Дом яростных крыльев

— Похоже, в моей табакерке всё-таки соль, Даргенто.

Мой дед захлопывает крышку на табакерке и убирает её в карман своих брюк.

Мне даже жаль капитана, хотя он и отвратительный тип, который щипал меня за попу столько раз, что я уже сбилась со счету. Он заслуживает того, чтобы его поставили на место.

Когда краска сходит со щёк Сильвиуса, он поднимает голову.

— Пожалуйста, Маэцца, не могли бы мы вернуться к девушке и змею?

Глубоко вздохнув, король уступает.

— Думаю, пора это сделать. Моя будущая невеста ждёт меня в Тареспагии на пир. Итак, синьорина Росси, расскажите мне… как вы контролируете животных?

— Я их не контролирую. Клянусь Котлом и Короной, что я всего лишь водяная фейри, не обладающая магией. Я не умею контролировать ни свою стихию, ни животных, которые в ней обитают.

Сильвиус делает резкий вдох.

— Она человек! И не наполовину. Именно так ей удаётся лгать.

О, Боги, неужели это так? Мои опасения по поводу того, что меня подменили в детстве, снова оживают.

— Ты уверен, что она твоя плоть и кровь, Юстус? — спрашивает король.

— Да, — в голосе Юстуса нет ни грамма сомнения. — Я присутствовал, когда она вылезла из своей матери.

Он там был? Вместе с бабушкой? Почему она мне не рассказала?

— Зачем?

— Изначально, я планировал тебя умертвить.

Мои глаза вылезают из орбит.

— Но Церес очень настояла на том, чтобы тебе дали шанс.

— И что? Вы сказали: «Ну, ладно»?

— Нет, мы заключили сделку. Часть которой она ещё не выполнила.

Он хлопает себя по правому бицепсу. Ткань его кителя как будто становится прозрачной, и я буквально вижу сияющую полоску кожи, по которой ему достаточно провести пальцем и произнести полное имя бабушки.

Мне двадцать два года, и я впервые об этом слышу?! Насколько я должна быть невнимательной, если я никогда не замечала сияющую точку на груди бабушки? Точку, которая по слухам, словно волдырь появляется над сердцем человека, заключившего сделку, и остается там, пока он не отдаст долг. Я чувствую себя одновременно обманутой и эгоистичной.

— Я видел, как она общалась со зверем, — рычит Сильвиус, думая только об одном. — Киньте её в Марелюс! Змей приплывёт.

Предложение капитана заставляет моё сердце замереть, и не потому, что я боюсь за свою жизнь, а потому что боюсь за жизнь Минимуса. Что если он приплывет?

Что они с ним сделают?

ГЛАВА 29

Я прижимаю ладонь к животу, который как будто наполнился маленькими змеями.

— Я думала, это слушание, а не казнь.

— Казнь? — король оглядывает меня своими янтарными глазами. — Разве вы не говорили, что змеи безобидны, синьорина Росси?

А вот и моё наказание за то, что я очернила человека перед его начальством.

— Я не знакома со всеми змеями Марелюса, Маэцца.

— Значит, вы признаете, что вы знакомы с некоторыми из них?

Я только что попала в липкую паутину, расставленную Сильвиусом. Чёрт бы его побрал.

Чёрт бы его побрал до самого Шаббе и обратно.

А хотя… пусть лучше останется здесь. Кастрация гораздо хуже смерти.

Поскольку я больше не могу ответить «нет» на вопрос короля, я пытаюсь осторожно обойти правду стороной.

— Я часто вижу одних и тех же змеев, плавающих в каналах Тарелексо.

— Почему вы так уверены, что это одни и те же змеи? — спрашивает Марко.

— Судя по их размеру, цвету… Длине клыков. Я работаю в «Кубышке», поэтому часто гуляю по пристани.

Густые чёрные брови Марко приподнимаются.

— Вы работаете в борделе?

В таверне, а не борделе. Но я не исправляю короля.

— Я подаю там еду и напитки.

Медленная улыбка появляется на лице короля, когда его взгляд перемещается с меня на Сильвиуса и обратно. Мне требуется мгновение, чтобы понять, что у него только что сложилась картина, которой даже не существует.

Я придвигаюсь поближе к своему деду, который ведет себя невероятно тихо во время всего этого разговора. Мне даже приходится оглянуться, чтобы удостовериться, что он всё ещё находится в тронном зале.

Генерал с забранными в хвост волосами стоит рядом со мной, водя своими короткими ногтями по граням рубинов. Как бы я хотела, чтобы он вмешался в эту ситуацию, но этот мужчина скорее предложит собственноручно столкнуть меня в Марелюс.

Поскольку никакие металлические вороны не украшают тронный зал, я решаю, что меня привезли на Исолакуори не из-за пророчества Бронвен.

Если только вóрона не пригвоздили куда-нибудь к основанию острова под водой…

О, Боги, я уже начала съезжать с катушек… Как и король. Я нахожу связь там, где её нет.

Я здесь не из-за Бронвен; я здесь по своей вине. Потому что прыгнула в канал, чтобы защитить своего зверя.

— Идёмте со мной, Фэллон Росси.

Приказ короля, за которым раздается стук его резких шагов, заставляет меня подпрыгнуть.

О, Боги, он решил бросить меня в канал. Просьба о помиловании готова вырваться из моего горла, но она застревает за языком, который раздулся от жуткого страха, и лежит поверх моих стучащих зубов, точно слизняк, недвижимый и бесполезный.

— У короля ещё меньше терпения, чем у меня, Фэллон, — голос моего деда прорывается сквозь звон в ушах. — Тебе лучше последовать за ним. И побыстрее.

Я подаюсь вперёд на онемевших ногах, мои колени едва сгибаются. Король идёт к противоположному входу в виде таких же золотых дверей, только поменьше тех, что ведут наружу.

— Куда?.. — я сглатываю и снова повторяю. — Куда?..

Я не могу закончить свой вопрос, точно так же как не могу успокоить своё сердцебиение.

Меня ведут в темницу?

К дыре, которая ведет прямо в голубые воды Марелюса?

Я откашливаюсь, раскрываю рот и снова пытаюсь спросить, куда мы идём, но мои слова превращаются в воздух, когда двое воздушных фейри открывают перед нами двери, на страже которых они стоят, точно гаргульи.

Я останавливаюсь, упершись пятками в пол. Сквозь кожаные подошвы своих туфель я чувствую форму каждой плитки, и то, как сильно горят мои мозоли.

Король взмахивает рукой, и из его ладони вырывается огонь, от которого воспламеняются фитили на гигантском канделябре, сделанном из…

Все мои внутренности опускаются, когда я замечаю конусообразные кольца цвета слоновой кости, наложенные друг на друга, скреплённые прочными золотыми стяжками и увенчанные чёрными свечами. Высота канделябра составляет десять колец, и нижнее кольцо совпадает по толщине с лакированным деревянным столом, стоящим внизу. Каждое последующее кольцо меньше предыдущего, но не потому, что для их изготовления понадобилось меньше материала, а потому что рога, из которых они сделаны, становятся все меньше, так как их вырвали из черепов молодых змеев.

От вида этого ужасного светильника тошнота подступает к моему горлу. Несмотря на то, что кровь, стекающая с колец и пачкающая кость, не принадлежит змеям, это вполне могла быть их кровь.

— Добро пожаловать в комнату трофеев.

Трофеев? Как смеет он называть кости трофеями!

Я переплетаю руки на груди и опускаю глаза в пол, готовая заплакать.

Как он, чёрт возьми, смеет…

— Вам как будто не понравился мой канделябр, синьорина Росси, — голос Марко разносится по воздуху, который пахнет плесенью и медью. — Его дизайн придумал мой дед. Он был настоящим перфекционистом, и если рога не подходили по длине или форме к тем, что уже были использованы, он выкидывал их и ловил нового зверя. К каждому элементу этого канделябра прилагается сундук с остатками. Я многое продал, в основном в Королевство Глэйс. Северяне очень любят браслеты и предметы интерьера, сделанные из кости.

— Не удивительно, что змеи нас боятся.

Несмотря на то, что я стараюсь держать спину ровно, мой голос дрожит так, словно отскакивает от ярко-красной ткани, которой обтянуты стены овальной комнаты.

Марко начинает идти по золотому мозаичному солнцу, лучи которого тянутся к округлым стенам. Когда тень от его сапог падает на плитку прямо передо мной, я поднимаю взгляд.

— Они являются врагами люсинов с незапамятных времён. Они крадут нашу рыбу. Едят наших людей. Они ломают наши лодки и набережные. Единственное, что они ни разу не повредили, это тебя.

Я не свожу своего ядовитого взгляда с его холодных глаз, так как отказываюсь смотреть на истекающие кровью трофеи несправедливой войны.

— В отличие от своего деда, я за мир, синьорина Росси. За мир между человеком и человеком, и также за мир между человеком и животным.

Его заявление заставляет желчь, покрывшую мой язык, отступить.

— Тогда почему вы не снимите эту ужасную вещь?

— Если я её сниму, разве вернёт это к жизни убитых змеев?

Нет… не вернёт.

— Если вы хотите мира, Маэцца, тогда запретите убивать змеев.

— А как, скажите на милость, я запрещу их виду убивать наш вид?

— Они научатся этому. Со временем они научатся.

Моё сердце учащённо бьётся, но теперь уже по другой причине. После всего этого страха и гнева, сейчас я чувствую слабую надежду.

— Понадобятся десятилетия, вероятно, даже сто лет, на то, чтобы всё исправить.

— Либо… Либо понадобится одна целеустремленная девушка и совсем немного её времени.

Корона у него на голове сверкает, и над Марко появляется нимб, словно он Бог солнца во плоти.

— Если мой брат не ошибся на ваш счёт, и вы на самом деле можете заклинать змеев.

Я делаю резкий вдох, так как меня удивило то, что он упомянул о разговоре десятилетней давности, который спас меня от суда. Данте заявил, что тоже был мной очарован, хотя он и не змей. Он даже дал клятву на соли, чтобы подкрепить свои слова, что в свою очередь закрепило его место в моём сердце.

Марко обводит моё лицо глазами, такими же острыми, как когти ворона из подземелья семьи Аколти. А я пытаюсь залатать каждый участок своей кожи, который он пронзает своим взглядом, пока какая-нибудь шальная мысль не успела просочиться наружу.

Действительно ли этот монарх желает мира или пытается выманить у меня признание?

Я пытаюсь считать его, так же как он считывает меня сейчас, но выражение его лица — непроницаемо, как и золотые стены этого дворца.

— Я тоже хочу мира, Маэцца.

— Так давайте же вместе принесем мир Люсу.

Звон металла заставляет меня оторвать взгляд от лица короля. Я оборачиваюсь и смотрю мимо своего деда, который встал у меня за спиной и обнажил меч. Должно быть, он замечает вновь прибывшего одновременно со мной, потому что убирает меч обратно в ножны.

Данте проходит вперёд, его белая униформа запачкана грязью, а смуглая кожа блестит от пота.

— Что означает это слушание?

Он определенно взбешён.

Я хочу побежать к нему и зарыться лицом в его грудь. Хочу, чтобы он увёл меня из тронного зала и с Исолакуори, подальше от этих мужчин, которые хотят того, чего я не хочу им дать.

— Добрый день, брат, — дыхание Марко обдаёт мою застывшую шею.

— На каком основании ты арестовал Фэллон?

Ноздри Данте раздуваются, словно он пробежался по всем мостам Исолакуори, чтобы добраться до меня.

— Я никого не арестовывал.

— По Люсу ходят совсем другие слухи.

— Ты же знаешь, что нельзя доверять слухам, которые ходят по моему королевству.

— Я слышал это от твоих личных охранников.

— Юстус, я думал, что мы нанимаем солдат, а не сплетников. Узнай их имена и распусти всех.

Я протестую.

— Это всего лишь безобидная болтовня, Маэцца. Вряд ли она стоит того, чтобы лишать кого-то работы.

Раз уж на то пошло, я готова поблагодарить этих людей, потому что благодаря им, Данте сейчас со мной.

— Разве это ваша армия, синьорина? — резко отвечает король.

Я крепко сжимаю губы. Пока нет.

— Если Фэллон не арестовывали, тогда почему она здесь?

Данте нависает над моим дедом. Похоже, он намерен добраться до меня не меньше, чем Юстус намерен не дать нам приблизиться друг к другу.

— Это слушание, брат. Её слушают.

Данте сжимает челюсти.

— Слушают или допрашивают?

Братья пристально смотрят друг на друга, напряжение разгорается между ними всё сильнее, как огонь в тронном зале. В отличие от Джианы и Сибиллы, которые очень близки, как какие-нибудь эльфы-воришки, столетняя разница в возрасте, которая разделяет братьев Регио, кажется пропастью, которую ни один из них не способен перепрыгнуть.

— Ты хотя бы предоставил ей адвоката?

Марко жестом указывает на Юстуса.

— Здесь присутствует её дед, не так ли?

Данте фыркает, что заставляет меня растерять все мои звуки.

— Её дед работает на тебя. Долг превыше кровных уз… Это первый урок, которому ты меня научил.

Марко сводит глаза к своему орлиному носу.

— Не то, чтобы это дело тебя касалось, но я тебе уступлю. Мы с твоей подругой обсуждали способы примирения нашего народа со змеями. И хотя она утверждает, что не может контролировать этих тварей, люди видели, как она уже дважды плавала со змеем, и дважды выжила. Это интригует, не находишь?

— Дважды?

— Синьорина Росси нырнула в канал прошлой ночью, чтобы защитить змея от гнева Птолемея Тимеуса. Удивительно, что новость о её полуночном заплыве не достигла твоих торчащих ушей.

Сарказм, с которым Марко произносит каждое слово, наконец-то заставляет меня принять решение. Несмотря на то, что я ничего так не хочу, как мира для Люса, я не буду помогать этому королю установить его.

— Похоже, ты слишком сильно запутался в своих простынях, чтобы расслышать хоть что-то помимо стонов своей шлюхи.

На лице Марко сияет коварная улыбка, словно он чувствует, что его слова сделают больно не только Данте, но и мне.

И они делают мне больно.

До тех пор, пока глаза Данте не находят мои, хотя он и говорит со своим братом:

— Ты можешь отправить ко мне хоть армию шлюх в попытке отвлечь меня от своих политических дел, но я не трону ни одну из них.

