Чёрное Солнце Таши Лунпо

Вена, 18 ноября

Это было вскоре после половины девятого утра. Кафе было наполнено пример-но на две трети, однако постоянно заходили новые люди. Было жарко. Клубы дыма наполняли воздух и образовывали покров тумана, напоминавший о джунглях после ливня. Проветривание было плохим, что можно было чувствовать при каждом вдохе.

Музыка исходила из двух динамиков, которые были установлены прямо поверх барной стойки. Глухо гремящий ритм басов наполнял помещение и позволял человеку и помещению ощущать легкую, почти неуловимую вибрацию. К этому еще и голос, который, несомненно, принадлежал негритянке – глубокий, грубоватый и полный.

Кафе было одним из тех, которые как грибы из земли постоянно снова и снова вырастали в городе. Хотя они иногда заметно отличались внешним видом, музыкой и публикой, все же, они черпали свое право на существование из одного и того же источника: Они были псевдородиной и пунктом питания для многих. Немногие только очень редко переступали одной ногой за их порог и при этом только убеждались в правильности своего отношения к ним.

Вайгерт прислонился спиной к барной стойке и рассматривал людей. Они были молоды. В большинстве уже не тинейджеры, а преимущественно в возрасте от двадцати до тридцати лет. Он оценил, что почти половина были женщинами или девушками. Несколько из них необычно красивы, некоторые отталкивающе безобразны, большинство же на среднем уровне. С мужчинами тоже не могло бы быть иначе. Впрочем, в этом деле у Вайгерта не было уверенного взгляда.

Люди стояли или сидели вместе в меньших или больших группах. Некоторые беседовали, что еще позволяла громкость музыки, в противоположность большинству других кафе такого рода.

Зомби – живые мертвецы. Друг Вайгерта Петер Филлигер, которого он ждал сейчас здесь, применил как-то это выражение к людям кругом, когда они оба однажды были здесь. Сначала оба нашли это веселым и смеялись над удачным словцом. Все же, тогда их мысль двинулась дальше, и их смех уступил серьезности. Филлигер попал в суть дела.

Естественно, это касалось не всех. Но вид зомби распространялся беспрерывно. Их оболочки казались живыми, но души там были мертвы.

И все же они демонстрировали наружу замечательную живость, но живость, ко-нечно, которая походила на бегание хищников в клетках туда-сюда. Это было слепым реагированием на внешнее раздражение, которому никакая собственная личность не могла поставить преграду.

Зомби качались между своими постоянными кафе и барами, элегантными бути-ками и переполненными фитнес-студиями. Они слепо следовали тенденциям, которые подавал им дух времени через СМИ. Все же, тенденции эти были ничем

иным как искусными маркетинговыми стратегиями. Они изменялись постоянно и способствовали, таким образом, иллюзии прогресса, где на самом деле господствовал застой. Тому, кто отставал в гонке за модой, грозило то, что с ним ста-нут обращаться как с прокаженным. Но в глазах зомби все же стоило идти на старт. Приз был ценным, так как он придавал им что-то, что они уже не могли дать сами себе, так как их внутренняя сила давно иссякла: содержание жизни и идентификация.

Какими бы живыми они ни казались, зомби были всего лишь мертвой оболочкой для товаров, которые в них запихивали. Это была искусственная жизнь, которую они могли вдыхать, чтобы якобы вырваться из агонии своей посредственности.

Зомби не нравились Вайгерту. И, все же, он боялся заразиться тягой к распространению этого вида. Соблазны были многочисленны. До сих пор он еще сопротивлялся им.

Иногда, когда Вайгерт их видел, он смеялся над ними. Иногда негодование подстерегало его. И иногда проблескивала искра ненависти, не столько на самих зомби, сколько на систему за ними, которая отобрала у них настоящую жизнь, чтобы обменять это на искусственное прописываемое для успокоения больного лекарство.

Хотя зомби были только подогнанными колесиками в пестрой блестящей машине, они давно взяли на себя главную роль на сцене общества. Все же, в противоположность прежнему времени, в этой пьесе больше не было одиноких героев, а только лишь хор из многих.

