Дом яростных крыльев

Поскольку дороги узкие, Сьювэлу приходится постоянно придерживать свою зачуханную кобылку, чтобы та шла позади Ропота. И хотя меня переполняет столько гнева, что уже не осталось места для других чувств, каждый раз, когда кто-то касается моего коня или бархатного платья не только своими взглядами, беспокойство пробивается сквозь мою ярость и напоминает мне о том, что хотя мои уши и не заострённые, волосы доходят мне до плеч и на моих костях есть мясо.

Чем сильнее мы углубляемся в Сельвати, тем меньше нам встречается людей, и тем тише становится вокруг, словно люди, живущие на границе с землями фейри, боятся шуметь.

Сьювэл приближается ко мне сбоку, его лысая голова блестит в свете толстой свечи, которая тает на ближайшем подоконнике.

— Мы почти доехали до контрольно-пропускного пункта. Когда стражник спросит, кто я такой, скажи ему, что я распорядитель твоего коня.

Я смотрю в дом, поверх мерцающего пламени свечи, где какой-то скрюченный человек склонился над книгой с пером в руке. Наверное, он рисует, так как люди не владеют грамотой.

Я двигаю плечами, которые опять напряжены. Чего бы я только не отдала за ещё один воображаемый массаж.

— У коней есть распорядители?

— У каждого животного в Тареспагии есть смотритель.

Я представляю служанок Морргота, одна из которых поправляет веточки в его гнезде, а другая — наполняет его птичью ванную.

— Пережиток правления воронов?

Кадык Сьювэла взлетает вверх вместе с его глазами, которые осматривают улицу.

— Их лучше не поминать всуе, миледи.

Песок сменяется брусчаткой, вдоль которой растянулись золотые ворота, так далеко, насколько хватает взгляда.

Тареспагия.

Мы на месте…

— Я никогда не встречала свою прабабушку.

Сьювэл смотрит на меня, после чего переводит внимание на стражника в форме, который стоит рядом у одного из контрольно-пропускных пунктов.

— Она, конечно… нечто.

— Нечто?

Я улыбаюсь впервые с тех пор, как мы покинули его дом.

— Нечто ужасное? Веселое? Тёплое?

— Совершенно точно не тёплое.

— Меня вырастила бабушка, и она совершенно не переносит свою свекровь, — говорю я, когда мы приближаемся к стражнику, чьи брови сдвинулись в сторону его носа.

Стражник встаёт у нас на пути, сверкающая паутина зелёной магии вырывается из его поднятых ладоней.

— Стоять!

Неужели он решил, что мы собираемся перепрыгнуть ворота, увенчанные шипами, которые излучают такой же смертоносный блеск, что и когти Морргота?

Кстати… а где ворон? Я обращаю взгляд на усыпанное звёздами небо в поисках двух золотых глаз, который следили за каждым моим движением с тех пор, как я покинула подземелья Аколти.

— Доложите о цели вашего прибытия, — рявкает стражник, положив руку, которая больше не трещит от магии, на рукоять своего меча, висящего на портупее.

— Мы гости Ксемы Росси.

— Не «мы», — тихо шипит Сьювэл, стоящий рядом со мной.

Я хмурюсь, пока до меня не доходит, почему он меня поправил.

— Я имела в виду себя и своего коня. А этот человек ухаживает за моим жеребцом.

Стражник прищуривается, глядя на меня, Ропота и Сьювэла, а затем опять на меня. Я жду, что он изменится в лице, когда узнает меня, но на его лице написано только подозрение.

— Имена!

А я-то думала, что все меня ищут, включая эльфов. Стоит ли мне придумать себе псевдоним?

— Её зовут Фэллон Росси, — произносит низкий голос, который как всегда крадёт у моего сердца несколько ударов.

Я всматриваюсь в темноту в поисках Данте, и замечаю его верхом на белом коне, таком же высоком и мускулистом, как Ропот. Его сопровождают четверо мужчин, которые тоже едут верхом, и я узнаю двух из них — бестактного Таво и сдержанного Габриэля.

Прошло всего несколько дней с тех пор, как мы виделись с Данте в последний раз и лежали вместе в его платке, но мне кажется, что с того дня прошли годы.

Я почти называю его по имени, но в итоге произношу три слога вместо двух.

— Альтецца.

Мой голос звучит с придыханием. Но я надеюсь, что только для моих ушей.

— Что привело вас в Тареспагию?

Его голубые глаза вспыхивают так же ярко, как золотые бусы, что украшают его длинные косички.

— Ты.

ГЛАВА 60

Ответ Данте отражается от золотых ворот, которые отделяют нас от Тареспагии.

Его конь покрыт потом, как и лошади его стражников, словно они скакали галопом по Сельвати.

— Тебя ищет всё королевство, — его голос напряжён, как и его губы.

— Правда?

Ропот начинает взволнованно подскакивать. Я провожу ладонью по его чёрной шее, помогая ему успокоиться.

— С чего это вдруг всё королевство ищет меня?

— Потому что ты сбежала, — говорит он тихо, словно не хочет, чтобы наш разговор услышали другие.

Я деланно хмурю брови.

— Зачем мне сбегать?

Таво указывает на Сьювэла, а затем на меня.

— Кто твой новый дружок, Фэллон?

Солёный ветер нагибает высокие пальмы, растущие вдоль ворот, и поднимает высвободившиеся прядки моих волос.

Я завожу непослушные прядки за ухо.

— Он распорядитель моего коня.

— Правда? — брови Таво взлетают вверх. — С каких пор у тебя есть конь?

— С тех пор, как я решила съездить в Тареспагию, чтобы познакомиться со своей прабабушкой перед тем, как король бросит меня змеям. Я подумала, что было бы неплохо увидеться с ней хотя бы раз в жизни.

Напряжение полностью исчезает с прекрасного лица принца.

— Фэллон, — выдыхает он моё имя, и это похоже на ласкающий вздох. — Ты не умрёшь.

Нет, не умру. Потому что я не планирую плавать в Марелюсе.

— Вы проделали весь этот путь верхом, Принчи?

Ропот стучит копытами по земле, так как ему, видимо, не терпится тронуться в путь.

— Я… — он сглатывает. — Я прибыл по морю.

Он изучает моё лицо своими проницательными глазами.

— Тропа, которую обнаружил капитан, оказалась затоплена.

— Так вот почему земля задрожала после того, как я взобралась на гору!

Несмотря на то, что скоро между Данте и мной не будет секретов, мне необходимо держать кое-что в секрете, пока Морргот не сделается цельным.

Данте так тщательно меня осматривает, что я начинаю беспокоиться о том, что он может уловить слишком быстрое биение моего пульса.

Спустя мучительную минуту, он отводит от меня взгляд и переводит его на Сьювэла, который почтительно опустил глаза вниз, как того и ожидают от людей.

— Да.

Я всегда умела врать, но я чувствую себя коварной, когда лгу Данте. Как бы мне хотелось отвести его в сторону подальше от его спутников и посвятить его в секрет о том, что три ворона скоро изменят нашу жизнь.

Длинные рыжие волосы Таво дико развеваются вокруг плеч.

— Видела ли ты что-нибудь интересное во время своего путешествия?

Неужели Таво спрашивает меня о Небесном королевстве, о котором никто не говорит?

— Деревья. Облака. И снова облака. В Монтелюсе много облаков.

Я чуть не совершаю ошибку и не рассказываю им о засаде, но тогда мне пришлось бы признаться, что я в курсе того, что за меня назначена награда.

— Это всё, что ты видела? — янтарные глаза Таво горят сомнением.

Я сжимаю губы. Стоит ли мне рассказать им о птичьем королевстве или прикинуться дурочкой? Я снова смотрю наверх в надежде, что Морргот поделиться со мной своим мнением касательно этого вопроса.

«Упомяни про него. Его трудно не заметить».

Отлично. Я уже готова ответить Данте, как вдруг все внутри меня замирает. Я не спрашивала Морргота вслух, а это значит… Он может читать мои мысли?

Одно дело — говорить у кого-то в голове, но подслушивать чужие мысли без спроса? Это… это… Я чувствую себя одураченной. И глупой. И разгневанной. О, как же я разгневана.

«Мы обсудим это потом, Фэллон».

«О, клянусь твоей лохматой задницей — мы это обсудим».

— На что ты смотришь? — вопрос Данте заставляет меня позабыть о моей ярости.

Сейчас я, может быть, не самый преданный поклонник ворона, но он всё ещё мне нужен, поэтому я говорю, сквозь стиснутые зубы:

— На звёзды. В этой части королевства они ослепительно яркие.

Искристые глаза принца снова находят мои.

— Ярче, чем на нашей стороне?

Мои челюсти всё ещё крепко сжаты, поэтому слова, которые я произношу, звучат сдавленно:

— Может быть, не ярче, чем на Исолакуори, но точно ярче, чем в Тарелексо.

Данте изучает меня, словно пытается проникнуть в мою голову сквозь выстроенные мной стены. И я делаю всё возможное, чтобы ещё больше их укрепить.

— Не могли бы мы продолжить этот разговор в поместье моей семьи? Я забыла плащ, а воздух уже холодный.

Его взгляд опускается на мой подбородок, движется по ключицам и обнажённым плечам. И хотя я всё ещё потрясена скрытым талантом Морргота, я не могу не содрогнуться при виде пристального взгляда Данте и той искры, что вспыхнула в его глазах.

Возможно, он и приехал с другой женщиной, но он явно не равнодушен ко мне.

Он проводит пальцами вдоль золотых пуговиц своего белого кителя, расстёгивая их по одной. Затем он направляет коня в сторону Ропота, сбрасывает с себя своё элегантное одеяние, отпускает поводья и наклоняется в седле, чтобы накрыть мои плечи тяжёлой белой тканью.

Его солёный запах с примесью мускуса поднимается от воротника… он так мне знаком. Я глубоко вдыхаю, позволяя ему проникнуть внутрь меня и успокоить мои нервы.

Данте оказывается рядом со мной, его нога прижата к моей, он не сводит с меня глаз.

— Ты напугала меня, Фэллон.

Его пылкий шепот заставляет всё вокруг нас исчезнуть — все запахи, все цвета, всех присутствующих.

Неожиданно меня совершенно перестает заботить то, что Морргот меня обманул. Если ворон сделает Данте королём, а меня — его королевой, он может сколько угодно меня обманывать.

Ропот кусает за круп коня Данте, и тот ржёт от боли.

— Ропот, — отчитываю я своего жеребца.

Я уже собираюсь спросить у него, что на него нашло, как вдруг понимаю, что это не «что», а «кто».

Мне очень хочется бросить сердитый взгляд на небо, но я решаю не поднимать глаза и вместо этого подумать что-нибудь ужасное о вороне.

«Тебе лучше поспешить, Behach Éan, так как ты не получишь свой трон, пока я не стану цельным».

Прозвище, которое он мне дал, начинает по-настоящему меня раздражать.

— Фэллон?

Бороздка между бровей Данте говорит мне о том, что он уже не в первый раз называет моё имя. Он кивает на раскрытые ворота.

Мне даже не приходится пришпоривать Ропота или трясти за поводья. Мой конь, как всегда, знает, что делать.

Когда мы заезжаем на территорию Тареспагии, мои челюсти начинают расслабляться, а раздражительность испаряться. Но это не значит, что я готова простить ворона.

Не отрывая взгляда от песчаных укреплений, окружающих поместья чистокровных фейри, я решаю по полной использовать умение ворона.

«Раз уж ты умеешь читать мысли, Морргот, расскажи-ка мне о мыслях, которые крутятся в голове у Данте. Считает ли он, что я вру?»

— Почему ты не приехала ко мне? — говорит Данте, останавливая своего коня рядом с моим.

В отличие от улиц Сельвати, целый табун лошадей мог бы пронестись плечом к плечу по этому проспекту.

Я застёгиваю верхнюю пуговицу кителя Данте, чтобы он не свалился с меня.

— И зачем бы я к тебе пришла?

— Чтобы рассказать мне о своём желании поехать в Тареспагию.

— Я слышала, что у тебя были гости, и не хотела тебя отвлекать.

Кто бы мог подумать, что присутствие принцессы Глэйса могло оказаться так кстати?

«Бронвен… — отвечает тоненький голосок, который не принадлежит Моррготу. — Конечно же, всё это подстроила Бронвен».

Мою кожу покрывают мурашки, когда я в очередной раз осознаю, что я всего лишь марионетка.

«Это Бронвен пригласила принцессу, Морргот?»

Данте сжимает челюсти.

— Ты обещала…

Я жду, что он ещё что-то скажет.

— Что я обещала?

— Не попадать в беду.

— А ты обещал не целовать других женщин.

Я жду, что он скажет мне, что он этого не делал, но Данте так и не произносит этих слов, и его молчание ощущается как удар в сердце.

— Она милая?

Пожалуйста, скажи «нет».

Он перемещает взгляд с моего лица на дорогу, но я сомневаюсь, что он сейчас смотрит на каменную брусчатку, или пальмы, которые тянутся вдоль неё.

— Да.

Подавив свою ревность, я смотрю на деревья. Они такие прямые, густые и высокие, что со своими огромными колышущимися листьями напоминают мрачных великанов. Я не сомневаюсь в том, что они были выращены земляным фейри, как и цветущие плети, растущие поверх укреплений.

— Но она не ты.

Его запоздалый ответ словно насаживает на крюк моё тонущее сердце и поднимает обратно.

Стук моего сердца громкий, как бушующие волны, и, наверное, проникает ему в уши, потому что лёгкая улыбка приподнимает его губы.

«И всё-таки он её целовал», — произносит непрошеный голос.

— Мы на месте.

Данте тянет за узду и едет вдоль дорожки, вымощенной таким же сверкающим песчаником, что украшает стены укреплений и широкие дороги между ними.

— Пир устраивают в честь Марко. Он будет присутствовать.

— Всё в порядке.

Если он и удивлён тому, что я готова провести время с его братом, то он это не комментирует.

— Твоя прабабушка знает, что ты приехала?

— Нет. Это сюрприз.

— Она не из тех женщин, которых стоит удивлять.

Его комментарий не заставляет меня нервничать, потому что у себя в голове я уже нарисовала её более женственной версией своего деда, которая точно так же груба и стыдится меня и мамы.

Боги, знала бы она, кем был мой отец… если кто-то вообще об этом знает…

Даже Данте, наверное, станет смотреть на меня с откровенным ужасом, если узнает.

