Боевые слоны в античности и раннем средневековье

ЭПИЛОГ

Г. Дельбрюк, сопоставив основные сражения, в которых принимали участие слоны, приходит практически к тому же выводу, что и П. Д. Арманди: "… ни в одном достоверном описании сражения мы не находим существенного, совершенного слонами; наоборот, сторона, имевшая в своем распоряжении больше слонов, терпела в большинстве случаев поражение. Сводя воедино весь опыт военной истории, мы приходим к заключению, что пригодность слонов и польза от них в сражениях не должны быть высоко расцениваемы. Они имели успехи в сражениях против народов, которые их никогда не видали, и против всадников, и стрелков; но успехи эти были сильно преувеличены побежденными, чтобы оправдать себя, как, например, в сражениях с Пирром. Войска, знакомые с ними и не боявшиеся их, умели и избегать их, и нападать на них, даже, подобно Александру при Гидаспе, они умели справляться с ними не посредством фокусов в виде огненных стрел и запугивания их, а благодаря правильному употреблению оружия"[256].

На наш взгляд, подобное суждение выглядит несколько односторонним. Поэтому мы предлагаем сосредоточить внимание не только на эффективности или неэффективности действий слонов на полях сражений, но и на таких немаловажных вопросах, как влияние этого рода войск на развитие военного дела в Античности и раннем Средневековье, а также на причинах, по которым произошел отказ от его использования.

Появление слонов в эллинистических армиях придало новый вектор развития всему греческому военному искусству. Большое значение, которое придавали слонам, привело к тому, что военная мысль эллинистического Востока отказалась от эволюции греко-македонских основ военной системы. Македонская фаланга, которая еще во времена Пирра была достаточно подвижной и мобильной, становилась все более и более инертной. Главной ее задачей было теперь удерживать позиции, ожидая возможной атаки противника, в то время как слоны, кавалерия и легковооруженные подразделения должны были попытаться нанести удар во фланг неприятельского построения. С другой стороны, некоторые государства, не обладавшие сильной и многочисленной национальной армией, наиболее значительным из которых был Карфаген, изначально сделали ставку на боевых слонов, и нельзя сказать, что их надежды не оправдались. Несмотря на ряд крупных неудач, которые постигли карфагенян в столкновении с римлянами, не будем забывать, что именно участие слонов спасло Карфаген от неминуемой капитуляции в 256 г. до н. э., когда римские войска уже высадились в Африке. Вторично эти животные спасли Карфаген, когда вспыхнуло восстание наемников и у республики, по сути, не было никакого другого рода войск, который она могла бы противопоставить десяткам тысяч врагов жаждавших ее уничтожения. В завоевании карфагенянами Испании слонам также принадлежит немаловажная роль.

Победа при Каннах — крупнейший успех, которого добился Ганнибал в борьбе с Римом, — была одержана без участия слонов, а самой большой неудачей этого полководца стала битва при Заме, где, согласно нашим источникам, у него их было больше, чем когда-либо прежде. И. Ш. Кораблев приходит к выводу, что использование карфагенским вождем в последнем сражении слонов является наглядным свидетельством того, что его тактический талант "увял"[257]. Однако не будем забывать, что Ганнибал — это гений, который мог поставить на службу себе любые обстоятельства, как это случилось при Каннах. С другой стороны, он был наиболее ярким представителем карфагенской школы военного искусства, выдвинувшей целую плеяду блестящих полководцев, выдающиеся качества которых не могли отрицать даже их противники. Логично предположить, что все тактические приемы, разработанные этой школой в III столетии до н. э., должны были учитывать и были сориентированы на участие в сражениях слонов. Именно слоны превратили Карфаген в самого опасного соперника Рима. Даже П. Д. Арманди, полагавший, что действия слонов на полях сражений были не только неэффективными, но и опасными для своей же стороны, вынужден признать, что "использование этих животных продлило сопротивление карфагенян и часто расстраивало планы их противников, поэтому римляне сразу же, как только почувствовали себя достаточно сильными, чтобы продиктовать условия мира, потребовали от карфагенян уничтожить всех слонов"[258]. Он же пишет о том, что "ничего не давалось римлянам с таким трудом, как привычка хладнокровно выдерживать вид слонов", а далее еще более определенно: "… по правде сказать, сенат и люди образованные не разделяли страхов толпы, однако все испытывали отвращение к военному средству, которое расстраивало их тактику, заставляло их изобретать новые виды оружия и новые приемы, ставило под сомнение их успехи, которые без него могли бы быть неизбежными, и, наконец, в любом случае служило дополнительным препятствием, которое нужно было преодолевать"[259]. Не следует отделять слонов от карфагенской армии. Они были ее неотъемлемой частью, и их исчезновение из ее состава означало, по сути, крах карфагенской военной системы в том виде, в котором она существовала на протяжении почти всего III в. до н. э.

