Безумная Роща

ВРАТА (история двадцать вторая)

В неких пустынных землях стояли магические врата. Были они закрыты могучим заклинанием и лучились невиданной мощью. Никто не знал, куда ведут эти врата и что скрывается за ними. И поскольку находились они, как было уже сказано выше, в пустыне, не сразу обитатели этого мира узнали об их существовании. Первым сие чудо увидел торговец, караван которого сбился с дороги. Узрев высокие врата, в которые били молнии, он посчитал это знамением Всемогущего (а люди в том мире поклонялись одному богу, который, по их мнению, распоряжался всеми областями Сущего), но знамением устрашающим, ибо устрашающий вид имели эти врата. Так, помолившись некоторое время и убедившись, что это не наваждение (ибо врата не исчезли), торговец повернул в другую сторону и через некоторое время вышел к городу Дамассаре. Там на постоялом дворе оставил он своих верблюдов и, прославляя Всемогущего, рассказывал о увиденном знамении всем, кто желал его слушать. Поначалу таких нашлось немного, ибо жители Дамассары полагали, что солнце в пустыне сильно припекло голову торговца, но затем отыскались люди, которые отнеслись к его рассказу серьезно. И один могущественный вельможа, увлекавшийся различными необыкновенными происшествиями и кое-что смысливший в магии, послал нескольких своих всадников посмотреть, правду ли говорит торговец. Его люди добрались до того места, вернулись и доложили, что торговец не солгал. Тогда вельможа обратился в магам, обитавшим в городе и рассказал им о случившемся. Маги же потребовали к себе торговца и допросили его. А надо сказать, что в том городе было две категории магов, и обе категории выполняли также обязанности жрецов: они различались тем, что одни почитали Всемогущего как пламя, а другие отказывались придавать ему какую-либо форму. Вторые занимали в городе главенствующее положение, но первые были более предприимчивы. К ним-то и обратился вельможа, давно уже общавшийся со многими из них. Эти же маги, из которых особо следует отметить двоих, Эшкабейха и Эшкамиса, заинтересовались описанным явлением и отправились в пустыню. Там они стали изучать врата и строить предположения, что могло скрываться за ними. Хотя все их догадки были беспочвенны, сходились они в одном — несомненно, говорили маги, за этими вратами таится великая мощь, и всякий, кто сумеет открыть их и подчинить себе, станет величайшим волшебником, когда-либо жившим на свете. Однако, как не пытались они снять заклятие или грубой силой разрушить печать, лежащую на вратах, все усилиях их были тщетны, ибо несомненно, что тот, кто создавал врата и накладывал печать, был волшебником куда как более могущественным, чем все они, вместе взятые. Тогда они временно отступились, и, вернувшись в Дамассару, стали изыскивать способы справиться с печатью. И приглашали они в город многих иных колдунов, и испрашивали у них совета, и поднимали старинные рукописи, в которых мог бы содержаться какой-либо намек на тайну заклятия, сковывающего врата.

А следует сказать, что торговец, послуживший причиной этого переполоха, происходил не из Дамассары, а из другого города, лежащего на севере, называемого Кунбилтом. В этот город направлялся он изначально, и лишь впоследствии, сбившись с пути, пришел в Дамассару. Но до магов Кунбилта дошли слухи о том, что нашел этот торговец, не умеющий держать язык за зубами, и поэтому, когда он достиг, наконец, Кунбилта, и поцеловал землю родного города, они приказали страже взять его, и, бросив в темницу, так обратились к нему:

— Для чего ты донес магам Дамассары о волшебных вратах? Отчего не умолчал и не пришел к нам? Кто более имеет прав на эти волшебные врата — твои земляки или же чужеземцы? Нехорошо ты поступил, поведав чужакам об этом сокровище. Сиди же теперь в тюрьме и оплакивай свое предательство, отвратительное перед очами Всемогущего!

Оставив торговца в тюрьме, затеяли они с магами Дамассары спор о том, кто имеет более прав на эти врата. И маги Кунбилта утверждали, что они, ибо человек из их города нашел это место, а маги из Дамассары, что они, ибо они первые заявили о своих правах. Так спорили они, обмениваясь гневными речами, и одновременно с тем разыскивая союзников и знатоков, которые смогли бы открыть врата.

