Бестиарий

ГЛАВА 1

Наши дни

Картеру Коксу не было нужды спускаться на дно колодца № 91. Он, будучи приглашенным научным сотрудником Музея истории естествознания имени Джорджа К. Пейджа, а также главой отдела полевых палеонтологических исследований, мог бы спокойно сидеть в удобном офисе с кондиционером и видом на бульвар Уилшир. Вместо привычного комбинезона и зеленой футболки на нем бы красовался костюм с галстуком, впрочем, галстук, наверное, был бы лишним, не так уж много мужчин в Лос-Анджелесе носили галстуки, как заметил Картер. Его руки были бы чистыми, волосы — ухоженными, а туфли — блестящими.

Но все это не сделало бы его счастливым и наполовину. Каковым он был здесь, сейчас, на самом дне смоляного колодца, где температура за восемьдесят, волосы перехвачены насквозь пропотевшей повязкой, высокие сапоги покрыты вязким слоем теплой черной смолы, фактически гудроном. Хотя колодцы в Ла-Бре и называли смоляными, то был, безусловно, гудрон, самый низкий сорт сырой нефти, который кипел и пузырился под землей на протяжении последних тридцати или сорока тысяч лет. Пузыри метана лениво поднимались на поверхность дна колодца, раздуваясь, словно огромные жабы, перед тем как беззвучно лопнуть. Каким-то чудесным образом в этой густой черной жиже сохранились кости доисторических животных, которые они извлекали с помощью долота, щетки и долгого кропотливого труда.

Площадь колодца — около пятидесяти квадратных футов, стены со всех сторон были укреплены широкими деревянными досками (на случай обвала или землетрясения), доски снабжены подпорками из ржавых металлических балок. В глубину колодец был около двадцати пяти футов, сверху его прикрывала наклонная пластиковая крыша — козырек от солнца или дождя, хотя майские дожди в Лос-Анджелесе обычно проблем не создают. Вдоль северной стены стоят, выстроившись в ряд, тяжелые черные ведра, к ручке каждого прикреплена крепкая красная цепь, и их спускают вниз, черпают жижу и вытягивают на поверхность.

Сегодня с Картером работала команда из трех человек. Все они были добровольцами и прошли подготовку в музее. Клод, инженер на пенсии, работал над трехфутовой выемкой в восточном квадрате; Розали, учительница средних лет, трудилась рядом с ним; с другой стороны от Картера, как обычно, была Миранда. Девушка только что закончила университет в Лос-Анджелесе, получила диплом со степенью бакалавра по антропологии. Она все время пыталась понять, устраивает ее эта работа или нет. В данный момент вроде бы не очень.

— Кажется, я снова увязла, — сказала она.

Она стояла на коленях на досках, проложенных крест-накрест по дну колодца, глубоко погрузив руки в липкую грязь. Слишком глубоко, по мнению Картера. Когда наклоняешься, чтобы извлечь смолу (он поймал себя на том, что тоже стал называть так гудрон), надо следить за тем, чтобы не погружаться в нее слишком глубоко и много за один раз не брать. На протяжении тысяч лет смола была смертельной ловушкой для животных всех видов — от покрытых длинной густой шерстью мамонтов до саблезубых тигров — и оставалась таковой до сих пор.

— Расслабься! — крикнул Клод. — Вытягивай медленно.

— Я так и делаю, — нервно сказала Миранда и покосилась на Картера, который сидел на корточках и вытирал со лба пот.

— Дави вниз одной рукой, а другую попробуй вытянуть, — посоветовал он и придвинулся ближе, теперь они находились вплотную друг к другу. — Иначе обе руки увязнут.

Он положил ладони ей на предплечья и начал тащить вверх, медленно, с той же силой, что и Миранда. Сегодня смола была какая-то особенно теплая, а потому оказывала больше сопротивления, чем обычно. Лица их разделяло всего несколько дюймов, он по запаху определил: она только что забросила в рот пару пастилок «Тик-так».

