Безумная Роща

ДРОУ (история восемнадцатая)

У одного богатого поселянина была дочь по имени Рея. Раз пошла она со своими подругами в лес для того, чтобы погадать у колодца, каков будет ее суженый.

Темна была вода в этом колодце и далеко не всегда отражала облик того, кто смотрел в него. Говорили, что пугающие видения открываются старикам, когда те смотрят в колодец, а юноши и девушки, заглянувшие в него, могут узнать свою судьбу. Никто не знал, откуда этот колодец взялся в лесу, и кто, и для какой надобности сделал его, и кто первый открыл его волшебные свойства — но вот уже не одно поколение тайно друг от друга пробирались к колодцу юноши и девушки, и глядели вниз, желая увидеть, какое их ждет будущее и с кем им предстоит разделить свою судьбу. И ходило поверье, что если не увидят они там ничего, даже и собственного отражения, то скорая смерть ждет их.

И вот, заглянули в колодец все подруги Реи — и увидели там кто себя саму, кто образы, слишком размытые и быстрые, чтобы можно было доподлинно разглядеть их, кто странные картины, смысл которых был непонятен, а кто и отражения незнакомых мужчин. Одна лишь Рея не заглянула в колодец, хотя ей и сильно хотелось этого — но она боялась не увидеть ничего, или увидеть урода или старика — казалось ей, что тогда, горюй-не горюй, плачь-не плачь, но брака с ним будет уже не избежать.

Однако, когда отправились девушки обратно, подумала Рея: «Все мои подруги узнали свою судьбу, или хотя бы попытались узнать ее — так неужели я одна не решусь на это?» С этими мыслями она незаметно отстала от подруг и повернула обратно, и скоро дошла до колодца. Страшным показалось ей это место, расположенное среди высоких деревьев, укрытое тенями, мрачное, зовущее, недоброе. И сам колодец был не таким, какие делают люди — был он круглым и чересчур широким, и казался скорее глубокой ямой, заполненной водой. Стены его были выложены темными камнями, а дна вовсе не видно.

Преодолев страх, подошла Рея к колодцу и заглянула в него. Напряженно смотрела она в темную воду, желая в точности разглядеть того, кто появится перед ней, и во всех подробностях запомнить черты его лица.

В то время проезжал мимо этого места один из дроу, которых еще называют темными альвами, а еще — Лишенными Крова. Подумал он, увидев Рею, склонившуюся над колодцем: «О, сколь скверен вид этого человеческого существа! Даже и одно присутствие здесь человека — оскорбление места, некогда принадлежавшего нашему народу!»

Схватил он Рею, перекинул через седло и поскакал в свои земли — а быстр, как ветер, был его черный конь!

Звали этого дроу Яскайлег. И вот, привез он Рею в свой замок и там отпустил ее. Тогда увидела она того, кто на миг отразился в колодце, когда приблизился, чтобы схватить ее, и поняла, что горька ожидающая ее судьба. Был стоявший перед ней высок и строен. Осанку он имел горделивую, смотрел пристально, а двигался с необыкновенной гибкостью. Одет он был в черные шелка и носил на поясе длинный меч. Вместо кольчуги был на нем камзол с серебряными пластинами и кольцами, на плечи наброшен плащ, скрепленный застежкой в виде цветка, подобного лилии, но имеющего многочисленные острые иглы. Темен был этот цветок, и будто поблескивал крошечными золотыми крапинками. Иссиня-черными были волосы похитителя Реи, и белой, как воск, едва ли не прозрачной, была его кожа. Красивыми могли бы показаться черты его лица — много красивей, чем у всех иных мужчин, которых прежде видела Рея — если бы не были бы сжаты его губы так сурово, если бы глаза его не смотрели так холодно и жестоко!

Сказал Яскайлег Рее:

— Следуй за мной.

Повел он ее в подземелья своего замка, и там показал различные устройства, большие и маленькие, вид которых сильно напугал Рею — ибо были остры эти устройства, казались живыми и голодными до чужой боли. Некоторые из этих устройств были подобны кривым ножам, другие — ветвям шиповника, третьи — большим насекомым, будто выточенным из хрусталя или драгоценных камней. Однако, когда Яскайлег коснулся одного из насекомых, оно ожило и задвигалось, и поняла Рея, что не устройство это, а живое существо.

Спросила Рея Яскайлега:

— Господин, для чего ты показываешь мне эти устройства, один только вид которых вызывает дрожь и отвращение?

Сказал дроу:

— Дитя людей, знай, что предстоит тебе близко познакомиться со многими из них, прежде чем смерть проявит к тебе свое милосердие.

Содрогнулась Рея, услышав эти слова, и сказала:

— Что тебе нужно от меня? Зачем ты грозишься мне страшными пытками?

Сказал дроу:

— Не угрожаю я тебе, а лишь рассказываю об участи, которая тебя ожидает. Ничего мне от тебя не нужно, и нет у тебя ничего, чем бы ты смогла выкупить свое спасение.

Сказала Рея:

— Даже и своим телом?

Жестоко усмехнулся дроу.

— Ты, наверное, считаешь себя красивой, — сказал он Рее, — но в глазах моих ты немногим привлекательнее обезьяны.

Заплакала Рея, и спросила:

— Зачем ты поймал меня, а теперь хочешь мучить? Разве сделала я тебе какое-нибудь зло? Или тебе доставляют радость сами пытки, без какой-либо причины или надобности?

