Бунтарка (СИ)

Глава 19.2 Одна против всех

Первый учебный день выдался напряженным.

Мама с самого утра пичкает меня блинами и искоса наблюдает за каждым моим движением, даже за мимикой! Мы почти не разговариваем, так что за четыре дня моего самобичевания дома наши краткие и бессмысленные разговоры можно посчитать по пальцам. И я, и она — испытываем смятение после ссоры, поэтому напрямую не встречаемся взглядом.

В любом случае мама взяла себя в руки, открыла отпуск и подумывает об отдыхе на горячем песке у моря. Она мне пока ничего не сказала, но распечатки турагентств в общей комнате лежат весьма красноречиво. Надеюсь, она понимает, что у меня нет желания отдыхать с ней один на один… К тому же начинается учеба, в которую я мечтаю занырнуть с головой, позабыв обо всем неважном.

От папы я ни разу не увидела ни сообщения, ни звонка, что, несомненно раздражает и обижает. Зато одну из первых пар во втором семестре ведет Татьяна Александровна, улыбаясь во все тридцать два зуба от непонятного мне счастья. Только иногда я ловлю пытливые взгляды с проблеском тоскливой вины… Старательно игнорирую её и с ядом в сердце коряво конспектирую лекцию.

Как только она может вести себя так непринужденно? Как смеет заглядывать в мои глаза? Как смеет смотреть на меня с такой колючей жалостью?

Несмотря на то, что мой вид предполагает бунтарское поведение, учебу никто не отменял. Я постаралась максимально сосредоточиться, но взгляд часто скользит на пустое место, где обычно сидела рыжая бестия. Она не пришла на учебу. Отчего же?

Не понравилось, когда тобой играют и манипулируют? Поразительно, как эти люди чувствительны, когда задеваешь их самолюбие и уверенность в завтрашнем дне. Надеюсь, это наказание научит всех хладнокровных обманщиков быть людьми, а не отморозками, которые молчаливо наблюдают за разрушением чужих жизней.

Жалко? Нет. Гложет совесть? Отчасти, но я старательно игнорирую эти чувства. Они теперь не про меня. Если кого и стану жалеть — только себя и наедине, когда никто не видит этой слабости.

Паскудный день, в общем.

В столовой выбираю тихий столик, желая побыть в одиночестве. И только я тяну в рот сочную булочку с творогом, на стул рядом бесцеремонно садится Ковалёв.

— Теперь ты стала одиночкой, — хмыкает парень, постукивая пальцами по столу. — Как быстро всё меняется. Сначала сидишь на коленях Беса за их столом, а теперь прячешься среди толпы…

— Я хочу пообедать в тишине, Стас.

— А я хочу уложить тебя в свою постель. Что же нам делать? — нагло заявляет парень, остро посмотрев на мой, полный раздражения, взгляд.

— Мы ещё не закончили с Бессоновым, — подмечаю категорично. — Пока не соблюдены условия, попроси помощи у своей правой руки.

— Не язви мне, моя хорошая. Я не сопливый Бес, могу и ремня всыпать, — он с какой-то крайне садистской ухмылкой наслаждается моей заминкой, пока я пытаюсь увидеть в нём игривое настроение или очередную идиотскую шутку… Только дело в том, что говорит он серьезно и склоняет голову, рассматривая меня, словно уже представляя меня с горящей задницей. — Ты уже придумала свой очередной план мучительной мести?

Я сглатываю, увлажняя пересохшее горло напитком.

— Нет, — пожимаю плечами, стараясь скрыть, что меня царапнула его угроза. — Пока — нет.

— И сколько мне ждать? Боюсь, что терпением я никогда не отличался, — он подхватывает мою булочку, отложенную на блюдце и вгрызается в неё зубами. Меня передергивает от его плотоядного взгляда.

Уверенна, вместо этой булочки он представляет меня. Только не понимаю, почему в нём такой неуёмный звериный голод по моей шкуре.

— Терпение, Стас, дорого ценится, — заключаю я, отпивая дешевый растворимый и слишком сладкий кофе. — Я не могу выйти на конфликт первой. Мне нужен повод, чтобы он сам прочувствовал свою неправоту… И не смог меня ни в чем обвинить.

