Драмы

Н и к о л а й Г а с т е л л о.

В и к т о р С т е п а н е н к о.

С е р г е й Г а р и н.

П а в е л Г и р я в ы й — бортмеханик.

А н н а.

В и т я — сын Николая и Анны.

М о р о з о в — командир полка.

Ф а и н а.

Ч к а л о в.

М а л ь ч и к (в эпилоге).

В е с т о в о й.

ПРОЛОГ

Глубокое синее небо. Бегут облака, закрывая звезды… Отдаленный рокот моторов и далекие голоса. Будто несутся они к нам через тысячи километров, через годы, через века.

— Всем самолетам лечь на обратный курс. Всем самолетам лечь на обратный путь. Всем экипажам возвращаться домой. Гастелло, Гастелло. Почему не отзываетесь? Гастелло, не слышу вас. Гастелло! Гастелло! Бондарчук, Сергеев, Лаптев, Гринштейн, Сокольский, Степаненко — вас слышу. Гастелло, Гастелло, Гастелло — почему не отзываетесь? Гастелло! Гастелло! Гастелло! Я — Земля, перехожу на прием. Я — Земля, прием, прием, прием…

Освещается кабина пилота. Лицо Г а с т е л л о, озаренное пламенем пожара.

Н и к о л а й. Я вас слышу. Я Гастелло, я Гастелло, я Гастелло. Слышу вас хорошо. Я Гастелло. Штурман убит. Бортмеханик убит. В машине я один. Бомбы сброшены точно по цели. Сбит один «Мессершмитт». Патронов больше нет. На земле скопление танков и автомашин противника. Они заряжаются у бензоцистерн. Зениткой у меня пробит правый бак, самолет горит, дотянуть не смогу… Машина летит вниз. Мы будем сражаться с врагом жизнью своей, а если жизни не хватит, будем сражаться смертью своей… Кто это сказал? Это сказал Гарин… Когда он это сказал? Надо вспомнить… Надо все вспомнить…

Темнота.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Ярко светит солнце. Пригорок, на котором сидят Н и к о л а й и его друг В и к т о р С т е п а н е н к о. На другом берегу учебный аэродром. Дерево, кусты, причал для лодок. По земле пробегает тень от летящего в небе самолета. Виктор и Николай задирают головы.

Н и к о л а й. Смотри, полетели. Вон на первой машине Чкалов.

В и к т о р. Над лесом разворачивается, Сейчас вверх уйдут. Скоро и мы так.

Н и к о л а й. Нет, еще не скоро.

В и к т о р (берет камешек). Если подпрыгнет на воде пять раз, — значит, приняли нас.

Н и к о л а й. А если меньше?

В и к т о р (бросает). Восемь!

Н и к о л а й. И чего ради ты потащился со мной?

В и к т о р. Как делать чертеж самолета, так вместе? А как в школу пилотов поступать — без меня? Нет, Николка, я тоже добился, чтобы райком послал меня в школу.

Н и к о л а й. Ну пойдем узнаем… Приняли нас или нет?

В и к т о р. Смотри, Гарин! Сюда гребет. Он у нас в поселке жил. Вместе с моим братом голубей гонял. А, теперь… Читал в газетах? На Памире наших туристов от лавины спасал.

Н и к о л а й. Не на Памире, а на Алтае.

В и к т о р. А я говорю на Памире.

Н и к о л а й. А я говорю на Алтае.

Выезжает на лодке Г а р и н, красивый, стройный летчик. Он привязывает лодку к причалу, замечает двух друзей.

Г а р и н. Вы что тут делаете?

В и к т о р. Идем узнавать — приняли нас в школу или нет?

Г а р и н. Летчиками хотите быть? Не так-то это просто! Это не футбольный мяч по полю гонять. Летчиком нужно родиться! Приняли! Поступаете под мое начало. Завтра вместе выезжаем в Ворошиловград. Ваша фамилия?

В и к т о р. Степаненко.

Г а р и н. Ваша?

Н и к о л а й. Гастелло.

Г а р и н. Вас я знаю. Хочу предупредить. Здесь не завод и не футбольная команда. Каждую минуту вашей жизни вы должны чувствовать всю ответственность…

Н и к о л а й. А на заводе, вы думаете, не нужно чувствовать всю ответственность?

Г а р и н (посмотрев на Николая). Я должен был вас предупредить.

Н и к о л а й. Лишние слова, товарищ лейтенант.

Г а р и н (усмехнулся). Языкастый малый! Ничего, обломаем! Научитесь слушать, когда с вами говорят старшие. Завтра в пять утра быть в казарме. (Привязывает лодку и уходит.)

В и к т о р. Трудно тебе будет в жизни, Николка. Надо было стать по стойке «смирно», потом крикнуть «так точно» и поблагодарить за науку.

Н и к о л а й. Обойдется и без этого.

В и к т о р. Давай выкупаемся. В последний раз как обыкновенные гражданские люди. Переплывем эту речушку.

Они снимают пиджаки и рубахи и ложатся загорать. По берегу проходит А н я. Она всматривается в лежащих и проходит мимо. Они ее не замечают. Шум пролетающего в небе самолета.

Н и к о л а й. Каким летчиком ты станешь, Витька?

В и к т о р. Истребителем, конечно. А ты?

Н и к о л а й. Бомбардировщиком.

В и к т о р. Тогда и я бомбардировщиком. Четыре мотора! Целый дом в воздухе. И ты один управляешь этой махиной. Кто сильнее тебя в небе? Ты видел, как они пролетают строем над Красной площадью Первого Мая! Земля дрожит… Потом я открываю люк, и над всей площадью раскрываются белые купола парашютов. Как цветы, выросшие в небе… Я буду бомбардировщиком.

Из-за дерева выходит Аня.

А н я. Простите. Вы не видели здесь одного человека? Летчика.

В и к т о р. Летчики это мы.

А н я. Будущие.

В и к т о р. А вы нас подслушивали?

А н я. Я не нарочно. Просто ищу человека, хотела у вас спросить. А вы разговаривали. Не хотела вас перебивать, тем более вы так красиво рассказывали. Не сердитесь, пожалуйста.

Н и к о л а й. Я молчал. Говорил он. Поэтому не сержусь.

В и к т о р. Раз вы считаете, что я красиво рассказывал, я тоже не сержусь.

Н и к о л а й. Кого вы ищете?

А н я. Его фамилия Гарин.

В и к т о р. Знаем такого. Это наш командир.

А н я. Он просил меня подождать здесь на берегу.

Н и к о л а й. Зачем?

А н я. Он был в Ленинграде и привез мне письмо от брата. Мой брат тоже молодой летчик, как вы.

В и к т о р. Спасибо! Конечно, мы тоже летчики. Мы известные асы, тертые воздушные волки, облетевшие вдоль и поперек землю и соседние планетки.

А н я. Серьезно?

Н и к о л а й. Он никогда ничего не говорит серьезно. Нас только сегодня приняли в школу.

В и к т о р. Зато завтра уже, очевидно, выгонят. Если ваш новый знакомый будет разговаривать с начальством так же, как сегодня с вашим старым знакомым.

А н я. С Сергеем Гариным?

В и к т о р. Вы опять угадали. Кстати, давайте уж познакомимся, раз мы все равно познакомились. Меня зовут Виктор.

А н я. Аня.

Н и к о л а й. Николай.

В и к т о р. Очень приятно.

Н и к о л а й. Скажите, вы никогда не жили в Муроме?

А н я. Я там гостила у тетки.

Н и к о л а й. Я вас там видел. В саду над Окой.

А н я. Я вас не помню.

Н и к о л а й. Я там жил три года. Работал на заводе.

А н я (к Виктору). А вы тоже были в Муроме?

В и к т о р. Никогда!

А н я. Напрасно. Там хорошо… Вечером в саду играет оркестр, по Оке плывут лодки…

Н и к о л а й. С Гариным.

А н я. Нет, Гарина там не было.

Н и к о л а й (угрюмо). Ну до свиданья! Мы будем купаться. Впрочем, если тебе хочется, Виктор, ты можешь проводить эту девушку.

В и к т о р (нерешительно). Да я не знаю…

А н я (Николаю). Ваш товарищ прав. Вас, очевидно, скоро выгонят из школы. Если вы со всеми так разговариваете, как со мной. (Хочет идти.) Я обойдусь без провожатых.

Н и к о л а й. Подождите минутку! Не сердитесь. Посидите с нами. Я не хотел вас обидеть. Давайте говорить о Муроме.

А н я. Мне некогда.

Н и к о л а й. Ладно. Тогда мы уйдем, а вы оставайтесь. Приведем вам сюда Гарина.

В и к т о р. Тебе-то не стоит идти к нему, а то он подумает, что ты пришел извиняться. Я один сбегаю. (Убегает.)

Н и к о л а й. Гарину я тоже сказал что-то не то… Он тоже обиделся. Что за день!

А н я. Что же вы ему сказали?

Н и к о л а й. Что думал.

А н я. Вы всегда говорите людям то, что думаете?

Н и к о л а й. Нет. Вам я сказал совсем противоположное тому, что думал.

А н я. Вот как?

Н и к о л а й. Именно так. Я вас очень хорошо помню. В Муроме вы ходили в таком желтом платье с цветами… И мне очень хотелось, чтобы вы меня тоже вспомнили. Мне вдруг захотелось с вами поговорить. Не потому, что именно с вами. А потому, что сегодня такой день.

А н я. Жаль, что не со мной.

Н и к о л а й. А может быть, и с вами. Даже наверное, с вами… Мне только не нравится, что вы ждете Гарина.

А н я. Слушайте, а какое вам дело, кого я жду?

Н и к о л а й. Мне нет до этого никакого дела, вот именно это мне и не нравится. И вам нет до меня никакого дела. И это мне тоже не нравится.

А н я. А вам бы хотелось, чтоб всем людям сегодня было до вас дело? Потому что вас приняли в школу летчиков. Так, что ли?

Н и к о л а й. Откуда вы знаете?

А н я. Угадала. Так не трудно.

Н и к о л а й. Бывает ведь так: живет, живет человек, думает, мечтает, разговаривает… И вдруг приходит день, который не похож на на одна из предыдущих. А этот день такой желанный… В школе, за партой, ночью, в цеху, ты думал о нем. И кажется, что все вокруг должны в этом принимать участие… С вами такое случалось когда-нибудь?

А н я. Да. Только совсем по-другому. У меня это был очень горький день. В день моего рождения внезапно умерла моя мама, и я осталась одна с маленьким братишкой. Совсем одна на целом свете.

Н и к о л а й. А потом?

А н я. Стала работать. Растила брата. Старалась заменить ему мать и отца…

Н и к о л а й. И тут явился он?

А н я. Кто?

Н и к о л а й. Сергей Гарин?

А н я. Нет, он еще не являлся. Он, правда, очень заботлив, внимателен ко мне. Устроил брата в Ленинграде в училище…

Н и к о л а й. Вы любите…

А н я. Кого?

Н и к о л а й. Гарина.

А н я. Нет. Я никого не люблю, кроме брата.

Н и к о л а й. Он ухаживает за вами?

А н я. Кто?

Н и к о л а й. Сергей Гарин.

А н я. Что вы привязались к этому несчастному Гарину?

Н и к о л а й. А зачем вы пришли сюда?

А н я. Я же вам сказала, что он привез мне письмо от брата?

Н и к о л а й. Кто?

А н я. Гарин.

Н и к о л а й. Если он посмеет ухаживать за вами…

А н я. Кто?

Н и к о л а й. Сергей Гарин! Доложите мне.

А н я. Зачем?

Н и к о л а й. Я дам ему по шее.

А н я. Ого!

Н и к о л а й. Он привык к успеху у женщин. У него десятки поклонниц. Он любил одну девушку, у нас в Богородском. А потом…

А н я. Что потом?