Петер Филлигер редко приходил вовремя, Вайгерт это знал и потому он заказал себе еще пиво, чтобы сократить время ожидания. Он был довольно усталым, но довольным. После того, как он вернулся в редакцию, он напечатал свою статью на компьютере. Теперь она красовалась как первая статья на первой полосе «Листка». Преступник или преступники все еще не были пойманы. Впрочем, этого и следовало ожидать. В телепередачах всех каналов убийство президента Еврофеда и его телохранителей подавалось как самая важная новость, и другие газеты тоже писали о ней очень много, в чем убедился Вайгерт по их вечерним выпускам.

Все же Вайгерт немного опередил их всех. Взгляд через дверь дал ему информационное превосходство, которое другие смогли бы получить только завтра, когда полиция сделала свои первые официальные заявления. Он был единственным журналистом, который видел труп Фолькера и вместе с тем знал так-же и то, что с ним сделали.

Снова и снова появлялся в мыслях Вайгерта знак, изуродовавший лоб убитого: круг в середине, из него исходят двенадцатых скошенные на их концах лучей, которые снова окружены кругом – солнце? Теперь, когда Вайгерт вспоминал, ему еще запомнилось, что в номере чем-то странно пахло. До черноты сожженным мясом. Вот чем. Черное солнце? Все же, к чему это? Если речь шла о политическом убийстве – и обстоятельства, а также личность Фолькера определенно свидетельствовали в пользу этой версии – тогда послание тех, кто заявил бы о своей ответственности, пожалуй, было бы попроще.

Он знал, что сейчас не мог решить это. Завтра полиция должна была бы удовлетворять ненасытную информационную потребность прессы. Тогда он выяснил бы. Все же, сегодня он был здесь, чтобы встретить своего друга. Вайгерт по-смотрел на часы: опаздывает на пятнадцать минут, это еще терпимо.

Он блуждал своим взглядом по кафе. Зомби снова привлекли его внимание. И еще что-то: беженцы, подумал он, да, зомби это беженцы. Они боятся сдаться своим преследователям: уединенности, монотонности, пустоте. И если зомби – беженцы, то это кафе – это лагерь беженцев, один из многих.

Так, как сильные расходятся в разные стороны, слабые стремятся друг к другу. Они не могут вынести тишины уединенности, царящую на вершинах, на которые могут взобраться только немногие. Зомби теснятся друг к другу, так же как ста-до от страха перед волком.

Вайгерт сделал большой глоток пива из своего бокала, почти упрямо, так, как если бы он этим мог что-то изменить.

Повторный взгляд на часы показал ему, что опоздание Филлигера тем временем возросло до 20 минут.

В баре слева от него стояли две девушки и один мужчина. Одна из девушек, блондинка, была элегантно одета. Она напоминала ему немного ту, которую он сегодня утром нашел в своей кровати. Ее белая, закрытая рубашка показывала, что под ней скрывались две груди красивой формы. Их контуры выделялись легким материалом более чем отчетливо. Ее черная, кожаная мини-юбка прямо-таки облегала ее тело. Там, где она заканчивалась, и это было – немного задрано к верху – совсем почти прямо под поясом, можно было увидеть край ее чулка на правой ноге.

Вайгерт любил что-то в этом роде. И одновременно он не любил это. В его самой глубокой внутренней части был ров, который разделял две души в нем. На одной стороне рва был мир многих, мир с широкими равнинами и без преград. На другой стороне рва было царство немногих, с высокими, покрытыми снегом вершинами, с которых превосходно можно было взирать на ландшафт на другой стороне рва. И, все же, этот ров не был абсолютной границей. Он только упорядочивал то, что было в Вайгерте как двойственность. Он был разграничитель-ной линией между обеими сторонами. Голова Вайгерта еще ничего не знала об этом. Сердце же знало очень хорошо.

Все же, игра была всегда одинаковой, думал Вайгерт, когда он осматривал де-вушку. Формы и ритуалы ночи тоже.