Почему отказались от использования боевых слонов римляне? Мы рассмотрели все упоминавшиеся в наших источниках случаи, когда римляне использовали этих животных при проведении своих военных операций. Они оказали большую помощь римским армиям во время Македонских войн, во время Третьей Пунической, при покорении Испании, а также в борьбе с различными галльскими и, возможно, британскими племенами. Мы можем назвать только один случай, когда римляне потерпели неудачу по вине своих слонов — это сражение под Нуманцией. Можно также привести в пример сражение при Тапсе, показавшее крайнюю неэффективность этого вида войск даже в лобовом столкновении с противником. Не это ли событие заставило римлян с пренебрежением относиться к слонам как к боевому средству?

По мнению П. Д. Арманди, то, что римляне не использовали слонов против кимвров и Митридата VI, хотя они могли получить от этого большую пользу, является лучшим доказательством того, что они "никогда не испытывали большого доверия к этому роду войск"[260]. Однако так ли это? Намерения Цезаря в отношении использования слонов в парфянском походе позволяют усомниться в правоте П. Д. Арманди. Одним из доказательств, подтверждающих в глазах этого исследователя его главный вывод, является, пожалуй, тот факт, что римляне, став повелителями Африки, не пожелали подкрепить свои военные силы слонами и положили конец "эпохе боевых слонов".

Однако является ли данное обстоятельство свидетельством неэффективности действий слонов на полях сражений? Если римляне с пренебрежением относились к слонам, то почему в каждый мирный договор с противником, использовавшим этот род войск, они вводили статью, содержавшую запрет на него? Данный факт, кстати, отмечает и сам П. Д. Арманди. Римляне запрещали своим побежденным противникам содержать боевых слонов, подобно тому как они налагали запрет на содержание военных флотов. Такое внимание римлян к боевым слонам должно свидетельствовать не о пренебрежении, а о вполне обоснованном опасении.

Слон стал для них самым наглядным символом и зримым воплощением военной мощи их наиболее грозных противников. Официальная пропаганда утверждала, что римский солдат был непобедим, что нет такой силы, которая не отступила бы перед его мужеством и отвагой. Римский солдат мог в одиночку вступить в борьбу со слоном и непременно должен был выйти из этого поединка победителем. Наши литературные источники донесли до нас несколько подобных анекдотов, о которых уже упоминалось выше. Истребление слонов, захваченных у неприятеля, на цирковых аренах говорило опять же не о презрении римлян к этим животным, а скорее, наоборот, о том большом значении, которое в глазах народа имели эти четвероногие для их врагов. Принося в жертву своей мстительности слонов Пирра или карфагенян, римляне тем самым праздновали победу над самой военной организацией неприятеля.

Сокрушив Карфаген, римляне вдруг увидели, что слоны, их самый страшный и опасный соперник на полях сражений, могут быть теперь использованы к их собственной выгоде. Поэтому, забыв о своем "пренебрежении", они при первой же возможности поспешили обзавестись этим боевым средством. Парадоксальным является тот факт, что римляне использовали боевых слонов на протяжении более длительного периода, чем карфагеняне. Пунийцы, как отмечалось выше, обзавелись слонами только после сицилийской кампании Пирра (вторая половина 70-х гг. III в. до н. э.), а последний раз вывели их на поле сражения в 202 г. до н. э. Римляне же впервые использовали слонов в битве при Киноскефалах (197 г. до н. э.); они определенно использовали их в 121 г. до н. э. против аллоброгов и могли бы располагать этим боевым средством и далее, если бы не перестали поддерживать дружеские отношения с нумидийскими царями. Наконец, римляне вернулись к использованию боевых слонов в эпоху гражданских войн, и кто знает, как бы сложилась военная история слонов, если бы не меч Брута.

