Берлин - 45

«ЧЁРНЫЕ НОЖИ»

Михаил Георгиевич Фомичёв, полковник,

командир 63-й гвардейской

Челябинской танковой бригады

10-го гвардейского

Уральского добровольческого корпуса.

Леонид Ефремович Бураков, лейтенант,

командир танкового взвода

63-й гвардейской Челябинской танковой бригады

10-го гвардейского Уральского добровольческого

танкового корпуса

В годы войны люди отдавали фронту последнее, что имели. Известно, что на собственные сбережения советские граждане строили самолёты, установки реактивных миномётов, танки. Жители небольшого районного городка Мещовска построили эскадрилью бомбардировщиков Ту-2С «Мещовский колхозник». Крестьянин Ферапонт Головатый дал деньги на строительство двух истребителей. Писатель Леонид Леонов отдал гонорары от издания своих книг на строительство танка КВ. Мария Октябрьская вместе с сестрой продали всё, оставив только одежду, которая была на них, построили танк, назвали его «Боевая подруга», и на этом танке Мария, солдатская вдова, отправилась на фронт. Однако в истории этого самоотверженного патриотического движения есть страница, которую стоит прочитать подробно.

В феврале 1943 года Свердловский, Челябинский и Молотовский[121] обкомы партии обратились в Центральный комитет ВКП(б) с просьбой разрешить сформировать за счёт внутренних ресурсов трёх областей добровольческий танковый корпус. Коммунисты Урала в своём письме заверяли ЦК: «Мы берём на себя обязательство отобрать в Уральский танковый корпус беззаветно преданных Родине, лучших людей Урала — коммунистов, комсомольцев, непартийных большевиков. Добровольческий танковый корпус уральцев мы обязуемся полностью вооружить лучшей военной техникой: танками, автоматами, орудиями, миномётами, боеприпасами, сделанными сверх производственной программы».

Идея корпуса родилась в дни Сталинградской битвы, когда маятник войны качнулся в сторону Красной армии. Стало очевидным: «От количества наших великолепных боевых машин, сведённых в крупные танковые соединения, во многом зависит успех предстоящих сражений, окончательная победа над гитлеровской Германией». И вот опорный край державы решил своим трудом и бронёй усилить ряды и огневую мощь сражающейся армии.

Формирование корпуса началось весной 1943 года. Одновременно в цехах заводов появились лозунги: «Танковый корпус сверх плана!», «Сделаем сверхплановые танки и самоходки и поведём их в бой!»

На идею, одобренную Сталиным, работали все: школьники собирали металлолом, семьи отдавали последние сбережения, драгоценности, обручальные кольца, рабочие после смены не покидали цехов и трудились сверх нормы. Средства и труд необходимы были не только на постройку бронетехники и вооружения, но и на обмундирование личного состава корпуса, на экипировку, снаряжение, медикаменты, продовольствие. Уральцы брали на себя буквально все расходы. Патриотическую идею в буквальном смысле отливали в доменных печах, ковали в цехах, формировали в военкоматах.

Случай в истории Великой Отечественной войны уникальный!

В январе 1943 года военкоматы объявили набор добровольцев в корпус. Заявления подали более 110 тысяч человек, в 15 раз больше, чем требовали штаты формируемых частей и подразделений корпуса. Среди добровольцев оказались многие ценные специалисты, которых просто нельзя было отпустить из цехов и конструкторских бюро, их уход на фронт нанёс бы ущерб производству. Поэтому все заявления вначале рассматривались на рабочих собраниях, в цехах, на предприятиях. Красноармейскую форму надевал лишь один из 15–20. Из 9660 отобранных, прошедших медкомиссию, всего у 536 человек был армейский опыт, остальные взяли в руки оружие впервые.

Началось формирование:

— на территории Свердловской области формировались: штаб корпуса, 197-я танковая бригада, 88-й отдельный разведывательный мотоциклетный батальон, 565-й медико-санитарный взвод, 1621-й самоходно-артиллерийский полк, 248-й дивизион реактивных гвардейских миномётов («Катюши»), 390-й батальон связи, а также подразделения 30-й мотострелковой бригады;

— в Молотовской области: 243-я танковая бригада, 299-й миномётный полк, 3-й батальон ЗО-й мотострелковой бригады, 267-я ремонтная база;

— в Челябинской области: 244-я танковая бригада, 266-я ремонтная база, 743-й сапёрный батальон, 64-й отдельный бронеавтобатальон, 36-я рота подвоза ГСМ, инженерно-миномётная рота, автотранспортная рота, подразделения 30-й мотострелковой бригады (2-й мотострелковый батальон, рота противотанковых ружей, рота технического обеспечения бригады).

Бригады так и именовались: 197-я Свердловская, 243-я Молотовская, 244-я Челябинская.

В архивных документах более позднего периода упоминаются экипаж танка Т-34 «Омск», бойцы и офицеры, прибывшие на фронт из других городов Сибири.

Исследователи истории Уральского корпуса свидетельствуют, что соединение было сформировано в короткие сроки. 11 марта 1943 года приказом наркома обороны ему присвоили наименование — 30-й Уральский добровольческий танковый корпус.

Первым командиром корпуса был назначен генерал Г. С. Родин[122], опытный танковый командир. Он повёл уральцев в бой.

Перед отправкой на фронт, ещё на родине, личный состав принял Клятву бойцов, командиров и политработников Уральского добровольческого танкового корпуса.

«Уральцы, родные наши!

Нам, сынам своим, поручаете вы защиту Советской Родины, свободы и независимости Отечества!

Столетиями ковалась воинская слава Урала. В Полтавской битве за Петром шли отважные наши предки. Они переходили с Суворовым неприступные Альпы. Знамёна Екатеринбургского и Пермского полков развевались на полях битв с Наполеоном. Не жалея крови и жизни своей, отцы отстаивали молодую Советскую власть. Стойкими, верными сынами Отчизны показали себя уральцы в дни смертельной схватки с немецкими захватчиками. И теперь, в решающий момент Великой Отечественной войны против самого сильного и самого коварного врага, седой Урал снова благословляет сынов своих — добровольцев на ратные подвиги.

Товарищи уральцы!

Вы доверили нам повести грозные боевые машины на врага. Вы создавали их, недосыпая ночей, напрягая всю волю и силы свои. В броне наших танков, в наших пушках и автоматах ваша мысль и энергия, ваша неукротимая ненависть к детоубийцам, ваша всепобеждающая страсть и уверенность в победе. На заводах, на фабриках и в колхозах мы, как знамя, несли трудовую клятву уральцев. Теперь, находясь в рядах Красной армии, мы произносим слова боевой клятвы на верность Родине.

Клянёмся!

Быть образцом воинской дисциплины. Свято соблюдать порядок и организованность. В совершенстве овладеть боевой техникой. Мы не дрогнем в боях за нашу святую землю. Не пожалеем крови и самой жизни ради свободы и счастья нашего народа, ради полного освобождения родной земли от захватчиков.

Клянёмся!

Отомстить врагу за разрушенные города и сёла, фабрики и колхозы, за пытки и слёзы стариков и детей, сестёр и матерей. Мы ничего не забудем, ничего не простим фашистским варварам.

Клянёмся!

В решающих боях с ненавистным врагом быть в первых рядах защитников Родины. Мы не опозорим вековую славу уральцев. Мы выполним ваш наказ и вернёмся на родной Урал только с Победой».

Ещё в дни формирования каждый зачисленный в танковую бригаду, в сапёрную или артиллерийскую часть получил отпечатанную типографским способом листовку-наказ. Наказ «седого Урала» взяли с собой на фронт, хранили рядом с письмами из дома, как оберег, до Победы.

«Помните, сыновья и братья наши: всегда, когда над родной землёй бушевали грозы войны и иноземный захватчик шёл на Русь с мечом, Урал ощетинивался грозными жерлами пушек, стеной штыков, встречая захватчиков […]

И ныне сыны Урала с первого дня Великой Отечественной войны встали в ряды доблестных защитников Советской Родины. Не посрамили они славы предков, высоко несут гордое звание уральцев. Тысячи и тысячи наших земляков покрыли себя бессмертной славой на полях сражений. Весь советский народ чтит их за беззаветное мужество и храбрость […]

Родные наши!

Вы вступили в Уральский добровольческий танковый корпус. Такое особое почётное имя ко многому обязывает. Не забывайте об этом ни на час.

Советская Родина каждому из нас дорога. Честь, свобода и независимость её — дороже собственной жизни. Где бы вы ни сражались — у стен ли Смоленска, у порогов Днепра или в ущельях Крымских гор, — помните, что вы сражаетесь за Родину, за Москву, вы отстаиваете народные богатства Урала, вы защищаете Свердловск и Магнитку, город стали и булата Златоуст и индустриальный Челябинск, Ильменскую сокровищницу минералов и жемчужину Урала — красивейшее в мире озеро Увильды, плодородные степи и дремучие уральские леса — всё то, что полито потом и кровью дедов, отцов и братьев […]

Бейтесь так, чтобы ещё ярче разгорелось имя «Уралец», написанное на башнях ваших танков, чтобы в боях и сражениях завоевали вы почётное наименование гвардейского особого корпуса. Вести о присвоении гвардейского звания мы ждём от вас вместе с вестью о победах […]

Мы наказываем вам: полностью используйте высокую маневренность ваших замечательных машин, станьте мастерами танковых ударов, овладейте тактикой ведения боя, показывайте образцы высокой воинской дисциплины, стойкости и организованности […]

Не забывайте: вы и ваши машины — это частица нас самих, это наша кровь, ваша старинная уральская добрая слава, ваш огненный гнев к врагу. Смело ведите стальную лавину танков. Ждём вас с победой, товарищи!»

Эти два документа, приведённые выше, суть черты того времени, тех обстоятельств и того народа, который историей был поставлен перед роковой чертой — быть или не быть. И Клятва, и Наказ исполнены пафосным, трогательным и вместе с тем строгим пером. Но одного, другого и третьего здесь в меру. А потому слова били в самое сердце, доходили до самых глубин человеческих, будоражили и взывали к действию все силы, всю энергию и все умения бойца, командира, политработника. В бой шли люди, наполненные праведным гневом, ненавистью к врагу и одновременно любовью к Родине, к своим семьям и самым близким людям.

Перед боями корпус сосредоточился в подмосковной Кубинке в военных лагерях. Началась усиленная учёба. Экипажи осваивали боевые машины, привыкали к командирам, а командиры, в свою очередь, к экипажам.

Двести сорок четвёртой Челябинской танковой бригадой командовал подполковник Михаил Георгиевич Фомичёв. Родился он в 1911 году в деревне Слободке под Белёвом. Семья была большой: кроме Михаила, ещё десять братьев и сестёр. Мать рано умерла. Детей кое-как, с хлеба на квас, тащил отец. Земля кормила, но всё же жили впроголодь.

В 1924 году Михаил окончил четыре класса начальной школы. Отец сказал: «Хватит, читать-писать научился и довольно. Иди работать, хлеб зарабатывать». Пошёл. В совхозе «Белёвский» работал на разных работах, самых что ни на есть чёрных. Специальности-то никакой не было. Потом попросился в помощники тракториста. Была такая профессия. Многие тогда свою карьеру начинали с неё. А окончив курсы в 1930 году и сам стал трактористом совхоза «Берёзово» Белёвского района Тульской области! Звучало солидно, размашисто. В те годы трактористы были колхозной, деревенской аристократией. При том, что страна была аграрной, это означало многое.

В конце 1930-х годов на экраны вышел кинофильм Ивана Пырьева «Трактористы». Само появление такой ленты свидетельствовало о заботе партии и правительства страны о мобилизационных ресурсах государства. Но только заботой партии дела не объяснишь. Это был ещё и заказ времени. Главный герой фильма Клим Ярко (Николай Крючков) — демобилизованный старшина — прибыл с Дальнего Востока, где, как известно, только что отгремели бои на озере Хасан и реке Халхин-Гол. Одна из ключевых реплик Клима, обращённая к бригаде: «Трактор, хлопцы, это танк!» А какие песни звучат в фильме о пахарях-хлеборобах? «Три танкиста — три весёлых друга — экипаж машины боевой…» А в финале: «Броня крепка, и танки наши быстры, / И наши люди мужества полны…» В этой песне есть такие слова:

На XVI съезде партии 27 июля 1930 года И. В. Сталин произнёс такие слова: «Ни одной пяди чужой земли не хотим. Но и своей земли, ни одного вершка своей земли не отдадим никому».

В декабре 1933 года Михаила призвали в Красную армию. Вот тут-то судьба его и окликнула. Ещё в военкомате получил направление в танковые войска — тракторист! — которые тогда интенсивно формировались и комплектовались новой техникой, в основном лёгкими танками и танкетками. Да и трактористы в танковых войсках были нужны: без трактора никуда полевым армейским ремонтным мастерским; тракторы таскали тяжёлую технику и артиллерийские орудия, которые имелись на вооружении бронетанковых соединений. Уже через несколько месяцев он курсант полковой школы 3-го танкового полка Московского военного округа. А с ноября 1934-го по ноябрь 1937 года — курсант Орловского бронетанкового училища им. М. В. Фрунзе. По окончании училища, показав экзаменационной комиссии превосходные знания по всем изучаемым дисциплинам, Фомичёв был оставлен в Орловском БТУ им. М. В. Фрунзе командиром взвода курсантов. Сделал один выпуск и в сентябре 1938 года был направлен на учёбу на командный факультет Военной академии механизации и моторизации РККА им. И. В. Сталина.

Учился Михаил Фомичёв с азартом. Много читал. О прочитанном потом беседовал с преподавателями. Начальство отмечало — проявляет склонность к штабной работе. Поэтому вполне закономерно, что после выпуска он был назначен на должность помощника начальника штаба 85-го танкового полка 43-й танковой дивизии Киевского Особого военного округа.