Н и к о л а й. Женился на ней.

А н я. А потом?

Н и к о л а й. Что потом? Ничего. Живет с ней.

А н я (смеется). К чему вы мне все это рассказываете?

Н и к о л а й. Так, на всякий случай. Профилактика… Я вам кажусь глуповатым?

А н я. Немножко есть.

Н и к о л а й. Знаете что. Не обращайте на меня никакого внимания.

А н я. Это трудно. Вы все время у меня перед глазами. Слушайте, а ведь вы действительно, наверное, сегодня очень взволнованы.

Н и к о л а й. Нет, я притворяюсь.

А н я. Расскажите, каким вы будете летчиком.

Н и к о л а й. Есть такой летчик. Его фамилия Чкалов.

А н я. Я слышала.

Н и к о л а й. Я буду, как он.

А н я. Но он, кажется, истребитель? А вы хотите быть бомбардировщиком.

Н и к о л а й. Он и бомбардировщик, он и истребитель. Он испытатель новых машин. Испытывает их на прочность, на скорость, на высоту… Я никогда не летал еще, но мне кажется — нет на свете большего счастья, чем держать штурвал самолета, нажимать педали, чувствовать, как тебе подчиняются и машины, и воздух, и высота… Быстрей поезда, быстрей мотоцикла, быстрей всего на свете… Если вы меня не остановите, я буду говорить еще полчаса без всякого перерыва.

А н я. Но мне совсем не хочется останавливать вас. Тем более, что вряд ли нам еще придется встретиться когда-нибудь.

Н и к о л а й. Ну вот… А мне почему-то показалось, что мы с вами знакомы уже очень давно… Мне показалось, что это четвертая, пятая наша встреча. Первый раз мы после Мурома встретились на берегу в Тушине… Потом я много раз видел вас. Я приходил к вам и рассказывал, как подвигается мое обучение… А вы терпеливо слушали меня. Один раз я даже забежал к нам на работу прямо с аэродрома.

А н я. Разве вы знаете, где я работаю?

Н и к о л а й. Еще нет.

А н я. Ах, у меня такая неромантическая профессия. Я окончила школу бухгалтеров. Работаю счетоводом на заводе. Цифры, цифры, целые страницы цифр…

Н и к о л а й. Вам скучно с ними?

А н я. Нисколько. У них очень интересный язык… Иногда они обозначают деньги. Иногда количество металла. Иногда часы. Есть цифры, от которых люди огорчаются. Есть цифры, которые радуют, веселят людей, приносят счастье. Я научилась разгадывать, что скрывается за каждым столбиком этих закорючек.

Н и к о л а й. Ну вот, угадайте: двадцать четыре, три, двадцать семь.

А н я. Вам двадцать четыре, за три года вы кончите школу. Тогда вам будет двадцать семь.

Н и к о л а й. Верно!

А н я. И еще мне кажется, что вы немного стесняетесь сами себя и своего возраста. Вам кажется, что вы староваты для того, чтобы идти в летчики.

Н и к о л а й. Верно!

А н я. Но вам напрасно так кажется… Ну, теперь я буду загадывать, а вы отвечайте. Восемь, семь, шесть, тридцать два.

Н и к о л а й. Ну, это просто. Сегодня восьмое, седьмой месяц — июль, шесть часов вечера.

А н я. А тридцать два?

Н и к о л а й. Тысяча девятьсот тридцать второго.

А н я. Верно!

Н и к о л а й. Мы можем выступать с вами в цирке. Слушайте, Аня, вы думаете мне еще не поздно?

А н я. Нет, еще не поздно. Смотрите, там Гарин и ваш друг ходят по берегу.

Н и к о л а й. Знаете что? Давайте покатаемся на лодке, как будто это год тому назад и мы с вами в Муроме.

А н я. А если они придут?

Н и к о л а й. Они вас окликнут. А вы не отзоветесь. Вы понимаете, Аня, сегодня я прощаюсь с вольной гражданской жизнью. Военные это называют «гражданкой». Вот вы моя гражданка. Я с вами прощаюсь.

А н я. Уже прощаетесь? Не поздоровавшись.

Н и к о л а й. Ну, влезайте в лодку.

А н я. Чья это лодка?

Н и к о л а й. Потом разберемся. Ведь мы же не на Черное море уплываем. Уселись? Я отталкиваю. Да она на замке! Ну, ничего, одну минутку. (Пробует отпереть замок. Отдаленный раскат грома.)

А н я. Смотрите, какая туча! Сейчас хлынет дождь.

Н и к о л а й. Вы боитесь!

А н я. А вы?

Н и к о л а й. С сегодняшнего дня я не должен ничего бояться.

А н я. А за меня?

Н и к о л а й. Мне не хочется, чтобы вы простудились. Когда пойдет дождь, вы накинете мой пиджак. А может быть, нам, верно, уплыть к Черному морю?

А н я. Как мы туда попадем?

Н и к о л а й. По Москве-реке, через Оку, по Волге, через канал Волго-Дон, по Дону, Азовское море, Черное море, Севастополь и Кача — школа летчиков. В Муроме сделаем остановку.

А н я. Есть одна небольшая трудность.

Н и к о л а й. Если небольшая — не страшно.

А н я. Канал Волго-Дон еще не прорыли. Идут только изыскательные работы.

Н и к о л а й. Это я не учел.

А н я. Без летающей лодки нам не обойтись.

Н и к о л а й. А что, если приделать к этой лодке крылья и мотор?

А н я. А кто будет управлять?

Н и к о л а й. Конечно, я!

А н я. Но вы еще не кончили школу пилотов.

Н и к о л а й. Не важно.

А н я. Придется подождать.

Н и к о л а й. Каких-нибудь три года! А вы-то согласны ждать?

А н я. Что же делась? Другого выхода нет.

Сверкнула молния, и сразу хлынул дождь.

Ну вот!

Н и к о л а й. Держите пиджак.

Дождь усиливается.

А н я. А вы не боитесь молнии?

Н и к о л а й. Я вырос у огня. Он мой хороший знакомый.

А н я. У вас совсем мокрая рубашка. Вы дрожите.

Н и к о л а й. Я зимой бегаю в трусах по снегу. Я капитан футбольной команды.

А н я. А еще кто вы?

Н и к о л а й. Хвастун.

А н я. А еще кто вы?

Н и к о л а й. Ваш хороший знакомый. Слушайте, Аня… двадцать четыре. Это трудно. Но я… Сорок. Еще сорок и еще сорок.

А н я. В двадцать четыре года очень трудно менять жизнь… Но я… Дальше я не понимаю.

Н и к о л а й. Я буду еще сорок лет помнить этот день и сорок лет буду благодарен вам за эту встречу. А после этого еще сорок! И потом еще сорок…

Дождь идет все сильнее. И за сеткой дождя скрывается лодка с двумя пассажирами.

Эту песню поют молодые курсанты — выпускники авиационной школы. В ожидании фотографирования они сидят группой в центре большого зала с колоннами и окнами в два света. За стеклянными дверьми выход в сад. Боковые двери ведут в классы. На стенах портреты Жуковского, Нестерова. В углу столик с телефоном.

Ф о т о г р а ф. Спокойно!..

Г а р и н и и н с т р у к т о р ы садятся в середину. Курсанты по бокам. Среди них В и к т о р С т е п а н е н к о в новенькой форме с петлицами, на которых кубик младшего лейтенанта. Все готово для съемки.

Спокойно.

Г а р и н. Позвольте! А где же?.. Где Гастелло? Сбегайте поищите его.

В и к т о р. Его не стоит ожидать… Он задержался по личному делу.

Г а р и н. Как же без него…

Ф о т о г р а ф. Спокойно!

Все сидят с вытянутыми лицами. Вдруг кто-то фыркает. Все начинают хохотать. Фотограф в отчаянии.

Спокойно!

Наконец все успокаиваются. Фотограф готовится снимать. Входит в е с т о в о й.

В е с т о в о й. Товарищ Гарин!

Ф о т о г р а ф. Спокойно.

Г а р и н. Одну минуточку. (Выходит из группы, подходит к вестовому.)

Вестовой что-то шепчет ему.

Ф о т о г р а ф. Спо…

Г а р и н. Товарищи! К нам в гости на выпускной вечер приехал Валерий Павлович Чкалов!

И сразу вся группа, собранная с таким трудом, мгновенно рассыпается. Все устремляются к дверям вслед за Гариным. На сцене только фотограф и Степаненко.

Ф о т о г р а ф. Спокойно! (Вылезает из-под черного сукна и видит, что никого нет.)

С т е п а н е н к о. Чкалов приехал!

Фотограф хватает аппарат и убегает вслед за остальными. Виктор подходит к стеклянным дверям и всматривается, ожидая кого-то. Из другой двери медленно, вразвалку входит Н и к о л а й.

В и к т о р. Ну что? Где ты был? Тебя искали… Как она? Как дела?

Н и к о л а й. Нормально. Мне звонили сюда?

В и к т о р. Никто не звонил. Куда ты девался?

Н и к о л а й. Ну мало ли…

В и к т о р. Когда это может произойти?

Н и к о л а й. Со мной это впервые. Может быть, утром. А может быть, и через час.

В и к т о р. Волнуешься?

Н и к о л а й. Волнуюсь. Нормально.

В и к т о р. Откуда ты знаешь, что нормально? С тобой это впервые.

Н и к о л а й. Ну не лезу на стенки, не задаю глупых вопросов, не смотрю каждую минуту на часы, не бегаю к телефону, не… (Прислушивается.) Кажется, звонят?

В и к т о р. Никто не звонит. А ты знаешь, кто к нам приехал…

Н и к о л а й. Чкалов?!

В и к т о р. Да. Его Гарин пригласил.

Н и к о л а й. Пойдем туда… Нет, впрочем… (Смотрит на телефон.)

В и к т о р. Там его обступили все. К нему и не протиснешься… Мы потом, попросим Гарина, чтоб нам отдельно с ним поговорить. Он ведь на целый вечер приехал. А Гарин тебя искал. Все спрашивал, где ты.

Н и к о л а й. А ты сказал?

В и к т о р. Я никому ничего не говорил.

Н и к о л а й. К чему спешить… Слушай, Витька! А ведь мы сегодня последний день в этих стенах… Разбросает нас судьба… Я хочу сегодня поговорить с Гариным. По душам. Выложить все начистоту. Были у нас кое-какие недоразумения. Но ведь он очень хороший человек. И товарищ хороший. Он за друга готов штаны отдать. А какой он летчик — ты знаешь! Вот я ему и скажу, что благодарен за все хорошее. Я давно хотел это сделать, да все как-то не выходило. Какая-то заслонка закрывалась…

В и к т о р. Правильно, Николка! Мы многим ему обязаны.

Н и к о л а й. Не звонит?

Входит Г а р и н.

Г а р и н. Здорово, именинники! (Николаю.) Откуда это вы звонка ждете?

Н и к о л а й. Да так… По личному делу.

Г а р и н (кладет руку на руку Николая). Вот и прошли ваши три года. Куда сейчас?

Н и к о л а й. Куда пошлют.

Г а р и н. Это не хитро ехать куда пошлют. Это всякий может. Сами-то что выбрали?

В и к т о р. Его посылают на Украину, а меня в Сибирь.

Г а р и н. А я ухожу на военный завод. Буду вместе с Чкаловым испытывать новые модели. И тебя, Виктор, с собой заберу. Будем готовиться к дальнему перелету в Америку. Я говорил с начальником школы насчет тебя, Гастелло. Может, и тебя к себе вторым пилотом возьму. Есть желание?

Н и к о л а й. Желание огромное… Но боюсь, что не готов еще. Опыта мало.