— Поистине, — сказал ей дроу, — сильную радость доставляют мне пытки, когда удается захватить кого-нибудь из ваших. Знай, дитя человека, что в прошлом ваш род, род людей, причинил моему роду много боли и почти истребил всех нас. Не знаю, почему вы сделали это — потому ли, что показались мы вам опасными соседями, потому ли, что так вам велели ваши боги, или только лишь ради одной страсти к разрушению, без какой-либо причины или надобности. Но то, что для вас — далекое прошлое, для меня — вчерашний день. В сравнении с вами или с другими родами альвов никогда мы не были многочисленны, но теперь нас осталось так мало, что знаю я — никогда уже нам не стать тем народом, каким мы были прежде. Мы — мертвый народ, ибо с каждым веком становится нас все меньше и меньше, и редки дети в наших семьях. И хотя знаю, что горька моя месть и бесплодна, все же слаще она для меня, чем безысходное ожидание того часа, когда, наконец, истощится и мое время.

Спросила его Рея:

— Отчего тогда ты напал на ту, кто беззащитна? Отчего не начал войну с людьми? Или ты так смел только с девицами?

Сказал Яскайлег:

— Я могу истребить двадцать или тридцать мужчин, но не в силах уничтожить весь ваш народ, как вы уничтожили мой. Однако, если желаешь причинить кому-нибудь боль, следует выбрать для того наиболее нежное место. Дети людей — наиболее нежная часть человеческого рода, но бессмысленно было бы терзать их, потому что они не сумеют понять, за что им причиняют мучения, а мучения ради одних только мучений кажутся мне противоестественными. Ты же — можешь понять. И хотя ты уже не ребенок, ты еще не успела загрубеть. Кроме того, ты — женщина, и, убив тебя, я убью также всех сыновей и всех дочерей, которых ты никогда не родишь.

Сказала ему Рея:

— Убив меня, ты убьешь только меня. Причиняя мне боль — причинишь боль только мне, а не всему человеческому роду.

Сказал ей дроу:

— Дочь людей, неужели ты не знаешь, что всякий народ сплетен в одно Целое? Так, многие листья могут расти на одном дереве, но само дерево — едино. Ты не видишь Целого, да и я не умею видеть его прямо, но я знаю, что оно существует. Убивая тебя, я убиваю часть этого Целого, причиняя боль тебе — причиняю боль Целому.

Сказала Рея:

— Если и другие из вашего народа были подобны тебе, то нет ничего странного, что ваш род угасает, ибо ты — жесток и отвратителен, а вдобавок ко всему — еще и безумен.

Сказал дроу с жестокой усмешкой:

— Другие из моего народа, о которых ты говоришь, поначалу не могли понять, почему многочисленные воины, закованные в железные латы, пришли в их земли — не могли понять, пока не стало слишком поздно. Я видел, как горели наши поселенья, видел, как беспощадно вы издевались над пленными, как беспощадно истребляли нас. На моих глазах была уничтожена вся моя семья. Я был тогда весьма молод; меня пленили и подвергли пыткам, и хотя страдания, которые испытвал я сам, я и мог бы простить вам, но не могу, не хочу и не стану прощать того, что вы сделали с моими родичами. Некогда Целое вашего народа уничтожило Целое моего — от того у нас, как у народа, теперь нет никакого будущего, и от того столь редкими стали дети у нас. Царство Мертвых не ждет нас, как вас, ведь с тех пор нет в нем для нас никаких чертогов. Наше Целое подобно срубленному дереву — листья его еще живут, в то время как само дерево уже мертво. Подумай над моими словами, дитя людей — пусть они глубоко войдут в твою душу. С тем я оставляю тебя на день или два, чтобы ты могла приготовиться к тому, что тебя ожидает, ибо телесная боль — не такой предмет, с которым надлежит торопиться.

Сказав так, он отвел Рею в пустой подвал, бросил ей охапку сена и удалился. А надо сказать, что в том подвале не было дверей, но имелось нечто, подобное пологу, который опустился, когда Яскайлег вышел. Показалось Рее, что состоит этот полог из множества толстых спутанных нитей, но так как темно было в подвале, пришлось ей подойти ближе, чтобы разглядеть этот полог поподробнее. Увидела она, что это — паутина, темная, прозрачная, будто сделанная из черного хрусталя, а ткут эту паутину большие жирные пауки, висящие между потолком и косяком двери. С ужасом отскочила Рея к противоположной стене и вжалась в нее и не приближалась более к двери. Глаза ее тем временем попривыкли к темноте, и с сильным ужасом смотрела она, не отрываясь, на больших пауков, шевелившихся напротив, совсем с ней рядом — а ленивы и неторопливы были их движения! Некоторые из пауков размерами превосходили собак, другие же, поменьше, едва достигали длины двух ладоней. Раз, когда один из меньших пауков случайно упал на пол, на расстоянии всего трех шагов от Реи (а длиной это помещение было — четыре шага), громко закричала Рея, и кричала еще долго после того, как вскарабкался паук обратно на стену.