Ее лицо, хотя и не было очень красивым, все же, она пыталась улучшить его косметикой, тенями для век и румянами. Это и ее тщательно уложенные волосы показывали, что она провела, пожалуй, минимум полчаса перед зеркалом, прежде чем убежать в темноту этой ночи.

Блондинка и ее подруга внимательно слушали, иногда улыбаясь, мужчину, который стоял возле них. Он рассказывал как раз о своем последнем отпуске на каком-то острове, описывал курс по серфингу, который он там прошел, и отель с его ежеутренними часами аэробики. Это был не какой-то воодушевляющий рассказ, не какие-то настоящие события, а больше перечень того, что он потребил.

Вайгерт рассматривал мужчину с возрастающим развлечением. Пока тот рассказывал, он почти судорожно старался придать своему телу возможно более небрежную позу. То он засунул правую руку в карман брюк и оперся левой рукой на стойку. Потом он опять вытянул ключи от автомобиля из кармана, чтобы поиграть с ними. Стиль был как раз всем, даже если оставался здесь только на уровне попытки. Мужчина напоминал человека, который хочет отвыкнуть от курения и – при отсутствии сигареты в руке – ищет себе запасной объект. К связке ключей был прицеплен брелок. На нем блистала, очень заметно, фирменная эмблема известной марки престижных автомобилей.

Вайгерт видел этого мужчину еще раньше, снаружи на улице, когда тот парко-вал свою машину. Насколько Вайгерт мог вспомнить, это был старый малолитражный автомобиль. Блондинка еще, кажется, не знала этого, иначе ее улыбка, возможно, ослабела бы.

Сам не замечая того, Вайгерт перешел через ров внутри себя и смотрел с вершины немногих на долину многих. И там он видел людей вроде этого мужчины с ключом от автомобиля. Эти люди, которые полагали, что они победители в большой игре жизни, на самом деле были проигравшими. Так как они потеряли свою душу, продав ее за пеструю мишуру глупца. И при этом в своей надменности они даже еще верили, что сделали хорошее дело.

Наступило время самых презренных людей, тех, которые больше не могли презирать себя самих. Но они не были плохими людьми. Они полагали, что живут, но от них уже исходил запах смерти. Вопреки всему, они оставались теми, кем были.

Бармен, постучав его по плечу, оторвал Вайгерта от его мыслей. Он показал на опустевший за это время пустой бокал Вайгерта.

- Еще один?

Вайгерт молча кивнул. Пока мужчина за стойкой цедил пиво, он рассматривал его ближе. Он был несколько старше, чем большинство его гостей. На лице было что-то от солнца Южной Америки, кое-что из степей Азии и чуть-чуть прохлады осенней Европы.

Его длинные, черные волосы были связаны за головой в хвост. На нем были черные брюки, которые заканчивались немного ниже коленей. К этому еще лиловая рубашка и галстук-бабочка, богатство красок которого едва ли можно было описать. В левой мочке уха у него было тонкое золотое кольцо.

Вайгерт должен был улыбнуться, и он сделал это с покрытой снегом вершины. Все нонконформисты показывали, по меньшей мере, в одном свой конформизм, думал он: в выставлении на показ их внешней индивидуальности, которое было, все же, только формой, но не содержанием. Между тем бармен поставил ему пиво.

Вайгерт становился постепенно гневным, как всегда, когда Петер Филлигер слишком сильно опаздывал. Все же, гнев снова скоро проходил, когда он вспоминал, что сегодняшняя встреча на долгое время будет последней встречей с ним.

Петеру все чертовски надоело, он хотел сбежать из этой страны, по крайней мере, так он говорил. На самом деле он хотел сбежать прочь от этого общества.

Бесчисленные бессонные ночи оба друга провели вместе – выпивая, мечтая, ругаясь или просто беседуя.

Филлигер всегда был беспокойным характером, «всегда готовым к прыжку», как он называл это сам. Все же, без настоящей цели, как Вайгерт его иногда упрекал.

