​Девчонки

Глава пятая

Наступил долгожданный день для девочек — первое июня.

Ранним ясным утром от Липовской школы двинулась трехтонка, груженная матрацами, одеялами, подушками, взятыми из интерната. На ухабах вздрагивали узлы с немудреными пожитками «утятниц», свертки с едой; глухо позвякивали, касаясь друг друга отпотевшими боками бидоны с питьевой водой — в новом лагере нет колодца.

Девочки крепко держались за борт машины, смеялись, когда кто-нибудь сползал с узла на дно грузовика, а потом с трудом устраивался снова на ненадежном сиденье.

На широком неоглядном поле дружно подымались всходы пшеницы. Радостно было смотреть на молодую зелень, освещенную ярким июньским солнцем.

— Это пшеница не простая, — объяснил Виктор-Николаевич. — Ее в ранние сроки посеяли: высокоурожайный сорт. Вон как уже вытянулась! Теперь ей никакие овсюги не страшны.

Вспомнили добрым словом председателя колхоза. Это он все экспериментирует, добивается, чтобы пшеница не боялась засухи.

А председатель тут как тут — едет на своем Алмазе с дальних полей.

— Сер-гей Семе-но-вич! — не сговариваясь, крикнули ребята, когда Алмаз, кося глазом на грузовик, остановился у обочины дороги.

— Привет, кортогузцы! — приветствовал их председатель. Внимательно вглядевшись в ребячьи лица, вдруг энергично погрозил пальцем директору и погнал Алмаза дальше.

Виктор Николаевич улыбнулся, а Сенька Болдырев — он и еще несколько мальчиков ехали на озеро помочь девочкам устроиться на новом месте — солидно заметил:

— Машину Сергею Семеновичу надо. В колхозе три деревни, три бригады, полей столько! Разве поспеешь на Алмазе? «Волгу» председателю надо, — закончил он.

— Обещают, — рассеянно сказал Виктор Николаевич, потому что думал о своем.

Вчера узнал Карманов, что не семиклассники, а шестиклассники едут на озеро, и не две смены, а одна. Был бой. Шатров еле выстоял.

— До первой заминки, — сказал председатель. — Чуть что — заберу ферму. И чтоб ни с одной девчонкой у меня ничего не случилось!

Виктор Николаевич незаметно оглядел свою «армию»: о-ох, вообще-то… Остановил взгляд на Светлане Ивановне.

Она сидела на узле, крепко ухватившись обеими руками за борт машины. Тонкие пальцы побелели от напряжения. Лицо, чуть порозовевшее от встречного ветра, было спокойным, даже, пожалуй, радостным. Наверно, от этой утренней красотищи, от широкого раздолья, от неба, ясного и чистого, без единого облачка.

Конечно, не ее бы надо было посылать на ферму. Но у биологички захворала мать, и уехала биологичка из Липовки на все лето, бросив хозяйство на соседку. Другие учителя тоже нашли причины, отказались. Вот и предстала перед директором бледнолицая худышка из Ленинграда в единственном числе.

«Каравай, каравай, кого хочешь выбирай!» — усмехнулся Шатров, вспомнив создавшуюся ситуацию.

Он чувствовал, что до смерти напугал юную учительницу предложением ехать с девочками на озеро выращивать уток.

— Уток? — переспросила Светлана Ивановна, и лицо ее вспыхнуло.

— Да, уток. А что? — совсем по-мальчишески, задиристо спросил директор. — И вы тоже отказываетесь?

— Нет, что вы! — воскликнула девушка и даже приложила руки к груди. — У вас и так столько неприятностей по этому поводу!

Короче говоря, пожалела бедного директора и приехала, хотя все поджилки у нее со страху тряслись. В этом Шатров был уверен. Он тогда нарочно достал личное дело Светланы Ивановны и удостоверился: родилась и выросла в Ленинграде, единственная дочь архитектора. Сразу после института — Липовка. Пока дело касалось литературы, сочинений — все шло неплохо. Даже очень неплохо! А тут вот надо заняться странным, непонятным делом — уток выращивать. Задала она директору парочку вопросов насчет этих уток, так хоть стой, хоть падай!. Но выбирать было не из кого. И отступать не хотелось. «Ничего! — решил Шатров. — В конце концов, не боги горшки обжигали. Наезжать буду почаще. Контролировать».

— Глядите, реактивный! — крикнул Сенька, задрав вверх голову.