Но Берил сказала…

И Лорд Астрид…

Улыбка исчезает с лица Марко.

— Не ври. Они все заходят в твои покои, а когда покидают её, выглядят более или менее удовлетворенно, и от них разит сексом.

Данте достает табакерку из штанов своих брюк, берет пару кристалликов соли и растворяет у себя на языке.

— Женщины, которых ты ко мне подсылаешь, проститутки, поэтому они пахнут сексом. А что до «более или менее удовлетворенно», я бы сказал, что они выходят от меня полностью удовлетворенными. Ведь они выходят с кошельками, набитыми золотыми монетами, призванными поддержать слух о том, что принц — пьяница и ловелас.

Моё бедное сердце.

Я прижимаю руку к груди, которая пульсирует от ударов.

И все они предназначены этому мужчине, который доказал, что он достоин не только моей любви, но и трона Люса.

ГЛАВА 30

Данте обходит своего брата, чтобы добраться до меня. Его лоб беспокойно нахмурен.

— Зачем ты прыгнула в канал?

Какое-то мгновение я просто смотрю на него. Я ненавижу себя за то, что сомневалась в нём, несмотря на то, что причиной моих опасений был он сам.

— Фэллон? — повторяет он.

Мне следовало солгать после приёма соли. Мне следовало настаивать на том, что я поскользнулась и упала с моста. Ну, почему я не разыграла свои карты более удачным образом? Конечно же, там было четыре свидетеля, не считая эльфа Тимеуса, но если бы я заявила, что это был несчастный случай, я бы выиграла время.

— Маэцца, если мы не выдвинемся сейчас, мы пропустим прилив и нам придётся заплатить за пересечение вод Глэйса, — говорит Юстус.

— Прилив? — голос Марко такой же резкий, как и цвет стен его трофейной комнаты. — Если у нас недостаточно водяных и воздушных фейри для этого путешествия, тогда созовите ещё! Не природа контролирует нас; мы контролируем её! А что касается платы, одна из дочерей Владимира находится здесь. Думаю, это должно понизить для нас цену.

Он так сильно сжимает челюсти, что вот-вот потянет мышцу.

— Если, конечно, мой брат достаточно с ней обходителен…

— Я обходителен со всеми своими друзьями. Марко.

— Даже слишком.

Зрачки Марко сужаются, а потом расширяются, как и его рот, словно ему в голову только что пришла какая-то идея. Я оглядываю помещение, чтобы убедиться, что я не единственная, кого задевает его эксцентричный юмор.

Лицо моего деда ничего не выражает, а вот на лице Сильвиуса написаны раздражение и беспокойство, но мне кажется, что это больше связано со мной, а не с Марко. А что касается Данте, то он слишком сосредоточен на моём лице и не обращает внимания на лицо своего брата.

В конце концов, я шепчу Данте:

— Я нырнула в канал, потому что кинжал врезался в щёку змея. Ты же знаешь, как я нетерпима к жестокости по отношению к животным.

— Ты могла умереть, Фэл, — его ответ звучит так же тихо, как и мои слова.

— Но я не умерла.

— Потому что она умеет общаться с этими чёртовыми тварями, вот почему, — бормочет Сильвиус.

Взгляд Данте перемещается на него, а я обвожу глазами помещение, стараясь смотреть куда угодно, только не на источник пламени.

Я начинаю разворачиваться, но застываю на месте, когда мой взгляд падает на центр стола, где стоит чаша из золота и олова. Несмотря на то, что в помещении горят тысячи свечей, её мрачный вид задевает меня за живое, потому что я вижу серое металлическое нечто в форме крыла.

Крыла, которое тянется к голове размером с кулак.

Меня так отвлекло ужасное изделие из костей, что я не заметила ворона, которого кто-то согнул, превратив в миску.

Моя кожа покрывается мурашками. Я не знаю, как работают пророчества — либо Бронвен нашёптывает что-то в уши людей и они подчиняются ей, либо она бросает странные ингредиенты в котёл и помешивает их — но мой визит на Исолакуори… тот факт, что я нашла ворона номер два… не может быть совпадением.

А если это так, тогда могут быть и другие.

За этот день это уже второе совпадение, и такими темпами я получу корону Люса раньше, чем Марко вернётся из Тареспагии.

Мой пульс заглушает шум вокруг, я прохожу ещё дальше в овальную сокровищницу короля и склоняюсь над вороном. Его глаза светятся так же ярко, как и у первого ворона. Точнее один глаз. Другой глаз скрыт за слоем воска толщиной с кастаньоле.

Мне хочется содрать его, и я рада, что мои ногти слишком короткие и тупые из-за многочасового отмывания кастрюль и стирки белья. И хотя я не вполне уверена в том, что ворону больно в этом виде — или в любом другом — я бы предпочла оттереть роговицу его глаза.

Прежде чем мой палец успевает коснуться металла, Данте кричит:

— Фэллон! Нет!

Я испуганно отдёргиваю руку и прячу её в воздушных складках платья.

О, Боги… неужели я собиралась коснуться железного ворона? Как я могла быть такой глупой?

— Это блюдо такое изысканное. И такое реалистичное.

Знает ли кто-нибудь из них, что под всем этим железом находится настоящая, если можно так выразиться, птица?

— Тебе нельзя ничего здесь касаться без разрешения короля.

Глаза моего деда напоминают два колодца, заполненные блестящими синими чернилами.

— Ах нет, Юстус. Пусть потрогает.

Король делает взмах рукой, и его губы растягиваются в лучезарной улыбке, от которой меня знобит.

— Приношу свои искренние извинения за свои ужасные манеры.

Повернувшись к ворону, я начинаю обдумывать оригинальные способы покинуть Исолакуори вместе с ним, так как не могу просто взять и спрятать его у себя под юбкой, какой бы пышной она ни была.

Я делаю резкий вдох, так как вспоминаю, что король чего-то от меня хочет. Может быть, он может рассмотреть обмен: миску на моё умение заклинать змеев? Я разворачиваюсь, чтобы спросить его, но приглушенно вскрикиваю, так как мой нос почти упирается ему в грудь.

Я перевожу взгляд на одного из братьев Регио, стоящего рядом со мной.

— Мне очень нравится ваша миска.

— Неужели? И что тебе в ней так нравится?

Очередная ловушка.

Неподдельный интерес?

— Несмотря на то, что я только наполовину фейри, я на сто процентов женщина, а вы, наверное, знаете, как мы любим блестящие побрякушки. Не говоря уже о моей любви к животным.

Вены на моей шее, должно быть, начали выпирать, но я никак не могу скрыть бешеное биение своего пульса.

— Её сделал один из ваших предков, или подарил её какой-то правитель?

— Я сделал её сам, после битвы, в которой я победил.

Единственная битва, которую выиграл Марко это битва при Приманиви, которая, по словам Джианы, изменила его поведение и сделала его глаза пустыми. Хотя, как по мне, его глаза вполне себе наполненные. Их радужки гордо горят, а зрачки пульсируют, полные опасных подозрений.

Если это он сделал миску в виде ворона, значит, он собрал их всех сам. Интересно, в каком состоянии пребывала птица, когда превратилась в миску? Была ли она металлической и твёрдой, или пушистой и чёрной?

— Это ворон, верно?

Своим молчанием Марко подтверждает мои слова.

— Директриса Элис изображала их гигантскими тварями, но они довольно маленькие.

Я нацепляю на лицо маску полнейшей невинности.

Я чувствую, как взгляды присутствующих перемещаются с меня на Марко, а затем обратно на меня.

— Это всего лишь миниатюра, призванная увековечить монстров, с которыми мы сражались.

— Даже не представляю, насколько устрашающими они, наверное, были.

Он наклоняет голову на бок.

— Разве? Вы плаваете со змеями.

Я не попадаюсь на его уловку.

— Я никогда не видела такой детализации.

— Наш кузнец очень талантлив. Не знал, что вы испытываете такой живой интерес к скульптуре, синьорина Росси.

— Вы мало что про меня знаете, Маэцца.

Несмотря на то, что это были не самые ужасные слова, которые я произнесла за сегодня, последний комментарий был излишним.

— Вам, и правда, пора выдвигаться, Марко. Вы же не хотите надолго оставлять Эпонину с вашей матерью. Вашу бедную невесту съедят живьём.

Данте обхватывает мой локоть своей тёплой рукой.

— Я позабочусь о том, чтобы Фэллон благополучно вернулась домой.

— Я приказал капитану Даргенто… — начинает мой дед, но Данте перебивает его.

— Я уже здесь, Росси. И я её отвезу.

Юстус смыкает губы и расстояние между ними теперь не шире, чем шов между золотыми мозаичными плитками. Он смотрит на Данте, после чего переводит взгляд на капитана, который стоит по стойке смирно вместе с остальными стражниками в тронном зале.

— Хорошо, Альтецца.

Сапоги Юстуса скрипят, когда он разворачивается.

— Я провожу капитана до его лодки и подготовлю вашу, Маэцца.

Глаза Юстуса Росси ловят мой взгляд.

Я ожидаю, что он попрощается.

Или кивнёт.

Но я ничего от него не получаю.

И почему я всё ещё чего-то ожидаю от этого мужчины?

Не говоря ни слова, он выходит в ослепительную голубизну, простирающуюся за чрезмерно огромными золотыми дверями тронного зала, Сильвиус следует за ним.

Марко приподнимает руку и кладет её на плечо своему брату.

— Исолакуори твой в моё отсутствие.

Ткань под его рукой сминается.

— Постарайся его не разрушить.

— Я очень постараюсь, Марко.

Тупое лезвие ножа смогло бы сейчас разрезать стену напряжения между двумя братьями.

Марко улыбается, но это совсем не похоже на улыбку.

— Ты, кажется, слишком рад этому поручению.

— Если ты хочешь, чтобы я остался в бараках, и чтобы твои владения охраняли стражники…

— Я тебе доверяю.

Марко переводит взгляд на меня, сообщая мне о том, что его доверие на меня не распространяется.

— Вы собираетесь остаться на Исолакуори в моё отсутствие, синьорина Росси?

— У меня работа и семья, так что — нет.

Его скользкая улыбка растягивается, точно масляное пятно.

— Какая ответственная девушка.

— Могу я кое-что у вас спросить перед вашим уходом?

— Можешь.

— Если я соглашусь попробовать приручить змеев, и мне каким-то образом это удастся, вы можете отдать мне блюдо в форме птицы?

Радужки его глаз сияют в свете гротескной люстры.

— Приручи змеев, и мы обсудим твоё вознаграждение.

Это значит, что он подумает о том, чтобы с ним расстаться?

Он кивает на вход в трофейную комнату.

— Мне бы не хотелось, чтобы вы заставляли ждать клиентов вашего борделя, синьорина Росси.

Моя спина напрягается, когда я понимаю, на что он намекает.

Не говоря уже о том, что мне очень-очень не нравится, когда он называет «Кубышку» борделем. Это далеко не только бордель.

— Мне стоит передать привет Джиане? Я слышала, что вы когда-то были друзьями.

— Я не знаю, о какой Джиане вы говорите, но можете передать от меня привет кому пожелаете, если это сделает их день лучше.

Ого.

— Я приму вас после моего возвращения на следующей неделе.

Он разворачивается, словно искрящийся вихрь, и направляется вперёд. Два вооруженных стражника шагают впереди него, и ещё двое следуют за ним.

— Стража, потушите свечи и заприте двери.

— Альтецца, синьорина.

Солдат с серебристыми глазами и длинными каштановыми волосами, забранными в хвост, взмахивает рукой, приглашая нас на выход.

Я бросаю взгляд на миску. Меня подмывает протянуть руку и стащить её, но красть ворона на глазах у принца и целого полка вооруженных фейри — определенно не очень умно.

Данте нежно сжимает мой локоть, и я иду вперёд.

Стражник-фейри проводит рукой в воздухе и задувает королевский огонь, а вместе с ним и мои перспективы что-либо предпринять.

ГЛАВА 31

Мы с Данте не разговариваем по пути к понтону. И только когда мы садимся на военную гондолу и отплываем от пристани, полностью сделанной из золота, он нарушает тревожную тишину.

— Зачем?

Он пристально смотрит на беспокойный океан и тёмный пролив, в котором обитают змеи.

— Зачем что?

— Зачем ты рисковала жизнью ради змея? Этот поступок не только делает тебя неуравновешенной, но и предателем.

Я откидываюсь назад на лакированной скамье, на которой мы сидим вместе с Данте, и мои глаза округляются одновременно с губами.

— Ч-что?

— Одно дело случайно упасть в канал и выжить. А другое — прыгнуть туда.

Его кадык медленно поднимается в горле, а затем ещё более медленно опускается.

— Как думаешь, как бы Марко отреагировал на то, если бы я поехал в Шаббе и присягнул их королеве?

Раздражение постепенно вытесняет мой шок.

— Защитить змея и присягнуть другому монарху — не одно и то же.

— В глазах Марко змеи такие же недостойные создания, что и жители Шаббе.

— Ты сравниваешь людей с животными.

— И это говорит девушка, которая считает, что они равны.

Я смыкаю губы, перевожу взгляд на горизонт и замечаю в волнах извивающуюся форму. К счастью, чешуя сверкает оранжевым, а не розовым цветом. Я не хочу, чтобы Минимус оказался рядом с лодкой, заполненной могущественными фейри.

После долгой паузы, я говорю:

— Почему мой поступок должен как-то отразиться на тебе?

— Потому что я за тебя заступился, Фэл.

Он отрывает мою руку от складок моего платья и помещает между своими тёплыми ладонями.

— Потому что я хочу и дальше за тебя заступаться, но я не могу всё время это делать, если ты будешь намеренно попадать в подобные ситуации.

Я пытаюсь высвободить руку, но он крепко её держит.

— Я никогда не просила тебя выбирать чью-то сторону.

Ветер усиливается, когда мы достигаем середины канала, и начинает развевать мои волосы.

Он ловит локон моих волос, заводит его мне за ухо, и хотя Данте знает меня наизусть, я всё равно вздрагиваю, когда его большой палец касается моей закругленной ушной раковины.

— В этом королевстве очень мало людей, которым от меня ничего не надо. И я их очень ценю.

Несмотря на то, что мой пульс не замедляется, он меняет свой ритм.

— Только вот мне кое-что от тебя надо, Данте.

Его брови сдвигаются вместе.

