Деревянная пушка

БРАТ ИОН И БРАТ ВАСИЛЕ Рассказ

Должен сразу предуведомить тех, кому это будет интересно, что речь пойдет не о родных, а о двоюродных братьях, но только называть их так всякий раз слишком длинно, а именовать на французский манер кузенами — как-то неуместно. Можно еще было бы, в духе модных квасных изысков, обзывать их двойками или даже двоичами, но остановлюсь все-таки на общепринятом и бесхитростном варианте: брат Ион и брат Василе.

Так вот, брат Ион, приехавший вчера из деревни, услышав от брата Василе, который живет в городе уже года полтора, что им предстоит на следующий день ходить по домам или, как говорилось встарь, по дворам, а в сущности — по дверям, чувствует, что его прошибает испарина, и первая мысль, которая приходит ему в голову, — это удрать, унести ноги подобру-поздорову, вернуться в колхоз, из которого он с немалым трудом вырвался, наобещав жене и детям, что через год устроит им в городе райскую жизнь, молочные реки с кисельными берегами.

Они пока что остались в селе, а он — вот он.

И впереди — странная карьера городского шабашника.

— А иначе как-нибудь нельзя? — спрашивает он робко.

— Что — иначе? — недоумевает брат Василе.

— Ну… непременно нужно ходить по дверям?

— Хм, — ухмыляется брат Василе. — Понимаю и отвечаю: нужно. Если, конечно, ты тоже хочешь, как я, работать не пыльно, а зарабатывать сильно.

Простодушная эта поговорка (Василе сам ее придумал) звучит не слишком складно, но довольно убедительно. Конечно, Ион хочет. Вчера Василе, едва открыв ему дверь, точно оценил ситуацию и там же, на пороге, сказал: правильно ты сделал, что смылся из колхоза. Раньше надо было. Я тебя давно звал. И хорошо, что ты взялся за ум. Тяпкой сегодня машут только те, кто ни на что другое не способен. А мы с тобой прямо с утра возьмемся за настоящее дело. Через год ты сам себя не узнаешь. Кто ты есть сегодня, на текущий момент? Обыкновенный мужик. А кем станешь? Ого-го! Здесь, в городе, нужно только не зевать — деньги будет некуда девать… (Как видим, у брата Василе явно просматриваются определенные творческие позывы.) Замечательно, сказал брат Ион, но где же я буду работать? Ха-ха, ответил Василе, молодым везде у нас дорога! Можешь пойти на завод рабочим, можешь пойти на строительство строителем, можешь пойти на улицу дворником или в милицию — милиционером. Если сильно постараться, то можно даже устроиться кандидатом наук в каком-нибудь институте. Но запинка в том, что и на стройке, и на заводе, и в жэке, и в институте, даже в научно-исследовательском, не говоря уже о милиции, надо трудиться, вкалывать, ишачить, а для этого, пожалуй, не стоило покидать село. Ты спросишь меня: что же делать? Понимаю и отвечаю: делай, как я. Ты спросишь, а что же делаю я? Понимаю и отвечаю: работаю не пыльно, а зарабатываю сильно. Усвоил?

И брат Ион, приехавший вчера из деревни, до рассвета не сомкнул глаз, обдумывая урок, преподанный ему городским братом Василе. Из рассказанного им вытекало следующее: народ в городе только с виду кажется высокоцивилизованным, а на самом деле все беспомощны как дети, и делать ни черта не умеют. Забить гвоздь — для горожанина проблема. Необходимость поправить соскочившую с петель дверь ставит его в тупик, а перспектива взяться за ножовку и порезать обыкновенную доску заставляет его горько плакать и кусать подушку. Естественно, объяснял брат Василе, что те, у кого руки приделаны по-человечески и для кого все эти мелочи не представляют затруднений, являются в каждой квартире желанными гостями, а потому и карманы у них всегда туго набиты. Лично он, брат Василе, мог бы оклеить двадцатипятирублевками стены, и если он до сих пор не купил машину, то только по скромности.

Все это глубоко впечатлило легковерного брата Иона, но все же, все же… Неужели они вот так просто пойдут и будут стучаться в каждую дверь?

— И нет никакого другого выхода?

— Не робей, — говорит брат Василе, выбираясь вместе с Ионом из битком набитого троллейбуса на конечной остановке в районе новостроек. — Вдвоем нам будет и веселей, и легче… Так… начнем прямо с этого дома.

— А почему с этого? Тебя здесь кто-нибудь знает?

