Девушка по вызову

Москва. Сентябрь 1996 г.

На Павелецком она купила телефонные жетоны, отыскала таксофон и позвонила Ядову. Но, услышав его голос, тотчас повесила трубку. Она только сейчас поняла, что не имеет права взваливать свои проблемы на плечи этого ни в чем не виноватого человека. А что, если ее сейчас разыскивают за убийство и найдут в Москве? Пусть Ядов тоже живет спокойно. У него и своих-то переживаний более чем достаточно.

– Вы уже позвонили? – услышала она голос и, оглянувшись, увидела женщину с недовольным лицом, усатую толстуху в костюме, напоминающем цветную пижаму. – Вы что, оглохли? Я спрашиваю, вы будете еще звонить или нет?

– Извините, нет… – Эмма отошла от телефона и медленно побрела к выходу. А кому она еще могла позвонить? И вообще, кому она здесь нужна?

Она вернулась на станцию метро и поехала в город.

Погода была теплая, казалось, вся Москва высыпала на улицы, чтобы потолкаться в метро, раскупить все газеты и журналы, мороженое и хот-доги, поглазеть друг на друга, побегать по магазинам, сфотографироваться на память с какой-нибудь мартышкой или питоном, а вечером вновь зарыться в свои уютные норы и проспать там до утра, до следующего такого же солнечного и шумного дня…

Возле «Макдоналдса» Эмма, поддавшись уговорам фотографа, сфотографировалась и спустя пару минут уже держала в руках свеженький яркий снимок: томная рыжая девица с печальными глазами, в красном платье и с такими же красными, похожими на вишни, бусами на шее. «Неужели это я?» Она помнила, что еще в поезде не понравилась сама себе, когда увидела себя в зеркале. Ей даже показалось, что она уменьшилась ростом и что лицо стало уже, а глаза – больше и испуганней. Но пугаться как раз в ее-то положении и было чего. Кто бы ни постучал в ее купе, где она, по иронии судьбы, снова ехала одна, она вздрагивала и с ужасом ждала, когда откроется дверь и она увидит перед собой… человека в милицейской форме. Но к ней заходила лишь проводница, чтобы принести чай, затем заглянул какой-то симпатичный немой и, не спрашивая у нее разрешения, кинул ей на сиденье целую пачку иллюстрированных журналов, потом постучалась буфетчица из ресторана и предложила ей печенье, сгущенное молоко, апельсины…

И вдруг она остановилась: как глупо было с ее стороны фотографироваться! А что, если она уже объявлена в розыск? Но потом сама же себя и успокоила тем, что ее засняли на «Полароид» – моментальный снимок, и негативов у фотографа, кажется, не осталось. Но это только КАЖЕТСЯ, поскольку в таких технических тонкостях она не разбиралась.

Побродив по праздной и суетливой Москве, Эмма угомонилась, вернулась на Тверскую, села в сквере возле памятника Пушкину и вытянула уставшие ноги. За время своей, казалось бы, бесцельной прогулки ей удалось скупить практически все имеющиеся в столице рекламные газеты, и теперь, обложившись ими и достав из сумки ручку, она принялась выписывать интересные, на ее взгляд, адреса и телефоны. Она прекрасно отдавала себе отчет в том, что ничего-то она делать не умеет, разве что играть на гитаре в переходах. Но гитару она с собой не взяла – просто было как-то не до нее. Оставалось искать работу нейтральную, не требующую особых навыков и знаний, как, например, курьера, посыльной, посудомойщицы, уборщицы, няни, дворничихи или торговки с лотка… Работы предлагалось МОРЕ. Оставалось только одно – накупить сотню-другую жетонов и названивать всем подряд… Или все-таки обратиться за помощью к Ядову? Назначить встречу где-нибудь в городе, чтобы не компрометировать его своим появлением, объяснить суть проблемы… Нет. Она этого не сделает никогда. И по многим причинам. Она осталась в его памяти невестой или возлюбленной Сергея… Как теперь объяснить ему, почему она одна? Ядов снова будет ее жалеть или же, что тоже вероятно, не поверит ей и подумает, что она рассталась с Орловым по другой причине… Ведь Ядов знал, кем она была до встречи с Сергеем…

Она посмотрела на часы. Скоро четыре. Где она будет ночевать? Положим, первые несколько дней она сможет пожить в самой дешевой гостинице, а что потом?

Но страха почему-то не было. Ею снова овладело сладчайшее чувство свободы и вседозволенности. Она могла идти туда, куда хотела, не рискуя наткнуться на Перова. Этого дьявола, который отравлял ей жизнь, больше не существовало.

Она легко поднялась со скамейки и хотела было уже направиться в сторону магазина «Наташа», где еще утром приметила таксофоны, как произошла ужасная вещь. Порвалась нитка на маминых бусах, и они, эти драгоценные красные горошины, посыпались на асфальт и покатились в разные стороны… «Дурной знак!»