Так прошло некоторое время, показавшееся Рее вечностью, и увидела она, как кто-то с другой стороны приблизился к паутине. Подняли пауки полог перед пришедшим, и светлее стало в камере Реи. Появлению даже и своего мучителя была бы она безмерно рада, лишь бы не оставаться в одиночестве с этими пауками, но то был не Яскайлег. Вошла в камеру Реи девочка, бывшая в том возрасте, когда превращаются девочки в девушек. Без всякого сомнения, принадлежала эта пришедшая тому же народу, что и Яскайлег, и была так же бледна, стройна и красива, как он. Неуклюжим животным почувствовала себя Рея рядом с ней, собакой, которую хозяева наказали за большую провинность, а теперь, может быть, простят — или, быть может, продлят наказание. И при виде девочки от сильной радости разрыдалась она, чувствуя, как отпускает ее напряжение, державшее ее все это время.

Девочка принесла ей еду, завернутую во что-то, подобное большому листу, и прохладное питье в другом листе, края которого поднимались вверх, как у лодочки. Не смогла Рея есть, но воду выпила с жадностью, и снова посмотрела на пришедшую, не смея заговорить с ней первой.

Сказала девочка:

— Меня зовут Цамира. Как зовут тебя?

Сказала пленница:

— Рея.

Спросила ее дроу:

— Скажи, очень ли страшно тебе было жить среди людей?

Настолько был серьезен ее вопрос, настолько неподдельно любопытство — что истерическим смехом расхохоталась Рея, и долго еще не могла остановиться. Вскоре, впрочем, смех ее перемешался с рыданиями.

Сказала Рея девочке-дроу:

— Страшен ваш замок, и страшно мне находиться среди вас — в селении же, где жила я, я была счастлива.

Сказала Цамира:

— Вот как? Яскайлег, мой отец, говорит, что все люди — чудовища.

Сказала Рея:

— Он лжет.

Спросила ее девочка-дроу:

— Скажи, во всем ли он лжет мне? Лжет ли он, говоря, что вы часто убиваете друг друга, хотя и принадлежите к одному народу? Лжет ли он, говоря, что жизни не принадлежащих к вашему народу вы цените и того меньше? Лжет ли он, говоря, что вы полагаете себя рабами богов и от того считаете себя вправе повергать мучениям всякого, кто не разделяет с вами вашей веры? Лжет ли он, говоря, что одни из вас более почитают одного бога, а другие другого, и беспощадно воюют между собой, стремясь заслужить одобрение своих господ? Лжет ли он, говоря, что вы истребили многие народы, и уничтожили все прекрасное, что создали они?

— Может быть, это и так, — сказала Рея, — но если и уничтожили когда-то люди каких-то других существ, я об этом ничего не знаю.

— А что касается всего остального? Так ли это?

— Так, — сказала Рея, — но мы видим это совсем иначе, чем твой отец.

Кивнула девочка:

— И он говорил мне, что видите вы все это иначе. Жестокость вы называете смелостью, трусость — смирением, вероломство — умом и хитростью, глупость и жадность — благоразумием, рабство — верой. Вижу я, что не лгал он, говоря, что вы — чудовища.

— Кто же тогда вы? — Крикнула Рея в лицо девочке. — Никогда бы не додумались люди до ужасов, которые я видела в вашем замке!

Сказала девочка:

— Жесток мой отец, но никогда я не слышала от него, чтобы он говорил мне: «Я добр», или «Я милосерден», или «Я справедлив».

— Неужели ты думаешь, что его честность оправдывает все то, что он делает? — Спросила Рея Цамиру.

Сказала Цамира:

— Как может честность оправдывать что-либо? Она либо есть, либо ее нет, но низок тот, кто не имеет ее. Дела моего отца открыты, а слова прямы. Его легко возненавидеть, и трудно любить — и я, быть может, единственная, кто любит его, потому что я — его дочь.

Сказала Рея:

— Черной ненавистью возненавидела бы я своего отца, если бы узнала, что он когда-то в прошлом сделал хотя бы сотую часть того, что обещал мне Яскайлег.

— Представь, — сказала ей Цамира, — что некие захватчики пришли в поселение, где обитала ты, и истребили всех твоих ближних. Представь также, что было много этих захватчиков, и истребили они всех людей во всех других поселениях, и во всех городах, и странах, и во всех Землях. Осталась только ты одна. Не захочешь ли ты хотя бы чем-нибудь отомстить захватчикам, если будет у тебя такая возможность?

Сказала Рея:

— Даже если я захочу им мстить, то не стану подвергать пыткам беззащитных.

— А если, — спросила Цамира, — оказалось бы, что захватчики уничтожили вас потому, что подчинялись некой невидимой, неосязаемой, неощутимой воле, объединяющей их — хотя они сами и не знали об этом? И если бы, убивая захватчиков, ты всего только бы лишила эту волю нескольких инструментов, каковых у нее миллионы, а причиняя долгую боль их телам и, главное — их душам — смогла бы причинить некоторую боль и тому духу, который объединяет их всех? И, не в силах умертвить этот дух, не сделала бы ты того, что было бы для него — как пощечина? Даже если для того потребовалось бы похитить одно из самых нежных порождений этого духа и проделать с ним некие, не слишком приятные, но необходимые манипуляции? Как бы ты поступила?

Сказала Рея:

— Я бы постаралась простить.

Сказала ей Цамира:

— Вижу я, что ты не можешь или не хочешь представить того, о чем я говорю. Рассказ мой далек от тебя. Представь: не только неизвестных, далеких людей умертвили захватчики — но и твоих близких родичей. Твою мать, твоего отца, твоих сестер и братьев, твоего возлюбленного.