Г а р и н. Вот что мне не нравится в тебе, Николай, осторожность. Что это такое! «Желание есть, но боюсь…» Разве может так говорить настоящий пилот?! Сейчас и видно, что учился ты у меня только год, а потом перешел к другим.

Н и к о л а й (мрачно). А что же другие, хуже вас, что ли?

Г а р и н (опешил). Не знаю… Вам виднее.

В и к т о р (с изумлением смотрит на Николая). Что ты говоришь, Николка!.. Да ведь только что…

Н и к о л а й. Есть инструкторы и получше вас.

Г а р и н. Не спорю.

Н и к о л а й. Зачем же тогда их ругать?

Г а р и н (вспыхнул). Да кто их ругает?! Я не о них говорю, о тебе! Осторожность нужна летчику. Но ведь, если бы я рассуждал по-твоему, сидеть бы мне до сих пор в школе, учить юнцов, не летать по миру… Вот Чкалов собирается в Америку лететь, да я раньше его там буду! Жаль, не удалось мне челюскинцев спасать. Написал письмо, да другие вперед забежали. Потому что с вами здесь возился, не был на виду у начальства.

Н и к о л а й. А мне думается, что правительство хорошо сделало, что не послало вас.

Г а р и н. Думаешь, не справился бы с заданием? Не долетел бы до полюса?

Н и к о л а й. Нет, думаю, что и с заданием справились, и долетели, но потом никому бы от вас житья не было. Вы бы так вознеслись… Так что сделано правильно, что без вас обошлись.

Г а р и н (смеется). Нахал!

Звонит телефон.

Н и к о л а й. Простите… (Подходит к телефону.)

В и к т о р. Вот и поговорили по душам.

Н и к о л а й (у телефона). Так… Да… Так… Спасибо… (Постоял мгновение у телефона, посмотрел на трубку, затем положил ее и быстро ушел.)

В и к т о р (ему вслед). Николай!

Г а р и н (смотрит вслед Николаю). Это удивительный парень! Я к нему с открытым сердцем, а он… И всегда такой. Нелюдимый, мрачный. Недобрый человек.

В и к т о р. Это Николай — нелюдимый и мрачный? Да я не видел более веселого человека!

Г а р и н. Ты верно о другом говоришь.

В и к т о р. Я говорю о Николае Гастелло.

Г а р и н. Ну вот слушай, предположим, он прав! Но зачем такое ни с того ни с сего ляпать человеку, своему учителю… В праздничный, радостный день… Удивительно неприятный паренек! Что это он все к телефону бегает?

В и к т о р. Жена его в родильном доме. С минуты на минуту ждет…

Г а р и н. Аня? Вот оно что!.. Да другой бы на его месте волновался, переживал, колесом вертелся. Первый ребенок — шутка ли! А этот — как истукан! Хоть бы запел или улыбнулся! Ходит вразвалку.

В и к т о р. А ведь он вас очень любит, товарищ лейтенант.

Г а р и н. Меня? Да разве он может любить.

В и к т о р. И как еще!

Г а р и н. Не верится.

Н и к о л а й возвращается.

В и к т о р. Как дела, товарищ истукан?

Н и к о л а й (посмотрел на Гарина и на Виктора). Нормально.

Г а р и н. Ничего еще?

Н и к о л а й. Кое-что есть… (Медленно.) Сын родился.

В и к т о р. Так что же ты! Поздравляю! Поздравляю, Николка!!

Г а р и н (возмущен). «Кое-что есть»! Так что же есть? Сын или кое-что?

Н и к о л а й. Пока кое-что. А в потенции сын.

Г а р и н. Тьфу! Поздравляю тебя. С огромным событием.

Н и к о л а й. Ну, это уж слишком красно сказано. Просто у одного курсанта родился сын. Спасибо.

Г а р и н. Какой подарок ты хочешь получить от меня?

Н и к о л а й. Хочу. Очень хочу. Здесь у нас в школе сегодня Чкалов. Познакомьте меня с ним. Только чтоб никого не было. Он и я.

Г а р и н. А подарок?

Н и к о л а й. Вот это и будет.

Г а р и н. Хорошо. Сейчас разыщу его. (Уходит.)

Николай садится на диван и начинает рассматривать журнал.

В и к т о р. Сколько он весит?

Николай молчит.

Зря ты так с Гариным… Хотел одно, получилось другое… Трудно было ей?

Николай молчит.

Ведь у него такое странное впечатление о тебе, Николай… (Всматривается в лицо друга.) Что это? Ты плачешь, Николай?!

Н и к о л а й. Тсс… Тише шуми… (Слезы текут у него по щекам. Вдруг валит Виктора на диван, потом подбрасывает и обнимает его.) Поздравляю меня! Сердечно поздравляю меня с сыном! Ты знаешь, Витька, я ведь уже три раза бегал в родильный дом сегодня. А меня не пускали, выгоняли. А я опять приходил…

В и к т о р. Вот почему тебя не было…

Н и к о л а й. Пойдем, выпьем! За новорожденного пилота.

Он увлекает Виктора в соседнюю комнату. Из сада выходит Ч к а л о в. Он закрывает стеклянную дверь в сад и говорит ожидающим его там курсантам: «Подождите, ребята!» Поднимает трубку телефона.

Ч к а л о в. Алло! (Стучит по рычагу.) Алло… Да нет, какой родильный дом! Это авиашкола… (Спиной к зрителю он устраивается у телефона.)

Возвращаются Н и к о л а й и В и к т о р. В руках у них бутылка вина и два стакана. Не замечая Чкалова, стоящего к ним спиной, они выходят на передний план, ставят на стол бутылку и чокаются.

В и к т о р. А ведь и мы тоже сегодня с тобой новорожденные пилоты!

Чкалов прислушивается к их разговору.

Н и к о л а й. Какие же мы новорожденные?! Мы уже готовые, законченные летчики…

Чкалов кладет трубку и слушает.

Сейчас увидим его и скажем: «Валерий Павлович! А ведь мы уже тоже летчики, как и вы. Чокнемся!»

В и к т о р. Он, говорят, мужик суровый, силы страшной. Разозлится, так на воздух самолет руками поднимает.

Ч к а л о в. Ну уж это вы преувеличиваете.

Николай и Виктор оглядываются и смущенно замолкают.

В и к т о р (после молчания). Вы нас извините, товарищ Чкалов.

Ч к а л о в. За что? Что я на воздух самолет руками поднимаю? Так и вы поднимете. Не одними руками, а и ногами. А главное головой. Только никогда в жизни от меня никто не слышал, что я стал законченным летчиком. Законченный летчик? Да это плохо! Ой, как плохо! Он уж и не полетит никуда, ежели он законченный. Вас как зовут?

В и к т о р. Младший лейтенант Степаненко.

Ч к а л о в. Будем знакомы. Беседовали вы сейчас о том, какие вы летчики. И вспомнил я, как тоже кончал летную школу. Давно это было… Долго мучил нас инструктор. Очев — фамилия. Мы его «Богом» звали. За глаза, конечно. Никак не давал одним летать, все с ним. И в полете ругает, кричит… И настал денек, пустил он меня одного в воздух. Свету я не взвидел от радости, от гордости… Полечу сейчас. Один полечу! Въехал в небо, пою. И машина мне подпевает. Простые это слова — человек летает. А вдуматься — так чего лучше. Человек, да еще летает. Кто эти слова выдумал! Вон говорят — «летает как птица». Чепуха. Чепуховинка! Что птица? Не может она летать вверх лапками, пулей взвиться, переворачиваться, делать медленный пилотаж, горки, бочки, штопор, вниз падать и вверх взмывать в одну долю секунды… Не может! А я могу. Лечу я один, и больно мне хорошо. Сделал все фигуры, приземлился… Бегу к инструктору. Сейчас, думаю, он спасибо не скажет. Вон, мол, ты какой! А он посмотрел на меня сердито и сказал: «Поздравляю тебя со вторым рождением… А раз ты сейчас родился, слетай еще раз. Плохо летал!» Вот и мне после каждого полета вспоминаются его слова: «Плохо летал. Слетай еще раз!» Может, вы и стали здесь все готовыми летчиками, рад за вас. А я вот не стал еще. (Смотрит на Гастелло, который понурил голову.) Ну, что пригорюнился? Плохо сказал! Скажи еще раз.

Постепенно во время рассказа Чкалова в зал входят к у р с а н т ы. Они слушают его.

Н и к о л а й (тихо). Спасибо вам, товарищ Чкалов…

Ч к а л о в. Вот и ладно!

Звонит телефон.

(Гастелло и Чкалов одновременно идут к нему. Чкалов берет трубку.) Да! Опять из родильного дома?! Что такое? А-га… ну-ну… Не понимаю. Ага… Спасибо. (Кладет трубку.) Есть тут среди вас Гастелло, младший лейтенант?

Н и к о л а й. Я.

Ч к а л о в. Это у вас сын родился? Из родильного звонили. Велели передать, что жена здорова. Мальчик хороший… И еще какие-то странные цифры. Три, триста пятьдесят, пять, двенадцать.

Н и к о л а й (расплывается). Мальчик весит три кило триста пятьдесят граммов. Приходи за мной через пять дней в двенадцать часов.

Врывается торжествующий ф о т о г р а ф.

Ф о т о г р а ф (грозно). Снимаю всю группу!

Комната Гастелло в поселке летчиков. Письменный стол. На нем миниатюрный токарный станок, глобус, карта. За занавеской колыбель, в ней спит сын Николая и Анны. Николай сидит на диване, в руках у него гитара, он напевает песенку. Анна рядом с ним укладывает чемодан. Она кладет туда термос, фуфайку, бритвенный прибор.

А н н а. Ну, как будто все уложила!

Н и к о л а й. А теперь полетай со мной, Анна. Последний этап.

Анна подходит к карте.

(Отвечает ей «урок».) А если аэродром…

А н н а. Какой?

Н и к о л а й. Хетафе. Если аэродром Хетафе уже занят франкистами, я сажусь…

А н н а. Где?

Н и к о л а й. В Алкала-де-Энерес. Да? Это надежный аэродром, его охраняют солдаты Лукача, Интернациональная бригада…

А н н а. Все правильно. (Отходит от карты.) Что говорить друзьям, когда они будут спрашивать, где ты?

Н и к о л а й. Уехал в Сочи. На курорт.

А н н а. Надолго?

Н и к о л а й. Да, пожалуй, надолго. На полгода, на год… Заболел. Вот письма родителям. Письма под номерами. Каждые две недели отправляй одно из них. «Дорогие папа и мама. Ваше молчание беспокоит…» или: «Ваше письмо получил. Хотелось бы более подробно узнать о вашей жизни…» Тут двенадцать писем. Думаю, что до моего возвращения хватит.

А н н а. А если они будут звонить по телефону сюда?

Н и к о л а й. Я вышел, только что вышел. Как жалко, что они не позвонили на пять минут раньше. Какая досада! Ты знаешь все, что должна знать жена летчика, даже чуточку больше. Но если бы ты не жила здесь со мной, ты бы знала чуточку меньше! Ну вот, давай карту, я выдержал экзамен. Не сделал ни одной ошибки. (Складывает карту и кладет ее в планшет.) Спасибо тебе, мой строгай экзаменатор. А сейчас — спать, слать.

А н н а. Ты хочешь исчезнуть тихонько, пока я буду спать? Нет, милый, сегодня это не удастся. Ты напишешь мне?

Н и к о л а й. Конечно. Если это будет возможно. Отныне я Николаус Гастелини. Летчик Интернациональной бригады республиканской армии.

А н н а. Впервые мы расстаемся с тобой на такой большой срок. Когда ты вернешься, Виктор будет уже все говорить. Он научится говорить «мой папа», «летчик», «я скоро вернусь».