Последним сражением, в которой римляне попытались использовать слонов, как отмечалось выше, была битва при Тапсе (46 г. до н. э.). Нельзя не заметить существенную разницу между этой битвой и описаниями более ранних сражений, в которых принимали участие эти животные. В Индии слоны Пора топтали македонскую пехоту, врываясь в ее ряды; в битве при Тунете они прорвали римские боевые порядки, а во время восстания наемников взяли штурмом неприятельский лагерь. Единственным сражением, в котором слоны ведут себя так же, как при Тапсе, является сражение при Заме (202 г. до н. э.).

По сообщению Полибия, уже в начале боя звуки труб и рожков испугали некоторых слонов, которые тут же повернули назад [Polyb., XV, 12, 1–2]. Согласно Ливию, лишь нескольких слонов удалось погнать на врага, остальные же, напуганные шумом, смяли собственный строй [Liv., XXX, 33, 13–14]. Картина представляется более чем странной. Если слонов можно было напугать звуками труб и рожков, то тогда становится непонятным, почему римляне и другие народы, которым приходилось бороться против этих гигантов, никогда не прибегали к столь простому и эффективному средству. Ответ напрашивается сам собой: в сражении при Заме участвовали животные, не привыкшие к такого рода шумам. Другими словами, последние слоны, на которых возлагали свои надежды карфагеняне, были плохо обучены и не имели никакого боевого опыта. Эти животные были отловлены не ранее 203 г. до н. э. Согласно сообщению Аппиана, когда в Карфагене стало известно, что Сципион уже готовится высадиться в Африке, только тогда пунийцы отправили Гасдрубала, сына Гескона, на охоту за слонами [App., Lib., II, 9].

Данное наблюдение кажется весьма важным. Выше мы уже говорили, что в Карфагене были сделаны стойла для 300 животных. Однако к концу войны слонов оставалось только 80, да и те были недавно пойманы и плохо обучены. Возможно, возросшие потребности Карфагена в боевых слонах привели к тому, что эти животные исчезли из областей, где обычно происходил их отлов, и карфагеняне испытывали все больше трудностей, пытаясь обеспечить ими свою армию. Если во время Первой Пунической войны карфагеняне могли выставить 100 и даже 140 слонов, то их количество в период Второй Пунической войны не превышает четырех десятков. В конце войны, когда решалась судьба самого государства, карфагеняне уже не могли дать своим армиям необходимое количество этих четвероногих: Гасдрубал должен был вторгнуться в Италию, имея всего 10 слонов, а его брат Магон получил от правительства только 7 животных. Сама природа обрекала Карфаген на поражение.

Снова вернемся к сражению при Тапсе. Как передает автор "Африканской войны", слоны, приведенные нумидийцами на помощь своим союзникам, были совершенно не подготовлены к участию в боевых действиях. Это подтверждается сообщением Флора. Согласно ему Юба привел своим союзникам животных, которые только недавно были отловлены в лесах, не были приучены к битве и при первых же звуках труб повернули вспять, опрокидывая ряды своих же [Flor., II, 67]. Римлянам, которые никогда не занимались дрессировкой огромных зверей, пришлось самим взять на себя эту задачу. Понятно, что выведенные на поле боя после кратковременной и неискусной дрессировки животные могли обратиться вспять уже от свиста пращей. Сам автор "Африканской войны" замечает, что даже после многолетнего обучения и длительного опыта слоны по большей части оставались малопослушными [[Caes.], Bell. Afr., 27].

Таким образом, мы приходим к очень интересному выводу: даже нумидийский царь, по сути дела последний средиземноморский правитель, использовавший в военных целях слонов, не располагал настоящими боевыми слонами и привел к Сципиону хотя и большое количество животных, но совершенно не обученных. Логично предположить, что в этом регионе вековое искусство дрессировки слонов было утрачено. Какие же причины способствовали этому?