А надо сказать, что в Дамассаре, когда об этих поисках стало известно повсеместно, верховный служитель Всемогущего Давим Гэаман, глава тех его служителей, которые отрицали у Всемогущего наличие какой-либо определенной формы, воспротивился изучению этих врат именно в силу неизвестных свойств, которые врата могли таить в себе. Но власть, которой обладал Гэаман, хотя была и велика, но все же не являлась абсолютной, и Эшкабейх и Эшкамис не стали следовать его повелению, но спорили с ним, и грозили, что в случае его дальнейших запретов, почитающие Всемогущего как огонь вовсе выйдут из-под повиновения. Опасаясь раскола, Давим Гэаман не стал выставлять вокруг врат посты, как собирался поначалу, но продолжал, как мог, увещевать огнепоклонников, призывая их одуматься. Немногие, однако, послушались его увещеваний.

И вот, в некий день, к Эшкабейху и Эшкамису прибыл мудрый астролог и чародей из города Хутим-Наух, обители мудрецов. И, сильно рассчитывая на его помощь, отправились они к вратам. Маги же Кунбилта прознали об этом, и, обеспокоенные тем, что врата могут открыть их соперники, собрались и отправились туда же. И те, и другие прибыли к вратам одновременно. Много в тот день было нанесено оскорблений из тех, что смываются только кровью. И тогда, по приказу магов, схватились между собой воины, сопровождавшие их, и сами маги сражались при помощи волшебства. Маги Кунбилта рассчитывали, одолев соперников, захватить мудреца и при его помощи открыть ворота. Маги Дамассары надеялись одолеть врагов и более не беспокоиться ни о каких помехах. Многие были умерщвлены в той битве, многие клинки сломаны, многие доспехи порублены. Не было победителя, но подступающие сумерки разделили сражающихся, и они отступили в разные стороны, ибо и с той и с другой стороны имелось много раненых. И, отступив, вдруг увидели они, как раскрываются врата сами собой…

Теперь следует немного рассказать о самих вратах, о том, куда они вели и о том, кто сотворил их.

Некогда Эмерхад, Повелитель Знаков и Господин Символов, поспорив со своим братом, Гасхаалем, Вороньим Лордом, возжелал создать могущественное оружие, превосходящее по своим свойствам любое иное оружие, которое мог бы сотворить его брат. Для того он изучил волшебство смерти и разрушения и нашел путь в место, где смерть вечна, в место, где пребывает все распавшееся, в место, где покоятся угли пространства и времени. Место это называется Старым Колодцем. Забравшись туда, Эмерхад вытащил из стены Колодца несколько камней, из которых впоследствии изготовил девять боевых дисков. Однако, выбираясь на поверхность, он оборонил один камень. Выбравшись же из Старого Колодца, он закрыл врата и ушел в иные земли, где занялся обработкой дисков, приданием им определенной формы и отточкой их магических свойств. Вскоре он забыл о Колодце. Впоследствии Эмерхада убил его брат, Повелитель Ворон.

Обороненный десятый камень долго летел вниз. Время в Старом Колодце течет иначе, чем в мире сущем. Можно сказать, что оно и не течет вовсе, а тлеет, и события, проваливаясь в прорехи во времени, хоть таким-то образом продвигаются в будущее. Нескоро десятый камень достиг дна.

Там пребывал в покое Бог Колодца. Когда камень нарушил его покой, то Бог Колодца, рассердившись, забросил его обратно наверх. Долго летел вверх камень. Две ладони коснулись его — ладонь бога, властвующего над силами, что заключены в этом камне, и ладонь Повелителя Стихий, впоследствии изготовившего из других девяти камней могущественных демонов. Поэтому нет ничего удивительного в том, что и в десятом камне образовались некие желания и стремления, сложившиеся впоследствии в подобие индивидуальности. Силы, заключенные в нем, были схожи с силами девяти демонов-дисков, но вот только, в отличии от них, десятый камень был свободен, никому не подчинен и не имел имени.