— Пока нет, но узнают! Вообще-то я в этой части города еще не был. Но работы везде навалом. До сих пор мне хватало заказов в моем районе, а теперь, с твоим приездом, мы, как говорится, расширим сферу влияния… Ну-ка повернись ко мне.

— Чего ты так на меня смотришь?

— Любуюсь!.. Поправь галстук… хорошо… и приподними немного шляпу. Не забывай, что ты в городе, а не на свиноферме. Человек без галстука или со шляпой, надвинутой на глаза, отпугивает клиентуру. Таким предпочитают не открывать: народец-то разный. И еще одно: у тебя всегда должен быть жизнерадостный, веселый вид. Улыбнись, ну… Нет, это еще не кондиционная улыбка, но для первого раза сойдет!

Они входят в ближайший подъезд, поднимаются на последний этаж, и брат Василе бодро говорит:

— В добрый час! Нача́ли-постучали!

Здорово он все-таки держится, этот Василе. А у Иона, честно говоря, дрожит палец, повисший в воздухе перед дверью.

— Ты что, в самом деле стучать думаешь?

— Но ты же сказал…

— Я сказал так, для рифмы… Лучше постучи головой в стену. А в городе у каждого есть звонок. Нажимай!

— Вот на эту кнопку?

— Да! С богом!.. Э, брат, ты, я вижу, копуша…

И брат Василе с легким раздражением сам нажимает на звонок.

У Иона прерывается дыхание. Что-то будет?

Открывать им не торопятся.

Это даже радует деревенского брата.

— Давай уйдем, пока не поздно, — просит он. — Видишь, никто не открывает!

— Откроют! — злится Василе и звонит снова, долго не отнимая палец от кнопки. — Сегодня воскресенье, все дома, только больших бояр из себя корчат — спят допоздна. Ничего, мы их разбудим!

И действительно, за дверью слышатся чьи-то шаги. Дверь приоткрывается, но не совсем: ее держит цепочка. В щелку выглядывает конопатенькая девчушка.

Брат Василе тут же присаживается на корточки.

— Ах ты, миленькая, — медовым голосом начинает он, — а скажи дяде: папочка или мамочка дома?

— Мамы нет, а папа спит.

— Хм, — брат Василе подмигивает брату Иону, — что я тебе говорил! Дрыхнут весь выходной!.. А скажи, деточка, ты не могла бы разбудить папу? У нас к нему важное дело.

— Нельзя. Мама сказала, чтобы я его не трогала: он ночью пришел весь пьяный.

— Пьяный? — брат Василе озадаченно чешет в затылке, забыв свои городские манеры. — Имей в виду, Ион, с пьяными лучше не связываться. Среди них всякие бывают: иной с ходу в драку лезет, а другому не терпится за компанию напоить тебя до свинячьего визгу. Но в нашем деле пить нельзя… Будь здорова, детка, а мы пошли дальше. Чао!

— Чао, — серьезно отвечает девочка и защелкивает дверь.

— Звони, — приказывает брат Василе, развернувшись на сто восемьдесят градусов.

Брату Иону уже не так страшно, как в первый раз, но, нажимая на кнопку звонка, он чувствует во рту неприятную сухость. А вдруг выйдет милиционер? Или просто дадут по морде: чего, мол, беспокоишь с утра?

— Вы с агитпункта? — сонно спрашивает мужчина в мятой полосатой пижаме.

Василе мгновенно отодвигает Иона в сторону и тараторит:

— Гвозди забивать, замки врезать, двери обивать, полы циклевать… пожалуйста! Мы мастера.

Не произнеся ни слова, хозяин удаляется по коридорчику, маяча среди нагроможденных ящиков своей просторной пижамой. Через полминуты он появляется снова.

— Я посмотрел… ничего такого пока нет. Если хотите, можете вынести мусор.

— Ясно, хотим! — радостно восклицает брат Василе. — Как же не хотеть!

Он подталкивает Иона вперед, и братья проходят в кухню. Василе чувствует себя свободно, как дома.

В кухне стоят три ведра. Одно с арбузными корками, другое с винными бутылками, а в третьем намешано всего понемножку.

— Новоселье отмечали, — объясняет хозяин, потирая виски.

— Ты бери эти два, а я возьму это, — приказывает брат Василе и спрашивает хозяина: — Еще есть?

— Посмотрите в туалете, в ванной.

Братья вываливают содержимое ведер в мусорный контейнер, стоящий во дворе, и идут обратно. В лифте брат Василе подбадривает брата Иона, который смотрит в одну точку и, по всему видать, сгорает со стыда.

