Бестиарий

ГЛАВА 34

Бет прекрасно представляла себе эту картину. Вот он сидит на рассвете возле узкого окошка, аккуратно затачивает перо, снимая с кончика прозрачную стружку (в те времена пользовались обычно гусиными перьями, но для такой тонкой работы требовалось воронье). А потом вновь возвращается к работе, спеша закончить послание, прежде чем за ним явятся люди султана и поведут его на смерть.

Читая в английском переводе это тайное послание, Бет как будто заглядывала в прошлое тысячелетней давности. Она видела сцены, описанные ярко и достоверно, в местах, о которых никто и никогда даже не слышал. Она ни секунды не сомневалась, что все это происходило на самом деле. В самом начале, обнаружив письмо и начав читать эту фантастическую историю, она подумала, что все это изощренный розыгрыш или же просто некие древние выдумки. В рукописях одиннадцатого века ей ни разу не доводилось видеть описаний, подобных этому; в ту пору владение письмом, и тем более латынью, было крайне редким явлением. И те немногие, кто владел этим мастерством, были склонны использовать его лишь в практических целях, к тому же труд этот щедро оплачивался. Пергамент стоил недешево, работа была сложная, владеющий ремеслом должен был уметь смешивать краски и чернила, растягивать кожу, должным образом готовить перья, уметь не только писать, но и переносить на пергамент самое сложное изображение. Такие мастера невероятно ценились; считалось, что они наделены неким особым даром свыше, который было бы грешно не использовать по назначению. Нет, письмо было подлинным, это несомненно.

Бет читала о Салиме чуть выше — то была наложница, которую аль-Калли разрешил выбрать мастеру из своего сераля. Оплакивала ли она своего возлюбленного, или и ее ждала та же участь?

Из этих нескольких фраз Бет сделала вывод, что рабыне удалось уцелеть. По крайней мере, передать письмо она успела.

Тут прямо перед ней прозвучал голос:

— Беседка, которую вы видите перед собой, сделана из сварного железа, и оплетают ее ветви трех видов бугенвиллей, — сказал гид, и группа туристов послушно замерла перед беседкой, в которой сидела Бет. День выдался жаркий, солнечный, но здесь, в тени, под живым навесом из переплетения цветущих ветвей, она могла читать в покое и главное — в одиночестве. Маловероятно, что настырная миссис Кейбот найдет ее здесь, лишь Элвис, помощник, знал, где она находится.

— Позвольте, я выйду, не хочу мешать, — сказала Бет, когда несколько туристов приподняли камеры.

— Нет-нет, не беспокойтесь, — сказал гид, пожилой мужчина. — Вы прекрасно выглядите на этом фоне и ничуть не испортите картины. Напротив.

Бет улыбнулась, но все равно поднялась со скамьи и, сжимая листы в руке, направилась в другую часть сада. Он был разбит в виде концентрических кругов, повсюду вились тропинки, усыпанные гравием, а центр украшал пруд в зарослях азалий. Тоже своего рода лабиринт, вдруг подумала Бет. Странное совпадение, что она читает письмо именно в таком месте. Растительность не столь густа и высока, чтобы образовать непроницаемую стену, не позволить выбраться отсюда, но в остальном дизайн, несомненно, навеян классическим лабиринтом.

И она сразу вспомнила, что именно здесь впервые увидела Мохаммеда аль-Калли, когда он пришел на вечеринку показать ей драгоценную иллюстрированную рукопись. Хотя Бет ни на секунду не верила в мистику подобных совпадений, ей вдруг показалось, что события разворачиваются согласно некоему загадочному плану.

Стоя в саду под палящим солнцем, в открытом летнем платье с обнаженными плечами, она пробежала глазами еще один абзац письма в руке. До конца оставалось всего ничего, и она испытывала возбуждение.

