Целитель

Глава 19

На следующий день Горин не пришел. Я готовился, продумывал, как пошлю его подальше, а меня так и не вызвали. Точнее вызвали, но к следователю. Действительно другой, молодой, лет двадцать пять, похож на узбека. Пришлось в третий раз повторять всё по новой. Мне даже предложили сигарету. Изображая бывалого, я взял две и положил в карман. Следак ухмыльнулся, но ничего не сказал. И опять после этого три дня меня никуда не вызывали. Сокамерники, видя, как я маюсь от неизвестности, успокаивали.

— Срок у тебя всё равно уже идет. Кто знает, как на зоне будет, отдыхай пока.

Получил еще две передачи. Одна от сокурсников, вторая от Арсена. Это мне шепнул конвоир по пути. Ту, что от Арсена полностью отдал на общак. Второй делился за едой с тремя парнями, с которыми больше общался — Димой, Марселем и Эдиком. С остальным народом почти не контактировал. Рыло держался от меня подальше, а завтра его должны забрать на этап. После моих «ментальных ударов» со мной стали говорить намного уважительней. Просили повторить еще. Повторять я не стал, а вот целительством занялся. Без практики сила теряется, а времени навалом. Серьезных болезней не было. Шрамы, простуды, кожные болезни. Платы я не требовал, но каждый обязательно что-то давал — сигареты, сладости, напитки. Один попросил убрать татуировку, провозился долго, сделал такую чистоту как у новорожденного, а он на следующий день набил другую. На моё возмущение объяснил — та была сделана по молодости и не соответствовала его статусу. И предложил оплатить тату мне. Я сначала отказался, а потом подумал — почему нет? Выбирали долго, все поочередно предлагали мне варианты. Выслушав всех, я выбрал свой — чашу со змеёй. Обратились за одобрением к Глобусу. Тот как положено авторитету сделал глубокомысленное лицо, поразмышлял.

— Змея символ власти и силы. Кому попало её колоть нельзя. Но раз с чашей, символ медицины, тогда к тебе претензий не будет. Тем более кликуха такая.

Так на левом предплечье у меня появилась змейка.

Прошло еще три дня. По совету Глобуса я через коридорного потребовал встречи со следователем. Мол, у меня новые сведенья для него. Не дождался, ни ответа, ни привета. И гадай, к лучшему это или к худшему. Сегодня в камере появился «петух». Не в смысле птица, а в смысле пассивного гомосексуала. Зашел высокий, слегка упитанный парень, спросил кто смотрящий. Подошел, представился. Глобус всем объявил, что у нас появился петух. По правилам нельзя с ним здороваться за руку, пользоваться общей посудой, полотенцами. Разговаривать не запрещается. Если кто хочет заняться с ним сексом — должен заплатить ему. Плата по договоренности. Вот как оказывается, раньше я слышал совсем другое. В основном от тех, кто и в тюрьме не был. На самом деле насилие допускается только в отношении тех, кто совершил серьёзный косяк. Проиграл в карты и не смог отдать, воровство у своих, стукачество. Ну а когда расплатился своей задницей, переходишь в разряд «опущенных», у которых есть свои права. Право торговать своим телом или стать постоянным партнером кого-то из авторитетных, взамен за защиту. Защита, конечно, весьма относительная. Желающие нашлись сразу, завесив нары одеялами, занялись делом. У меня это вызвало только чувство гадливости. Представил перед собой мужскую жопу — аж передернуло.

Потерял уже счет дням. С утра парни стали прикалываться друг над другом, оказалось сегодня первое апреля. После завтрака ко мне подходит петух. Кличка «Майка».

— Говорят, ты лечить можешь. У меня экзема на ноге, поможешь? Рассчитаюсь натурой.

Радость то, какая! Натурой бля. Петуха можно посылать спокойно. А интересно, если буду лечить, не замараюсь по понятиям? Спросить у знатоков не успеваю, дверь открывается.

— Колесов! С вещами на выход!

С вещами? Непонятно, переводят в другую камеру, что-ли. Собираю свои скромные пожитки, прощаюсь с собратьями по отсидке. Приводят к следователю, опять другой. Этот с внешностью грузина — усы, черные волосы.

— Дело против Вас прекращено в связи с отсутствием состава преступления. Распишитесь здесь, что не имеете претензий.

Вот это поворот! И как это понимать? Ну, тут думать нечего, потом надеюсь разъясниться. Ставлю закорючку в указанном месте, иду, получаю свои вещи и оставшиеся деньги. Выхожу из ворот. Сигнал. Машина Сергея Николаевича.