Достигнув врат, он остановился, ибо дальше двигаться было невозможно. Нельзя сказать, что он стал размышлять, как бы проникнуть сквозь врата. Во-первых, он еще не умел размышлять, ибо не видел еще ни одного человека, у которого мог бы позаимствовать то, что называется «размышлением». Во-вторых, даже умей он мыслить, не стал бы он размышлять, как проникнуть за ворота, ибо не знал, что ворота — это проход и что за ними существует нечто иное.

И вот, стоя перед воротами, почувствовал он вдруг, что за ними не «ничто» (а именно так порождение Старого Колодца воспринимало мир существующий), но нечто, сродное его собственной природе — разрушению, распаду, разложению. Тогда, ощутив, что за воротами что-то есть, он открыл их и вошел в мир. И можно сказать, что был он вызван посредством жертвоприношения, хотя маги и не подозревали, что, убивая друг друга перед вратами, совершают жертвоприношение.

Пришли в изумление маги и воины их, увидев черноту за узкой аркой величественных врат, и сгусток, подобный камню, подобный тусклому свету, подобный черной паутине, выплывающий с той стороны. Остановились они, пораженные, не догадываясь еще, что выпустили в мир. Камень же впитывал потоки новых энергий и потоки знаний, изменяясь, совершенствуясь, возрастая в осознании мира и себя самого. Так, наступил миг, когда он смог уже сказать о себе: «Я — это я» — и изумиться собственному существованию. Еще через несколько секунд он постиг, что прежде почитаемое им за «ничто» — есть целый мир, хотя и существует этот мир иным способом, чем тот способ, что был ведом ему прежде. И еще осознал он, что частицы мира в числе восемнадцати, стоящие пред ним, качественно отличаются от всех остальных частиц мира, который он видел — отличаются тем, что, как и он сам, способны осознавать себя. И тогда вышедший из врат пожелал позаимствовать у людей их способы самопостижения, и научиться думать, как думают они. И вот, он двинулся к одному из мертвых тел, и поглотив его, впитал знания о природе этого тела и те знания, которые еще оставались в его мертвом разуме. Но он не насытился. Тогда он обратился к живым…

Только тогда пораженные маги начали действовать. Увидев как темное облако (таким образом они воспринимали облик этого камня) поглотило одного из их мертвых товарищей и на некоторое время как бы уплотнилось, отчасти приняв его черты, они впервые пришли к мысли о том, что вышедшее из врат может таить в себе некую опасность. И тогда они применили Искусство против вышедшего. Но ни огонь, ни холод, ни иные стихии не остановили вышедшего, ибо огонь для него ничем особенным не отличался от воздуха. Перемещаясь, он отодвигал со своего пути и воздух, и огонь, ибо они мешали ему передвигаться.

Так он приблизился к группе магов, пришедших из Кунбилта и, выбрав одного из них, не стал отодвигать его в сторону, но совместился с ним, раскрыл себя ему, настойчиво требуя в ответ такой же откровенности. Он впитал мага и поглотил его память и чувства. Хотя от того камень и не стал человеком, но научился мыслить почти как человек. Теперь уже ничто не мешало ему собрать облик, подобный тому, что он изучил. Однако, как только он сделал это, он впервые узнал, что такое боль — ибо маги, увидев, как облако поглотило их товарища и на его месте начало вылеплять из черноты какое-то человекоподобное чудовище, вновь обратили против него свое Искусство. На этот раз им повезло больше. Им удалось повредить камень, поскольку его новая плоть состояла из элементов, которые были подвержены повреждению. И тогда камень напал на них, и стал убивать их. И ведя битву с магами, он постиг много нового, и узнал, что это — битва, что это — смерть, и испытал радость.

