Глава тридцатая

Девочки убежали в вагончик, чтобы завернуть в газеты свидетельства и грамоты, успокоиться перед выступлением. Гости встали со скамеек, оживленно беседовали, курили.

— Ведь моей-то всего двенадцать, а она 116 трудодней заработала! — хлопал себя по бокам дед Анисим.

— А я все думала: форму Нюре надо, — радовалась Мария Трофимовна. — А она, смотри-ка, сама ее завела!

В стороне корреспондент о чем-то пытал Сергея Семеновича и Виктора Николаевича.

«Ишь ведь, строчит», — улыбнулась Мария Трофимовна, вспомнив, как испугалась тогда записной книжки: думала, пропишут Нюру за непослушание, а парень, наоборот, похвалил ее в своей статье и записку всю поместил…

— Я так боялась за Люсю! — говорила колхозницам сельская библиотекарша Иванова. — Но, по-моему, она никогда не была у меня такой здоровой, как сейчас!

Те слушали, кивали.

— На воле и сухая корка на пользу идет, — степенно вторила мать Альки, полная, круглолицая, немолодая уже. — У них еда была хоть и немудрая, а сытая.

Аксинья и ее помощницы торопились до концерта накормить малышей и накрыли для них отдельный стол. Ребятишки с аппетитом ели горячую уху, потом макали белым хлебом в блюдечки со свежим душистым медом…

Давно уже молча наблюдала за этой картиной Лизавета Мокрушина, неотрывно смотрела на весело обедающих ребят.

«А мой-то бегает вокруг избы с ключом от ворот в кармане. Все один, все один! Не поест вовремя, не попьет. О бабке тоскует…».

Женщина судорожно всхлипнула и, сдерживая неожиданно подступившие рыдания, побежала в кормовой сарай, бросилась в темный угол. Привалившись к стене, расплакалась горько и безудержно…

Гости шумно рассаживались по скамейкам. Из вагончика вышли девочки, и концерт начался.

Спели полюбившуюся всем песню Родыгина «Едут новоселы», потом «Черное море» и «Бескозырку».

— А сейчас выступит Катя Залесова, — объявила Светлана Ивановна.

Катя стояла волнуясь и хотела забыть обо всем, кроме песни, даже старалась увидеть перед собой чудесный большой город-герой, о котором так много читала и слышала, а сейчас будет петь.

Вот она начала. Голос ее звучал серебристо и ласково. Зрители, не отрываясь, смотрели на девочку, и на лицах их появлялись тихие улыбки.

Слушай, Ленинград,

Я тебе спою

Задушевную песню свою…

Светлана Ивановна отыскала глазами Нюру. Та кивнула ей, улыбаясь. И остальные девочки тоже подали знак — улыбнулись, кивнули дружески.

Это был их сюрприз, их привет. Это песня была для нее, для Светланы Ивановны, — о Ленинграде.

Катюша пела. Незаметно для себя она лодочкой сложила руки под подбородком и смотрела на легкое белое облачко, словно остановившееся на голубом небе послушать песню.

Светлана Ивановна долго не могла выбрать момента для объявления следующего номера.

— Бис, бис! — кричали мальчишки, и взрослые поддерживали их требование повторить песню.

И Катя снова пела. Лизавета Мокрушина, не таясь, вытирала глаза платком.

— А сейчас послушайте шутливую песенку «Про Ерему и Фому».

Из вагончика выскочили одетые в старые парнишечьи костюмы Люся и Ольга. Высокой плотной Ольге костюм был впору, зато на худенькой Люсе он болтался смешно и трогательно.

Девочки, приплясывая, пропели забавные куплеты про двух незадачливых мужиков, попавших из села в большой город.

Потом хором исполнили «Молодежную» Дунаевского. И столько в этой песне было жизни, энергии, что дед Анисим начал в такт подбрасывать Ванятку на коленях, и тот расхохотался звонко, переливчато. Лизавета слушала, приоткрыв рот, и чувствовала, что в душе у нее, как в песне, колосом наливается радость. Что-то случилось с Лизаветой этим днем. Спала с насмешливых глаз пелена, и многое увидела женщина по-иному.