— Реши вопрос до выходных. У меня уже есть на тебя планы и не тебе их менять, — он равнодушно осматривает меня, а затем переводит взгляд за мою спину, отчего-то замирая.

Заинтригованная подобной реакцией Стаса, оборачиваюсь и также застываю, едва только рот держу закрытым от замешательства.

Бессонов, собственной персоной, идёт к своим друзьям, поддерживая жгучую брюнетку немного ниже талии. Мой взгляд без моего ведома оценивающе пробегается по незнакомой мне девушке, цепляясь за длинные идеально ровные волосы до поясницы, а затем изучающе скользят по изумрудному атласному платью, которое целомудренно закрывает тело, но подчеркивает талию и хрупкие плечи.

В голове я буквально слышу насмешливый голос Бессонова, который говорит, что ему нравятся блондинки…

Эта девушка теперь моя полная противоположность.

Она выглядит скромной и смущенной знакомством, а когда Бессонов придвигает стул к своему, она сжимается от неожиданности. Надо же… Я ведь была такой же образцово смущенной и невинной девочкой до близкого знакомства с этим ублюдком, который убил во мне наивную девчушку.

Сердце колит, словно мне в грудь выстрелили…

— Ты глянь, как быстро замену нашёл! — слышу я насмешку, а сама не могу оторвать взгляд, даже не моргаю.

В груди ноет гниющая рана, которую я не могу залатать ни яростью, ни обидной, ни равнодушием. Меня выворачивает наизнанку, когда Бессонов галантно придвигает к девушке пакет с доставкой из ресторана, распаковывает и одаривает её нежной улыбкой. Она светится и растворяется в его теплоте, пока я начинаю задыхаться от непринятия ситуации.

— Теперь, видимо, до тебя дошло, что пока ты мучаешься и страдаешь — он развлекается. Не повод ли это наказать взорвавшегося Беса?

— Помолчи, Стас, — я с усилием воли отворачиваюсь. — Мне нужно подумать.

— Подумать о том, в каких позах он её трахает? Интересно, как давно они знакомы… Со дня вашей ссоры или всё-таки он умудрился подцепить очередную красотку ещё до вашего расставания?

Я поднимаюсь и собираю на поднос посуду с остатками еды. Мне тяжело думать о Бессонове, особенно в том ключе, что у него появилась девушка всего за несколько дней. Я ещё не готова принять этот очевидный, но достаточно раздражающий факт.

— Мне плевать…

— Да-да. Говори это чаще и возможно, ты себя в этом убедишь, — Стас надменно хмыкает и нервно постукивает пальцами по столу.

— Пока, — прощаюсь и подхватив поднос, отношу его к столешнице для грязной посуды.

Желаю, как можно быстрее выйти из столовой — буквально сбежать. Не знаю от чего… Или от кого. Но мне неуютно находиться здесь, особенно когда Стас с насмешкой за мной наблюдает с одного столика, а за другим находится бывший парень, сидящий в обнимку с новой девушкой в кругу своих друзей.

Только когда входные двери были уже так близко, я лицом к лицу сталкиваюсь с Артёмом. В какой-то момент я ощущаю панику, которая скрутила живот и стараюсь увернуться от его взгляда.

Мой побег выходит паршивым. Артём, схватив меня за предплечье, ставит в уголочек и буквально надомной нависает, оградив от любопытных глаз. Зато сам парень теперь стоит коршуном и гневно смотрит в мои глаза, которые я не решаюсь опустить. Мне не известно, что он может сделать, потому и пристально слежу за каждым его вдохом и взмахом ресниц.

— Думаешь, тебе всё это сойдет с рук? — спрашивает Максименко низким тоном, видимо, пытаясь меня этим запугать.

— Это взаимный вопрос, — твердо отвечаю я, не позволяя себе быть трусихой.

— Зачем ты это сделала? — шипит он на меня.

— Сделала — что? — уточняю.

— Не строй из себя идиотку! — рявкает так, что некоторые студенты на нас заинтересованно оборачиваются.

Артём с яростью шлепает ладонью по стене у моей головы, а я отворачиваю голову и прикрываю глаза от внезапного нападения.