И пока его настороженность не успела укорениться, я говорю:

— Мне нужно от тебя то свидание, которое ты мне пообещал. Если ты, конечно, всё ещё хочешь пойти на свидание с безумной заклинательницей тварей.

Улыбка приподнимает уголок его губ, которые он подносит к моему уху.

— Когда Марко вернётся, и я передам ему Исолакуори, я потребую несколько дней отпуска, — громкость его голоса понижается. — Постарайся не попасть в беду, чтобы мы смогли провести это время вместе, хорошо?

От его предложения моё сердце ликует.

— Только мы вдвоём?

— Только мы вдвоём.

Большим пальцем он начинает описывать круги на костяшках моих пальцев.

Учитывая, что в моей спальне сейчас находится ворон, и мне надо найти ещё трёх, а также забрать ту миску в форме ворона из трофейной комнаты, я решаю, что будет разумнее не давать никаких обещаний.

Он заводит ещё один улетевший локон мне за ухо.

— Никаких больше проблем, хорошо, Заклинательница Фэллон?

— Ты говоришь это так, будто я волшебница.

— Это бы объяснило, почему я заворожен тобой.

Я закатываю глаза.

— Минуту назад ты пытался меня задушить.

— А теперь я хочу тебя поцеловать.

Мои глаза округляются, и я смотрю по сторонам, чтобы узнать, не смотрит ли на нас какой-нибудь фейри. Те двое, что правят лодкой, сосредоточены на островах Тарекуори на горизонте, а двое остальных находятся в хвосте — они стоят спинами к нам и осматривают океан в поисках угроз.

— Забудь о них.

Я замечаю ещё одну лодку у него за спиной — Сильвиуса.

— Капитан наблюдает за нами.

Данте оглядывается через плечо, после чего снова поворачивается ко мне.

— Извращенец.

Это, а ещё много чего ещё… Он так же мерзкий, хамоватый и льстивый.

Данте обхватывает моё лицо и наклоняет мою голову так, чтобы мои губы оказались на одном уровне с его.

— Забудь о нём, Фэл.

Проще сказать, чем сделать.

— А что насчёт твоей репутации?

— Ты наполовину фейри. Не говоря уже о том, что ты внучка генерала. Вряд ли тебя можно назвать неподходящей компанией.

— Значит, мне не придётся стать твоим маленьким грязным секретом?

Он улыбается, затем приближает ко мне свою улыбку. И слегка касается моих губ.

— Только если ты сама этого захочешь.

— Нет.

Он тихонько усмехается, и от этого звука мои соски затвердевают, а дыхание учащается. Когда он склоняет голову набок и размыкает мои губы, я отпускаю по ветру все рамки приличия и чопорность и открываюсь ему.

Ведь я же целую сейчас своего единственного и неповторимого мужчину, который завладел моим сердцем в тёмном переулке Тарелексо.

Мои веки опускаются, а тело расслабляется рядом с его телом. И хотя он не придвинулся ко мне, всё, что я сейчас чувствую, чей вкус и запах ощущаю, это он. Его дыхание становится воздухом в моих лёгких, а его руки — единственное, что не даёт моему телу упасть на него. Он держит мой подбородок в своих мягких как пух руках.

Его кожа такая нежная.

Гораздо нежнее моей.

Гораздо нежнее, чем у Антони.

Моя кровь нагревается и начинает пульсировать, и воспоминания о том, что я практически сделала прошлой ночью, встают у меня перед глазами. Хвала Котлу, что я отказала Антони, а иначе угрызения совести терзали бы меня сейчас. Я решаю, что прежде чем мы с Данте расстанемся, я расскажу ему о поцелуе, потому что я не хочу, чтобы между нами были секреты.

То есть больше, чем нужно.

И хотя моё тело остаётся с Данте, мои мысли переносятся к воронам. А точнее ворону в замке. Если я попрошу Данте достать его для меня, согласится ли он?

Волна ударяет в лодку, заставляя наши головы врезаться друг в друга так, что мы стукаемся зубами. Мы разъединяемся и смеёмся как два школьника, которые только что разделили неловкий поцелуй.

Его глаза такие голубые, зубы такие белые, а губы такие чувственные и розовые. Этот мужчина само воплощение идеала, образец, с которым я сравниваю всех остальных мужчин в своей жизни и продолжу это делать.

Подумать только, что он может быть моим.

Он нежно проводит рукой по моей щеке.

— Марко задержится здесь ещё на час. Ты бы хотела посмотреть, где я живу?

Моему наивному мозгу требуется мгновение, чтобы установить связь между отъездом Марко и походом в гости в часть к Данте. Мои щёки теплеют, когда я обдумываю его предложение. С одной стороны, мне нужно проверить своего нового жильца перед работой; с другой — я не увижусь с Данте ещё целую неделю. А может и дольше.

Я не готова с ним попрощаться.

— Я думала, что солдатам запрещено развлекать гражданских в бараках на острове.

Медленная улыбка, которая зажигается на его лице после моих слов, избавляет меня от всякого чувства ответственности.

— Солдатам запрещено, но я же не солдат, Заклинательница змеев.

ГЛАВА 32

Данте приказывает гондольеру изменить курс.

Мы начинаем плыть в сторону острова с белыми палатками, я оглядываюсь и смотрю на задёрнутые занавески своей комнаты на втором этаже.

— То вычурное блюдо… Как думаешь, твой брат согласится отдать его мне?

Данте отводит взгляд от проплывающей военной лодки, заполненной сундуками и солдатами.

— Нет. Он не расстаётся со своими трофеями. Они подогревают его эго.

Меня подмывает просто попросить его достать для меня блюдо, но я решаю, что если буду давить на него, то это возымеет обратный эффект. Я лучше пока найду остальных воронов, а затем уже обчищу трофейную комнату.

Когда мы причаливаем, Данте встаёт и протягивает мне руку, чтобы помочь высадиться на берег. Грациозно выпрыгнув из лодки, он присоединяется ко мне на деревянном понтоне и переплетает свои пальцы с моими.

Солдаты, патрулирующие берег, смотрят на нас широко раскрытыми глазами. Я рада, что их так сильно удивляет вид принца в компании с женщиной. Ведь это означает, что подобное не входит в его привычки.

— На что смотрите? — говорит Данте громыхающим голосом, вырвав их из ступора, и меня тоже.

Та власть, которой он обладает над людьми, надо мной, над Люсом… просто огромна.

Мы идем по узкой мощёной дорожке, которая превращается в более широкую улицу, по бокам от которой стоят палатки. Некоторые входы в палатки откинуты; другие же закрыты. Головы поворачиваются в нашу сторону, когда мы проходим мимо, а разговоры затихают.

Я миную многих завсегдатаев «Кубышки»; ни один не смотрит на меня. Может, они боятся, что Данте набросится на них, если они посмотрят в мою сторону? Или они сбиты с толку моим присутствием здесь?

Данте кивает головой какому-то эльфу, охраняющему вход в палатку, которая раза в два больше, чем все остальные. Крылатое создание хватается за угол полы и приподнимает идеально чистый материал, чтобы впустить нас внутрь.

— Меня не беспокоить, Гастон.

По какой-то причине мне становится интересно, тот ли это эльф, что доставил мне мою ленту и платье?

— Конечно, Альтецца.

Когда я захожу в покои Данте, меня охватывает беспокойство, и оно только усиливается, когда тяжёлая ткань опускается, заблокировав солнечный свет. Я прижимаю ладонь к животу, чтобы успокоить нервы, и сосредотачиваюсь на строгой обстановке.

Всё здесь функциональное и безупречно чистое, начиная от половиц медового цвета и заканчивая хрустящими простынями и ванной из кованой меди. Рядом с пустой ванной стоит стол, на котором располагается раковина из фарфора и лежат стопки свежих полотенец. Здесь нет окон, но свет проникает сквозь тряпочные стены, заставляя металл искриться, а полированные полы блестеть.

Сдержанность обстановки вызывает приятные чувства, хотя здесь немного прохладно.

Я медленно разворачиваюсь и смотрю на Данте.

— Это похоже на твой дом на Исолакуори?

Он стоит спиной к выходу, его голубые глаза сверкают, как и всё вокруг.

— Не похоже. Мой дом на королевском острове пышный; а этот — практичный.

— Какой тебе нравится больше?

— Сейчас? — он делает шаг вперёд. — Мне гораздо больше нравится моя палатка, потому что ты стоишь здесь.

Бабочки уносят прочь мои сомнения на своих маленьких яростных крыльях.

Он обвивает рукой мою талию, склоняет ко мне своё лицо, и наши лбы соприкасаются.

— Не удивительно, что женщины-фейри ненавидят тебя.

Я пытаюсь отпрянуть от него. Чистокровные фейри едва ли меня любят, но чтобы ненавидеть?..

Его хватка становится твёрже, как и другая часть его тела.

— Вы неоправданно красивы, синьорина Росси.

Его красивые слова заставляют меня оттаять. Я далеко не прекрасна, но если Данте считает меня такой, то разве могу я ему возражать? Я принимаю его комплимент и сохраняю его в своём сердце вместе с остальными комплиментами, которыми он осыпал меня все эти годы. Затем я кладу руки ему на плечи и встаю на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ.

Я почти целую его, когда он бормочет:

— Перестань работать в борделе.

Я снова опускаюсь на пятки, сбитая с толку.

— Я не могу перестать работать в таверне.

Я стараюсь сделать упор на то, что «Кубышка» это, прежде всего, место, где можно поесть и выпить.

— Моей семье нужны деньги.

— Я выпишу тебе пособие.

Я качаю головой.

— Нет. В наших отношениях не будет денег.

— Я не буду платить тебе за то, что укладываю тебя в свою койку; я буду платить тебе, чтобы облегчить твою жизнь. А что касается «Кубышки», ты же понимаешь, что большинство клиентов ходят туда, чтобы удовлетворить свои сексуальные потребности?

— Большинство, но не все. Некоторые ходят туда, чтобы выпить и поесть вкусной еды.

Он проходится взглядом по моему лицу, и его голубые радужки темнеют, когда он нерешительно спрашивает:

— Ты когда-нибудь, — его кадык опускается, — спала с мужчиной за деньги?

— Нет.

Он глубоко выдыхает, и его дыхание касается кончика моего носа.

— Хорошо.

— А это имело бы для тебя какое-то значение?

Его пальцы слегка раскрываются, после чего большие и указательные пальцы оказываются у меня между рёбер.

— Нет, но я бы предпочёл быть единственным люсинцем, который знаком с изгибами твоего тела и вкусом твоей, — он приближается носом к нежной коже за мочкой моего уха, — промежности.

Моя кожа покрывается мурашками. Я и представить себе не могла, что моё тело отреагирует на такое непристойное слово чем-то ещё кроме отвращения, но когда его произносит Данте, оно кажется мне таким чувственным.

Когда он прокладывает дорожку из поцелуев до острых косточек моих плеч, я признаюсь:

— В день пира, я кое с кем целовалась, потому что подумала, что ты меня не пригласил.

Когда его губы перестают двигаться, я добавляю:

— Дальше поцелуя дело не зашло.

— С кем?

— Ты его не знаешь.

Он поднимает голову.

— Значит, он не из Люса?

— А ты знаешь всех мужчин в Люсе?

Рядом с его плотно сжатыми губами начинает дергаться мускул.

— Скольких женщин ты целовал?

Он отпускает мою талию.

— Это не одно и то же.

— Почему? Потому что ты мужчина?

Мускул на его лице снова начинает трепетать.

— Ты уже сбился со счета?

— Я никогда не считал.

— И, тем не менее, ты сердишься на меня за мой ничтожный опыт.

— Ты права. Это нечестно, — говорит он. И после паузы добавляет: — Прости меня.

Он снова обхватывает руками мою талию, а затем скользит ими вверх по спине.

— Больше никаких разговоров о других мужчинах.

Я бросаю на него многозначительный взгляд.

— Как и других женщинах.

Улыбка заставляет его губы расслабиться.

— Как и других женщинах. Только о тебе.

— И о тебе.

Он притягивает меня к себе и целует долго и страстно, с языком и зубами, словно хочет стереть с них присутствие другого мужчины. Когда мы отрываемся друг от друга, чтобы набрать воздуха, он хрипло говорит:

— Мне нравится твоё платье, хотя мне бы больше понравилось, если бы ты надела то, что купил тебе я.

К счастью, он не замечает выражение моего лица, потому что его взгляд прикован к тому, как пульсирует вена на моей шее. Он откидывает мои волосы в сторону и замечает засос Антони. Я ожидаю, что он рассердится, но Данте припадает губами к посветлевшему синяку и всасывает мою кожу.

И разве плохо, что мне нравится этот его собственнический акт?

Он начинает подталкивать меня назад, пока мои ноги не ударяются о его кровать. Его ловкие руки расстёгивают пуговицы на моём платье. Мы ничего не говорим, и секунду спустя моё платье падает к моим ногам, а я остаюсь стоять в одних панталонах, которые настолько прозрачные, что под ними видно каштановые волосы.

Данте смотрит на них, его грудь едва двигается, а лицо едва ли что-то выражает. По какой-то причине я начинаю сомневаться. Он, конечно, назвал меня неоправданно красивой, но этот мужчина, безусловно, был близок с несколькими десятками более симпатичных женщин.

Женщин с заострёнными ушами, умелыми языками и роскошными формами.

Я бросаю взгляд на закрытый выход палатки.

— Фэл? — он наклоняет голову и заставляет меня посмотреть на него. — Ты сомневаешься?

— А ты?

— Нет.

Его уверенность возрождает мою.

Если бы Бронвен не предсказала моё будущее, я бы заставила Данте заслужить этот момент, заставила бы его ухаживать за мной, но что бы ни случилось, мы с ним, в итоге, будем вместе.

— Я слишком тебя люблю, чтобы сомневаться.

Его губы изгибаются в изящной улыбке, которая освещает его красивое лицо, а сам он приподнимает мои руки и кладёт на воротник своего кителя.

— Как насчёт того, чтобы меня раздеть?

Мой пульс так колотится, что заставляет мои руки дрожать. После моих неудачных попыток продеть пуговицу в петлю, Данте накрывает мои руки своими и начинает их направлять. Как только его воротник оказывается расстёгнут, он отбрасывает китель в сторону и переносит мои руки к своей рубашке. Я вытаскиваю её из штанов и стягиваю с него. Он не теряет ни минуты и опускает мои руки к поясу своих штанов, но я останавливаюсь и в восхищении смотрю на мускулы его крепких плеч, груди и точеной талии.