— С освобождением — коротко приветствует он — садись, поехали.

— Насиделся уже. Что всё это значит? Просветите.

— Дома. А то Настя там умрет от ожидания.

— Как она?

— Хорошо. Увидишь — настроение у него хорошим не назовешь.

Ехать недалеко, СИЗО находится почти в центре. Заходим в дом, направляюсь сразу в Настину комнату. Ух ты! Она стоит, опираясь на ходунки. Бросаюсь к ней, заключаю в объятия. Целую в губы, Сергей Николаевич пятиться и закрывает дверь.

— Как ты зайка?

— Плохо было без тебя. Теперь отлично.

— Ты похудела, ребра торчат. Ходишь?

— Да, почти нормально, страхуюсь вот.

— Ничего, я быстро тебя приведу в норму. Я так и не понял, что произошло, почему меня выпустили.

— Ну… папа расскажет.

— Дети! Давайте обедать. С возвращением Саша, я праздничный обед приготовила — зашла Марина Сергеевна.

— Ой, мне бы сначала в душ.

Помывшись и пообедав, уединяемся в кабинете с Сергеем Николаевичем.

— Если коротко, суть дела такова. Меня срочно вызвали на службу. А Горин получил новые указания, не препятствовать твоему заключению. Планировалось после суда перевезти тебя в Москву, в спецтюрьму КГБ и использовать по твоему профилю. Горин на удивление оказался человеком. Пришел к Марине с Настей и рассказал им. Настя устроила истерику, обещала покончить с собой. Марина пошла к Селезнёву и договорились. Марина забрала заявление, а Тимур изменил показания. Он сказал, что был ранен при неосторожной чистке охотничьего ружья, а тебя оклеветал из ревности. Оставалось только убрать из вещдоков пистолет и всё. Я приехал позавчера, решил оставшиеся вопросы. Скажу честно, если бы не Настя я на это не пошел.

Я молчу. Вот как теперь с этим жить? Нет, безнаказанными я их не оставлю.

— Даже не мечтай — Я что, вслух думал? — хватит с тебя одной попытки. Слово с тебя я брать не буду, есть вариант надёжней. Завтра идешь в военкомат и получаешь повестку. Уже всё договорено. А пока вернешься, я решу с ними по- своему.

— Но у нас военная кафедра!

— Это не имеет значения. Попрошу тебя подальше отправить, на Дальний восток или на Кубу.

— Мне домой хотя бы съездить нужно. Месяц не был.

— Вот повестку получишь, дня три у тебя будет на сборы. Не больше.

Действительно, дали три дня только. Буквально за ухо меня привели на комиссию, признали полностью годным и на пятое апреля назначили отправку. Успел съездить домой, получил нагоняй за долгую неявку. Навестил Илону, тепло с ней пообщались, потом зашел к Юре. Рассказал о компромиссе, спросил как по понятиям, это западло или нет?

— Откосить от зоны не западло. Ты никого не сдал, не подставил. А отомстить по понятиям должен, иначе уважения не будет. Но ты не авторитет, с тебя спроса нет. Хочешь, я решу с ними вопрос?

— Если бы их «опустили» было бы неплохо. Но пусть поживут, пока я вернусь.

— Как скажешь. Я собираюсь в теплые края, перед отъездом развлечемся с ними. Потом им будет жить стыдно и больно! Вернешься — избавишь от такой жизни!

Последний день посвятил Насте. Лечил, ласкал, утешал. Обещала ждать. Её собирались перевести учиться в Москву. На дом уже был покупатель.

Качается вагон, стучат колеса глухо… Вторые сутки в вагоне поезда, только тут появилось время на размышления, после трехдневной суматохи. Сборы, встречи, прощания, Настя, ревущая на плече. На сборном пункте пробыл не больше четырех часов, не иначе как по просьбе Сергея Николаевича воткнули в уже сформированную к отправке команду. И вот едем в неизвестном направлении, сопровождающие офицеры в лётной форме не раскрывают конечный пункт назначения. А если учесть что едем в поезде Харьков — Владивосток, заехать можно далеко. Волгу уже проехали. Итак, что мы имеем на данный момент? Месть и учеба откладываются как минимум на два года. Скрывать в армии свои способности не собираюсь, без практики они слабеют. От КГБ надолго не скроюсь, возможно, еще доехать не успею, будут знать, где я. Но надеюсь, там оставят в покое, хотя бы на время. В любом случае два года армии лучше, чем два года зоны.