Выпуск состоялся буквально накануне немецкого вторжения. 5 мая 1941 года старший лейтенант Фомичёв был в числе выпускников военных академий, которых собрали в Кремле для важной встречи. Перед офицерами-«академиками», уже получившими назначения и имевшими на руках проездные документы к новым местам службы, выступил И. В. Сталин. Прежде чем взять слово, он сидел рядом с наркомом обороны СССР маршалом С. К. Тимошенко и начальником Генерального штаба РККА генералом армии Г. К. Жуковым. Офицеры сразу обратили на это внимание. А дальше вождь страны, по сути дела, поставил перед ними, молодыми офицерами, боевую задачу на самое ближайшее время. Делать записи было категорически запрещено: у «академиков» при входе в Кремль изъяли все письменные принадлежности — записные книжки, авторучки, карандаши. Но старший лейтенант Фомичёв хорошо запомнил то, что касалось его. Именно его. Потому что когда И. В. Сталин заговорил о танках, Михаил был убеждён, что вождь разговаривает именно с ним: «Танки изменили свой облик. Раньше все были тонкостенные. Теперь этого недостаточно. Теперь требуется броня в три-четыре раза толще. Есть у нас танки первой линии, которые будут рвать фронт. Есть танки второй-третьей линии — танки сопровождения пехоты. Увеличилась огневая мощь танков».

Язык тогда старались держать за зубами. Лишние разговоры — лишние проблемы. Но после той встречи они поняли: не сегодня завтра — война, и только что они об этом услышали от самого Сталина.

Полк, куда М. Г. Фомичёв получил направление, дислоцировался в районе Ровно. Здесь в первые дни войны он и вступил в бой. Сам он так вспоминал эти события: «85-й танковый полк, в котором я служил помощником начальника штаба, боевое крещение получил в районе города Дубно Ровенской области. Противник имел численное превосходство в силах. Нас непрерывно бомбила его авиация, атаковали танки. Командир 43-й танковой дивизии приказал нашему полку во что бы то ни стало сдержать фашистов хотя бы на два-три часа. И мы двинулись вперёд, навстречу врагу.

А по пыльной дороге бесконечной лентой тянулись на восток гружёные обозы, беженцы. Ходуном ходила земля: с малых высот гитлеровские лётчики сбрасывали одну задругой бомбы.

— Ридни мои сынки, спасите! — умоляла старушка, прижимая к груди ребёнка. — Внучок мой…

Танки одного из батальонов рассредоточились на опушке леса. Подхожу к экипажу старшины Григория Можейко. Красноармейцы роют окопы. На вылинявших гимнастёрках выступил пот. Люди трудятся молча.

— Видели, товарищи, что творится на шоссе? Так знайте: они на нас надеются.

После бомбёжки медленно оседает пыль. Я иду по опушке рощи, подбадриваю людей.

— Товарищ старший лейтенант, танки!

Танки противника двигались в колонне. У перекидного моста через небольшую речушку остановились. Насчитываю пока восемь танков. Из люка головной машины вылез офицер, небрежно вскинул бинокль. Взмахнул рукой: вперёд, мол, путь свободен!

Лязгая гусеницами, фашистские танки медленно вползали на мост. Комбат Г. М. Перовский меня торопит:

— Начнём!

— Минуточку, пусть продвинутся ещё. Бить по первому и последнему. Создадим пробку, а потом…

Спустя минуту-другую резко ударили наши орудия. Побольше бы огонька, помощней пушки. Но вот запылал головной танк, за ним — замыкающий… Гитлеровцы всполошились, открыли по нам огонь. У моста запылало четыре немецких танка, но фашисты продолжали наседать. В том бою погиб командир танкового батальона Глеб Михайлович Перовский, а мы продолжали удерживать рубеж».

Дивизия оказывала ожесточённое сопротивление, контратаковала, жгла немецкие танки, теряла свои и, уступая силе, оставляла рубеж за рубежом. Основной парк танков составляли лёгкие Т-26, те самые — «тонкостенные». Да и они были порядком изношены. Документы той поры свидетельствуют, что потери по причине поломок составляли половину всех потерь. Новых танков, о которых в мае после выпуска говорил на совещании в Кремле И. В. Сталин, в дивизии было всего шесть единиц: три Т-34 и три КВ.

Дубно, Ровно, Корец, бои на рубеже реки Горынь… Затем, когда от дивизии не осталось и полка, — попытка остановить противника на линии Новоград-волынского укрепрайона.

В начале августа 1941 года дивизию вывели в тыл, под Харьков. Здесь она была реорганизована в 10-ю танковую бригаду, а М. Г. Фомичёва назначили её начальником штаба бригады. После тяжёлых боёв под Барвенково и Харьковом бригаду перебросили в район Сталинграда.

Летом 1943 года М. Г. Фомичёв принял 244-ю Челябинскую танковую бригаду только что сформированного 30-го Уральского добровольческого танкового корпуса. Вот уж где были танки так танки! Новенькие, только что из сборочных цехов. Все — «тридцатьчетвёрки» со штампованными башнями.

После сражения на Курской дуге с сентября 1943-го служил уже начальником штаба 30-го (с октября — 10-го гвардейского) Уральского добровольческого танкового корпуса. 16 февраля 1944 года Фомичёв вновь принял командование своей бригадой, которая теперь носила название 63-й гвардейской Челябинской танковой.

На фронте несколько раз был ранен, в мае 1942 года под Харьковом — тяжело. Горел в танке.

Поэт Михаил Львов, сам фронтовик и танкист, прибывший в корпус в качестве корреспондента газеты «Уральский рабочий», в своих записных книжках оставил такие записи:

«Фомичёв — самородок. Своеобразный танковый Чапаев.

Детство его прошло в деревне. В бедной семье. Отец его, Григорий Кириллович, послал его в школу со словами: «Может, из тебя выйдет толк, учись, Миша!»

Полуодетый, он ходил в школу. Окончил четыре класса. Много работал по дому. Работал в совхозе. Был грузчиком. Помощником тракториста, потом трактористом. Вступил в комсомол. В тридцать третьем году был призван в армию, и так он стал танкистом. Воюет с первого дня Отечественной войны.

Воевал под Сталинградом. Продвигались через трупы. Высшая степень ожесточения. Степь. Кроме гадюк, ничего нет. Ложишься спать, боишься гадюк. И эта степь горела вся. Был бой — через два часа 200 танков.

Потом, после Сталинграда, в Генштабе занимался «Тиграми», разбирал их по частям. На «Тиграх» стоят зенитные пушки. На Волховском фронте захватили целого «Тигра». Стрелять по нему пробовали — снаряд разлетался. На полигоне Фомичёв изучил этот «Тигр», выяснил его уязвимые места.

Потом сдали «Тигр» на выставку, в Парк культуры.

Бойцы любят своего комбрига. Никакой надменности, «ранговости» — он всегда с ними разговаривает как равный, как танкист, как друг.

Фомичёв звонит вверх (в армию):

— Человек поле боя видел, и не раз! Заслужил награду. Я вот наградил сто двадцать человек! Давайте знаки! Человек награждён, а на груди ничего нет. Иной раз ведь медаль осколки задерживает».

Командовал 4-й танковой армией генерал В. М. Баданов[123] — опытный танковый командир, за плечами которого был Сталинград.

Курская дуга уже пылала, когда поступил приказ Ставки: 30-му Уральскому корпусу передислоцироваться в район восточнее Козельска. Стало понятно, что их вводили на северном фасе Курского выступа, в районе Орла.

Ставка держала в тылу довольно крупные резервы, и в случае, если бы немцам всё же удалось прорвать нашу оборону выступа на всю её глубину и вырваться на оперативный простор, здесь бы немецким танкам простора не было, их тут же контратаковали бы резервы.

Шли проливные дожди, когда уральцы разгружали с железнодорожных платформ прибывшие на станцию Су-хиничи танки и боевую технику. Здесь корпус понёс первые потери — от налётов немецкой авиации, которая непрерывно бомбила станцию и окрестности.

Перед маршем к передовой Михаил Георгиевич успел побывать на родине. Командующий армией узнал, что до родной деревни его подчинённого всего несколько десятков километров, разрешил ему, если, конечно, не будет возражать командир корпуса, на несколько часов отлучиться из расположения бригады.

С Василием Михайловичем Бадановым Фомичёва связывала давняя фронтовая дружба. Под Сталинградом майор Фомичёв воевал в танковой бригаде В. М. Баданова.

Подполковник Фомичёв быстро домчался на «Виллисе» до своей родной Слободы. В это время как раз шёл сенокос. Отец Георгий Кириллович сперва не узнал сына, потом обнял, повёл домой. Лавиной обрушились новости: почти все ровесники Михаила были на фронте, на некоторых пришли похоронки. Погиб одноклассник и друг детства Сергей Сёмин. Воевали где-то неподалёку старшие браться Пётр и Никифор. От них отцу и сёстрам приходили письма.

Вошли с отцом в дом. Григорий Кириллович тут же расстроился: нечем угостить сына и бойцов, сопровождавших его, большого командира. Налил молока, достал сумочку с сухарями, вот и все нынешние гостинцы…

— А больше, сынок, угостить тебя и твоих товарищей нечем.

Сын достал вещмешок, выложил хлеб, консервы.

Деревня тогда жила туго, кормила фронт, последнее хлебное зёрнышко отдавала воюющей армии.

Первым боевым приказом по корпусу генерал Родин поставил задачи бригадам:

— 243-й Молотовской танковой бригаде во взаимодействии с 30-й мотострелковой бригадой и с приданной артиллерией атаковать противника с рубежа Рылово, Лунёво в направлении Войково, Сурыпово, Рожково и с ходу форсировать реку Нугрь;

— 197-й Свердловской танковой бригаде наступать левее в направлении Однощёкино, Массальское;

— 244-й Челябинской танковой бригаде, находящейся в резерве командующего армией, двигаться за бригадами 1-го эшелона в готовности развить их успех и выйти в район платформы Беднота.

Из воспоминаний генерала М. Г. Фомичёва: «В дальнейшем, по замыслу командования Западного фронта, войска фронта должны были перерезать в районе Хотынец, Нарышкино железную и шоссейную дороги, соединяющие Орёл и Брянск, отсечь пути отхода Волховской группировки противника, а затем во взаимодействии с Брянским фронтом окружить и уничтожить её. В этих боевых действиях важная роль отводилась и нам, танкистам».

Начиналась новая фаза боёв на Орловско-Курской дуге — наступательная операция под кодовым названием «Кутузов». 4-я танковая армия генерала В. М. Баданова наступала во 2-м эшелоне вслед за 11-й гвардейской армией генерала И. X. Баграмяна. Чтобы сбить темп наступающего клина советских войск, немцы перебросили в район Волхова 183-ю, 253-ю перхотные дивизии, полки 95-й пехотной дивизии и часть сил моторизованной дивизии «Великая Германия».

Какое-то время челябинцам «не везло»: они двигались во 2-м эшелоне, в резерве командующего армией, видели следы боёв, сгоревшие немецкие танки и бронетранспортёры, вдавленные в землю противотанковые орудия вместе с их расчётами, подбитые «тридцатьчетвёрки» пермяков. Уже гнали по обочинам дорог, в тыл, понурых и оборванных, будто вырванных из-под гусениц танков, пленных немцев с манжетными лентами «Великая Германия» над обшлагами. А их 244-ю всё никак не пускали в бой.

И вот, наконец, поступил приказ командующего 4-й танковой армией: Челябинской бригаде войти в прорыв, пробитый Свердловской и Молотовской танковыми бригадами южнее деревни Борилово и развивать успех на юг, на Злынь; батальон автоматчиков в качестве десанта посадить на броню танков.

Но, как оказалось вскоре, прорыва как такового сделано не было. И как только челябинцы развернулись в боевой порядок, за деревней Борилово «тридцатьчетвёрки» были встречены огнём окопанных самоходок «Фердинанд» и тяжёлых танков PzKw VI — «Тигров».

Из воспоминаний генерала М. Г. Фомичёва: «Ясно было, что оборона немцев не прорвана. По рации я связался с командиром первого танкового батальона майором Степановым. Майор доложил, что атаковать противника без артиллерийского и авиационного обеспечения нецелесообразно. Огонь со стороны врага очень высокой плотности.

— Зря погубим людей, — заключил комбат.

Связываюсь с командиром 197-й Свердловской бригады. Полковник Троценко[124] сообщил, что бригада понесла потери и за день почти не продвинулась вперёд.

По расчётам командира корпуса наша бригада уже должна перевалить небольшие высотки за Борилово, а мы топчемся на месте. Мне становится не по себе. Подчинённые просят артиллерийского огня, а у меня под рукой лишь рота 82-миллиметровых миномётов и батарея 76-миллиметровых пушек.

Выскакиваю из танка, взбираюсь на чердак уцелевшего дома. Хочется получше рассмотреть оборону противника. Вскидываю бинокль. Со стороны немцев огонь не утихает. На участке не более чем 500 метров оказалось несколько закопанных танков, штурмовых орудий. Из-за высотки огонь вели тяжёлые миномёты. Подступы к переднему краю плотно заминированы. Чтобы прорвать немецкую оборону, нужна артиллерийская и авиационная поддержка.

— «Юнкерсы»! — крикнул сопровождавший меня лейтенант Лычков, и в ту же секунду откуда-то из-за леса ударили зенитки.

Но «Юнкерсы», казалось, не обращали внимания на огонь зенитных орудий. Они стройно летели на север.

— Глядите, вон за ними ещё одна группа! — воскликнул Василий Лычков. — Сейчас нас будут бомбить.

Немецкие самолёты тем временем сделали разворот и с включёнными сиренами обрушились на боевые порядки бригады. Я видел, как автоматчики оставили броню танков и рассыпались по ржаному полю. От взрывов содрогалась земля, загорелись некоторые постройки. Рядом дружно застрочили пулемёты: это челябинцы открыли огонь по вражеским самолётам.

— Ложитесь! — крикнул кто-то из танкистов.

Раздался оглушительный грохот, взрывная волна отбросила нас с Лычковым в сторону, и тотчас рухнул дом. Я с трудом выкарабкался из-под обломков. В ушах стоит неистовый звон. Пытаюсь идти, но меня бросает из стороны в сторону. Подбегает окровавленный Лычков.