Я немедленно отгоняю эту мысль. Данте всегда принимал меня такой, какая я есть, несмотря на мои закруглённые уши и всё остальное. Он никогда бы не поменял своего мнения обо мне, если бы узнал, чья кровь течёт в моих венах.

И он об этом узнает.

Скоро.

Мы останавливаемся перед поместьем, которое могло бы утереть нос поместью Аколти. В отличие от домов в Сельвати, это здание сделано из мозаичного стекла и перламутра, и сверкает точно каналы Исолакуори.

Данте протягивает мне руку. И хотя я теперь могу более-менее грациозно спрыгивать с Ропота, я всё равно беру его за руку. Ведь это очередной предлог для того, чтобы коснуться его.

Он отпускает меня, как только мои сапоги касаются земли. Да, на мне надеты сапоги. Сьювэл так торопился, что забыл купить красивые туфли. Моя обувь без сомнения вызовет множество усмешек присутствующих. Но меня мало волнует то, что моя ошибка в выборе наряда вызовет перешептывания, потому что я здесь не для того, чтобы произвести благоприятное впечатление, или познакомиться с родственниками, которым совершенно на меня наплевать.

Я здесь в качестве отвлекающего манёвра.

Я поворачиваюсь к Сьювэлу и передаю ему поводья Ропота.

— Проследи за тем, чтобы он был накормлен и напоен.

Наши взгляды задерживаются друг на друге на целую минуту.

— Конечно, миледи, — произносит он с нарочито сельватинским акцентом.

Соблазн поднять глаза к небу раздирает меня.

«И что теперь, Морргот?»

«А теперь ты ослепляешь пирующих фейри своим очарованием».

Поскольку Морргот считает меня не более очаровательной, чем мокрый носок, я фыркаю.

— Что такое?

Данте предлагает мне свою руку.

Я стараюсь, чтобы моё лицо не выдало мои эмоции.

— Просто представила, как все изменятся в лице, когда я зайду внутрь.

Улыбка приподнимает уголки его губ.

— Да ещё и с тобой под руку. Ты потребуешь вознаграждения?

Его сухожилия сдвигаются под моими пальцами, и я понимаю, что только что проговорилась, причём серьёзно. Я якобы не знала о том, что нахожусь в королевском списке самых разыскиваемых людей, но я почему-то знаю про награду.

«Мерда. Мерда. Мерда».

«Да, это заслуживает того, чтобы чертыхнуться трижды».

Прежде, чем Данте успевает что-нибудь сказать, я добавляю к своей предыдущей лжи ещё одну:

— Я ведь правильно предположила, что за моё возвращение была назначена награда?

— Да, но…

— Мне любопытно… — продолжаю я. — Во сколько меня оценили? Надеюсь, хотя бы в один золотой.

Когда два прислужника в тюрбанах открывают широкие двойные двери, украшенные такими же вставками из перламутра и стекла, Данте разворачивает меня к себе.

— Он предложил за тебя сто золотых, Фэллон.

Я притворно ахаю и прижимаю руку к сердцу.

— За меня?

— Марко всегда мечтал взять остров Шаббе.

Моя рука соскальзывает вниз по бархатной ткани.

— Ты имеешь в виду королевство?

— Это остров с самопровозглашённым монархом. Вряд ли это можно назвать королевством.

Несмотря на то, что его решительный отказ называть Шаббе королевством, беспокоит меня, я решаю ему не перечить, дабы узнать, о чём ещё мечтает Марко, и как мне на этом сыграть.

— Наши корабли не могут приблизиться к магическому барьеру, так как те дикари каждый раз приказывают своим змеям топить нас.

— Своим змеям?

— Ходят слухи, что змеи слушаются жителей Шаббе.

Моё сердце начинает барахтаться в грудной клетке, точно пойманная рыба.

— Так же, как они слушаются тебя.

ГЛАВА 61

Я в шоке раскрываю рот, и на этот раз это не притворство.

— Мой брат считает, что у твоей матери была любовная связь с одним из жителей Шаббе, который пару десятилетий назад прорвался на наши берега, когда магическая защита ослабла.

О. Боги. Что?

Я почти говорю Данте, что этого не может быть, потому что мой отец — Кахол Бэннок, но, к счастью, я физически не могу пошевелить губами. Если я попытаюсь объяснить, что моя мать спала с вороном, а не с жителем Шаббе, это прозвучит не лучше.

— Конечно же, это невозможно, иначе магический барьер выбросил бы тебя из Люса, но поскольку ты можешь общаться со змеями, мы могли бы приблизиться к их берегам и… — он наклоняется, и приближается губами к моему уху, — начать переговоры.

Переговоры?

— Ты же понимаешь, почему ты представляешь для него такую большую ценность?

Где-то разбивается стекло, и его звон перекрывает белый шум, который гудит между моими висками.

Я подпрыгиваю. Данте выпрямляется и отпускает мою руку, словно переживает о том, что подумают люди, увидев, что он касается полурослика со странным цветом глаз, который, вероятно, умеет разговаривать на змеином языке, а может и нет.

Всё ещё пошатываясь, я обвожу взглядом покачивающиеся осколки бокала, подол из шелковой ткани гранатового цвета, а затем поднимаю взгляд наверх, к бледному продолговатому лицу, обрамлённому чёрными волосами, доходящими до пояса.

Мне кажется, что я смотрю на свою бабушку, только вот бабушка сейчас в Тарелексо, и у бабушки зелёные радужки, а ещё морщинки вокруг рта и глаз. А у этой женщины голубые глаза, как у мамы, и такая же гладкая кожа.

— Ксема! — произносит женщина скрипучим голосом.

Может быть, она и не моя тётя. Но её сходство с членами моей семьи…

Из гигантского вестибюля, заполненного разодетыми гостями, раздаётся бормотание. Все медленно поворачиваются в сторону женщины в красном.

— Что на это раз, Домитина?

Значит, эта женщина всё-таки моя тётя… Голос Ксемы не пронзительный, но гремит на всё помещение, где сделалось так тихо, что я слышу, как Данте медленно сглатывает.

Толпа расступается перед женщиной с копной серебристых волос, блестящие жемчужины, украшают раковины её остроконечных ушей, а на плече сидит яркая птица. Женщина ковыляет вперёд, тяжело опираясь на богато украшенную трость.

И хотя её волосы не огненно-рыжие, как я их себе представляла, радужки её глаз именно такого цвета. Когда её глаза останавливаются на мне, они вспыхивают ярче, чем кострища, разбросанные по всему Сельвати.

— Что за беспризорницу ты притащил в мой дом, Принчи?

Я моргаю. Я, конечно, не ожидала объятий, но «беспризорница»?

Я сжимаю руки в кулаки.

— Поправьте меня, если я не права, но ведь беспризорники не имеют дома. А поскольку у меня есть дом, который я ужасно люблю, боюсь, что определение, которое вам стоит использовать это посетительница. Или гостья. А касательно того, что меня сюда притащили: уверяю вас, я пришла по своей воле.

Глаза моей прабабки вспыхивают. Я подозреваю, что она в двух секундах от того, чтобы испепелить меня.

— Скацца.

Я так привыкла к этому уничижительному термину, что обычно даже не сержусь, когда меня называют оборванкой, но меня сердит то, что так меня назвал член моей семьи. Оскорбления, может быть, и скатываются с наших закругленных ушей, но они так же проникают внутрь и пронзают наши другие органы.

Я не могу этого допустить.

Бабушка предупреждала меня о том, что Ксема была неприятной женщиной, но я и не подозревала, что она будет напоминать кочергу и одновременно сварливого эльфа.

— Тише, Бо, — шипит она на птицу, сидящую у неё на плече.

Подождите… меня оскорбил попугай? Может ли она тоже слышать птиц или он произнёс это вслух?

Данте, должно быть, понял, что я шокирована, потому что он наклоняется и говорит:

— Этот попугай оскорбляет абсолютно всех, включая принцев.

Ксема останавливается рядом с Доминитой, и они обе окидывают меня взглядом. Их губы кривятся, а носы морщатся. Я чувствую себя так, словно попала на страницы одной из маминых книг о девушке, её ужасной мачехе и злых сводных сёстрах, где девушка, к которой относятся как к паразиту, становится королевой.

Как же это похоже на мою ситуацию.

Мои мысли переносятся к Моррготу. Наблюдает ли он за мной из тени, или занят тем, что следит за раскопками Сьювэла? Как бы мне хотелось, чтобы он сел мне на плечо и испепелил взглядом этих ужасных людей. Может быть, даже прошёлся когтями по их красивым платьям и куснул их.

Что это ещё за мысли? Устыдившись, я стараюсь подавить свою злобу. Бабушка не этому меня учила.

«Несмотря на то, что я никогда не сяду тебе на плечо, когда я стану цельным, мы можем научить их хорошим манерам».

— Нет, — выдыхаю я.

— Нет? — Ксема приподнимает чёрную как смоль бровь.

— Нет? Вы даже не предложите мне выпить? — я провожу языком по пересохшим губам.

Домитина скрещивает руки.

— Мы не обслуживаем полукровок с закругленными ушами.

Её взгляд падает на блондинку с короткими волосами, которая стоит на коленях и собирает руками осколки стекла.

Девушка, такой же полурослик, как и я, вздрагивает. Я представляю качество жизни здешних слуг, и меня переполняет негодование.

Нацепив на себя уверенную улыбку, я говорю:

— Я не ожидала, что вы будете меня обслуживать, биснонна.

Учитывая, что Домитина не называла её бабушкой, я чувствую, что если назову её «прабабушкой», это невероятно выведет её из себя.

Конечно же, она издаёт шипение, словно я проткнула её морщинистую кожу железным штыком.

— На случай, если вы не слыхали, я работаю в таверне, и я сама умею наливать вино в бокалы и глотки. Или куда пожелают наши посетители.

Я замолкаю, чтобы мой намёк возымел эффект. И хотя я часто поправляю тех, кто предполагает, что я секс-работница, побледневшие лица моей прабабушки и тёти определённо стоят того.

Данте издаёт сдавленный смешок рядом со мной.

— Обещаю уйти после первого напитка, — говорю я сладким голосом, осматривая модных гостей.

Я замечаю несколько знакомых лиц: родителей Фибуса и их дочь, будущего мужа Флавии, Викториуса Сурро, который так же стар и высокомерен, как и её отец, а также множество завсегдатаев «Кубышки». Некоторые из них задерживают на мне свои взгляды и медленно оглядывают меня с ног до головы, от чего моя кожа покрывается мурашками; другие же отводят глаза, словно беспокоятся о том, что я их узнаю и запятнаю их репутацию.

А вот женщины откровенно пялятся на меня и так же беззастенчиво перешептываются. Я улавливаю несколько комментариев о своих ушах и о кителе принца, покрывающем мои плечи.

— Я вижу, что отсутствие вкуса передалось тебе от Церес.

Ксема так высоко держит голову, что я могу видеть её узкие ноздри.

Отсутствие вкуса? Платья моей бабушки такие же простые, как те, что носят люди в Раксе.

— К несчастью, денег, которые она зарабатывает, продавая чай и примочки, не хватает на покупку модных платьев. Не то, чтобы у неё было, куда в них ходить. Знаете, она ведь стала persona non grata, так как не повернулась спиной к своей дочери и ко мне, какими бы грязными мы ни были.

«Фэллон, полегче. Мы ещё не совсем закончили».

«Они мерзкие».

«Я знаю, Behach Éan».

От меня не укрывается вздох, который слышится в его голосе, и хотя меня отделяет от ворона, должно быть, половина поместья, меня немного успокаивает то, что я могу его слышать.

— Вон! Вон из моего дома, ты грязная маленькая… маленькая…

— Полурослик? — предлагаю я.

— Отродье! — визжит она так громко, что её слышно во всей Тареспагии.

Вокруг становится так тихо, что я слышу, как лопаются пузырьки в хрустальных графинах с фейским вином. Я также слышу, как белая хлопковая ткань скользит по коже Данте, когда он скрещивает руки.

— Отродье, — повторяет попугай.

— Довольно, — говорит Данте.

Я приподнимаю подбородок, радуясь тому, что Данте заступился за меня, хотя он всего лишь отчитал попугая.

— Довольно, Фэллон, — тихо повторяет он.

Я поднимаю на него глаза и замечаю усмешку на губах Домитины.

То, что Данте встал на сторону моих злобных родственников, ощущается как пощечина.

— Спасибо, Принчи, — Ксема складывает руки на набалдашник своей трости.

Вставки между камнями песчаника, сделанные из расколотых ракушек, расплываются у меня перед глазами. Я моргаю, а затем поднимаю пальцы к воротнику кителя Данте и расстегиваю пуговицу.

— Мне неожиданно сделалось слишком жарко, Альтецца.

Он не забирает у меня военный мундир, который болтается между нами у меня в руке.

Может быть, теперь, когда он касался моей кожи, Данте считает его грязным?

— Стоит ли мне его сжечь, или достаточно постирать?

— Фэл, хватит. Ты ведешь себя… ты ведешь себя точно сама не своя.

Только это не так. Я говорю то, что думаю и чувствую.

— Прости, если тебе больше нравится, когда я веду себя, как половик.

— Я не это имел в виду.

Я слышу, как Викториус бормочет, что у меня, должно быть, месячные, из-за чего на него начинают таращиться все присутствующие женщины, включая его будущую жену. Я, вероятно, улыбнулась бы, если бы моё эго не было задето.

В итоге я бросаю белый китель на кусок дерева, отёсанный ветрами.

«Прости, Морргот, но я больше не могу здесь оставаться».

Я начинаю разворачиваться, как вдруг толпа, которая сомкнулась после прохода Ксемы, снова расступается, но на этот раз ради двух мужчин. На одном из них надета корона, а челюсть украшает размазанный след от помады, взгляд другого выражает полнейшее отвращение.

— Фэллон Росси! — восклицает Марко, за которым следует Юстус. — Мне показалось, что я услышал твой воодушевлённый голос.

Оба мужчины проходят мимо моих негостеприимных хозяев, и хотя король улыбается, на лице моего деда нет улыбки. Он бросает на меня сердитые взгляды, а его рука покоится на рукояти меча, который он без сомнения хочет вонзить в моё тело.

В какой же забавной семье я родилась…

— Где она пряталась? — спрашивает Марко у своего брата.

— У ворот.