Голубое небо прочертила кудрявая белая тропинка. Один край тропинки будто растворялся, таял в воздухе, а другой, узкий, — убегал вперед и неожиданно заканчивался маленькой золотой точкой. Это самолет сверкал на солнце.

— Почему ученые не додумаются сделать так, чтобы никакой дорожки за самолетом не было, — размышлял Сенька. — Врагу же видно, что реактивный летит. Сбить может.

— Какому еще врагу? — спросила Стружка. — С дорожкой-то красивее.

— Эх ты! «Красивее»… А если война?

Нина Семенова, а иначе Стружка, задумалась над этим.

Ветер вытянул из-под ее косынки две прядки волос, и они, как «дворники» на стекле машины, перебегали по лбу то в одну, то в другую сторону. Это были не просто прядки, а скорее спиральки — будто мокрые волосы намотали на карандаш, подсушили, а карандаш вынули. И ничегошеньки нельзя поделать с этими кудрями. Девочка на ночь иногда мочила их квасом, вытягивала и крепко завязывала платком. Но лишь только волосы освобождались от гнета, немедленно начинали «корежиться», по выражению Нининого деда Анисима, и голова превращалась в мохнатую шапку. Мухи, как ошалелые, кружили над ней.

— Квасной дух чуют, — объяснил дед Анисим.

И, разглядывая волосы внучки, сказал однажды:

— Стружка, да и только!

И все! С тех пор Нину никто не зовет иначе. Только учителя стараются вызывать по фамилии да и то долго ищут ее в журнале, чтоб не ошибиться. Математичка все-таки путается.

— Стружкина, к доске! — вызывала она не раз.

Почему Сенька говорит о войне? Стружка хотела фыркнуть, посмеяться над Сенькой, но вместо этого вопросительно взглянула на Виктора Николаевича.

— Не будет войны, — серьезно сказал директор. — Люди не хотят воевать.

И Стружка показала Сеньке язык.

Нюра сидела на стопке книг, перевязанных шпагатом, бережно обхватив руками корзинку с посудой. В корзине что-то металлически побрякивало, тонко звенело, перекатывалось: корзина большая, а посуды не очень много.

Смуглое лицо Нюры озабочено.

Девчонкам-то что! Им горя мало. Едут себе, пересмеиваются. Ведь если что случится, не с них спросят, а с нее, с Нюры.

Она скользнула взглядом по тонкому худенькому лицу Светланы Ивановны и вздохнула: от нее большой помощи не жди. В деревне не бывала, жизни не видала. Куренка от утенка…

Нюра вспыхнула даже, поймав себя на том, что думает не своими, чужими мыслями, и поспешно перевела взгляд на Люсю.

Ох, какая худенькая! Ручки тоненькие, слабые, как былиночки. А ведь из озера в кадушку воду таскать надо. Ну, эту работу можно другим поручить. Ольге, например.

Ольга Кубышкина в классной шеренге всегда стоит первой. Спина у нее широкая, руки сильные. До того она крупная и громогласная, что ее с малолетства ни дома, ни в деревне никто не зовет Олей или Оленькой, а только Ольгой. Хотели было в школе прозвище дать «Кубышка», но не привилось. Не походит Ольга на кубышку.

А голос у нее!

Однажды нужно было вернуть в школу Виктора Николаевича, его срочно вызывали по телефону. А директор далеко ушел вниз по улице. Кричали все вместе и по одиночке — не слышал. Прибежала Ольга, велела всем замолчать, сложила ладони рупором да как крикнет во все горло:

— Тов-а-а-рищ дире-е-ктор!

В подворотнях залаяли собаки, сразу в нескольких избах открылись окна, выглянули старухи. А Виктор Николаевич повернулся и быстро пошел обратно, к школе…

Сейчас Ольга сидит на чемодане в углу кузова и шевелит губами — поет что-то. Не слышно, какую песню. До Нюры доносится только — «бу-бу-бу»…

А рядом с Ольгой Катя Залесова. Опять мечтает о чем-то. Глаза смотрят на поле, а видят, наверно, что-нибудь другое. А может, Катя стихи складывает. Она умеет. Их столько раз в стенной газете помещали.

Когда в конце учебы Светлана Ивановна задала написать сочинение о том, кто, как и где будет проводить лето, Катя Залесова написала про пионерскую ферму так:

Все девочки по-разному написали. Алька, например, придумать ничего не смогла, а просто вспомнила, о чем говорил зоотехник:

Здорово посмеялись над ее сочинением.