Н и к о л а й (подходит к колыбели). Счастливый толстый парень! Далеко от него, очень далеко война. А он и понятия не имеет, что война-то из-за него. Если бы ты знала, Анна, как нетерпеливы мои хлопцы, как ждут приказа, как слушают радио… Глядя на них, кажется, что мы уже сидим в развалинах Университетского городка между двумя боями, слушаем последние известия.

А н н а. Правда, что сюда прилетел Гарин?

Н и к о л а й. Правда.

А н н а. Как вы встретились?

Н и к о л а й. Нормально. Как старые друзья. Он заставил меня выпить с ним на «ты». Сказал, что теперь я такой же летчик, как и он, и ему неудобно, что я говорю ему «вы». Какой он блестящий летчик! О его беспосадочном перелете на Дальний Восток рассказывают просто чудеса. Огромный талант!

А н н а (ревниво). Ты всегда говоришь о нем, как влюбленная девушка.

Н и к о л а й. Он мне всегда нравился. Поэтому я был так придирчив к нему. Мне всегда хотелось, чтобы он был еще лучше. Он, кажется, таким и стал. Серьезнее, внимательнее. Обещал зайти к нам вечерком, поглядеть на сына, повидаться с тобой. Мы ведь не виделись с ним с выпускного вечера в школе.

А н н а. Меня он, верно, совсем забыл.

Н и к о л а й. Нет, нет, он помнит. Все спрашивал о тебе — какая ты стала, не изменилась ли?..

А н н а. Не постарела ли? А ты что сказал?

Н и к о л а й. Я сказал, что ты значительно помолодела. Что ты очень похорошела. И стала гораздо умнее, чем до встречи со мной.

А н н а. Ты серьезно так сказал?

Н и к о л а й. А ты бы хотела?

А н н а. Конечно. Ты взял испанский словарь?

Н и к о л а й. Вот он. (Читает в словаре.) «Estoy con vosotros, camaradas!» Я с вами, товарищи.

Стук в дверь.

А н н а. Да, да, войдите.

Входит Г а р и н. У него седина на висках, он в кожаном реглане. Возбужденный, веселый.

Г а р и н. Это, конечно, свинство, что я так поздно врываюсь в семейный дом!

Н и к о л а й. В семейном доме рады тебе в любое время.

А н н а. Здравствуйте, Сергей. С приездом!

Г а р и н. С приездам! И с отъездом тоже! О, как у вас хорошо, ребята. А Аня какая стала…

А н н а. Хуже или лучше?

Г а р и н. Не хуже, во всяком случае. Но какая-то другая… Покажите-ка наследного принца.

Анна подводит его к колыбели.

Похож! Честное пионерское похож. Такой же нос дудкой, как и у отца. А брови, как у матери. Будущий летчик. По носу вижу — летчик.

Н и к о л а й. Аня, сооруди нам закусочку.

Г а р и н. Нет, нет. Все, что положено, уже выпито и съедено. Завтра рано вставать. (Ане.) Уезжаю в Сочи надолго.

А н н а (смеется). На полгода?

Г а р и н. Да, на полгода, на год. Заболел.

А н н а. Испанский словарь взяли с собой?

Н и к о л а й. Она знает, в какие Сочи мы едем.

Г а р и н. А знает — так ладно. Эх, жалко с вами расставаться… Пожил бы здесь, на охоту бы… Да, видно, не судьба. Опять на подвиги труба зовет. Опять разлучает нас.

Н и к о л а й. Ну, нас-то с тобой не разлучает.

А н н а. Вы его берегите там, в чужом краю. Я все-таки пойду на кухню. Приготовлю вам ужин. (Уходит.)

Г а р и н. В чужом краю… в чужом краю… (Смотрит на Николая.) Я думал, тебе уже сообщили.

Н и к о л а й. О чем?

Г а р и н. Да ты серьезно не знаешь?

Н и к о л а й. Чего-то, видимо, не знаю. А что именно?

Г а р и н. То, что не летишь. Откладывается твоя командировка.

Н и к о л а й. Откладывается? А ты?

Г а р и н. Лечу.

Н и к о л а й. Что ж, сочли меня недостойным? Считают, что я не справлюсь…

Г а р и н. Не в этом дело. Чем ты недостоин? Почему не справишься? Справился бы. Ты летчик хороший, у тебя честное сердце коммуниста. Но просто еще… Одним словом, откладывается.

Н и к о л а й. Как же так? Ведь мы готовили машину, мы облегчили ее. Мы увеличили скорость. Ведь все же признали, что моя машина лучшая.

Г а р и н. Твоя машина, Николай, и будет воевать с фашистами. Она полетит в Испанию.

Н и к о л а й. Без меня?

Г а р и н. К сожалению.

Н и к о л а й. Кто же полетит на лей?

Г а р и н. Я.

Н и к о л а й. Ты?

Г а р и н. Да. Видишь ли, технический осмотр признал в моем бомбардировщике ряд дефектов. Словом, его забраковали для такого длительного перелета. Это, конечно, чепуха. Машина долетит и до Австралии, но мне сказали, что не стоит рисковать, раз есть машина лучше. Мне предложили выбрать любую из вашей эскадрильи. Я их все внимательно осмотрел и выбрал.

Н и к о л а й. Мою.

Г а р и н. Твою. На ней и полечу с моим экипажем.

Н и к о л а й. Это уже решено?

Г а р и н. Приказ командования. Да ты не огорчайся, чудак. Ты ведь только начинаешь свою летную жизнь. Тебе много подвигов предстоит. Еще прославишься.

Н и к о л а й. Да разве дело в этом. Ну что ж, приказ есть приказ. Когда вылетаешь?

Г а р и н. Завтра тренировка. Послезавтра старт.

Н и к о л а й. Тебе нужна моя помощь?

Г а р и н. Нет, нет, я сам разберусь. Спасибо.

Н и к о л а й. Я завтра вылечу с тобой в тренировочный полет. Покажу тебе все, что нужно… Прошу тебя, разреши сдать тебе машину в полете.

Г а р и н. Хорошо. Разрешаю. Значит, ты не сердишься на меня? Не обижен?

Н и к о л а й. Я не буду врать, мне очень горько сейчас, но я не обижен. Это была бы глупость. Лети, я буду ждать моей очереди… Может, и мне повезет когда-нибудь. А пока мне будет приятно думать, что мой труд, моя машина сражается там, в Испании…

Г а р и н. Ордена пополам.

Н и к о л а й (вспыхнув). Что ты сказал?!

Г а р и н. Я пошутил.

Н и к о л а й. Это была не очень удачная шутка.

Г а р и н. Согласен. Значит, завтра в пять утра на поле, у машины?

Н и к о л а й. Есть.

Г а р и н. Я сейчас пойду посплю перед полетом. Жене передай мои извинения. Завтра зайду к ней. Будь здоров. (Уходит.)

Н и к о л а й. «Estoy con vosotros, camaradas!..» Я с вами, товарищи…

Входит А н н а с подносом, Николай распаковывает чемодан.

А н н а. А Сергей?

Н и к о л а й. Просил передать тебе привет. Утром рано нужно вставать.

А н н а. Как жалко. Почему ты опять открыл чемодан? Что-нибудь забыл?

Н и к о л а й. Я не лечу в Испанию.

А н н а (у нее вырвалось). Слава богу!

Н и к о л а й. Как ты сказала? (Анна молчит.) Сейчас мы с тобой поссоримся, и это будет наша первая ссора. (Грозно.) Но если я когда-нибудь услышу от тебя еще что-нибудь подобное — это будет наша последняя ссора. Как ты смеешь говорить это мне, летчику, ты, жена летчика! Сегодня самый, черт меня возьми, печальный день в моей жизни, а ты радуешься! Радуешься моему горю?

А н я а (тихо). Я знаю, что не должна была так говорить, но оно сказалось само… Прости меня, Николай.

Н и к о л а й (разбирает содержимое чемодана). Надеюсь, надеюсь, надеюсь…

А н н а. Что произошло?

Н и к о л а й. Гарину отдали мою машину.

А н н а. Ты очень расстроен? Ты завидуешь ему?

Н и к о л а й. Да, я ему завидую. А ведь это безобразие! Видишь ли, Анна, когда проектируют самолет, у него должны быть запасы прочности, скорости… А у человека, управляющего этим самолетом, должны быть тоже запасы. Смелости, знания, выдержки, ярости, добродушия. И если я завидую другу, грош мне цена. Значит, я плохой летчик и плохой коммунист. Но я даю слово, что заставлю себя, да, да, заставлю радоваться удаче товарища, как своей собственной… Ну, посмотри на меня, Анна, скажи мне что-нибудь.

А н н а. Пять, восемь, семь, тридцать два.

Н и к о л а й. Прошло пять лет, как мы с тобой познакомились в Тушине… Это было 8 июля 1932 года.

А н н а. Меня зовут Аня. (Подает ему руку.)

Н и к о л а й (пожимая ей руку). А меня Николай.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Поляна между сопками, покрытыми хвойным лесом. Здесь импровизированный аэродром, по пути к дальневосточной границе. Костер, у которого сидят Г а р и н, С т е п а н е н к о и л е т ч и к и. Серый, пасмурный день, плывут облака, бушует ветер. Вдали виден бомбардировщик.

Г а р и н (поднимает голову, прислушивается). Не машина ли?

В и к т о р. Нет. Ветер.

Г а р и н. О черт!..

В и к т о р. Подождем еще немного.

Г а р и н. Бессмысленно. Будем ждать его здесь, а там пока начнется бой. Давайте погоду, штурмана! Как только можно будет вылетать — старт. Проклятие! Двести километров до Халхин-гола, а мы здесь как инвалиды.

Голос дневального: «Стой! Стой, стрелять буду!»

Выстрел.

Г а р и н. Дневальный! Ты чего стреляешь?

Д н е в а л ь н ы й. Да тут какая-то гражданка под самолетами гуляет.

Г а р и н. Давай ее сюда!

Дневальный вводит Ф а и н у. У нее охотничье ружье, в руках мешок. Гарин смотрит на Фаину, хохочет.

Фаина! Ты зачем сюда пришла?

Ф а и н а (совсем юная девушка. У нее ослепительная улыбка и черные удивленные брови). Я вам харчи несу. А он стреляет в меня. Это порядок, да?

В и к т о р. Иди, дневальный. Это дочь лесника, мы у них в избе ночевали сегодня.

Г а р и н. Как дела, Фаина?

Ф а и н а (сердито). Чтоб я когда-нибудь зналась с летчиками? Ни в жизнь. То живут у нас в избе, ночуют, к себе в гости в Москву приглашают, карточки на память дарят. (Летчики смеются.) О них заботишься, фазанов для них на обед бьешь, а они вдруг стрелять начинают. (Вспыхнув.) Да я б его сама из берданки убила, если бы вы меня не остановили. (Развязывает мешок.) Тут отец вам медвежий окорок прислал. Пирог мать испекла. Фазаны вот… Нате. И до свиданья вам навсегда.

В и к т о р (берет ее за руку). Нет, Фаина… Не сердитесь. Это же порядок такой. Нельзя у самолетов ходить.

Ф а и н а. Что я — японец?!

Г а р и н. Садись к костру, девушка. Улетим мы сейчас, только дымок в небе останется. Не злись. Коньячку выпей.

Ф а и н а. Не буду!

В и к т о р. Фаина! Ну, Фаина!

Фаина, подумав, приняла от Виктора стопку и быстро выпила.

Г а р и н. Отошла!

Все и Фаина рассмеялись.

Ф а и н а. Вот вы пирог лучше кушайте…

В и к т о р. Фаина. Приедете ко мне в гости в Москву?

Ф а и н а. Приеду? А вы не узнаете меня. Летчики!