— Видел? Из двух шансов — один наш. Фифти-фифти, как говорят французы. Эге-ге, брат, через год, если не меньше, ты станешь заправским горожанином.

Второй рейс Ион совершает в одиночестве с ведром грязных бумаг из клозета, а Василе между тем осматривает квартиру: действительно ли нечего больше делать?

— Спасибо… — хозяин роется в кармане пижамы, но ничего там не находит и отправляется искать брюки. — Сколько я вам должен? — спрашивает он из соседней комнаты.

— А это уж как вам сердце подскажет, — сразу веселеет Василе. — Тысчонку дадите — накладно для вас, а две — для нас в самый раз.

Хозяин хмыкает и, перебирая на ладони мелочь, обнаруживает засаленную рублевку.

— Тьфу-тьфу! — брат Василе, выйдя из квартиры, довольно поплевывает на денежку. — Для почина неплохо. Живем. Стучи дальше!

— Что же, мы теперь все время мусор таскать будем? — Ион, кажется, только сейчас начинает понимать, что с ним происходит.

— Ха! — брат Василе поднимает палец. — Понимаю и отвечаю: будем таскать мусор.

— Это, выходит, я в дерьмовозы пошел?!

Брат Василе смотрит с невыразимым презрением и качает головой:

— Ишь ты, цаца! А навоз на поля возить — в этом, по-твоему, больше чести?

Брат Ион опускает голову.

— Что молчишь? Давай катись обратно в деревню — тяпка по тебе плачет…

Дверь открывается мгновенно, так что братья даже вздрагивают.

Крепко сбитая, с косынкой поверх бигудей, женщина подозрительно смотрит на них.

— Гвозди забивать, замки врезать… — начинает Василе и осекается под ее взглядом.

— А муж у меня на что?!

— Может, ковры потрусить? — сбавляет градус Василе.

— Жене своей потруси, а я без незваных помощников управлюсь!

Бах! Дверь захлопывается.

— Я, брат, знаю, что про меня в селе болтают, — говорит Василе, спускаясь на следующий этаж. — Будто бы меня асфальт сожрал, будто бы я уже не человек, а машина для делания денег. Но я — живой, я — налицо! Можешь пощупать меня, если хочешь. Я есть и буду!

Они звонят, но на них без лишних слов напускают громадного мраморного дога, и братья с трудом уберегают в целости свои брюки.

Вообще нужно сказать, что на второй площадке им не везет. Некто в майке и спортивных штанах хватает Василе за ворот и пытается спустить с лестницы.

— Не имеете права! — отбивается Василе, — Мы мастера!

— Я тебе покажу права, паразит! — раздается категорический ответ. — Такие мастера на прошлой неделе целый дом обчистили!

Ион, не в силах выносить дальнейших унижений, бросается вниз, на выход. Брат Василе догоняет его и хватает за плечо:

— Постой, куда ты?! Не так страшен черт… В нашем деле главное — не видеть и не слышать того, с кем разговариваешь. Все это чужие люди, и не надо принимать их близко к сердцу. Есть работа — хорошо, нет — не надо, тоже не беда. Конечно, случаются издержки, но, в общем, заработок не хуже других. Ты вольная птица, понимаешь, а птице иной раз и камнем попадает. Ну скажи, разве помешает тебе лишняя денежка? Один рубчик уже есть, и еще будет! Пошли, не упирайся…

И сразу — удача: им предлагают покрасить полы.

Ион берется за дело с жаром. Он когда-то служил на флоте и ведет себя так, словно собирается драить палубу: выливает краску из банки на пол и развозит ее кистью во все стороны.

— Вы, молодой человек, когда-нибудь красили? — робко спрашивает пожилая хозяйка.

— Мы мастера! — спешит ответить Василе. — Мы сотни гектаров полов выкрасили! Вот поглядите… — он вынимает из нагрудного кармана пиджака несколько фотографий. — Это наша работа. Нравится?

На фотографиях — блестящие апартаменты со статуями и картинами на стенах. Хозяйке возразить нечего. Ион густо краснеет.

С грехом пополам, через пень-колоду они выполняют заказ, хотя от энтузиазма начинают с прихожей, а потом переходят в комнату, и прихожую приходится красить вторично.

— Ты и правда красил те полы? — спрашивает Ион, когда они оказываются на улице.

— Какие?

— Те… на фотографиях.