Проехали Уфу, начинается Урал. У нас уже зелень на деревьях, а тут еще лежит снег. Большинство легко одето, не рассчитывали попасть снова в зиму. Пока в вагоне тепло, а потом, пока переоденут в форму и замерзнуть можно.

— Готовимся, через час высадка! — прошел по вагону капитан. Слава богу, не на Дальний восток!

Парни начинают делать тайники, подозревая, что отдать придется одежду и все содержимое сумок и рюкзаков. На всякий случай тоже делаю нехитрую заначку — разгибаю край у тюбика зубной пасты и прячу туда деньги, завернутые в полиэтилен. Надеюсь, пасту оставят. Ребята допивают оставшееся спиртное, некоторые уже в анабиозе. Офицеры не обращают на это внимания — приедем, отыграются. И вот наша станция, небольшой поселок — Вязовая. Выгружаемся, часть будущих воинов тянем под руки. Нас ждут два автобуса, «пазики», нас восемьдесят человек, забиваемся под завязку. Едем минут сорок, проезжаем КПП, огражденное колючей проволокой. Оживление минут через тридцать сменяется растерянностью. Вокруг по-прежнему горы и хвойный лес. Это сколько территории ограждено? Куда мы попали? Еще одно КПП. Вокруг тоже колючка. Да, удружил будущий тесть. Ни отсюда выбраться, ни сюда попасть кому-то. Наконец показались строения, смутно различимые в темноте. Похожи на жилые дома, двухэтажки, вон пятиэтажный дом. Приехали, выгружаемся сразу в баню. Моемся не спеша, впереди семьсот тридцать дней, куда торопиться. На выходе из моечной получаем форму — нижнее белье напоминающее пижаму, только без пуговиц, брюки — галифе, зауженные внизу, гимнастерку, шапку. Портянки, сапоги. У некоторых с портянками начинаются проблемы. Мне в деревне случалось носить в грязь подобное, справляюсь быстро, показываю другим. Свою одежду складываем в выданные посылочные мешки, пишем на них домашние адреса. Обещают отослать. Последняя связь с гражданской жизнью оборвана. На улице формируют в некое подобие колонны и идем по утрамбованной снегом дороге. На улице мороз, шинели пока не выдали. Замерзнуть не успели, примерно через километр заходим в спортзал. Нас быстро распределяют по отделениям и находящиеся тут же младшие сержанты ведут каждый свое отделение в казарму. Чем хороша армия — думать не надо. Даже вредно. За тебя думают командиры, твоя задача только выполнять приказы. Пока мы больше похожи на баранов, приказы выполняются не синхронно, вразнобой и медленно. В казарме заняли кровати, выложили немногие оставшиеся вещи по тумбочкам и на ужин. Причем поздний, времени около десяти вечера. Старшина попытался добиться строевого шага, но быстро понял, что так мы до столовой не доберемся до утра. Первый и последний раз сходили на ужин можно сказать толпой, а не строем. Но на вечерней поверке старшина отыгрался.

— Антонов!

— Я!

— Астахов!

— Я.

— Баринов!

— Тут!

— Отвечать надо Я! Начинаем заново. Антонов!

Заново начинали раз тридцать. Пока до всех дошло, что смех, писк, скрип сапогов, кашель и другие неуставные звуки отодвигают от нас сон на неопределенное время. И наконец, команда «Отбой». Засыпают все моментально. Служба началась.

Несмотря на поздний отбой, подъем как положено в шесть утра. Команда дневального — «Форма одежды номер два!». Это значит гимнастерка без ремня. Номер один — голый торс. Через туалет выходим на улицу, строимся и на плац на зарядку. Потом умывание, завтрак, дальше занимаемся пришиванием погонов, подворотничков, петлиц, шевронов. Форма у нас тоже лётчиков. Правда, ни аэродрома поблизости не видно, ни в небе ни звука. Позже сержанты по секрету разъясняют: мы находимся на секретном хранилище, под землей расположены склады с компонентами ядерного оружия. Успокаивают — мы их только охраняем на поверхности, радиации боятся нечего. Форма оказывается просто прикрытие, самолёты даже гражданские над нами не летают.

Молодые сержанты только из учебки, пользуются на всю возможностью покомандовать. Часами отрабатываем команду подъем — отбой, потом заправку постелей с идиотским набиванием кантика. Ответственность коллективная — если один не успевает, вместе с ним повторяет всё отделение. Да, здесь мне действительно будет не до горестных воспоминаний, по крайней мере, пока. Через месяц принимаем присягу и нас распределят по ротам. По слухам дедовщина есть, но в меру. С лечебной практикой придется обождать. Во-первых, все здоровые, с серьезными болезнями в армию не берут. Во-вторых, некогда. Ни болеть, ни лечить.