В и к т о р. А вы попробуйте.

Г а р и н. Как вы здесь живете, барышня? Скучно небось?

Ф а и н а. А соскучимся — на тигра охотиться идем. Два раз в год в город ездим. Я и во Владивостоке была… и в Хабаровске.

В и к т о р. А в Чите?

Ф а и н а. А в Чите вот не была. Москва больше Читы? Намного?

Г а р и н. Нет, не очень. Раз в десять.

Поднимают стопки.

За Москву!

В и к т о р. За нашу встречу в Москве!

Г а р и н. Хорошо сейчас там, в Москве, Виктор! Вот она, судьба летчика. Нынче мои друзья здесь на китайской границе, вчера в Испании… А завтра… далеко отсюда.

Ф а и н а. А вы на двух машинах, так прямо из Москвы летите?

Г а р и н. Нет, мы из Читы втроем вылетели. Три бомбардировщика…

Завывает ветер.

Ф а и н а. А где же ваш третий товарищ? Отстал? Не сдюжил?

В и к т о р. Он летчик хороший. Лучший из нас.

Г а р и н. Ну, ну!

В и к т о р. Да, лучший.

Ф а и н а. Зачем же вы его оставили?

В и к т о р. Горючее у нас кончилось. Пока подвезут — долго ждать. Один из троих должен был отдать бензин.

Ф а и н а. И он согласился отдать? Я б ни за что.

Г а р и н. Ты барышня, а он летчик. Летчику надо приказ выполнять.

Ф а и н а. Сидит он, поди, там за хребтом, ругается.

Г а р и н. Нет, он у нас добряк. Мой ученик и его (на Степаненко) дружок детства… Скоро развиднеется?

Ф а и н а. Тут тихо уж… А там за хребтом бушует… Вишь, облако за сопку зацепилось…

Г а р и н. Не придется его здесь ждать. Полетим дальше, Виктор. (Летчикам у костра.) Готовьте машины. Скоро старт.

В и к т о р. Мы ж хотели его здесь обождать.

Г а р и н. Дадим радио. Он там еще три дня будет отсиживаться. Что ж, его так и дожидаться? Не рискнет он в такую погоду лететь… На Халхин-голе встретимся. (Прислушивается.) Стой! Не машина ли?

В и к т о р. Нет. Ветер.

Г а р и н. Машина!

Ф а и н а. Вот она, между сопками летит.

В и к т о р. Где?

Г а р и н. Не туда смотришь. Левее. Вот над теми елями.

В и к т о р. Вижу! Это Николай.

Г а р и н. Похоже на то.

В и к т о р (кричит). Николка!

Г а р и н. Кричи громче, авось услышит. (Летчикам.) Выложите посадочные. Дайте ракеты.

Летчики уходят.

Низко идет. Как бы в сопку не вмазал.

В и к т о р. Это Николай-то? Да он каждую кочку с воздуха заметит! Вот он! (Выстрел, взлетает ракета.) Выключил мотор… Планирует… Сейчас бреющим пойдет… А со второго круга на посадку. Я-то уж его походку в небе знаю.

Гарин уходит.

Ф а и н а. Какой ваш третий товарищ? Интересно посмотреть.

В и к т о р. Он самый лучший из нас троих. А если б нас было втрое больше, он все равно был бы лучшим. И вы знаете, Фаина, ведь он никогда не торопится. Но не было случая, чтобы он опоздал. Первый приходит на задание. Он… да вы его сейчас сами увидите.

Входят Н и к о л а й и Г а р и н.

Г а р и н. Честь имею представить!

В и к т о р. Николай! (Бросается к Гастелло.)

Н и к о л а й. Собственной персоной.

В и к т о р. Откуда ты взялся?

Н и к о л а й. С небушка.

В и к т о р. Каким образом?

Н и к о л а й. Нормально. Как условились. Едва вы вчера вылетели, привезли мне горючее, я заправился, а сегодня на рассвете и вылетел.

Г а р и н. Но ведь ураган.

Н и к о л а й. Нормальный ураган. Поболтало… Главное — посадка была тяжелая. (Садится к костру, греется. Смотрит на Фаину.) А это ваша новая знакомая? Представьте, пожалуйста.

Ф а и н а (протягивает ему руку). Фаина. Я уж об вас все знаю.

Н и к о л а й. Все? (Смеется.) Я и сам еще о себе не все знаю.

Г а р и н. Как ты нас разглядел?

Н и к о л а й. По дыму. Хорошо, что вы костер тут развели.

В и к т о р. Да ведь ты мог угробиться. Переждал бы бурю.

Н и к о л а й. А вы бы улетели? Дудки! Нам втроем приказано явиться в район боевых действий.

Г а р и н. Я представлю тебя к награде. Ты совершил безусловный подвиг.

Н и к о л а й. Нет, это уж слишком красно сказано. Просто прилетел в плохую погоду. За что тут награждать? Коньячком разве.

Входит бортмеханик П а в е л Г и р я в ы й.

Г и р я в ы й. Разрешите?

Ф а и н а. Это кто?

Н и к о л а й (Фаине). Это мой бортмеханик, Павел Гирявый.

Г и р я в ы й (Гарину). С озера, товарищ капитан, пришли машины с тяжелоранеными. Вас разыскивают.

Г а р и н. Что еще там? (Уходит.)

Н и к о л а й. Садись к огню, бортач!

Г и р я в ы й. Некогда, товарищ капитан.

Н и к о л а й. Как машина?

Г и р я в ы й. Можно дальше чапать. Механизмы в порядке. Сколько живу, в такой болтанке еще не был. Думал завещание писать.

Н и к о л а й. Завтра будем на Халхине. Первый бой!

Возвращается Г а р и н.

Г а р и н. По самолетам, друзья! Генеральное сражение на Халхин-голе началось вчера. Нам приказ немедленно вылетать.

Н и к о л а й (весело). Приказ есть приказ!

Г а р и н. Да… Поэтому ты, Гастелло, задержись. Летим к Халхину мы с Виктором, а ты возьмешь на борт раненых и с ними обратно через хребет в Читу.

В и к т о р. Но ведь он пока обернется в Читу и назад — здесь все будет кончено.

Г а р и н. Возможно… Но, скажи, как бы ты, Гастелло, поступил на моем месте, если бы был командиром звена?

Н и к о л а й (выдержал взгляд Гарина. Медленно). Я бы поступил точно так же, как и вы. И вы напрасно хотите оправдать свое приказание. Я благодарен вам за оказанное доверие. Мне вручается жизнь раненых бойцов Красной Армии. Я дорого бы дал, чтоб участвовать сегодня в сражении, но выполнение вашего задания я тоже считаю честью для себя.

Г а р и н (рассмеялся). Фу, отлегло! А я думал, ты будешь обижен, рапорт напишешь…

Н и к о л а й. Вот теперь я уже перестаю понимать вас, капитан Гарин. О чем мне писать рапорт? Разве не открыта передо мной дорога в небе? Разве это мой последний боевой вылет?

Г а р и н. Мне кажется, что сейчас ты прав больше, чем я. Ну что ж, летчики… В путь!

Николай, Гирявый и Фаина смотрят вслед улетающим бомбардировщикам.

Квартира Гастелло в городке летчиков под Смоленском, Двадцать первое июня 1941 года. Большой праздничный стол, на котором остатки пиршества; пустые бутылки и бокалы… Здесь командир полка М о р о з о в, Г а р и н, л е т ч и к и с ж е н а м и. Г а с т е л л о сидит за пианино. Рядом с ним А н н а. В центре В и к т о р С т е п а н е н к о и его молодая жена Ф а и н а.

Г а р и н (берет со стола цветы и преподносит их Фаине). Вам, дальневосточная жительница, наша неожиданная гостья и новый член семьи пилотов, с небольшим опозданием свадебный подарок.

Н и к о л а й (вставая и подмигивая летчикам). За мной! Анна, марш!

Анна садится за пианино, играет марш, Николай церемониальным маршем, а за ним остальные мужчины, кроме Виктора Степаненко, уходят в соседнюю комнату и немедленно возвращаются. У каждого в руках большой букет сирени. По очереди, под звуки свадебного марша, они преподносят цветы Фаине. Она утопает в цветах и, смущенная и радостная, закрывает цветами лицо.

Ф а и н а. Ой, что же вы это…

Н и к о л а й. Подарок молодой!

Г а р и н. А теперь… Анна, вальс!

Анна играет вальс, и вся процессия во главе с Николаем тем же порядком уходит в другую дверь и моментально возвращается. У каждого в руках бутылка шампанского. Их торжественно вручают Виктору Степаненко.

Н и к о л а й. Подарок молодому.

Анна играет туш.

М о р о з о в. Ответное слово — молодым!

В и к т о р. Говори, Фаина.

Ф а и н а. Нет, говори ты…

Г а р и н. Тогда я скажу.

М о р о з о в. Ответное слово от имени Виктора Степаненко и его молодой жены произносит, по поручению общественности, капитан Гарин. Но, чур, в твоем слове ни слова о делах. Иначе лишу слова.

Г а р и н. Други и сыны! Внуки и правнуки! Деды и прадеды!

М о р о з о в. Хорошо начал.

Г а р и н. Где живет любовь? Всюду! Но находят ее в разных местах. Виктор Степаненко нашел свою любовь далеко отсюда — за славной рекой Сунгари, в дни боев на Халхин-голе. Нашел и потерял. И снова искал ее. И только через два с половиной года опять нашел. Два года они загружали почту и телеграф своей перепиской. И мы очень жалеем, что не присутствовали при встрече любящих сердец. Они соединились. Фаина приехала в Москву, учиться, по путевке райкома комсомола, и первый человек, которого она встретила на вокзале, был… Кто бы вы думали?

В с е. Виктор Степаненко!

Г а р и н. Вы удивительно догадливы. Именно он. С ее телеграммой в руке.

В и к т о р. Откуда ты это все знаешь?

Г а р и н. Я тоже удивительно догадлив. Прошло полгода. Молодые едут на юг, отдыхать, и по дороге вспоминают, что под Смоленском живут их старые друзья, слезают с поезда, пересаживаются на другой… И вот мы сегодня — двадцать первого июня тысяча девятьсот сорок первого года — имеем честь второй раз справлять их свадьбу.

Н и к о л а й. Анна! Туш!

Г а р и н. Пусть попробуют сказать, что раскаиваются в своем приезде!

В и к т о р. Мы и не пробуем.

Г а р и н. Еще бы ты попробовал! Но пусть наконец скажет молодая.

Ф а и н а. Мне никогда не было так сладко на душе, как сегодня.

Г а р и н. А нам — горько!

В с е. Горько.

Молодые охотно целуются.

Г а р и н. Николка, помоги раскупорить бутылки.

М о р о з о в. Но тут вмешивается командир полка и говорит: «Хватит, друзья, завтра у нас полеты».

Г а р и н. Сами просили не говорить ни слова о делах. Придется вас лишить слова.

М о р о з о в. Оставьте вино молодым. Пусть едут в поезде, пьют его за наше здоровье и нас поминают. А сейчас, товарищи командиры, пора на покой! Надо самим отдохнуть и хозяевам дать отдых.

Гости прощаются с хозяевами и со Степаненко. Фаина и Анна идут провожать их. В комнате Николай, Гарин и Виктор.

В и к т о р. Как я рад, друзья, что снова свиделся с вами.

Г а р и н. Ты теперь не летчик, а расстрига. Почему ты бросил авиацию?

В и к т о р. Разве я ее бросил?

Г а р и н. Ты больше не пилот.

Н и к о л а й. Он будущий конструктор. Я знаю Витьку с детства, он всегда больше хотел строить машины, чем летать.

В и к т о р. Еще три года, Сергей, и вы будете летать на машинах моей конструкции выше всех и дальше всех.