— Что с тобой? Ранен? — спрашиваю его.

— Никак нет, просто поцарапан.

— Тогда вызывай сюда машину с радиостанцией.

Крайне тяжёлая обстановка вынуждала меня связаться с командиром корпуса. «Наверное, он не знает в полной мере истинного положения перед фронтом бригады, — думал я. Надо доложить ему».

Оглушённый взрывом, я с трудом добрался до танка, расположенного в воронке, образовавшейся от разрыва большой бомбы. Мимо меня по огороду санитарки Маша Бахрак и Лида Петухова кого-то несли на носилках. Я остановил девушек, приподнял покрывало:

— Ранен?

— В грудь, — с трудом проговорил воин.

Лицо раненого показалось мне знакомым. Это не тот ли лейтенант из второго батальона, чей танк на учениях первым ворвался на фланг? Кажется, он.

— Лейтенант Пеху?

— Он самый, товарищ комбриг, — тихо проговорил офицер. — Жаль, рановато. Вылечусь — и снова к челябинцам.

…В тыл прошло ещё несколько раненых солдат. «Может быть, и убитые уже есть, — подумал я, — а бригада по существу ещё не вступила в бой».

Подъехала машина с рацией. Начальник радиостанции старший сержант Виктор Колчин доложил: связь со штабом корпуса есть. Я попросил к микрофону генерала Г. С. Родина, доложил обстановку и, конечно, не преминул сказать, что меня неправильно ориентировали — никакого прорыва обороны противника в действительности нет. Я просил комкора помочь нам артиллерией и авиацией.

Генерал приказал закрепиться на данном рубеже.

Солнце скрылось за горизонтом, наступил вечер. Пошёл проливной дождь. Противник прекратил стрельбу. Я отдал распоряжение: личному составу бригады временно перейти к обороне, зарыться в землю. Люди приступили к инженерным работам».

Бригада подполковника Михаила Фомичёва возле деревушки Борилово повторяла судьбу полка Андрея Болконского на Бородинском поле…

Несколько дней бригада пыталась таранить оборону противника. Во время атак погибли командир автоматного батальона капитан Голубев и командир первого танкового батальона майор Степанов. Наконец, командование решило подвести к месту предполагаемого прорыва артиллерию. На этот раз атаковали ночью. И атака удалась. Бригада продвинулась в глубину до шести километров и продолжала наступление. Впоследствии ночные атаки танкисты Челябинской бригады применяли не раз и постепенно этот вид боя довели до совершенства.

Из воспоминаний генерала М. Г. Фомичёва: «Наступил рассвет.

— Справа отходящая колонна противника, — доложил командир танка Лычков и указал ориентир.

Я приник к прибору наблюдения. Действительно, группа колёсных и гусеничных машин, в том числе танки, отходила в сторону населённого пункта Злынь. Значит, наш замысел удался.

Враг, видимо, решил, что мы его окружаем, и начал поспешно отходить, двигаясь параллельно нашему маршруту.

У меня созрело новое решение: ударить по отступающей колонне машин. Тотчас были выдвинуты на прямую наводку артиллерийская батарея и взвод танков. Огонь по подставленным бортам немецких танков был эффективным. Запылали три машины. Из «Фердинандов» и «Пантер» выскакивали гитлеровцы и тут же попадали под пулемётные очереди.

— Молодцы, артиллеристы! Молодцы, танкисты! Ещё дайте огонька! — передал я по рации.

Горели подбитые танки. Сплошной дым окутал землю. Слева от меня показалась небольшая высотка, поросшая мелким кустарником.

— Жми на высотку, — последовала команда механику-водителю Мурашову.

В кустарнике на высотке наш танк остановился. Впереди простиралось пшеничное поле, слева от которого тянулась небольшая рощица. Она привлекла моё внимание, и не зря. В тот же миг из-за неё показалось несколько танков, вслед за которыми бежала пехота. Стало очевидным: противник наспех подготовил контратаку, пытается задержать наше продвижение.

Я связался по рации с командиром второго батальона.

— Говорит первый. Как слышишь меня? Приём!

— Слышу вас пло…

— Двадцать второй! Двадцать второй! Говорит первый!

В ответ молчание. Оборвалась связь. Как быть? Связаться с командиром первого батальона? Но ведь его нельзя снимать с правого фланга, да и времени на переброску уйдёт много.

Между тем немецкие танки уже шли на нас. Выход был один — связаться с кем-либо из командиров рот и взводов. Радист Петров нашёл нужную частоту. Мне кто-то ответил. Я открытым текстом спросил, с кем имею дело.

— Лейтенант Акиншин вас слушает, товарищ комбриг, — узнал он меня по голосу.

Я кратко изложил обстановку и приказал организовать отражение контратаки.

— Вас понял. Рядом со мной ещё два наших танка. Всё будет в порядке.

Вскоре три танка выдвинулись влево и укрылись в густой пшенице. Немцы, не подозревая о засаде, продолжали выдвигаться вперёд. И угодили прямо под огонь наших танкистов. Внезапность ошеломила гитлеровцев, их танки начали пятиться назад, а пехота попыталась спрятаться в роще. Отступающих настигли снаряды и меткие пулемётные очереди. Загорелся один фашистский танк, другие торопливо ретировались.

Не скрою, в эти минуты я испытывал большую радость. Солдаты немецкой дивизии поспешно отступили на юго-запад. Вскоре мне всё же удалось связаться по рации с командиром второго батальона.

— Как идут дела?

— Отлично, товарищ первый. Вижу отдельные строения и ветряную мельницу. Кажется, Злынь.

— Действуй, Фёдоров, но смотри в оба…

— У меня всё хорошо, — доложил командир первого батальона Чирков. — Немцы поспешно отступают. Только что догнал их тылы. Часть машин раздавил, несколько немцев сдались в плен.

— Не останавливайтесь! Вперёд на Злынь!

Я распорядился посадить автоматчиков на броню танков.

Сминая небольшие заслоны, танки успешно продвигались вперёд, давили грузовики и повозки, в упор расстреливали бегущих гитлеровцев.

— Вышел на окраину деревни Злынь, преследую отходящего противника, — сообщил Чирков.

Такой же доклад последовал и от комбата Фёдорова. Он добавил, что его подчинённые подбили пять средних танков и уничтожили в Злыни несколько огневых точек.

— Хорошо, Василий Александрович! После боя представьте к награде отличившихся.

А тем временем немцы, сосредоточив крупные силы на небольших высотках за Злынью, встретили челябинцев мощным заградительным огнём. Последовали тревожные доклады. Противнику удалось подбить три наших танка и одно орудие. Наступление пришлось приостановить».

Этот яркий и динамичный отрывок из мемуаров боевого генерала — свидетельство того, что М. Г. Фомичёв действительно был «танковым Чапаевым». Решительный, порывистый. Быстро принимал нужные решения в ходе боя, когда обстановка менялась каждую минуту.

В районе Злыни бригада оказалась в трудном положении. Немцы успели подготовить мощную оборону и поджидали наступавшие батальоны на выгодных позициях. Разведка не сразу обнаружила тщательно замаскированные противотанковые орудия и окопанные танки. Некоторые взводы и отдельные танки, увлечённые погоней за отступающим противником, зашли вглубь его обороны. Начались бои в полуокружении.

Начальник штаба бригады доложил о потерях. Среди погибших значился и экипаж Т-34 «Челябинский пионер» лейтенанта П. И. Бучковского. Накануне во время наступления танк Бучковского вырвался вперёд. Вначале бронебойная болванка сорвала гусеницу, но танкисты быстро натянули её и снова начали маневрировать. Потом «тридцатьчетвёрка» провалилась в глубокую воронку, откуда не могла самостоятельно выбраться. И мгновенно стала мишенью для немецких артиллеристов. Спустя некоторое время рота капитана Бахтина прорвалась к месту гибели экипажа. «Челябинский пионер» выгорел дотла. Члены экипажа П. И. Бучковский, В. Г. Агапов, М. Г. Фролов и В. И. Русанов сгорели. Возле гусеницы был найден ТТ лейтенанта Бучковского, в стволе записка: «Жаль, что так рано приходится расставаться с жизнью. Повоевали немного, но успели убить более сотни гитлеровцев. Отомстите за нас, друзья. Прощайте!»

В то время существовал приказ: если танк подбит, но есть возможность вести огонь, нужно вести огонь; если танк загорелся, то нужно сделать всё, чтобы потушить огонь и спасти боевую машину; экипаж может покинуть танк только с разрешения командира.

«Тридцать дней из пятидесяти, — вспоминал бывший командир Челябинской танковой бригады, — в течение которых продолжалась Курская битва, наша бригада провела в непрерывных боях. Уже одно это потребовало от танкистов-челябинцев исключительной выносливости и выдержки, неиссякаемого наступательного духа. Мы несколько раз ходили в наступление, отражали многочисленные контратаки противника, которые часто заканчивались рукопашной схваткой. И всегда люди бригады держались стойко, дрались мужественно.

…Мне хорошо запомнился день 10 сентября 1943 года. С утра я был занят разработкой документа для штаба корпуса. В штабной автобус вошёл бригадный почтальон рядовой Григорий Онуприенко. Он был с мешком, в котором оказались письма, не вручённые бойцам и командирам, погибшим в боях.

— Что с ними делать, ума не приложу, — сказал Онуприенко.

Писем было немало. К адресатам они так и не попадут, и те, кто писал их, никогда уже не получат ответа. Передо мной и сейчас, как наяву, лежат эти невостребованные треугольники…»

Труден был путь на Берлин. И зачастую бой за небольшую деревушку и за «небольшие высотки», едва обозначенные на карте, оказывался куда труднее штурма плотно застроенной каменными зданиями твердыни, основательно приспособленной к долговременной обороне. Хотя бы потому, что десяток уцелевших дворов и гряду высоток необходимо было брать своими силами, без поддержки корпусных и, тем более, армейских резервов, а на «фестунг» наваливались силами всей армии, а то и фронта, при поддержке артиллерии и авиации РГК.

Двадцать третьего октября 1943 года корпус за успешное выполнение боевых задач в битве на Курской дуге был преобразован в 10-й гвардейский Уральский добровольческий танковый корпус. Бригады тоже получили новые, гвардейские номера. 197-я бригада стала именоваться 61-й гвардейской Свердловской танковой, 243-я — 62-й гвардейской Молотовской танковой, 244-я — 63-й гвардейской Челябинской танковой, 30-я мотострелковая — 29-й гвардейской мотострелковой. Позже, как тогда было принято, прибавились в качестве наград новые почетные имена — наименования освобождённых городов.

В феврале 1944 года в корпус с Урала поступили новые танки.

В 63-й гвардейской бригаде колонну «тридцатьчетвёрок» новой конструкции встречали с гармошками. На фронте давно уже поговаривали, что в Нижнем Тагиле разработана улучшенная модель Т-34.

Первые годы войны показали: в ходе армейских, фронтовых и стратегических операций многое решают танки. Весь 1941 год немцы демонстрировали мощь своих танковых моторов и брони. Глубокие и стремительные прорывы. Концентрация танковых и моторизованных соединений на решающих участках приносила быстрый и сокрушительный успех. Захват транспортных узлов и важнейших коммуникаций с целью сковывания противника, лишения его маневра резервами. Успехи танковых войск формировали тактику немцев на поле боя, определяли стратегию («Блицкриг»), и даже становились прозвищами их танковых генералов. Знаменитого мастера танкового маневра Г. Гудериана называли «быстрым Гейнцем».

Основным парком немецких танков первого периода войны (приграничные сражения — Луцк — Броды — битва за Киев — Смоленское сражение — битвы за Ленинград, Москву, Кавказ, Крым — Сталинград, Харьков, Ростов-на-Дону) были лёгкие и средние танки PzKw II, PzKw III, PzKw IV, а также трофейные польские, шведские и чешские танки. Надо отметить, что чешскими PzKw 37(t) было вооружено несколько дивизий, входивших в состав группы армий «Центр» в 1941 году под Москвой. Это был довольно маневренный и хороший танк сопровождения пехоты: лобовая броня 25-мм, пушка 37-мм. Разработан танк был на чешских заводах группой конструкторов под руководством эмигранта из России А. М. Сурина. Наша «сорокапятка» — «Прощай, Родина!» — её броню, конечно, пробивала. Но танк всё же дошёл до Малоярославца и Волоколамска. Более грозную силу представляли: средний танк PzKw IV и штурмовое орудие StuG III. Это были более тяжёлые боевые машины, с бронёй до 50 мм и пушками калибра 75 мм. Благодаря своей маневренности, оснащённости средствами связи, а также — очень важно! — элементами конструкции для постоянного наблюдения за полем боя эти танки с вышколенными экипажами могли на равных тягаться с советскими «тридцатьчетвёрками».

Историк бронетанковой техники М. Б. Барятинский пишет: «С сожалением приходится констатировать, что для боя немецкие танки были приспособлены гораздо лучше. Простой пример. Почти все немецкие танкисты в своих воспоминаниях отмечают, что русские танки запаздывали с открытием ответного огня, а порой и просто долго не могли определить, откуда по ним стреляют. Немудрено! Недостаточное количество, плохое качество, а также неудачное расположение приборов наблюдения просто не позволяли экипажу танка Т-34, например, вовремя обнаружить цель. Кроме того, у этого танка в бою отсутствовал командир, не по должности, а по выполняемым обязанностям. Выполняя функции наводчика, он видел только то, что мог увидеть в телескопический прицел. Появление в 1943 году на ’’тридцатьчетвёрке» командирской башенки, вопреки расхожему мнению, мало что изменило. В бою командир-наводчик всё равно не мог ею пользоваться. Достаточно взглянуть на расположение многочисленных приборов наблюдения на Т-34, чтобы понять, что остальные члены экипажа почти не могли ему помочь. Изменить ситуацию удалось только на Т-34-85».