Данте сдвигается, словно всё это внимание, направленное на него, заставляет его чувствовать себя неловко.

— Ворот? Каких ещё ворот?

— Тареспагии.

Лицо Марко расплывается в улыбке.

— Это самое ужасное место для того, чтобы прятаться, синьорина Росси.

— Я не пряталась.

— Тогда, расскажите нам, ради святого Люса, что вы делали у ворот?

— Я ждала, когда меня пропустят. Хотела перед своим погружением в море познакомиться с женщинами семьи Росси, о которых я была так наслышана.

Его глаза останавливаются на моём лице, после чего скользят в сторону Данте. Мне хочется отступить ещё на шаг от его брата. На много шагов.

— Спасибо за помощь, брат. Теперь ей займусь я. Иди, наслаждайся праздником и Алёной.

Я сжимаю челюсти, когда он упоминают принцессу Глэйса.

Данте расправляет плечи, и его тело замирает.

— Я уверен в том, что Алёна может пока развлечься самостоятельно.

Марко подходит ближе к своему брату и шепчет что-то, что заставляет спину Данте выпрямиться. Как бы мне хотелось иметь такой же острый слух как у Морргота.

«Ты слышишь, о чем они говорят?»

Я не получаю ответа.

«Морргот?»

И опять ничего.

Страх проникает мне под кожу и заставляет её покрыться мурашками.

Я пристально смотрю в темноту, которая сверкает за открытыми дверями, пульс стучит у меня в горле. Что-то не так. Либо наше средство коммуникации больше не работает.

Я молюсь всем богам, включая богов воронов, чтобы именно это было причиной того, почему Морргот неожиданно замолчал. Но моя теория рассыпается, когда я замечаю двух стражников, которые бегут по дорожке.

— Простите, что прерываем, ваши Величества, — говорит один из них, задыхаясь, — но у нас проблема.

ГЛАВА 62

Король поднимает пылающий взгляд на двух вспотевших стражников.

— Ну, говорите!

Данте поворачивается к посланнику.

— В чем дело, Роберто?

Роберто обводит взглядом помещение и задерживается на мне чуть дольше, чем на всех остальных.

«Морргот?» — шиплю я у себя в голове. Я уже готова броситься в рощу, хотя и понятия не имею, где она находится, как вдруг сквозь адреналиновый шум до моих барабанных перепонок доносится серия бессвязных слов: Исолакуори. Напали. Эльфы только что прибыли с новостями.

Марко отрывает свой яростный взгляд от Роберто и другого солдата и резко переводит его на своего брата.

— Я поручил тебе всего одно задание, Данте. Одно. Мать его. Задание. И что ты делаешь? Ты его проваливаешь.

И затем он бормочет себе под нос:

— Бездарность.

Более слабый человек мог бы вздрогнуть, но Данте остается невозмутимым, подняв подбородок вверх.

— Кто это сделал?

— Люди, — другой стражник выплёвывает это слово так, словно это самое мерзкое слово в люсинском словаре.

— Люди? — повторяет Марко, словно его поразило то, что у людей есть силы восстать.

Данте разворачивается к стражнику, и бусины на его длинных косичках звенят.

— Как им удалось пройти мимо Даргенто и королевской стражи?

— Отвлекающий маневр, сир. Стая змеев атаковала лодки в гавани. Начался хаос. Они потопили три лодки прежде, чем капитану удалось их отогнать.

Все взгляды обращаются на меня. Они думают, что это я приказала им напасть? Я стою прямо перед ними.

Мой дед обходит короля и рявкает:

— Если я узнаю, что это твоих рук дело, Фэллон…

Его угроза повисает в мёртвой тишине вестибюля.

— Я вас умоляю, — я закатываю глаза. — Если бы я решила потопить королевский флот, нонно, я бы убедилась в том, что вы находитесь на борту одной из лодок.

Хвостик Юстуса начинает покачиваться из стороны в сторону, словно маятник, когда он поднимает голову.

— Что за демона породила твоя дочь, сын мой? — визжит Ксема.

Её оскорбление отражается от каждого гранёного камня и каждой сверкающей ракушки, что украшают около дюжины люстр, купающих огромное помещение в волшебном свете фейских огней.

— Это ты приказала им напасть, Фэллон? — Данте опускает на меня глаза.

Ничто, даже то, что он до этого принял сторону этих ужасных женщин, не могло подготовить меня к его вопросу.

— Конечно же, нет!

Как он мог такое подумать?

— Я стою перед тобой.

Роберто откашливается.

— Это произошло утром.

— И что? Вы думаете, что я была в другой части королевства сегодня утром? Мой конь может быть и быстрый, но это всего лишь конь.

— Может быть, она приехала на змее?

Предположение Домитины вызывает шепотки о том, что я связана со змеями, среди восхищённых зрителей.

Я так разгневана, что втягиваю щеки.

— Это было бы очень удобно, зиа, но я могу вас уверить, что я прибыла сюда не по морю.

«Я, конечно, поражен твоей выдержке, Behach Éan, но может быть пора уже сворачиваться, а не то мой отвлекающий манёвр может оказаться напрасным».

Я подпрыгиваю при звуке голоса Морргота. И хотя часть меня хочет задушить ворона за то, что он бросил меня среди этих гадюк с заострёнными ушами — да простят меня змеи королевства — другая моя часть хочет поздравить его с тем, что его хитрый план сработал.

«А нельзя было выбрать другое животное? Которое не ассоциируется со мной? Может быть, приказать полчищу термитов прогрызть деревянные лодки?

— Накормите её солью! — говорит Ксема, и в то же самое время её попугай кричит:

— Изменница!

Он — первое животное, которое мне не нравится, и я представляю, как он превращается в обед Минимуса.

Данте достаёт табакерку из кармана своих штанов, раскрывает её и протягивает мне.

Не сводя глаз с Ксемы и её хамоватого питомца, я хватаю коробочку и опрокидываю в себя всё её содержимое, чтобы никто не мог обвинить меня в том, что я проглотила только пару кристалликов. Меня начинает тошнить, но я сглатываю.

И затем я заявляю, громко и четко:

— Я не приказывала змеям нападать на королевскую бухту. Я не умею управлять змеями.

Глаза присутствующих округляются, как и их рты. Я привела их всех в замешательство.

Я обвожу глазами растерянные лица.

— Ещё какие-нибудь вопросы, на которые вам нужен правдивый ответ, пока я ещё нахожусь под воздействием соли?

Несмотря на то, что выражения лиц членов моей семьи остаются подозрительными, Данте и Марко перестают грозно смотреть на меня. Это всего лишь затишье перед бурей, которая в итоге на меня обрушится, но всё же затишье.

— Что они забрали с Исолакуори?

Костяшки пальцев Марко на рукояти кинжала, висящего у него на поясе, белеют.

— По словам эльфов, которых отправил капитан, они прорвались в тронный зал и погасили ваш вечный огонь.

Он так резко вдыхает, словно стражник объявил ему о том, что весь замок был разрушен.

— Что-нибудь ещё? — спрашивает Данте.

— Это всё, Альтецца, — говорит второй стражник, вытирая лоб.

— Что-нибудь ещё? — рявкает Марко.

От его парчовой туники золотого цвета начинает подниматься дым. Как и от его сжатых рук.

Поскольку он не ворон, я подозреваю, что он не собирается превратиться в аморфный сгусток.

«Сгусток?»

Реакция Морргота заставляет меня улыбнуться. До тех пор, пока я не вспоминаю, что он в прямом смысле может считывать каждую мысль в моей голове.

— Это прямая атака на корону!

Несмотря на то, что Данте стоит между нами, тепло, излучаемое телом коронованного монарха, охватывает мою кожу.

— Юстус, приготовь мой корабль! Мы отбываем сегодня вечером. Я хочу собственноручно выпустить кишки этим предательским крысам, после чего сожгу их трупы, а прах развею над Ракокки.

Я опускаю руки на живот, который сильно сжимается при мысли о необоснованно жестоком плане возмездия. Я смотрю на Данте, желая, чтобы он усмирил жажду убийства своего брата, напомнив ему о том, что потушенный огонь это, конечно, оскорбление, но вряд ли стоит того, чтобы лишать кого-то жизни.

Марко бросается в сторону двери, но останавливается, когда стражник тихо говорит:

— Маэцца.

— Что? — рявкает он.

Роберто неожиданно начинает интересоваться своими сапогами, покрытыми песчаной коркой.

— Никого не поймали.

Чувство облегчения, которое накрывает меня, настолько опьяняющее, что я чуть не падаю в обморок.

— Что значит, никого не поймали? — огрызается король.

— Это значит, что они сбежали.

— Кого ты, мать твою, оставил смотреть за моим королевством, Данте?

Челюсти Данте сжимаются.

— Как я уже говорил ранее, я оставил за главного капитана Даргенто.

Корона Марко соскальзывает на его вспотевший лоб. Он сдвигает её на место, после чего срывает её со своей головы, заплетённой в косы, и швыряет в одного из стражников, который умудряется её поймать.

— Даргенто — беспомощный имбецил.

Я никогда не думала, что наши с королём мнения будут в чём-то совпадать, но должна признать, он очень точно охарактеризовал сейчас Сильвиуса.

— Надеюсь, ты доволен.

Он тыкает пальцем в грудь Данте, и дымок начинает подниматься вверх от его белой рубашки. А затем он хватает его за грудки и резко притягивает своего брата к себе, а его губы не оказываются рядом с ухом Данте. Он шипит ему на ухо слова, которые я не могу разобрать. После этого он отталкивает его, оставив обугленные следы на рубашке принца.

— Передай моей невесте, что я возвращаюсь домой, а не то моё королевство падёт от рук имбецилов из-за имбецила.

После этого он выскакивает за дверь, а Юстус и целый полк солдат следуют за ним.

Кого это он назвал имбецилом, своего брата или Сильвиуса?

Я всё ещё сержусь на Данте, но не могу не коснуться его руки.

— Ты в порядке?

Он смотрит на меня так, словно это я прожгла его рубашку, после чего устремляется в сторону пирующих. Когда он почти доходит до них, его перехватывает женщина с белой, как снег, кожей, одетая в платье, которое как будто соткано из снежинок.

Она касается его запястья и поднимает на Данте глаза такого же серебристого цвета, как и её платье. И хотя его ноздри всё ещё раздуваются, он не отдёргивает руку. Она спрашивает у него что-то, чего я не могу разобрать из-за громкой болтовни, но я замечаю, как его грудь приподнимается, когда он вздыхает.

Она касается его щеки рукой в перчатке, и хотя он хватает её за запястье и отводит её руку в сторону, мою грудь сжимает ревность. Её взгляд скользит мимо Данте и останавливается на мне. Нас с Алёной не знакомили, но мы хорошо знаем друг про друга.

Рука Данте скользит вверх по её руке и останавливается на локте. Он начинает тянуть за него, уводя её в толпу подальше от меня. Поскольку он выше остальных, когда он поворачивает голову, наши взгляды встречаются. Видит ли он ту боль, что причинил мне? И если да, то чувствует ли он себя хоть немного виноватым?

Запах благовоний окутывает меня. Моя тётя встает передо мной.

— Тебе лучше уйти. Ты и так уже злоупотребила нашим гостеприимством, Фэллон.

Она проводит пальцами, которые украшены сверкающими жёлтыми бриллиантами и заканчиваются острыми ногтями, по атласным складкам своего платья. У неё руки женщины, которая может получить всё, что угодно.

— Забавно, что вы использовали это слово, учитывая то, что за всё то время, что мы провели в компании друг друга, я не заметила никакого гостеприимства.

Я надеюсь, что Морргот и Сьювэл уже закончили. Я уже очень хочу уйти отсюда.

— Не хотите, чтобы я передала какое-нибудь послание вашей сестре и матери?

— Какой ещё сестре?

Я хмурюсь.

— И какой матери?

Несмотря на то, что моё сердце не разбивается, оно трескается. Особенно учитывая все те истории, которые рассказывала мне бабушка. О том, как близки были её дочери. Домитина боготворила маму и везде брала с собой свою младшую сестрёнку.

Я начинаю пятиться от красивой женщины с уродливой душой и переступаю порог. Оказавшись за дверью, я осматриваю окрестности.

«А где роща, Морргот?»

«Иди по дорожке, освещённой факелами».

Я иду быстро, периодически оглядываясь. Никто не следует за мной.

«Какая же у меня гнилая семья. Удивительно, что я выросла именно такой».

«Ты имеешь в виду, скромной и покорной?»

Я фыркаю, услышав его шутку.

«Как, чёрт побери, тебе удалось устроить весь этот хаос? Ты летал в Люс, пока я спала?»

Я надеюсь, что он скажет «да». Ведь это будет значить, что он не наблюдал за тем, как я спала.

«Нет».

Вот чёрт.

«Бронвен?»

«Не Бронвен, но люди, которым она доверила добыть часть меня, запертую в тронном зале».

Я запинаюсь о подол платья и хватаюсь за один из золотых факелов. Я испускаю шипение, когда кончики мои пальцев касаются пламени.

«Что случилось?»

«Ничего. Это всё моя неуклюжесть».

Я приподнимаю складки тяжёлого подола и припускаю бегом.

«Им удалось достать миску?»

«Да».

«И?» Я распрямляю плечи, чтобы передняя часть моего торса не подпрыгивала так сильно.

«Они освободили ворона?»

«Только ты можешь сделать это».

Моё сердцебиение ускоряется и начинает ощущаться у меня во рту.

«Почему это могу сделать только я?»

«Потому что на тебя не действуют ни обсидиан, ни железо».

«И почему они на меня не действуют?»

Спустя целую минуту тишины я зову его по имени через нашу связь. Он не отвечает, поэтому я сосредотачиваюсь на дорожке, которая так часто заворачивает, что мне начинает казаться, что я бегаю кругами.

«Это не так. Посмотри вверх».

При виде тёмного пятна, парящего надо мной, мои расшатанные нервы успокаиваются.

«Лети к Сьювэлу. Если…»

«Сьювэл в порядке, Фэллон».

«Ты ведь сказал ему, чтобы он не трогал обсидиан?»

«Он в курсе, Behach Éan», — его голос кажется таким же нежным, словно порыв ветра в моих волосах.

«Я по-настоящему ненавижу бегать».

«Ты почти добежала».

Надеюсь, он не изображает из себя мою бабушку. Каждый раз, когда я начинаю жаловаться, что я устала, она говорит мне, что я почти закончила. Но это даже близко не правда.