Н и к о л а й. Только не хвастай, Витька.

В и к т о р. Не буду. А ведь я не только в гости приехал. Меня сюда командировали на несколько дней, чтоб проверить усовершенствование автопилота для ночных полетов. С каким наслаждением после занятий в академии я залезу в кабину и сяду на пилотское место.

Н и к о л а й. Чью же машину ты выбрал для испытания?

Г а р и н. Мою, конечно.

Н и к о л а й. Гарина?

В и к т о р. Он самый опытный летчик, наш учитель… Неужели ты ревнуешь, Николай?

Н и к о л а й. Чепуха! Я прошу тебя лететь на моей машине. У меня есть для этого основания.

В и к т о р. Вопрос решен командованием.

Н и к о л а й. Завтра он будет решен иначе. Хорошо, что ты не летишь сегодня…

Гарин и Степаненко переглядываются.

Г а р и н. Слушай, Николай! Неужели из-за того, что мы теперь равны с тобой в чинах, ты действительно думаешь, что стал умнее и опытнее меня? Не зазнался ли ты, друг? Пошли. Виктор, проводи меня.

Входят А н н а и Ф а и н а.

С т е п а н е н к о. Сергей, Сергей! Подожди, Фаина, я скоро вернусь. (Уходит вслед за Гариным.)

Н и к о л а й (Анне). Я тоже скоро вернусь. (Уходит.)

А н н а. Сколько раз я слышала эти слова: «Подожди меня, Анна, я скоро вернусь. Иногда это «скоро» продолжается несколько часов, иногда несколько дней… Иногда несколько месяцев. Так было перед Халхин-голом, перед Польшей, перед полетом в Бессарабию. Он возвращался как ни в чем не бывало, никогда не рассказывал, как близко летал от смерти. Смотрел на сына… «Как он вырос, Анна». А потом опять: «Подожди, я скоро вернусь…»

Ф а и н а. И вы никогда не спрашивали, куда он уходит, надолго ли?

А н н а. Нет.

Ф а и н а. Ну, а если он избавлялся от опасности, вы радовались, вы говорили ему, что счастливы?

А н н а. Однажды я сделала это. С тех пор никогда. Я очень боюсь его потерять, Фаина. Ну, как всякая жена летчика… Поэтому он не должен думать, что я могу его потерять… Понимаете? Никогда не задавайте ему ненужных вопросов. Спрашивайте только о том, о чем он хочет, чтобы вы его спросили. Ведь профессия летчика — трудная. Но профессия жены летчика — тоже не легкая.

Ф а и н а. Профессия жены? Первый раз слышу про такую…

А н н а. Об этом нет учебников, этому не учат, в вузах. Мать говорит дочери, жена — подруге. Так и учат одна другую…

Ф а и н а. Я никогда не слышала, чтоб женщину наградили только за то, что она жена…

А н н а. А это очень жалко. Но это не так уж важно. Потому что в каждом ордене летчика есть и частица, принадлежащая нам, женам.

Ф а и н а. Неужели вы хотите сказать, что мы должны приносить себя в жертву каждый раз, отказаться от своей жизни?

А н н а. Я совсем не то хочу сказать. У каждой из нас есть своя работа, свое дело… Но как можно делить: это ты — твоя работа, твои интересы. А это — твоя семья. Разве это не одно и то же? А разве одно без другого может существовать?

Ф а и н а. Там, за Сунгари, к нам часто прилетали летчики. Рассказывали о своих путешествиях, обо всем на свете… Мне казалось это таким далеким. И вдруг все это оказалось для меня правдой. Приехала в Москву, теперь — на Черное море. Мир раздвинулся передо мной. А вы сейчас хотите его сузить, сделать одной комнатой.

А н н а. Нет, Фаинушка! Я хочу его еще больше расширить для вас. А без комнаты, о которой вы говорите, этого сделать нельзя.

Ф а и н а (подходит к окну). Хоть бы скорее они вернулись.

А н н а. Они вернутся. Верьте в это, и они всегда будут возвращаться. Слышите? Николай поднимается по лестнице. Я всегда узнаю его шаги, когда он еще внизу.

Входит Н и к о л а й, он сумрачен и озабочен.

Ф а и н а. Где же Виктор?

Н и к о л а й (посмотрел на Фаину). А теперь, дальневосточная жительница, спать!

Фаина хотела что-то спросить, но, вспомнив совет Анны, замолчала.

Ф а и н а (после паузы). Спокойной вам ночи! (Ушла.)

А н н а. И счастливого пробуждения.

Н и к о л а й. Беспокойно у меня на сердце за этот полет на гаринской машине.

А н н а. Вы опять повздорили с Гариным?

Н и к о л а й. Да. На этот раз серьезно и, очевидно, надолго.

А н н а. Мне кажется, что он немножко завидует тебе.

Н и к о л а й. Очень глупо, если это так. Чудак Сергей! Я несколько раз пытался с ним говорить, но всегда натыкался на какую-то стенку. Ладно, иди спать, Аня.

А н н а. А ты?

Н и к о л а й. Я немного посижу. Смотри, какой я подарок приготовил Витьке. Завтра он проснется и увидит…

А н н а. Красный самолет, летящий над земным шаром. Твой?

Н и к о л а й. Нет. Это чкаловский. Вот моя машина там, на земле.

А н н а. Вижу.

Н и к о л а й. Следом за Чкаловым полечу я. Мой маршрут будет еще дальше. Без посадки через полюс, через экватор, через второй полюс, снова экватор, Москва! Ведь настанет же день, Аня, когда я с моими хлопцами смогу обратиться к правительству: «Мы просим вас разрешить нам продолжать маршрут Валерия Павловича, лететь без посадки вокруг шарика». И нам разрешат. Тогда держись, старушка, не хнычь, не смотри на небо, не звони по телефону в штаб перелета…

Звонок телефона.

Да, да. Хорошо. Да, немедленно явлюсь. (Анне.) Меня вызывает командир полка. (Надевает фуражку.) Подожди меня, Анна, я скоро вернусь. (Уходит.)

Анна садится за стол. Из-за занавески выбегает В и т я, сын Николая, с подушкой и одеялом и ложится на кушетку.

В и т я. Мама!

А н н а (увидев его). Ты почему не спишь?

В и т я. Жарко очень. Он ушел?

А н н а. Ты слышал, как мы разговаривали с отцом?

В и т я. Я слышал, как он ушел. Когда теперь вернется?

А н н а. Скоро. Спи, малыш.

В и т я. Это его командир вызывает?

А н н а. Конечно. И все летчики ждут этой минуты. Тогда они говорят: «Подожди. Я скоро вернусь». Вот и ты, когда вырастешь, будешь так же прощаться со мной, с женой, с сыном.

В и т я. Я буду приходить к командиру раньше всех. Чтобы он сказал: «Какой у Гастелло сын! Большой молодец!» Мы с отцом будем вместе летать во все страны на свете. Правда, мама?

А н н а. Правда, правда, если ты будешь нас слушаться и если ты не будешь просыпаться среди ночи.

В и т я. Но я уже выспался. Почитай мне…

А н н а. Что это за новости! Немедленно спи.

В и т я. Я не могу немедленно. Ты мне, мама, почитай, ну немножечко, ну чуточку… Вот эту книгу, мне ее папа читал. Вот здесь он остановился. Ты почитай, а я засну.

А н н а. Ну, уж пользуйся праздником. Что это за книжка?

В и т я. Вот здесь он остановился. Как они все заблудились в лесу. И была ночь… А Данко их вел.

А н н а (читает). «Что сделаю я для людей?! — сильнее грома…»

В и т я. «…крикнул Данко».

А н н а. «И вдруг он разорвал руками себе грудь и вырвал из нее свое сердце и высоко поднял его над головой. Оно пылало так ярко, как солнце, и ярче солнца…

— Идем! — крикнул Данко и бросился вперед на свое места, высоко держа горящее сердце и освещая им путь людям…»

Кабинет командира полка. На сцене М о р о з о в, Г а р и н, Г а с т е л л о.

М о р о з о в. Сообщение мое будет кратким, товарищи командиры. Обстановка говорит о необходимости подтянуть работу всего нашего соединения. Это касается личного состава, материальной части. Это касается, в первую очередь, вас. Особенно Гарина. Я совершенно неудовлетворен вашей работой.

Г а р и н. Для этого вы вызвали нас к себе? Ночью?

М о р о з о в. Да. Для этого я вызвал вас к себе ночью. Завтра я уже не буду говорить с вами так, как говорю сегодня.

Г а р и н. Вы, может быть, смените командиров эскадрилий?

М о р о з о в. Если понадобится, да.

Г а р и н. Вряд ли вам так легко удастся. У Гарина есть кое-какие заслуги в авиации. Гарина знает вся страна.

М о р о з о в. Здесь речь идет не о прошлых заслугах, а о том, что нужно авиации сегодня. Извольте выполнять.

Г а р и н. Товарищ майор. Вы старше меня по годам и по должности. Но это не дает вам права оскорблять меня.

М о р о з о в. Извольте выполнять.

Н и к о л а й. Разрешите мне, товарищ майор?

М о р о з о в. Говорите, Гастелло.

Н и к о л а й. Никто не оскорбляет тебя сейчас, Сергей Гарин. Очевидно, мы недостаточно требовательны к самим себе и к нашим летчикам. Машины находятся в плохом состоянии. Ты считаешь, что я не смею говорить так тебе, моему учителю. Но я обязан сказать. Это в равной степени касается нас обоих, и у нас нет никаких оснований ни на кого обижаться.

Г а р и н. К чему ты мне читаешь эту мораль? Глупо!

Н и к о л а й. Не так уж глупо, если представить себе, что это сможет стать помехой в войне.

Г а р и н. В какой войне? С кем? Не хочешь ли ты сказать, что кто-нибудь собирается напасть на нас? Кто? Немцы? Что за паника! Что за неверие в наши силы! Германия, у которой мирный договор с нами, авиация которой уже потрепана в боях, посмеет посягнуть на нас? Никогда!

Н и к о л а й. А если посмеет?

Г а р и н. Пусть сунутся! Для их разгрома понадобятся не месяцы, не дни, а часы.

Н и к о л а й. А если не часы, не дни и не месяцы?

Г а р и н. Вот ты как заговорил? Ты сомневаешься в нашей силе.

Н и к о л а й. Я сомневаюсь в твоей искренности. Так может говорить либо ослепленный человек…

Г а р и н. Либо?

М о р о з о в. Я прекращаю вашу дискуссию. Вы выбрали для нее неудачное время.

Г а р и н. О пораженческих взглядах капитана Гастелло я поставлю вопрос в партийной организации. Вы же, как командир полка, должны разобраться в Гастелло как в летчике, воспитателе военных пилотов. Меня вы обвиняете в недостатке требовательности, в запущенности материальной части. Но меня никто еще не считал плохим летчиком. А капитан Гастелло, по моему глубокому убеждению, отстал в искусстве пилотирования. И сейчас его слова — не более, чем трусость и неуверенность в своих силах.

М о р о з о в. Капитан Гарин. Вам придется доказать это.

Г а р и н. Легко! Вчера мы поменялись с Гастелло самолетами. Я, как вы знаете, на его машине вполне благополучно выполнил задание и приземлился. Он же чуть не угробил мою машину при посадке. Я не успел вам доложить об этом вчера, ибо вы были в городе. Докладываю сегодня. При происшествии был начальник штаба и весь экипаж моей машины.

М о р о з о в. Это правда, Гастелло?

Н и к о л а й. Это чистая правда.

Г а р и н. Видите!

Н и к о л а й. Разрешите вам дать объяснение?

М о р о з о в. Слушаю.