Урал по-прежнему снабжал свой корпус всем необходимым. Уровень обеспечения бригад, частей и подразделений 10-го гвардейского был на порядок выше соседних соединений. И вот что пишет генерал М. Г. Фомичёв о новых танках, полученных бригадами накануне наступления на Правобережной Украине весной 1944 года: «На рассвете остановились на небольшом полустанке восточнее города Славута. Здесь предстояло получить продовольствие, боеприпасы, боевую технику — танки, автомашины. Подошёл эшелон, на платформах которого были укреплены скрытые серым брезентом танки. Разгружаться будем вечером, под покровом ночи.

Мы, конечно, в те дни не знали, что советское Верховное главнокомандование решило развернуть в начале марта широкое наступление силами 1, 2, и 3-го Украинских фронтов с целью завершить освобождение Правобережной Украины. Не знали об этом и в штабе командующего Южной группой немецких армий. Противник полагал, что советским войскам понадобится определённое время для осуществления крупной перегруппировки сил фронтов.

А тем временем в сторону фронта шли составы с боевой техникой, боеприпасами, горючим, продовольствием. До начала наступления оставались считаные дни. За это время надо было в строжайшей тайне подтянуть войска на исходные позиции для наступления, разведать вражескую оборону, подвезти к линии фронта в весеннюю распутицу десятки тысяч тонн боеприпасов, горючего, продовольствия.

Уже не спали офицеры штаба фронта, производя расчёты на столь крупную операцию. Не до отдыха было и нам, воинам бригады. Едва стемнело, как мы приступили к разгрузке танков. Сброшены брезенты, и танк за танком спускаются с платформ.

Ко мне подбегает командир третьего батальона гвардии капитан Маслов.

— Что случилось?

— Во танки! — восклицает комбат. — Модернизированные, часть из них с новой 85-миллиметровой пушкой. Вы посмотрите, что творится в экипажах! От радости люди пляшут.

И впрямь вдоль колонны танков веселье, смех, пляска. Да, о таких танках мы давно мечтали: и в 1941 году, и во время сражений у стен Сталинграда, и на Курской дуге. И вот они, новенькие «тридцатьчетвёрки».

С «тридцатьчетвёркой» у меня связано многое. Трудно сосчитать, сколько дней и ночей я провёл в этом танке. Машина обладала многими замечательными качествами: высокоманевренна, подвижна, быстроходна. Ей не страшны ни распутица, ни водные преграды, ни заболоченные участки. Для неё все пути проходимы. К тому же танковый двигатель в любое время готов к действию. И конечно, огневая мощь великолепна. А тут ещё 85-миллиметровая пушка. Здорово!»

Надо признать, что Т-34 до реконструкции 1943 года и Т-34 модернизированный и массово поступавший в действующую армию с весны 1944 года до самого конца войны — это два разных танка.

Уральцы, хорошо знавшие конструкцию первой модели, так называемой «звёздочки», постоянно усовершенствовали боевую машину кустарным способом. К примеру, чтобы защитить экипажи от попаданий бронебойных снарядов в башню, накрывали «звёздочку» штампованным колпаком. Ходят легенды, что колпаки эти штамповали чуть ли не из вольфрама. Поэтому болванки, выпущенные из «Тигров» и «Пантер» уходили рикошетом, не причиняя ни машине, ни экипажу никакого вреда. Возможно, легенда, но то, что самые уязвимые места «тридцатьчетвёрок» 10-го гвардейского Уральского добровольческого корпуса были защищены наваренными листами дополнительной брони, а в некоторых случаях вольфрамовой стали, — факт. Уральцы ведь старались для своих. И доступ к материалам, в том числе и к редким дорогостоящим металлам у них был.

В 1943 году у немцев появились новые танки. Толстая броня, мощные пушки. Сражение на Орловско-Курской дуге показало явную недостаточность 76,2-мм пушки «тридцатьчетвёрки» в единоборстве с хорошо защищёнными «Пантерами» и «Тиграми». Конструкторы предложили новую модель среднего танка — Т-34-85. Новая, увеличенная башня. Новая, усиленная пушка калибра 85-мм. До пяти человек вырос экипаж. Башня танка была не только увеличена, но и основательно защищена. Трое членов экипажа теперь помещались в ней. Увеличился объём боевого отделения. Командир танка освобождался от обязанностей наводчика, он теперь имел значительно больше возможностей наблюдать за полем боя и координировать действия экипажа.

Командиром именно такого танка стал младший лейтенант Л. Е. Бураков. Но в первых боях ему довелось быть артиллеристом-самоходчиком.

Родился Леонид Ефремович Бураков 28 февраля 1925 года на северо-западе Псковской области в городе Не-веле. В 1940 году окончил среднюю школу и вместе с родителями переехал в город Тихвин.

Когда началась война, Леонид вместе со своими сверстниками работал на строительстве обороны под Тихвином и Ленинградом. Отрывал окопы и противотанковые рвы, бетонировал ДОТы. Потом навыки, приобретённые «на окопах», пригодятся на фронте.

Уже тогда он всюду носил с собой блокнот и карандаш, делал зарисовки с натуры.

В октябре 1941 года родителей как специалистов эвакуировали вместе с заводом в город Петропавловск Северо-Казахстанской области. Надо было обживаться на новом месте. Родители работали на заводе, а он устроился в военизированную охрану, одновременно учился на курсах водителей.

В феврале, когда пришла весть о победе под Сталинградом, Леонида призвали в Красную армию. Прошёл медкомиссию. Военком покрутил в руках его учётную карточку: среднее образование, знает оружие, да ещё окончил курсы управления грузовой машиной…

— Танкистом хочешь стать?

— Хочу, — сразу, не раздумывая, согласился Леонид.

— Поедешь в Харьковское танковое училище.

Первое Харьковское бронетанковое училище им. И. В. Сталина находилось в эвакуации в городе Чирчик Ташкентской области Узбекской ССР. Училище с началом войны перешло на годовой цикл и теперь выпускало младших лейтенантов, командиров танков, каждую весну. Всего с 1941 года по 1945-й из его учебных классов на фронт ушло семь тысяч младших офицеров. Младший лейтенант Леонид Бураков вышел с предпоследним военным выпуском.

Во время учёбы он, как всегда, не расставался с блокнотом. Командиры на его художества смотрели сквозь пальцы, так как не видели в увлечении курсанта никакого вреда. А политработникам художник был очень даже нужен — то боевой листок оформить, то плакат написать, то афишу.

Весной 1944 года младший лейтенант Бураков прибыл в штаб 63-й гвардейской Челябинской танковой бригады. Командир бригады подполковник Фомичёв оказался на месте. Доложил о прибытии на должность командира танка Т-34-85.

Комбриг с удивлением посмотрел на смельчака:

— А почему именно на «тридцатьчетвёрку»? Да ещё восемьдесят пятую?

— Я хорошо знаю эту машину. Учился на ней.

Бригада проводила перегруппировку перед Львовско-Сандомирской операцией. Экипажи были все укомплектованы.

— В батальонах для вас вакансии нет, — сказал командир бригады. — Не хватает командира расчёта в батарее самоходчиков.

— Предлагаете пойти в артиллерию? Но я ведь танкист! — возразил младший лейтенант Бураков.

Но в бой Бураков пошёл артиллеристом.

СУ-122 — это самоходно-артиллерийская установка класса штурмовых орудий. Иногда её называли штурмовым танком. По существу таковым эта боевая машина и являлась. Гаубица М-30, посаженная на шасси танка Т-34. Мощный гибрид, по мысли конструкторов, обещавший великолепный результат: маневренность «тридцатьчетвёрки», которая по праву считалась лучшим средним танком на полях Второй мировой войны, помноженная на огневую мощь лучшей на тот период гаубицы. Но в массовое производство СУ-122 не пошла. На Урале было изготовлено несколько сотен самоходок этой конструкции, и в 1943 году производство прекратили. Предназначалась она для поддержки действий танков и пехоты в наступлении. Двигалась позади наступавших танков на расстоянии 300–600 метров и, как только случался затор по причине непреодолимого огня противника, возникшего на пути атакующих, вступала в дело: подавляла огневые точки, ДОТы, окопанные танки. По танкам противника СУ-122 вела огонь с прямой наводки. Ни «Пантеры», ни «Тигры», ни «Фердинанды» не выдерживали её огня.

Однако вскоре конструкторы создали более эффективного «зверобоя» — СУ-85, а потом и СУ-152. В серию пошли новые артиллерийские установки, более совершенные и технологичные.

Младший лейтенант Бураков в свой первый бой пошёл на СУ-122. Батарея самоходок — четыре единицы — шла в составе головной походной заставы 1-го батальона. Корпус наступал на Львов в авангарде ударной группировки 1-го Украинского фронта. Штурм Львова был тяжёлым и кровопролитным. Экипаж младшего лейтенанта Буракова расстрелял не одну укладку снарядов. Потери в бригаде были большими.

После взятия Львова[125], в январе 1945 года последовала Висло-Одерская наступательная операция. Челябинская гвардейская танковая бригада перед штурмом последних линий немецкой обороны получила новые танки. Одну из «тридцатьчетвёрок» укомплектовали экипажем младшего лейтенанта Буракова.

Обычно новые танки в бригады поступали вместе с экипажами. Танкисты прибывали в новеньких комбинезонах и шлемофонах, с новенькими чёрными ножами на поясах. В экипажах были и бывалые танкисты, возвратившиеся из госпиталей, и необстрелянная молодёжь. Но присылались также боевые машины и для экипажей, оставшихся «безлошадными» после ожесточённых боёв.

В снаряжении солдат, офицеров и политработников 10-го гвардейского корпуса была одна, и очень яркая, отличительная особенность — «чёрный нож». На первый взгляд — нож как нож. Похож на нож разведчика и парашютиста НР-40. «Нож армейский образца 1940 года».

Сделали «чёрный нож» для добровольцев Уральского корпуса в Златоусте, на инструментальном комбинате, из хорошей стали. Ножны покрасили чёрной краской, рукоятку изготовили из чёрного эбонита. И выдавали в корпусе всем: от ездового и повара до генерала.

Немецкие разведчики сразу обратили внимание на нестандартное оружие. Их добывали как ценнейший трофей. Корпус начали именовать «Schwarzmesser Panzer-Division» — «дивизия чёрных ножей». Этим ножам солдатская молва, и по эту сторону фронта, и по ту, приписывала сверхсвойства.

Немцы называли танки из «дивизии чёрных ножей» неубиваемыми. В немецких окопах в частях и подразделениях, стоявших против 10-го Уральского корпуса, ходила легенда: «тридцатьчетвёрку» из «черных ножей» можно было остановить только подкалиберным снарядом или на близкой дистанции фаустпатроном. А вот экипаж простые пули не брали даже с близкого расстояния. Танкистов можно было убить только бронебойной или разрывной пулей. От простых пуль со свинцовой заливкой танкисты «чёрных ножей» не умирали. Когда наступала ночь, экипаж вставал и шёл мстить, «неубиваемые» переходили нейтральную полосу прямо по минам, спрыгивали в немецкие окопы и начинали мстить — рвали противника на части, кромсали «чёрными ножами», снимали часовых, пулемётные расчёты, а на рассвете исчезали.

Из записок немецкого солдата Г. Берга: «Перед нами опять появились уральские черти. Мы слишком хорошо знаем их по прежним боям, они… упорные, и сражаются даже тогда, когда тяжело ранены».

Солдаты всех армий чрезвычайно суеверны. Кто-то из корпусных поэтов сочинил фронтовой гимн «Чёрных ножей».

Стоит к этому добавить, что в воспоминаниях ветеранов 10-го корпуса часто встречаются рассказы о том, как ножи не раз спасали жизнь танкистам и автоматчикам, артиллеристам и тыловикам, выручали в тяжёлые минуты боя, во время рейдов и рукопашных схваток.

Среди документов, которые удалось обнаружить, есть список взвода лейтенанта Л. Е. Буракова.

«Танк 1-25: командир взвода гв. лейтенант Бураков Л. Е.;

механик-водитель гв. ст. сержант Каштанов А. А. (ранен у чешской границы);

механик-водитель гв. старшина Марухненко М. И.;

заряжающий гв. сержант Долгополов А. Г.;

командир орудия гв. ст. сержант Котегов А. И.;

радист — ст. пулемётчик гв. ст. сержант Данилов А. А.

Танк 1-23: командиртанка гв. мл. лейтенант Котов П. Д.; механик-водитель гв. сержант Фролов Н. В.;

командир орудия гв. ст. сержант Наймушин П. П.;

заряжающий — неуказан.

радист-пулемётчик — неуказан.

Танк 1-24: командир танка гв. лейтенант Гончаренко И. Г.;

механик-водитель гв. ст. сержант Шкловский И. Г.;

командир орудия гв. сержант Батырев П. Г.;

заряжающий гв. сержант Ковригин Н. С.;

радист-пулемётчик — мл. механик-водитель гв. сержант Филиппов А. Н.»

В этом составе взвод лейтенанта Буракова вступил в Висло-Одерскую операцию.

Из воспоминаний генерала М. Г. Фомичёва: «Чтобы не дать противнику занять оборону на Висле, войска 1-го Украинского фронта, по замыслу Ставки Верховного Главнокомандования, должны были стремительно развивать наступление в западном направлении и не позже начала августа с ходу форсировать Вислу. Наша 4-я танковая армия вместе с 38-й армией нацеливалась на Самбор, Дрогобыч, Борислав с тем, чтобы овладеть Дрогобыч-Бориславским нефтяным районом.

Как информировал меня командир корпуса, соседняя с нами 3-я гвардейская танковая армия П. С. Рыбалко устремилась к реке Сан с задачей формировать реку и вступить на территорию Польши.

Некоторые немецкие дивизии, боясь полного окружения, ещё 24 июля начали поспешно отходить в юго-западном направлении на Самбор, пытаясь быстрее уйти в Карпаты. На пути фашисты оставили мощные заслоны. Заминировали дороги, мосты, переправы.

Нашей бригаде предстояло идти в передовом отряде корпуса».