В его голосе чувствуется улыбка.

«Я не изображаю из себя твою бабушку».

Поскольку Морргот всегда исключительно честен со мной, я спрашиваю:

«Раз уж мы помирились, почему бы тебе не рассказать мне о том, что значит «бейокин»?»

«Помирились? А мы ссорились?»

Несмотря на то, что я стараюсь не сбавлять темп, я немного замедляюсь.

«Я была на тебя зла».

«Ты часто на меня злишься».

«Перестань уходить от темы».

«Мы на месте».

Несмотря на то, что каменную брусчатку сменяет мох, его ответ как будто снова призван меня отвлечь.

Но почему?

Неужели его прозвище настолько ужасно?

ГЛАВА 63

Нефритовые стебли устремляются ввысь, и из них вырываются облака из листвы, усеянной волшебными огнями, которые сверкают, точно капли росы, и заполняют рощу завораживающим свечением.

Глядя на густую растительность, которая как будто не подвержена воздействию засушливых песков Сельвати, я представляю маму, стоящую на этом же самом месте. Я бы не удивилась, узнав, что фейри воздвигли невидимый щит вокруг поместий чистокровных фейри, как они создали облака вокруг Монтелюса.

«Ничего не трогай в этом саду».

Морргот еле-еле взмахивает своими крыльями, паря у меня над головой.

«Почему? Может сработать волшебная сигнализация?»

Вода плещется в неглубоких прудах, по которым плавают кувшинки, светящиеся, точно миниатюрные луны, а лианы, усыпанные кроваво-красными цветами, вьются вокруг тропических деревьев, которые поднимаются выше бамбука, растущего вокруг рощи.

Чем дальше мы идём, тем толще и шире становятся стволы деревьев. Одно из них такое огромное, что в его основании сделали проход. У подножия его в изобилии растут фосфоресцирующие растения, похожие на далёкие галактики. Галактики, которые движутся. Когда одно из них вытягивается, чтобы коснуться меня, Морргот бросается прямо на него и издаёт пугающе пронзительный крик.

Робкий стебелёк сворачивается обратно.

«Как думаешь, почему эта роща — самое посещаемое место в Тареспагии?»

— Из-за своего биоразнообразия и буйной растительности?

«Из-за галлюциногенной природы этих растений. Большинство из них содержат токсины, которые вырубают мозги фейри на несколько дней. А знаешь, что случается с теми, кто не является фейри?»

Я начинаю жевать губу, подныриваю под ствол и продолжаю идти по поросшей мхом местности.

«Они не приходят в себя?»

«Они умирают».

Я делаю резкий вдох.

«Ты имеешь в виду людей?»

«Нет. Фэллон. Я имею в виду кого угодно и всех полукровок. Мох, который они подбросили в мои воды, был выращен здесь».

Я поднимаю руку и прижимаю ладонь к груди, чтобы ослабить неожиданно возникшее давление. Я списываю всё на предупреждение Морргота, но что если… что если бы меня ужалили? Я замираю на краю бамбукового моста, подвешенного над неглубоким оврагом, поросшим тропической флорой.

«Тебя не ужалили».

Ворон кружит вокруг меня, его перья касаются моих обнажённых плеч, пустив мурашки по моей похолодевшей коже.

«Я бы не позволил, чтобы с тобой что-нибудь случилось, Фэллон».

Ну, конечно, нет. Если я впаду в беспамятство или умру, он не сможет воссоединиться с остальными воронами и своим хозяином. Когда паника проходит, я захожу на мост, отчаянно пытаясь не касаться веревочных ограждений, хотя Морргот настаивает на том, что это безопасно.

«Если я умру, то кто тогда вытащит обсидиан из воронов?»

«Ты не умрешь».

Я пальцами скольжу вдоль веревки, и мой пульс учащается, когда внизу в паре метров от меня начинают блестеть и шевелиться ветки растений.

«А если умру? Сможешь ли ты тогда освободиться?»

«Нет».

«Серьёзно? Только я могу это сделать? Но почему?»

«Потому что ты последняя в своём роду».

«Последняя? Может быть, первая, нет?»

«Твой отец превратился в кусок обсидиана».

«Ах, да. Мы же его не считаем. Но разве люди в очень толстых перчатках не могут тебя освободить?

«Ни фейри, ни люди не могут выудить обсидиан из наших тел. Это сделано для нашей защиты».

Его голос звучит так же мрачно, каким выглядит сейчас небо над рощей, которая похожа на арену, где мне придётся сразиться за свою жизнь и жизнь его ворона.

«Значит, только полувороны?..»

Прежде, чем он успевает ответить, мне в голову приходит другой вопрос.

«Тогда почему я не превратилась в кусок обсидиана?»

«Потому что твоя магия была заблокирована в чреве твоей матери, Фэллон».

Мне кажется, что мост начинает раскачиваться под моими ногами. Я хватаюсь за веревку, так как моё беспокойство о токсичных растениях сменилось чем-то большим.

— Заблокирована? — восклицаю я.

«До твоего рождения, ведьма из Шаббе проникла сквозь ослабевшую защиту и заблокировала твою магию», — он замолкает, ожидая, когда я переварю эту информацию.

Но как вообще можно переварить эту правду?

Двадцать два года я задавалась вопросом, почему у меня нет магических способностей. Ну, хорошо. Не двадцать два, но точно около десяти лет.

Я нормальная… мою магию подавили.

Ведьма из Шаббе.

Я не дефектная.

Святой Котел, я не дефектная.

«Прости, что вынужден на тебя давить, Фэллон, но нам надо спешить».

— Зачем? Зачем подавлять мою магию? А моя мать… — у меня в горле возникает комок. — Неужели она на это согласилась, или меня заколдовали против её воли?»

«Твоя мать знала, что это надо было сделать. Ради твоей безопасности, Фэллон. Как думаешь, что сделали бы с тобой фейри, если бы узнали о твоём происхождении?»

«Я бы превратилась в кусок обсидиана, и они без сомнения бросили бы меня в канал».

Я не дефектная. Мои глаза начинают слезиться. А грудь болеть из-за того, как хаотично бьётся моё сердце.

Я не дефектная. Я хочу заплакать, ведь это такое облегчение, но мне также хочется впасть в неистовство из-за того, как со мной поступили.

«Если мою магию подавили, то почему я могу с тобой разговаривать?»

«Твоей тёте только что сообщили о движении, замеченном в роще. Обещаю объяснить тебе всё после…»

Он перестает говорить так неожиданно, что мои брови изгибаются.

— Что?

Я осматриваю его перья, испугавшись, что он собирается снова сделаться железным, но они остаются чёрными и пушистыми. Его глаза закрыты, и когда я не обнаруживаю их золотого свечения, моё сердце опускается.

«Что такое?»

Нечто высокое и тёмное показывается на другом конце моста. Человек. Сьювэл. Он обмотал свой тюрбан вокруг лица, оставив только прорезь для глаз. Его округлившиеся глаза смотрят стеклянным и жутким взглядом.

Он делает шаг вперёд.

Спотыкается.

Затем делает ещё шаг.

Снова спотыкается.

А затем, когда он доходит до меня, я вижу, что его рот разинут и заполнен дымом.

ГЛАВА 64

«Что с ним не так?» — кричу я через связь.

Второй ворон Морргота проносится вдоль моста, врезается в ворона, который меня ведёт, и вместе они превращаются в стену из дыма, которая отталкивает меня назад.

«Повернись».

— Зачем?

«Повернись, Фэллон. Повернись вокруг себя».

Я уступаю ему только потому, что его голос звучит серьёзно и решительно.

«И не смотри».

«Что произошло…»

Мокрый хлопок, а затем звук мощного жидкого потока, заставляет мои глаза зажмуриться, а горло сжаться. Я молюсь о том, чтобы этот звук исходил из влажной рощи.

«Ты можешь повернуться».

Я медленно разворачиваюсь и осматриваю черноту ночи в поисках Сьювэла. Его больше нет ни на мосту, ни на противоположном берегу.

Морргот зависает рядом со мной.

«Иди».

Сотрясаясь всем телом, я начинаю переставлять ноги.

«Что с ним случилось?»

«Он, должно быть, коснулся обсидиана».

«Должно быть? Разве ты был не с ним?»

«Грот, где был погребён мой ворон, вырезан из обсидиана. Я мог оставаться там в течение пары секунд за один раз».

Когда мой взгляд опускается на плотную паутину из растений под мостом, мягкие, точно сахарная вата, пальцы приподнимают мой подбородок и заставляют меня перевести внимание на Морргота, который похож на парящее облако.

«Не надо».

Я решаю, что Морргот просит меня не смотреть вниз.

Скользя руками по верёвке, чтобы поддержать свои конечности, превратившиеся в желе, я пересекаю мост сантиметр за сантиметром. Когда мои пальцы касаются чего-то мерзкого и теплого, я застываю и резко убираю руки с перил.

И хотя Морргот всё ещё крепко держит мой подбородок, я опускаю глаза. Ночь темна, но недостаточно темна для того, чтобы скрыть алое пятно на моей ладони.

Кровь. Я с трудом сглатываю комок, подступивший к горлу. Сквозь сжатые зубы, я бормочу:

— Зачем ты его втянул, Морргот?

«Потому, что это было необходимо».

Я откидываю голову назад, высвобождаясь из его хватки.

«Его смерть была необходимостью?»

«Нет, Фэллон», — голос Морргота звучит так, как будто он рассержен.

Бронвен просила меня не рассказывать никому о пророчестве, а он спокойно впутывает в него людей.

Сквозь связь я слышу, как он негодует.

«Его смерть была несчастным случаем, который навсегда останется грузом на моей совести, но Бронвен настояла на том, что именно он должен выкопать ворона, иначе ты не сможешь вовремя меня освободить».

«Я не настолько бесполезна».

«Это не…» — он разочарованно бормочет что-то по этой несчастной мысленной связи, а затем снова разделяется на несколько воронов.

Если бы он был человеком, он, вероятно, начал бы драть на себе волосы обеими руками. Но он не человек; он животное. Волшебное животное, но недостаточно волшебное для того, чтобы спасать жизни.

Я почти ожидаю, что он оставит меня одну на мосту, но он не покидает меня. Ему всё-таки есть, что терять, если что-нибудь токсичное проникнет в мою кровь.

«Эльфы идут».

Я пожимаю плечом.

«Ты просто убьёшь их так же, как ты убил Сьювэла».

«Я избавил его от страданий, — рычит он. — Я не убивал его».

«Это то же самое, только формулировки разные».

Он замолкает, но это не спокойная тишина. Нет, Морргот затихает так, как затихает море перед штормом.

«Если бы я мог его спасти, я бы это сделал. Но я не мог. Я, мать его, не мог».

Он взмахивает крыльями, его перья распушаются во влажном морском воздухе.

«Хорошо, можешь меня ненавидеть, но не трать его смерть понапрасну».

Раздаётся топот копыт и ржание коней. Поскольку эльфы не ездят верхом, я решаю, что Ксема Росси отправила сюда стражников. Я сжимаю окровавленные пальцы в кулак. Горе и гнев заставляют меня зашагать вперёд и, наконец, я спрыгиваю с подвесного моста на покрытую мхом дорожку.

«Чёрный купол», — голос Морргота звучит низко и так же мрачно, каким выглядит его чёрное птичье обличье.

Я щурюсь и, наконец, замечаю что-то гладкое и чёрное, точно кусок мрамора, который наполовину погребён в землю. Вход в пещеру из обсидиана такой широкий и высокий, что в него смог бы въехать всадник, хотя здесь нахожусь только я. Перед тем, как переступить порог, я щурюсь в темноту, пытаясь разглядеть яму, которую вырыл Сьювэл, но я как будто смотрю на однотонную чёрную ткань — абсолютно непрозрачную.

Мне сдавливает грудь, пульс ускоряется, и я вхожу внутрь. Несмотря на то, что я стою на твердой земле, воздух здесь такой плотный и чёрный, что мне кажется, словно я проникла в подводную пещеру.

Я делаю ещё шаг, и мои лёгкие сжимаются. Всё сильнее и сильнее.

— Я не могу… дышать, — выдавливаю из себя я. Мои веки начинает пощипывать. — Ничего… не вижу.

«Выходи. Выходи СЕЙЧАС ЖЕ!»

Задыхаясь, я разворачиваюсь и спотыкаюсь. Мои руки врезаются в стену из обсидиана, и я прислоняюсь к ней.

«Фэллон!»

Я вздрагиваю, услышав звук своего имени, мои воспалённые веки резко поднимаются.

«ВЫХОДИ. СЕЙЧАС ЖЕ».

Вокруг меня раздается шипение, и воздух густеет от дыма. Я отталкиваюсь от стены и, шатаясь, иду к выходу, но мой мир покачивается, и я теряю равновесие. Я раскрываю рот, чтобы выкрикнуть имя Морргота, но мне не удаётся даже запищать.

Образ Сьювэла с раскрытым ртом и протянутой рукой возникает передо мной, как и что-то ещё. Что-то прохладное и лёгкое, но в то же время достаточно сильное, чтобы сдвинуть моё тело. Оно выталкивает меня из пещеры и ставит на колени.

Мои дыхательные пути горят. Глаза горят. Кровь кипит. Я делаю вдох за вдохом, отчаянно пытаясь глотнуть воздуха, вкус которого не будет похож на сажу.

«Focá», — Морргот машет крыльями так же исступленно, каким кажется мне звук этого незнакомого слова, которое он продолжает повторять. «Focá».

Моё горло наполняется чем-то похожим на жидкий огонь, который вырывается из моих ноздрей и рта, и я готова поклясться, что по вкусу оно напоминает горячие угли.

Я приподнимаю веки. Из-за выступивших слёз мох, который как будто почернел, расплывется у меня перед глазами.

Я снова кашляю, и у меня изо рта вырывается дым.

О, Боги, мои лёгкие в прямом смысле горят.

Как это возможно?

«Фейский огонь. Сьювэл, должно быть, случайно активировал его».

Святой Котел, моя семья настолько коварная.

Мои локти дрожат, а бёдра пульсируют. Я захлопываю веки и пытаюсь подавить раздражение.

Когда мои глаза снова раскрываются, небо кружится у меня над головой, а вместе с ним — туманная вышивка из звёзд, посеребренные листья и перья чернильного цвета.

«Дыши, Behach Éan. Дыши».