— С ума ты сошел? Это Эрмитаж!

Ион не понимает.

— Эрмитаж — дворец в Ленинграде, — терпеливо объясняет Василе. — Я просто купил в киоске открытки и пользуюсь. Но люди, как видишь, ловятся. Одним показываю потолки, другим — подоконники, и каждому хочется, чтобы у него было точно так же. Конечно, совсем так не получается, — признает он скромно, — но все-таки, психология себя оказывает!.. Ну что, двинули дальше? Только погоди — тебе надо отмыться, все руки в краске! С такими руками тебя никуда не пустят. Вон детская площадка… потри о песочек… так… Теперь пусть эта женщина войдет, а мы за ней. Интересно, почему не открывает? Постучи сильнее.

— А может, нам только показалось, что она сюда вошла?

— Думаешь? Тогда попробуй рядом.

У хозяина следующей квартиры при виде братьев вспыхивают глаза.

— Сам бог вас послал! Вселились, а здесь такие стены, что ни один гвоздь не влазит. Я четвертый день мучаюсь… Проходите! Видите, во что я превратил этот дом?

— Мда, — Василе сочувственно кивает. — Никуда не денешься, такие у нас строители.

— Так что же, — поникает хозяин, — ничего не выйдет?

— А мы, папаша, на что? Все будет ол райт, как говорят французы. Тащите большой молоток или, еще лучше, кувалду.

— А у вас разве дрели нет?

— Хм… нет. Но мы и так все сделаем, по-простому, по-народному.

Забить нужно всего три гвоздя: один в кухне, один в туалете и один в ванной.

И всюду — армированный бетон.

Бьет Ион, бьет Василе, опять Ион, и опять Василе. Десятки раз они сменяют друг друга, скидывают пиджаки, потом рубахи. В передышках берет молоток хозяин, и даже хозяйка, вошедшая в азарт, пробует постучать по гвоздю дуршлагом. Наконец дело сделано, но три рубля, которые протягивает братьям хозяин, явно не окупают затраченных усилий.

— Жадничаете, гражданин, — хмуро замечает Василе, надевая пиджак.

— Но вы же только три гвоздя забили!

— А в какие стены — это вы не считаете?

Аргумент весомый.

— Ну, добавь им что-нибудь, — машет рукой хозяин.

Хозяйка неохотно выносит еще трешку.

— Счастливо оставаться, и пусть ваша жизнь будет как эти стены, — двусмысленно прощается Василе. — Пошли, брат…

Выйдя на лестничную площадку, он вздыхает:

— Дорого обошлись нам шесть рублей. Времени ушло много, а сил — еще больше. У меня лично ноги трясутся. Все, гвоздей на сегодня хватит! Ну, звони дальше! В эту, что ли?

— Мы вот здесь еще не были, — говорит Ион.

— О, точно! Я вижу, ты начинаешь входить во вкус. Молодец!

Им открывает мужчина средних лет и, выслушав список возможных благодеяний, неожиданно спрашивает:

— А мамалыгу сварить можете?

— Мамалыгу? — Василе от восторга даже руки потирает. — Это же наше фирменное блюдо! А шкварки или брынза имеется?

— Шкварок нет, а брынза есть. Мне родственники из деревни прислали вместе с кукурузной мукой. Я бы сам сварил, да забыл, как это делается. А честно сказать, до того мамалыги хочется, что слюнки текут!

— Котелок найдется? — Василе, не теряя времени, снимает пиджак и приступает к решительным действиям.

После недолгих поисков обнаруживается и котелок. Вот только веселки нет в холостяцкой квартире — нечем мешать мамалыгу.

Василе недолго думая отвинчивает ножку от кухонной табуретки — знай наших!

Один брат подсыпает в котелок муку, второй — мешает.

— Ты хоть когда-нибудь варил мамалыгу? — шепотом спрашивает Ион, когда хозяин на минутку выходит.

— Ни разу. А ты?

— Если бы!

— А что ж будем делать?

— Мамалыгу, само собой!

— Долго еще? — не терпится хозяину.

— Как вам сказать… — Василе для вида что-то считает на пальцах. — Через двадцать семь минут мамалыга будет на столе — пальчики оближете! Кстати, вы брынзу накрошили?

— А ее надо накрошить?

— Обязательно! Впрочем, давайте сюда. В этом деле тоже нужна сноровка…

Хозяин приносит брынзу, и братья начинают ее крошить. Проголодались — крошат и пробуют, крошат и пробуют.