Она бросилась их подбирать, как вдруг услышала позади себя грохот и последовавший вслед за этим чей-то стон. Она подняла голову и, повернувшись, увидела мужчину. Судя по всему, он поскользнулся на горошинах и упал, да так неловко, что повредил себе руку, и теперь сидел, как-то неестественно изогнувшись, и держался за плечо. Рядом валялся в пыли его темно-желтый «дипломат». Он раскрылся, и теперь легкий ветерок играл в нем бумагами.

– Господи, это вы из-за моих бус? Позвольте, я помогу вам… Простите меня, пожалуйста… Но это мамины бусы… – Эмма помогла ему подняться и усадила на «свою» скамейку. – Вы посидите тут минуточку, а я подберу ваш «дипломат» и бусы…

Она почти ползала в поисках бусин, пока не собрала, как ни странно, ВСЕ до одной. Сжимая их в ладонях, она села на скамейку, высыпала бусы себе на колени, пересчитала их и только после того, как драгоценные горошины перекочевали в сумку, вспомнила про человека, который продолжал стонать рядом с ней.

– Понимаете, я загадала. – Она повернулась к нему и увидела насмешливый и злой взгляд, который тем не менее не произвел на нее особого впечатления («Мне с ним детей, что ли, крестить?»). – Ну так вот, что вы так на меня смотрите… Это же не я вас уронила, а вы сами упали… Понимаете, я загадала, если соберу все до одной, то мне в Москве все удастся… А если нет, то поеду в какой-нибудь другой город…

Она не знала, что мужчина, который в этот момент смотрел на нее, уже давно забыл про свою боль и теперь просто любовался девушкой в красивом красном платье и ее рыжими, очень длинными распущенными волосами, в которых запутались жаркие полуденные лучи солнца… А выражение лица еще просто не поспело за движениями его души. Поэтому, когда он улыбнулся, улыбка получилась неестественной и неожиданной.

– Ну что, дернуть вас за руку? – спросила Эмма и с готовностью приподнялась со скамейки. – Если это вывих, то через минуту все будет на месте, и вы поскачете дальше по своим делам…

Ей почему-то было весело. Может, она именно поэтому выбрала словечко «поскачете» и на какое-то мгновение почувствовала себя девчонкой?

– Нет-нет, спасибо, не надо меня дергать. – Мужчина снова улыбнулся. Эмма отметила про себя, что он напоминает ей какого-то актера, фамилию которого так и не вспомнила. Это был высокий красивый мужчина, холеный, с гладко выбритыми щеками, полными губами и очень выразительными глазами. Он был шикарно одет и источал тонкий горьковатый аромат. «Сейчас он предложит мне переспать с ним за пятьдесят долларов».

– Зачем вам столько газет? – спросил мужчина, кивая головой на целую пачку. – Ремонт собираетесь делать?

– Собираюсь. Только ремонтировать не квартиру, поскольку у меня ее здесь нет, а… ЖИЗНЬ.

– Ремонтировать жизнь? Это оригинально. А вы кто?

– Никто. Пока никто, но уже очень скоро кем-нибудь да стану. Я еще очень молода, у меня много сил и желаний. Собственно, я ищу работу. Но только пусть ВАС это не заботит. Я не проститутка, – произнесла она с жаром. Да, она действительно изменилась. Стала дерзкой, храброй и отчаянной. «А еще дурой, которая выложила всю ситуацию первому встречному».

– А что вы умеете делать?

«Чему научил Перов, то и умею».

– Если бы умела хоть что-нибудь, то не покупала бы эту макулатуру, – ответила Эмма уже более спокойно. Словно поделилась с ним своей проблемой. Нет, не умеет она все-таки разговаривать с незнакомыми людьми.

– Откуда вы приехали и когда?

– Сегодня. Из Парижа.

– Понятно. У меня есть для вас работа. Но для начала я должен показать вас врачу.

– Врачу? Это еще зачем?

– Уверяю вас, это не связано с проституцией… Вы любите детей?

– Не знаю… Наверное, а что?

– У меня есть дети, их двое. Моя жена дала неделю тому назад объявления во все эти газеты и никак не может подобрать няню… Она у меня очень капризная женщина, то ее не устраивает заячья губа няни, то ее произношение, то возраст, то уровень интеллекта, то зубы… Я уверен, что вы ей подойдете. Вы красивая, а она любит все красивое. Она и из нашего дома сделала музей. Ну так что, вы согласны?

– Так не бывает… Я же не успела еще позвонить ни по одному номеру…

– Но вы же собрали все бусы до одной? Значит, вам сегодня повезет…

Мужчину звали Владимир Александрович. Он взял у Эммы сумку, куда она все-таки сунула газеты («На всякий случай…»), и повел ее к кинотеатру «Россия», неподалеку от которого он оставил свой скромный белый «Форд».