Алька вообще ничего не может придумывать. Она и говорит-то мало. Только когда уж совсем необходимо что-нибудь сказать.

А вот задачи решает хорошо. В магазине очень быстро соображает, сколько платить надо. Многие девчонки зовут ее с собой, когда их посылают за покупками.

Сейчас Алька привалилась к Катиной спине и вроде дремлет. Она еще поспать любит.

А вот волосы расчесывать не любит. Они у Альки чуть не до колен. Во всей деревне таких кос больше ни у кого нет. Стружка просто синеет от зависти, когда Алька расчесывает их, выдирая клочьями.

Работать на ферме Алька, наверно, будет неплохо. Она тихая, безответная. Чем пререкаться, так лучше сама все сделает.

Нюра обо всем передумала, пока они ехали к озеру.

Светлана Ивановна тоже украдкой посматривала на девочек. В школе за зиму она не плохо узнала их, может без запинки рассказать, кто из них насколько способен. Нюра, например, одаренная девочка, серьезная. Но характер! Самолюбивая, гордая, горячая…

Светлане Ивановне кажется, что в последнее время Нюра стала относиться к ней как-то… снисходительно, что ли… Скажет Светлана Ивановна что-нибудь про ферму, а Нюра кашлянет или вдруг станет смотреть внимательно в сторону… Ну, в общем, дает понять всем, что для нее лично это мнение не представляет новости, интереса…

«Как плохо, что я почти не знаю деревни!» — с досадой думала молодая учительница. И старалась вспомнить во всех подробностях свои поездки к тетке в небольшое село Выемка в раннем детстве. Помнит, что окучивала картошку, гребла душистое сено, а когда созревал хлеб, собирала с деревенскими подружками оставшиеся на поле колосья.

По душе ей были деревенские обычаи. Однажды гуляла она с подружками по широкой сельской улице, а навстречу вышел из проулка мужчина с чемоданчиком. Девочки почтительно уступили ему дорогу, дружно сказали:

— Здравствуйте, дяденька!

Человек улыбнулся и тоже поприветствовал их.

— Кто это? — заинтересовалась Светлана.

— А мы не знаем, — ответили девочки.

— Чего ж вы поздоровались с ним?

Те осуждающе взглянули на Свету.

— А как же? Все равно здороваться положено.

Зимой, живя в городе, Светлана вспомнила об этом случае и вышла на улицу. Ей вдруг очень захотелось идти по ней и вот так же, как это делают ее подружки из Выемок, здороваться с незнакомыми людьми.

Люди шли по тротуару группами и в одиночку, торопливые, озабоченные. Светлана растерянно стояла у подъезда, провожая их глазами. «Сейчас скажу…»

Навстречу шла женщина с множеством котомок. Два узла перекинуты через плечи, и в каждой руке по сумке. Светлане почему-то показалось, что женщина из деревни.

— Здравствуйте, тетенька! — волнуясь, проговорила девочка.

Женщина удивленно покосилась на нее, хмыкнула, тряхнув котомками, и прошла, не ответив. Через несколько шагов обернулась и хрипло спросила:

— Где комиссионный?

Направилась дальше, не сказав даже «спасибо».

«Значит, не из деревни, — вздохнула Света. — И не из нашего города», — твердо решила она, почему-то вдруг обидевшись за людей, которые торопливо шли ей навстречу и обгоняли ее.

Было это в детстве. Умерла тетушка, и Светлана больше не выезжала в деревню, а когда окончила институт, сама попросила отправить ее в село.

И вот, проработав год в Липовке, едет она сейчас с девчонками на Кортогуз выращивать уток.

Как-то все будет там, на озере?

Между прочим, в Липовке почему-то не здороваются с незнакомыми людьми. А жаль. Такой хороший обычай!

Машина взбежала на пригорок, покрытый негустой березовой рощицей, и перед глазами предстала чудесная картина: впереди — молодое клеверное поле, а на заднем плане — огромное голубое тихое озеро, обрамленное густой зеленью кустарника.

— Из сторожевой избы дымок идет! — сообщила Стружка, и все привстали, крепко держась друг за друга, чтобы не упасть.

— Аксинья Федоровна пироги печет, ждет хозяев утятника, — решил Виктор Николаевич.

Машина свернула с тракта и, переваливаясь с боку на бок, пошла по неширокой, неуезженной дороге, лежавшей среди молодого клевера.