— Там что-то есть, — сказала девушка. — Чувствую, что-то большое.

— Там всегда что-то есть, — заметил Картер, медленно вытягивая руки девушки из жижи. — В каталогах музея насчитывается уже около двух миллионов находок.

— А из этого колодца сколько?

— Много, — ответил он, когда на поверхности показались ее руки, черные и блестящие; смола была такой густой, что не капала, — поэтому мы и проводим раскопки здесь.

Миранда со вздохом облегчения выпрямила спину.

— Спасибо. Ты мой спаситель.

— Не за что, — сказал Картер. — Я обещал начальству музея, что не позволю ни одному из своих помощников утонуть в колодце.

— А что будет, если кто-то утонет? — спросил Клод.

— Штраф в десять долларов, — ответил Картер. — И еще я лишусь скидки на парковку на целую неделю.

— Хорошо, что мы попали именно в твою смену, — заметила Розали, бросая горсть влажной смолы в подставленное ведро.

Все дружно расхохотались.

На то, чтобы отмыть руки и волосы от липкой гадости, уходило не меньше получаса. В трейлере, припаркованном неподалеку от колодца, находились душевые кабины, где имелись губки, мочалки, пемза, скрабы, щетки на длинных ручках, шампуни, словом, все необходимое, чтобы выиграть битву с грязью.

Рабочую одежду вешали на деревянный крючок. Носить ее где-либо еще было просто немыслимо.

Картер надел чистые джинсы, тонкий синий свитер и легкие белые мокасины. Хотя его сложно было назвать формалистом, работая в Кингели на факультете палеонтологии, а затем в Нью-Йоркском университете в отделении биологии позвоночных, он одевался совсем по-другому. Там он носил рубашки с длинными рукавами, иначе было просто неприлично. Но здесь, в Лос-Анджелесе, обстановка была менее формальная, и в глубине души он признавал, что этот город ему нравится.

Погода — тоже. Вот сейчас, к примеру, конец дня, и хотя навес над колодцем сохранял в нем жару, но в парке дышалось легко и приятно, в воздухе пахло свежестью. Бриз шевелил верхушки пальмовых деревьев, по стволу калифорнийского дуба шустро взбиралась белка. Картер никогда не помышлял о переезде в Лос-Анджелес, он был типичным обитателем Восточного побережья со своими предубеждениями, ему претила показная пышность и фривольность Калифорнии, но если взглянуть со всей объективностью, как положено истинному ученому, следовало признать — климат тут значительно лучше. Да и перспективы роста тоже, если говорить о работе.

После несчастного случая в нью-йоркской лаборатории он стал на факультете персоной нон грата. Нет, свое место он сохранил, а вот доверие и расположение сослуживцев утратил, казалось, навсегда. Сталкиваясь с ним где-нибудь в коридоре или холле, люди отводили глаза. Поэтому, когда жена Картера Бет вдруг получила приглашение поработать в Музее изобразительного искусства Гетти,[3] оба они, почти не раздумывая, решили принять его.

Проблема была лишь одна: чем там будет заниматься Картер? Научные достижения у него были впечатляющие, несчастный случай никак на это не повлиял, поэтому Картеру не стоило большого труда получить место на Западном побережье. Труднее было рассортировать так и посыпавшиеся на него со всех сторон предложения.