Он действительно привез ее в поликлинику. Они поднялись на второй этаж, Владимир Александрович вошел в кабинет с надписью «Терапевт» и вышел оттуда уже в сопровождении мужчины в белом халате, грузина или еврея, словом, лохматого, черного, смурного и практически немого.

– Сейчас Михаил Семенович отведет вас к другим врачам, а я подожду здесь, договорились? – Владимир Александрович ободряюще подмигнул Эмме, на что она как-то вяло и нерешительно попыталась улыбнуться.

Пожав плечами, Эмма покорно пошла за грузино-евреем в самый конец длинного коридора. Ну конечно, он привел ее в кабинет гинеколога. Молодая женщина, гинеколог, с которой Михаил Семенович поговорил в коридоре, вернулась в свой кабинет с видом человека, которому только что подарили бесполезный, но милый сувенир.

– Раздевайся и ложись… – произнесла она снисходительно.

– Разве мы с вами знакомы? – возмутилась Эмма, краснея, но все же снимая с себя платье через голову и путаясь в длинных волосах. – Если вас попросили меня осмотреть, это вовсе не означает, что вы имеете право мне «тыкать»… А если попробуете сделать мне больно, я закричу так, что у вас уши отвалятся… Поймите, я же здесь для дела… Я не в публичный дом устраиваться собралась…

– Ну ладно, тогда извини… – Похоже, этой дамочке было трудно обращаться к Эмме на «вы», но тон ее заметно изменился, потеплел. – А то тут такого насмотришься… Такие девицы приходят, просто не знаешь, куда от них спрятаться… Раздвинь ноги и расслабься, я постараюсь, чтобы ты ничего не почувствовала…

Эмма закрыла глаза. Кресло было холодным и мерзким и ассоциировалось с пытками, болью и кровью. И хотя Эмма вела довольно активную половую жизнь, ей повезло – еще ни разу ей не приходилось лежать в таком кресле иначе, чем для осмотра. Скорее всего эти страшные ассоциации были вызваны рассказами других женщин.

– Ты предохраняешься?

Эмма вспомнила свой первый разговор с Перовым, когда он объяснял, чем ей предстоит заниматься и как себя вести с мужчинами.

– Я не буду платить за твои аборты, поэтому сходи по этому адресу, там тебе вставят такую штуку, благодаря которой ты никогда не забеременеешь… К этому же врачу ты будешь ходить раз в месяц, он будет тебя осматривать, брать анализы… Запомни, беременность – это твой конец. Мне не нужны осложнения.

– Ты предохраняешься? – гинеколог повторила вопрос. Теперь ее голос звучал встревоженно.

– Уже нет…

– Одевайся. – Звякнули металлом холодные инструменты, послышался шум воды, звук стягиваемых перчаток… – Анализы будут готовы послезавтра. Позвонишь Мише, он скажет, когда прийти… Ну а сейчас можешь пойти и обрадовать своего парня…

– Чем… обрадовать?.. – не поняла Эмма, сползая с ледяного кресла и надевая трусики. – У меня там все в порядке?

– Более чем… Вот только анализы посмотрим… Ну что ты так на меня смотришь? Ты беременна!

Эмма смотрела на нее, как на привидение. Но потом, вспомнив, где она, с кем и по какому случаю, взяла себя в руки и, стараясь говорить как можно спокойнее, выдавила из себя:

– Я вас прошу, доктор, никому об этом не говорить… Я пришла сюда затем, чтобы удостовериться, что со мной все в порядке, что я ничем не больна… Мне нужна работа… Теперь, как никогда… Вы можете НЕ СКАЗАТЬ о моей беременности Мише?

– А это так принципиально? – Видно было, что молоденькая докторша еще не привыкла к такому чуду, как зачатие, и потому производила впечатление человека, которому доставляет радость обнаруживать зарождение новой жизни. Эмма подумала о том, что спустя несколько лет она сильно изменится и будет хладнокровно убивать зародыши десятками, но пока, по-видимому, ей этого еще делать не приходилось.

– Да, принципиально. – Эмма понимала, что это пустой разговор и докторша все расскажет Мише, а тот, в свою очередь, Владимиру Александровичу. Но один процент за то, что докторша будет молчать, еще оставался. Поэтому имело смысл обойти еще нескольких врачей. У Эммы брали кровь из пальца, мазки из носа, словом, все, что только можно было, пока она не оказалась в лаборатории, где ей, перетянув резиновым жгутом руку, взяли кровь уже из вены. Причем столько, что у нее закружилась голова. И она поняла, что ее проверяют по всей программе. «Интересно, сколько времени им понадобится, чтобы определить, заражена ли я СПИДом?»

Но, с другой стороны, она была даже рада, что подверглась такому полному и, что тоже немаловажно, бесплатному обследованию. Во всяком случае, через несколько дней она уже будет знать, здорова она или нет.