Он двигался слишком быстро, чтобы заклятья успевали коснуться его. Миг — он был в одном месте, еще миг — уже в другом. Также он научился управлять энергиями таким образом, чтобы избегать столкновения с энергиями, которые обращали против него маги. Также он отточил свое умение убивать и менять по желанию свой облик, приспосабливая его к сиюминутным потребностям. И вот, он уничтожил всех магов Кунбилта, и обратился к другим, пришедшим из Дамассары. Так же и их волшебство оказалось бессильным против него. И тогда Эшкамис расстелил на земле ковер и, схватив астролога за руку, прыгнул на тот ковер, произнеся некие слова. Волшебный ковер поднялся в воздух, камень же, уничтожив всех людей и волшебников, поднял голову и посмотрел на него. И когда ковер полетел в город, камень двинулся за ним следом, поскольку тело, которые он приобрел, не было предназначено для полета. Но когда ковер скрылся за горизонтом, камень повернул к Кунбилту — ибо двое людей, память которых он взял, были из этого города.

Подойдя к городу, он убил многих, и брал себе их знания, и совершенствовал себя. Когда вышли против него воины Кунбилта, он уничтожил многих из них, а другие бежали. И он вошел в город, и убил правителя Кунбилта, и стражу его, и некоторых из вельмож его. Другим же вельможам сказал:

— Служите мне и я, может быть, пощажу вас.

Стал он не править, но владеть Кунбилтом. И своей волей он отнял у жителей города мысли о том, что можно покинуть город и бежать в другое место. И стал он там жить, и отнимать у горожан мысли. В тени превращались они, истачиваясь о реальность, облик же камня становился все более четким и ясным. Благодаря ворованному он стал излучать столь сильную ауру энергии и воли, что многие вельможи уже не из страха, но, скорее, из необходимости, служили ему, и люди, обитающие в городе, хотя и боялись зла, таящего в камне, более уже не могли представить себе города без него.

Камень смутно помнил, что были у него братья, и ощущал некую неопределенную связь с ними. Впрочем, скорее не как братьев помнил он их, но как продолжение себя самого, и полагал, что если бы смог изыскать эти недостающие части, то смог бы лучше постигнуть то, что есть он сам. И, крадя чужие мысли, тратил он получаемое на то, чтобы лучше изучить себя, углубиться в недра собственного существа и понять, наконец, сущность связи с «братьями», сущность этого неясного томления. И вот, в один из дней он вышел из города и направился к вратам, чтобы постичь то, что было истоком его собственного существования. И когда он стоял перед вратами, изучая таящееся за ними, то почувствовал за их гранью одно из потерянных своих продолжений. И камень обратился к нему, и призвал к себе. В тот же час вышел из врат демон-диск, который во время битвы с Вороньим Лордом Келесайн Майтхагел молнией низверг обратно в утробу Колодца. И демон-диск засмеялся, благословляя час своего Возвращения. И стал он подобен сильному, но недалекому брату на службе у брата более слабого, но и более умного. Способности и свойства этого диска были отточены и велики, так же он имел более развитый разум, однако же он был скован узами своего Предназначения и не мог выйти за них, а десятый его брат, демон-камень не имел определенного имени и Предназначения. Так диск обрел хозяина, который мог определять цель, а камень обрел то, что казалось ему частью его самого.

Теперь стоит кое-что рассказать об Эшкамисе и астрологе — единственных двух спасшихся. Они прилетели в Дамассару и рассказали о том, что произошло перед волшебными вратами. И тогда молва, которая прежде приписывала создание врат Всемогущему, стала говорить, что это врата ада, запертые Всемогущим, но теперь маги отворили их и зло вошло в мир. Хотели жители города разорвать астролога и Эшкамиса, но те бежали и заперлись в доме последнего. Толпа осаждала этот дом, и вскоре взяла бы его штурмом, если бы вдруг не явились воины, присланные Давимом Гэаманом, и, оттеснив толпу, не забрали этих двоих. Когда же они прибыли во дворец верховного жреца, сказал Давим Эшкамису:

— Не говорил ли я тебе, что не следует открывать эти врата? Не предупреждал ли, что за ними может таится не мощь, но опасность? Что же теперь ты станешь делать? Может быть, выйдешь к людям, которые столь жаждут увидеть тебя — ибо у многих из них есть родственники в Кунбилте?

Сказал Эшкамис, задрожав:

— Молю, господин, не отдавай меня им! Велика моя вина, и нет мне искупления! Однако не об искуплении я молю тебя, а о снисхождении. Оставь мне жизнь, господин мой! Навеки стану твоим рабом, и, как раб, буду служить тебе — только сохрани мне жизнь!