К вечеру привозят еще пополнение. Полсотни дагестанцев. Отделения переформировывают по новой, разбавляя интернационалом. Дагестанцы парни конечно горячие, даже сержанты немного успокоились. Я с ними легко нахожу общий язык, делить нам пока нечего. После ужина дали, наконец, полчаса свободного времени для написания писем. Пишу домой, Насте, Илоне (обещал) и Юре. Юре пишу до востребования в Одессу, в которую он должен вскоре приехать. Надеюсь от него узнать о моих «должниках».

Потянулись суровые армейские будни. Строевая, уставы, кроссы, втянулись на удивление быстро, уже стали находить время на какую — никакую личную жизнь. Покурить, потрындеть, сбегать втайне в чипок (солдатское кафе, нам не разрешали). В столовой кормили однообразно, молодым организмам не хватало. Именно там произошел случай выделивший меня среди солдатской массы.

Было это уже в теплый (да, и сюда дошла весна) день конца апреля. Процесс насыщения выглядел так: заходим, рассаживаемся по десять человек за стол, во главе сержант. На столах уже стоит бачок (котелок литров на пять) с первым, хлеб, тарелки. По команде сержанта встает сидящий с края у бачка и разливает по тарелкам. Дежурные тем временем разносят второе в аналогичных бачках. Как только сержант наелся, подает команду «Закончить прием пищи». Приходится всем вставать и выходить. Поэтому многие ели очень быстро, не успевая прожевывать куски. И вот во время еды слышим за соседним столом смех, выходящий за рамки уставного. Взоры естественно устремляются туда. Олег Гусев, худой, вечно испуганный паренек, держится за горло, судорожно пытаясь вдохнуть. Смех быстро утихает после того как он падает с лавки, дело принимает серьезный оборот. К нему бросаются, начинают стучать по спине, кто-то предлагает перевернуть его за ноги. Олег еще дергается, но уже синеет. Я протискиваюсь ближе и пытаюсь рассмотреть, что случилось. Вижу глубоко в трахее сгусток, закрывающий весь проход. Да, достать его нереально, что делать? Он сейчас умрет! Разрезать трахею, пустить воздух! ЧЕМ? Взгляд цепляется за авторучку, лежащую на окне хлебореза, сразу вспоминаю рассказ преподавателя о похожем случае. Прыгаю через стол, хватаю ручку, на ходу раскручивая ее бегу назад.

— Разойдись бля! Пусти его! — с размаха втыкаю острым концом, протыкая трахею. Засвистел в тонкой трубке жадно втягиваемый воздух. Уже помутневшие глаза опять распахиваются, а руки вновь тянутся к горлу.

— Держите его за руки! Бинты мне быстро нах! — ору удерживая ручку в горле. Бинты ждать пришлось минут десять, они появились с прибежавшим санинструктором. Плотно прибинтовываю ручку к горлу. Щель маленькая, дышать ему трудно, но зато не сдохнет. Еще через пять минут примчалась скорая. Городок был маленький, всё рядом. Олега увозят в госпиталь, мы возвращаемся в казарму. Там меня обступают с вопросами.

— Как ты догадался? Не побоялся воткнуть, а если бы не туда попал?

— Я в медицинском учился, рассматривали похожий случай. Кроме того занимаюсь восточной медициной, обращайтесь с болячками если что — сразу делаю себе рекламу. А то больных не дождусь.

Через два часа меня вызывают в штаб. Иду в сопровождении старшины роты. В кабинете командира батальона куча народа, я даже растерялся, выискивая кто старший по званию.

— Товарищ подполковник! Рядовой Колесов по Вашему приказанию прибыл!

— Ну, рассказывай — вперед вышел майор с петлицами медика. — Как догадался что делать, место нашел куда воткнуть?

— Я студент медвуза. Нам рассказывали о таком случае и что нужно делать. Ручка удачно попалась.

— Да, повезло парню, что ты рядом был. Иначе хоронили бы. Кусок мяса так глубоко застрял, мы без разреза достать не смогли. Честно говоря, не уверен, что я в такой ситуации смог бы его спасти.

— Не успевают ребята поесть, слишком торопят их — пользуюсь случаем пожаловаться. — Вот и глотают не прожевывая.

Комбату явно не понравились мои слова, на лице промелькнуло недовольство. Майор наоборот закивал головой.