Про свою неожиданную беременность она думала всю дорогу, пока сидела рядом с Владимиром Александровичем и отвечала на его дурацкие вопросы: сколько вам лет? есть ли у вас родители? как вы учились в школе? играете ли вы на музыкальных инструментах? живете ли вы половой жизнью?.. На последний вопрос, кстати, она честно ответила, что НЕ ЖИВЕТ. Она бы могла сказать, что и «жить-то» не собирается, что теперь в ее жизни не будет места мужчине вообще, но промолчала. Она уже представила себе, каким бы тоном она это выдала, и поняла, что лучше уж промолчать, чтобы ее потенциальный работодатель не почуял какой-нибудь подвох. Они говорили еще о чем-то, но Эмма слушала вполуха и почти ничего не воспринимала… «У меня будет ребенок от Сережи». Это занимало ее сейчас больше всего.

– О чем вы думаете? – услышала она и мотнула головой.

– Извините, задумалась… А куда вы меня привезли?

Машина остановилась возле огромного здания, светящегося, как ей показалось, тысячами маленьких окон… «Этажей сто, не меньше…» – промелькнуло у нее в голове.

– Это гостиница. Надеюсь, документы у вас в порядке?

– Разумеется. Все хорошо, вот только московской прописки не хватает, – попыталась она пошутить, но шутка вышла неуклюжей. Она с каждой минутой все больше и больше убеждалась в том, что совершенно не умеет вести себя с незнакомыми людьми. Что ей надо этому научиться.

Она, не задумываясь, прошла процедуру регистрации, и, пока администраторша заполняла какие-то бланки и возилась с ее паспортом, Эмма с восхищением осматривала гигантский, залитый ярким светом холл, покрытый рыжим мягким ковролином, с великим множеством кресел и банкеток, диванов и застекленных витрин с сигаретами и спиртным, сувенирами и книгами… Здесь было много иностранцев, они были чудно одеты и производили впечатление хозяев жизни.

– Наверно, за этот номер вы отвалили кучу денег, – произнесла ошеломленная Эмма, оказавшись в номере на двенадцатом этаже, где все напоминало ей декорации дорогого заграничного фильма. Две большие комнаты – гостиная и спальня – бархат, позолота, мебель, сделанная под старину, кружевные, во все огромное окно, занавеси, огромный телевизор, розовый телефон… – Слушайте, все это как-то странно. Вы что, собираетесь как-то использовать меня?.. Понимаете, мне стало страшно… Все эти врачи, осмотры, гостиница, роскошь и… вы… Что вам от меня нужно?

– Я же сказал, что моя жена ищет для детей няню… Если вы не доверяете мне, можете изучить мой паспорт, пока я буду заказывать ужин…

Эмма взяла из его рук паспорт, раскрыла его и, увидев несколько искажающую нового знакомого фотографию, невольно улыбнулась.

Да, все правильно. Он женат на женщине по имени Валерия, у него двое маленьких детей.

– Ну хорошо… – Она вернула ему паспорт и пожала плечами, словно все еще не понимая, что она здесь делает. – Приятно познакомиться с вами, господин Прозоров…

Он, моментально отреагировав на свою фамилию, повернулся к ней и, не отрывая трубку от уха, спросил, словно это было самым важным на сегодняшний вечер:

– Вы когда-нибудь пробовали морские гребешки?

Она всю ночь не могла уснуть. Мыслей накопилось столько, что голова была готова расколоться, чтобы выпустить наружу хотя бы часть их… Что ее ждет завтра? Правильно ли она сделала, не позвонив Сергею перед отъездом? Почему она не позвонила Ядову и не рассказала обо всем, что с ней произошло? Ведь он бы помог… хотя бы советом?.. Что надо от нее Прозорову и не собирается ли он использовать ее, как в свое время Перов?..

Она включила свет и, сев на постели, подтянула легкое шелковое одеяло до подбородка. Прямо напротив кровати, округлая спинка которой мерцала в свете оранжевого ночника, висело огромное, в литой золоченной оправе, зеркало. В нем Эмма увидела себя и обрадовалась, обнаружив румянец на щеках, блеск в глазах и нечто наподобие блуждающей улыбки… Кто бы мог подумать, что спустя несколько часов после приезда в Москву она будет лежать на шикарной кровати дорогого гостиничного номера, утопая в шелковых простынях, чувствуя в своем желудке приятнейшую тяжесть после обильного и вкусного ужина… Ее опасения относительно того, что Прозоров после ужина начнет приставать к ней, оказались напрасными. Они мило попрощались, договорившись назавтра встретиться в пять вечера в холле гостиницы.

– Я думаю, что вы не сбежите? – внимательно посмотрев ей в глаза, спросил Прозоров и склонил свою идеально слепленную, практически лысую голову набок. Впервые в своей жизни Эмма видела перед собой мужчину, чья лысина не вызывала в ней насмешки или сожаления. Гладкая, покрытая у висков светлым, почти незаметным ежиком волос голова вызывала восхищение и придавала всему облику Владимира Александровича некую солидность. «Хотя, безусловно, будь он лохматым, как его приятель-терапевт, он все равно смотрелся бы как президент США».