Усмехнулся Давим Гэаман и молвил так:

— Ты сказал. Впрочем, я сохраню тебе жизнь не потому, что желаю получить такого дурного раба, как ты, но потому что по твоей вине в этом городе почти не осталось магов и некому теперь исправлять то, что натворили вы с Эшкабейхом!

И расспросил он Эшкамиса, как все вышло, и внимательно выслушал его ответ. Позже он допросил и астролога из Хутим-Науха, и выслушал его. И стал он размышлять над услышанным. И собрал он жрецов, почитавших Всемогущего как бесформенное, и своих сотрапезников, и ученых мужей, и некоторых магов из иных сект, и пригласил мудрецов Хутим-Науха. И молился Давим Гэаман, но не получил от Всемогущего никакого знака или указания.

И вот, в очередной раз обсудив все, что они знали об этом случае, создали маги, собранные Давимом Гэаманом, волшебный предмет, который, как они полагали, был бы способен связать вышедшего из бездны. И сказал Давим Гаэман:

— Кто из вас понесет этот предмет в город Кунбилт, где обитает чудовище, кто рискнет своей жизнью, чтобы связать его?

Все молчали. Тогда встал астролог, бывший с теми, кто открыл врата, и сказал:

— Я пойду.

И Давим Гэаман дал ему свое разрешение и благословил его. Направился астролог к Кунбилту, и вошел в него, но назад не вернулся. И вскоре поняли волшебники, наблюдавшие за городскими вратами посредством волшебных чар, что пал посланный, и никогда уже более не возвратится. Но аура тьмы и бесцветья продолжала висеть над городом, и это означало, что демон по-прежнему свободен и невредим.

И тогда снова собрались мудрецы в доме Давима Гэамана и размышляли, почему оказался бессильным против демона сотворенный ими предмет. И молился Давим Гэаман, но не получил от Всемогущего никакого знака или определенного ответа.

И вот, когда снова собрались мудрецы, то один из них, встав, сказал:

— Наша ошибка в том, что мы пытались изобрести способ, коим можно было бы подчинить этого демона. Но ведь если это один из тех демонов, что были заключены Всемогущим в Преисподнюю еще на заре сотворения мира, можно ли вообще подчинить его? Ничего удивительного, что бесплодной оказалась наша попытка. Следует нам изобрести оружие, коим можно было бы уничтожить его, и не претендовать на большее.

Послушавшись совета этого мага, создали собравшиеся волшебный клинок и доспехи. Но спросил Давим Гэаман:

— Кто возьмет эти вещи и выступит против демона?

И вновь все молчали, опустив головы. Долгим было это молчание, пока вдруг не обратился к Давиму Гэаману Эшкамис и сказав:

— Господин мой, прости, что осмеливаюсь говорить без твоего дозволения, но позволь мне взять их, ибо эта вина — на мне.

А был он молод, ловок и искусен в обращении с оружием. И даровал верховный жрец Всемогущего ему благословение. Вошел Эшкамис в город, занятый демоном, но не вернулся обратно. Однако аура тьмы и бесцветья продолжала висеть над городом, и это означало, что демон по-прежнему свободен и невредим. И вскоре поняли маги, наблюдавшие за городом посредством волшебства, что пал и второй посланный, и бесплодными оказались их усилия.

Вновь собрались маги в доме Давима Гэамана и сказали:

— Видно, не в силах человеческих уничтожить этого демона. Остается лишь молить Всемогущего о том, чтобы он простил нам грех наш и, явив свою милость, истребил исчадие ада.

И Давим Гэаман, вновь войдя в святилище невидимого бога, которому поклонялись люди той земли, вновь обратился к нему, моля о милости. Он был в храме один, и вдруг необыкновенное сияние возникло в центре зала, и ярчайший свет ударил по глазам жреца, едва не ослепив его. Сияние было велико, занимая собой едва ли не половину всего помещения, и казалось, что ему тесно здесь. И Давим Гэаман склонил голову, восхваляя Всемогущего.