— У нас мало времени, — бормочет он.

— Я знаю, но дай мне минуту полюбоваться тобой.

Я высвобождаю руки из его ладоней и провожу ими по его крепкому прессу, округлым грудным мышцам, тёмным соскам и острым ключицам. От меня не укрывается дрожь, которая сотрясает его тело, когда я скольжу руками вниз по его прекрасному торсу в сторону его штанов и расстегиваю ширинку.

Когда хрустящая ткань спускается вниз по его узким бёдрам, я убираю руки и смотрю в его глаза. Несмотря на то, что я никогда не думала, что потеряю девственность посреди бела дня, в бараках, в палатке, я всегда представляла, что потеряю её с этим мужчиной. Думаю, время и место ничего не значат, когда это происходит с правильным человеком.

Данте захватывает мои губы поцелуем, бабочки вылетают из моего живота и попадают в грудную клетку. Он притягивает моё тело к себе и оставляет горячий след у меня на животе. Не прерывая поцелуя, он переплетает свои пальцы с моими и подносит их к своему крепкому достоинству.

— Смотри, что ты со мной делаешь, — хрипло говорит он, покусывая мою нижнюю губу, после чего начинает двигать нашими переплетенными руками туда-сюда.

Он начинает пульсировать под моей ладонью, его кожа мягкая как шёлк и испещрена набухшими венами. Не дожидаясь его подсказки, я провожу большим пальцем по сверкающей головке. Данте убирает руку с моей руки и обхватывает меня за шею.

Я сжимаю его. Должно быть, я делаю это слишком сильно, потому что его губы кривятся. Я растопыриваю пальцы.

— Я сделала тебе больно?

Его гримаса сменяется улыбкой.

— Нет, Фэл.

Он чмокает меня в губы.

— Мне нравится, но мне бы понравилось ещё больше, если бы ты начала двигать рукой взад-вперёд.

А я-то думала, что благодаря Катрионе, Фибусу и Сибилле я знаю, что делать, но очевидно я не имею об этом не малейшего представления.

Я следую его указаниям, и он стонет. Я решаю, что это хороший знак.

Я увеличиваю скорость и давление.

— Так?

— Именно так, — говорит он грудным голосом. — Именно так.

Его глаза закрываются, голова откидывается, и длинные косички ударяются о его спину. Он прекрасен, во всех местах. Я разрешаю себе пройтись взглядом по плоти, которую я сжимаю, но он хватает меня за запястье и останавливает мою руку.

Я резко перевожу взгляд на его лицо, которое больше не в экстазе.

— Я сделала что-то не так?

— Это было превосходно. Всё было превосходно.

— Тогда почему?

— Потому что я не хочу кончить тебе в руку.

Он проводит большим пальцем по моей нижней губе, после чего обводит по дуге более пухлую верхнюю губу.

— Я хочу кончить внутрь твоего тела.

Он начинает подходить ко мне, и вот мои колени подгибаются, а моя попа прижимается к матрасу. Вместо того чтобы накрыть меня сверху, он скидывает ботинки и отбрасывает в сторону штаны, после чего расставляет ноги и встаёт перед моим лицом.

Я смотрю в его жадные глаза, и мои щёки начинают пылать, когда я понимаю, в какую часть моего тела он хочет войти: в мой рот.

ГЛАВА 33

Данте гладит себя, в ожидании, его мокрый конец находится в сантиметре от моих приоткрытых губ. Пытаясь подавить брезгливость, я высовываю язык и прохожусь по его набухшей головке. Его тело начинает дрожать, как у моего змея, когда я ласкаю его спинные плавники.

Два таких разных вида, а какие похожие реакции. Данте бы очень не понравилось моё сравнение.

Я провожу языком по его коже, которая такая же мягкая, как шёлк Тарекуори, и такая же солёная, как Марелюс. Он стонет, и я готова поклясться, что от этого гортанного звука стены его палатки начинают вибрировать. Осмелев, я беру его в рот.

— Руки, Фэл.

Он опускает подбородок на грудь, его веки полуприкрыты.

— Используй на мне свои руки.

Он кивает на мои кулаки, которые лежат на моих голых бёдрах.

Я подношу руку к его пульсирующей длине, а другую к его тяжёлой мошонке.

Когда я начинаю мять и ласкать его, он запускает пальцы в мои волосы и начинает покачивать бёдрами. Он входит так глубоко, что моё горло сжимается. Я начинаю давиться и пытаюсь отодвинуться назад, но он крепко держит мою голову.

Он врезается в меня своими мускулистыми бёдрами, и хотя у меня не получается его сдвинуть, я умудряюсь увернуться и выплевываю его.

— Не толкай мою голову.

— Извини.

Его пальцы застывают, после чего снова оживают и скользят вниз по моим волосам.

— И не гладь меня.

Кто ж знал, что я так остро отреагирую на этот акт, который я исполняю впервые.

Он поднимает ладони вверх.

Осознав, что я порчу весь настрой, я бормочу:

— Извини. Это у меня впервые и…

— Тебе не за что извиняться, Фэл.

Он наклоняется ко мне, его ладони скользят по моей шее и плечам.

— Совершенно не за что.

Он прижимается губами к моим губам и целует их, заставляя меня смягчаться с каждым взмахом своего языка. Когда мои плечи, наконец, расслабляются, он отрывается от меня и встает передо мной на колени.

— Ты когда-нибудь изучала своё тело?

Я тяжело сглатываю, а его ладонь перемещается на мои оголённые груди.

— Ты когда-нибудь заставляла себя кончать?

Он сжимает мягкие округлости, электризуя каждую клеточку моего тела.

— Да.

— Покажи мне, где ты себя трогала?

Я пропускаю нижнюю губу между зубами, мои щёки начинает покалывать от жара.

— Зачем? Ты думаешь, что мои эрогенные зоны могут находиться в каких-то необычных местах?

Низкий смешок сотрясает его грудь.

— Ты бы удивилась, узнав, что нравится некоторым людям.

Он отпускает мои груди и проводит ладонями по моим бёдрам, затем подхватывает мои колени и разводит их в стороны.

— Я думаю, что ты трогала себя…

Он проводит тыльной стороной ладони по моему нижнему белью, и его зрачки расширяются, когда его рука касается влажного места.

— Вот. Здесь.

Я задерживаю дыхание, а потом выдыхаю:

— Да.

Он повторяет движение, после чего целует внутреннюю сторону моего бедра.

— Приподними бёдра, Фэл.

Я упираюсь ладонями в матрас и приподнимаюсь достаточно высоко для того, чтобы он смог стянуть с меня моё нижнее белье. Когда оно падает на пол, Данте проводит пальцем по моей промежности, затем начинает водить кругами и погружает его внутрь на одну фалангу. Я испускаю неровный вздох.

Подумать только, это всего лишь палец, и довольно тонкий.

Он начинает водить им туда-сюда до тех пор, пока мои стенки не намокают вокруг него.

— Посмотри, как ты ко мне готова.

Моё сердце стучит так же быстро, как и тот пульсирующий тамбурин у меня между ног.

Ещё пара движений, и Данте достаёт свой палец и проводит им по моей промежности. К моему сожалению, он минует мой клитор и вместо этого начинает ласкать мой запавший живот, пупок, проходится между рёбер. Когда он доходит до моих грудей, он начинает играть с моим соском, натирая и пощипывая его.

Несмотря на то, что мне не комфортно от этих движений, я слишком долго желала ощутить руки Данте на своём теле, чтобы останавливать его. Он приближается губами к нежной коже, которую он разминает, и облизывает заострившийся кончик.

Несмотря на то, что моё тело не вспыхивает, ощущения терпимые. Данте облизывает мою вторую грудь, и покрывает лёгкими поцелуями мои ключицы, наклонившись надо мной так, что мой позвоночник перекручивается.

— Спасибо, — бормочет он.

— За что, Данте?

Он забирается на меня, его тяжёлый член болтается между нашими телами.

— За то, что сохранила себя для меня.

— Для меня существовал только ты.

Я жду, что он ответит мне тем же, но в отличие от меня, Данте не девственник, и он также не лжец.

Не сводя с меня глаз, он разводит мои бёдра в стороны, подаётся вперёд и встречает сопротивление. Резко вдохнув, я сжимаюсь вокруг него, слово «стоп» пронзает моё горло, когда он входит в меня до самого основания.

Я чувствую укол боли, когда наши тела соединяются, и всё, о чем я могу думать, это о том, что дело сделано.

— Ты в порядке?

Я сглатываю и киваю, я ведь талантливая лгунья.

Он двигает бёдрами и шепчет мне, какая я удивительно узкая. Пот выступает у меня на лбу. Во всех маминых книгах героини испытывали такое удовольствие от этого акта, что непременно достигали оргазма. Я уже начинаю думать, что все эти анонимные произведения были написаны мужчинами, потому что я скорее готова зарыдать, чем не кончить.

Когда чувство жжения распространяется точно фейский огонь, я пытаюсь успокоить дыхание, но Данте просовывает свой язык между моими приоткрытыми губами. Несмотря на то, что наше время на исходе, я хватаю его за бёдра, чтобы замедлить его дьявольский темп, но мне это не удаётся, и, в итоге, я просто держусь за него изо всех сил.

К счастью, Данте надолго не хватает и когда он наконец-то изливается внутрь меня, пламя сменяется покалывающим теплом.

Испустив вибрирующий вздох, он утыкается лбом в изгиб моей шеи и становится совершенно неподвижным. Облегчение, которое я испытываю в этот момент, такое сильное, что я вздыхаю. Когда он обмякает внутри меня, я опускаю руки ему на поясницу и провожу кончиками пальцев по гладким бусинам, вплетённым в его шершавые косички, по его сильным плечам и вверх по бархатистым раковинам его элегантных ушей.

Он делает глубокий вдох, а затем поднимает голову, чтобы посмотреть на меня.

— Я буду помнить этот день до конца своей жизни, Заклинательница Фэллон.

Он сжимает пальцами мою руку и целует костяшки моих пальцев, точно джентльмен, которым он и является, когда не одержим своей похотью.

Мои мысли переносят меня к Антони и к тому, каким мог быть секс с ним? Но я отгоняю эти мысли подальше. Разве могу я опорочить это знаменательное событие размышлениями о другом мужчине?

— Я тоже навсегда запомню сегодняшний день.

Я, молча, благодарю бабушку за тот ужасный тоник, который она заставила меня принять. Возможно, я и захочу детей от Данте когда-нибудь, но только в далёком будущем.

Он целует меня в подбородок, после чего выходит из меня и подходит к раковине. Пока он моется, он обводит взглядом моё тело и задерживается на простынях, которые прилипли к моей спине.

Я смотрю вниз. Несмотря на то, что я ожидаю увидеть там красное пятно, я закусываю нижнюю губу, увидев, что я запачкала его белоснежные простыни. Я уже готова извиниться, но его лицо светится гордостью. Сибилла предупреждала меня, что некоторые мужчины почитают за большую честь лишить женщину девственности. Я не знаю, почему это так, но если Данте доволен, то и я тоже.

Когда я сажусь, у меня в ушах начинает звенеть предупреждение бабушки о том, чтобы я нигде не оставляла следы своей крови. Я хватаю простынь, плотно оборачиваю ее вокруг себя и встаю. К счастью, моя кровь не просочилась дальше первого слоя белого хлопка.

Пока мой любовник натягивает штаны, я подхожу к раковине, мочу угол простыни, после чего вытираю им внутреннюю часть своих бёдер и сминаю простынь в комок.

Прежде чем я успеваю бросить её в таз, Данте кладёт руку на моё предплечье и говорит:

— Оставь, Фэл. Я обо всём позабочусь.

Только вот я не могу её оставить. Даже если Данте не имеет злых намерений, они могут быть у кого-то из его подчиненных.

И прежде, чем он успевает меня остановить, я погружаю грязное бельё в таз. Данте сжимает губы, но не ругает меня за то, что я его ослушалась.

Я поднимаю с пола свои панталоны, продеваю в них ноги, после чего беру своё платье. Данте помогает мне застегнуть пуговицы, наблюдая за мной так пристально, что я начинаю волноваться.

Я начинаю тереть щёку, боясь, что там могла остаться засохшая кровь или другая биологическая жидкость, но мои пальцы ничего не обнаруживают.

— Что такое?

— Я просто задумался о том, как сильно я буду по тебе скучать.

Опьяняющая дрожь пробегает по моей спине.

— Тогда пригласи меня во дворец.

Мы не только сможем провести время вместе, но я также буду находиться в непосредственной близости от ворона из трофейной комнаты. Так я смогу убить двух зайцев.

Он как будто начинает раздумывать над этим, но затем обхватывает моё лицо руками и вздыхает. Я понимаю, что мне придётся найти другой способ попасть на остров.

— Ты будешь слишком меня отвлекать.

Он, и правда, так думает, или его беспокоят мои намерения?

Он наклоняется и нежно меня целует, после чего отпускает мою руку и распахивает вход в палатку.

— Гастон, приведи Габриэля. Я хочу, чтобы он проводил синьорину Росси домой.

— Мне не нужны сопровождающие, Данте. Только лодка.

— У тебя будет и то, и другое.

Я вздыхаю.

Габриэля, должно быть, не предупредили о деталях его поручения, потому что его глаза расширяются, когда он входит в палатку.

— Фэллон, — произносит он вместо приветствия.

Мне мучительно расставаться с Данте, но это необходимость, потому что мне надо закончить свои поиски сокровищ, а Данте нужно учиться управлять королевством, которое скоро будет принадлежать ему.

Нам.

Когда я выхожу из палатки, я вижу капитана, который стоит на другой стороне мощёной дороги. Его руки сжаты за напряжённой спиной, и он не сводит с меня своих прищуренных глаз. Из него сочится ненависть, прямо как моя кровь, просочившаяся на простыни Данте.

О, как же этот мужчина меня ненавидит. А особенно теперь, когда ему не удалось бросить меня в Марелюс и посмотреть на то, как я утону. Мне придётся действовать крайне осторожно, потому что этот отвратительный мужчина будет следить за каждым моим шагом, ожидая возвращения своего суверена.

ГЛАВА 34

Громкие и пронзительные рыдания эхом отражаются от покрытых фресками стен нашего дома, заставляя меня забыть о тупой боли между ног. Я понимаю, что это плачет мама, и бегом поднимаюсь по лестнице. Сердце стучит о рёбра из-за страха того, что я могу там обнаружить.