Бет с трудом верила в написанное. Все это напоминало жизнеописание Тесея, сражавшегося с Минотавром. Она силилась припомнить этот миф. Каждые девять лет афиняне приносили ужасную жертву царю Миносу как искупление за смерть его сына Андрогея. Если она не ошибается, всякий раз они присылали семь юношей и семь девушек на съедение чудовищу Минотавру, получеловеку-полубыку. Это страшное создание обитало в лабиринте, из которого не было выхода. Неужели султан, предок аль-Калли, построил свой лабиринт по этой легендарной модели? И что представлял собой зверь, охотившийся за обреченными на смерть? Ведь Минотавра, насколько она понимала, в природе не существовало. Всего лишь миф. Но что, если это был огромный лев? Или тигр? А может, еще более экзотический и опасный хищник?

Терпентинное дерево уже упоминалась выше, и Бет пришлось провести небольшое исследование. Она выяснила, что это было высокое ветвистое дерево, известное ботаникам также и под другим названием — фисташка палестинская. Оно славилось своим долголетием, могло простоять тысячу лет. Порой его называли иначе, и упоминалось это дерево неоднократно и в других письменных источниках. В частности, под таким деревом был похоронен царь Саул. В могучих ветвях фисташки запутался и был убит царевич Абесалом, наследник грузинского царя. В долине Илия, густо поросшей этими зелеными деревьями, в период борьбы израильских племен против филистимлян состоялось легендарное сражение Давида и Голиафа.

Бет опустила руку с листком перевода. Слишком уж жутко и невероятно то, что она читает. И тем не менее она верила каждому слову. Точно некто нашептывал все эти страшные слова ей прямо на ухо. Одновременно она утвердилась в своем изначальном мнении о цветных иллюстрациях — не случайно они показались ей столь живыми и выразительными. Еще бы, ведь художником двигала не фантазия, он видел всех этих тварей в реальности. Художник добросовестно перенес на пергамент каждую деталь того, что видел собственными глазами. Сколь бы невероятным это ни казалось.

— А, вот вы где! — воскликнул Элвис, пересекая тропинку и подходя к ней. На нем были только шорты и сандалии, и в ярких лучах солнца бледная кожа казалась почти прозрачной. — Миссис Кейбот вас просто обыскалась.

— Зачем?

Элвис поправил ремешок сандалии и огляделся по сторонам.

— Точно не знаю, но там настоящий переполох. Заявился этот арабский парень…

— Мистер аль-Калли?

— Да. Приехал с полчаса назад вместе со своим телохранителем. И говорит, что хочет все вернуть.

— Книгу?

— Да, и перевод, который мы успели сделать. Уже заходил в берлогу Хильдегард и вышел оттуда с книгой.

— Могу представить, как реагировала на это Хильдегард!

— Не надо представлять, я расскажу. Сам водил его к ней. Она была далеко не в восторге. Стала прикреплять обложку, та была почему-то снята…

По просьбе Бет.

— Едва она успела наложить последний стежок, как этот громила телохранитель…

— Якоб.

— Да, Якоб. Он просто выхватил книгу у нее из рук и положил в железную коробку, в которой ее принесли…

В изложении Элвиса все это выглядело так, словно речь шла об упаковке стереоприемника для автомобиля.

— Потом они поднялись наверх и стали искать вас. — Закончив свой рассказ, Элвис наклонился и вынул из сандалии маленький камешек. — Ну и жарища, — заметил он. — Должно быть, Санта-Ана задул.