— Ты подставила меня, Аню — опозорила, а Кирилла — разочаровала и оскорбила. Поверь, я сделаю всё возможное, чтобы он не питал к тебе жалости, потому что до конца моего выпуска твоя жизнь в универе превратится в Ад. Уяснила, Авдеева?

Мои губы подрагивают от обиды, но в следующий момент расплываются в едкой ухмылке. Смотрю в его глаза, которые недоверчиво сужаются. Я никому не позволю себя запугивать, особенно ему, соучастнику, во всём поддерживающегося Кирилла.

— Можешь не стараться. Моя жизнь уже напоминает Ад, и ты к этому приложил руку, — равнодушно подмечаю я, показывая, что подобные угрозы — как пыль в глаза. Вроде и колит, но совсем не трогает. — С дороги, Максименко, — я отпихиваю наглого парня, но он снова грубо зажимает меня в углу и теперь болезненно впивается пальцами в предплечье.

— Извинись перед Аней и возможно, ты не станешь в этих стенах изгоем… Извинись и расскажи о своей идиотской выходке и сговоре за нашей спиной. Признай свои ошибки, Авдеева, иначе…

— Подавись ты своей Аней, — прошипела я, пытаясь скинуть его руку и уйти. — Зачем тебе она вообще? Ты же любишь изменять. Одной изменой больше, одной меньше. Кому какая разница, в какую рыжую ты хочешь запихнуть свой жалкий отросток? — хмыкаю я, вспоминая, как на первой неделе нашего поступления Аня встречалась с ним, а затем застукала с другой.

Артём бесится, а значит моя правда… И оскорбления цепляют и колют в глаза. Так-то!

— Тебя совсем не учили обращаться с девушками? — Стас приваливается плечом к стене, встав рядом. — Не порядок.

— И тебя я тоже предупреждаю — тронете нас ещё раз и не видать вам обучения, диплома и спокойной жизни.

— Попробуй посодействуй. Интересно, как скоро в этом универе появятся проверки о коррумпировании ректора и деканов? — насмешливо подмечает Стас, скучающе рассматривая часы на своей руке. — Слышал Бессонов-старший бывает падок на подарочки за помощь…

— Сука! — Артём хватает за грудки расслабленного Стаса, но всё происходит быстро и четко, почти неуловимо для моих глаз. Ковалёв сжимает запястья напавшего на него парня, выкручивает их и в итоге с силой отталкивает, ударив под дых напоследок.

Ошалело смотрю на верткий удар и застываю. Ковалёв оказался не слабым мальчишкой, а сильным парнем, который знает, как использовать свою силу и навредить. Он что, занимается боевыми искусствами? Такие приёмы я разве что в фильме и видела…

Мне стало не по себе.

— Не порть мою новую рубашку, Максименко. Тебе такое оплатить не по карману, — Стас поправляет рубашку. — Я провожу тебя, Василиса.

Ковалёв поддает мне руку, которую я бездумно принимаю. Во всяком случае я точно не желаю больше оказаться зажатой кем-то в углу. Когда оборачиваюсь на Артёма, который сжимает кулаки, замечаю за его спиной приближающегося Бессонова.

От одного его презрительного взгляда вперемешку с яростью, меня внутреннее передергивает.

Чертовски хорошо, что дверь так близко и мы без проблем вышли из столовой.

Несколько дней учебы проходят относительно спокойно, но я стараюсь не сталкиваться с Бессоновым и его друзьями, старательно их избегая. Только вот от Стаса Ковалёва скрыться не так уж и легко…

Он буквально везде и преследует меня от угла к углу. Просто смотрит, словно приглядывает и чего-то выжидает. А по его взгляду я могу считать только одно желание — обладание мной и приближающийся час расплаты.

На этих выходных я притворилась болезненно больной и бессильной. Фокус простой и думаю, что Стас всё понимает куда больше, чем хочет показать…

Надо срочно что-то предпринять. Закончить с Бессоновым, оборвать нашу связь, даже если это означает оторвать его от себя с мясом, как и наши воспоминания, как и наши прикосновения… Нашу любовь, которой, как оказалось, не существовало. Покончить с ним и выдохнуть, позволить себе принять правду.