Если ворон вонзил свои когти в бабушку.

Если…

Когда я добегаю до порога, я обнаруживаю бабушку, которая сидит на корточках рядом с маминым креслом-качалкой.

— Посмотри, Агриппина. Она вернулась. Она в безопасности. Наша Капелька в порядке.

Я становлюсь на колени рядом с маминым креслом, беру её руки в свои и осматриваю каждый миллиметр её кожи в поисках открытых ран.

— Мама, я здесь. Посмотри на меня. Я здесь. Я в порядке.

— Фэллон. Уходи. Фэллон. Уходи.

Это наблюдение или предупреждение? Она считает, что я ушла или просит меня уйти?

— Я здесь, мама.

Она качает головой, её медные волосы волнами рассыпались по опущенным плечам, покрытым веснушками.

— Фэллон, уходи.

— Я уходила, но вернулась.

— Уходи. Уходи. Уходи.

Волнение, которое слышится в её голосе, и яркий блеск её голубых глаз, выбивают воздух из моих лёгких.

— Ты хочешь сказать, что мне надо уйти, мама? — шепчу я, как будто бабушка может не услышать моих слов.

Она стоит рядом с нами, её изумрудные глаза взволнованно блестят.

Мама перестаёт качать головой и начинает кивать.

Я в недоумении смотрю на бабушку.

— Как долго она уже в этом состоянии?

— Придя домой с рынка, я обнаружила её на коленях. Она колотила руками в дверь. Она доползла до неё. Хвала Котлу, что дверь была закрыта.

Неужели я заперла дверь перед уходом? Я помнила только, как проверяла маму, и что она спала, но больше ничего, так как я сильно паниковала из-за птицы и своего «ареста».

Что если она сама себя заперла, так как испугалась птицы в моей комнате? Что если птица дематериализовалась и прошла сквозь стену, разделяющую наши комнаты? Что если она пропала?

Мурашки бегут по моим ключицам и распространяются на грудь.

— Что такое?

Я отрываю взгляд от стены.

— Ч-что?

— Ты покраснела.

Я хватаюсь за шею, прижав липкую ладонь к горячей коже.

— Денёк у меня был ещё тот.

Бабушка прижимает кружку с отваром из ягод рябины к маминым губам. Мама качает головой.

— Биббина миа, тебе надо это выпить.

Я не помню, чтобы бабушка когда-либо называла маму своей малышкой, и от этих слов боль пронзает моё сердце. Как же это страшно, когда мать бессильна перед умственной деградацией своего собственного ребёнка.

Наконец, мама перестает раскачиваться, перестает повторять слово «уходи». Она смотрит на мать и раскрывает рот. Бабушка помогает ей выпить кислый чай, после чего проводит костяшками пальцев по маминому подбородку, чтобы поймать сбежавшие капли.

Отвар успокаивает мою маму, словно магический эликсир, и заставляет её веки отяжелеть. Её ресницы такого же тёмно-коричневого цвета, как и её брови, опускаются. Мне кажется, что она вот-вот заснёт, как вдруг её глаза распахиваются и останавливаются на мне.

— Пусть ветра отнесут тебя домой.

После этого её веки резко смыкаются, и она укладывается щекой на подушку, которую положила ей под голову бабушка.

Мы с бабушкой смотрим друг на друга. Это был первый раз, когда мама произнесла целое предложение. По крайней мере, я слышу такое впервые.

— Неужели… неужели мама только что…

Я прокручиваю у себя в голове её странное благословение, потому что это ведь именно оно?

— Да.

— Ты когда-нибудь слышала, чтобы она говорила что-то… подобное?

— Когда она была беременна тобой, я слышала, как она шептала это небу. Я думала, что она желает твоему отцу безопасного путешествия по морю. Я даже однажды спросила её об этом. Она сказала мне, что ей разрешено иметь свои секреты.

Бабушка сжимает губы и переводит взгляд с меня на своего ребёнка, отдыхающего в кресле.

Я вспоминаю о сделке, которую бабушка заключила с моим дедом, но если я заговорю о ней, мне придётся объяснить, откуда я об этом узнала, а она и так уже выглядит измождённой.

— Думаешь, мой отец был моряком? В смысле, и сейчас есть.

— Я не знаю, Фэллон. Она никогда не рассказывала. Я знаю только, что она встретила его в одну из своих поездок в Ракс. Она ездила туда каждый день, чтобы помогать нуждающимся.

Бабушка приглаживает мамины волосы.

— У неё было такое большое сердце. Она хотела спасти всех и каждого.

— Не было. Есть. Она не умерла, нонна.

— Часть её умерла.

Бабушка вздыхает, уставившись в кружку, словно пытается прочитать в ней мамино будущее, как это делает Берил каждый раз, когда я завариваю ей чашку кофе.

И хотя её истории всегда очень забавные, она никогда не видела меня в будущем королевой. Но опять же, с чего ей это видеть? Я всего лишь бедный полурослик. Как хорошо, что она всего лишь лукавит, а не предсказывает будущее, точно дьявольская сирена.

— Почему тебя привез друг Данте? — неожиданный вопрос бабушки заставляет меня позабыть о Берил.

Может быть, она также видела, откуда я приплыла? Я жду, что она спросит что-то ещё. И она не заставляет меня долго ждать.

— Что ты делала в бараках?

— Данте пригласил меня в гости.

Она сжимает переносицу.

— И ты поехала?

— Поехала.

Её недовольство такое же ощутимое, как и запах ягод рябины.

— Капелька…

Прежде, чем она успевает сказать, мне, что я глупая и всё такое прочее, я говорю:

— А знаешь, куда ещё я сегодня ездила? На Исолакуори.

Кружка выпадает из рук бабушки и разлетается на толстые и острые осколки. Остатки розоватой жидкости проливаются на пол и на её тапочки. От этого звука мама дёргается, но почему-то не просыпается.

Бабушка открывает рот. Закрывает его. Опять открывает. Её радужки темнеют так же неожиданно, как меняет цвет ракоккинский лес во время грозы.

— Птолемей…

Имя маркиза вырывается из ее рта не громче, чем пар из нашего чайника.

Поскольку я всё ещё стою на коленях, я собираю осколки кружки, стараясь не запачкать отваром своё прекрасное голубое платье.

— Он рассказал королю о том, что я симпатизирую змеям, а затем потребовал устроить слушание.

— И?..

Я складываю в ладонь куски керамики, которые напоминают опавшие лепестки розы, и поднимаю на неё глаза.

— Король Марко хочет, чтобы я использовала свой дар для установления мира между сушей и морскими обитателями.

Ужас искажает красивое лицо моей бабушки, из-за чего теперь она кажется старше.

— Ты рассказала ему о своём даре?

— Конечно, нет, нонна. Я даже не уверена, что он у меня есть.

— Был ли Юстус…

— Да.

— Он не тронул тебя?

Её руки так крепко сжаты в кулаки, что костяшки пальцев начали выпирать.

— Нет, нонна.

Тихий голос у меня в голове добавляет: «Пока». Но я не разрешаю этой тревоге просочиться наружу. Бабушка и так уже переволновалась.

Наконец, я встаю на ноги и перевожу внимание на окно и белые армейские палатки, которые позолотило заходящее солнце, а также на аккуратные ряды военных лодок, качающихся на волнах вдоль узкого острова.

Лодка Сильвиуса пуста, но значит ли это, что он перестал за мной следить?

— Юстус сопровождает короля в Тареспагию на очередной ужин в честь помолвки, поэтому моё слушание продолжится на следующей неделе после его возвращения.

Я поворачиваюсь к бабушке, глаза которой отрешенно блестят, словно она опять оказалась на суде, в поместье Юстуса, вернувшись в то время, когда уши моей мамы были ещё острыми, как и её ум, и когда меня ещё даже не существовало.

— Думаешь, он и в самом деле хочет мира, бабушка, или пытается выбить из меня признание?

Бабушка возвращается в реальность, в наш маленький голубой домик в Тарелексо, в котором мы были в безопасности до сегодняшнего момента.

— Регио ненавидят животных так же сильно, как они презирают людей, так что ни в чём ему не признавайся. И, Фэллон, ты больше никогда не поедешь на суд без меня, слышишь? Никогда.

Я даю ей обещание, хотя и не собираюсь его сдерживать. Я не могу этого сделать. Потому что единственная причина, по которой я должна вернуться на Исолакуори — это ворон, которого мне надо оттуда забрать, и я отказываюсь впутывать в это бабушку.

ГЛАВА 35

Бабушка возвращается на кухню, чтобы выбросить разбитую кружку, а я направляюсь в свою комнату. Сердце подпрыгивает у меня в груди, когда я дохожу до своей двери, а слова мамы звенят в голове.

«Фэллон. Уходи».

Ворон, должно быть, улетел, пока меня не было! Поэтому она так убедительно просила меня уйти.

Я так резко отворяю дверь, что чуть не падаю на пол своей комнаты, и мне удается удержаться на ногах только благодаря тому, что я со всей силы вцепилась в ручку. Несмотря на слабое освещение, которое стало ещё слабее из-за заходящего солнца и задёрнутых занавесок, я вижу всё довольно четко — шкаф, письменный стол, вазу с увядшими пионами, ворона, сидящего на столбике моей кровати.

Моя теория рассыпается, и на её место приходят облегчение и беспокойство. Облегчение, потому что было бы большой проблемой потерять птицу с железным клювом и когтями, а беспокойство, потому что теперь мне придётся заново разгадывать смысл тревожного наказа мамы.

Я закрываю дверь и облокачиваюсь на неё спиной, стараясь успокоить свой бешеный пульс. Ворон наблюдает за мной своими пугающими жёлтыми глазами.

— Я думала, ты улетел.

Я не должна ему ничего объяснять, но поскольку птица меня понимает, я решаю это сделать.

Птица и ухом не ведёт.

— Мама, похоже, убеждена, что мне надо уходить. И поскольку это она отправила меня в то подземелье, думаю, что это как-то связано с тобой.

Неужели я действительно изливаю свои мысли перед этим животным? На что я вообще рассчитываю? На совет? На наставление? Слова про подземелье могли быть совпадением. Всё-таки у моей мамы не всё в порядке с головой.

О чём я таком говорю? Это не было совпадением. Она предупредила меня о том, что Бронвен наблюдает за мной, и Бронвен наблюдала. Она сказала про золото в подземелье Аколти, и там были целые кучи золота.

Какие-то высшие силы используют маму как рупор.

Может быть, эти высшие силы и есть Бронвен?

Кто вообще такая эта Бронвен?

Стены моей комнаты исчезают. Потолок и пол тоже. Неожиданно я обнаруживаю, что смотрю в ущелье. Я выставляю руки, костяшки моих пальцев ударяются обо что-то твёрдое — стену из серого камня. Я растопыриваю пальцы на другой руке, но они не встречают сопротивления.

Я переношу вес своего тела в сторону и хватаюсь за камень, хотя не падаю.

Я… я плыву.

Святой Котёл, что со мной происходит? Я лихорадочно озираюсь вокруг в поисках чего-нибудь… кого-нибудь, но я одна в… Где я? В Монтелюсе?

Подо мной гремит поток.

Далеко-далеко внизу.

Несмотря на то, что сила гравитации не тянет меня вниз, я сжимаю камень, и напоминаю сейчас скорее ящерицу, чем женщину.

Я уже готова позвать на помощь, как вдруг замечаю, что на узком уступе подо мной что-то блестит. И из груди этого создания торчит чёрная стрела. Крик умирает у меня на губах, не успев вырваться наружу, и я начинаю моргать.

Ущелье пропадает, и я снова оказываюсь в своей комнате. Я сижу на корточках перед кроватью, сжимая пальцами деревянную раму так, что костяшки моих пальцев побелели, а мышцы на бёдрах пульсируют так же сильно, как и бицепсы.

Мои губы дрожат от частых вздохов.

Это было видение?

Теперь у меня появились видения?

Может быть, именно они атакуют мамин разум и выводят её из равновесия?

Несмотря на то, что сейчас я не болтаюсь над ущельем глубиной в несколько десятков метров, я осторожно выпрямляюсь. Стыдно признаться, но я гляжу на пол, чтобы убедиться, что там ничего нет. Конечно же, я вижу только блестящие точно свежий мёд половицы.

Наконец, я поднимаю взгляд на ворона и вздыхаю.

— Думаю, я знаю, где искать твоего следующего друга.

Я запускаю руку в волосы, убираю локоны с лица и смотрю на окно. Пара шагов — и вот я уже стою рядом с ним, отодвигаю занавеску и смотрю на вершины гор, окутанные смогом.

— Полагаю, он лежит где-то в ущелье этих гор.

Дрожь пробирает меня до самых костей. Если Ракокки считается гиблым местом, то уж горы, которые разделяют королевство на две части, известны тем, что проглатывают каждого, кто осмеливается отправиться на их каменистые склоны.

— Может быть, Бронвен сможет поручить эту миссию кому-то другому?

Я поворачиваюсь к ворону и пристально смотрю на лимонно-желтые точки на его голове, после чего прохожусь взглядом по его короткой шее и чёрным крыльям.

— А почему бы тебе самому не полететь туда и не спасти своего друга?

Ворон как будто прищуривает глаза, поэтому я прищуриваюсь в ответ.

— Я не понимаю, чем я заслужила такой взгляд? В этом нет ничего возмутительного. Если ты не заметил, у меня нет ни крыльев, ни магических способностей.

Мой лоб начинает покалывать, словно кожа на нём онемела. Я начинаю её растирать, чтобы избавиться от этого странного чувства, как вдруг оказываюсь в ночном лесу перед Бронвен и лошадью с седлом.

Я вздрагиваю. И резко закрываю глаза. А когда осторожно открываю их, то снова оказываюсь у себя в комнате, сжимая занавески, точно спасательный трос.

Святой Котёл, что это было? Очередное видение?

Если это было видение, то кто мне его послал? Один из богов? Сама Бронвен? Бронвен — богиня? Оракул? Колдунья? Злой дух? С таким лицом, похожим на расплавленный воск, и невидящими глазами, она определенно выглядит как нечто потустороннее, нечто злое.

О, боги, что если она — злой дух, который пришёл уничтожить мир с моей помощью?

У меня в голове всплывает история Приманиви, которая доводит меня до ещё большего исступления. Что я наделала? Что я делаю?