Сказала Рея:

— Все-таки я бы постаралась простить. Бог мой — Бог Света, и в его Царстве встретила бы я и свою мать, и своего отца, и своих сестер и братьев, и своего возлюбленного.

Сказала Цамира:

— А если бы вы не служили никаким богам, и более всего ценили бы свою свободу, и от того не было бы у вас на небесах заступника? И если бы посмертные чертоги ваши были бы уничтожены, и после смерти вас ждало бы не пребывание в Стране Мертвых, не возрождение, не какое-нибудь изменение, но смерть вторая, еще более горькая? И если бы ваши души были бы обречены скитаться по Стране Мертвых, истлевая и рассыпаясь с каждым вздохом, а обитатели различных чертогов гнали бы вас отовсюду, как бездомных бродяжек, и нигде бы вы не находили ни крова, ни приюта, но встречали бы только вражду и алчный голод существ, обитающих на границах между различными областями Стране Мертвых и подстерегающих сбившихся с дороги?

Сказала Рея, заплакав:

— Что тебе от меня нужно? Как я могу возместить все то, что сделал мой народ твоему? Впрочем, догадываюсь я, зачем ты сюда пришла: ты так же жестока, как и отец твой, и большую радость испытываешь ты, видя мои мучения.

Сказала Цамира:

— Ошибаешься ты, думая так. Я пришла сюда для того, чтобы тайком увести тебя из этого подземелья и освободить.

Сказала Рея:

— Я не верю тебе. Ты хочешь обмануть меня ложной надеждой, чтобы посмеяться надо мной, когда я поверю тебе.

Сказала ей Цамира:

— Дитя людей, ты подозреваешь нас в хитрости, но сама не умеешь различать хитрость и правду. Знай, что мы никогда не лжем прямо. Если бы я хотела обмануть тебя, я бы сказала: «Пойдем со мной. Посмотрим, не найдется ли какого-нибудь способа освободить тебя.» А потом, когда бы такого способа не нашлось, я посмеялась бы над твоими надеждами и вернула бы тебя обратно. Но разве такими были мои слова? Разве не известила я тебя прямо о том, что намерена сделать? Но пойдем, пока не вернулся мой отец — его сейчас нет в замке.

— Где же он? — Спросила Рея.

— Бродит среди северных холмов, как поступает всегда, когда его одолевают воспоминания. И обычно долгими бывают эти прогулки.

— Но не накажет ли он тебя, когда вернется и узнает, что ты помогла мне бежать?

— Накажет, — согласилась с ней Цамира, — накажет наихудшим наказанием: промолчит и не произнесет ни слова упрека.

Спросила ее Рея:

— Для чего ты хочешь помочь мне? Ведь не так давно ты много говорила об обидах, причиненных людьми твоему народу. Если все это правда — почему ты не ненавидишь меня так же, как твой отец? Или прощены мне, Рее из рода людей, эти обиды?

Сказала Цамира:

— Мы не умеем прощать. Живи я во время, когда отец мой был молод и будь я свидетельницей тому, чему был он — никогда бы ты не дождалась от меня ни помощи, ни милосердия. Но, по счастью, я была рождена много позже, и не видела ни истребления народа дроу, ни смерти своих родичей, ни пыток. Для моего отца та война была как будто вчера, но для меня, как и для тебя, она — далекое прошлое. И от того не нравятся мне мысли о том, что он сделает с тобой, когда вернется.

Крикнула Рея:

— «Сделает»?! И без того он уже подверг меня ужасным мучениям и пыткам! Разве не изощренной пыткой было все мое заточение?

Сказала ей дроу:

— Рея, дитя людей, я вижу, ты никогда не испытывала ни подлинного страха, ни подлинной боли. Но тем скорее следует увести тебя отсюда.

И вот, она повернулась и подошла к пологу, который пауки подняли при ее приближении. Рея встала и подошла к ней, а Цамира взяла ее за руку и провела под пологом. Шли они по подземным коридорам и миновали много помещений, а затем поднялись наверх и вышли во внутренний двор. Несколько раз встречались им слуги Яскайлега, но никакого внимания не обращала на них Цамира, и следовала дальше, а Рея старалась держаться как можно к ней ближе. Но когда они подошли к лошадям, приблизился к ним Рошак, главный конюх — а был он, как и многие другие из слуг Яскайлега, из народа каджей.

Сказал он Цамире:

— Знает ли твой отец о конной прогулке, на которую, как я вижу, ты собираешься отправиться с его пленницей?

Холодно посмотрела на него Цамира, но ничего не ответила, лишь сама стала седлать лошадь, видя, что не дождаться ей в этом от Рошака никакой помощи.

Сказал Рошак:

— Сильно не понравится твоему отцу то, что ты намереваешься сделать.

Сказала ему Цамира:

— Это — не твоя забота.

С тем выехали Рея и Цамира из замка дроу, и поскакали на юг — а быстры, как ветер, были их черные кони!

Спросила Рея Цамиру:

— Что это за черные и серые скалы к северу от нас? Недобр и сумрачен их вид. Кажется, будто сама смерть поселилась здесь, и за скалами этими лежит пустынная Страна Мертвых.