Но Ковалёв всё ещё смотрит и ждёт меня. Я никогда не смогу расплатиться с ним и осознаю это слишком поздно. Меня отвращает он, его беспринципность и его мораль. Стас мне просто неприятен, как внешне, так и внутренне.

Задаюсь вопросом — почему и сердце болезненно ноет. Ненавижу себя за чувства, которые всё ещё горят по человеку, предавшего и оскорбившего меня.

— Разве пятница должна быть такой тоскливой? — Тим поддает мне очередной круасан и я слабо улыбаюсь. Беру стаканчик ароматного кофе, который быстро остывает на морозе и с наслаждением обедаю.

— Дело не в пятнице, Тимофей, — пожимаю плечами, осматривая университетский парк. Мой друг сегодня сцапал меня в коридоре, предварительно узнав, что у меня окно. Я благодарна ему за маленькую возможность побыть в комфорте. — Твоя мама как всегда превосходит себя, — киваю на круасан с вишневой начинкой.

— Расскажи мне, — просит Тим, а я тяжело вздыхаю.

— О чём ты хочешь знать?

— Почему ты убиваешься по Бессонову, который поступил с тобой так подло? — уточняет парень, а я прячу взгляд, опуская его на надкусанный круасан и кофе.

— Любовь зла, — криво ухмыляюсь. — Но дело не только в нём. Аня, Артём и вся эта шайка — забавлялись мной, как зверушкой. Они наблюдали, как Бессонов меня… Меняет, — едва нахожу подходящее слово.

Да, он принес в мою жизнь глобальные перемены, начав с меня. Он опустил меня на землю и заставил увидеть людей в самом их мерзком проявлении.

— Стас сказал, что помогает тебе. Что он попросил взамен?

— Откуда ты знаешь? — я вскинула взгляд, удивленно моргнув.

— Это же Ковалёв. Чтобы он не делал — это только для себя любимого, — пожимает плечами Тим.

— Меня.

— Что? — нахмурился Тим.

— Ты спросил, что он попросил взамен. Он хочет меня, — наверное, я уже смирилась с этой мыслью, пытаясь здраво оценивать шансы улизнуть от подобной расплаты.

— С ума сошла? — Тим дернулся, негодующе взмахнув рукой, забыв о кофе. Напиток проливается, и во благо, он уже теплый. — Василиса, как ты только додумалась такое пообещать?

— Сама не знаю. В тот момент я была готова и душу Дьяволу продать.

— Ты это и сделала! — Тим встает на ноги и выкидывает стакан в урну. Хватает снег с лавочки и растирает его в ладонях, пытаясь избавиться от липкости. — Это же Станислав, блядь, Ковалёв. Только за пару идиотских личных разборок с другими студентами в прошлом семестре отчислили четверых!

— Но он хочет меня, а не моего отчисления, — равнодушно пожимаю плечами.

— А ты его хочешь?

— Нет, — кривлюсь, даже не смея представлять его прикосновений к себе. — Как-нибудь съеду с темы… Он тоже должен поплатиться за своё поведение, так что не видать ему ни меня, ни своих сбывшихся желаний.

— Не глупи, Василёк. Ты ввязалась в серьезную игру, из которой не выберешься без очередной боли и сожаления. Не оставайся с ним наедине, никуда за ним не ходи и не ведись на шантаж, а я уверен — он последует, когда начнёшь его избегать.

— Он простой парень, Тим, а не всемогущий владыка нашего мира, — закатываю глаза и доедаю круасан. — Разумеется, что я не идиотка, чтобы играть по его правилам и прогибаться под его желания. У него скорее член отсохнет, чем он коснется меня добровольно…

— А если недобровольно? — Тимофей словно специально нагнетает обстановку.

— У нас существуют законы, — рассуждаю я, но слова друга цепляют мою уверенность.

А вдруг…

Нет. Он же не идиот и не псих…

Черт. Сомнений с каждой минутой становится всё больше.

— Нам нужно уже возвращаться. Лекция начнется через пятнадцать минут, — отмахиваюсь от гнетущих мыслей и вскакиваю с лавочки, обтрушивая своё пальто и сумочку.