ГЛАВА 36

Я смотрю на кровать. Смотрю на ворона, который смотрит на меня в ответ. Я делаю выпад, приседаю, зацепляю рукой кожаную сумку под кроватью и достаю её. Затем я хватаю шипы из обсидиана, и с шипом в каждой руке вскакиваю на ноги.

Прежде, чем ворон успевает слететь со своего насеста, я поднимаю руки и пытаюсь ударить его. Снова и снова. Но каждый раз, когда мне кажется, что шипы вонзятся в плоть, они лишь проходят сквозь чёрный дым.

Пот выступает у меня на шее и начинает стекать на платье, мои мышцы пульсируют, боль между ног достигла уже эпических масштабов, но я не перестаю атаковать коварного ворона.

Я никогда раньше не причиняла вреда животному, и никогда не желала им вреда, но теперь я больше чем когда-либо убеждена в том, что птица, которую я пробудила — не является животным.

— Что ты такое? — рычу я, тяжело дыша и подняв своё оружие в воздух.

У злобной твари хватает наглости нахмуриться. Но что я по-настоящему не могу понять, так это то, почему он не улетает… зачем он так издевается надо мной? Разве дым не может пройти под дверью?

Разгневанная, я отпираю окно и широко его раскрываю. Ветерок, ворвавшийся внутрь, охлаждает мою вспотевшую верхнюю губу.

— Убирайся! Убирайся и найди Бронвен. Скажи ей, что я не марионетка. Мне не нужна ни она, ни ты, чтобы завладеть сердцем Данте. Мы будем вместе, с короной или без.

Я всё ещё держу в руках куски чёрного камня, но мои пальцы ослабели и теперь дрожат.

— Уходи!

Ворон смотрит на меня сверху вниз с высоты шкафа.

Боже, это самый глупый злой дух в истории. Я даю ему возможность уйти, а он не собирается ей воспользоваться.

Не думая, я кидаю шипы в Марелюс. Когда тёмные воды канала поглощают их, я поднимаю глаза и уже готова повернуться к птице, как вдруг замечаю фигуру, стоящую на чёрном берегу Ракса.

Мне, вероятно, почудился тюрбан и развевающиеся юбки, но я всё равно кричу:

— Найди кого-нибудь другого! С меня хватит этого дурацкого поручения.

Мои глаза начинает щипать. От пота. От слёз. От полнейшего отчаяния. Почему я?

— Почему я? — громко шепчу я.

Потому что ты глупая девчонка без магических способностей, волю которой легко подчинить, так же как и сердце, вот почему. Моё сознание — мой самый беспощадный критик.

Я отрываю свои слезящиеся глаза от Бронвен, или того, кто стоит на другой стороне канала, если это вообще человек, и обвожу взглядом мрачные углы своей комнаты. Я ожидаю увидеть блеск оценивающих золотых глаз, но нигде их не обнаруживаю.

Ничего не двигается.

Ворон исчез.

Улетел.

Наконец-то.

В одном из старых мифов, которые любят нашёптывать своим детям фейри, рассказывается о том, что не стоит заводить дружбу с фейри с закругленными ушами. Это история о том, как полурослики потеряли кончики своих ушей. Я никогда не верила этой древней сказке, в которой говорилось, что одна импульсивная девушка обрекла на гибель целую расу, открыв ящик с фейскими секретами и разболтав их по всему королевству. Но разве это не то, что я только что сделала?

Выпустила на волю нечто, способное обречь на гибель нашу расу?

— Фэллон, ради святого Котла, что ты здесь делаешь?

Я поворачиваюсь к двери.

Высокая и худая фигура бабушки подсвечена со спины, но от меня не укрываются морщинки, пересекающие её лицо, и направление взгляда. Она смотрит на перевернутый стул, открытый шкаф, смятые простыни и опрокинутую вазу с пионами, из которой течёт вода.

— Ты решила… сделать перестановку?

Я фыркаю и стираю влагу со своих ресниц.

— Капелька, что случилось?

— Ты когда-нибудь совершала глупости из-за любви, нонна?

— Я вышла замуж за твоего деда.

— Ты… ты его любила?

— Когда-то давно. А что?

Я пристально смотрю на звёзды, рассыпанные по иссиня-чёрному небу. Меня переполняет сильное желание признаться бабушке.

— Что ты такое сделала?

Она, должно быть, подошла ближе, потому что её цветочный запах окутывает меня, хотя она меня даже не обнимает.

И она наверняка никогда больше этого не сделает, узнав о моей доверчивости и о том, что я сделала.

Именно страх того, что она перестанет смотреть на меня как на своё сокровище, заставляет меня прикусить язык и подавляет желание облегчить себе ношу.

Поскольку она ожидает, что я что-то скажу, я бормочу:

— Данте хочет взять небольшой отпуск на следующей неделе.

Брови бабушки приподнимаются, когда она осматривает меня, а затем мою комнату. Она определенно озадачена и не понимает связи между отпуском Данте и беспорядком в моей комнате.

— Он попросил меня провести его с ним. Мы будем только вдвоём.

Я облизываю губы.

— Я согласилась.

Никогда в жизни я не могла бы даже представить, что поделюсь чем-то подобным с бабушкой, но лучше так, чем раскрыть ей истинную причину моего волнения.

— Я не прошу тебя о благословении, потому что знаю, что ты его никогда не дашь, но я хотела, чтобы ты знала.

Я так хочу, чтобы она погладила меня по руке и сказала, что я должна слушать своё сердце. Произнесла бы сладкую ложь, как в детстве, когда она пыталась защитить меня от жестокой реальности. Но бабушка давно уже мне не врёт.

Она вздыхает.

— Капелька, принц никогда на тебе не женится, как бы часто ты к нему не ездила.

Я резко вздыхаю, словно она воткнула в меня те шипы из обсидиана.

— Ты ничего не знаешь о Данте. Он совсем не похож на Марко!

Бабушка сжимает губы в тонкую линию.

— Ты такая испорченная, нонна. Такая… такая…

Мои глаза начинает покалывать, и её строгое лицо расплывается.

— Я тебя ненавижу.

Она даже не вздрагивает. Либо ей всё равно, либо она не считает, что я это всерьёз.

— Я докажу, что ты не права.

Я иду к двери, но затем возвращаюсь, поднимаю матрас и хватаю золотую монету.

— Вот. Убедись в том, чтобы маркиз её получил.

— Где ты…

— Мне её дали.

— Кто? От кого ты взяла деньги?

— Я их не брала. Мне их дали.

— Кто?

— Человек, который не считает меня глупой из-за моей любви к принцу, и который не верит, что я ничего не стою, только потому что у меня ничего нет за душой.

Ветерок сдувает прядку волос мне на глаза, которые всё ещё слезятся. Я убираю её с лица.

«Пусть ветра отнесут тебя домой».

Неожиданно, мне в голову приходит мысль, что таким образом мама пыталась сказать, что этот старый голубой дом мне больше не дом. Что мне надо расправить крылья, как ворон, и полететь в сторону моего настоящего дома — Исолакуори — через Ракс и Монтелюс.

«Уходи. Фэллон».

Я смотрю на пустынный чёрный берег и яркую зелень на горизонте. Я готова, мама. Я уйду сегодня ночью и соберу пять этих воронов.

Представляю выражение лица бабушки, когда она увидит меня сидящей на троне Люса.

Представив себя с короной на голове, я воодушевляюсь и покидаю свою клетку и женщину, которая держала меня там последние двадцать два года.

ГЛАВА 37

Несмотря на то, что я незамедлительно хочу отправиться в Ракс, для начала я иду в таверну. Как и сказал король, я ответственная и не поставлю семью Амари в затруднительное положение только потому, что бабушка уязвила мою гордость.

К тому же, я хочу забрать свою зарплату, чтобы у меня были деньги для путешествия по диким местам Люса. Я также хочу сообщить о своем отъезде лучшей подруге, чтобы она не волновалась.

Когда я захожу в «Кубышку», в таверне полно народа, и обе сестры выглядят так, словно они поразили самих себя своей воздушной магией. Их волосы встали дыбом, а ключицы блестят от пота.

— Наконец-то! — Сиб проносится мимо меня с подносом, полным напитков, и ставит его на стол. — Тысяча королевств, где ты была?

Червячок вины начинает шевелиться в моей груди, когда я понимаю, что должна их покинуть.

Они меня заменят.

Я заменимая.

Тоненький голосок, который побуждал меня к импульсивным поступкам в прошлом, заставляет меня держаться намеченного плана. Ведь не могу же я вернуться домой? Не после того, как я сбежала сегодня оттуда.

Я оборачиваюсь, так же, как я сделала это, когда захлопнула дверь своего дома, ожидая увидеть бабушку, идущую за мной следом. Но единственный человек, который на меня смотрит, это бородатый рыбак, который драит палубу своей лодки.

Моя бабушка такая же гордая, как и я. Ожидать, что она побежит за мной — это всё равно, что ждать снегопада в разгар лета.

Сглотнув комок, застрявший в горле, я закатываю рукава и приступаю к работе. Она не требует размышлений, и это позволяет мне продумать мои следующие шаги. В глубине души я предполагаю, что Бронвен будет ждать меня с конём, но что если её там не будет? Тогда мне придётся отправиться в путь без лошади?

И только тут до меня доходит, что одежда, в которую я одета, совершенно не практичная. Хоть мне и не нравятся мои сапоги и застиранное платье, я не могу пересечь Марелюс в шёлковых туфлях и платье таком же тонком, как крылья бабочки.

В Раксе одежду шьют для того, чтобы выживать. Я с кем-нибудь поменяюсь. Уверена, у меня не будет проблем с тем, чтобы найти хозяина для такого красивого наряда.

Сибилла врезается в меня плечом.

— Во-первых, где ты достала это платье? Шикарное. И, во-вторых, что тебя гложет?

— Я одолжила его у сестры Фибуса.

Веки Сиб взмывают вверх.

— Флавия «Я-ненавижу-полуросликов» Аколти одолжила тебе платье?

— Его одолжил мне Фибус.

— И у него дома валялось одно из платьев его сестры, потому что?.. О.

Не знаю, к какому он пришла заключению, но я решаю не разубеждать её. Может быть, Фибус расскажет ей потом про наше утро, но я не стану этого делать. Особенно в таком месте, где полно любопытных ушей.

— А гложет меня то… Я переспала с Данте.

И хотя потеря девственности занимает мои мысли не в первую очередь, я хочу, чтобы Сибилла услышала об этом от меня, а не от какого-нибудь посетителя таверны.

Медный кувшин, который она наполняет, выскальзывает из её пальцев и с грохотом ударяется о барную стойку, что привлекает внимание около десяти человек, которые до этого сидели, склонившись над своими напитками и деревянными тарелками с вяленым мясом и сыром.

— О. Боги.

Она уводит меня за локоть в тёмный угол таверны, её рот всё ещё открыт.

— И?

— И ты могла бы меня предупредить, что это больно.

Боль уже притупилась, но всё ещё напоминает о себе редкими приступами.

— Не могу поверить, что ты переспала с Данте.

Честно говоря, я сама едва ли могу в это поверить. Сегодняшний день кажется мне таким нереальным.

— Я знаю.

— Это всё, о чём ты мечтала или даже лучше?

Я задумываюсь, потому что, нет, я мечтала не об этом. Как же мне хочется признаться Сиб в том, что мы с Данте когда-нибудь поженимся. А жаловаться на умения своего мужа в постели — дурной тон. К тому же, у нас было мало времени; со временем должно стать лучше.

— Я уезжаю.

Сиб откидывает голову назад.

— Это из-за секса? Было настолько плохо, или настолько хорошо?

— Это не из-за секса.

— Тогда почему.

— Мне надо ненадолго уехать из Тарелексо. Капитан Даргенто дышит мне в спину, а дома очень напряжённая обстановка.

Она пристально на меня смотрит.

— Твоя мать?

— Нет. Нонна.

Она сжимает мою руку.

— Мне жаль, Фэл.

Неожиданно её жалость ко мне трансформируется в энтузиазм.

— Давай уедем вместе!

Мне бы ничего так сильно не хотелось, но будет нечестно впутывать её во всё это. Более того, я по-настоящему переживаю из-за того, что пророчество не сбудется, если я не исполню его в одиночку. А мне очень надо, чтобы оно исполнилось.

— Я не могу взять тебя с собой, дорогая. Я должна сделать это одна. К тому же твои родители и сестра никогда меня не простят, если я увезу тебя отсюда. И Фибус тоже попросится с нами…

— Когда закончите сплетничать, мне бы не помешала ваша помощь.

Джиана вытирает рукой свой блестящий лоб.

— Прости, Джиа. Скажи мне, кому и что нужно.

Я вытираю руки о свою прекрасную юбку.

— Десятый столик хочет кувшин с вином, а капитан хочет тарелку прошутто.

Капитан здесь? Мой взгляд устремляется на мужчину с острым подбородком, одетого в белое, который сидит с незнакомым мне мужчиной в форме.

Он здесь не для того, чтобы шпионить за тобой, Фэллон. Он пришел поесть.

— Я беру десятый столик.

Я возвращаюсь к бару, хватаю со стойки один из наполненных кувшинов, после чего огибаю бар и направляюсь к шести мужчинам из Тарекуори, которые играют в карты.

Пока я наполняю их кружки, Катриона, которая только что спустилась с лестницы, подходит к Сильвиусу. В таверне шумно, а стол капитана находится у дальней стены, поэтому я не слышу их разговора, но предполагаю, что она хочет узнать, насколько он заинтересован в рандеву. Я молюсь о том, чтобы он согласился, потому что я бы предпочла, чтобы он не наблюдал мой великий побег.

Я наливаю последние капли шипучего фейского вина, как вдруг его взгляд отрывается от куртизанки и останавливается на мне. Катриона оглядывается на меня и легонько вздыхает. Значит ли это, что он ей отказал? И если да, то это потому, что он «на работе» или он наконец-то решил, что секс с другими женщинами не поможет ему завоевать уважение той, которую он хочет?

Направляясь в сторону Сибиллы, я раздумываю о том, чтобы рассказать ей о желании Сильвиуса жениться на ней или её сестре, но тогда мне придётся долго ей объяснять, откуда я это узнала, а я ещё не рассказала ей о своём злосчастном свидании с королём. По правде сказать, я удивлена, что она ещё не слышала об этом. Люсинцы так любят сплетничать, а что может быть более благодатной почвой для сплетен, чем история о девушке-полурослике, которую арестовали за то, что она умеет заклинать змеев?