Бет нехотя сложила письмо — дочитать оставалось всего ничего, — понимая, что другого выхода у нее просто нет и возражать бесполезно. Если бы аль-Калли зашел к ней в кабинет и потребовал показать, что на сегодня сделано, она бы охотно предоставила ему все материалы. Созданный с помощью компьютера перевод текста «Бестиария», несомненно, представляет большой интерес, но присутствует в книге скорее для проформы. Животные, от химеры до левиафана, так натурально изображенные в иллюстрациях, описаны в прилагаемом тексте вполне рутинно. Типичная для того времени христианско-иконографическая манера изображения. К примеру, изрыгающий языки пламени василиск является символом похоти, символом самого дьявола; изречение из Библии под рисунком отражает мерзкую суть этого создания: «Super aspidem et basilliscum ambulabis». (В современной версии перевода, созданного несколько столетий спустя, этот отрывок читается так: «Ты наступишь на льва и гадюку: молодого льва и змею растопчешь своей ногой».) Бет всегда воспринимала это высказывание как символ победы Христа над Сатаной. Грифон, имеющий четыре когтистые лапы и крылья птицы, причислялся в Книге Левитов (11:13–20) к нечистым созданиям: «Все животные пресмыкающиеся, крылатые, ходящие на четырех ногах, скверны для вас». Феникс, плоть которого нельзя было уничтожить, восстающий из пламени и собственного пепла через три дня, являлся, несомненно, символом воскресения из мертвых. И наконец, мантикор, смертельно опасное чудовище, которому никто не мог противостоять, «более всего алкал человеческой плоти» и, подобно самому дьяволу, был ненасытен. Так что не было ничего удивительного в том, что все эти христианские аллегории и образы нашли отражение в книге со Среднего Востока, тем более что она, по убеждению Бет, была создана иноземным автором.

Она выждала, пока очередная группа туристов начнет подниматься по холму к главному зданию музея, затем и сама двинулась той же извилистой тропой. Знаменитые сады Гетти были разбиты по плану, гениальность которого заключалась в том, что самого плана как бы не существовало вовсе. Через ручьи были перекинуты деревянные мостки, берега выложены крупными камнями, привезенными с подножия гор Сьерра. С виду беспорядочный подбор цветов и трав — рексия виргинская, димондия, герань, лаванда и тимьян — был сгруппирован по цвету и текстуре.

— Хотите, я распечатаю копии всех файлов? — спросил Элвис.

— Да.

— А как быть со списком ключевых слов?

Именно этот список ключевых слов, или паролей, и помог ей обнаружить тайное письмо, но к чему он аль-Калли? Хотя, когда Элвис заговорил о нем, араб был явно впечатлен. Даже ее помощник Элвис не знал о письме; Бет задержалась после работы и сканировала текст в свою личную хитроумно закодированную базу данных. Если не считать Картера, единственным человеком, знавшим о письме, была Хильдегард, но в ней Бет была уверена: уж кто-кто, а эта дама от науки умела держать рот на замке. Хильдегард презирала всех богачей, владевших бесценными артефактами, и редко делилась с ними информацией, поскольку, по ее мнению, эти люди все равно не смогли бы ее оценить. Все же Бет решила позвонить ей позже, предупредить, чтобы молчала, чтобы уж быть до конца уверенной.

Тут она вдруг спохватилась: получается, она уже приняла совершенно определенное решение? Решила сохранить письмо художника у себя. Да… Как-то нехорошо это, неправильно, неэтично. К тому же это неминуемо погубит ее карьеру. Как сможет она опубликовать материалы этого открытия, не разглашая источника, не объяснив, каким образом письмо попало к ней?

Но если рассказать аль-Калли о письме и вернуть его ему, маловероятно, что этот уникальный материал когда-нибудь увидит свет. Ей никогда не удастся провести анализ бумаги и чернил; она не сможет показать его миру, никогда не сможет доказать, что автор уникальных рисунков был непосредственным участником Первого крестового похода, что его заключение вовсе не было добровольным, а смерть оказалась преждевременной и насильственной. Одна мысль о том, что уникальная книга «Звери Эдема» будет заперта где-то еще на протяжении тысячи лет, могла привести в отчаяние, но еще больше пугала мысль о том, что столь редкое, страстное и страшное письмо, свидетельство тех давних событий, будет находиться в забвении. Может, Хильдегард и права — сокровищами владеют совсем не те люди.

Подходя к кабинету, она увидела Якоба, он стоял в коридоре у двери и держал в руках тяжелый даже с виду железный сундук, а из-за двери слышался пронзительный голос миссис Кейбот:

— Уверена, она где-то здесь. Смотритель гаража сказал, что машина ее на месте.