— Прислушайся к моим словам. Не доверяй ему, — Тимофей берет меня за руку, заглядывая в глаза. — Он, конечно, хороший союзник, но как враг — намного сильнее и злопамятнее.

— Хорошо, я тебя услышала, — поспешно соглашаюсь я, не собираясь больше развивать эту неприятную тему. Она оказалась волнительной для меня, подвергая сомнению мои решения.

Мы возвращаемся к универу через заснеженный парк и обходим общежитие. Старшекурсники часто здесь гуляют, так как зачастую имеют окна или всего лишь несколько пар в день.

Тимофей заботливо поддает локоть, когда я скольжу в своих сапожках на каблуке. И вроде бы ничего не должно было привлечь внимания, но слух ловит собственное имя от впереди идущих девушек.

— Вы вообще видели, как эта Авдеева наряжается? Смотришь и тошно, что возле нас такая вульгарщина ходит и срамит приличных девушек.

— Ага, волосы теперь, как у клоунессы. Подумать только, на что она рассчитывает?

— А разе непонятно? То и дело пялится на Кирилла.

— Да он же её опустил при всех на вечеринке у Макарова! Прогнал, как надоедливую шавку. Возомнила из себя невесть что, а теперь ходит и облизывается…

Они мерзко хохочут.

— Было забавно, когда она устроила идиотскую перепалку с Максименко в столовой. Подумать только — унижается и из кожи вон лезет, чтобы привлечь его внимание… Знаешь, что мне Кирюша сказал? Она замутила с Ковалёвым, а на вечеринке спокойно трахалась с ним в спальне Макарова. Он теперь брезгует даже смотреть в её сторону.

Кирюша… Меня выворачивает наизнанку, а лицо бросает в жар от ярости.

— Серьезно? Не думала, что эта святоша может оказаться такой шлюхой!

Рука Тимофея соскальзывает, когда я резко срываюсь и через несколько шагов одергиваю девушку, идущую по центру. Безошибочно вычисляю именно её, внешность который вгрызлась, кажется, мне подкорку. Длинные волосы взметнулись по оси, а огромные лисьи глаза всего на секунду округлились от неожиданности. Её подружки отскочили, визгливо вскрикнув.

— Повтори, что ты только что сказала! — рявкаю ей в лицо. Как бы мне не хотелось, но эта сука не теряется и высокомерно вздергивает подбородок, оценивающе меня осмотрев, как недостойное её внимание существо.

— Я говорю о том, Авдеева, что ты кайфуешь от своего нового статуса, — она высокомерно дернула губы в злорадной ухмылке, искажая красивое лицо. — Ты — шлюха. Причем, время не теряешь и ложишься под каждого, — она переводит взгляд за мою спину. Безошибочно догадываюсь, что смотрит на Тимофея, обливая меня грязью.

Сука! Какая же она сука!

— Трое — всего за неделю! Неудивительно, что Кир тобой брезгует, — выступает одна из её подружек, а кареглазая шатенка вырывается из моей хватки, презрительно поправляя свою бежевую шубку.

— Верно. Бес брезгует шлюхами, только не могу взять в толк для чего сейчас пользует тебя на во всеувидение? Притащил тебя под руку и думает, что я буду ревновать? — я награждаю девушку усмешкой, увидев, как её лицо исказила гримаса новой ярости. — Я знаю его предпочтения, моя дорогая, и такая белоручка с надутыми губами не способна отличить элементарно аккумулятор от двигателя. Так что между вами? Молча трахает и вспоминает обо мне? Не удивлюсь!

— Василиса… — слышу за спиной приглушенное предупреждение Тимофея.

Мы смотрим на друг друга, как яростные кошки, нахохлившись. Одно неверное движение и случится непопровимое. Она, словно чувствует, что я могу бить наотмашь словами, но не посмею её тронуть. Это очевидный плевок в сторону Бессонова, который меня уже предупредил не приближаться к его друзьям и близким…

Но раскрашенных потаскух это же не касается?

— Послушай меня, Авдеева, и вними мои слова. Кирюша теперь мой. Мой настолько, что он ни разу тебя не вспомнил, когда мы были вместе. Он ненасытно наслаждается мной, даря ласку. Он со мной нежный, аккуратный и внимательный… А с тобой каким он был? Небось вытрахал последние мозги?