Сказало сияние:

— Твоя вера велика, и молитва твоя была услышана. Я Тарнааль, Ангел-Страж. Как твое имя, человек?

Сказал просящий:

— Меня, ничтожнейшего, зовут Давим Гэаман, и я раб рабов Всемогущего.

Сказал ему Тарнааль:

— Говори.

И Давим Гэаман, не переставая благодарить Всемогущего, рассказал Стражу о том, что произошло в их землях и о том, какие силы, выпущенные по недоразумению, бесчинствуют здесь.

Сказал Тарнааль, посмотрев на восток:

— Да, я вижу эти врата. Я знал того, кто сотворил их.

Сказал Давим Гэамар:

— Кто это был, господин?

Сказал Ангел-Страж:

— Это был могущественнейший чародей, происходивший, впрочем, не из числа людей, а из числа таких же духов, как и я.

Спросил Давим Гэамар:

— Был ли он из числа верных рабов Всемогущего или же из тех — да будут прокляты их имена! — кто в начале времен поссорил Всемогущего и человека?

Сказал Тарнааль:

— Сотворивший эти врата был обманут и обольщен одним из наших врагов и некоторое время оставался на стороне его. Но потом он раскаялся, не желая более служить злу, и мы приняли его.

Воскликнул Давим Гэамар:

— Воистину, беспредельно милосердие Творца!

И сказал Тарнааль:

— Воистину, тот, кто имеет силу, должен иметь и сострадание. Но теперь нам надлежит оставить эту беседу и отправиться к вратам, ибо я вижу, что в этот самый миг демон, которому вы столь необдуманно помогли выбраться на поверхность земли, вызывает из врат своего родича.

Закричал Давим Гэамар:

— О горе нам, горе! Даже и один из них явился причиной бесчисленных разрушений, что же станется теперь с нашей землей, если здесь будут действовать двое!

Сказал Тарнааль:

— Исчислены дни их, ибо я, Хранитель Севера, Небесный Воитель, Ангел-Страж, стою здесь. Оставь отчаянье.

Сказал Давим Гэамар:

— Благословлен час твоего прихода, о могущественнейший из служителей Творца неба и земли!

Сказал Тарнааль:

— Ты произносишь много громких слов, человек, но готов ли ты сам чем-нибудь пожертвовать ради того, чтобы земля, на которой ты живешь, очистилась от зла?

Сказал Давим Гэамар:

— Мой владыка видит мое сердце. Разве сокрою я что-либо от владыки моего? Скажи, в чем воля Всемогущего — и я исполню ее.

Спросил его Тарнааль:

— Не пожалев даже и жизни?

Сказал Давим Гэамар:

— Что жизнь? Лишь прелюдия к празднеству за столом властелина земли и неба.

Молвил тогда Ангел-Страж:

— Ты отправишься к вратам вместе со мной и поразишь того демона, которого выпустили маги Кунбилта и Дамассары.

Сказал Давим Гэамар:

— Повинуюсь слову владыки моего, но каким оружием я стану поражать этого демона? Ведь при себе у меня нет иного оружия, кроме моей веры. Разве что этим? — И он протянул к сиянию свой пастырский посох, коий был символом его ранга в иерархии служителей Всемогущего.

Сказал Тарнааль:

— Хрупок материал этого посоха, состоящий из дерева и железа. Другой посох я дам тебе.

И приказал ему снять верхнюю одежду и обнажить грудь. Когда же Давим Гэамар сделал это, рассек Ангел-Страж своим мечом ему грудь так, чтобы стало видно бьющееся сердце. И сжал он сердце Давима Гэамана, словно это был спелый плод. Кровь же, вышедшая из сердца жреца, не пролилась на пол, но осталась в воздухе, образовав нечто, подобное сияющему, сверкающему пруту, исходящему белым огнем.

Сказал Ангел-Страж:

— Это — меч твоей веры. Это — твой пастырский посох. Им ты поразишь вышедшего из врат.