Да и образ жизни супружеской пары здесь разительно отличался от прежнего. В Нью-Йорке Картеры жили в маленькой квартирке на Вашингтон-сквер-парк. Здесь же сняли через члена правления музея, который действовал даже в ущерб себе, полностью меблированный дом в Саммит-Вью (частная, обнесенная оградой и охраняемая территория). Добираться туда нужно было по главной автомагистрали Сепульведа, что проходила параллельно скоростной автостраде Сан-Диего. Это было извилистое четырехполосное шоссе, с одной стороны от которого тянулись поросшие кустарником холмы, с другой стороны и выше проходила скоростная автострада, и большинство людей предпочитали ехать именно по ней, скорость движения там была гораздо выше (когда не было заторов). Картер предпочитал маршрут по Сепульведе, она соответствовала его понятиям о дороге: была предсказуема, не забита машинами, у нее был собственный характер (чего стоил один тоннель под горами Санта-Моника, через который можно было попасть в Сан-Фернандо-вэлли). Вот и сегодня, даже несмотря на пятницу, больших пробок не наблюдалось, и едва он успел прослушать записанную на магнитофон сорокапятиминутную лекцию о Галапагосских островах, как увидел, что подъезжает к Саммит-Вью.

Здесь был совсем другой мир. Широкая, почти пустая дорога поднималась в гору, по обе стороны от нее тянулись лужайки с аккуратно подстриженным газоном, чуть поодаль белела жилая застройка. На полпути к ней Картер, как всегда, заметил патрульную машину, припаркованную справа у обочины. Ученый приветствовал копа взмахом руки (в этот день недели дежурил Эл Берне), затем продолжил путь к вершине холма.

Их дом находился слева; въезд в гараж был вымощен серыми плитами. Это было современное здание с белыми стенами и наклонной крышей из красной черепицы; до сих пор, приезжая домой и ставя машину в гараж, Картер не мог привыкнуть к чувству новизны.

Поражала его даже не сама необычность этого места, а царившая здесь тишина. Все дома, выстроившиеся по обе стороны от широкой дороги, отличались какой-то особой, почти стерильной аккуратностью, и тихо здесь было, как в могиле. Ни детей, играющих на улице, ни стрекота газонокосилки, ни света в окнах, ни звуков радио или телеприемников, ни единой души, гуляющей по безупречно чистым тротуарам. Если честно, даже как-то не по себе становилось. Но он продолжал убеждать себя, что скоро привыкнет.

— Я дома! — крикнул он, входя через переднюю дверь.

Он бросил тяжелый рюкзак, набитый книгами и бумагами, на паркетный пол.

— Эй?

Ответа не было. Он ждал, что откликнется Робин, няня, которую они наняли присматривать за ребенком.

— Робин! Ты здесь?

Он поднялся по ступеням, покрытым толстым ковролином — это сделал прежний владелец дома, узнав, что у Картера и Бет годовалый малыш, — и направился прямо в детскую. Бет сидела в углу, в кресле-качалке, в задранной до пупа майке и баюкала на руках маленького Джо.

— Не хотела кричать, будить его, — прошептала она.

— А где Робин?

— Я сегодня не работаю, вот и дала ей выходной.

— Все еще простужена?

— Никак не могу избавиться от этого проклятого кашля.

— А принц выглядит вполне счастливым.

— Ему-то о чем беспокоиться?

Это стало своего рода их расхожей шуткой. У Джо ни разу не было ни простуды, ни ушного воспаления, ни колик, а ведь они готовились ко всем этим проблемам и неприятностям загодя, изучая книги по уходу за грудными детьми. Но пока что… ничего. Их малыш словно был сделан из стали.

— Хочешь, приготовлю ужин? — предложил Картер.

— Я не голодна, но со вчерашнего вечера осталась семга.

— Вот и славно, оставляю тебя с ним, — заметил он и кивнул на спящего Джо.

Спустившись вниз, достал из холодильника бутылку «Хейнекена» и, поскольку свидетелей не было, откупорил и стал пить прямо из горлышка. На стойке лежала почта: счета и пара каталогов, но его куда больше заинтересовала куча бумаг и писем, разбросанных на разделочном столике в уголке для завтрака. Картер выдвинул два стула, сел на один, закинул длинные ноги на второй и развернул к себе несколько бумаг.