К тому времени, когда пригоревшую комковатую сырую мамалыгу вываливают на стол, хозяин вдруг обнаруживает, что брынзы не осталось ни крошки.

— А где она, ох, люди добрые? — спрашивает он, не догадавшись.

Братья растерянно переглядываются.

— Где брынза, вы? — спрашивает хозяин уже совсем другим тоном.

— Мы только попробовали…

— Ах, мазурики!

Только незапертая дверь спасает самодеятельных кулинаров от его праведного гнева.

— Мда… ну что ж, считай, что мы пообедали, — говорит Василе, входя в следующее здание. — Слушай, ты уже набил руку. Давай, если что, разделимся. Ты стучи туда, а я сюда…

Дверь перед ним гостеприимно распахивается, но, прежде чем войти, Василе еще раз напоминает Иону, чтобы тот не стеснялся и, если его тоже впустят, занялся делом.

Иону открывает маленькая старушка и жалостливо оглядывает его с головы до ног:

— А что же ты, сынок, умеешь делать?

— Н-не знаю, — бормочет он. — Может, полы помыть или замок починить?

— Замок у меня хороший, а полы лакированные… уж не знаю, чем тебе, милый, помочь. Ты здешний или из других краев приехал?

— Я, бабушка, из деревни.

— Надо же! Я тоже когда-то в деревне жила… Ну как бы мне тебя выручить: как нарочно все дела сама переделала!

— Что ж, сами так сами, — он подается к лестнице. — До свидания, бабушка.

— Неужели так и уйдешь, болезный? Из какой, говоришь, организации тебя прислали?

— Я, бабушка, не от организации, я сам от себя… Будьте здоровы.

— Ну, если не от организации, так, может, почистишь картошку? — предлагает старушка.

Иону вчуже становится смешно. Такого он еще не слыхал, чтобы картошку чистили за деньги. Эх, увидели бы его земляки или, не дай бог, жена и дети!..

Он справляется довольно быстро и выжидательно смотрит на бабку.

— Ты уж извини, милый, — говорит она, — водки не держу. Вот тебе хлебушек с салом… поправься маленько.

— Это вы что же, бабушка, милостыню мне подаете?

— Кушай на здоровье, сынок…

Вконец уничтоженный Ион идет в соседнюю квартиру поглядеть, чем занимается там брат Василе. Тот — стирает белье. Когда Ион заглядывает к нему в ванную, Василе как раз выжимает дамскую комбинацию.

— Освободился? — спрашивает он. — Очень хорошо! Хозяйка сказала, что, когда вернется, найдет для нас и другую работу. Становись рядом! Сегодня, скажу тебе честно, нам везет. Куда ни зайдешь, везде что-нибудь дают.

— И сколько же ты собираешься хапать?

— Понимаю и отвечаю: сколько дадут. Ведь это все денежки, живая копейка… Ты, кстати, сколько заработал?

— Вот… — Ион протягивает ему хлеб с куском сала.

— И все?

— Все.

— А что ты там делал?

— Картошку чистил… она меня за нищего приняла.

— Не за нищего, а за алкоголика, — поучительно говорит брат Василе. — Нынче нищих нет. Ладно, не беда — ты, брат, не бойся труда! Мыло — великая сила! Навались!

Брат Василе стирает ночную сорочку, или, в просторечье, ночнушку, брат Ион — мужские подштанники. Сноровки ему не хватает, он вертит и так и сяк, трет, намыливает, снова трет, полощет и вдруг роняет мыло в ванну.

— Эй, полегче! Забрызгал, — сердится Василе, но Ион даже не слушает его, а пристально разглядывает подштанники, вернее — метку на них.

— На, сам возись! Я еще не дожил до того, чтобы стирать кальсоны Форже!

— Успокойся, что с тобой? Какой еще Форже?

— Не какой, а какому! Вот читай, здесь написано: И. Форжа! Да я их и так узнал! Весь их род в нашей деревне носит такие кальсоны!

— Ну и что?

— Как — что? Я все понял: здесь живет сын старика Форжи, тот самый, который удрал в город… Да вот он в коридоре — с портрета лыбится!

— Ну, допустим даже, что это он. А дальше?

— Так и кальсоны его!

— Его. И что же?

— Да разве ты не знаешь, что весь наш род уже сто лет враждует с ихним родом?! Неужели я дезертировал из деревни в город, чтобы стирать Форже подштанники?

— Стоп! Понимаю и отвечаю…

А с фотографии скалится И. Форжа!