Крылья Морргота касаются моих ключиц, щёк. Они прохладные, точно шёлк и мягкие, как лепестки розы.

«Дыши».

«Прежде, чем я умру, я хочу знать, что значит «бейокин»».

«Ты не умрешь».

«Сьювэл умер».

«Сьювэл был человеком, а ты нет».

Звёзды продолжают вращаться, их свечение угасает, а затем снова становится ярким. Медленно, мои лёгкие и горло перестают сокращаться. Мои ноздри и глаза перестают кипеть. И хотя у меня во рту остаётся привкус пепла, у меня больше нет ощущения, что слизистую моего горла вычерпывают раскалённой ложкой.

Морргот нависает надо мной, его бархатистые перья проходятся по моим ключицам, шее, плечам, щекам. Он, может быть, утешает меня ради себя самого, но мне всё-таки приятно, что я не лежу тут одна.

Когда моя голова прочищается, я понимаю, что эльфы и стражники должны быть уже близко.

«Никто не идёт».

Я морщу лоб.

«Ты всех их убил?»

«Нет».

Я прижимаю ладонь ко мху и ощущаю, что земля методично пульсирует. Ба-бум. Ба-бум. Если это не моё сердцебиение, то кто-то приближается.

Пронзительное ржание эхом разносится вокруг меня.

Ропот.

Я поворачиваю голову и замечаю своего прекрасного жеребца, только вот конь, который гарцует вокруг меня не черный; он белый. И кто-то сидит в его седле. Кто-то с волосами до пояса и в белой униформе.

Седок спрыгивает с лошади и приземляется рядом со мной на корточки. Раздаётся хруст его белоснежной униформы и чёрной кожаной ткани.

— Думаю, нам с тобой нужно поговорить, Фэл.

ГЛАВА 65

То, какими глазами Данте смотрит на меня, заставляет мелкие волоски на моей шее встать дыбом.

— Начинай говорить.

Я принимаю сидячее положение, едкий привкус у меня во рту сменяется привкусом металла.

«Он не знает, что ты задумала», — говорю я сама себе.

— Мне нечего тебе сказать, Данте Регио, — хрипло говорю я.

Он переводит взгляд на серый дым, который клубами вырывается из пещеры, а затем обратно на меня. Над позолоченным воротником его расстёгнутого белого кителя подрагивает мускул. Этот тот же самый китель, что он мне одолжил, и который я предложила сжечь. Похоже, ему не потребовался огонь, чтобы очистить ткань.

Я отползаю от Данте и пытаюсь встать настолько грациозно, насколько это возможно.

— А тем более после того, как ты отгородился от меня и ушёл со своей принцессой.

— Если бы я ушёл с ней, я бы не был сейчас здесь с тобой.

Данте поднимается с корточек и осматривает меня с головы до ног несколько раз.

— К тому же, она не моя принцесса.

Мне должно быть всё равно, особенно после его грубых слов, которые он сказал мне ранее, но тем не менее его признание ощущается как бальзам для моего уязвленного эго.

— А где твой ухажер? — спрашивает излишне внимательный Таво. — Разве он не должен за тобой ухаживать?

— Он присматривает за моим конём, пока я гуляю по прославленным садам своей семьи.

Я кашляю. Меня всё ещё не покидает ощущение, что Марчелло насадил мои лёгкие на вертел и поместил их над очагом в кухне.

— Что с твоим голосом? — спрашивает Габриэль, а его взволнованный конь вертится вокруг себя.

— Вдохнула фейский дым. Она активировала защиту, — говорит Данте без колебаний. — Вот что с ней такое.

Глаза Габриэля широко раскрываются.

— Но это могло случиться, только если…

— Сколько, Фэллон? — ладонь Данте зависает на рукояти его меча. — Сколько?

Впервые в жизни я жалею, что Данте сейчас не находится с другой женщиной.

— Что сколько? — спрашиваю я с притворным недоумением.

— Сколько воронов ты нашла?

— Воронов? — мой хриплый голос звучит немного визгливо.

— Не притворяйся дурой!

Я задыхаюсь от резкости его тона, и моё сердце начинает учащённо биться. Данте никогда не повышал на меня голос до сегодняшнего вечера. Я понимаю, что он нервничает, но он не может говорить со мной так, будто я что-то, прилипшее к подошве его ботинка.

— Даже если она их нашла, она не сможет вынуть из них шипы. Она фейри, — Габриэлю наконец-то удается усмирить свою лошадь.

— Наполовину фейри, — глаза Данте такие холодные, словно кусочки льда. — И наполовину что-то ещё.

Таво фыркает.

— Ага. Человек.

— Нет, Таво, — мрачно говорит Данте. — Не человек.

Улыбка Таво сходит с его губ.

Эльф в полном военном облачении приближается к окружившей меня стене из мускулов, которая не даёт мне сбежать. Я узнаю его, так как он был тогда в палатке Данте — Гастон.

— Ксема Росси отправила своего, — задыхаясь говорит он, — попугая, Альтецца. Не доверяет… нам.

— Начинай говорить, пока эта зараза не прилетела, или мне не останется иного выбора, кроме как сообщить о тебе, Фэллон.

— У каждого есть выбор, Данте.

Он опускает подбородок.

— Позволь мне выразиться иначе. Скажи мне, что ты сделала с воронами, или я скажу попугаю, чтобы тот сообщил своей хозяйке, что её правнучка сует нос туда, куда не следует.

Таво и Габриэль так близко подводят ко мне своих коней, что частое дыхание животных начинает согревать мои руки.

— Последний раз, когда я проверяла, у меня была фамилия Росси, и это земля Росси, — я прочищаю своё больное горло. — Так что, если кто и зашёл на чужую территорию, то это вы все.

Таво глядит на меня сверху вниз.

— Ты говоришь так, будто питаешь иллюзии о своём благородном происхождении.

Я мысленно приказываю этому фейри упасть с коня и сломать как минимум шесть костей.

— Ты разве забыла о форме своих ушей? И…

— Довольно, Таво! — обрывает его Данте.

«Ты слишком уважаешь этого мужчину».

Я сжимаю зубы.

«А ты совсем его не уважаешь».

Я стараюсь, чтобы моё лицо не выдало ни единой эмоции, но моё сердце так бешено стучит, что мой рот наполняется привкусом меди.

«Что мне делать? Убежать?»

«Ничего не делай».

«Ничего?»

Моё сердце прекращает свой марафон.

«Данте только что пригрозил сообщить обо мне прабабке, которая с радостью проткнёт меня стальным клинком. Или подожжет».

«Тише, Behach Éan».

«Не затыкай меня! Речь о моей жизни».

«Ты совсем в меня не веришь».

Его ответ заставляет горький смешок вырваться из моего обожжённого горла.

«Дело не в том, верю ли я в тебя; дело в том, кому преданны эти мужчины. Они сделают всё, чтобы защитить своего принца. Всё что угодно».

«А я сделаю всё, чтобы защитить тебя».

«Ну, конечно», — я слегка закатываю глаза. «Я всё ещё нужна тебе».

Я слышу, как вздох сотрясает нашу связь, и в то же самое время Таво усмехается:

— Идёшь по стопам своей слабоумной мамочки, как я погляжу.

Я резко разворачиваюсь.

— Не смей говорить так о моей мамме.

Его конь заваливается набок вместе с его телом, он выпадает из седла и ударяется о землю, издав приятное моему сердцу «уфф!»

Лошадь Габриэля встает на дыбы, а Данте бормочет:

— Что за…

Гастон вцепляется в поводья Таво и приподнимает их.

— Его поводья перерезаны, Альтецца.

Я улыбаюсь сама себе. Точнее себе и Моррготу, так как это похоже его рук дело. Миленько.

«В следующий раз это будут его запястья».

Я резко вдыхаю одновременно с Данте. Неужели он тоже услышал Морргота?

Голубые глаза принца сначала слегка, а затем сильно округляются. И хотя он повернут ко мне, его глаза делаются стеклянными.

Я в шоке раскрываю рот.

«Подожди… ты послал ему видение?»

Взгляд Данте устремляется на листья над моей головой. Он вынимает из ножен меч и замахивается им, направив его кончик во впадинку между моими ключицами.

Я решаю, что он сделал это рефлекторно. Как бы ни был на меня зол Данте в последнее время, он никогда бы меня не убил.

Я делаю шаг назад… на всякий случай.

Таво вскакивает на ноги и прежде, чем я успеваю отойти ещё дальше, обхватывает меня рукой за шею, а другой рукой — за талию.

— Что ты такое сделала?.. — шипит он мне в ухо. — Что ты, мать его, сделала?

Габриэль начинает размахивать мечом, и его резкие движения приводят в исступление его лошадь.

— Она перерезала поводья? Как?

— Это не она, — глаза Данте опускаются на меня, и его холодный взгляд становится совершенно ледяным.

— Она освободила его, — рычит Таво, жар, исходящий от его кожи становится невыносимым. — Она освободила чёртова Алого Ворона из долбаной преисподней!

ГЛАВА 66

Запах горящей ткани проникает мне в нос. Неужели Таво решил сжечь моё платье?

Я в ужасе смотрю на Данте, желая, чтобы он что-нибудь сказал, но принц, не отрываясь, смотрит на что-то у меня над головой. По-видимому, на Морргота. Я пытаюсь наклонить голову вперёд, насколько это возможно с рукой, сжимающей мою шею, а затем резко отвожу её назад. Я ожидаю, что она врежется в нос или подбородок Таво, но моя голова проходит сквозь воздух.

Я разворачиваюсь и резко поднимаю голову вверх, где Таво визжит, точно свинья во время течки, болтаясь в когтях двух воронов Морргота.

Данте бросает свой меч на землю.

— Хорошо!

Он поднимает ладони.

— Я согласен на твои условия. Габриэль выброси меч.

Габриэль выбрасывает его.

— А теперь опусти его.

Морргот взмывает ещё выше. А потом, только потом, выпускает гнусного фейри. Тело Таво ударяется о мох с приятным моему сердцу хрустом. Наконец-то… что-то сломалось. Вероятно, его эго. Или, как я надеюсь, его член.

Но реальность происходящего заставляет лёгкую улыбку на моих губах снова вытянуться в мрачную линию.

Как бы я ни хотела поделиться тем, что я делаю с Данте, я собиралась сообщить ему об этом уже после того, как пять воронов станут единым целым. И когда я приближусь к тому, чтобы исполнить первую часть пророчества.

«Зачем ты показался?»

«Потому что я не терплю, когда мужчины нападают на женщин».

«Данте бы вмешался».

Я разминаю шею, всё ещё помня руку Таво, которая прилипла к моей коже, точно паутина.

«В итоге».

Морргот ведёт себя достаточно вежливо и не перечит мне. А может быть он со мной согласен? Это уже что-то. Либо он отвлёкся и не читает мои мысли.

Габриэль пытается успокоить свою суетливую лошадь.

— Как ей удалось… Она наполовину фейри, а фейри не могут…

— Посмотри на её чёртовы глаза.

Данте всё ещё качает головой, не сводя глаз с Таво, который медленно вынимает себя из впадины, которую оставило во мху его тело.

— Посмотри на них, мать твою! Ты видел у кого-нибудь фиолетовые глаза?

Габриэль хмурится.

— У Фэллон.

— У кого. Ещё? — резко спрашивает Данте.

Глаза Габриэля раскрываются так широко, что теперь его серебристые радужки полностью окружены белками.

— У жителей Шаббе.

— Разве у этих дикарок не розовые глазищи?

Таво уже сидит, потирая одной рукой лоб, а другой стряхивая с белого кителя комья земли.

— Только у чистокровных, — отвечает Данте.

— Но как же защита? — восклицает Габриэль.

— По идее, её невозможно преодолеть. Так считает Марко, — бормочет Данте.

«Наверное, будет лучше, если они поверят в то, что я из Шаббе?»

Чёрный дым окутывает мои плечи, он такой прохладный и гладкий, словно туман, и почему-то похож на перья.

— Фэллон не причинят вреда, корво.

Данте переходит на рык, когда произносит по люсински слово «ворон», точно это какое-то оскорбление.

«Так на какие условия вы с Данте согласились, Морргот?»

«У меня есть кое-что, что хочет заполучить твой драгоценный принц».

Я настолько мелочная, что даже думаю, что это я, но я не настолько глупа, чтобы поверить в то, что Данте согласился сотрудничать с Моррготом только из-за меня.

«Что такое у тебя есть?»

Он отвечает не сразу, но когда делает это, то произносит свои слова с толстым налётом едкости.

«Я могу посадить его на трон».

— Бо здесь!

Гастон кидается в сторону Таво.

Несмотря на то, что следы от тела Морргота не исчезают совсем, они истончаются. И я понимаю почему, когда что-то падает к ногам Данте.

Обезглавленный попугай.

При виде ещё одного мёртвого тела я сглатываю.

Не то, чтобы я собиралась по нему скучать, но всё же…

Принц подаётся назад одновременно с резвой кобылой Габриэля. Эльф резко вздыхает, после чего его начинает тошнить аккурат на лицо Таво.

Рыжий фейри наотмашь ударяет маленького крылатого человечка и вырубает его. А затем он смотрит на то, как жизнь покидает тело птицы, вероятно, представляя себя лежащим на его месте.

— На какие условия ты согласился?

Подняв глаза, которые блестят от ужаса и гнева, он смотрит на меня и на дым, который обвился вокруг моей голой шеи, защищая меня.

Я хочу сказать Моррготу, что он и так уже заставил одного слишком уверенного в себе фейри подчиниться ему. И что меня вовсе не надо защищать. Но пока я не услышу, как Данте поклянется в том, что будет вести себя хорошо, я готова оставаться под защитой Морргота.

Мой крылатый страж фыркает.

«Что?»

«Ничего, Behach Éan. Ничего».

«Лжец», — шепчу я.

Наши с ним отношения может и не были простыми в самом начале, но мне кажется, что сейчас Морргот и я хорошо друг к другу относимся. Это не совсем дружба, но совершенно точно товарищество.

Таво оглядывает меня, рвота эльфа стекает с его подёргивающейся челюсти на жёсткий воротник его униформы.

— Какие. Условия? — повторяет Таво, так как Данте всё ещё не удостоил его ответом.

Данте пристально изучает тень, которая обволокла меня.

— Мы собираемся помочь Фэллон…

— Ты, мать твою, выжил из ума? — подняв плечо, Таво вытирает свою грязную щёку от остатков блестящей рвоты.