Она хохочет, перекликаясь смехом чайки со своими подружками.

— Тварь… — кидаюсь на неё, не в силах себя удержать от бури эмоций и чувств, которые потребовали расправы. — Я тебе все патлы вырву, курица! — она визжит, когда я цепляюсь за её волосы, но без какой-либо силы у меня в руках оказывает клок волос. Жаль только, что накладных.

— Да я тебе сейчас руки укорочу, уродина! — истерически кричит безволосая красотка, накинувшись на меня следом.

Мы падаем на заснеженную землю, покатившись. Несколько раз прикладываюсь затылком и виском об твердый ледяной снег, едва уварачиваясь от рук неадекватной суки. Несмотря на стройное и худое тело, она оказывается сильнее и больше меня по массе.

— Василиса! — воет над нами Тимофей, но мы слишком крепко сцепились и, если он кого-то из нас потянет, мы обе останемся без волос. — Василиса вставай немедленно, — шикает Тим, — он сюда идет. Слышишь? — нашептывает Тимофей, но адреналин меня глушит, особенно, когда силы шатенки в какой-то момент иссякли и я с бешеной силой опрокидываю её на спину, оседлав мерзавку.

Как же я хочу вырвать её гнилой язык и вправить мозги! А лучше его запихнуть в её же высокомерный зад.

— Нет, нет, пожалуйста! — она внезапно забилась подо мной в истерике и зарыдала так, словно не она на меня повалила и желала разбить мне лицо… Кажется, даже губу оцарапала. Она завыла, как побитый зверь, отчего я замешкалась, но продолжила крепко держать её за грудки. — Я же ничего не сделала! Василиса, что ты делаешь? Пожалуйста, отпусти! Не-е-ет… В чём я виновата?!

Я шокировано округляю глаза, всматриваясь в её несомненно большие карие, рассматривая там колкое злорадство. Что она мелит? Что вообще устроила? Зрителей ей что ли захотелось? Так я сейчас вымочу это раскрашенное личико в снегу и не побрезгую плюнуть в её лисью морду! Пусть все смотрят. Правда на моей стороне!

И вдруг меня грубо хватают за шкирку откинув в сторону. Я заваливаюсь в ближайший мягкий сугроб, потеряв ориентир. Я едва понимаю, что произошло, непонимающе оглядываясь.

Замираю, словно вижу его впервые, а сердце топит в ярости и обиде. Кирилл поддает руку этой лживой суке, устроившей целое шоу, и бережно помогает подняться на ноги. Поддает её слетевший шарф с сумкой и рассматривает расчесанный подбородок. Мне помогает встать Тимофей, взволнованно заглядывая в глаза.

Меня всю колотит, сердце бешено бьется до боли в грудине, а ярость затапливает с новой силой. Это он. Он отшвырнул меня, как шавку! Он сейчас смотрит на эту стерву с сожалением и аккуратно касается едва заметной царапины. В это же время я стираю рукавом своего пальто разбитую губу, из которой хлынула кровь.

— Что она тебе сделала? — этот мягкий и волнительный вопрос адресован жалко всхлипывающей лгунье, которая трется об его грудь страдающей кошкой.

— Я не понимаю… Я просто шла, а она налетела на меня со спины. Кирюш, я так испугалась… Пожалуйста, поговори с ней. Мне страшно!

Бессонов отправляет взбешенный взгляд в мою сторону, а я недовольно поджимаю губы от созерцания подобной комедии, которые покалывают от боли.

Серьезно? Ты веришь этой курице? Веришь и жалеешь её, даже не понимая, что она вытворяет?!

— Научись держать язык за зубами, иначе я его с удовольствием вырву, — не сдержалась я от замечания, понимая, что моя тактика единственно правильная — наступать.

Бессонов что-то шепчет шатенке, и она отходит к подружкам, которые её жалеют и утешают, зыркая в меня ликующими глазенками. Сам парень делает несколько шагов мне навстречу, а Тим хочет загородить меня спиной.

— Оставь, — тихо говорю я, одернув друга за руку. — Порядок.