Верхнее из писем, адресованное Бет, было от Беренис Кейбот, главного администратора Музея Гетти. В нем она просила просмотреть несколько документов, подготовиться к встрече с владельцем некоего произведения искусства, что выставлялось у них, причем миссис Кейбот подчеркнуто просила сохранять имя этого человека в тайне до поры до времени. Картер знал: ничего особенного в такой просьбе нет, музеям часто приходится иметь дело с богатыми и щедрыми спонсорами, предпочитавшими оставаться анонимными до тех пор, пока сами не захотят раскрыть свое имя широкой публике.

Картер чувствовал: совать нос в чужие дела нехорошо. Это касается лишь Бет и Гетти, подумал он и отпил еще глоток из бутылки. Зачем тогда она оставила это письмо на виду, словно намеренно? Разве в суде это не было бы оправданием? Да и что страшного может случиться, если хотя бы мельком посмотреть на вложенные в него снимки?

Одного взгляда было достаточно, чтобы сказать: они весьма необычны.

Он отложил письмо в сторону и посмотрел на цветную глянцевую фотографию размером восемь на десять. На ней была старинная массивная книга в переплете из слоновой кости, украшенном драгоценными камнями. Рулетка, положенная рядом для сравнения, показывала: страницы большие — примерно фута два в высоту и столько же в ширину. Хотя Картер не являлся экспертом в этой области, она напомнила ему древние книги, которые он видел в Европе, самой известной из всех была Келлская книга Тринити в Дублинском колледже, датировалась она восьмым веком. Книга на снимке, на неопытный взгляд палеонтолога, была из той же категории.

На других снимках цвета были приглушенные, видимо из-за недостатка освещенности. На них были сфотографированы открытые страницы книги с иллюстрациями. Большинство из них изображали фантастических животных, мифологических зверей самого невероятного вида: головы львов на длинных туловищах змей; куриный клюв у медведя; жираф с витыми рогами на голове, стоящий как башня сразу на восьми ногах. Все рисунки были исполнены в примитивной, но выразительной манере. Картер видел нечто подобное в учебниках Бет еще в те дни, когда она была студенткой Института искусств при галерее Куртолда[4] в Лондоне.

— Шпионишь, — заметила Бет, бесшумно войдя на кухню в одних носках.

— Ты меня застукала.

Жена уселась к нему на колени, оперевшись спиной о край стола.

— Они дали тебе работу на дом?

— Миссис Кейбот прислала сегодня утром.

На Бет были спортивные штаны, темные волосы на скорую руку собраны в конский хвост.

— Чего же она от тебя хочет? — с самым невинным видом спросил Картер.

— Прилагаемое письмо прочел? — улыбнулась Бет.

Картер рассмеялся.

— Когда ты собираешься встретиться с мистером Тайна? Он не смог определить, что это за труд?

— Не знаю. Наверное, когда он изволит явиться сам.

— Похоже, проект весьма любопытный.

Она придвинулась еще ближе.

— Мне тоже так кажется. Думаю, это один из самых древних и полных бестиариев, которые когда-либо мне встречались. Жду не дождусь, когда увижу эту книгу.

— А я жду не дождусь, когда уложу тебя в постельку, — сказал Картер и крепко обнял жену.

От нее пахло мылом «Дав», детской присыпкой и молоком, он никогда не предполагал, что эта комбинация может так возбуждать.

— Знаешь, когда принц уснул… — заговорщицким тоном начал он и провел рукой по округлым грудям жены под майкой.

— А королева приболела… — подхватила Бет.

Она отвела его руку и поцеловала пальцы, опустила голову ему на плечо. Тут взгляд Картера упал на снимок, что лежал перевернутым на столе. Протянув руку, он поднял его и увидел красочное изображение павлина. Голова слегка склонена набок, хвостовое оперение образует нечто вроде широкого веера. В отличие от всех павлинов, которых он когда-либо видел, этот был ярко-красного цвета, от него исходила явственная аура угрозы: глаза сверкали, как рубины, когти длинные, слегка искривленные, острые, как шипы. Этот павлин совсем не был похож на декоративное создание, скорее это была хищная птица доисторического периода.