Г а р и н. Какие тут могут быть объяснения! Сейчас на моей машине находится в ночном полете Виктор Степаненко. Он вам может доложить, что машина в полном порядке и…

Н и к о л а й. В полете? Степаненко в полете на твоей машине?

Г а р и н. Да.

Н и к о л а й. Товарищ майор! Я прошу дать приказ Степаненко немедленно прекратить полет…

Г а р и н. Почему? Он в двухчасовом задании.

Н и к о л а й. Кто же дал разрешение Степаненко сегодня лететь на гаринской машине?

Г а р и н. Начальник штаба.

Н и к о л а й. Товарищ майор, немедленно прикажите Виктору посадить машину, во избежание катастрофы. Самолет Гарина находится в таком состоянии, что на нем нельзя летать. То, что я вчера благополучно посадил машину, объясняется не моим уменьем, а моим счастьем. Вчера, после окончания полета, я написал рапорт. Вас не было здесь, вы были в городе. Я подал рапорт начальнику штаба. Он обещал, что доложит вам немедленно по приезде.

М о р о з о в (Гарину). Почему же вы не доложили мне про это? Вы сказали, что начальник штаба разрешил полет Степаненко. Вы обманули меня, капитан Гарин!

Звонок телефона.

Слушаю. Да. Что? Где? Сейчас выезжаю.

Кладет трубку. Звоночек отбоя.

Катастрофа с самолетом Гарина.

Н и к о л а й. Степаненко?!

М о р о з о в. Очевидно, разбился.

Та же комната. Анна кончила читать книжку, сидит, что-то шьет. В и т я накрылся с головой одеялом. Входит Г и р я в ы й.

Г и р я в ы й. Анна Петровна! Капитан дома?

А н н а. Его командир полка вызвал. Да вы заходите.

Г и р я в ы й. Здравствуйте. (Увидев, что кто-то спит на кушетке.) А жена товарища Степаненко у вас?

А н н а. Нет. Она спит в соседней комнате.

Г и р я в ы й. Дела! Я подожду командира здесь.

А н н а. Что-нибудь случилось?

Г и р я в ы й. Нет, ничего.

А н н а. Неправда, Паша. Я по глазам вижу, что случилось…

Г и р я в ы й. Ничего я не знаю, Анна Петровна.

В и т я (из-под одеяла). Пришел Паша Гирявый.

Г и р я в ы й. Точно.

А н н а. Ты опять проснулся?

В и т я. А я и не спал. Я притворялся. Здравствуй, Паша!

Г и р я в ы й. Здравствуй, товарищ дитя! Непорядок это, не спать по ночам.

В и т я. Так ведь и ты не спишь.

Г и р я в ы й. Сравнил! Я птица ночная. У меня крылья в ремонте…

В и т я. А какая же ты птица? Вот пилоты — они соколы, а бортмеханики кто? Они ведь соколами не считаются?

Г и р я в ы й. Бортмеханики, это, братец ты мой, такая птица, что ей и имени подобрать нельзя. Она ночная птица — гибрид.

В и т я. Гибрид? Разве такие бывают?

Г и р я в ы й. Бывают. Ночью не спит, как сова. Характер кроткий, как у голубя. С мотористами и техниками красноречив, как дятел — все одно долбит. Сила как у кондора. Трудолюбив, как ласточка. Неразборчив в еде, как воробей. О командире заботится, как курица о цыплятах. Ругается как попугай. И поет как соловей. Вот какая птица бортмеханик, товарищ дитя!

Входит Н и к о л а й.

Н и к о л а й. Ночь ночинская на дворе, а тут никто не спит. Что у вас за фестиваль? (Гирявому.) Ты чего?

Г и р я в ы й. Вас ищу, товарищ командир. Распоряжения будут какие?

Н и к о л а й. Утром, как обычно, в полет. (Анне.) Фаина где?

А н н а. Отдыхает.

Н и к о л а й. Пусть спит.

А н н а. Что-нибудь с Виктором?

Н и к о л а й. Летел на гаринской машине…

Г и р я в ы й. Жив он?

Н и к о л а й. Успел выбросится с парашютом.

А н н а. Слава богу.

Г и р я в ы й. А экипаж?

Н и к о л а й. Спасся.

Г и р я в ы й. Машина?

Н и к о л а й. Вдребезги.

Г и р я в ы й. Что же теперь будет с капитаном Гариным?

Н и к о л а й. Разжалован. Отдан под суд.

Г и р я в ы й. Да, конечно, если рассуждать…

Н и к о л а й. Ты иди отдыхай, Гирявый.

Г и р я в ы й. Есть! (Вите.) Прощай, товарищ дитя!

В и т я. Прощай, птица-гибрид.

Г и р я в ы й. Спокойной вам ночи. (Уходит.)

А н н а. А что с Виктором?

Н и к о л а й. Он в госпитале. Повреждена нога. Утром надо будет сказать Фаине. Пока не нужно ей знать.

В и т я. А что с дядей Гариным?

Н и к о л а й. Это, малый, тебя не касается. Почему ты не спишь?

А н н а. Не знаю, что с ним сделалось. Никак его не уложишь. Я уж и ругала его, и просила, и тобою пугала, и книжку прочла…

Н и к о л а й (строго). Что за новости, Витька?

В и т я. Я думал, что ты опять ушел совсем. Как тогда, как раньше… Вы тут с мамой разговаривали — я проснулся, а когда ты сказал: «Подожди меня, Анна, я скоро», — тут я совсем спать не захотел. Знаю, когда ты так говоришь.

А н н а. Ну и не бесстыдник ли! А еще хочет быть летчиком.

В и т я. Ты подожди, мама, не ругайся. Я и сам знаю. Мне и самому стыдно. Я уж и сам не рад, что не сплю. Что поделаешь! Душно очень, комары кусают. Жду, жду, когда оно, завтра, настанет. А оно все не настает. Я уж до ста считал. А потом до тридцати. Ничего не выходит.

Н и к о л а й. А почему тебе так хочется, чтобы завтра настало? Э-э, малый, я начинаю догадываться.

А н н а. Ну да, ведь ты ему сказал, что завтра утром он получит подарок, какого ни у одного мальчишки в нашем поселке нет. Вот он и боится проспать завтра.

Н и к о л а й. Хитер ты, брат. Это хорошо, что хитер. А вот выдержки у тебя маловато. Ну ладно! Вон в окне полоска зари светится. Значит, и утро скоро. И завтра уж из-за горки виднеется. Получай подарок!

В и т я. Ой… Это мне?

Н и к о л а й. Тебе.

В и т я. Это ты сам сделал? Мама, погоди!

А н н а. Ложись сейчас же и лежа рассматривай.

Н и к о л а й. Понятно, в чем тут дело?

В и т я. Да.

Н и к о л а й. Рассказывай, что тебе понятно?

В и т я. Мама! Смотри! Это земной шар вертится! Да? А над землей самолет, да? А на крыльях у него написано: «NO-25», да? Он летит из Москвы над Северным полюсом к Америке…

Н и к о л а й. Чей самолет? Отвечай скорее.

В и т я. Чкалова!

Н и к о л а й. Узнал.

В и т я (в упоенье). Вот он летит, летит… А внизу другие машины. И первая, вся красная, — это твоя. Да? Это мне навсегда, папа? Ты у меня не отнимешь?

Н и к о л а й. Твоя! Твоя!

В и т я. Папа! А ты знал Чкалова?

Н и к о л а й. Знал. Но мало. Обещали меня с ним познакомить поближе. И я все мечтал поговорить с ним насчет полета моего, посоветоваться. Вот получил я наконец отпуск, поехал в Москву, денек морозный, ясный, небушко голубое. Я сразу на завод к нему поехал, он там новый истребитель испытывал… Вижу — идет к машине. «Здравствуйте, — узнал меня. — Сейчас, говорит, мне некогда. Вот слетаю — тогда займемся с вами». Это был его последний полет… Так наш разговор и не состоялся.

В и т я. Он умер, папа?

Н и к о л а й. Некоторые люди не умирают, сынок, запомни это. Он погиб. И красиво погиб. На всю жизнь мне урок этот в памяти. Смерть его была подвигом.

В и т я. А что такое подвиг?

Н и к о л а й. Подвиг — это… Это — Чкалов. Не было в небе лучше сокола. Тысячи вылетов делал. А тут подвела его машина. Отказал мотор у самой земли. Прыгать с парашютом — нельзя, земля уж близко. Аэродром рядом, в двух километрах. Да не добраться до него, стоит мотор. Мог бы Валерий Павлович убрать шасси, сесть на лед, на речку, а там ребятишки на коньках катались. Крепко он любил ребятишек, все уводил машину туда, в овраги… чтобы гибелью своею людям жизнь сохранить.

В и т я. Как Данко?

Н и к о л а й. Кто? Данко? Нет. Как Чкалов.

В и т я. А в первый раз когда ты с ним говорил?

Н и к о л а й. Давно это было. На выпускном вечере в школе летчиков. Ты родился тогда.

В и т я. Счастливые вы! Чкалова видели, всё видели. А я вот ничего не видел, и вы меня спать заставляете.

Н и к о л а й (берет на руки сына и подносит к окну). Чудной ты человечек! Все еще ты увидишь. Только старайся получше запомнить, чтоб было что твоему сыну — моему внуку — рассказать… И как солнышко восходит сейчас… И как машины на поле крыльями поблескивают… И как птица за окном поет…

За окном слышна песня Гирявого: «Вот мчится тройка почтовая…»

Слышишь? Редкая птица бортмеханик.

Отдаленный грохот.

А н н а. Что это?

Пронзительная сирена — тревога.

Н и к о л а й (кладет сына на диван, надевает фуражку). Подожди меня, Анна, я скоро вернусь…

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Снова комната Гастелло. Та же комната, что и в предыдущей картине. За разбитым окном ночь, бледные звезды, полоска зари. Рассвет нового дня, пятого дня войны. Сорванная с петель дверь. Разбросанные по полу игрушки. Старые газеты… Гуляет сквозняк по разрушенной квартире.

Посреди комнаты в реглане и шлеме стоит Н и к о л а й. Рядом с ним Г и р я в ы й.

Н и к о л а й. Где-то тут свечка была… У тебя фонарика нет?

Г и р я в ы й. Нет, не захватил. Сейчас развиднеется, все увидим. Что вы хотели взять отсюда, товарищ командир?

Н и к о л а й. Карточку Витьки и Анны… Не найдешь, пожалуй… Через час вылетаем. Вернемся уж на новый аэродром. Машина у тебя готова?

Г и р я в ы й. Скрипит, старушка. В день по три вылета. Трудно ей, жалуется.

Н и к о л а й. Нужно будет, и по пять раз вылетать станем. Вот нашел! Гляди, механик, вот Витька маленький, год ему… Я тогда в Испанию должен был лететь… Помнишь? А вот он, когда мы с тобой в Бессарабии были. А вот это — двадцать первого июня снимались вместе Виктор Степаненко, Фаина, Витька, Аня и я… Черт его знает, как это давно было… Какое сегодня?

Г и р я в ы й. Двадцать шестое. Пятый день.

Н и к о л а й. А похоже, что пятый год… Где они сейчас? Идут пешком в Москву мимо горящих городов… Видишь черепки? Это я Витьке игрушку соорудил. Земной шар и самолеты на нем.

Г и р я в ы й. Вы бы пошли ко мне, отдохнули до вылета. А то нельзя ведь так, трое суток не спали, не ели… Сходим в столовую, пообедаем, я вас прошу, товарищ командир…

Н и к о л а й. Ну кто на рассвете обедает? Тут в шкапчике еда какая-то была. Ну-ка, погляди.

Г и р я в ы й. Винегрет. Только не совсем съедобный. Давленные помидоры со щепками, с колбасой и с битым стеклом. Такую пищу трудновато переварить даже мне, имеющему желудок птицы страуса. А булка целая.