— Я разве что-то неясно объяснил, чтобы ты держалась от всех нас подальше? — холодно поинтересовался Бессонов, вперив в меня свой убийственный взгляд.

— Шлюх это не касается, — выплёвываю с ядом.

— Неужели? — едко ухмыляется. — Арина — моя девушка, Авдеева. И я не позволю ей навредить, особенно тебе, неадекватной и психованной идиотке! — срывается он, указывая на меня пальцем.

— Не думала, что ты можешь упасть в моих глаза ещё ниже, Бессонов.

— Как и я не думал, что ты станешь таскаться с кем попало и кидаться на людей!

Мы стоим друг напротив друга, как заклятые враги. Меня топит в неизлечимой обиде и несправедливости, а его в необоснованной ярости.

— Скажи своей… Девушке, чтобы держалась от меня подальше. А оскорбит меня ещё раз — останется без своих ресничек и глазёнок!

— Ты забываешься, Авдеева, — он угрожающе подошёл ближе, но Тимофей дернулся вперед. Я его снова одергиваю, на этот раз грубее. Это моя война. — Кто ты такая, чтобы угрожать мне и моим близким?

— Совесть, которой у тебя не было, — насмешливо дергаю бровью. Эта идиотская привычка, доставшаяся от Беса, раздражает в этот момент как-никогда прежде!

— Извинись перед Ариной, — заявляет он мне в глаза, выжидающе не спуская с меня взгляда.

— Я лучше подавлюсь и сдохну, чем извинюсь перед твоей актрисой, — не отступаю я.

— Извинись, Авдеева, — он едва только не сплёвывает мою фамилию, которая ему стала отвратительная.

— Сначала ты. Передо мной, — не сдаю позицию, чем бешу Беса и его бесят в сверкающих от ярости глазах.

— И за что же я должен извиниться? За то, что трахал тебя, такую наивную девственницу, которая решила мне наставить рога?

Я задыхаюсь от его заявления, которое было во всеуслышание.

— Кстати, если уже пошла по этой косой дорожке… Попроси своих хахалей подучить тебя правильно раздвигать ноги и шире открывать рот. Трахать бревно, знаешь ли, редко бывает приятно.

Отупело моргаю. Губы дрогнули не то от сдерживаемого мата, не то от желания поддаться грязному оскорблению и расплакаться.

— Что ты…

— Что я? Что? — он саркастично улыбается, почувствовав, что наступил на больное. — Ты спрашивала, почему мы спали ещё две недели, не так ли? Так вот тебе мой ответ — я всего лишь пытался научить тебя раздвигать ноги хотя бы не так отвратительно!

Смотрю на него. Внутри буря эмоций и невысказанных слов, но губы отказываются шевелиться. Я ошалело смотрю на Бессонова, который добился чего хотел — растоптал меня в очередной раз, доказывая, что я ему не ровня.

Не ровня…

— Язык проглотила?

Не выдерживаю и отвожу взгляд. На глаза начали поступать бессильные слезы, которые я не хочу показывать, как и свою слабость.

— Извинись и я забуду об этом инциденте. А если нет…

— Пошёл ты, Бессонов! — выпаливаю я с комом в горле, из-за чего голос дрогнул.

— Ты сама выбрала этот путь, Василиса. Не жалуйся потом на последствия, — согласно кивает и отворачивается от меня.

Я ненавидящим взглядом смотрю, как он подходит к этой своей Арине и перехватывая её за талию, прижимает к своей груди. Они уходят, а я смотрю им в спины, осознавая, что он размазал меня, как дерьмо.

— Василиса… — шепчет Тимофей и обнимает меня за плечи. — Забудь. Ничего он не сделает, а за свои слова обязательно ответит, — мой друг сжимает меня в объятиях, а я не отрываю своего взгляда от его затылка, мечтая его расшибить чем-то тяжелым.

— Ответит, — едва шевелю губами. — И пожалеет.

Отстраняюсь от Тимофея, который обеспокоенно заглядывает в мои глаза и достаю телефон. В глазах стоят слезы, из-за чего контакты с именами смазываются, но я безошибочно звоню Стасу Ковалёву.

Последний бой и проигрыш будет в этой войне не за мной.