В головной походной заставе шёл экипаж младшего лейтенанта Буракова. Командовал головной группой командир роты капитан Михаил Коротеев. Что такое головная группа или головной дозор во время движения танковой колонны? Прежде всего, весь огонь — на тебя. О том, что происходило во время движения, рассказал генерал М. Г. Фомичёв: «На подходе к небольшому населённому пункту Большой Любень танки Коротеева попали под сильный огонь фашистской артиллерии. Заминированной оказалась и дорога: подорвался танк головного дозора.

— Обходите село левее, не ввязывайтесь в бой, — приказал я командиру роты.

Слева овраг. Рота начала совершать маневр, и снова её обстреляли противотанковые орудия. Стало ясно: фашисты в предгорьях Карпат намерены хотя бы на время задержать наше наступление.

Пришлось усилить головную походную заставу взводом 76-миллиметровых орудий, в котором обязанности командира исполнял гвардии старший сержант Левшунов. Туда срочно был послан также взвод разведки гвардии старшины Соколова и отделение сапёров во главе с гвардии лейтенантом Лившицем.

Сильно пересечённая местность позволяла противнику довольно упорно оборонять отдельные рубежи. Фашисты оказали нам огневое сопротивление на подступах к небольшому городку Рудки. Пришлось развернуть почти всю бригаду. 30 июля первыми ворвались на южную окраину городка танки роты Любивца. С северной окраины немцев потеснила рота Пулкова. Искусно маневрируя, вскоре в городок с боем пробились подчинённые Акиншина […]

Двигались осторожно. К вечеру 6 августа вышли к селу Дубляны. Штурмовать село решили с двух сторон — от Дрогобыча и Самбора.

Справа в наступление пошёл первый батальон, а слева — второй. Третий батальон наступал во 2-м эшелоне. Танки первого батальона ворвались в село по двум улицам, вдоль которых зеленели высокие деревья. В огородах стояли немецкие подводы, во дворах — автомашины, гружённые продуктами, боеприпасами.

Мы застали противника врасплох. Возникла перестрелка, гитлеровцы в панике заметались, разбегаясь по садам и огородам. Рота Сидельникова разгромила штаб полка, взяла в плен несколько солдат и офицеров.

Второй батальон стремительно прорвался на восточную окраину села. К тому времени первый батальон уже перекрыл все улицы на северо-западной окраине. Немцы оказались в ловушке. Гвардейцы в упор расстреливали танки, бронемашины, давили обозы, которые пытались вырваться из кольца.

К десяти часам вечера подошли и другие части соседней армии. 7 августа село Дубляны было освобождено. По тенистым улицам побрели колонны пленных […]

Несмотря на жаркий бой, бригада особых потерь не имела. Фашисты подбили два наших танка, один из которых сгорел, и одну приданную самоходку. Мы гитлеровцам нанесли большой урон, пленили несколько сот солдат и офицеров, захватили много боевой техники».

После освобождения Самбора корпус неожиданно перебросили северо-западнее к Мостиске. Там на плацдарме за Саном немцы теснили наши войска, намереваясь их сбросить в реку. Совершив семидесятикилометровый марш, бригада вышла к польской границе, переправилась через Сан и вступила в Польшу.

Начался освободительный поход Красной армии в Европу. Поляки осыпали советские танки цветами. Из воспоминаний генерала М. Г. Фомичёва: «Так же тепло встречали нас поляки в освобождённых Жешуве, Кольбушове, Мельце. В это время ожесточённые бои развернулись в районе города Сандомир. С ходу форсировав в нескольких местах реку Вислу, наши войска прочно закрепились на плацдарме. Противник предпринимал отчаянные контратаки, стремясь ликвидировать плацдарм и восстановить оборону по Висле.

Нашей 4-й танковой армии было приказано переправиться через Вислу в полосе 5-й гвардейской армии и к рассвету 15 августа сосредоточиться на плацдарме в лесах близ населённого пункта Сташув. Прежде чем выполнить этот приказ, мы совершили четырёхсоткилометровый марш-бросок. На это ушло четыре ночи. Переправились благополучно и вовремя сосредоточились в указанном районе.

Бригада заняла оборону западнее Сташув. Задача состояла в том, чтобы вместе с частями 5-й гвардейской и 13-й армий удерживать Сандомирский плацдарм. Командир корпуса меня предупредил: по данным разведки, противник в районе Хмельника сосредоточил крупную группировку и намеревается нанести удар по нашим войскам.

Ночью в тыл врага ушёл командир взвода разведки Александр Соколов с несколькими бойцами. Вскоре разведчики вернулись и привели пленного. Он подтвердил, что на рассвете гитлеровцы намерены нас контратаковать. Соколов сообщил, что по шоссе со стороны Хмельника движутся колонны танков, мотопехоты, часть которых уже рассредоточилась на опушке леса перед нашей обороной. Пришлось усилить наблюдение и боевое охранение.

На рассвете появились фашистские танки. На подразделения бригады обрушился шквал артиллерийско-миномётного огня. Связываюсь с левофланговой ротой Сидельникова.

— Подбили три немецких танка, — докладывает гвардии старший лейтенант. — Немцы нажимают крепко. Пока держимся.

К обеду на отдельных участках противнику удалось вклиниться в нашу оборону. На угрожаемое направление я успел выдвинуть 76-миллиметровую батарею и приданную батарею самоходно-артиллерийских установок. Самоотверженно дрались челябинцы. Дальнейшие попытки врага развить удар в направлении Сташув разбились о стойкость советских воинов.

Несколько дней противник бешено контратаковал наши позиции. Но безуспешно. Мы продолжали глубоко зарываться в землю. Так называемый Сандомирский плацдарм на Висле составлял теперь 75 километров по фронту и 50 километров в глубину.

Настали дни, о которых в сводках Совинформбюро сообщалось: «На некоторых участках фронта — поиски разведчиков и бои местного значения». За этой короткой фразой скрывались напряжённые фронтовые будни. Немцы нередко прощупывали нашу оборону, они всё ещё надеялись сбросить нас в Вислу. Нам было нелегко. Позади почти месяц непрерывных боёв. Уцелевшие танки можно было сосчитать по пальцам. Ждём пополнение. А пока что гвардейцы роют траншеи, ходы сообщения, землянки».

Висло-Одерская стратегическая наступательная операция была прологом широкомасштабного плана советской СВГ по полному разгрому войск противника на его собственной территории. В центре с Магнушевско-го и Сандомирского плацдармов наступали войска двух фронтов: 1-го Белорусского (Маршал Советского Союза Г. К. Жуков) и 1-го Украинского (Маршал Советского Союза И. С. Конев). Историк А. В. Исаев в своей книге «Дорога на Берлин» пишет: «Войскам двух советских фронтов численностью 2,2 млн человек (с тылами и ВВС) группа армий «А» могла противопоставить только 400 тыс. человек. Сам собой напрашивается вопрос: «На что надеялось немецкое командование на рубеже 1944–1945 гг.?» Простые солдаты в окопах ещё могли надеяться на «вундерваффе»[126], но командиры и командующие должны были осознавать катастрофичность и безнадёжность своего положения. Особенно после таких катастроф, как разгром ГА «Центр» в Белоруссии…»

Немцы, конечно же, понимали, что это разгром, что финал уже близок. Но продолжали сражаться с тем же упорством, что и под Орлом, и на Днепре, и в районе Львова.

Двенадцатого января 1945 года в 6.15 ударила артиллерия — 240 стволов на каждый километр плацдарма. В 14.00 полковник М. Г. Фомичёв отдал приказ: «По машинам!»

На рубеже населённых пунктов Лисув, Гуменице и Малешув разгорелся танковый бой. С обеих сторон запылали машины. Наконец, челябинцам удалось перехватить инициативу, нарушить боевые порядки противника. Вскоре наметился прорыв. И начался марш на запад, гонка двух танковых потоков. Немцы стремились совершить запланированный «отскок» на заранее подготовленные позиции, чтобы встретить советские танки на очередном противотанковом рубеже. А ударные силы 1-го Украинского фронта — чтобы сбить с этих рубежей не успевших как следует закрепиться немцев и продолжить наступление.

Именно в районах Кельце и Хмельники немецкое командование планировало мощный контрудар силами двух танковых и одной моторизованной дивизий, чтобы в очередной раз попытаться остановить советское наступление. Эго был XXTV танковый корпус генерала танковых войск В. Неринга. Цель маневра — окружить часть ударных сил 1-го Украинского фронта, втянуть в затяжные бои 4-ю танковую армию генерала Д. Д. Лелюшенко и, таким образом, погасить силу главного удара на Кельце-Хмельниковском рубеже.

Битва разыгралась упорная. В историю Великой Отечественной войны она вошла под названием Кельце-Хмельниковское сражение.

В 17-й танковой дивизии, которая выкатилась против авангарда 4-й танковой армии генерала Д. Д. Лелюшенко, а значит, и против Челябинской бригады, было 156 танков и штурмовых орудий, в том числе «Королевские тигры» 424-го батальона тяжёлых танков. Основную ударную силу полка составляли новейшие PzKw VI Ausf. В («Королевский тигр»). Эти монстры со специальным циммеритовым покрытием были одной из составляющей того самого «вундерваффе», на которое рассчитывали руководители Третьего рейха.

Тринадцатого января генерал Неринг контратаковал. Операцию, как единый удар, немцы скоординировать не сумели. Но на участке 10-го гвардейского танкового корпуса схватка завязалась жестокая. Ударная группа во встречном бою уничтожила десять машин 17-й танковой дивизии и потеряла семь своих. Однако сбила противника с его позиций, нарушила его боевые порядки, рассеяла пехоту по окрестностям. Добивать его разрозненные и уже небоеспособные группы не стала — не до того, продолжила движение в направлении Кельне. Таков был приказ командира корпуса. 2-й эшелон, 61-я гвардейская Свердловская бригада, шедшая следом, столкнулась с новым контрударом. Теперь немцы поняли, что могут оказаться в окружении, и предприняли попытку прорваться на Кельне. Для этого им нужно было сбить наших танкистов с шоссе Варшава — Краков. Другой дороги для них не было. Вначале части корпуса обработала авиация. Потом немцы атаковали одновременно с тыла и с фронта, со стороны Кельне. Но натолкнулись на встречную танковую атаку: 10-й гвардейский Уральский корпус во взаимодействии с 6-м гвардейским танковым корпусом 3-й гвардейской танковой армии нанесли фланговые удары и к исходу 13 января окружили основные силы 17-й танковой дивизии и приданные части. Остатки дивизии, бросив танки и тяжёлое вооружение, разбились на мелкие группы и, кому повезло, вышли на позиции соседней 16-й дивизии, избежавшей окружения.

В районе Лисува немцы бросили в бой 424-й батальон тяжёлых танков. Оборону Лисува держала 61-я гвардейская Свердловская бригада полковника Н. Г. Жукова[127]. Танкисты и артиллеристы, изготовившиеся к отражению первой волны немецких танков, приняли их за «Пантеры». Силуэты их действительно были схожи: наклонная броня, скошенные башни. Полковник Жуков приказал подпустить противника на расстояние кинжального огня. «Тридцатьчетвёрки» действовали из засад. Первая немецкая атака была успешно отбита. Спустя некоторое время противник провёл перегруппировку и бросил на Лисув сразу 30 танков, половина из которых была «Королевскими тиграми». Полковник Жуков маневрировал своими ограниченными силами. «Тридцатьчетвёрки» перемещались от дома к дому, вели огонь из-за построек. Вскоре потери 424-го батальона тяжёлых танков исчислялись семью «Тиграми», пятью «Королевскими тиграми» и пятью «Пантерами». 61-я бригада оставила на поле боя четыре сгоревших машины. 19 танков получили различные повреждения, к утру большинство из них были восстановлены ремонтниками.

Через несколько суток упорных боёв немецкая оборона перед фронтом Сандомирского плацдарма рухнула и танковые корпуса 1-го Украинского фронта несколькими потоками хлынули в глубину Польши.

В феврале 1945 года начались сражения на новом рубеже немецкой обороны — в Нижней и Верхней Силезии. Здесь противник укрепил города-крепости — «фестунги»: Бреслау, Глогау, Лигниц[128].

В результате Висло-Одерской наступательной операции войска маршала И. С. Конева вышли к Одеру и с ходу захватили несколько плацдармов, обеспечив себе возможность маневра для предстоящего удара вперёд. 8 февраля 1945 года после основательной артиллерийской подготовки началась Нижнесилезская наступательная операция. Она являлась частью масштабной Висло-Одерской операции. Одновременно наносились три удара.

Уральцы наступали севернее Бреслау в составе ударной группировки — 3-я гвардейская, 52-я, 13-я и 6-я общевойсковые, 3-я гвардейская и 4-я танковые армии, 25-й танковый и 7-й гвардейский механизированный корпуса. К 18 февраля войска 1-го Украинского фронта продвинулись с боями до ПО километров, освободив промышленные центры Нижней Силезии. К 24 февраля танки генерала Д. Д. Лелюшенко подошли в предгорья Судет к реке Нейсе. Группировка заняла выгодное положение для предстоящего наступления на Дрезденском и Пражском направлениях.

Фронт маршала И. С. Конева, без какого-либо интервала, начал Верхнесилезскую наступательную операцию.

Уральский корпус получил очередную задачу: «Совместно с 117-м стрелковым корпусом 21-й армии нанести удар по противнику и выйти в район городов Нойштадт и Зюльц».

К 17 марта 1945 года «чёрные ножи» форсировали Нейсе и двинулись на Зюльц, частью сил на Нойштадт. К исходу 18 марта танковые бригады соединились с передовыми частями 7-го гвардейского механизированного корпуса и замкнули кольцо окружения вокруг Оппельнской группировки противника. 18 марта 1945 года поступила телеграмма за подписью Верховного главнокомандующего: 4-й танковой армии присваивалось наименование гвардейская.

После ликвидации Оппельнского «котла» 4-я гвардейская танковая совместно с 60-й общевойсковой армией и другими соединениями ударной группировки 1-го Украинского фронта захватили города Ратибор, Рейснитц, Бискау и отбросили противника в предгорья Судет. Около пяти немецких дивизий были окружены и уничтожены.

Во всех этих операциях в составе передовых застав действовал взвод лейтенанта Л. Е. Буракова.