— Частушки на местные темы! — объявила Светлана Ивановна, и по рядам побежал оживленный говорок.

Аксинья ткнула Лизавету локтем, подмигнула, выискивая глазами Николая.

— Сейчас, сейчас! — шептала она. — Про Кольку-то, помнишь?

Лизавета с удивлением посмотрела на нее и отвернулась, прислушиваясь к себе: нет, не было у нее в душе желания поликовать, посмеяться над Николаем.

А девочки уже выстроились полукругом, подбоченились, и Ольга запела:

Мы на озере все лето,

Очень нравится нам это,

Вместе с утками живем.

Хоть и мокнем под дождем.

Ольга заплясала перед подружками, помахивая платком.

Агроном сказал давно

И всерьез, без шуток:

— Запрещаю я зерно

Выдавать для уток, —

громко пропела Алька и тоже прошлась в пляске.

Все смеялись, оглядывались, но агронома не было, он с утра ездил по полям. Алешка Красноперов порозовел, стал носком башмака ковырять землю.

— Ишо, ишо у них будет, — закрутилась во все стороны Аксинья и снова толкнула Лизавету в бок.

— Ладно тебе, отстань, — отмахнулась та.

А с площадки уже летела новая частушка:

С витаминами работа

Очень трудная была,

Потому что на утятник

Поздно техника пришла.

— Это в твой адрес, это про силосорезку, — смеялся Смолин, и председатель, улыбаясь, смущенно мотал головой.

— А сейчас ишо, ишо у них есть, — не могла уняться Аксинья. — Про Колю-возчика…

Про утятницу Аксинью

Мы хотим вам рассказать:

У нее такой характер —

Мягко стелет, жестко спать.

Раздался громкий смех слушателей, Аксинья от неожиданности опешила, глаза ее забегали, а потом она начала деланно хихикать:

— Ну и ну! Сначала начальство продернули, а потом и меня немножечко задели. Ну и девочки, ай да пионерочки!

У Аксиньи есть подружка,

Лизаветою зовут.

Вместо дела да работы

В лес по ягоды бегут, —

спела Нюра, в упор глядя на Мокрушину.

— Так их, так их, шалапутных! — хохоча, сторож Петр Степанович хлопал то себя, то Николая по коленям. — Вот это так, так уж так!

К Лизавете повернулся зоотехник Смолин, хотел, видно, что-то сказать, но, увидев на лице женщины выражение необычное, незнакомое, оторопел. Даже трубку изо рта вынул.

Аксинья тоже смотрела на Лизавету, разинув рот.

— В заключение концерта литературный монтаж, — объявила Светлана Ивановна. — Слова сочинили сами девочки.

Люся сделала шаг вперед и, обращаясь к сверкающему на солнце тихому Кортогузу, заговорила:

Ой ты, озеро широкое,

Не плещи своей волной!

А затем продолжила Катюша:

Наше стадо крутобокое

Вышло в плаванье гурьбой.

И… что это? На пустынную гладь озера из-под берегов вдруг выплыли белые и серые утки… И было это так торжественно, так волнующе, что Стружка, которая должна была говорить следующие слова, забыла об этом и все смотрела, смотрела на озеро.

Нюра дернула подружку за рукав, но это не помогло. Тогда Нюра решила сама сказать Стружкины слова, и вот тут получился полный конфуз. Только произнесла она: «По твоим просторам ласковым», как в горле перехватило дыхание, и, закрыв лицо руками, Нюра бросилась с площадки в сарай. Девочки, не сговариваясь, метнулись вслед…

Гости оторопело смотрели на Светлану Ивановну, А та сама готова была убежать. Но справилась с волнением, вышла вперед и до конца прочитала слова песни. Несмотря на то, что с первого ряда на нее в упор целился объектив фотоаппарата.

Загрузка...