— Да, непорядок. И куски такие большие режут. Чудо комбат тебя спасло, в виде этого бойца. Надо его поощрить. Отслужил бы больше — отпуск дали, а так даже не знаю. Что-то придумаем. Пока иди. Спасибо боец!

— Служу Советскому Союзу!

Результатом стало то, что есть стали спокойно, никуда не спеша. Старослужащие в ротах, под предлогом заботы о молодых, стали забирать себе большую часть мяса в порциях. — «А то не дай бог подавитесь. Жрите перловку салаги» Пришлось командованию изменить систему. Закупили разносы и переоборудовали столовую. Получилось как в столовой самообслуживания.

Учебка закончилась, нас распределили по ротам. Приурочили принятие присяги к Первомаю. Парад, потом присяга. Потом праздничный обед, какое-то разнообразие. По праздникам делают котлеты. Меня и еще десять человек определили во вторую роту батальона охраны. Русский я и еще один, остальные дагестанцы. Деды довольно потирают руки — они перешли в другую категорию. По здешней градации до полугода — дух, потом до года — моряк, потом полгода старик и наконец, дед. Почему моряк непонятно, по слухам раньше носили морскую форму пока кто-то «на верху» не сообразил — моряки в горах Урала плохое прикрытие. Сегодня мы герои праздника, нас не трогают. В смысле не ставят в наряды, не гоняют на плацу, деды не заставляют оказывать им услуги. Но по вопросу «услуг» мы уже между собой решили — держимся вместе, в обиду друг друга не даем. Один только Сёма (второй русский из нас) держится особняком, даги его не приняли. Вчера, наконец, пришли письма, сразу два — от родителей и от Насти. Настя сдает экзамены досрочно, будет переводиться в Москву, жить там у тёти. Спрашивает, как приехать навестить меня. Интересуюсь у «стариков», как тут с посещениями. Оказывается официально нельзя, но когда приезжает кто-то настойчивый, на встречу ездят за пределы части, километров за тридцать. Подсказали маршрут и куда обращаться.

На следующий день утро началось с разборок. Встаем по сигналу дневального, мой сосед по койке Гаджибек, видит на стуле с одеждой вместо своей новой шапки, старую, потрепанную. А на всей одежде хлоркой на изнаночной стороне вытравлен номер военного билета хозяина. Недолго думая Гаджи пошел по рядам, проверяя шапки. И буквальночерез пару человек наткнулся на свою, сняв её с головы Самсона — деда по фамилии Самсонов. Деду вместе с старой шапкой прилетел хук слева под правый глаз. Я с земляками Гаджи сразу двинулись поближе, но никто не спешил подписываться за пострадавшего. Он был не из авторитетных дедов. Более того, когда после зарядки командир роты поинтересовался происхождением синяка и ему честно рассказали, всё что он сказал — сам виноват. Неуставные взаимоотношения это когда старослужащий обижает молодого, а когда наоборот ничего страшного.

После завтрака меня вызвали к ротному. Капитан Уваров, высокий спортивный мужчина пользовался уважением у солдат. Зря не гонял, наказывал только по делу.

— Колесов, комбат мне приказал поощрить тебя за случай в столовой. Благодарность тебе запишут, но ею сыт не будешь. В нашей роте был батальонный почтальон, он увольняется, давай я тебя на это место определю. В наряды будешь ходить, как положено, но три часа каждый день у тебя будет почти свободных — сидишь у себя в коморке и выдаешь почту.

Отказываться я не стал, кто от халявы откажется. Ротный вызвал старого почтальона, дал команду ознакомить с процессом. Рома Печерский, в звании сержанта обрадовался, больше конечно известию, что его через два дня уволят в запас.

— Пошли, салага, введу в курс дела.

Должность оказалась даже круче чем я ожидал. У почтальона был свободный выход в городок. Увольнений у нас в части не было совсем. От слова вообще. Потому что некуда. Ближайший город Юрюзань в тридцать км был для солдат недоступен. А в городке при части проживали офицеры и члены их семей. Туда солдат тоже не выпускали. Почтальон была единственная должность позволяющая раз в день проследовать от воинской части до почты городка и получить почту для гарнизона. Ну а если он по пути заглянет, например, в магазин… никто его за это не накажет. Честно сказать, кроме магазина заглянуть было некуда. От слова совсем. Если только завести знакомства с дочками офицеров… Других солдат кроме почтальона можно было увидеть только бегущим в качестве посыльного за офицером. Сегодня мы пошли за почтой вдвоем. На КПП для моего пропуска было достаточно волшебного слова — он новый почтальон. В армии для солдата весточка из дома самое главное. И человек, который её приносит, становится богом.