— … а взамен… — продолжает Данте, его губы едва двигаются поверх зубов.

— Марко убьёт тебя, Данте, — голос Габриэля звучит спокойно, но побелевшие костяшки пальцев, которыми он сжимает поводья, выдают его волнение.

— Он меня не убьёт.

Наконец Таво выпрямляется.

— Он это сделает, Ди.

Раздражение искажает черты лица Данте.

— Боги!

Он выбрасывает обе руки в воздух.

— Может быть, вы оба помолчите и послушаете?

Тишина.

— Мы поможем Фэллон, а взамен Лор свергнет Марко.

Я наблюдаю за тем, как вороны Лора соединяются в одну большую тень. Интересно, предвидела ли Бронвен этот момент? Эту сделку с принцем? А затем я задаюсь вопросом, не предупредила ли она Морргота о ней? Но затем кое-что странное заставляет меня позабыть об этих вопросах.

«Лор? Я думала, что именно ты должен свергнуть Марко».

— Откуда нам знать, что он не избавится от тебя, а заодно и от нас? — янтарные глаза Таво пылают так же ярко, как и его гнев.

Несмотря на то, что присутствие Морргота ободряет меня, ему не удаётся меня успокоить.

— Потому что он не какой-то там сумасшедший убийца!

— Он известен под именем Алого Ворона.

Таво хватается за седло своего коня и запрыгивает на него, после чего берётся за оба конца узды и связывает их вместе.

— И да будет тебе известно, Росси, он получил этот титул не потому, что ему нравился красный цвет.

Моё сердце начинает бешено трепыхаться, ударяясь о грудную клетку.

«Это правда?»

«Что я проливал кровь? Да».

«Но как много?»

«Как можно меньше; столько, сколько было необходимо».

Воспоминание о трупах двух эльфов в лесу возникает у меня перед глазами, которые начинают слезиться. Неужели я ожидала, что хозяин смертоносных птиц будет добрым?

«Поклянись мне, что не тронешь Данте».

Клубящаяся тень разделяется на двух воронов с двумя парами золотых глаз — одна из которых смотрит на меня; а другая — на трёх мужчин и эльфа, который уже пришёл в себя.

«Я клянусь тебе, Фэллон Бэннок, что твой драгоценный принц останется жив».

Я не поправляю его, когда он использует имя моего отца. Сейчас это не имеет никакого значения.

«И никто не причинит ему вреда», — настаиваю я. «Ни ты, ни Лор».

«И ни один из нас не причинит ему вреда».

Я жду, когда его клятва будет выжжена вокруг моих рук, но так же, как кожа Антони никак не отреагировала на мои слова, моя кожа не реагирует на слова Морргота.

Кровь ворона, должно быть, не дает возможности заключать сделки. Подождите… ведь он заключил сделку с Данте?

Прежде, чем я успеваю спросить, не выпали ли у него перья в знак заключённой сделки, Данте говорит:

— Таво, подожги конюшни, чтобы выиграть для нас время.

— Только не конюшни!

Моя грудь вздымается.

— Не там, где есть живые существа.

Данте скрещивает руки.

— Ладно. Не конюшни.

Челюсть Таво продолжает дёргаться.

— Не могу поверить, что мы собираемся довериться ей.

— Мы ей не доверяем, — Данте опускает подбородок, и его глаза становятся темнее океана в беззвездную ночь, — но мы доверяем Лору.

Если бы моё сердце проткнули стальным клинком, это было бы не так больно, как признание Данте.

ГЛАВА 67

— Габриэль, проветри грот.

Данте кивает головой в сторону чёрного купола и сбрасывает с себя китель. Тот, что он одолжил мне тогда, когда долгие годы дружбы всё ещё что-то значили для него.

Щёлкнув языком, Габриэль заставляет свою лошадь пройти мимо меня, после чего вытягивает руку, которую пронизывают серебристые линии. Бледные всполохи его магии начинают подрагивать вокруг плеч, после чего он выгибает руку и выбрасывает вперёд такой мощный поток ветра, что тот поднимает тяжёлые складки моего платья.

— Вот, — Данте снимает с себя прожжённую рубашку и смачивает ткань водой. — Закрой ею нос и рот.

Я никогда не считала себя особенно гордой, но я отказываюсь брать его рубашку и принимать его помощь.

Как бы я хотела, чтобы он никогда не приезжал в Тареспагию.

Как бы я хотела никогда не видеть эту чёрствую сторону его характера.

Моя голова гудит от мрачных мыслей, когда я возвращаюсь к входу в грот.

— Фэллон!

Когда он выкрикивает моё имя, я не разжимаю кулаков. Я даже сжимаю их ещё сильнее.

Данте испускает низкое рычание и тяжело идет по мху прямо за мной.

Я останавливаюсь на пороге и принюхиваюсь, проверяя воздух на наличие серного запаха фейского огня.

— Туда безопасно входить?

Габриэль смотрит на меня сверху вниз со своей лошади.

— Я продолжу проветривать.

Поскольку Морргот не кричит на меня, чтобы я взяла мокрую рубашку Данте, я переступаю порог. Воздух внутри тёмный и тяжёлый. И хотя мои глаза и раздувающиеся ноздри начинает пощипывать, я не задыхаюсь.

— Может быть, ты, наконец, возьмёшь уже мою чёртову рубашку?

Данте сует её мне в грудь.

Я не беру её, и когда он опускает руку, она падает на землю между нами.

Я переступаю через неё и обхожу Данте.

— Мне она не нужна.

— Что с тобой случилось, Фэллон? — говорит Данте так близко от моего уха, что я чувствую каждое его колкое слово. — Что сделало тебя такой язвительной?

Я жду, пока мои глаза привыкнут к темноте, замечаю яму, которую выкопал Сьювэл и говорю:

— С каких это пор отказ взять какую-то мокрую тряпку делает человека язвительным.

— Я не говорю о том, что ты пренебрегаешь моей помощью. Я говорю о твоей лжи и поведении. Девушка, которую я знал до отъезда в Глэйс, была милой и мягкой.

Осматривая купол, я замечаю, что Данте делает лёгкий жест рукой.

— Девушка, к которой я вернулся, стала расчётливой и едкой.

Я поворачиваю голову и приковываю его взглядом.

— Скажи мне, Данте, у кого будет больше шансов на выживание? Розовому новорождённому дикобразу с мягкими иглами, или взрослому дикобразу с твёрдыми?

В надежде, что я доходчиво ему всё объяснила, я поворачиваюсь и, прищуриваюсь, ища глазами, не блестит ли где ворон Морргота.

Лёгкое прикосновение перьев к костяшкам моих пальцев заставляет меня опустить взгляд.

«Держись за меня. Я приведу тебя к нему».

«Разве тебе следует здесь находиться?»

«Мне не комфортно, но я выживу».

«Ты бессмертный, так что дело не в этом».

Я растопыриваю пальцы, ожидая почувствовать голову или когти Морргота. Вместо этого его туманная форма скользит между моими растопыренными пальцами и сжимает их, точно призрачная рука.

Это ощущение… «Сосредоточься!» — ругаю я саму себя. Сейчас не время думать о том, мог ли именно Морргот делать мне массаж.

«Присядь».

Я делаю, как он говорит.

«Яма не глубокая».

Я облегченно вздыхаю. По крайней мере, мне не придётся никого просить помочь мне выбраться.

«Мне придётся тебя отпустить».

«Хорошо».

Он проходит сквозь мои пальцы, точно тёплый поток.

Глубоко вдохнув, я хватаюсь за края ямы и соскальзываю вниз. Как и предупреждал Морргот, мои сапоги быстро ударяются о землю. Я приседаю на корточки и прохожусь руками по дну, пока мои пальцы не ударяются обо что-то твёрдое и холодное. И это что-то мерцает, несмотря на темноту и тонкий слой земли, покрывающей его.

Я падаю на колени и стираю слой зернистой грязи, стараясь осторожно касаться головы ворона и кинжала, торчащего из его груди. Я хватаюсь за рукоять и чувствую витиеватую резьбу под большим пальцем.

Я резко задираю локоть, и кинжал высвобождается так же легко, как весло, проходящее сквозь воду. Ворон тут же исчезает в темноте. Засунув кинжал в сапог, я подтягиваюсь на руках, выбираюсь наверх и прохожу мимо Данте, чьи глаза следят за каждым моим движением.

Переступив через порог, я жадно вдыхаю свежий воздух, стараясь избавить свои лёгкие от ядовитого зловония, которое всё ещё ощущается в пещере из обсидиана.

— Габриэль, брось попугая в яму и закопай его.

Габриэль корчит гримасу, а Данте присоединяется ко мне у входа в грот. Его взгляд перемещается туда, где третий ворон Морргота соединяется с остальными двумя. Он увеличивается в размерах, и вот уже птица заслоняет луну.

Каким же он станет, когда сделается цельным?..

«Такими темпами ты сможешь отнести меня домой на спине», — я улыбаюсь сама себе и готова поклясться, что Морргот улыбается мне в ответ, словно побуждает меня оседлать его.

«Я бы хотела увидеть Люс с высоты птичьего полета».

«Тогда тебе стоит научиться летать, Behach Éan».

Я фыркаю, потому что к несчастью я не могу отрастить крылья. Дерзкая улыбка приподнимает мои губы.

«Если ты не скажешь мне, что значит «бейокин», я запрыгну тебе на спину, когда ты меньше всего этого будешь ожидать».

«Разве ты забыла, что я могу превращаться в дым?»

«Ладно. Я не буду на тебе ездить. Я просто попрошу кого-нибудь из твоих друзей птиц меня покатать».

Зрачки Морргота сужаются до размера булавочной головки, словно это моё предложение разъярило его больше, чем предыдущее. Святой Котел, какой же он своенравный.

А ещё огромный. Лучше его не злить. И не садиться на шею.

«Кинжал…»

Его взгляд устремляется на Габриэля, который засыпает яму песчаным грунтом с помощью порыва ветра.

«Неужели я тебя опередила? Я засунула его в сапог».

Я иду обратно к мосту и нагибаюсь, чтобы схватиться за рукоять. Мой палец касается вырезанной буквы «Р» — Регио или Росси?

«Росси».

В этой букве заключается вся моя ненависть к семье, в которой я родилась. Вероятно, я всё-таки возьму фамилию Бэннок. На время, пока не выйду замуж, после чего я возьму фамилию мужа.

Регио…

Неожиданно я уже не уверена, что хочу выйти за него замуж. Какие в точности слова сказала мне Бронвен?

«Освободи пять железных воронов и ты станешь королевой».

Жаль, что она не добавила: «Если захочешь».

Я ещё сильнее сжимаю рукоять кинжала, после чего отпускаю руку, и кинжал летит вниз в густые заросли. Я стою там какое-то время, обводя взглядом густую растительность, а затем моё сердце увеличивается в объёме, почти как вороны Морргота, и я бормочу:

— Граци, Сьювэл. Покойся с миром.

Повернувшись, я вижу, что Данте преградил мне дорогу.

— Тебе следовало оставить оружие при себе.

Я пристально смотрю в его полуприкрытые глаза и одаряю его дерзкой улыбкой:

— В этом не было особого смысла, учитывая, что обсидиан не может превратить фейри в железо или камень.

Это по-детски, я знаю, но его сегодняшнее поведение… его слова… они глубоко меня задели.

Данте сжимает губы.

— Ты слишком доверчивая.

— Я знаю.

Раздаётся стук копыт по дереву, мост покачивается, и Таво подъезжает к нам на коне.

— Нам надо уходить немедленно. Ксема отправила всех своих слуг на поиски попугая.

Я провожу руками по бархатной юбке, которая собрала на себя так много зелёных пятен, что если сейчас появится какой-нибудь стражник, то я смогу лечь на землю и слиться с поверхностью.

Морргот вздыхает.

«Фэллон, ты никогда не сможешь остаться незамеченной».

Я не обращаю внимания на его подкол, потому что, по правде говоря, он прав. Я никогда никуда не вписываюсь. Моя фамилия может быть и Росси, но у меня закругленные уши, и это я ещё не начала размышлять о том, что у меня странное имя, которое совсем не люсинское. Тот факт, что бабушка позволила маме дать мне имя Фэллон — выше моего понимания.

«Твоё имя Вран. Это значит капелька».

Я раскрываю рот.

«Бабушка зовёт меня — Капелька. Это значит… значит, она…»

«Она не знает».

Тогда как…

«Ропот здесь».

Я разворачиваюсь и вижу своего прекрасного чёрного коня, который огибает чёрный купол. Он несётся прямо ко мне, задевая Данте — хороший конь — и останавливается только тогда, когда его раздувающиеся ноздри упираются в мои ключицы. Я обхватываю руками его голову и целую в морду, после чего взбираюсь на него с удивительной лёгкостью.

— Заклинательница змеев. Заклинательница коней. Заклинательница воронов.

Лицо Таво блестит от пота, как и каштановая шкура его коня.

— Есть ли какое-нибудь животное, которое может устоять перед твоими чарами?

— Нет. Я могу управлять ими всеми. Так что лучше тебе почаще оглядываться.

Я одаряю его слащавой улыбкой, что заставляет его прищуриться.

— И посматривать перед собой.

По небу разносятся гром и молнии, и я перевожу внимание с Таво. Ветер вздымает мои волосы, а облака несутся по небу и рвутся. Джунгли накрывает дождь, который начинает хлестать меня по коже и размывает темноту перед моими глазами так, что я почти ничего не вижу дальше ушей Ропота.

«Извини насчёт грозы, Behach Éan, но она поможет спрятать вашу компанию и смоет следы».

Я делаю резкий вдох и, прищурившись, озираюсь вокруг.

«Ты умеешь вызывать грозы?»

«Это мои новые… как ты там называла мои способности? Фокусы?»

Мой рот закрывается и расплывается в улыбке, как вдруг чья-то рука проскальзывает под моими руками и хватается за седло. Я хлопаю промокшими ресницами и вижу, как Данте запрыгивает мне за спину.

— Гастон, будь моими глазами и ушами в поместье Росси. Сообщи, если они посетят грот и заметят, что ворона выкопали. Габриэль, Таво, мы едем на юг.

Сквозь стену дождя я замечаю, как на виске у Таво начинает пульсировать вена.

— На юг?

— К галеону, — рычит Данте сквозь стиснутые зубы, заставив своего друга перестать хмуриться.

