франклин прибыл в форт Провидение и был любезно принят здесь начальником его, так много навредившим экспедиции раньше.

С возвращением в форт Провидение экспедиция Франклина могла считаться законченной. Отсюда Франклин отправился в сопровождении Ричардсона и Хепберна в форт на Лосьем острове, где экспедиция встретилась с ушедшим вперед Баком. Здесь они провели весь остаток зимы. За это время люди успели поправиться, и только страдавший тяжелой формой ревматизма Хепберн вынужден был долго лежать в постели. 26 мая экспедиция покинула форт и 14 июля прибыла на Йоркскую факторию на берегу Гудзонова залива. С момента выступления экспедиции из этой точки на север прошло почти три года. В общей сложности экспедиция сделала за это время 5550 миль.

Результаты плавания Франклина в лодках вдоль северного побережья Америки очень невелики, тогда как жертвы, понесенные экспедицией, оказались огромны. Такое несоответствие объясняется прежде всего трудностями похода по неизвестным странам, среди крайне неблагоприятных природных условий. Следует все же признать, что одна из причин относительно небольшой эффективности экспедиции Франклина состояла в недостаточной подготовленности этого прекрасного моряка к сухопутному путешествию. В этом отношении экспедиция была несомненно недостаточно продумана. При внимательном чтении истории ее, написанной самим Франклином и в наиболее существенных частях переданной нами здесь, бросается в глаза какая-то неуверенность руководителя экспедиции, нередко приводившая к отменам прежних распоряжений относительно курса следования. Во всех трудных случаях, вызываемых незнанием местных условий, Франклину приходилось полагаться на мнение индейцев или других лиц, сравнительно мало заинтересованных в успехе экспедиции. Относительно избираемого направления по пути к морю Франклин не имел твердого плана, так как карт этой области в то время не существовало. Однако этот план мог бы быть уточнен значительно ранее, если бы к участию в экспедиции в качестве постоянных сотрудников "своевременно были привлечены достаточно образованные лица, хорошо знающие местные условия.

Впрочем, эти замечания нисколько не умаляют огромных заслуг Франклина, сделавшего все, что было в его силах ради достижения цели. Про результаты экспедиции Франклина в поисках Северо-западного прохода профессор Гельвальд говорит, что они «являются в сущности самыми положительными из всех, достигнутых в то время». Франклин по поводу сделанных им открытий писал: «Результаты наших исследований, по-видимому подтверждают правильность мнения, что существование Северо-западного прохода не невероятно. Побережье моря как будто направляется с востока на запад по широте, на которой лежат залив Кормоцеху, устье реки Мэкензи и залив Репульс».

Это мнение Франклина оказалось в общем правильным для побережья, лежащего к западу от посещенного им участка моря, и не оправдалось в отношении восточного района, богатого крупными полуостровами, уходящими далеко на север. Эти полуострова (Бутия-Феликс и Мельвиль) помешали бы осуществлению намерения Франклина пройти к заливу Репульс, даже если бы у него было в распоряжении все то время, об отсутствии которого он так сожалел, прибыв на мыс Поворотный. «По моему мнению, — продолжает Франклин, — трудно сомневаться, что приблизительно в этом направлении море не прерывается». В подтверждение этого взгляда Франклин за неимением прямых приводит ряд косвенных доказательств, черпая их главным образом из области зоологии: подобие в фаунах Ледовитого моря и Гудзонова залива служит ему одним из главных аргументов. Правильность этого мнения доказана позднейшими географическими исследованиями, также тесно связанными с именем Франклина.

Далее Франклин высказывает ряд соображений о доступности открытого им побережья со стороны моря. Он считает возможным, что друг его, энергичный Парри, добившийся уже сейчас такого большого успеха, разрешит эту проблему в ближайшем будущем. Участок моря между устьями Меднорудной реки и реки Худа, по мнению Франклина, доступен для судов любого типа. Плавание здесь не представляет большой опасности по причине легкого льда, наличия спокойных бухт и цепи островов, защищающих от бурь. Достать здесь пропитание не должно составлять большого труда, так как в определенное время года на суше много всякой дичи, в реках водится рыба, а в море много тюленей. Наконец, на берегу везде лежит разбросанный плавник, могущий служить топливом. Кроме того, не трудно завязать отношения с эскимосами, прибывающими на побережье весной ради охоты на тюленя, и получить от них необходимое продовольствие. Таковы положительные выводы Франклина.

На родине Франклина встретили с большими почестями. Б 1823 году он был избран членом Британской Академии наук.