В конце марта 1945 года 63-я гвардейская танковая бригада получила боевое распоряжение командира корпуса: «К исходу 27.3.45 г. сосредоточиться в районе ФРАИ — ПРОСКАУ и выслать представителей на ст. ОППЕЛЬН для получения новой материальной части».

После прыжка от Вислы в строю бригада сохранила всего десять «тридцатьчетвёрок». В тяжёлом полку остался один ИС. 30 марта 1945 года в Оппельне танкисты получили 65 новых машин. Из них 20 вместе с экипажами тут же приказано было передать 61-й бригаде и пять — 62-й. Пришло и пополнение личным составом — 116 человек. После пополнения и получения новой техники укомплектованность бригады танками составляла 47 процентов, личным составом — 96 процентов. Батальон автоматчиков вскоре пополнили бывшими военнопленными, освобождёнными из концлагерей, а также партизанами. Пленные красноармейцы, бежавшие из немецкой неволи, воевали в составе польских партизанских отрядов. И те и другие быстро проходили проверку СМЕРШа. За кем не тянулся шлейф преступлений или смутного прошлого, тех тут же направляли в войска 1-го эшелона. Дрались они, как правило, храбро, действовали умело, со злым азартом и желанием хоть напоследок отличиться, отомстить за свои унижения и за погибших товарищей.

Из тыла в корпус шло пополнение. Прибывали и уральцы, и сибиряки. Из Казани поступали лейтенанты — выпускники Казанского танкового училища. Как правило, это были хорошо обученные танковому делу специалисты.

В начале апреля Челябинскую бригаду перебросили к реке Нейсе в Бранденбургскую провинцию. 12 апреля генерал Д. Д. Лелюшенко собрал в своём штабе совещание командиров бригад, батальонов, частей, в том числе приданных, и начальников всех служб. Коротко пояснил ситуацию и поставил задачу на последний штурм: «С рубежа реки Шпрее войти в прорыв на участке 5-й гвардейской армии. Стремительно развивая наступление на запад, к исходу 5 дня операции, овладеть городом Виттенберг. На шестой день форсировать Эльбу и сильными отрядами захватить Дессау». В Дессау находились военные заводы и велась сборка самолётов «Юнкере».

Но почти сразу после прорыва немецкой обороны маршрут ударной группировки 1-го Украинского фронта и направление её ударов изменились. 16 апреля, когда всё началось, Уральский добровольческий корпус в готовности к рывку вперёд сосредоточился на исходных позициях на восточном берегу Шпрее. Здесь же стояли другие корпуса 4-й гвардейской армии.

Наступление началось после двухчасовой мощнейшей артподготовки. Маршал И. С. Конев, начинавший свою военную карьеру унтер-офицером в артиллерийском дивизионе Юго-Западного фронта Первой мировой войны, знал толк в артиллерии. Иногда его упрекают, что, мол, рано вводил во время прорывов вторые эшелоны, когда оборона противника была ещё не прорвана пехотными частями и не расчищен для танкового маневра коридор. Но дело в том, что, как правило, артподготовку на участках прорыва И. С. Конев выстраивал по методу артиллерийского наступления, и зачастую пехота и подвижные резервы входили в прорыв по телам противника и собирали трофеи артиллеристов.

Примерно так было и на этот раз. В пойме Нейсе сапёрные подразделения поставили дымовую завесу, и когда артиллерия перенесла свой огонь в глубину обороны противника, во вторую линию, дивизии 5-й гвардейской армии генерала А. С. Жадова[129] переправились на западный берег реки, навели переправы, и вскоре танки и бронетехника уральцев пошла вперёд.

По западному берегу на участках наступления гвардейцев А. С. Жадова и Д. Д. Лелюшенко оборонялась 545-я народно-гренадерская дивизия, артиллерийские части усиления. Их поддерживала штурмовая авиация. На восточном берегу немцы удерживали несколько плацдармов в районе Форет и Мускау. Не прошло и полчаса после того, как артиллерия перенесла огонь в глубину немецкой обороны, а немецкие плацдармы уже перестали существовать.

Генерал Д. Д. Лелюшенко энергично двигал свои корпуса вперёд. Противник упорно сопротивлялся, цепляясь за промежуточные рубежи. Вскоре стало ясно, что график наступления срывается, причина — задержки на тех самых промежуточных рубежах. Немцам необходимо было выиграть время для переброски резервов. И командующий принял решение, не ожидая пехоты, форсированным маршем двигаться вперёд, к Шпрее. Шли несколькими параллельными потоками: сапёры — впереди, расчищали заминированные участки и лесные дороги.

Перед наступлением Челябинскую бригаду усилили пополненным 72-м тяжёлым танковым полком, 1689-м артиллерийским полком, дивизионом PC, ротой сапёров 131-го саперного батальона. Были усилены и другие бригады. Остановить эту стальную лавину было уже невозможно.

Из журнала боевых действий 63-й гвардейской Челябинской танковой бригады:

«18.4.45 г. 2.00.

Бригада достигла БЛОЙШДОРФ — ШЕНКЕ, встретив сопротивление противника — 18 танков, артиллерия и миномёты, до двух полков пехоты.

18.00.

Части бригады, форсировав р. ШПРЕЕ, достигли КЛЕЙН-БУККОВ. В результате боя за КЛЕЙН-БУККОВ, противник потерял: сожжено 2 танка типа «Тигр», подбито 2 орудия, уничтожено до 100 солдат и офицеров противника.

Захвачено: автомашин — 13, с боеприпасами и военными грузами. Взято в плен 38 человек, из них 4 офицера.

Бригада потерь не имеет».

Стоит и далее почитать журнал боевых действий одной из самых героических танковых бригад, штурмовавших в эти апрельские дни и ночи логово врага. Тем более что эти страницы публикуются впервые.

Накануне 17 апреля состоялся телефонный разговор Верховного главнокомандующего с командующим войсками 1-го Украинского фронта. Сталин, обеспокоенный задержкой войск 1-го Белорусского фронта на Зееловских высотах, приказал Коневу: «Поверните танковые армии на Берлин».

Восемнадцатого апреля командующий 4-й гвардейской танковой армией получил приказ о повороте на Берлин. В бригадах, батальонах и всех подразделениях это решение командования было воспринято с энтузиазмом. Они будут штурмовать Берлин! Вперёд!

В тот день 4-я гвардейская танковая армия столкнулась с обороной, которую прочно удерживали 10-я танковая дивизия СС «Фрундсберг» и дивизия сопровождения фюрера. Танковые авангарды Лелюшенко действовали решительно и энергично. Вскоре слабые места в немецкой обороне были определены. Основной удар армии сместился на правый фланг, где наступали уральцы. На следующий день Лелюшенко отдал приказ 5-му механизированному корпусу перегруппироваться в затылок 10-му танковому корпусу.

Ночью уральцы переправились через Шпрее и отбили плацдарм. Тут же навели переправу. А утром танки 10-го гвардейского корпуса почти беспрепятственно двинулись к нейсенским переправам, за которыми лежал Берлин.

«19.4.45 г. 7.00.

1 и 2 ТБ, успешно продвигаясь вперёд, овладели РЕЗЕНДОРФ, ДРЕБКАУЗИВИШ, 3 ТБ с приданными 72 ТТП, двумя батареями 1999 ЗАП, дивизионом PC 3 гв. МД, ротой сапёр 131 САПБ, составляют главные силы бригады.

В результате боёв противник потерял: убито до 50 солдат и офицеров. Захвачено: автомашин — 16, пулемётов — 19, винтовок — 36. Взято в плен 18 солдат.

Противник разрозненными группами 10 ТД СС, отдельной танкоистребительной ротой (до 400 человек) и фаустниками прочно удерживает КАЛАУ, МУК.ВАР, РАЙЦОВ, БУХВАЛЬДХЕН.

15.00.

1 и 3 ТБ с боем овладели КАЛАУ.

2 ТБ обходным путём в южном направлении на КАЛАУ ведёт упорные бои на рубеже: МУКВАР, РАЙЦОВ, БУХВАЛЬДХЕН.

В результате боя за КАЛАУ противнику нанесён урон в живой силе и технике. Уничтожено: танков — 3, автомашин — 30. Убито до 100 солдат и офицеров. Взято в плен 20 человек.

Захвачено: зенитных установок на бронетранспортёрах — 3, автомашин — 40, складов с боеприпасами и разным военным имуществом — 7.

За день боёв бригада потеряла: сожжено танков — 2, автомашин — 6.

В личном составе: убито — 4, ранено — 28 человек, из них 4 офицера, в том числе ранен командир 2 ТБ гв. ст. лейтенант КУДИНОВ, командир 3 ТБ гв. капитан ЗЛОБИН».

Как можно понять из записей в журнале боевых действий, немцы продолжали упорно обороняться. В плен сдавались пока неохотно, мало. Потери противника были большими. Но горели и наши танки. И по мере продвижения вперёд их оставалось в строю всё меньше и меньше. А впереди были уличные бои. Танки в тесноте берлинских улочек и переулков могли стать мишенями для фаустников и противотанковой артиллерии.

Вечером 20 апреля командующие 3-й и 4-й гвардейскими танковыми армиями получили директиву штаба фронта: «Войска Маршала Жукова в 10 км от восточной окраины Берлина. Приказываю сегодня ночью ворваться в Берлин первыми. Исполнение донести».

Уральский корпус шёл к Берлину. По пути сбивал немногочисленные заставы, уничтожал мелкие гарнизоны небольших городов и населённых пунктов. 22 апреля передовыми частями подошёл к крупному городу Луккенвальду. Проведя разведку, атаковали город. Гарнизон не смог организовать оборону и разбежался. Танкисты освободили концлагерь. В нём немцы держали за колючей проволокой 1600 французов, бельгийцев, англичан, норвежцев. Среди узников лагеря оказался бывший командующий обороной Норвегии в 1940 году генерал-лейтенант Отто Рюге.

Двадцать второго апреля 63-я Челябинско-Петрокувская бригада овладела Бабельсбергом и освободила ещё один концлагерь, где томились семь тысяч узников. В числе освобождённых был бывший премьер-министр Франции Эдуард Эррио. С этого дня начались бои в пригороде Берлина и в самом городе. Из журнала боевых действий:

«Противник частями неустановленной нумерации обороняется по северному берегу канала ТЕЛЬТОВ, а также оказывает упорное сопротивление в северо-западной части ШТАНСДОРФ и в лесу западнее.

Авиация противника в течение дня проявляла активные действия.

1.00.

Бригада с приданными частями занимает оборону ШТАНСДОРФ.

6.00.

Выслана разведка в двух направлениях: БАБЕЛЬСБЕРГ, ЦЕЛЕНДОРФ.

В результате боя за БАБЕЛЬСБЕРГ и ЦЕЛЕНДОРФ противнику нанесён урон в живой силе и технике. Уничтожено: автомашин — 450, мотоциклов — 95, орудий крупного калибра — 7, миномётов — 4.

Убито 1000 солдат и офицеров противника.

Взято в плен 500 человек, в том числе 5 генералов.

Захвачено: складов с боеприпасами и военным имуществом — 16, автомашин — 800, повозок с военным имуществом — 1200, складов с продовольствием и военным имуществом — 18.

Бригада потеряла: подбит 1 танк; убито — 3, ранено — 8 человек».

«25.4.45 г.

Противник частями неустановленной нумерации оказывает упорное сопротивление на окраинах в г. БЕРЛИН.

6.00.

Бригада с приданными частями переправилась через канал ТЕЛЬТОВ, очистив г. ЦЕЛЕНДОРФ, и в 18.00. вышла в район леса юго-вост[очнее] ЗАМОК.

1 ТБ ведёт бой за БАБЕЛЬСБЕРГ.

22.00.

Согласно боевому приказу командира 10 гв. танкового Уральско-Львовского добровольческого корпуса бригада с приданными частями (без 1-го ТБ) заняла оборону в центре ЦЕЛЕНДОРФ фронтом на вост, и юго-восток.

В течение дня наша авиация бомбила и обстреливала боевые порядки бригады.

В результате действий нашей авиации бригада потеряла: подбит 1 танк, разбито 2 автомашины, пулемёт ДШК.

В личном составе: убито 15, ранено 18 человек.

В приданном 1990 ЗАП выведено из строя 6 расчётов 37-мм оруд.

В течение 25 и 26.4.45 г. бригада доукомплектовывалась личным составом за счёт лучшей части бывших военнопленных».

В это время соседняя 3-я гвардейская танковая армия генерала П. С. Рыбалко уже продвигалась по улицам Берлина, с каждым часом углубляясь в городские кварталы.

Двадцать пятого апреля авиадивизии и авиаполки 16-й воздушной армии провели масштабную воздушную операцию под кодовым названием «Салют» с целью облегчить наземным войскам уничтожение окружённой и сдавленной в центре города Берлинской группировки, которая упорно не желала складывать оружие и капитулировать перед лицом явной гибели и неминуемого уничтожения. По плану, разработанному в штабе генерала С. И. Руденко[130], предусматривалось «мощными ударами с воздуха разрушить основные опорные пункты обороны, воздействовать на войска и парализовать управление».

Первый удар авиадивизии генерала С. И. Руденко нанесли в ночь на 25 апреля. Одновременно бомбардировщики 18-й воздушной армии Главного маршала авиации А. Е. Голованова[131] сбросили около ста тонн бомб на центр Берлина. Ночные бомбардировки самолёты дальней авиации продолжили. И если в ночь на 25-е в операции участвовали 111 боевых машин, то в следующую ночь, на 26-е, в воздух было поднято 563 самолёта. Самолёты Руденко работали ночью и днём. 25 апреля бомбардировка немецких позиций проводилась двумя волнами: первая — 896 самолётов, вторая — 590 самолётов. Бомбардировщики выходили на цели полковыми группами в колоннах девяток или звеньев. Бомбометание производилось с горизонтального полёта с высот от 800 до 2000 метров. Всего было сброшено 600 тысяч бомб.