На почте Рома меня представил заведующей, там работали жены офицеров. Сложили в большой чемодан газеты, журналы, и главное письма и пошли назад. В небольшом помещении с окошком для выдачи, рассортировываем сначала письма по ротам, потом газеты и журналы. Тут же стоит телефон, можно позвонить в любую роту, позвать к телефону кента, сказать — «Вася! Тебе письмо!» Роте заступающей в караул письма выдавать запрещается. Вдруг любимая напишет — «Я тебя бросаю», боец и застрелится с горя. В каждом деле свои нюансы.

Итак, теперь каждый день после обеда я свободен. Причем предельное время никто не ограничивает, в идеале до ужина. Могу писать письма, читать журналы или лечь подремать. В целом бесцельное времяпровождение, но «такова селяви»… На третий день моей синекуры меня подстерег неприятный сюрприз. Выходя из почты с чемоданом добра, я наткнулся на незнакомого капитана. Причем он явно поджидал меня. Козырнув я попытался проскочить мимо, куда там..

— Колесов? А зайди ка голубчик ко мне.

Как оказалось, на одном этаже с почтой располагался местный филиал КГБ. Капитан Величко был его руководителем. Информация обо мне пришла ему давно, не знаю только какие указания дали. Почему то моими целительскими способностями он почти не интересовался. Зато начал спрашивать с кем дружу, о настроениях в роте.

— Товарищ капитан, я Вас в качестве стукача интересую?

— Почему сразу стукача? Во время войны все честные люди добровольно помогали СМЕРШу. Сейчас не война, но расслабляться не стоит. Кроме того ты ведь уже работаешь в нашей структуре.

— Нет, я оказывал только лечение по просьбе ваших органов. Но никакой работы. У меня другое призвание.

— И что, правда, можешь всё вылечить? — наконец поинтересовался он.

— Не всё, но многое. Можете провести эксперимент. Есть дети офицеров больные — приводите.

— Не думаю, что кто-то рискнет доверить тебе детей. После того как ты так лихо горло пробил ручкой.

— А вы наверху поинтересуйтесь можно доверять или нет.

Ни до чего мы с ним не договорились. Он пообещал еще меня вызвать и отпустил. Иду с чемоданом почты, задумался, по сторонам не смотрю.

— Рядовой! Почему честь не отдаете? — поднимаю голову, стоит прапорщик, красный от негодования.

— Виноват товарищ прапорщик, задумался, не заметил.

— Фамилия, рота?

— Рядовой Колесов, вторая рота батальона.

— Доложишь командиру, пусть накажет. Я проверю. Моя фамилия Трифонов.

Вот падла такая! Честь ему не отдали. Если каждому отдавать… Но теперь иду, озираясь во все стороны. И не зря, из библиотеки вынырнула и идет впереди меня девушка. Стройная, попка упругая, виляет. Лицо не видно, надеюсь не страшная. Ускоряю шаг.

— Девушка! Не подскажите, как пройти в планетарий? — оборачивается, довольно симпатичная.

— А вот прямо, если пойдешь, километров через триста будет Челябинск. Там и планетарий — в глазах искринки, на губах усмешка.

— С тобой готов до Владивостока дойти! А до Челябинска даже на руках донесу!

— А на вид не скажешь! Боюсь, потом тебя нести придется.

Попикировались еще немножко, потом познакомились. Мая заканчивала школу, собиралась поступать в медицинский. Узнав, что я студент медвуза, сразу загорелась — расскажи, как поступал, что учат. Предложил встретиться в другом месте, на нас и так уже недобро поглядывали проходящие офицеры. Но так как я не знал пока, как слинять в самоволку, договорились завтра возле библиотеки в это же время.

В нашей роте был комсорг батальона Сергей Грибов. Он же и забирал почту на роту. Когда он подошел к окошку, пригласил зайти, попить чайку. Сережка был с Донецка, отслужил уже год. Вот он и просветил о возможностях прогулок за забором. Выйти было не проблема, если тебя не будет искать командование. Существовала уйма дырок, многими пользовались и офицеры для сокращения пути. Сложность была в другом — гулять можно только в лесу. В городке солдат — как мишень на стрельбище. Поймают, попадешь на губу.

— А что за баба? — спросил Сергей — я всех знаю, в школу часто хожу по комсомольским делам.

— Фамилию не спрашивал, Мая зовут, шатенка такая, короткая прическа.