Сказала Цамира:

— Это — Холмы Памяти, по которым сейчас бродит мой отец. Надлежит нам без промедления отъехать от них как можно дальше.

Так они и поступили. И вот, прошло некоторое время, и снова Рея спросила Цамиру:

— Скажи, что это за странное место на западе? Я вижу большой холм посреди равнины, а на вершине холма — рощу, но странен и страшен вид этой рощи. Деревья в этой роще лишены листьев, искривлены и будто тянутся к небу в глухом отчаянии — а оно не слышит их молитв.

Сказала Цамира:

— Это — проклятое место. Некогда наши враги похоронили здесь своих убитых, и насыпали над ними высокий холм, и посадили на этом холме фруктовую рощу, говоря: «Пусть эти деревья останутся памятью павшим, когда далекие потомки забудут их имена и возвеличат новых героев. Пусть и тогда приходят сюда люди и альвы, и, отдыхая под сенью деревьев, благословляют это место.» Но прокляли дроу этот холм, и облетела листва с посаженых деревьев, а стволы их почернели и искривились. Страх и отчаянье поселились здесь с тех пор, а люди и альвы стали издалека обходить это место.

И вот, поскакали они дальше, и ехали так некоторое время. Затем увидела Рея на востоке старый, вросший в землю камень. Рядом с камнем рос ясень с серебряной и черной листвой. Спросила Рея Цамиру, что это за место.

Сказала Цамира:

— Под этим камнем схоронены двое влюбленных. Юноша, Эргин, был из нашего народа, а девушка, Рейдигаль — из народа альвов света. Эргин погиб в битве, и был похоронен здесь своими сотоварищами. Рейдигаль ненадолго пережила его — говорят, жизнь вытекла из нее, как вино из опрокинутой фляги. Ее похоронили здесь же, а вскоре после того здесь вырос этот ясень. Говорят, в нем соединились их души.

Поехали они дальше. И вот, прошло еще какое-то время, и снова обратилась Рея к своей спутнице:

— А что это за долина впереди нас? Вижу я, будто во многих местах пламенеет там что-то — будто разлита по зеленому алая кровь.

Сказала ей Цамира:

— Это всего лишь кусты роз. Эта долина ничем не прославлена, но от того она милее мне, чем все те места, мимо которых мы проезжали раньше. Люблю я гулять по этой долине и любоваться цветами, которые растут здесь и слушать пение птиц, которых здесь великое множество.

Поехали они дальше и ехали так до тех пор, пока не добрались до места, где жила Рея.

Сказала Рея Цамире:

— Благодарю тебя за все, что ты для меня сделала. Хотелось бы мне снова как-нибудь повидать тебя.

Сказала ей дроу:

— Нет у меня к тому ни малейшего желания. Вряд ли нам с тобой суждено когда-нибудь снова увидеть друг друга, и отчего-то мне кажется, что лучше будет для нас обеих, если никогда не состоится эта встреча.

Сказав так, она развернула коня и поскакала обратно, а Рея отправилась домой.

Когда подошла она к дому, вышел к ней навстречу ее отец и спросил:

— Что с тобой приключилось, дочка? Где ты пропадала столько времени?

Рассказала ему Рея, где была она. Видела она, что грозно сошлись брови ее отца, и заиграли желваки на его скулах, когда выслушал он это повествование. А был отец Реи богатым и сильным землевладельцем. Собрал он своих сыновей и домашних, и послал к меньшим землевладельцам, державшим у него землю, и пригласил своих соседей. Велел он Рее повторить свой рассказ, и дочь исполнила его волю. Зашумели поселяне, когда закончила она говорить.

— Так вот кто крадет дочерей наших и сыновей, когда уходят они в лес! — Закричали поселяне. — Оказывается, где-то здесь неподалеку живет демон, ненавидящий сам род человеческий!

— Скажи, — спросил отец Рею, — хорошо ли ты запомнила дорогу к его замку? Опиши нам ее еще раз.

И рассказала Рея об этой дороге.

Сказал отец Реи:

— Надлежит нам всем отправиться туда, чтобы убить этого демона в его логове и навсегда тем обезопасить от его козней детей наших. Ты же, дочка, поедешь с нами, и будешь указывать нам дорогу.

Встал тогда другой поселянин и сказал так:

— Верно ты говоришь. Но не стоит идти туда сразу, ибо силен этот демон в черном волшебстве и располагает многими слугами. Надлежит нам сначала собрать ополчение и обратиться за помощью к графу, а так же найти какого-нибудь чародея или жреца, а лучше — и жреца, и чародея, чтобы смогли они защитить нас от магии демона.

Сказали поселяне:

— Так мы и сделаем.

А следует упомянуть, что в той стране графский титул не был наследным, но король давал этот титул и землю своему человеку, чтобы тот заботился о подвластной ему земле, собирал с поселян повинности и сохранял города и села, расположенные на этой земле, в безопасности.

И вот, собралось ополчение и соединились с войском графа. Было среди приближенных графа несколько чародеев. Также отправился с войском в поход один из жрецов Бога Света. Был он стар и ходила о нем слава, как о святом человеке. Также отыскали в одной деревне сильную ворожею, служившую Богине Ночи, и рассказали ей эту историю.