И захватил он сиянием, выходящим из его крыл, Давима Гэамана, и, отнеся его в пустыню, оставил там. Сам же он бросился в погоню за демоном-диском, который, завидев его приближение, стремительно переместился в отдаленную область тех Земель и затаился там. Однако Ангел-Страж не отставал и вскоре настиг его. А это был диск, который властвовал над небом. Увидев, что бегство бесполезно, он низвел из неба множество ветров и молний и обрушил их на Ангела-Стража. Но Сила Стража была больше и он продолжал продвигаться к диску. Тогда демон-диск попытался удрать из этого мира, но Тарнааль запретил ему, положив пределы путям, которые прежде были доступны демону. Тогда тот бросился на Ангела-Стража, стремясь коснуться хотя бы краешка его сияния, но Ангел-Страж ударил его своим мечом и уничтожил навечно.

В то время у Колодца камень, не имеющий имени, с усмешкой смотрел на жреца.

Сказал он Давиму Гэаману:

— Странно поступил твой покровитель, оставив тебя мне на растерзание. Удивляет меня этот неожиданный подарок, однако, конечно, я не стану отвергать его.

Давим Гэаман молчал, ибо ум его был занят молитвой. Выставив перед собой сияющий Клинок Веры, приближался он к демону. И протянулся к нему камень своим естеством, и ощутил, что то, что несет Давим, так же отличается от известных ему частиц мира, как отличается от них его собственное естество, неуничтожимое, вечное. И пожелал он узнать, что это, и заскользил к Давиму. Тот, однако, ударил его этим предметом — и во второй раз узнал демон, что такое боль, и ощутил в себе некое повреждение. И как быстро он не старался двигаться, человек оказывался столь же быстр, хотя трудно было ожидать подобную быстроту от старца. И понял камень, что предмет в руках старика обладает такой же способностью, какая была у него самого — способностью огибать время или отодвигать его в сторону. И пребывал он растерянности, не зная, как одолеть этого врага. Отступая, он не заметил, как приблизился к распахнутым вратам. Естество его было сильно повреждено к тому времени — впрочем, следует сказать, что все же это было не подлинное его естество, а то, которое он приобрел, чтобы постигнуть мир так, как постигают его существа, обитающие в нем. Подлинное же естество его было неуничтожимо. В подлинном своем состоянии он воспринимал предмет в руках человека не как оружие, но как преграду, и был вынужден отступать перед ней. Это злило его даже еще больше, чем разрушение телесного облика, который он так долго собирал.

Но вот, наконец, он приблизился к воротам и ощутил их совсем рядом. Тогда что было сил бросился он в сторону, ибо не желал возвращаться в Старый Колодец и пребывать вечность безвременья не осознавая себя и даже не существуя в полном смысле этого слова. В ответ на это Давим Гэаман, видя беспокойство демона, удвоил натиск и, поразив его в самую сердцевину, отшвырнул за врата, в темноту и ничто.

И вот, смотря в распахнутые врата, устало опустил он Клинок Веры, не имея сил даже на то, чтобы восхищаться чудесами мира, сотворенного Всемогущим. Видел он, что темнота за вратами — это не темнота, и свет углей, тлеющих в Старом Колодце — на самом деле ничуть не похож на свет углей, но не знал, как иначе описать это место. Так стоял он в молчании.

Когда же он приблизился к вратам, чтобы закрыть их, сотрясся мир. И врата изогнулись, грозя разорваться. Казалось — нечто огромное пытается войти в мир сквозь них. Давим Гэаман, желая в сильном страхе поскорее закрыть их, увидел, что исчезли их створки, да и сами врата потекли и заизвивались, как будто весь мир был огнем, а врата — прорехой в танцующем пламени. В ужасе отступив от этой прорехи, увидел он, как медленно выходит из врат бог Старого Колодца.

Неописуем был его облик и более всего был близок к черноте, таящейся за тьмой. Был он огромен. Не стало врат за его спиной. Был он сам — как врата.

Когда оглядывал бог Старого Колодца мир, показалось Давиму Гэаману, будто дрожит мир от его взгляда и присутствия и что малейшего желания вышедшего из врат достаточно, чтобы развеять и эту землю, и небо, и пустоту, которая их окружает. Бог, впрочем, еще не желая этого, продолжал оглядывать Сущее, но беспрестанно как будто все более сильные волны пробегали по ткани, из которой состоит реальность, грозя в скором времени обратить видимость в несуществующее.