Официальная оценка этой операции примерно такова: «Удары советской авиации по центру Берлина оказались эффективными. В городе произошли десятки сильных взрывов складов с боеприпасами и горючим. Были разрушены многие военные объекты и правительственные здания. Противник понёс большие потери. Боеспособность вражеских войск была значительно подорвана. Успешное выполнение операции «Салют» было достигнуто в результате сосредоточения усилий авиации на решении одной важнейшей задачи. Благодаря тщательной организации и умелому руководству боевыми действиями авиасоединений, чёткому и мужественному выполнению боевых заданий лётным составом и его командирами, операция была завершена, по существу, без потерь и с высокими результатами». Вот под этот-то удар и попали танковые соединения 1-го Украинского фронта. Маршал И. С. Конев был в бешенстве. Конечно же, состоялся тяжёлый разговор с соседом справа, возможно, даже весьма тяжёлый. А каким можно предположить разговор двух командующих, когда позиции одного из них отбомбила авиация другого, и отбомбила точно. Фронтовики, офицеры и солдаты, лётчики, артиллеристы, миномётчики, рассказывая о таких случаях, как правило, мрачно подытоживают: «По своим — всегда точно…»

Уже на следующий день, 26 апреля, авиация начала вылетать на цели мелкими группами. Объяснялось это плохой видимостью, пылью, поднявшейся от взрывов на высоту до двух тысяч метров, ночными туманами — «низкая облачность местами доходила до земли». Неблагоприятные погодные условия, конечно же, мешали работе авиации, но причина резкого сокращения самолёто-вылетов и изменения тактики её применения была иной. Во-первых, по мере продвижения атакующих ударных групп к центру, с каждым днём и часом сокращалась площадь для атаки и количество целей. Уже начали выводить из города часть артиллерии и транспорта. Во-вторых, нельзя было допустить новой кровавой ошибки.

То же самое происходило и в полосе наступления 1-го Белорусского фронта. «Сталинские соколы» неоднократно бомбили расположение и колонны 1-й гвардейской танковой армии. Генерал М. Е. Катуков несколько раз обращался к Жукову, но налёты продолжались. И тогда Катуков приказал сбивать самолёты. Сбили «Бостон». Катуков после войны рассказывал: «Наступила ночь, и вот начался кошмар: идут волны наших бомбардировщиков и сгружают свой груз на мой штаб, на колонны и на боевые порядки… жгут наши танки и убивают людей. Из-за этого мы на 4 часа прекратили наступление, которое развивалось очень успешно… Правда, пока доказывали, у меня штаб горит, окна вылетают. Машина загорелась, снаряды рвутся в моём бронетранспортёре…»[132]

Двадцать седьмого апреля 10-й гвардейский танковый корпус вёл бои на юго-восточной окраине Потсдама и на берлинских улицах.

В этот день 63-я гвардейская Челябинская танковая бригада получила приказ: совместно с 350-й стрелковой дивизией «не допустить прорыва противника с острова ВАНЗЕЕ». Гарнизон острова насчитывал до 20 тысяч солдат и офицеров. Подходы прикрывала противотанковая артиллерия, окопанные танки, авиация. К 30 апреля бригада и пехотные части прочно заперли Ванзейскую группировку, поставив крест на всех её попытках прорваться в Берлин на помощь окружённым частям.

На следующий день, 30 апреля, бригаду перебросили в Треббин, где перед ней была поставлена задача уничтожить группировку противника, пытающуюся пробиться в Берлин. 28-го Ставка Верховного главнокомандования своей директивой приняла решение вывести войска 1-го Украинского фронта из Берлина: войска двух фронтов начали мешать друг другу на тесных берлинских улицах, перерезать линии друг друга, в связи с чем маршал Г. К. Жуков обратился к И. В. Сталину: «Прошу установить разграничительную линию между войсками 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов или разрешить мне сменить части 1-го Украинского фронта в Берлине». На фоне значительных потерь, понесённых войсками 1-го Украинского фронта от бомбардировки авиации, поддерживающей в ходе Берлинской наступательной операции войска 1-го Белорусского фронта, это требование было проявлением благоразумия. Но тут просматривалась и другая причина: в борьбе за первенство один маршал выдавливает другого из Берлина. Эта тема в нашей исторической публицистике остаётся неиссякаемой…

Из журнала боевых действий:

«1.5.45 г.

Группировка противника, состоящая из разбитых частей дивизии «Великая Германия», полицейской дивизии СС, 337 ПД, 214 ПД, при поддержке 30 танков стремится прорваться в направлении БЕРЛИН.

Бригада в течение ночи вела ожесточённые бои по уничтожению группировки противника, неоднократно переходящего в контратаки из районов: ЛУККЕНВАЛЬДЕ, лес вост. 3 км ЛУККЕНВАЛЬДЕ, МЕРТЕНСМЮЛЛЕ, ХЕНИКЕНДОРФ.

2 ТБ с ротой МБА[133], будучи окружён в районе МЕРТЕНСМЮЛЛЕ, в течение ночи и первой половины дня 1.5.45 г. отражал контратаки противника (пехоты, фаустников при поддержке артиллерии и 3 танков).

3 ТБ занял НЭОИНЕДОРФ и наступает на ЛУККЕНВАЛЬДЕ.

2 рота 1 ТБ наступает в направлении на ХЕНИКЕН-ДОРФ.

МБА — поротно с танковыми батальонами.

Мин. рота и ИПТБ МБА[134] поддерживает наступление ЗТБ.

2 и 3 ТБ находились в окружении и к 20.00. прорвались из окружения.

В результате боёв противнику нанесён урон в живой силе и технике. Уничтожено: 2 танка, 3 орудия, 4 миномёта, 46 автомашин с военными грузами. Убито до 500 солдат и офицеров; взято в плен 630 человек.

Захвачено: бронетранспортёров — 6, автомашин — 58, пулемётов — 18, винтовок — 264.

Потери бригады: сожжено танков — 2, убито — 5, ранено — 40 человек».

Как видим, противник дрался до последнего. Советские войска наступали на всех направлениях силами, кратно превосходящими численность обороняющихся, и тем не менее на отдельных участках возникали критические ситуации, когда противник опасно контратаковал и даже окружал наши части и подразделения. Сдавленный со всех сторон Берлинский гарнизон взывал о помощи, и к нему стремились извне прорваться разрозненные большие и малые группировки, еще сохранившие боеспособность. Одну из этих группировок, Ванзейскую, удерживала Челябинская танковая бригада и 350-я стрелковая дивизия генерала Г. И. Вехина[135], которая была 23 апреля передана из состава 13-й армии в 4-ю гвардейскую танковую. Как видно из записи в журнале боевых действий, челябинцы и вехинцы её, эту группировку, не просто удерживали, но постепенно перемалывали.

С каждым днём, с каждым боем становилось всё больше трофеев, больше пленных. Психологический надлом в стане противника уже произошёл, столь долгожданного «вундерваффе» Гитлер своим верным солдатам обеспечить не смог. Более того, «солдатское радио» постоянно поговаривало о «добровольном уходе» фюрера в мир иной. А это означало, что вождь бросил их одних перед угрозой быть раздавленными гусеницами советских танков. Тем не менее тяжело раненный и загнанный в угол зверь отвечал ударом на удар, и некоторые из них были смертельными. Если взять статистику потерянных танков, то она, как видно из документа, такова: 2 на 2. В этих боях принимал участие и танковый взвод лейтенанта Л. Е. Буракова.

Как известно, 2 мая — день капитуляции Берлинского гарнизона. Комендант Берлина генерал артиллерии Гельмут Вейдлинг выслал своих парламентёров на Потсдамский мост с белым флагом и просьбой о прекращении огня, с предложением о капитуляции войск гарнизона перед советскими войсками. Колонны пленных потянулись из центра Берлина в 6.00 утра.

Что же происходило в этот день в юго-западном секторе, где все эти дни и ночи сражались уральцы? Здесь бой продолжался.

Из журнала боевых действий 63-й гвардейской Челябинске-Петроковской танковой бригады:

«2.5.45 г.

За день боёв противнику нанесён урон в живой силе и технике.

Уничтожено: танков — 4, орудий — 9, миномётов — 8, бронетранспортёров — 7, зенитных установок — 7, автомашин — 94, повозок с военным имуществом — 97.

Убито до 1500 солдат и офицеров противника.

Захвачено: танк типа «Пантера» — 1, бронетранспортёров — 4, миномётов — 3, пулемётов —16, орудий — 6, автомашин — 15, повозок с военными грузами — 52.

Потери бригады: подбито 2 танка.

Убито — 24, ранено — 54».

Итак, здесь по-прежнему было жарко. Дело в том, что немецкие группировки, части и подразделения, на момент капитуляции Берлинского гарнизона оказавшиеся вне города, приняли решение пробиваться на запад, к союзникам. Советского плена они панически боялись. И у них были для этого все основания: они прекрасно понимали, что на оккупированных территориях СССР солдаты и офицеры вермахта и СС совершили огромное количество преступлений. «Пепел Клааса стучит в сердцах» миллионов. Некоторым группам действительно удалось пробиться на запад и там сдаться англо-американским войскам. И тут надо понимать следующее: большую часть этих групп составляли те, кому в советский плен было никак нельзя — для них лучше было погибнуть в бою.

Согласно документам, на 4 мая бригада располагала 46 танками, из них 37 боеготовых, девять — в ремонте. Безвозвратные потери (как правило, это сгоревшие танки) — семь боевых машин.

В Берлине уже осела кирпичная пыль. Жители вышли из подвалов и расчищали завалы. Русские солдаты отдыхали после тяжких семнадцати суток непрерывных боёв. А здесь, на юго-западе всё ещё продолжалось.

Из журнала боевых действий 63-й гвардейской танковой бригады:

«6.5.45 г.

Бригада в полном составе сосредоточилась ОШАТЦ.

Противник поспешно сформированными отдельными батальонами при поддержке артиллерии и метательных аппаратов обороняется по р. ФРАЙБЕР — МЮЛЬЦЕ, ДОЙЧЕН — БОРА, РОШТЕНБЕРГ.

10.00

Бригада из ОШАТЦ перешла в наступление в юго-вост, направлении, пройдя с боями 70 км.

2 и 3 ТБ овладели КОЛЬМНИТЦ.

1 ТБ ведёт бой с усиленным батальоном противника в районе ПРЕТЕНСДОРФ.

За день боёв противнику нанесён урон в живой силе и технике.

Уничтожено: 4 самоходных орудия, 6 зенитных установок, 62 автомашины.

Убито до 200 солдат и офицеров противника. Взято в плен: 120 человек.

Разбито 2 ЖД эшелона.

Захвачено: 3 ЖД эшелона, 20 автомашин.

Потери бригады: подбит 1 танк.

Убито 7 человек, ранено — 20».

Ещё 28 апреля, когда уральцы сражались с группировкой противника в районе Ванзее, преграждая ей путь на Берлин, состоялся телефонный разговор маршала И. С. Конева с Верховным главнокомандующим.

Сталин спросил Конева:

— Как вы думаете, кто будет брать Прагу?

Конева этот вопрос застал врасплох. Но маршал мгновенно всё понял и ответил:

— Исходя из положения основных группировок и конфигурации фронта, Прагу, товарищ Сталин, видимо, придётся брать войскам 1-го Украинского.

Конев чувствовал свои силы, знал, что войска фронта вполне способны выполнить и этот маневр.

В эти жаркие дни и ночи Берлинского сражения Коневу пришлось маневрировать особенно энергично и широко. Такой задачи, с несколькими неизвестными (контрудары со стороны внешнего обвода и изнутри, а также ввод в бой резервных армий), не решал тогда, пожалуй, ни один из фронтовых штабов. Вначале — успешный прорыв за артиллерийским валом, потом свёртывание флангов 4-й танковой армии противника, затем — ввод танковых армий «в игольное ушко» и выход их на оперативный простор с поворотом на север, к Берлину, чтобы помочь замешкавшимся перед внешним обводом войскам соседа справа; рассечение немецкой группировки на три части с последующим их уничтожением; охват Берлина с юга и юго-запада и соединение с войсками 1-го Белорусского фронта.

Теперь предстояло схватиться с группировкой гене-рал-фельдмаршала Ф. Шёрнера[136], войска которой противостояли левофланговым 2-му и 4-му Украинским фронтам. 5 мая во время торжества по поводу встречи союзнических войск на Эльбе командующий 12-й группой армий американский четырёхзвёздный генерал Омар Брэдли вдруг достал свою полевую карту, на которой было нанесено положение его основных группировок, и спросил маршала И. С. Конева:

— Как вы намерены брать Прагу? — И, не дожидаясь ответа, спросил: — Ваши танковые и пехотные части измотаны и, видимо, имеют серьёзные потери. Не следует ли Пражскую операцию провести совместно?

— Сил у нас вполне достаточно, — ответил Конев через переводчика. — Необходимости в такой помощи нет.

Возникла напряжённая пауза. Конев её прервал:

— Вы должны понимать, что любое продвижение американских войск дальше к востоку от ранее обусловленной демаркационной линии может внести только путаницу, вызвать перемешивание войск. А это нежелательно.

— Да, — сказал Брэдли, — подчинённые мне войска и впредь будут соблюдать установленную ранее линию соприкосновения.

Они хорошо понимали друг друга. Потом, чтобы ослабить возникшее напряжение, поговорили о чём-то незначительном. И Брэдли снова спросил:

— Как вы намерены брать Прагу? Ведь там Шёрнер.

Конев прекрасно понимал, что сейчас обсуждать план Пражской операции, даже в общих чертах, неуместно. Тем более с американцем! Но понимал: Брэдли тоже хочется войти в Прагу, ищет лазейку. Конев отшутился. Брэдли убрал карту. Больше к этой теме не возвращались.