– Я тоже так думаю, – улыбнулась Эмма.

– Тогда до встречи?

– До встречи.

Он ушел, а она еще долго стояла перед дверью, не зная, довериться ли ей этому человеку или нет. Пока не почувствовала страшную усталость и не вспомнила про ванную комнату.

Чтобы не ощущать себя такой уж одинокой и оторванной от внешнего мира, Эмма включила на полный звук телевизор и, ложась в ванну, уже знала почти все, что произошло за этот день в мире. Слушая монотонный голос диктора, она понимала, что она – всего лишь песчинка на этом пляже, именуемом пахнущим сыростью словом ЗЕМЛЯ. И что здесь никому нет дела ни до кого. Что люди в основной своей массе страшно одиноки.

Но самый острый приступ одиночества Эмма пережила, конечно, в день, когда умерла ее мама. Все случилось неожиданно, и смерть мамы была нелепа до безобразия… Воспаление легких. Отец умер в поезде от сердечного приступа как раз за год до их с мамой поездки в Сухое. В то время Эмма и не знала о существовании этого слова ОДИНОЧЕСТВО. Им было хорошо вместе, что бы они ни делали, о чем бы ни разговаривали и куда бы ни ездили. После смерти отца у Эммы осталось ощущение того, что он просто уехал в долгую командировку и должен вот-вот вернуться. Когда же умерла мама, она поняла, что потеряла ее навсегда. Эмма с детских лет просила родителей подарить ей братика или сестру и лишь уже в более сознательном возрасте как-то наткнулась на письмо, которое отец писал маме за год до рождения Эммы. Это письмо она нашла в книге «Пармская обитель» и была очень удивлена, когда прочла его от начала до конца. Никогда больше в жизни ей не приходилось читать более откровенных и интимных посланий. Похоже, мама была в отъезде (письмо было без конверта, а потому непонятно было, откуда и куда оно отправлено), отец скучал по ней, писал, что не может больше обходиться без ее «рыжей гривы» и «золотой челочки», без ее «переполненных соком чаш»… Наверное, у него были нелады с русским языком и явно хромала стилистика, но то, что он любил свою Natali, было несомненным. Еще он писал о том, что консультировался у «д-ра П.» и что навряд ли ему поможет операция. И еще там была такая фраза: «Но у нас все равно когда-нибудь будут дети». Письмо было датировано маем 1978 года, Эмма родилась в 78-м. Значит, у них все же что-то получилось, и это ЧТО-ТО лежало теперь в ванне и считало мыльные радужные пузыри на своем животе… А в этом животе таилось еще ЧТО-ТО, что получилось у Эммы с Орловым.

В Сухом, в той же бане, она слышала разговоры подвыпивших баб о том, что «Наталия угробила своего мужика», что «он высох весь, измаялся…».

Однажды Эмма спросила мать прямо:

– Ма, а ты изменяла папе?

– Открыто – никогда. – И все. Больше ни единого слова. Не следовало ли из этого, что у матери были мужчины, о которых, как ей казалось, отец ничего не знал?

Мама довольно часто ездила в командировки, отец – реже. В доме порою велись разговоры о том, что «давно пора прекращать эти разъезды, что уже возраст не тот…», но ни разу Эмма не слышала ни слова о разводе. Родители жили тихо, спали вместе, и никогда никто из них не повышал на другого голос. Эмму воспитывали, что называется, в «розовых очках».

«Идеалисты. И дочь сделали такой же. Знали бы вы, мои дорогие, что я сотворила с вашими идеалами!..» Она с силой хлопнула по поверхности вспененной зеленоватой воды и отшвырнула от себя кусок мыла.

Устав от бессонницы, Эмма оделась и вышла в коридор. Длинная красная ковровая дорожка с желтым орнаментом, в холле возле лифта пьет кофе симпатичная дежурная.

– Что, не спится? – спросила она, приветливо улыбаясь Эмме, которая так и замерла перед столом, всматриваясь в покрытое кремом лицо дежурной. – Вас испугал мой крем? Все-таки три часа ночи, я и не думала, что увижу кого-нибудь… Вы уж извините…

Но Эмма ее не слышала, она смотрела, как женщина быстрыми и плавными движениями счищает крем с лица салфеткой, как снимает с головы банный тюрбан. Когда же из-под тюрбана показались волосы, Эмма, чтобы не закричать, закрыла рот рукой. Это было уже слишком для одного дня…

– Анна? Это вы?