Судя по нервным ноткам в голосе миссис Кейбот, дела обстояли скверно. Бет остановилась на секунду, изобразила радостную и приветливую улыбку и, обойдя Якоба, вошла в кабинет.

— Мистер аль-Калли… — Бет протянула ему руку. Араб стоял возле ее стола, очевидно, только что просматривал разложенные там бумаги. — Рада вас видеть.

Миссис Кейбот едва не грохнулась в обморок от облегчения.

— Мой помощник Элвис Райт сказал, что вы хотите ознакомиться с результатами нашей работы. — В глубине души она все еще надеялась убедить его оставить все как есть, снова перенести книгу в отдел реставрации.

Он холодно ответил на рукопожатие. Одет, как всегда, безупречно — темно-синий костюм, желтый шелковый галстук с золотой булавкой у горла.

— Компьютерная программа помогла создать более точную и адекватную версию английского перевода, мы даже не надеялись на столь блестящий результат. — Подчеркнуть объем и качество проделанной работы никогда не повредит. — Причем заняло это куда меньше времени, чем если бы над ним трудилась целая бригада ученых.

— Боюсь, что недостаточно быстро. И я хотел бы забрать все, что у вас имеется на данный момент.

— Я уже поручила Элвису сделать для вас распечатку. Он скоро закончит. — Бет не удержалась от искушения и взглянула на Якоба с сундуком в руках — в нем сейчас находилась книга, — он по-прежнему стоял у дверей. — Видите ли, без оригинала «Бестиария» нам будет куда сложнее продолжить работу. Завершив каталог графем и сопровождающий его перевод, мы надеялись ознакомить с этим чудесным уникальным произведением широкий круг ученых и…

— Вот как? — сухо заметил аль-Калли. — Лично я такой цели никогда не ставил.

Уже зная аль-Калли какое-то время и ожидая худшего, Бет была шокирована его тоном.

— Разве?

— Все, чего я хотел, что мне было нужно, — это точно знать перевод каждого слова в книге. Поскольку это сделано и сама книга отреставрирована, не вижу причин держать ее здесь. Работа закончена.

— Но неужели вам не хотелось… э-э… сделать «Зверей Эдема» достоянием мира?

Аль-Калли покосился на дверь. Вошел Элвис с кипой разноцветных картонных папок, каждая была посвящена отдельному разделу книги и работе, проделанной над ним. Элвис выложил папки на стол перед аль-Калли.

— Нет, — ответил араб Бет и принялся листать папки и проглядывать приклеенные к ним бумажки с указанием содержания.

Удовлетворенный увиденным, он поднял глаза на Якоба. Тот вошел, сложил папки поверх сундука, вышел и снова встал у двери.

Аль-Калли полез в нагрудный карман пиджака, достал оттуда тонкий конверт из бумаги цвета слоновой кости.

— Не хочу, чтобы вы сочли меня неблагодарным, — сказал он, протягивая конверт Бет. Потом развернулся на каблуках безупречно начищенных туфель, кивнул потерявшей дар речи миссис Кейбот и вышел, оставив за собой слабый аромат дорогой туалетной воды.

Бет была потрясена до глубины души, миссис Кейбот тоже никак не могла оправиться. Но вот Элвис пожал плечами и сказал:

— Но ведь у нас есть копии всех материалов.

«Что правда, то правда, — думала Бет. — Но что от этого толку без самой книги?» Все равно что выразительный и подробный пересказ фильма, которого никто не видел; или блестящая статья о картине, которая нигде не выставлялась; пересказ текста, который никто никогда не мог прочесть. Даже хуже. Ибо без источника или аутентичного артефакта, на который ты будешь бесконечно ссылаться, все это обретет характер фантастических измышлений. И ни одно слово никто не станет воспринимать всерьез.