Он вытягивает руки вперёд и пытается забрать у меня поводья.

— Дай я поведу.

— Если ты так хочешь повести, садись на своего коня.

Он прижимается грудью к моей спине.

— Хватит, Фэллон. Хватит со мной ругаться. Я не только твой шанс выбраться из Тареспагии живой, но я также на твоей стороне.

Должно быть, он пришпорил Ропота, потому что мой конь разворачивается и несется вперед, точно выпущенная ракета, огибает грот и продолжает бежать по дорожке. Кони Габриэля и Таво скачут галопом сразу за нами, конь Данте привязан к лошади Габриэля.

— Я не собираюсь рисковать, корво, — рык Данте заставляет мои барабанные перепонки завибрировать.

— Чем рисковать?

— Что ты и твой крылатый компаньон уедете без нас.

Я пытаюсь отодвинуться от него, но это оказывается невозможным, учитывая скорость Ропота и то, что седло довольно узкое, а наша кожа стала скользкой из-за дождя.

— Значит, я буду твоей заложницей, пока он не наденет тебе на голову корону?

— Именно.

Его кадык проходится по моему затылку.

Я сжимаю губы. То, что он не верит Моррготу это одно, но то, что он не верит мне…

— Ты ужасно талантливая лгунья, Фэллон, — выдыхает Данте мне на ухо.

Мы скачем сквозь залитую дождём рощу по извилистым тропинкам, обрамленным стеблями с блестящими листьями в форме сердца, которые касаются моих ног.

Несмотря на то, что я скучаю по своим штанам, я рада, что моё платье такое длинное и плотное. Может, растения в этом месте и не ядовитые, но я бы предпочла не рисковать.

— И в какой лжи ты сейчас меня обвиняешь?

— Дай подумать… Ты перешла гору, не заметив ни затопленную траншею, ни того чудесного гнезда, которое вороны называют замком. Ты приехала в Тареспагию с дружеским визитом. А ещё ты переспала со мной, хотя была заинтересована лишь в Исолакуори и в вороне в трофейной комнате моего брата. Мне продолжать?

Я поворачиваю голову так далеко, насколько позволяет моя шея, и прикрываю глаза, чтобы защитить их от дождя.

— Я переспала с тобой, потому что я была без ума от тебя, Данте, а не потому, что ты был моим билетом на королевский остров.

И тут до меня доходит, что я использовала прошедшее время. А заметил ли он?

Мы выезжаем из рощи, но проходит ещё пятнадцать минут прежде, чем мы достигаем ворот поместья Росси. Данте приказывает фейри, которые их охраняют, пропустить его, и они подчиняются, потому что он брат короля.

Копыта наших коней стучат по скользкому камню, пока они несутся по широким проспектам прочь от океана и прочь от района, где живут чистокровные фейри. Мы даже не успеваем доехать до контрольно-пропускного пункта, как ворота раскрываются.

Когда мы проезжаем мимо того же самого стражника, который впустил нас ранее, Данте припадает губами к моему уху.

— Если бы я что-то для тебя значил, Фэллон, ты бы не оживила самого главного убийцу фейри.

— Этот убийца фейри может добыть для тебя трон.

Данте проводит носом вниз по моей мокрой щеке, и хотя моя кожа покрывается мурашками, это происходит не из-за желания.

— До тех пор, пока мой брат не умрёт, я повременю радоваться.

— Умрёт? — бормочу я. — Морргот сказал, что он отнесёт его на берега Шаббе, и там они сами разберутся с Марко.

— Я ненавижу своего брата, Фэллон, но я достаточно милосерден, чтобы дать ему умереть с честью, а не от рук садистов.

Милосерден? Меня так шокирует его признание, что я раскрываю рот, но снова закрываю его, набрав полные легкие дождевой воды. Не могу поверить, что Данте готов лишить своего брата жизни. И что он говорит это так спокойно.

— На чьей ты окажешься стороне, когда дело будет сделано? — бормочет он.

— На твоей. Я всегда была на твоей стороне.

Разве Морргот не послал ему видение, где я стою рядом с ним в точно такой же короне?

— Как ты можешь меня об этом спрашивать?

— Потому что ты называешь этого ворона Ваше Величество. Что заставляет меня усомниться в твоей преданности.

— О чём ты таком говоришь? Когда это я называла его Ваше Величество?

— А что по твоему значит Mórrgaht?

— Это… Это его имя!

Данте смеется, и его смех звучит мерзко, потому что он смеется надо мной.

— Фэллон, имя этого ворона — Лоркан. Лоркан Рибав.

— Лоркан? — бормочу я, когда мы проезжаем мимо разрушенных домов и сломленных людей. — Но… я…

— Так же известный как Небесный король. А более близкому кругу — как Лор.

ГЛАВА 68

Я хмурюсь.

— Ворона зовут так же, как и его хозяина? Это может сбить с толку.

— Хозяина?

На этот раз Данте кажется озадаченным.

— Лор. Хозяин пяти воронов.

— Ты вообще хоть что-нибудь знаешь о воронах?

Я знаю, что мой отец — один из них. Знаю, что у них есть король, которого я называла Ваше Величество.

Я смотрю на серое стальное небо, в надежде, что Морр… то есть, Лоркан, вмешается.

«Как ты мог позволить мне так себя называть? Тебе надо было потешить своё эго? Ты поэтому меня не исправил?»

И уже не в первый раз я чувствую себя обманутой.

«Я не пытался тебя обмануть, Фэллон».

«Тогда почему? Почему я узнаю о твоей подлинной сущности от Данте?»

«На случай если ты произнесёшь моё имя вслух, что уже случалось и не раз. Мало кто знаком с термином Морргот, но много кто знаком с именем Лор».

«Если бы ты сказал мне правду, если бы объяснил мне… Боги, я чувствую себя такой глупой».

«Ты вовсе не глупая».

Я зажимаю уши руками.

— Хватит! Просто замолчи.

— Он пытается скормить тебе ещё больше лжи? — вопрос Данте проникает сквозь паутину моих пальцев.

Моё горло начинает покалывать из-за волны гнева, которая собирается внутри меня. Я медленно опускаю ладони.

— Расскажи мне. Расскажи мне всё о Лоркане и его воронах.

«Ты же понимаешь, что он расскажет фейскую версию нашей истории?»

«Я лучше выслушаю фейскую версию, чем фальшивую…»

«Фэллон…»

«Не надо».

Если бы Данте не зажал меня в седле, я бы спрыгнула и стала бы ходить взад-вперёд по мокрым пескам Сельвати, чтобы успокоить свой гнев.

— Давным-давно, когда Люс ещё был разделён между воющими племенами, один из горных кланов заключил сделку с демоном из Шаббе с целью стать более могущественным, чем другие. Стать непобедимым.

Морргот — то есть, Лор — издает рык.

«Это не…»

«Не надо».

Длинные косички Данте звенят, когда золотые бусины ударяются друг о друга.

— Демон потребовал оплаты, и, несмотря на то, что многие члены клана были против, Лор заплатил. И довольно щедро.

— Деньгами?

— Нет, Фэллон, чем-то более ценным. Он заплатил своей человечностью. Человечностью его людей.

Я хмурюсь.

— Я не… я не понимаю.

— Они отказались быть людьми. Отказались быть людьми, чтобы превратиться в монстров, в гигантских птиц со смертоносными когтями и клювами, которые могли превращаться в камень или железо, но их нельзя было убить.

— Значит, Лор когда-то был человеком?

Данте тянет Ропота за узду и поворачивает жеребца на юг.

— Лор всё ещё человек. Который может по желанию перевоплощаться в отвратительного ворона или облако ядовитого дыма, который может задушить чистокровного фейри.

Мою кожу начинает покалывать.

— А его хозяин? Он тоже… может перевоплощаться?

Я чувствую своим виском, как губы Данте приподнимаются, и я ненавижу то, что его забавляет моя наивность.

— Небесный король ни перед кем не отвечает, Фэллон. У него нет хозяина.

Образ сверкающих золотых глаз Лора встает у меня перед глазами. Я вспоминаю, что они показались мне удивительно похожими на глаза Морргота. Какая ирония! Они не были похожи; это были те же самые глаза! Глаза, перед которыми я расхаживала голышом.

Ярость стирает моё смущение.

«Ты мужчина?»

«Я никогда не скрывал, что я мужского пола, Фэллон».

«Но ты скрыл, что ты мужчина на двух ногах!» — негодую я. «Может быть, для тебя это шутка, но не для меня. Как ты посмел, Лор?» — задыхаясь, говорю я, готовая выйти из себя. «Как ты посмел?»

«Для меня это не шутка, Behach Éan», — его голос может и стал мягче, но он не смягчил меня.

— Ты понимаешь язык воронов, Данте?

— Я знаком с их диалектом, а что?

— Что значит «бейокин»?

Он повторяет это слово, разделив его на два четких звука — «бейок» и «ин».

— Это значит «глупая птица». А что?

«Глупая. Птица? Так вот как ты меня обзывал? Глупой?»

Я, конечно, подозревала, что он не был добрым, но я была совершенно не готова к той волне боли, которая сменяет прилив моего гнева.

«Behach не значит «глупый», Фэллон; это значит «маленький». «Глупый», если ты, конечно, собираешься когда-нибудь использовать это слово, будет bilbh».

«Почему я должна тебе верить?»

«А зачем мне называть девушку, которая мне помогает, «глупой»?»

«Потому что я проглатываю сладкую ложь точно так же, как фейри глотают вино».

«Фэллон, я клянусь Морриган, что перевод Данте неверный».

Я не знаю, кто такой Морриган, но предполагаю, что это какое-то божество воронов, иначе он не стал бы упоминать его имя в клятве. Я сжимаю зубы около минуты, после чего спрашиваю:

«Почему Маленькая птичка?»

«Потому что именно ей ты и являешься».

«Я же не размером с эльфа и я не птица».

«Под «маленькой» я имел в виду «молодая». И благодаря своей генетике однажды ты сможешь перевоплощаться в птицу».

Мысль о том, чтобы перевоплотиться, сменить кожу на перья, отрастить крылья и полететь сглаживает все мои эмоции. Я всё ещё сержусь, но одновременно ошарашена.

«А что если я не хочу перевоплощаться?»

«Тогда ты не будешь этого делать, но я ещё не встречал ворона, который не жаждал бы свободы полета».

Я размышляю об этом, пока мы едем по мокрой и заброшенной местности, через бесконечные песчаные равнины, в сторону зелёного простора джунглей. Несмотря на то, что гроза прекращается, когда мы оказываемся под навесом пальм и других тропических растений, воздух остаётся влажным, не давая моим волосам и платью высохнуть.

Минуты растягиваются в часы, а мы всё проезжаем мимо экзотических существ, которые не успевают спрятаться. Я бы не назвала эту поездку расслабляющей — вовсе нет — но она даёт мне время проанализировать ту новую информацию, что я узнала.

Моя голова так занята этими размышлениями, что когда мы проезжаем мимо дома, сделанного из стеблей бамбука, я почти пропускаю его. Но затем мы проезжаем мимо ещё одного такого же дома, и ещё. В отличие от Сельвати, эти здания огромные и сверкающие, с оконными стеклами, соломенными крышами и участками возделанной земли.

— Это всё ещё Сельвати?

— Нет. Тарескогли. Западный аналог Тарелексо.

— Никогда о нём не слышала.

— Потому что это новое поселение, которого ещё нет на наших картах. По правде говоря, это даже не официальное название, но люди называют его Тарескогли, потому что оно стоит на холмах.

— Страна холмов. Здесь красиво.

— Если ты устанешь от Тарелексо, ты можешь переехать сюда.

Попав мне в уши, слова Данте доходят до самого моего сердца и задевают эго. Я могла бы ожидать подобный комментарий от Марко или Таво, но я не ожидала, что Данте предложит мне держаться таких мест, где живут люди, похожие на меня: с закругленными ушами и не обладающие магией.

ГЛАВА 69

Пророчество Бронвен звенит в моей голове, напоминая мне о том, что единственное место, где я в итоге останусь это королевский остров.

— А, может быть, я предпочту поместье в Тареспагии.

Это не так. Я просто хочу посмотреть на реакцию Данте.

Он испускает медленный и глубокий вздох.

— Никто не продаст тебе землю в Тареспагии. Это нелегально. Не говоря уже о том, что дорого.

— Когда ты станешь королём, ты можешь это легализовать.

— Тогда я заполучу революцию. Ты действительно желаешь, чтобы моё правление началось именно с этого?

— Конечно же, я не желаю тебе восстаний, но в Люсе столько всего нужно поменять. Людям нужны более хорошие условия для жизни, и полукровкам следует дать право пользоваться магией так же часто, как это делают чистокровные фейри.

— Я согласен.

— И надо прекратить охоту на змеев.

За моим предложением следует молчание.

Я разворачиваюсь в седле.

— Ты меня услышал?

— Я услышал тебя, но пока они будут нападать на нас…

— Если мы перестанем нападать на них, они перестанут нападать на нас.

— Мы не жители Шаббе.

— И я не жительница Шаббе.

— Ты можешь разговаривать со змеями, Фэллон. Ради святого Котла, перестань это отрицать!

Тон его голоса заставляет меня сжать зубы.

— Объясняю в последний раз, я не умею разговаривать со змеями, но я чувствую с ними связь так же, как я чувствую связь с большинством животных.

«Потому что ты ворон, Фэллон. Животные чувствуют нашу сущность через нашу кровь».

Мои веки взмывают вверх, когда я вспоминаю реакцию Минимуса на мою рану. И ведь Морргот тоже…

Я никак не могу привыкнуть к его имени. Лоркан. Лоркан. Лоркан. Я стараюсь вбить в голову это слово, чтобы вытеснить из неё другое.

Лоркан наконец-то решил для меня эту загадку. То, что я не смогла это понять, когда он рассказал мне о моём отце — выше моего понимания. Может быть, я не смогла этого сделать, потому что тогда я ещё не приняла свои корни?

Не то, чтобы я приняла их сейчас.

— Откуда ты знаешь, что ты не из Шаббе? — раздаётся хриплый голос Данте рядом с моим виском. — Ты познакомилась со своим отцом? Это ещё один твой секрет?

Я раздражаюсь, но напоминаю себе, что Данте всё ещё находится под воздействием шока.

— Я знаю, что я не из Шаббе, потому что Лоркан…

— Твой отец.