Итак, Берлин был взят. Но бои продолжались: на севере войска 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов добивали остатки отчаянно сопротивлявшейся группы армий «Курляндия», а в Чехословакии украинские фронты зажали в клещи полуторамиллионную группировку генерал-фельдмаршала Шёрнера. Для сравнения: блокированная в Рурском промышленном районе и пленённая армиями союзников немецкая группировка насчитывала 325 тысяч человек. О ней принято писать как о масштабной и весьма удачной операции союзнических войск во Второй мировой войне. О Пражской же операции обычно говорят как о марше армий 1-го Украинского фронта по шоссейным дорогам в сторону столицы Чехословакии…

Штабы и войска группировки генерал-фельдмаршала Шёрнера работали в режиме осаждённой крепости. На некоторых участках глубина обороны составляла 18 километров и более. В эти дни Вильгельм Кейтель подписал Акт о безоговорочной капитуляции и соответствующий приказ был отправлен в штаб группы армий «Центр», но Шёрнер отказался сложить оружие.

Для того чтобы с ходу пробить эту стену, маршал И. С. Конев создал ударную группировку, в которую вошли три общевойсковые армии и две танковые — лучшие соединения фронта. И среди них 4-я гвардейская танковая армия генерала Д. Д. Лелюшенко. По пути к столице Чехословакии советские войска разделали под орех ещё и немецкую группировку, которая прочно засела в Дрездене и прилегающих районах, перекрывая все пути к Праге. Танки генералов Д. Д. Лелюшенко и П. С. Рыбалко неслись к Злйтой Праге на предельных скоростях. Десять танковых и механизированных корпусов — полторы тысячи боевых машин — сметали любую оборону, встававшую на их пути.

Восьмого мая на рассвете авангарды 4-й гвардейской армии на шоссе близ Жатеца настигли колонну бронетехники и грузовиков. Как впоследствии оказалось, это был штаб генерал-фельдмаршала Ф. Шёрнера. Танки Лелюшенко с ходу атаковали колонну и уничтожили её. Управление окружённой группировки было утрачено. Сам Ф. Шёрнер, оставшись без штаба, переоделся в штатское и на лёгком самолёте «Физилёр Шторх», прихватив войсковую кассу, улетел в австрийские горы.

Из журнала боевых действий Челябинской танковой бригады:

«8.5.45 г.

Противник остатками разбитых частей отступает в направлении ПРАГА и в юго-зап. направлении.

Бригада, стремительно преследуя отходящего противника, в ночь с 8 на 9.5.45 г. прошла 130 км и к 9.5.45 г. в 6.00 ворвалась на северо-западную окраину г. ПРАГА, завязала уличные бои и в 22.00 г. ПРАГА была очищена от противника.

За время боёв с 8 по 9.5.45 г. бригада нанесла противнику урон в живой силе и технике:

уничтожено до 1500 солдат и офицеров противника.

Взято в плен 500 человек.

Уничтожено: автомашин — 500, бронетранспортёров — 30, орудий разного калибра — 25, миномётов — 15, ПТР — 40, самоходных орудий — 15, эшелонов — 5, мотоциклов — 200, велосипедов — 350.

Захвачено: автомашин — 800, эшелонов с военными грузами — 26, из них с горючим — 2, бронетранспортёров — 11, пулемётов — 70, винтовок и автоматов — до 3000.

Потери бригады:

Убито — 5, ранено — 21 человек».

В боях за Прагу отличились многие экипажи, в том числе взвод лейтенанта Л. Е. Буракова.

Лейтенант вёл свой взвод во главе походной колонны бригады. Когда колонна подошла к Праге, вперёд двинулась разведгруппа — три танка взвода лейтенанта Буракова. Вместе с ними в город вошёл разведвзвод и подразделение сапёров. Вскоре они выяснили, что в центре Праги идёт бой повстанцев с немецким гарнизоном. В своих мемуарах генерал М. Г. Фомичёв об этой операции писал так: «Когда танки вышли из города Слани, над горизонтом показалось зарево пожара.

— Прага горит! — сказал чех, ехавший с нами от самой границы в качестве проводника. Я вызвал старшин Соколова и Пасынкова.

— Пожалуй, это для вас последняя разведка. Нужно узнать, что происходит в городе.

Разведчики и сапёры устроились на броне танков Ивана Гончаренко, Леонида Буракова, и разведгруппа ушла в ночь.

Вскоре передо мной стояли чехи. Их привёз на танке лейтенант Бураков. Они неплохо изъяснялись на русском языке.

— Прага ждёт вас! Спешите!

Светало. Спустя полчаса передовые подразделения бригады достигли северо-западной окраины Праги. Шоссе перегорожено баррикадой, сооружённой из брусчатки разобранных мостовых. Восставшие не ждали нас с этой стороны. Они предполагали, что мы придём с востока. Из-за баррикады вышел чешский офицер, руководивший отрядом восставших. И тотчас, размахивая винтовками и фуражками, с возгласами «Наздар! Наздар!» побежали к советским танкистам чешские повстанцы. Навстречу нам устремились тысячи мирных жителей. Люди пели, плакали, дарили нам цветы, протягивали своих детей, которые доверчиво обнимали нас. И не было для советских воинов лучшей награды, чем эта сердечная благодарность народа. Танки взвода Буракова, шедшие впереди, встретила группа людей с развёрнутыми красными знамёнами. На полотнищах вышиты серп и молот. Чешская патриотка подошла к сидящим на броне разведчикам и передала им знамя. Люди пели, плакали от радости…

Сопровождаемые ликующими жителями, танкисты настойчиво теснят немцев. Бой не затихает. Оставаться на улицах опасно. Но чехи не хотели расходиться по домам. Они указывали нам расположение вражеских пушек и пулемётов, предупреждали об опасности, находили наиболее удобные пути движения».

Правды ради необходимо сказать, что до танков Лелю-шенко и Рыбалко в Прагу по просьбе восставших чешских патриотов вошла 1-я дивизия Русской освободительной армии (РОА) полковника Буняченко[137]. Дивизия вступила в бой с подразделениями СС, которые уже дожимали восставших чехов. Русские батальоны заняли многие пражские районы, в том числе Зличин, Петршин, Рузине, а также аэродром, захватив несколько исправных самолётов. Шли бои в Страшницах, Панкраце.

Буняченко ввёл свои полки в Прагу 6 мая, а уже 7-го на заседании Временного чешского правительства, когда стало известно, что к городу приближаются колонны ударной группировки 1-го Украинского фронта, настроение восставших резко изменилось. Чехи есть чехи. Генералу Буняченко, пришедшему на переговоры с правительством новой Чехословакии, сказали: «Зачем вы пришли в Прагу? Штаб восстания — это не чешский народ… Уходите. Вы для нас такие же враги, как и немцы». Дивизия РОА — русских коллаборационистов, которых в народе называют более определённо — предатели родины, власовцы — вынуждена была покинуть Прагу. (Слишком уж легко власовцы 1-й дивизии РОА хотели искупить грех предательства. Грех, преступление, кровь. Кровь, как известно, смывается кровью. Тем более во время войн.) И в город снова начали входить части СС. Но вошли они ненадолго.

В ночь на 9 мая взвод Буракова в составе штурмовой группы продвигался в сторону Манесова моста. Задачей группы было: обеспечить переход основных сил танковой бригады через Влтаву в центр города. У Карлова и Манесова мостов штурмовая группа встретила заслон — несколько штурмовых орудий и фаустников.

Первым шёл танк лейтенанта Ивана Гончаренко.

Немцы тут же открыли огонь. «Тридцатьчетвёрка» Гончаренко ответила. Завязалась огненная дуэль. Загорелась одна самоходка, потом другая. Т-34 лейтенанта Гончаренко вначале был подбит, потом его начали расстреливать и в конце концов подожгли. Командир танка был тяжело ранен, из горящей машины вылезть не смог. Посмертно лейтенант Иван Гончаренко награждён орденом Отечественной войны 1-й степени. Остальные члены экипажа выжили.

Тем временем огонь вели и другие два танка взвода. Когда стало ясно, что артиллерия противника у мостов подавлена, лейтенант Бураков отдал приказ: «Вперёд!» Вскоре взвод «тридцатьчетвёрок», без одной машины, в составе штурмовой группы выскочил на Староместскую площадь.

Сохранилась фотография, которая стала частью фотолетописи Великой Отечественной войны: танк Т-34 с бортовым номером «1-25», занявший огневую позицию в зарослях цветущей сирени на фоне католического собора в Пражском Граде. Боевая машина лейтенанта Буракова и его экипажа.

Лейтенант Бураков, по воспоминаниям его боевых товарищей, отличался необычайной храбростью и дерзостью. В бою мог рисковать, ходить, как говорят, по самому краю, но при этом был расчётлив, действовал со своим экипажем и взводом грамотно, умело и выходил из боя либо победителем, либо с минимальными потерями, при этом, как правило, выполнив поставленную задачу. Порой допускал дерзость и по отношению к начальству. За Пражскую операцию был представлен к званию Героя Советского Союза, но, как отмечают его биографы, «не удостоили». Где-то, при ком-то, уронил какое-то неосторожное слово. Молодость! 20 лет! Героя ему заменили вторым орденом Красного Знамени. Что ж, два ордена Красного Знамени, который считался высшим офицерским орденом, для танкиста — это, пожалуй, полный Герой.

На подступах к Одеру его «тридцатьчетвёрка» была подбита. Экипаж продолжал вести огонь. Потом танк загорелся. Потушить не удалось. Когда выскакивал из горящей машины, был ранен осколком мины. За эти бои награждён первым орденом Красного Знамени. Исключительную храбрость проявил во время ликвидации окружённой группировки противника в районе Ванзее. Здесь его взвод действовал в составе разведгруппы, совершал глубокие рейды, действуя фактически в тылу противника, а затем на скоростях, со связанными пленными на броне, притороченными к скобам на корме, возвращался назад.

После Победы Бураков служил в Центральной группе войск — командир танковой роты 110-го отдельного разведывательного батальона 17-й гвардейской механизированной дивизии. Демобилизовался в декабре 1950 года в звании старшего лейтенанта.

Главным трофеем, который старший лейтенант запаса Леонид Ефремович Бураков привёз в родительский дом, были альбомы и блокноты с фронтовыми зарисовками.

Уже после Победы, в июне 1945 года, Михаилу Георгиевичу Фомичёву было присвоено звание генерал-майора танковых войск. Стал он и дважды Героем Советского Союза и, в соответствии с законом, его бюст был установлен на его родине, в городе Белёв Тульской области. Первую Золотую Звезду комбриг получил 23 сентября 1944 года за блестяще проведённую операцию во время боёв за освобождение Львова, а вторую — 31 мая 1945 года — за Берлинскую и Пражскую операции.

После окончания Великой Отечественной войны 20 июля 1945 года Фомичёв был назначен заместителем командира 10-й гвардейской танковой дивизии, в которую был сведён его корпус, а в июне 1946 года принял командование ею, правда, не на постоянной основе, а как исполняющий обязанности. Вскоре, в январе 1947 года, его направили на учёбу в Высшую военную академию им. К. Е. Ворошилова, которую он успешно окончил в декабре 1948 года (ещё через 20 лет — в 1969 году — он вновь сядет за парту и окончил Высшие академические курсы при Военной академии Генерального штаба).

В январе 1949 года Фомичёв был направлен в Приморский военный округ на Дальний Восток, где принял командование 7-й механизированной дивизией. Затем служил в Прикарпатском, Приволжском, Закавказском, Белорусском и Забайкальском военных округах, сменил много должностей. Сначала с Дальнего Востока в марте 1952 года его вызвали в Москву, в распоряжение штаба бронетанковых и механизированных войск, а после открытия вакансии в июле того же года он занял пост заместителя начальника штаба 8-й механизированной армии в Прикарпатском военном округе, потом с февраля 1953 года некоторое время состоял в распоряжении командующего той же армией. С июня 1953 года местом службы Фомичёва стала 13-я армия, штаб которой располагался в украинском Ровно: сначала он служил командующим бронетанковыми и механизированными войсками армии, затем с января 1954-го помощник командующего по боевой подготовке. В июне 1955 года генерал оставил штабную работу и был переведён в войска командиром 27-го стрелкового корпуса. С августа 1956 года он командовал 40-м стрелковым (с июня 1957 года — армейским) корпусом. В 1958 году получил звание генерал-лейтенанта танковых войск, а в январе 1960 года принял командование 28-й армией Белорусского военного округа, где оставался до августа 1962-го. В сентябре 1962 года он получил своё последнее назначение в войсках — 1-м заместителем командующего войсками Забайкальского военного округа. С декабря 1969 года он служил генерал-инспектором Главной инспекции Министерства обороны СССР. Через три года, в июле 1972-го, уволен в запас. Умер 18 ноября 1987 года в Москве, погребен на Кунцевском кладбище.

После демобилизации Леонид Ефремович Бураков из танка пересел за стол, за мольберт — в 1951 году поступил в Ташкентское художественное училище им. П. П. Бенькова и окончил его с отличием. Затем в 1956–1962 годах учился в Ленинграде, в Институте живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина. После окончания по распределению приехал в Чебоксары, поступил на работу в Чувашский государственный педагогический институт им. И. Я. Яковлева, работал на кафедре географии преподавателем. В 1966 году перешёл на работу в Чувашское отделение Художественного фонда РСФСР на должность главного художника. Через год его приняли в Союз художников СССР. В 1968 году он переехал на новое местожительство в Ленинград и поступил на работу в Ленинградское художественное училище им. В. А. Серова, преподавал рисунок. В апреле 1991 года ему присвоено звание «Заслуженный работник культуры РСФСР».

Как художник Леонид Ефремович Бураков наиболее выразил себя в графике. Свои графические листы он объединил в несколько циклов. В цикле «Лица войны» — портреты бойцов, матросов, офицеров, однополчан. Названия работ говорят сами за себя: «Командир танка», «Заряжающий», «Балтиец», «Механик-водитель», «Стрелок-радист». Лица его героев выразительны, строги, трагичны. Как и сама война.

Леонид Ефремович Бураков ушёл из жизни в 1994 году. Но именно после смерти, как у нас часто и случается, начались главные выставки его работ. Графические листы, прекрасно оформленные, объединённые единой стилистикой, представлялись в Нижнем Тагиле, в Санкт-Петербурге, в Екатеринбурге, в картинных галереях и музеях других городов России.

Художники не умирают!