Они оба познакомились в армии, во влажной грязи полигонов, на жестком асфальте учебных плацев, в затхлых помещениях казармы, в которую их засуну-ли. Прошло уже десять лет с тех пор, как они отправились – среди первых добровольцев после ликвидации в Австрии всеобщей воинской повинности – все же на один год в армию. Все же, несмотря на все, – это было всегда их словом, их очень личным сопротивлением против того, что как раз входило в моду, их плаванием против течения, их поиском источника, которого они, вероятно, никогда не достигли бы.

Феномен войны, которую когда-то однажды назвали отцом всех вещей, уже давно больше, как кажется, не был настоящей угрозой. Армии сокращались, оружие превращалось в металлолом, казармы сносились. Начало мира больше нельзя было задерживать, с тех пор как в начале девяностых годов Варшавский пакт развалился, а советский медведь оказался беззубым.

Но война прошла метаморфозу, правда, совсем не новую, конечно. Пропитанная кровью и изрытая воронками земля полей сражения уступила место гладкому паркету биржевых залов; спартанский командный пункт в землянке, откуда управляли боем, стал стильным офисом центра концерна, и мелкая душонка брокера вытеснила моральный облик воина.

Вайгерт и Филлигер все же записались добровольцами в австрийскую армию, которая с девяностых годов сильно сократилась и теперь состояла только лишь из совсем маленького кадрового состава и нескольких тысяч добровольцев, которые вербовались соответственно на один год. Там началась та старомодная мужская дружба, при которой один взгляд или рукопожатие говорит больше чем тысяча слов.

Справа от Вайгерта один мужчина, который курил одну сигарету за другой, настойчиво уговаривал женщину. Он: незаметный тип чиновника; она: тип секретарши. Беседа была серьезнее, чем та, которую он подслушивал раньше. Мужчина, очевидно, пытался как раз излить свою душу. Какие-то проблемы на работе, трудности с шефом, насколько можно было понять. Она, кажется, скучала, пила глотками время от времени свой напиток и бросала время от времени взгляд вокруг. Только когда он сменил тему, попытался положить свою руку на ее, которую она, однако, тут же снова и снова убирала, и он начал говорить что-то вроде «поехать со мной домой», скука на ее лице сменилась прохладным отказом.

Вайгерт отвернулся. Вот так они и стояли. Бокал в руке, и пытались утопить последние остатки своей дремлющей в глубине их тоски. Они искали защищенности и находили секс. Они искали дружбу и находили измену. Они полагали, что свободны. Все же, ее свобода была ничем иным, как дешевым правом блуждать в пустоте.

Тем временем кафе заполнилось. Группа из семи или восьми человек уже достаточно набралась. Они как раз заказали всем по новой кружке и расслаблен-но смеялись, уже даже слишком резко, чтобы это еще можно было бы назвать веселым. Двое из них пытались чокнуться, часть содержимого их бокалов при этом вылилась на стол. Другой из группы пытался заговорить с девушкой, иду-щей мимо него в туалет. Она отвернулась и пробежала мимо, под смех остальных.

За ней через толпу двигался Филлигер. Его нельзя было не узнать: рост 1,90 м, сильный, длинные белокурые волосы, почти до плеч. Без приветствия он указал на группу, за которой наблюдал Вайгерт, и при этом ухмылялся.

- Большинство люди только чисто вылизывают тарелки и не оставляют ничего кроме кучи отбросов. Но, вероятно, их отбросы служат удобрением для полей, на которых растут настоящие люди.

- Одна из твоих двадцати пяти выученных наизусть цитат! Сэмюэль Батлер, если я не ошибаюсь.

- Совершенно верно, старина. Извини, что я снова немного опоздал. Но ты же меня знаешь. Зато ты смог, по крайней мере, выпить один бокал пива до меня.

- Неправильно. Даже два!

- Черт побери!

Филлигер махал газетой в его руке. Это был «Листок».

- Ты сегодня сильно ударил. И сразу на первой странице!