— Паппа просит помочь разложить еду по тарелкам.

Джиана указывает на кухню.

Я толкаю плечом распашную дверь и уже готова предложить помощь, как вдруг замечаю Марчелло, который раскладывает голубей на разделочной доске. Птицы уже ощипаны, но их головы ещё на месте. У меня сводит желудок, и я пошатываюсь. Я хватаюсь за косяк и жду, когда у меня перестанет плыть перед глазами, а внутренности успокоятся, прежде чем сделать шаг вперёд.

Это не первый раз, когда я застаю Марчелло за приготовлением жаркого, но по какой-то причине, на долю секунды, эта сцена напомнила мне о вороне. И да, признаюсь, ранее я пыталась его заколоть, но исключительно для того, чтобы превратить его обратно в дурацкое украшение, а не в чей-то обед.

— Фэллон, ты в порядке?

Дефне подбегает ко мне и обхватывает рукой за талию для поддержки.

— Извините. Да, эм… забыла сегодня поесть.

И только тут до меня доходит, что я действительно забыла поесть.

Она подводит меня к табуретке, которая стоит слишком близко от разделочной доски, и разворачивает кусок пекорино. Нарезав его, она открывает банку с солёными овощами и ставит всё это передо мной.

Не сводя глаз с закопченного пола под табуреткой, я поглощаю еду. Я не чувствую себя лучше по завершению, вероятно, потому что ела слишком быстро, но я рада, что насытилась.

Помыв тарелку в мыльной раковине, я сообщаю Дефне и Марчелло, что отправляюсь в незапланированную поездку, и, нет, ни с кем ничего не случилось, но я не смогу работать в таверне в обозримом будущем.

Губы Дефне слегка приподнимаются в улыбке.

— Наконец-то. Мы с Марчелло всё задавались вопросом, когда же ты вылетишь из гнезда.

Какое подходящее выражение…

— Тебе стоит повлиять на Сиб, чтобы она сделала то же самое.

Совет Марчелло шокирует меня и заставляет замолчать.

— Может быть, она могла бы поехать с тобой? Вы могли бы здорово провести с ней время…

— Я не могу.

Эти слова слишком резко срываются с моих губ.

— Я не могу взять её с собой прямо сейчас. Когда я устроюсь на новом месте…

Они переглядываются, нахмурив лбы.

— Устроишься? — повторяет Дефне.

— Я собираюсь встретиться с одним своим другом. И, ну… хочу сначала посмотреть, как всё пройдёт. Я ещё не рассказывала Сиб о нём.

— А-а-а, — лоб Дефне разглаживается. — Значит всё дело в мальчике. Это тот мальчик, о котором мы разговаривали с тобой в прошлый раз?

— Да, — решаю соврать я.

Но Марчелло всё так же насторожен. Более того, теперь, когда он услышал, что я встречаюсь с каким-то мужчиной, он как будто совершенно во мне разочарован. Я мимолётом задаюсь вопросом, что бы он почувствовал, если бы узнал, что у этого мужчины есть крылья и перья, а ещё он, вполне вероятно, никакой не мужчина.

— Церес уже встречалась с этим твоим другом? — тон его голоса звучит натянуто.

— Вы, правда, думаете, что он всё ещё хотел бы со мной встречаться, если бы познакомился с бабушкой? Она, вероятно, ещё более пугающая, чем Юстус.

Мои слова заставляют Дефне усмехнуться.

— Ну, я бы предпочёл знать его имя, — ворчит Марчелло. — На случай, если…

Дефне хлопает своего мужа по руке.

— Оставь в покое бедную девушку. Ты разве забыл, как мы с тобой прятались за спинами у наших родителей?

Я готова расцеловать Дефне. И я действительно чмокаю её в щеку, а затем шепчу:

— Спасибо.

— В любое время.

Дефне снимает с пояса кошелёк, но я говорю ей, что заберу зарплату в конце смены за вычетом ужина, куска твёрдого сыра и сухофруктов.

— Разве этот мужчина не собирается тебя накормить?

Марчелло постукивает плоской стороной ножа по своей раскрытой ладони, словно уже готов зарезать моего вымышленного любовника.

Дефне цыкает.

— Уверена, что собирается, ми куори. И опусти нож, пока ты не поранился и не залил кровью ужин синьора Гуардано. Голубь с кровавым соусом, может быть и деликатес в Неббе, но не в нашем цивилизованном королевстве.

Когда он не опускает нож, я говорю:

— Мне лучше подготовиться, на случай, если ничего не получится, и придётся ехать в одиночку.

— Умная девушка.

Дефне приподнимает бровь и смотрит на своего мужа, который всё ещё что-то ворчит себе в бороду о том, что мальчиков нынче воспитывают иначе.

— Я приготовлю тебе еду до конца смены.

Одарив её многочисленными словами благодарности, я беру поднос с едой, которую надо отнести гостям и возвращаюсь в зал. Я очень надеюсь, что капитан допил свой напиток и ушёл, но он всё ещё там. И хуже того, он наблюдает за тем, как я обхожу столы.

Когда я огибаю барную стойку, мне хочется протереть кожу, чтобы избавиться от скользких мурашек, которые он на ней оставил. И хотя я, по сути, ни от чего не убегаю, у меня не получается игнорировать этого навязчивого мужчину.

Особенно после того, как Катриона опускается на стул напротив меня и говорит:

— Этот мужчина одержим тобой, микара. Ты уверена, что не хочешь, чтобы я выторговала у него тариф на твою девственность?

Я краснею до корней волос и ногтей на пальцах ног, потому что она сказала это очень громко. Сосредоточившись на протирании кувшина с водой, я бормочу:

— Я скорее перееду в Ракс и откажусь от секса на всю оставшуюся жизнь.

Я могла бы сознаться, что больше не девственница, но это не касается ни её, ни кого бы то ни было.

Она моргает, хотя я не в первый раз намекаю ей на своё отвращение к этому мужчине.

Мои возбуждённые нервы заставляют меня улыбнуться.

— Но спасибо, что думаешь обо мне и моей девственности.

Она вздыхает.

— Жаль. Очень жаль.

Совсем наоборот. Капитан, вероятно, свернёт мне шею во время секса, пытаясь выбить из меня это проклятое признание.

Весь остаток вечера я мысленно заставляю капитана уйти до закрытия, но эта упёртая задница даже не дёргается со своего места, и хотя он не пялится на меня в открытую, у меня время от времени покалывает затылок от его взгляда.

Что если он ждёт окончания моей смены? И как мне тогда договориться о поездке в Ракс, если за мной по пятам будет идти высокопоставленный офицер?

Когда уходят последние посетители, я, наконец, подхожу к его столу.

— С вас один золотой и пятнадцать медных монет.

Он кивает на своего компаньона, который больше похож на манекен, чем на живого человека, так как совсем не двигается. Молодой человек достаёт две монеты, обе из которых серебряные.

— Сейчас принесу вашу сдачу.

Я разворачиваюсь на зудящих ногах. Неужели, этот день закончился?

— Оставьте сдачу, синьорина Росси.

Я бросаю через плечо:

— Я обязательно сообщу Амарисам о вашей щедрости.

Но прежде, чем я успеваю уйти, он снова кричит:

— Если ты решила соблазнить принца, то это тебе не поможет.

Я не хочу вступать в разговоры с этим мужчиной. У меня есть дела — мне надо найти воронов. Но я не могу сдержаться и картинно вздыхаю.

— О, нет. Мой хитрый план провалился. Тогда скажите, кого мне надо соблазнить? Самого короля? Вас?

Я думаю, а точнее надеюсь, что мой подкол заставит его навсегда заткнуться, но он решает снова меня зацепить.

— А ты знаешь, что твой прекрасный принц делает в данный момент? — голос Сильвиуса звучит совсем рядом, что заставляет меня развернуться.

Он навис надо мной, как обычно сцепив руки за спиной, улыбка украшает его губы.

— Он ужинает с принцессой из Глэйса.

Сильвиус медленно обходит меня кругом, точно змея.

— Я слышал, что они встречались, когда он останавливался на севере.

— Вот и хорошо.

— Я вижу, ты не веришь в то, что у него к ней какие-то чувства.

— Потому что их нет. По крайней мере, романтических.

— А ты целуешься с мужчинами, с которыми не состоишь в романтических отношениях?

— Нет.

— Что и требовалось доказать.

— И что вы пытаетесь доказать?

— Перед тем как прийти сюда, у меня была встреча на Исолакуори. Когда я приехал туда, язык Данте находился глубоко во рту принцессы.

— Вы лжёте.

Он достает эмалированную табакерку из кармана штанов, берёт щепотку соли и прижимает её к кончику своего языка. Проглотив её, он повторяет свои слова, каждое из которых впечатывается в хрупкую оболочку моего сердца и заставляет его заныть от боли.

— Принц не будет спать со шлюхами, потому что тогда принцесса Глэйса не пустит его в свою постель. Но как я понимаю, он не рассказал ей о тебе.

Он придвигает ко мне табакерку, и хотя я не хочу играть с ним в эту игру, я достаю оттуда щепотку соли и нюхаю.

Соль. Это на самом деле соль.

Он захлопывает табакерку и возвращает её в карман.

— Тебя, похоже, очень расстроила эта новость.

Я так крепко сжимаю руки в кулаки, что мои ногти оставляют на ладонях небольшие полумесяцы.

— Капитан Сильвиус, заведение закрылось, — голос Джианы звучит так, словно кто-то ударил металлом о металл.

Он кидает в неё что-то блестящее.

— Я беру номер. Желательно без тараканов.

Ноздри Джианы раздуваются, пока она наблюдает за тем, как серебряная монета, перевернувшись в воздухе несколько раз, падает на пол. Она даже не пытается её поймать.

— Боюсь, все номера уже заняты.

Он перестает кружить.

— Разве? Когда Катриона приглашала меня, она сказала, что у проституток сегодня не очень насыщенный вечер.

Джиа не удостаивает его ответом.

— Не забудьте вашу монету перед уходом.

— Осторожней, синьорина Амари. Я могу либо сделать репутацию этому заведению, либо испортить её.

Он щёлкает пальцами, чтобы продемонстрировать, как легко он может уничтожить её и её семью.

— Я не очень люблю угрозы, капитан. А теперь перестаньте домогаться моих сотрудников и уходите. И вам, вероятно, не стоит возвращаться. Как вы и сказали, в нашем заведении слишком много тараканов. Пора их отсюда выгнать.

Он смотрит на неё устрашающим взглядом, но Джиана даже не дёргается. Как бы сильно мне ни хотелось её обнять и поблагодарить за поддержку, чувство вины за то, что всё это случилось с ней и её семьей из-за меня, припечатывает мои ноги к липким половицам, а руки к рёбрам.

Мой уход, может быть, и не был спланирован никаким богом, но это всё-таки божий дар для тех, кто меня окружает.

Когда капитан и его друг, наконец, уходят, я шепчу:

— Прости.

— За что, Фэллон?

— Это моя вина, что он тебе угрожал.

Она проводит тряпкой по барной стойке.

— Дольча, никогда не бери вину тупых мужиков на себя. А теперь запри дверь и помоги мне привести это место в порядок, пока ты не отправилась в своё путешествие.

— Ты слышала?

— Я слышала всё.

— Всё? А ты слышала о том, как я провела сегодняшний день?

Их кухни появляется Сибилла.

— Наконец-то. Я думала, что эта фейская задница никогда не уберётся.

Посмотрев на свою сестру и на меня, она хмурится.

— Что я пропустила?

— Фэллон собиралась рассказать мне о своих приключениях на Исолакуори.

Боги, Джина, и правда, всё слышала.

Сиб открывает рот.

— Ты ездила на Исолакуори без меня?

— Поверь мне, тебе бы не захотелось присоединиться ко мне в этой поездке.

Я рассказываю им про Юстуса, короля и предложение капитана бросить меня в Марелюс. Сиб открывает рот всё шире и шире, пока не становятся видны все её перламутровые зубы. Её сестра, напротив, ни грамма не шокирована.

Пока мы приглушаем светильники, которые развешены на рыболовных веревках по всему помещению, я спрашиваю Джиану:

— Думаешь, это правда? Про принцессу из Глэйса?

Она искоса смотрит на меня.

— Пора бы тебе уже закалить своё милое сердечко, Фэллон, а не то наш мир слижет с него весь мёд.

Как поэтично, но это не отвечает на мой вопрос.

— Это значит — да?

— Нет, я не слышала про их интрижку. Удивлена ли я? Нет. Эпонина — из Неббы. Логично, что Марко будет искать союза с другим оставшимся королевством.

— Марко не может заставить своего брата жениться, если тот этого не хочет.

— Возможно. Но что если Данте этого хочет?

Гнев начинает пожирать моё нутро, точно хищное животное, высасывая из него всю сладость и оставляя мне только бешеное желание немедленно лишить Марко трона.

Возможно, Данте в итоге не выберет меня, но меньшее, что я могу сделать, это убедиться в том, что он сам сделает этот выбор.

ГЛАВА 38

После невероятно крепких объятий Дефне и Марко, я направляюсь вместе с Сиб к залитому лунным светом пирсу. Письмо, написанное её родителями и скреплённое гербовой печатью, лежит в моей сумке, которую я завязала узлом у себя на груди, где громко барабанит моё сердце.

Его ритм такой частый, что от него сотрясается горстка медных монет, запас еды и вода, которые должны помочь мне пересечь горы. По крайней мере, это касается еды и воды. Я могу остаться без денег гораздо раньше, если видение Бронвен вместе с лошадью было вызвано низким уровнем сахара в моей крови. Будем надеяться, что это была не галлюцинация, а предсказание моего будущего.

Несмотря на то, что на пристани тихо в этот час, многие рыбаки уже встали и готовят свои приманки и сети. Мы идём к паромной переправе, лунный свет запутался в длинных волосах Маттиа, которые доходят ему до плеч. Он сидит на корточках на лодке Антони и соскабливает ракушки с её борта. Его движения замедляются, когда он приподнимает голову и замечает нас.

Я машу ему рукой. Антони, должно быть, не рассказал ему, что между нами всё кончено, потому что Маттиа слегка улыбается и машет мне в ответ.

Сиб наклоняется ко мне и шепчет:

— Как думаешь, будет странно, если я приглашу его на свидание?