Она вертела конверт в руке. И вдруг, к своему удивлению, заметила на нем красную восковую печать с инициалами «МАК». Бет никогда прежде не видела ничего подобного, разве что в кино, где люди, подобные Томасу Мору, получали послания от архиепископа Кентерберийского. Бет сорвала печать и достала два чека — первый, на миллион долларов, являлся пожертвованием отделу реставрации Центра Гетти. Она молча протянула его миссис Кейбот. А со вторым чеком просто не знала, что и делать. Он был выписан на ее имя, и в нем значилась сумма в сто тысяч долларов. Элвис вытянул шею, заглянул ей через плечо и тихонько присвистнул.

— Вау! — воскликнул он. — Сдается мне, сюда включена и премия помощнику, верно?

Бет хотела сказать, что никак не может принять такого дара. Но поздно, аль-Калли уже ушел. Подошла миссис Кейбот, она показала чек ей.

— Ну что, порвать его, что ли? — хмурясь, спросила Бет.

— Это банковский чек, — сказала миссис Кейбот. — Порвать его — это все равно что порвать деньги.

— И что прикажете с ним делать?

Миссис Кейбот тоже пребывала в смятении. Она уже перебрала в уме все этические стандарты поведения в подобных случаях, но никак не могла сообразить, какой из них нарушался. Аль-Калли не вынуждал Бет лгать; он не подвергал сомнению ее результаты. Он не просил ее умалчивать о сомнительности происхождения или объявлять артефакт работой старого мастера, прежде приписываемой творцу более низкого ранга. Да он просто изъял этот артефакт, вернул себе свою собственность, сняв таким образом все вопросы и сомнения. Так что чек никак нельзя назвать подкупом — это дар. Но в Музее Гетти придерживались политики ясности и прозрачности, требующей от сотрудников незамедлительно сообщать обо всем, что тем или иным образом могло вызвать конфликт интересов. И хотя бы только на этом основании о получении чека следовало доложить, получить добро и лишь затем оприходовать его.

— Превратите его в наличные, и побыстрее, — шепнул Элвис Бет и торопливо выскользнул из кабинета, опасаясь реакции миссис Кейбот.

— Мне следует отнести его в Главное финансовое управление, — сказала миссис Кейбот, указывая на чек на миллион долларов. — Ваш, наверное, я тоже должна взять и оставить его там для сохранности, — добавила она и выхватила чек из руки Бет. — Музейный совет решит, принимать его вам или нет.

Миссис Кейбот тоже вышла, и Бет осталась одна в кабинете. Одна-одинешенька, без книги «Звери Эдема» и без чека, королевского подарка, который только что держала в руке. У нее почти не было надежды увидеть этот чек снова — уж кто-кто, а миссис Кейбот всегда сумеет найти способ вернуть его аль-Калли. А если тот откажется принять — передать на нужды музея. Никто никогда не становился музейным куратором ради денег… и однако же до чего приятно почувствовать себя богачкой, хотя бы на минуту-две.

Впрочем, кое-что у нее все же осталась. Запустив руку в нижний ящик стола, Бет достала папку с надписью «Личная корреспонденция» — для маскировки — и вынула из нее оригинал письма одиннадцатого века, найденный под обложкой древней книги. Держа хрупкие странички в руке, она вдруг подумала, что надпись на обложке не такой уж и обман. Было полное ощущение, что письмо адресовано именно ей, точно она была самой подходящей и благодарной аудиторией. Никто бы никогда не узнал, что оно существует, если бы не ее нюх сыщика, а если бы она не нарушила профессиональную этику, то письмо снова оказалось бы у законного владельца, на пути в Бель-Эйр, и направлялось бы сейчас… к полному забвению. Она понимала, ей следовало бы испытывать чувство вины — работа в Нью-Йорке и Лондоне приучила блюсти высокие стандарты профессионального поведения, но если уж быть до конца честной, ею владело совсем другое чувство — чувство радости и гордости, словно ей удалось вырвать нечто очень ценное из языков пламени.