Сказала ворожея:

— Гласят легенды, что некогда и в самом деле были у людей с темными альвами жестокие распри. Прежде, когда я слышала легенды об этой войне, часто мне становилось жаль этих альвов, ибо говорят, что сильны они были в волшебном искусстве и создавали посредством него удивительные вещи. Однако, жизнь — не то, что сказки: вижу я, что правы были истреблявшие их. Но даже если б и справедлива была их безжалостная, беспощадная месть нашему народу, неужели стала бы я защищать дроу? Ведь я — человек, и благо людей мне ближе блага бессмертных альвов.

С теми словами ворожея собрала все, что было потребно ей для творения магии, и отправилась вместе с войском на север. С большим неудовольствием встретил ее появление старый жрец Бога Света.

Долог был этот поход, ибо только у дроу кони быстры, как ветер — а кони людей, везущие всадников в железных доспехах, их оружие, поклажу, тянущие обозы и повозки, следующие в поводу — эти кони куда как медленнее! Ополчение же, следовавшее за войском графа, и вовсе коней не имело.

По дороге много расспрашивали Рею о замке Яскайлега и обо всем, что видела она по пути. И вот, приблизились поселяне к Долине Роз, и остановились на некотором от нее удалении. После того отрядились отец Реи и еще несколько человек в ту Долину, и затаившись там, подкараулили Цамиру, и поймали ее.

Спросила Рея отца:

— Зачем вы схватили эту девушку? Ведь она спасла мне жизнь — без помощи Цамиры никогда бы мне не выбраться из того замка! Неповинна она в преступлениях, совершенных отцом ее, и никогда не участвовала в его злодеяниях!

Сказал отец Реи:

— Поймали мы ее для того, чтобы не смогла она предупредить своего отца о нашем походе.

С тем пошли они дальше. Десять дней отнял у них путь к замку. Но вот наконец увидели они впереди черные и серые скалы, а перед ними — сумрачную, хорошо укрепленную постройку.

Осадили они этот замок, но хотя много больше было у них воинов, чем у Яскайлега слуг, трудно было взять его замок штурмом, потому что сильны и искусны были каджи, слуги Яскайлега, а стены замка, и железные ворота, защищали сильные чары. Однако и Яскайлег не мог сделать вылазку и отбить у людей свою дочь, потому что мало было у него воинов, а волшебство, которое использовал он, останавливали жрец Бога Света и жрица Богини Ночи. Хотя, в сравнении с дроу, эти служители богов и не были сильны в волшебстве, но, обращаясь к могуществу своих покровителей, могли охранять пришедших с ними воинов от иных чар, даже самых искусных.

Сказал граф поселянам:

— Надо каким-нибудь образом выманить этого дроу из его замка, потому что иначе потеряем мы здесь много людей.

Сказали поселяне:

— Просто будет выманить его — ведь у нас есть его дочь. Насадим ее на кол, да поднимем повыше — наверняка разъярится этот демон и от сильной злобы своей лишится рассудка!

Сказал граф:

— Так мы и поступим.

Но вышла тогда вперед Рея и крикнула им:

— Что вы хотите сотворить, нелюди?! Ведь я только благодаря Цамире осталась жива! Какое отношение имеет она к вашей войне с Яскайлегом?

Сказал Рее отец ее:

— Надлежит тебе помалкивать, когда говорят мужчины. Не мы начали эту вражду, но жестоко мы отомстим Яскайлегу за все обиды, причиненные и тебе, и другим дочерям нашим и сыновьям. Это война, а не вечерняя прогулка, и жестоки ее законы.

Сказала Рея:

— Вижу я, что прав был Яскайлег, ненавидя не людей, сам род человеческий — ибо все вы ничуть не лучше дроу, но много хуже! Подобны вы стае диких зверей, жадных до крови!

Тогда силой увел Рею отец подальше от собрания и так сказал ей:

— Для чего ты позоришь меня? И без того уже шепчутся люди, что не силой, но соблазнами и чарами заманил тебя этот демон в свой замок. Станешь защищать его дочь — скажут, что, видать, по вкусу пришлось тебе то время, которое ты провела с Яскайлегом. И не крови мы жаждем, но хотим избежать большого кровопролития.

И вот, сорвали поселяне с Цамиры одежду, заострили кол с перекладиной. Сказала Рея жрецу и жрице:

— Хоть вы остановите это!

Сказал жрец:

— Проклят богами род этих демонов.

Сказала жрица:

— Нет в том, что мы делаем, для нас никакого удовольствия, но это — необходимость. Тебе же лучше идти в лагерь и не смотреть на это.

Затем, изготовшись к битве, на некотором расстоянии от замка установили поселяне кол и усадили на него Цамиру. Хотя говорят, что холодна и тверда, как железный клинок, воля дроу, все же была Цамира еще очень юна и от того, когда проникло острие кола в нутро ее, не смогла сдержать громкого крика. Услышал этот крик отец ее, и увидел, как извивается на коле его дочь. Как уже сказано прежде, был этот кол с перекладиной — а на таких не умирают быстро!

Взял тогда Яскайлег черную стрелу и ростовой лук, который больше никто в замке не мог согнуть, кроме него, и, прицелившись в дочь, спустил тетиву. А было расстояние между ними длиной более полумили. Впрочем, долетела бы эта стрела до Цамиры, ибо направляли ее могучие чары — однако ж и поселяне имели на своей стороне сильное волшебство. Разбились чары о щит, установленный жрецами над людским воинством, и бессильно упала в траву черная стрела дроу.