Анна, запустив пальцы в свои длинные белые волосы, откинула их назад и тряхнула головой:

– Бог мой, Эмма, это ты? Невероятно… – У нее был приятный грудной голос, огромные голубые глаза и нежный розовый рот. При всей ее молодости (а ей было, судя по словам Ядова, чуть больше тридцати) в ней чувствовалась зрелость пожившей женщины, опытной, умной и, конечно же, разочарованной. Это сквозило во взгляде и даже движениях, в которых женственности было не больше, чем какой-то обреченности, словно ее тело устало повторять одни и те же движения, тем более что ничего нового эти самые движения в ее жизнь внести уже не могли, словно Анна не жила, а просто проживала остаток своей жизни. И это при ее-то красоте! В ней чувствовалась твердость духа, которая, в сочетании с внешней хрупкостью и беззащитностью, вызывала желание узнать эту женщину поближе и принять в ней участие.

– Я здесь совершенно случайно… – сказала Эмма первое, что пришло ей в голову. Она приблизительно знала, какой вопрос последует далее. Но подготовиться к нему у нее уже не было времени.

– Вы поссорились с Сережей? – Анна нахмурилась, словно заранее не желая поверить в это. – Скажи, ты здесь вместе с ним? Ядов выставил вас за дверь? Что случилось?

– Ядов, наоборот, не хотел, чтобы мы уезжали… Он очень страдает и даже собирался отравиться…

– На то он и Ядов, чтобы демонстративно принять яд. В этом – он весь, – от слов Анны повеяло холодом. – Он и представления не имеет, сколько яда он влил в мою жизнь, как он отравлял меня… Я его ненавижу…

И Эмма поняла, что с тех самых пор, как Анна ушла от Ядова, у нее еще не было возможности поговорить об этом хоть с кем-нибудь. Она носила свою боль в себе.

– Скажите, вы его любите?

– Любила. – Анна говорила уже более мягко и приглушенно, словно вспоминая. – Только вот не знаю, за что… Мне нравилось сознавать, что я вообще нахожусь рядом с ним. Первое время от звука его голоса у меня по спине бежали мурашки. Я была счастлива.

– Вы знали Ядова до того, как устроились к нему на работу?

– Мне кажется, что я знала его всегда. С самого детства. Только он меня не помнит, мы жили с ним в одном доме в Столешниковом переулке, а потом он переехал… Я искала его, когда была еще десятиклассницей… А потом сама вышла замуж и переехала на Масловку. Но с мужем прожила чуть больше года. Он был слишком ревнивым, а это оскорбляет… И вот в одной компании зашла речь о Ядове. Так я и узнала, где он живет и чем занимается. Первый раз я пришла к нему не в качестве домработницы… Он ведь ссужает деньгами, вот под этим предлогом я к нему и заявилась, рассказала страшную историю о своих долгах и ожидаемом наследстве… Короче, несла один бог знает что… Я все смотрела на него и надеялась, что он меня вспомнит, но он дал мне деньги, я подписала какие-то бумаги и ушла… У него остались мои данные, номер телефона… Он позвонил на следующий день и предложил мне поработать у него. С этого-то все и началось. Я жила как во сне… Я была влюблена в него до невозможности. И он это чувствовал, он сам мне потом рассказывал…

– Но что же произошло дальше?

– Я не знаю. Он писал мне любовные письма. Я их все сохранила. Он любил меня, а спал с другими женщинами. Я не знала, как к этому относиться… да, впрочем, и сейчас не знаю… Я пробовала поговорить с твоим Сергеем, чтобы понять, в чем дело, может, я чисто физически не устраиваю Ядова, но ведь он даже ни разу не видел меня раздетой, ни разу не прикоснулся ко мне… Ты можешь себе представить, что я испытывала, когда кормила завтраком его очередную любовницу? Что я чувствовала, когда убирала его кровать?!

– Неужели он ни разу не пытался поцеловать вас или обнять?

– Нет, ни разу. Хотя он много писал об этом в своих письмах… Если почитать их, то может создаться впечатление, что мы с ним любовники…

– Мне Сергей рассказывал о вас, – решилась все-таки сказать Эмма, которая еще с трудом представляла, как может Анна отнестись к ее словам, но, с другой стороны, надеясь, что хотя бы таким образом сможет помочь Анне разобраться в своих отношениях с Ядовым. – Может, я ничего нового и не скажу, но из всего, что я слышала про вас и Ядова, я поняла, что он относился к вам, как к ангелу… Он считает вас высшим существом… Я не знаю, вы понимаете, что я имею в виду?..

Анна опустила голову и тяжело вздохнула.

– Он заидеализировал меня… Иногда мне казалось, что в Ядове живут два человека: один – философ-аскет, стремящийся к познанию жизни путем созерцания и который далек от реальной жизни, а второй – чревоугодник, сладострастник, обманщик, шулер, наконец…

– Знаете, а на мой взгляд, в нем живет еще и третий человек…

Анна подняла голову и вопросительно взглянула на Эмму:

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что в нем живет маленький мальчик, который боится жизни… боится одиночества, боится остаться один, боится темноты… Неужели вы еще не поняли, что он отождествляет вас с образом своей матери?!