Кольцо из рук Данте, которыми он меня обхватывает, ослабевает, так как он без сомнения испытывает отвращение.

— Поэтому он так о тебе заботится.

— Что? Нет. Я дочь ворона, но не… — я киваю на небо, — его дочь. Лоркан заботится обо мне, потому что я единственная, кто может его освободить.

— Единственная? — говорит Таво, как вдруг его лицо искажает такая боль, словно Лоркан вонзил свои железные когти в какую-то мягкую часть его тела. — Я не планировал её убивать, долбаный ты псих.

Габриэль тоже смотрит на меня, но ему хватает ума, или хороших манер, промолчать.

— Ворон… — бормочет Данте, и его взгляд становится отрешенным.

Поскольку его руки всё ещё едва касаются меня, я говорю:

— Это не заразно.

Он смотрит на моё лицо, в его глазах заметна какая-то тяжесть и настороженность. Рано или поздно он прозреет, но в данный момент это меня задевает.

— Это всё ещё я.

Тишина становится такой плотной и липкой, что и влажный воздух вокруг. Ох. Мне не следовало ему рассказывать.

«Никогда не стыдись того, кто ты есть, Фэллон».

«Я не стыжусь», — рычу я. «И убирайся из моей головы. Тебе тут не рады!»

Когда расстояние между домами начинает уменьшаться, Данте спрашивает:

— Как тебе удавалось скрывать способности к перевоплощению так долго?

Его вопрос звучит как обвинение.

— Я их и не скрывала. Я не умею перевоплощаться; точно также как и не умею контролировать фейскую магию.

— Почему?

Я слизываю с губ морскую соль и разочарование от своего бессилия.

— Мою магию заблокировали ещё в утробе.

— Чтобы ты не превратилась в обсидиан… — говорит он почти поражённый, но затем все следы удивления исчезают из его голоса. — Воронов здесь больше не было, когда ты родилась, тогда, кто её заблокировал?

Данте и так уже сильно мне не доверяет, поэтому я решаю не рассказывать ему о вмешательстве ведьмы из Шаббе.

— Как я уже сказала, её заблокировали до моего рождения и до того, как все они были прокляты.

— Это похоже на магию жителей Шаббе, — Габриэль смотрит в небо. — Тогда магическая защита была слабой. Кто-то из них мог пробраться сквозь неё.

— Чтобы заблокировать мою магию? Как по мне, это лишняя трата времени и усилий, — я фыркаю, и к моей груди начинает подступать беспокойство.

— Если, конечно, ты не ключ к тому, чтобы те твари могли вернуться на свою землю.

Таво чешет затылок, словно тот ещё болит после его падения.

— Если бы ты не вмешалась, эти убийцы-фейри отсутствовали бы все следующие пятьсот лет.

— Если бы я не вмешалась, Марко убил бы Данте, чтобы сохранить трон, как он убил своего собственного отца!

После моего заявления всю компанию накрывает глубочайшая тишина.

Даже кони замирают, остановившись посреди тёмной дороги.

— Тебе сказал это король тех стервятников? — говорит, наконец, Таво. — Потому что на самом деле…

Лор, должно быть, начинает показывать ему то, что было на самом деле, потому что глаза Таво становятся остекленевшими. Как и у Данте с Габриэлем.

— У каждой монеты есть две стороны, корво, — бормочет Таво, отчего уши его коня дёргаются туда-сюда.

— Если то, что ты нам показал, правда…

Лунный свет, проникающий сквозь деревья, освещает лицо Габриэля, которое неожиданно становится бледным.

— Если Марко…

Таво выбрасывает руку в воздух.

— Марко, может, и импульсивный, но если бы он обезглавил своего собственного отца, об этом бы узнали.

— Разве? — зрачки Данте расширяются, перекрыв голубую радужку. — Лазарус однажды сказал мне… — говорит он тихо. Так тихо. — … что мой отец хотел заключить мир с воронами.

Он облизывает губы.

— И что Марко не позволил ему совершить традиционный фейский обряд при погребении нашего отца. Вместо этого мой брат сжёг труп моего отца прямо на месте, в Раксе.

Габриэль резко вдыхает, потревожив бледные прядки, обрамляющие его лицо.

— Потому что лекарь смог бы понять, что стало причиной смертельной раны.

— Твою мать.

Впервые в жизни Таво выглядит напуганным.

— Своего собственного отца. Вашего отца.

Я разворачиваюсь в седле.

— Мне жаль, Данте.

Он принимает мои соболезнования кивком головы.

— Давайте найдём место для ночлега. По горным дорогам слишком опасно путешествовать в темноте.

Почти без понуканий, Ропот припускает бегом. Через две улицы мы наталкиваемся на двухэтажное строение, в котором горит свет, несмотря на поздний час. Слова «ТАВЕРНА МОРЕ» выложены ракушками над дверью. Таверна у моря кажется идеальным местом для отдыха.

Данте отпускает поводья.

— Габриэль, спусти Фэллон.

— Мне не нужна помощь.

Таво спрыгивает со своего коня.

— Планируешь слететь вниз?

Я показываю ему средний палец, перекидываю ногу через шею Ропота, спрыгиваю и оказываюсь на земле в виде бархатной кучи.

Он улыбается.

Боги, как же я его ненавижу.

Внимание Габриэля устремлено на небо.

— Все это время он летел за нами?

— А ты как думал?

Данте кивает в сторону склеенных ракушек, рядом с которыми дымное облако распадается на три отдельные части.

Я уже несколько часов не разговаривала с Лорканом, и хотя мой гнев не испарился, есть кое-что, что очень меня беспокоит и не даёт мне злиться на него дальше.

«Ты можешь превращаться в человека?»

«Да».

Я вспоминаю о руках, которые чувствовала на своей спине прошлой ночью.

«А ты уже перевоплощался в него ранее?»

«Мне нужны все пять воронов, чтобы моя плоть обрела форму».

Я не могу удержаться и морщу нос.

«То есть, если ты сейчас это сделаешь, то я увижу твои внутренности?»

Нашу связь сотрясает смешок.

«Не внутренности. Только тень, которая становится всё плотнее с каждым новым вороном».

— Не хочешь поделиться тем, что он тебе рассказывает? — спрашивает Данте.

«Не рассказывай ему о том, что ты можешь проникать в моё сознание, хорошо?»

Я начинаю пожевывать губу, задумавшись над тем, почему мне нужно держать это в секрете, ведь Данте и его друзья теперь часть нашей команды, но подозреваю, что Морр… Лор имеет на то вескую причину.

«Моррлор? Звучит мило».

«Смотри не привыкни. Я пытаюсь не называть тебя «вашим величеством», но ты ведь знаешь пословицу о старых привычках».

«И что это за пословица? Просвети меня».

«Что они похожи на пергамент, брошенный в воду… им тоже требуется некоторое время, чтобы утонуть».

— Они, наверное, что-то замышляют против нас.

Таво пытается отвести Ропота к ложбине, но мой конь отказывается идти за солдатами фейри.

— Тебе определенно стоит спать сегодня вполглаза.

Я забираю у него поводья.

От моего подкола его янтарные радужки слегка темнеют.

— Если со мной что-нибудь случится, — медленно произносит Данте низким голосом. — Он больше никогда не будет ходить по этой земле.

Я хмурюсь. Он имеет в виду, что прикажет мне перестать оживлять воронов Лоркана?

«Не прикажет», — глубокий голос Лоркана ласкает мой разум, точно рука в бархатной перчатке.

«Он посадит меня в тюрьму?»

Когда ворон не отвечает мне, я смотрю на Данте, который вытирает подошвы своих сапог о половик.

— И как ты меня остановишь, Данте?

Его взгляд задерживается на жёстком коврике у него под ногами.

— Я надеюсь, что клятвы будет достаточно.

Вместо того чтобы рассказать ему, что клятвы не остаются на моей коже, я спрашиваю:

— Ты надеешься?

Он вздыхает.

— Фэл, не заставляй меня говорить это вслух. Это только тебя разозлит, а ты и так уже в скверном настроении.

Мои глаза широко раскрываются одновременно с моим ртом. Неужели он хочет сказать… сказать?..

— Ты меня убьешь?

— Я бы предпочёл этого не делать, но моё королевство…

Я поднимаю руку, чтобы заставить его замолчать.

Данте готов меня убить.

Убить!

Мой гнев теперь направлен не на ворона, а на фейри, затем снова на ворона, который всё это начал, после чего я снова направляю его на фейри, который недостаточно сильно меня любит, раз уж готов лишить меня жизни.

Данте продолжает чистить свои сапоги. Но что ему на самом деле стоило бы почистить, так это его холодное-холодное сердце, потому что часть его личности полностью потеряла для меня свой блеск.

В ужасном настроении я привязываю Ропота у ложбины с водой с другой стороны таверны, после чего провожу пальцем по ключицам, и он становится тёмно-коричневого цвета. Не то, чтобы меня сейчас заботило, что обо мне подумают, но я запускаю руку в волосы и вытряхиваю из них песок.

— Что будем про себя рассказывать? — Габриэль кладёт руку на дверную ручку, которую уже готов повернуть.

Данте отряхивает мокрые рукава своего плаща, а затем брюки.

— Мы едем домой.

Таво склоняет голову и осматривает меня.

— Что насчёт заложницы? Должны ли нас с ней видеть?

Глаза Данте становятся жёсткими, как мрамор, когда он смотрит в мою сторону; а мои — ещё жестче.

— Марко попросил меня за ней присматривать, так что если нас с ней увидят — нам это на руку.

— Не знаю, какие у вас там планы, — Таво расталкивает своих друзей и проходит вперёд, — но мне надоело стоять на половике. Я хочу поесть, помыться и ещё девку. Я слышал, они здесь красивее. Экзотичнее.

Он играет бровями, после чего открывает дверь плечом.

Запах, который доносится оттуда, в нормальной жизни мог бы заставить мои высохшие внутренности потребовать еды, но сейчас они закручены в такое большое количество узлов, что даже не урчат.

В отличие от своего друга-грубияна, Габриэль придерживает дверь для Данте, который поднимается на три ступеньки, а затем проходит в низкий дверной проем, но прежде оборачивается на меня.

— Идём, Фэллон.

Меньше всего на свете мне сейчас хочется находиться рядом с этим мужчиной.

— Я зайду, когда буду готова.

Он испускает вздох.

— Я не собираюсь тебя убивать. Наши интересы совпадают.

Но если бы не совпадали… Боги, а я-то думала, что ненавидела Лоркана, но эти чувства меркнут по сравнению с тем, что я испытываю к Данте.

«Я убью его раньше, Behach Éan».

Я фыркаю. Ну, конечно, он это сделает. Он сделает что угодно для своих драгоценных воронов. Мои ресницы опускаются под тяжестью ужасного разочарования.

«Ты забываешь, что ты одна из них, Фэллон. Одна из моих драгоценных воронов».

«Я драгоценная только потому, что я твой инструмент, Лоркан Рибав».

Так вот, кто я на самом деле такая? Инструмент? Пешка? Вещь, которая будет использована и выброшена этими мужчинами?

Я перевожу взгляд с Небесного короля на Земного принца, которым я нужна. Пророчество Бронвен начинает пульсировать у меня в голове: «Собери пять воронов, и ты станешь королевой».

Бронвен никогда не говорила, что я стану королевой Данте, только то, что Люс станет моим.

Мой гнев сменяется шоком. Шоком и замешательством. Лоркан собирался посадить меня на трон Исолакуори. Я трясу головой и сжимаю руки в кулаки. Какой чудесной марионеткой я могла бы стать.

«Это не…»

Я поднимаю ладонь, чтобы заставить его замолчать. Я не хочу больше слышать ни эту сладкую ложь, ни горькую правду. Не сегодня. Никогда.

«После всего этого, Лоркан, после того, как я верну тебя и твоих воронов домой, я уеду из Люса подальше от вас идиотов. Можете даже поубивать друг друга».

Это решение заставляет мои глаза высохнуть, и я иду прочь от Лоркана мимо Данте.

ГЛАВА 70

Наше прибытие заставляет округлиться довольно большое количество ртов и глаз.

Несмотря на то, что мокрый песок приглушает великолепие моего промокшего платья, я всё ещё выгляжу как фейри на пирушке эльфов. К счастью, трое мужчин в военном обмундировании оказываются более заметными.

Я содрогаюсь, когда моё тело обволакивает тепло, которое заставляет мурашки пойти по всему моему телу и расслабляет конечности. Я даже не подозревала, насколько холодно было снаружи. Огонь действительно удивительная стихия. Оглядев небольшое заведение в деревенском стиле, я сравниваю его с «Кубышкой».

Здесь нет стульев, только лавки, за баром едва помещаются две женщины, а все столы — общие. Тем не менее, проститутки с оголёнными грудями всё-таки здесь присутствуют. Молодые мужчины и девушки с волосами до плеч сидят на коленях клиентов и потчуют их напитками и едой, используя пальцы, зубы и груди. Ни у кого из них нет заострённых ушей, и ни у одного из них не побриты головы.

Я насчитываю три пары заострённых ушей среди клиентов, и это не считая мужчин, с которыми я пришла.

В помещении становится тихо. Даже блудницы перестают хихикать, раскрыв рты, точно рыбы, которые коптятся на огне в огромном очаге.

— О Боги, это…

Одна из них так резко встаёт, что вся еда, которую она размазала по своей груди, чтобы её смог слизать клиент, падает на пол.

— Принчи Данте.

Она делает реверанс, и коричневый соус стекает вниз между её грудей.

— Пожалуйста, сядьте, — Данте взмахивает рукой. — Не надо приветствий.

Женщина с пронзительными зелёными глазами и щеками, раскрасневшимися из-за жары и ручного труда, выходит из-за узкой барной стойки.

— Альтецца, какой сюрприз. Добро пожаловать.

Она не может удержаться от того, чтобы не наклонить голову.

— Чего вам будет угодно?

— Сена и конюха для наших лошадей. Еду, постель и ванную.

— Конечно, сир. Я попрошу одного из своих парней присмотреть за лошадьми.

Она свистит, и маленький мальчик в залатанном синем комбинезоне появляется из помещения, похожего на кухню.

— Ориан, позаботься о лошадях наших гостей.

Таво оценивающе осматривает его, выпятив губу.

— Что-то на нём маловато мяса. Ты уверена, что он достаточно крупный для того, чтобы отбиться от потенциальных воров?

Женщина заботливо обхватывает своего парнишку за шею.