Со всей определенностью можно утверждать, что только одно государство в Западном Средиземноморье имело постоянную потребность в боевых слонах и опытных корнаках. Этим государством был Карфаген, который вел многолетние войны в Африке, Сицилии, Испании и Италии. После окончания Второй Пунической войны и утратой Карфагеном своего политического значения содержать боевых слонов могли позволить себе и нумидийские цари, ставшие союзниками Рима. Но были ли нумидийцы так же искусны в дрессировке зверей, как карфагеняне? Это представляется маловероятным. Хотя слоны в большом количестве обитали на территории Нумидии, сами нумидийцы никогда не занимались их дрессировкой или просто отловом. После того как Нумидия оказалась в вассальной зависимости от Карфагена, не могло быть и речи, чтобы пунийцы позволили подчиненному им народу содержать у себя боевых слонов. Даже тогда, когда Нумидия обрела независимость и наследники Масанассы повернули это страшное боевое средство против самого Карфагена, нумидийцы все равно не могли сравняться в искусстве дрессировки со своими учителями, поскольку локальные конфликты, в которых участвовали их войска, не могут идти ни в какое сравнение с теми крупномасштабными сражениями, участницей которых была армия пунийцев. В этих битвах совершенствовались искусство карфагенских корнаков, а также выучка самих слонов.

Таким образом, суммируя все вышесказанное, мы не должны удивляться легкости победы пращников Цезаря над слонами помпеянцев. Ведь гораздо проще научить человека не бояться слона, чем научить слона спокойно переносить пущенные в него камни, стрелы и копья. Цезарю оказалось достаточно показать слонов своим солдатам, чтобы приучить их не пугаться страшных четвероногих. Попытка Сципиона выдрессировать своих животных была заранее обречена на неудачу, так же как некогда, под конец Второй Пунической войны, безуспешными оказались и усилия карфагенян. Но если последним не хватало для этого лишь времени, то Сципион и его нумидийские союзники не располагали ни достаточным количеством времени, ни необходимыми знаниями и опытом.

Ответ на вопрос, почему римляне отказались от использования боевых слонов, кажется на первый взгляд простым: римляне научились блестяще справляться с ними и вполне осознали неэффективность и опасность использования этих животных на полях сражений. Однако, с другой стороны, не будем забывать, что римляне использовали их на протяжении целого столетия и отказались от этой практики лишь тогда, когда были побеждены все народы, сохранявшие хотя бы в какой-то степени навыки их дрессировки. И это неудивительно, ведь сами римляне обучением слонов никогда не занимались.

Спорным также является и вопрос об эффективности или неэффективности действий слонов на поле боя. Можно говорить, конечно, что им в большинстве случаев не удавалось прорвать строй тяжеловооруженной пехоты. Но ведь участие слонов в сражениях не ограничивалось исключительно этой задачей. С таким же успехом мы можем объявить бесполезным использование катафрактариев, которые также обычно пасовали перед сплоченной массой тяжеловооруженных пехотинцев[261].

На наш взгляд, точку в этом вопросе может поставить сама история.

Современный исследователь военного дела, особенно времен столь отдаленных, — это теоретик, который лишь в общих чертах и зачастую весьма условно может реконструировать реалии изучаемой эпохи. Можем ли мы, сидя в своих кабинетах, правильно судить о действиях военачальников, за плечами которых десятилетия, отмеченные походами и сражениями?

Выше уже было показано, что величайшие полководцы древности — Александр, Эвмен, Пирр, Ганнибал и Цезарь — не отказывались от применения боевых слонов. Какое еще нужно доказательство? Как тут не вспомнить о Вегеции, давшем один ответ на множество вопросов, которыми задаются историки: какие отряды против каких поставить — должен решать полководец, ибо "я не знаю, по какой такой причине, можно сказать, почти по божьему соизволению, один вид войска сражается лучше против определенного вида вражеского войска и те, которые победили более сильных, бывают побеждены более слабыми" [Veg., III, 16; пер. С. П. Кондратьева].

А. В. Банников, А. А. Попов

1 июня 2010 г.