С гневом переломил Яскайлег свой лук об колено, и сказал громко:

— Клянусь, что отрекусь от своей свободы и стану покорным слугой любого из Великих, если тот даст мне силу, чтобы спасти мою дочь, или сам спасет ее!

Однако никто из Великих не ответил на его слова.

Сказал тогда Яскайлег своим домашним:

— Приготовьтесь и откройте ворота.

Сказали ему храбрецы-каджи:

— Все мы погибнем в этом бою. Однако мы выйдем в поле, если такова твоя воля.

И вот, открыли они ворота и вышли из замка. Осыпали их поселяне стрелами и дротиками, и люди графа, имевшие при себе арбалеты, разрядили их. Затем сошлись в схватке люди и каджи, искусные в воинском деле, но прежде, чем произошло это, сказал Яскайлег одному из своих спутников:

— Дай мне твой лук.

Тот исполнил это; Яскайлег же натянул тетиву и снова выпустил стрелу в дочь. На этот раз попал он, ибо расстояние было меньшим, чем прежде. И повисла на коле Цамира. Яскайлег же обнажил меч и отбросил щит в сторону, и первым шагнул к приближающимся врагам.

Долгой была эта битва, долгой и страшной. Гибок был Яскайлег, как змея, и столь же быстр и стремителен, но многочисленны были враги его. Искусны каджи в воинском деле — но и графские воины, пришедшие под стены замка дроу, не были в том деле новичками. Стали они теснить Яскайлега и каджей, и отступили те к воротам замка. Дрались они в воротах, пока не осталось с Яскайлегом всего только трое или четверо сотоварищей, и все они, равно как и дроу, не раз уже были ранены.

Тогда Рошак оставил их и побежал в подвалы. Заставил он пауков следовать за собой, и оживил некоторых других насекомых, и Черную Лозу. Протянулась Лоза к людям и обвила некоторых из них, и задушила своими побегами. Сильно устрашили поселян и людей графа большие пауки, выползшие из замка. Однако пауки, хотя и имели весьма устрашающий вид, были довольно медлительны, и скоро узнали люди, что легко убить их, если сначала отрубить им лапы, а затем проткнуть насквозь. Но когда отступили они от замка, закрыли каджи перед ними ворота. А пока перебили всех пауков и прочую мерзость, спустились сумерки, и решили нападающие отложить штурм до следующего дня.

И вот, в середине ночи Рея тайком выбралась из лагеря и подошла к воротам замка.

Сказала она, подойдя к тем воротам:

— Пропустите меня. Мне есть что сказать Яскайлегу.

Услышав имя своего господина, велели каджи Черной Лозе не трогать пришелицу, но сами схватили ее и привели к хозяину замка.

Сказал дроу:

— Зачем ты пришла сюда?

Сказала Рея:

— Я предлагаю себя тебе в заложницы. Скажи им, что убьешь меня, если они не отступят.

Сказал Яскайлег, даже и не усмехнувшись:

— Дитя людей, не думаю, что их остановит эта угроза.

Сказала Рея:

— Не называй меня так больше. Сегодня я отреклась от человеческого рода и всех дел их, и от богов, которым поклоняются люди. Те, кто пришли под стены твоего замка — не родня мне больше, и я стыжусь того, что росла среди них. Если не отступят они, когда ты пригрозишь им моей смертью — убей меня без всякой жалости, ибо предательством я ответила на проявленное милосердие, и предательство мое — причина появления здесь этих людей.

Долго смотрел на нее дроу. Сказал он затем:

— Пусть будет по-твоему.

И вот, когда наступило утро, и ополченцы вместе с людьми графа подошли к замку и стали рубить мечами и топорами Черную Лозу, вышел Яскайлег на стену вместе с Реей, и, приставив меч к ее груди, сказал:

— Клянусь: я убью эту девушку, если вы не уберетесь отсюда!

Крикнул отец Реи:

— Отдай мою дочь, демон, и мы уйдем тот час же!

Сказал ему дроу:

— Я знаю, что люди часто нарушают свои клятвы, когда это кажется им выгодным. Только тогда выпущу я ее из своего замка, когда уберетесь вы туда, откуда пришли!

Тогда сказал граф отцу Реи, и вторили ему его соседи:

— Забудь о дочери — ее уже не спасти. Несомненно, убьет ее демон, отступим мы или продолжим битву. Но если отступим мы — много тяжелее будут ее мучения и не так скора смерть. Или ты думаешь, что этот демон забыл уже, как мы убили его дочь?

Сказал жрец Бога Света:

— Знаю я, что была Рея доброй верующей, часто посещала храмы, раздавала подаяние нищим, и тем заботилась о жизни души своей после смерти бренной оболочки. Знаю я также, что не было у нее никаких сильных прегрешений. Без всякого сомнения, с радостью примет ее Бог Света в свои сияющие чертоги.

Заплакал тогда отец Реи и сказал:

— Верно говорите вы. Умом я понимаю, что не спасти ее от смерти, чтобы мы не делали — но сердцем не могу принять этого.

И вот, не обращая более внимания на слова дроу, и не смотря на Яскайлега и Рею, бросились атакующие к воротам и стали с удвоенной силой рассекать побеги Черной Лозы, и стало ясно, что вскоре изничтожат они ее полностью.