— Почему это должно быть странно?

Она приподнимает бровь.

— Потому что я спала с Антони.

— Больше года назад.

Я пристально смотрю на изящные линии профиля своей подруги, её густые ресницы, вздёрнутый нос и пухлые губы, которые на один тон темнее коричневой кожи её лица.

— Я бы посоветовала тебе попробовать.

— А что если он мне откажет? Кто будет держать меня за руку, если тебя здесь не будет?

— Фибус.

Она надувает губы.

— А что насчёт моей второй руки?

Я закатываю глаза.

— Я ненадолго.

— Как бы я хотела, чтобы ты рассказала мне, куда отправляешься.

— Туда, куда ветра отнесут меня.

— А что если ветра сдуют тебя со скалы?

— Я постараюсь не подходить слишком близко к краю.

— Тебе на самом деле следует ехать в Тареспагию по морю. Я слышала, что люди исчезают в Монтелюсе.

— Там всего одна дорога, и она постоянно патрулируется. Ты можешь себе представить, какие у меня шансы потеряться?

— У тебя всё не как у людей.

Широко улыбнувшись, я толкаю её плечом. Когда мы доходим до паромной переправы, я передаю голубоглазому капитану письмо Марчелло, в котором объясняются причины, по которым я должна пересечь канал — забрать продукты для таверны от его имени — после чего я протягиваю ему медяк в качестве платы за билет.

— Паром уже заполнен, — говорит мужчина.

— Эм, — Сибилла хмурится, взглянув на пустые скамейки. — Как по мне, так он выглядит довольно пустым.

— Паром заполнен.

Он возвращает мне письмо. Я разворачиваю его и быстро читаю, переживая о том, что Марчелло мог попросить в нём не пускать меня на паром, но волнистые петли и завитушки говорят именно то, что он и пообещал.

— Это какая-то нелепость, — щёки Сибиллы гневно раздуваются.

— Почему вы меня не берёте? — спрашиваю я его.

Я замечаю, что он смотрит куда-то мне за спину, и оборачиваюсь. Несмотря на то, что за нами никто не наблюдает, он определённо не пускает меня по чьему-то приказу. Капитана?

— Лучше возвращайтесь домой, Заклинательница змеев, потому что ни один человек не станет рисковать своим благосостоянием ради того, чтобы помочь вам сбежать.

Я стискиваю зубы и поворачиваюсь, что в свою очередь заставляет Сибиллу тоже развернуться.

— Это всё Сильвиус.

— Зачем ему… О. Вот же говнюк.

Она не смогла бы подобрать для него более подходящее прозвище. С этого дня я, наверное, начну называть его Капитан Говнюк. Звучит неплохо.

Она останавливает меня.

— Тебе надо попросить Антони. Он точно тебя отвезёт.

Голос паромщика звенит у меня в ушах, и я качаю головой.

— Я не хочу, чтобы из-за меня у него были проблемы.

— Думаю, ты всегда можешь переплыть канал. У тебя и так уже был дерьмовый день. Подумаешь… ещё немного дерьма?

— Твой юмор не знает границ, Сиб.

И хотя при мысли о том, что мне придётся рассекать грязные воды канала, мой желудок переворачивается, я уже начинаю подумывать о том, чтобы подозвать свистом Минимуса и нырнуть в покрытую рябью темноту. Но меня останавливают две вещи. Первое — Минимус может не учесть того, что я не змей. И второе — этим я могу сыграть на руку Сильвиусу.

Я поднимаю глаза к прозрачным облакам, которые кружатся вокруг убывающей луны. Как бы мне хотелось, чтобы Бронвен предложила мне ещё какой-нибудь вариант. Когда с неба не падает ни веревки, ни железного ворона, и никакие чёрные птицы не проносятся над головой, я опускаю взгляд на мрачный лес, подсвеченный точками факелов, сразу за бараками.

Я знаю, что это иллюзия, но мне кажется, будто Ракокки удаляется от Тарелексо.

— Я сейчас вернусь. Никуда не уходи.

Сибилла расплетает наши руки.

Когда она оставляет меня одну на пристани, я опускаю веки и начинаю размышлять о своём почти разрушенном будущем, но вместо того, чтобы искать решение проблемы, я переношусь мыслями к Исолакуори и принцессе, за которой ухаживает Данте. А я-то решила, что он отказал Берил и всем остальным ради меня.

И почему я рискую своей головой и душевным спокойствием ради того, чтобы усадить его на трон, если он собирается посадить рядом с собой принцессу? Он ведь говорил, что не будет больше других женщин. Следом за гневом, меня охватывает ревность, но затем новая волна гнева сметает мою пылающую злобу.

Почему я верю на слово Капитану Говнюку? Может быть, на него тоже не действует соль? Может быть, ему кажется, что они целовались, и поэтому он смог произнести эти слова под…

— Пойдём, очень важная персона.

Тонкая рука обхватывает меня за талию.

— Я нашла решение.

Я открываю глаза и смотрю на Сибиллу.

— Какое?

— Увидишь.

Когда я вижу, что она имеет в виду, я упираюсь пятками в пол.

— Я же сказала, что не хочу втягивать Антони.

— Именно поэтому я попросила Маттиа. Я даже заключила с ним сделку.

— Сибилла, нет.

— Ой, расслабься. Для меня это в любом случае выгодно. Я не только исполню мечту подруги, но и схожу на свидание с сексуальным блондином.

Пока она тащит меня вперёд, я перебираю в голове все причины, по которым не могу ступить на эту лодку.

— Хватит бормотать и поднимайся на борт.

— Сибилла.

— Фэллон.

— Всегда мечтал о сексе втроём с вами двумя, — Маттиа говорит это так громко, что привлекает внимание проходящего солдата и нескольких моряков.

Он протягивает нам руки. Сибилла берётся за одну из них и кивает мне, чтобы я взялась за вторую.

— Антони умрёт от зависти!

— Почему это я должен умереть от зависти? — голубоглазый капитан появляется из каюты в одних штанах.

Словно магниты, мои глаза проходятся по его обнаженной груди и округляются, когда я замечают ряды светящихся полос, которые опоясывают его точёные бицепсы. Он заключает сделки ради спортивного интереса? Я насчитываю двадцать на одной руке и замечаю ещё больше на другой.

Прежде чем он успеет заметить, что я на него пялюсь, я заставляю себя перевести взгляд на бородатого капитана, который копается в ящике со снастями.

— Как же вы вовремя, дамы. Каюта вся наша.

Сиб отрывает мою руку от моего тела и вкладывает её в ладонь Маттиа. И прежде чем я успеваю среагировать, он затаскивает нас обеих на судно.

ГЛАВА 39

Антони встает между Маттиа и мной, заставляет своего друга согнуть руку и отпустить меня.

— Нет.

— Антони, — шипит Сиб сквозь зубы. — Хорошо. Секс вчетвером! — громко объявляет она, схватив меня за руку и потащив в каюту под палубой.

Антони ещё крепче сжимает губы, но идёт за нами.

Как только мы оказываемся внутри, Сибилла захлопывает дверь.

— Боги, проницательность — не твой конёк.

— Какого чёрта здесь происходит? — рычит Антони.

— Ты только что проснулся?

Сиб оглядывает его, задержавшись взглядом на его мускулистом торсе.

Антони проводит рукой по лицу.

— Начни уже объяснять.

Сиб открывает рот, но я её опережаю.

— Капитан Даргенто предложил бросить меня в канал, чтобы доказать, что я умею приручать змеев.

Я готова рассказать Антони то, что я рассказала Сибилле, что, конечно, отличается от той истории, которую я рассказала её родителям. Я наговорила уже столько лжи. И всё это ради того, чтобы защитить дорогих мне людей, и всё же… Та лёгкость, с которой эта ложь срывается с моих губ, переполняет меня чувством вины.

— Король Марко уехал на Тареспагию до следующей недели, поэтому решил отложить мой заплыв до своего возвращения. Я думаю, что он или мой дед решили за мной проследить.

— Я всё ещё не понимаю, зачем ты собралась заниматься здесь сексом втроём с моим первым помощником, — в голосе Антони нет ни грамма мягкости.

— Она сейчас до этого дойдёт… — фыркает Сиб. — Боги, какой ты сегодня тяжёлый.

Я смачиваю губы языком и скольжу пальцами вдоль лямки моей импровизированной сумки.

— Я не хочу, чтобы меня бросили в Марелюс, Антони. Не хочу проверять теорию Сильвиуса, тем более на глазах у короля. Одному Богу известно, что он со мной сделает, если я действительно обладаю такими способностями. И одним только змеям известно, что они сделают со мной, если я ими не обладаю.

— Так ты пытаешься сбежать?

— Да.

Вот здесь-то и начинается ложь.

— Я сказала родителям Сиб, что встречаюсь с одним мужчиной на другой стороне, и что именно поэтому уезжаю, но я ни с кем не встречаюсь. Я пытаюсь сбежать прежде, чем меня превратят или в игрушку для змеев, или в новое оружие в арсенале короля.

— И Прекрасный принц не может тебя выручить?

Одному только Котлу известно как мне удается остаться спокойной, когда я отвечаю:

— Он уже использовал свой козырь, когда я упала в канал десять лет назад.

Долгое время никто ничего не говорит.

Но затем Антони нарушает тишину.

— Так ты планируешь провести свою жизнь в бегах?

— Нет. Я планирую доехать до Тареспагии. Там живет моя прабабушка, Ксема Росси, и она очень влиятельная женщина, которая, как я надеюсь, меня защитит.

— Надеешься? — насмешливый тон Антони заставляет меня смять письмо Марчелло.

Если Сибилла купилась на мою ложь, и подтвердила, что поездка к матери Юстуса — отличная идея, то мне определенно не удалось убедить Антони.

— Это ужасный план, Фэллон.

— Я не спрашивала твоего мнения.

— Возможно, но ты здесь явно для того, чтобы о чём-то у меня попросить.

— Это была плохая идея.

Я разворачиваюсь и тянусь к дверной ручке.

Сибилла прижимается к стене, чтобы заблокировать мне выход.

— Я не дам тебе умереть из-за какой-то гордости.

Несмотря на то, что в каюте темно, от меня не укрывается то, как на челюсти Антони начинает дёргаться мускул.

— Мы действительно многого от тебя хотим, Антони, и да, ты можешь нам отказать, но Фэллон надо переплыть через канал. Я хочу взять взаймы у тебя твою лодку. Я, конечно же, тебе заплачу.

— Сибилла, — шепчу я.

Я и не подозревала, что она замыслила именно это.

— Ты хочешь… — шипит Антони. — Ты вообще умеешь управлять лодкой?

Она пожимает плечом.

— Разве это сложно? Вы же двое это делаете.

Маттиа фыркает.

— И как ты собираешься миновать охранный пункт с разыскиваемым преступником, а?

— Я не преступница… — я сглатываю. — Пока что.

Сиб хватает письмо, написанное для меня её отцом, и суёт его в руки Антони. Поскольку лодка зажата между двумя другими, в единственный иллюминатор попадает очень мало света. Антони прищуривается, чтобы прочитать написанное.

— Я знаю, что ты умеешь читать, так что ты, должно быть, заметил там имя Фэллон.

Он ударяет кулаком по пергаменту, оставив на нём отметину.

— Это легко можно поправить каплей чернил. К тому же оно подписано моим отцом.

— Что если они решат обыскать лодку?

— Поэтому я хочу одолжить именно твою лодку, Антони.

Она постукивает ногой по небольшому круглому коврику.

Наступает тишина. Я не знаю, почему все такие мрачные и молчат, но потом замечаю, что Маттиа жуёт губу, а Антони нахмурился.

— Откуда ты об этом узнала? — спрашивает, наконец, последний.

Мои брови сходятся вместе.

— Об этом?

Кадык Антони поднимается и опускается по его горлу.

— Кто тебе рассказал?

— Я сложила два и два. Я знаю, что ты не встречаешься с моей сестрой — и вы не встречаетесь ни с кем из людей — но вы проводите непомерное количество времени, путешествуя в Ракс и обратно. Кстати, я одобряю то, что вы делаете.

— Что вы делаете? — спрашиваю я вслух.

Его взгляд с трудом перемещается на меня, я делаю шаг назад и замолкаю.

— Вообще-то, это не ваше дело. А что до вашей просьбы одолжить у меня лодку, то — нет.

— Речь идёт о жизни Фэллон! Ты действительно хочешь, чтобы она умерла?

Он пристально смотрит на Сибиллу.

— Я сказал «нет», потому что не одолжу вам лодку, а сам её поведу, чёрт побери.

— Не уверен, что это очень хорошая идея, капитан.

Маттиа запускает пальцы в копну своих золотых волос и кивает в мою сторону.

— На улице поговаривают, что тот, кто перевезёт её через канал, будет брошен в Филиасерпенс.

— Значит, ты не против того, чтобы Сибилла отправилась плавать со змеями? — спрашивает Антони.

— Она девушка. Её не поймают.

— Что за тупое умозаключение?

Маттиа высвобождает руку и опускает её вдоль тела.

— Ты, и правда, думаешь, что Даргенто хоть на секунду задумается перед тем, как наказать женщину, Маттиа? Не говоря уже о том, что Сибилла лучшая подруга Фэллон. Все в Люсе это знают. Она будет первой, на кого он обратит внимание. Именно поэтому Сиб не будет на этой лодке. Как и тебя, и Риккио.

Голубые глаза Антони, наконец, останавливаются на мне. В них залегли тени, что никак не связано с освещением.

— Я её перевезу.

Я уже готова запротестовать, но какие ещё у меня есть варианты?

— Отправимся сегодня после наступления сумерек.

Моё сердце колотится у меня в груди.

— Мне надо уезжать прямо сейчас, — шепчу я.

— Ты только что сказала мне, что король не собирается воплощать в жизнь идею Даргенто до своего возвращения.

— Я знаю, но… я не могу вернуться домой. Я поругалась с бабушкой, когда сказала ей, что собираюсь поехать к её свекрови.

Как же легко ложь срывается с моего языка, она звучит так правдиво, что я скоро начну сама в неё верить.

— Ты можешь остаться со мной, — предлагает Сибилла. — К тому же тебе бы не мешало поспать.

Я не сомневаюсь, что выгляжу сейчас такой же измотанной, какой я себя чувствую.

Она берёт меня под руку.

— Значит, встречаемся здесь после наступления ночи?