— Майка? Ты что дурак? Она дочка генерала, командира соединения. Узнает, что с ней встречаешься, до дембеля на губе просидишь.

— Вот я всегда в какую-то жопу попадаю! То-то офицеры так смотрели на нас, могли уже и доложить. Не, я не трус… но я боюсь. Ну её нафик, тем более у меня невеста есть.

Вечером докладываю ротному о не отдании чести. Тот недолго думая озадачивает.

— Ты у нас кто? Студент? Значит образованный. Займешься стенгазетой. Раз в неделю чтобы была новая.

— Какая газета? Я рисовать не умею!

— Рядовой! Отвечать надо — Есть!

— Есть товарищ капитан…

— Вот так. Займешься, это не значит, что сам должен делать, привлекай кого хочешь, но отвечаешь ты.

Чуть лучше, но отвечать не хочется. Да и лишняя работа…

Иду на следующий день с почты, другой дороги нет, библиотеку не обойдешь. Может она не придет? Стоит… ждет. Ладно, немного поговорим и больше не буду о встрече договариваться.

— Привет. Давно ждешь?

— Не очень, пойдем внутрь, тебе же можно в библиотеку?

Я пожимаю плечами. Запрещать, мне то не запрещали, но любое отклонение от маршрута уже нарушение. Заходим, внизу большое фойе, раздевалка, библиотека на втором. Мая чуть прихрамывает.

— Что с ногой?

— На ступеньках вчера подвернула. Идем, тут комната гардеробщицы, она сейчас не работает.

Ага, и как раз там кто-нибудь застанет. Заходим, Мая снимает куртку, мда. грудь такая аппетитная вырисовывается…

— Давай ногу полечу.

— Как? Массажем?

— Увидишь.

Садимся на стулья, ложу ее стопу себе на колени, снимаю туфель, носок. Ну да, небольшая припухлость, связка чуть потянута. Пять минут работы. Но, несмотря на риск быть застигнутым на месте преступления, не тороплюсь. Рассказываю, как сдавал экзамены, какие предметы учили. Нога уже в полном порядке, а я что-то расслабился. Всё хватит!

— Можешь становиться. Не бойся, наступай.

— Совсем не больно! Этому на первом курсе учат?

— Этому не учат. У меня есть некоторые способности к лечению руками. Кожные болезни, раны, ушибы. Так что можешь подруг или знакомых привести. Хотя вести некуда…

Мая задумалась, казалось, хочет спросить, но не решается. Я украдкой посмотрел — она еще девочка! Ну и хорошо, значит, секс её не интересует. Тогда тем более с ней нечего связываться. Посидели еще немного, порассказал о разных случаях на занятиях.

— Майка, мне пора, заметят отсутствие хана.

— Ладно, пока — и чмокнула в щеку, я даже покраснел от неожиданности — позвонишь мне?

— Позвонить? — и попасть на папу генерала? Нет уж! — лучше ты звони. 3-45 номер. С двух до пяти.

Прошло два дня, не звонит. Обиделась, наверное, что не назначил встречу еще. Вот и хорошо. Стенгазету сделал, нашел художника, Сергей помог. С текстом вдвоем справились. Ротный доволен остался. Говорит — так и продолжай, вот оно мне надо? Принес почту, сижу, читаю журнал Юность. Сначала сам прочитываю, потом в роты отдаю. Уже были предупреждения от ротных, фиг им, не докажут. Звонок.

— Саша? Это Мая. Слушай, а спину ты полечить можешь?

— Привет, во-первых. Во-вторых, что именно со спиной.

— Ой, привет! Спина… болит просто. Сустав или соли я не знаю.

— У тебя?

— У папы.

А папа у нас генерал. Да и х… орошо. Чего мне бояться? Если получиться, может поговорю насчет лечения населения городка. Всё лучше тупой строевой.

— А он в курсе? Ну, меня… ты что рассказала как ногу лечил?

— Да. Да ты не бойся, он же дома. Дома он спокойный и добрый.

— Я не боюсь. Один раз умирать. Я адрес не знаю куда идти.

— Я встречу на КПП.

— Через полчаса, почту выдам всем.

Через полчаса подхожу к КПП. Настя болтает с постовым, Султанбеком Курбановым. Подхожу, тянется ко мне, целует в щечку. У Султанбека глаза сейчас вылезут. К вечеру вся часть будет в курсе. Это явная провокация, чего ей нужно?

— Ты куда собрался? Пропуск давай — сердито говорит он.