Задрожала тогда Рея, но, повернувшись, сказала Яскайлегу сколь могла твердо:

— Делай то, что должен. И знай — я не держу на тебя зла за то, что было между нами прежде.

Убрал Яскайлег меч в ножны и сказал:

— Не остановила этих людей угроза твоей смерти, как я и думал. Зачем же мне убивать тебя без всякой выгоды? Кажется мне такое убийство противоестественным.

Сказала Рея:

— Думала я, что дроу никогда не нарушают данного слова.

Сказал Яскайлег:

— Не раз слышал я от людей, что дроу никогда не держат данного слова.

Сказала Рея:

— Ты много говорил о своей ненависти к людям. Что стало с этой ненавистью?

Сказал Яскайлег:

— Ничего. Но не ты ли вчера отрекалась от своего отца, от своей веры и от всего человеческого рода? Или ты сожалеешь о том, что говорила?

Сказала Рея:

— Нет.

Сказал ей Яскайлег:

— Подумай хорошенько над своими словами. Они означают, что Целое твоего народа никогда больше не станет помогать тебе. Умерев, не достигнешь ты ни Страны Мертвых, ни небесных чертогов. Также будут закрыты для тебя двери Возвращения. Умерев, станешь ты такой же, как и мы — проклятой скиталицей, Лишенной Крова.

Сказала Рея:

— Пусть даже и так.

С тем спустились они вниз, и стали на некотором расстоянии от ворот, ожидая, когда те рухнут от ударов тарана. Не было никого на стенах замка, ибо давно уже иссяк имевшийся в замке Яскайлега запас стрел и дротиков.

Когда рухнули ворота, ворвались люди в замок и стали сражаться с дроу и каджами. Когда упал один из каджей, Рея взяла его меч и обратила этот клинок против ворвавшихся в замок. И случилось так, что ее отец, бывший в числе первых ворвавшихся, в пылу битвы ударил ее, и, увидев, кого бьет, уже не смог остановить руку.

Крикнул он Яскайлегу:

— Долго придется тебе платить за это злодеяние, если сумеем мы взять тебя живым! — Ибо полагал он, что дроу направил против него Рею посредством чар.

Бросился он к Яскайлегу, но Рошак ударил его мечом по ногам, и сказал:

— Помнить о том, что ты сделал сегодня, тебе придется еще дольше!

Меж тем, пал последний из воинов каджей, и Яскайлег и Рошак отступили к главной башне, не переставая сеять вокруг себя смерть, и страшились люди подступиться к ним. Крикнул тогда граф:

— Отступите от них! Надлежит нам взять их живыми! Пусть лучники стрелами перебьют им руки и ноги!

Но когда вышли вперед лучники, Яскайлег и Рошак скрылись от них в башне. Однако, когда они уже закрывали дверь, одному из лучников удалось попасть в Яскайлега, и поразить его в ту руку, в которой он сжимал меч. Выпустил меч Яскайлег, но Рошак увлек его внутрь и сам захлопнул тяжелую дверь. Впрочем, нападавшие вскоре снесли ее и вступили в башню.

Узки были лестницы в башне — а благословен тот, кто делает в башнях узкие лестницы! Двое оставшихся, господин и слуга, медленно отступали наверх, но кровью приходилось оплачивать нападающим каждую завоеванную ступеньку. Яскайлег не сражался, ибо у него не было меча, да и слишком тесна была эта лестница для двоих — но бился за двоих верный Рошак! Но много раз был он ранен и сам, и быстро слабел.

Видя это, крикнул ему Яскайлег:

— Дай мне свой меч, а сам отдохни немного!

Сказал ему Рошак:

— Выносливее я, чем ты думаешь!

Однако спустя десять ступеней споткнулся он и не сумел отразить удар — а противник его воспользовался этим и по рукоять погрузил меч ему в живот. Грузно осел на ступени храбрец-кадж. Яскайлег же все то время, пока они отступали, собирал в левой горсти кровь, что лилась у него из плеча, и, когда упал Рошак, бросил дроу эту кровь перед ним, и произнес некие слова, не зная еще точно — удастся ли ему заклятие или нет. Однако жрецы были далеко, и не смогли помешать сотворению заклятия. Превратилась кровь в пламя, а пламя заполнило собой весь проем и заструилось вниз, заживо сжигая людей. Но вскоре потухло пламя, ибо иссякли силы Яскайлега, да и жрецы поспешили наверх, дабы воспрепятствовать его чародейству. Тогда он поднялся на самый верх башни и втащил туда Рошака. Затем Яскайлег, с большим трудом разжав пальцы каджа, взял меч из руки его, и стал ждать у лестницы. И вскоре почувствовал он, как приближается сила, которая защищала людей, и приготовился к битве.

Сказал он:

— Хотел я заложить душу за дар жизни, но теперь готов променять ее на дары смерти. Если цена мести за Цамиру — моя гордость и воля, без сожаления расстанусь я с ними, и сверх того еще и доплачу своей жизнью!

И говорят, что хотя не верил он в то, что услышит его слова кто-то из богов или Обладающих Силой, однако один из Обладающих был в то время поблизости и в тот самый миг, когда были сказаны эти слова, вступил на вершину башни. Но о том, кем был этот Обладающий, какие причины привели его к башне дроу и что в дальнейшем вышло из заключенного между ним и Яскайлегом договора — о том повествует иная история.