Друг заказал у «клоуна» в баре, как он называл его из-за его одежды, пиво и принялся слушать историю Вайгерта во всех подробностях.

- Звучит порядком странно, с этим черным солнцем, как ты говоришь. Есть ли у тебя уже след, кто мог бы стоять за убийством?

- Понятия не имею. Завтра утром продолжится. Там уже будут мучить своими рассказами полиция и министр внутренних дел.

- Сразу сам министр внутренних дел?

- Фолькер не был обычным смертным. Там присутствует общественный интерес, как так прекрасно выражаются. Но оставим это. Ты уже точно знаешь, когда это начнется у тебя?

- Да, в будущее воскресенье. Сегодня я получил билет.

- Тогда это, пожалуй, на некоторое время будет последним пивом, которое мы пьем вместе?

- Только не будь теперь сентиментальным. Ты приедешь ко мне в гости самое позднее следующей весной.

Вайгерт рассматривал своего друга. Филлигер был беспокойного характера и уже много раз в своей жизни он начинал что-то новое, что так и не доводил до конца. Но на этот раз, кажется, для него это было серьезно.

До недавнего времени он был руководителем отдела по связям с общественностью большого предприятия. Там он за самое короткое время поднялся наверх. Все же, чем выше он спотыкался на карьерной лестнице, потому что он никогда ради этого не старался, тем большие сомнения возникали у него. Люди в этой стране, как Филлигер их видел, были ему уже давно подозрительны. Иногда у Вайгерта было впечатление, что его друг ненавидел почти всех, иногда, однако, он также думал, что тот неспособен к социальным отношениям.

Несколько месяцев назад Филлигер принял решение начать новую жизнь. Вайгерт в это сначала не захотел поверить. Филлигер уже слишком долго только критиковал, чтобы его еще считали способным действительно сделать выводы из своей критики. Все же, в день, когда друг открыл ему, что он купил рубленый дом посреди норвежской дикой пустоши, сомнения потеряли силу. Он хотел сохранить квартиру в Вене еще на один год, чтобы оставить себе открытой последнюю лазейку для возвращения. Вайгерт должен был время от времени присматривать за ней. Филлигер больше не оставлял ничего. Ни женщину, вряд ли друзей, а также ни родину, так как она должна была бы быть больше чем толь-ко местом, где он родился. Он накопил достаточно денег, чтобы скромно про-жить на этом несколько лет. Помимо этого он дальше бы немного работал, ров-но столько, сколько необходимо. В будущее воскресенье наступал этот момент.

- Ну, и как чувствует себя скорый аутсайдер?

- Наилучшим образом. Все же, ты знаешь, что всегда говорил Эггер? Никогда не поворачивайтесь. Если вы уже сидите в самолете, то вы тоже и прыгните.

Эггер был один из их инструкторов в армии, а именно он проводил инструктаж парашютистов, на который Вайгерт и Филлигер записались добровольно.

- Здесь у тебя есть запасной ключ для моего парашюта.

Петер передал ему ключи от своей квартиры.

- Но никаких оргий там!

- Я надеюсь, ты оставляешь минимум один полный домашний бар.

- Я специально оставил для тебя еще бутылку солодового виски.

- Трогательно. Тут я, конечно, не смогу сказать «нет». Есть ли у тебя уже теле-фон в твоем пряничном домике?

- Да. На этой неделе мне сообщили номер. Вот.

Он вытащил из кармана клочок бумаги, который вырвал из какого-то блокнота. Вайгерт засунул его себе в карман.

Они выпили еще несколько бокалов пива. Около двух часов утра, наконец, оба махнули клоуну, чтобы расплатиться. Потом они оба стояли на улице, друг против друга, прохладной осенней ночью. Все, о чем они могли поговорить между собой, было уже сказано за прошедшие года их дружбы. Не оставалось ничего, кроме как проститься.

- Ну, удачи тебе, Ганс.

Филлигер сильно хлопнул его по плечу.

- Всего хорошего! До весны.

Вайгерт стукнул его кулаком в ребра.

Еще одно крепкое рукопожатие и их пути разошлись.