— К командиру соединения. Позвони ему, спроси. — Султанбек хмуро отворачивается. Пройдет, он парень неплохой. Завидует дурачок.

Идти недалеко. Городок весь за двадцать минут можно обойти по кругу. Обычная квартира, комнаты четыре вроде. Разуваюсь, в тапочках прохожу в комнату. Вот и папа.

— Товарищ генерал-майор! Рядовой Ко…

— Да тихо ты не ори. Не на плацу. Что, к дочке моей подкатываешь?

— Никак нет! У меня невеста есть.

— А, так тебе моя дочь не нравится! В штрафбат пойдешь! — смеется генерал. Я молчу. Привык уже, что армейский юмор тупой.

— Так что, спину посмотришь?

— Ложитесь на диван, рубашку снимите.

Осматриваю позвоночник. В одном суставе зажат нерв, другой ненормально вывернут. Должен сильно болеть.

— Как вы терпите? В госпиталь надо было давно. Попробую помочь.

— Надоело бегать туда. Уколят, погреют, пару дней не болит, потом опять.

— Тут мануальный терапевт нужен был. Неужели нет такого?

— Есть. Алкоголик, до пенсии полгода, жалко по статье выгонять. Боюсь к нему, накрутит, вообще не встану.

Только руками не получится, поворачиваю его набок, голову в одну сторону, плечо в другую. Щелчок один, другой. Вот и хорошо, нерв тоже освободился. Теперь и руки пригодятся, укрепить сумку, чтобы больше не выскочил. Солей тоже много, но с ними массажисту легче, чем мне управится. Немного помассировал, разбил самое большое отложение соли на шее. Генерал не старый еще, лет сорок пять.

— Всё товарищ генерал-майор. Через пару дней закреплю, больше не будет болеть.

— И правда хорошо — удивление сильное, не верил, получается — лучше, чем в госпитале, там онемеет только. А так хоть на танцы!

— Никаких танцев. Нагрузки нежелательны, пусть зафиксируется.

— Майка! Угости гостя. Глядишь и отобьешь у невесты.

Мая уже переоделась, футболка, шорты. Ноги она зря показывает, слишком худые, костлявые.

— Чай будешь?

— Какой чай? Налей борщ, котлет положи побольше. Солдат всегда есть хочет — вмешался папа генерал.

— Борщ будешь? — послушно отозвалась Майка.

— Буду — от домашней пищи солдат действительно никогда не откажется. Дискомфорт от высокого положения хозяина сначала был немного, но уже прошел. Всяких лечили, чего нам…

Набил брюхо под завязку. Сижу, заливаю чай в оставшееся место. На ужин, пожалуй, можно не идти. Вот бы мне таких клиентов больше и буду ходить по квартирам питаться, стану толстым и ленивым. Мечтания прервал зашедший в кухню генерал. Быстро вскочить не получилось, стол не дал, потом получил жестом позволение сидеть.

— Наелся? Рассказывай теперь, что еще умеешь? Про спасение солдата я слышал.

— А капитан Величко разве… — и замолчал. Стучать на КГБ командиру части опасно. Всё равно, что в семейные разборки влезать — виноватым в любом случае останешься.

— Что Величко? В курсе про тебя?

— Кое-что знает, то что и вы. Вы даже больше, его я не лечил. Я могу многие болезни исцелять, даже рак пару раз удавалось. С детьми вообще легко, взрослых чуть труднее. Раны, ожоги, язвы.

— Я начмеду дам команду, пусть в госпитале с тобой поработает. Проверит и мне доложит, какой ты целитель. Если правду говоришь не использовать твои способности преступление. Хотя меня ты здорово подправил, давно так себя не чувствовал.

Майка пошла провожать, несмотря на моё уверение, что найду дорогу. Заблудиться в двух улицах сложно.

— У тебя правда есть невеста? — спросила, когда вышли из подъезда.

— Правда. Я ей жизнь спас… почти. Потом она мне, в некотором смысле.

— Расскажешь? Я ей завидую, мне никто жизнь не спасал.

— Может и расскажу. Не завидуй, лучше, когда не нужно спасать. Если хочешь, будем дружить, хотя ты скоро уедешь учиться.

— Хочу. У меня друзей — парней никогда не было. Будем письма писать. Ты не злишься, что я на проходной тебя целовала?

— Целуй, пусть завидуют. Можешь даже в губы, только папе сама объяснять будешь.

Она так и сделала! Повисла на шее и на глазах обалдевших дежурных по КПП прилипла к губам. Целоваться она всё-таки научилась с кем-то.