– Матери? Да что ты такое говоришь?!

– После вашего ухода он превратился в маленького и беззащитного мальчика, которого бросила мама. Быть может, вам покажется, что я несу бред, но ведь и у меня с Сережей произошло то же самое… Они одной породы: Ядов и Орлов. Они – ведомые.

– Ну, что касается Сережи, то здесь ты, может, и права… В его семье первую скрипку всегда играла Лора, я это знала по их разговорам с Ядовым… Таких мужчин довольно много. Но мой Ядов…

"…мой Ядов…»

– Нет, он никогда не был инфантильным…

– Да это и не инфантилизм, это что-то другое, более сложное. И источник этого психологического состояния мужчины нужно искать в его детстве или юности… Скажите, вы что-нибудь знаете о его давнем романе с замужней женщиной, у которой потом от Ядова родился ребенок и умер, кажется, при родах?..

– Да, я слышала эту историю от наших общих знакомых… Но Ядов сам никогда не вспоминал об этом…

– А вы не пытались понять, почему он вам не рассказывал эту историю? Ведь вы жили вместе, под одной крышей, вы кормили его, наверняка лечили его, когда он болел, ставили ему горчичники, ухаживали за ним… Долгими вечерами, когда в доме не было гостей, вы наверняка о чем-то разговаривали, вспоминали детство, случаи из жизни…

– Да, бывало и такое… Но об этой женщине он мне ничего не рассказывал. Я только знала, что она бросила его, вернулась к мужу и родила этого ребенка, что роды были трудные, а женщина едва осталась жива, поскольку на ее физическое состояние подействовали постоянные скандалы дома, во время которых муж упрекал ее в связи с Ядовым… Вот такие дела…

– Возможно, что именно с этой женщиной Ядов чувствовал себя настоящим мужчиной. Это была, судя по всему, любовь, которая для Ядова закончилась трагически: его бросили. Бросили, не понимая, что тем самым наносят удар в его самое уязвимое место – самолюбие. Я понимаю, конечно, что многие мужчины страдают, когда их бросают, но для Ядова, который боготворил эту женщину и возвысил ее до небес, ее уход оказался почти смертельным. И тогда, возможно, он, проанализировав их отношения, понял, что в чем-то был не прав, если не сумел удержать эту женщину…

– Ты хочешь сказать, что она ушла от него, разочаровавшись в нем как в мужчине? Что именно по этой причине она предпочла ему своего мужа?

– А почему бы и нет? Вот он и решил, что такое высокое чувство, как любовь, не должно переходить в физические отношения, дабы не опошлять ее… Что физическая любовь может существовать сама по себе и при этом не будет ни к чему обязывать… Так появилась в его жизни любовница, с которой его не связывало ничто, кроме постели… затем еще одна и еще… И он постепенно привык к такому образу жизни. Пока в его жизни не появились вы. И он полюбил вас, Анна. Быть может, еще сильнее, чем ту женщину. Испытывая к вам, помимо высоких чувств, еще и желание, он испугался, что потеряет вас так же, как потерял ТУ свою любовь, ту женщину… И если со своими любовницами он чувствует себя настоящим мужчиной, то рядом с вами он становился неуверенным в себе…

Эмма перевела дух. Ей показалось, что она проговорила несколько часов без перерыва. Анна, наверное, мысленно перенеслась в квартиру Ядова, она даже не заметила, что Эмма перестала говорить. Просто сидела с задумчивым видом и смотрела поверх головы Эммы куда-то в пространство. Когда она очнулась, Эмма уже медленно удалялась от нее по коридору. Анна окликнула ее.

– Эмма, вернись… Ты же не рассказала мне ничего о себе… Где Сергей? Что у вас произошло?

Эмма вернулась и села на предложенное Анной кресло. В холле по-прежнему было тихо, и каждое произнесенное слово эхом отдавалось где-то наверху.

– Мы поехали домой, чтобы уладить наши общие дела… – Она говорила с трудом. – Он оставил меня в гостинице и поехал к себе – говорить с Лорой о разводе. Я еще посоветовала ему, чтобы он объяснил свой поступок не тем, что он уходит ко мне, а тем, что ему известно, что у Лоры есть любовник…

– А это правда?

– Да, это правда, я сама это видела… И я осталась ждать его в гостинице… Когда ждешь, время тянется так медленно… Прошло шесть часов, а он так и не появился… И тогда я собралась и уехала.

– Да ты просто с ума сошла! Неужели ты не могла подождать еще часок?

– Через «часок» я позвонила уже из другого места к нему домой, трубку взяла Лора, и, когда я попросила пригласить к телефону Сергея, она позвала его…

– То есть ты хочешь сказать, что он был дома?