Но вот волны остановились. Белоснежные нити протянулись к воздуху и земле, стянув ткань Сущего и не выпуская биения, исходившего от бога Старого Колодца, из некоего замкнутого кольца. Оглянувшись, увидел Давим Гэаман источник этих нитей, и узнал ангела, который принес его сюда и с которым он говорил в святилище.

Тогда бог Старого Колодца, раздраженный тем, что кто-то вздумал ограничить его, обратил свою силу на нити. Неизвестно, каков стал бы исход поединока между богом и Небесным Стражем, ибо велики были силы их обоих, однако ж Тарнааль обладал еще одной Силой, и эта Сила устрашила бога Старого Колодца, когда Тарнааль направил на него свой клинок.

Сказал бог, прекращая рвать нити, коими Ангел-Страж стягивал распадающуюся реальность вокруг этого места:

— Что тебе до меня?

Сказал Тарнааль:

— Тебе здесь не место. Убирайся, откуда пришел.

Сказал вышедший из врат:

— Я долго пребывал в покое, пока размышления мои не были нарушены. Уже во второй раз кто-то сбрасывает мне на голову бесполезный хлам. Желаю я уничтожить это место, где, как я вижу, обитают сбрасывающие. Только после того я уйду туда, откуда пришел и вновь предамся размышлениям, которые уже ничто не сможет нарушить.

Сказал Тарнааль:

— Боюсь, тебе придется уйти, не уничтожая места, где обитают сбрасывающие.

Сказал бог Старого Колодца:

— Не вижу причин поступать так.

Сказал Тарнааль:

— Необходимость — вот наиважнейшая из причин. Если ты не уйдешь по доброй воле, я заставлю тебя сделать это.

Сказал бог Старого Колодца:

— Я вижу, ты располагаешь могущественной Силой и можешь исполнить то, чем грозишься. Эта Сила ужасает меня, но, мне кажется, ты сам не догадываешься, чем владеешь. Откуда у тебя это? — И он указал на клинок.

Сказал Тарнааль:

— Это не твое дело. Немедленно убирайся обратно — или то, что страшит тебя, осуществится.

Сказал бог Старого Колодца на это:

— Я вижу, ты не представляешь себе, каковы могут быть последствия применения этого клинка и какие разрушения он может вызвать.

Сказал Тарнааль:

— Тебе ли говорить о разрушениях — тебе, угрожавшему разрушить все существующее!

Сказал бог Старого Колодца:

— Я говорил о месте, где обитают сбрасывающие, но разве я говорил обо всем существующем?

Сказал Тарнааль:

— Не пытайся отвлечь меня своей болтовней. Даю тебе последний шанс покинуть это место.

— Постой, — сказал ему бог Старого Колодца, от возрастающего волнения которого запульсировала реальность и снова начали рваться нити, которыми Тарнааль связал ее, — я должен объяснить тебе…

Но Тарнааль не стал слушать его лживых откровений. Взмахнув клинком, он поразил бога. И показалось Тарнаалю, будто на миг время застыло и между мгновением и мгновением образовалась пустота. Следом за тем время потекло снова, но божества, говорившего с Ангелом-Стражем, уже здесь не было. Впрочем, оставалось еще то, что можно было бы назвать «магическим телом» божества. Тарнааль знал, что если оставить это в покое, то со временем оно превратится в могущественного демона или бога какой-либо местности — бога разрушительного, жестокого, злого. Поэтому он отсек ему руки, ноги, голову, разрубил сердцевину и раскидал части его естества по Нижним Мирам.

И Давим Гэаман видел это духовным зрением и восхвалил Всемогущего за то, что тот послал своего слугу избавить Вселенную от страшнейшего из демонов. Когда же Давим Гэатман вернулся в Дамассару, то призвал к себе писцов и учеников, и поведал им эту удивительную историю, и приказал записать все слова Небесного Стража, чтобы последующие поколения могли узнать о великих делах, творившихся в прежние времена и о чудесах, совершаемых по воле Всемогущего Создателя земли и неба.