– Конечно… Кроме того, я не могла бы сказать, что у Лоры был взволнованный голос… Она разговаривала совершенно спокойным, можно даже сказать, обыденным тоном… Здесь могло произойти следующее: либо Сергей так и не решился поговорить с ней о разводе, либо Лора, догадываясь о нашем романе, перехватила инициативу и только ей известными способами убедила его остаться с ней…

– Ты не права, могло произойти все, что угодно, вплоть до самых на первый взгляд нелепых ситуаций… Мне кажется, что ты чего-то не договариваешь, Эмма… Ты не могла уехать из города лишь из-за того, что Сергей опоздал на пару часов… Я уверена, что он приезжал в гостиницу, но, не найдя тебя там, вернулся домой… А что ты делаешь в этой гостинице? Ты что, уехала из С. в Москву? Подальше от Сергея?

– Но ведь ты же ушла от Ядова…

– Я – это совсем другое дело… Сергей любит тебя, я еще никогда не видела его таким счастливым… Мне кажется, что с твоим появлением в его жизни все остальное – семья, ювелирные дела – отодвинулось на дальний план… Вы могли быть так счастливы… Ты поступила очень глупо, и я говорю тебе это прямо.

– А вы поступили не глупо, бросив несчастного Ядова? Кстати, я до сих пор не знаю, как его зовут.

– Валерий, – пробормотала Анна в каком-то замешательстве, словно ей стало стыдно, что и она, уподобляясь окружению Ядова, тоже всегда называла его по фамилии. – Но ему почему-то нравилось, когда к нему обращались именно так.

– А вы когда-нибудь называли его по имени?

– Только когда он болел…

– Анна, можно вас попросить об одном одолжении?

– Если ты хочешь попросить меня, чтобы я ничего не говорила Сергею о нашей встрече, то лучше не проси… Ты еще слишком молода и глупа (ты уж не обижайся на меня), чтобы понять, чего лишаешься… Сергей – золотой человек… И если он будет разыскивать тебя, я первая расскажу, где тебя видела… Ты же сама мне потом скажешь спасибо…

– Не скажу… – Искушение рассказать Анне про Холодного было столь велико, что Эмме пришлось стиснуть зубы, чтобы перетерпеть и промолчать.

– Я могу помочь тебе… Могу прямо отсюда позвонить Сергею и сказать ему, где ты…

– Умоляю, не надо…

– Но почему? Почему все вокруг только и занимаются тем, что совершают глупости? Ты не любишь его?

– Люблю… Потому и не могу больше встречаться с ним…

– Эмма, ты в своем уме? Ты прикатила в чужой для тебя город в отчаянии, я это понимаю, но это спонтанный поступок… Пройдет пара дней, и ты поймешь, что погорячилась…

– Аня, я… убила человека… – Эмме показалось, что она сказала это помимо своей воли. У нее просто вырвались эти слова. И сразу стало невыносимо тихо. Анна встала, обошла стол и присела рядом с Эммой на соседнее кресло.

– Ты… убила Сережу?

Эмма покачала головой.

– Но тогда кого?

– Человека, который искалечил всю мою жизнь. Но только я убила его два года тому назад, а оказалось, что он жив…

– Эмма, что с тобой? Ты бредишь? У тебя температура?

– Нет… Но я уехала из города не только из-за Сергея… Просто мне не хотелось бы, чтобы вы думали, что я ПОГОРЯЧИЛАСЬ… А если и погорячилась, то это следует отнести к тому, что я натворила… Меня бы все равно нашли, и Сережа был бы обречен… Прокуратура, следователи, суды, адвокаты, тюрьма… Зачем усложнять ему жизнь? У него семья, сын…

– Но ведь он все равно будет искать тебя…

– Зачем?

– Он не такой человек, чтобы забыть тебя… Когда он поймет, что тебя нет в С., он первым делом приедет к Ядову. Ядов подключит всех своих знакомых, и они рано или поздно найдут тебя…

– Вот поэтому я и не хочу, чтобы вы рассказали Сергею о нашей встрече, тем более что я скоро уеду…

– Но куда? – Анна разволновалась, достала сигареты и, проронив: «Вообще-то я не курю, Валера не любит», закурила.

– Еще не знаю…

– Но ты… убила этого человека ведь не просто так?.. На это должна быть причина…

– Мне пора… – Эмма поднялась, за ней встала и Анна. Они обнялись, как близкие подруги перед долгой разлукой.

– Будь моя воля, я заперла бы тебя в своей комнате и позвонила Орлову… Но ты не такая уж глупышка, чтобы обращаться с тобой, как с маленькой… Ты мне так много рассказала про Ядова, что я даже забыла, что ты младше меня почти на десять лет… Откуда тебе столько известно о мужчинах?

– От мужчин… Когда вы встретитесь с Ядовым, расспросите его, и он расскажет вам массу интересных вещей обо мне… И может, вам даже будет стыдно, что вы вообще знакомы со мной…

– Эмма!

Но Эмма, отпрянув от Анны, быстрым шагом пошла к себе в номер. Слезы душили ее.