Н и к о л а й. Ломай пополам. Напеваешь, механик?

Г и р я в ы й. Мое дело — птичье: крошки клевать, песни насвистывать.

Н и к о л а й. Ты у командира полка в лазарете был?

Г и р я в ы й. Умер он, Николай Францевич. Тяжелое ранение. Быть вам теперь командиром двух эскадрилий. Пойдемте отсюда, неприятно смотреть на беспорядок.

Н и к о л а й. Подожди немного… Да, бортмеханик — редкая птица! Здесь мы жили, думали, работали, растили сына… Ты чего там роешься в столе?

Г и р я в ы й. Документы, может, какие есть. Надо забрать… Словарь испанский нужен?

Н и к о л а й. Давай, пригодится. (Читает.) Estoy con vosotros, camaradas… Еще что?

Г и р я в ы й. Чертеж сверхскоростного бомбардировщика для кругосветного беспосадочного перелета.

Н и к о л а й. Положи в планшет, пригодится.

Г и р я в ы й. Карта Антарктики.

Н и к о л а й. Захвати.

Г и р я в ы й. Письма ваши к Анне Петровне.

Н и к о л а й. Давай сюда.

Г и р я в ы й. Книжка. Горький, «Старуха Изергиль».

Н и к о л а й. Возьми себе. В свободное время почитаешь.

Г и р я в ы й. Письма комсомольцев с вашего завода.

Н и к о л а й. Давай сюда. Завтра отвечу. Завтра… Хорошее это слово, механик, «завтра». Какое оно будет?

Г и р я в ы й. Я так думаю, что оно будет очень хорошим. Потому что…

Входит Г а р и н.

Г а р и н. Разрешите, товарищ командир эскадрильи?

Н и к о л а й. Да. (Гирявому.) Иди к машине, когда будет готова к полету, — доложи.

Г и р я в ы й. Есть. (Повернувшись, уходит.)

Н и к о л а й. Я слушаю тебя.

Г а р и н. Я очень виноват. Перед партией, перед полком, перед тобой. Я горько раскаиваюсь в том, что произошло. Но меня отстранили от полетов. Я хожу по земле. Это невыносимо. Я прошу вернуть меня и поручить командование эскадрильей.

Н и к о л а й. Это не в моей власти. Я сам командую эскадрильей, не в моей власти назначать комэска.

Г а р и н. Но ты можешь назначить меня командиром звена.

Н и к о л а й. Не считаю нужным.

Г а р и н. Я повторяю, что был не прав. Я жестоко поплатился. Ты победил меня.

Н и к о л а й. Победил? Я разве сражался с тобой? Я сражаюсь с фашистами. К этому я готовил себя и своих летчиков. Ты готовил себя к каким-то небывалым подвигам, ты пренебрегал всеми условиями военной дисциплины.

Г а р и н. Но мои прошлые заслуги…

Н и к о л а й. Опять прошлые заслуги! Сегодня нужны будущие заслуги. Война решила наш спор с тобой. Если бы не это, ты бы, наверное, считал меня унылым педантом, надоедливым парнем, плохим товарищем, паникером. Дорого стоит нам твоя философия! Гораздо дороже, чем ты сам. Нет, я не могу назначить тебя командиром звена.

Г а р и н. Тогда назначь меня командиром корабля, рядовым пилотом. Об этом я могу просить?

Н и к о л а й. Я не уверен в тебе.

Г а р и н. Это говоришь мне ты — мой ученик!

Н и к о л а й. Да, это говорю тебе я — твой ученик. К счастью, у меня были еще и другие учителя. И они разговаривали бы с тобой сейчас так же, как и я.

Г а р и н. Я кровью готов искупить мою вину. Кровью моей и жизнью моей.

Н и к о л а й. А если жизни твоей не хватит?

Г а р и н. Я смертью своей буду защищать родину. Слышишь?! Ты не можешь мне в этом отказать. Мое место там, на верхушке! И там я сумею доказать тебе то, о чем тебя прошу сейчас.

Н и к о л а й. Небо не колония для перевоспитания преступников.

Г а р и н. Я преступник?

Н и к о л а й. Да. Ты преступник. На твоей машине чуть не разбился Степаненко. Ты преступник не по злому умыслу, а по легкомыслию, безответственности. Я не могу рисковать жизнями людей для того, чтобы ты доказывал кому-то что-то.

Г а р и н. Ты боишься, как всегда, риска?

Н и к о л а й. Да. Как всегда, я боюсь риска. Я просто не допущу его.

Г а р и н. У вас мало летчиков.

Н и к о л а й. Их хватит для того, чтобы обойтись без тебя.

Г а р и н. Я никогда ни у кого ничего не просил. Я гордый человек, ты это знаешь. Но я прошу… Я умоляю тебя… Пусти меня в воздух. Я летчик. Я ничего другого не знаю и знать не хочу. Дай мне машину. Слышишь, Николай. Во имя нашей прежней дружбы, лет прожитых вместе, возьми меня с собой, не оставляй на земле, когда идет такая война. Как я буду ходить среди людей, как я буду смотреть им в глаза, зная, что вы в эту минуту там, наверху?!

Пауза.

Н и к о л а й. Хорошо. Мой штурман ранен. Ты знаешь штурманскую службу. Пойдешь со мной штурманом? Хочешь?

Г а р и н (тихо). Да… Спасибо тебе, Николай.

Н и к о л а й. Не смей благодарить! (Отошел к окну, постоял мгновение, отвернувшись от Гарина. И снова заговорил спокойно, как всегда.) Курс на Радошкевичи — Молодечно. Там идут танки Гудериана. Надо во что бы то ни стало остановить их. Хоть бы на день, два, пока не придут подкрепления. Я пойду флагманом, впереди эскадрильи. Через сорок минут будь у машины.

Г а р и н. Есть! Разрешите выполнять?

Н и к о л а й. Идите!

Гарин уходит.

(Поднимает с пола медвежонка. Рассматривает его и видит, что к медвежонку прикреплена записка.) Что это? (Чиркает зажигалкой и при свете огонька читает.) Двадцать пять, шесть, тысяча. (По привычке расшифровывает цифры.) Мы уехали двадцать пятого июня. Целуем тебя тысячу раз. Анна… (Кладет записку в карман.)

Возвращается Г и р я в ы й.

Г и р я в ы й. За вами, товарищ капитан.

Н и к о л а й. Посидим, механик, перед полетом… Теперь не скоро сюда вернемся… Ты что-то начал говорить насчет завтрашнего дня. Гарин тебя перебил.

Г и р я в ы й. Не помню, товарищ командир…

Н и к о л а й. Завтра, ты сказал, будет хороший день. По облакам, что ли, угадываешь?

Г и р я в ы й. Много рассветов я на своем веку видел и никогда не ошибался. Каждое завтра, оно лучше вчера бывает. Эх, дожить бы до первого послевоенного рассвета!.. Как тогда солнце всходить будет? Как тогда птицы петь будут?

Н и к о л а й. После войны полетишь со мной вокруг шарика?

Г и р я в ы й. Что ж мне вас одного, что ли, отпускать? Нет, товарищ капитан, вместе воевали, вместе и после войны будем.

Н и к о л а й. Прошла война, давно прошла… Мы едем с тобой в Москву. Сияет столица огнями, толпы веселых, нарядных людей гуляют по городу… Анна, Виктор, ты и я, мы вчетвером едем на открытой машине по городу… Куда сейчас?

Г и р я в ы й. В Сокольники, в Богородское, к вашим родителям.

Н и к о л а й. Надо цветов купить.

Г и р я в ы й. У метро на Сокольническом кругу много цветов продают…

Н и к о л а й. А после можно и на «Динамо» съездить, футбол посмотреть…

Г и р я в ы й. Поедем, товарищ капитан, в Химки, на канал Москва — Волга. Я ведь там не был еще.

Н и к о л а й. А хорошо после войны будет, Паша?

Г и р я в ы й. Еще как хорошо-то, Николай Францевич!

Заговорил радиорепродуктор.

«Прослушайте сводку Советского Информбюро… Двадцать пятого июня… Продолжалось наступление противника… На Вильнюсском и Барановическом направлениях… крупные соединения советской авиации… вели успешную борьбу с танками противника… Бои продолжаются…»

Н и к о л а й (смотрит на часы). Пора!

Рев моторов, музыка — песня пилотов.

Издалека голос: «Гастелло… Гастелло… Гастелло… Не слышу вас… Гастелло, почему не отзываетесь… Осипов, Алексеенко, Витрищак, вас слышу… Гастелло… почему не отзываетесь?»

Г о л о с Н и к о л а я. Я Гастелло… Я здесь… Иду на последний заход… Внизу Молодечно. Там до черта немцев… Железнодорожные составы закрыты ветками. Очевидно, орудия. Ложусь на боевой курс.

Рев мотора.

Г о л о с. Гастелло… Гастелло… Гастелло…

Самолет. Внизу в кабине штурмана Г а р и н. В кабине пилота — Г а с т е л л о. Наверху у пулеметов — Г и р я в ы й.

Н и к о л а й. Удачно отбомбились. Что в машине?

Г и р я в ы й. Порядок.

Н и к о л а й. Теперь домой.

Г а р и н. Внизу станция горит.

Н и к о л а й. Приятно.

Г а р и н. Разорван состав. Очевидно, повреждены пути.

Н и к о л а й. Очень приятно. Что в небе?

Г а р и н. Небо спокойное. Гитлера нет… Наши машины отбомбились, домой пошли.

Н и к о л а й. Чрезвычайно приятно! Как дела, механик?

Г и р я в ы й. Дела тихие, командир. Сбросили бомбы, теперь чай пить поедем. (Напевает.) «Вот мчится тройка почтовая…»

Г а р и н. Вижу два «мессера». Идут от солнца, нам наперерез.

Н и к о л а й. Нормально. (Повторяет по радио.) Вижу два «мессера». Идут на нас.

Р а д и о. Гастелло… Гастелло… Я вас слышу…

Н и к о л а й. Гарин, Гирявый, к пулеметам!

Г а р и н. Есть!

Г и р я в ы й. Есть.

Н и к о л а й. «Мессера» на нас. Огонь!

Г а р и н. Огонь!.

Г и р я в ы й. Огонь.

Н и к о л а й. Что там?

Г а р и н. Один «мессер» летит вниз. Второй отворачивает. Первый «мессер» зарылся.

Н и к о л а й. Порядок?

Г а р и н. Порядок!

Г и р я в ы й. Порядок!

Н и к о л а й. Кто говорил, что бомбовоз не может сбивать «Мессершмитты»?! Может! Все может! (По радио.) Сбил «мессера». Иду домой. Я Гастелло.

Р а д и о. Я вас слышу. Я вас слышу, Гастелло.

Н и к о л а й. Запевай песню, бортмеханик — редкая птица. Идем до дому.

Г а р и н. До дому!

Г и р я в ы й. До дому!

Николай и Гарин ему подпевают.

Г а р и н. Еще один «мессер!» В лоб!

Н и к о л а й. Бой!

Г а р и н. Бой!

Г и р я в ы й. Бой!

Пулеметная очередь.

Г а р и н. Ушел, подлец.

Н и к о л а й. Порядок…

Удар.

Что там?

Г а р и н. У меня порядок.

Н и к о л а й. Гирявый?

Пауза.

Гирявый!

Г а р и н. Гирявый!

Н и к о л а й. Паша! Паша Гирявый!.. Как дела, механик?

Г а р и н. Ты ранен?

Г и р я в ы й (еле слышно). Дела тихие, командир… кажись, помираю. Не надолго, конечно, механик птица живучая. (Пытается запеть.) «Вот мчится тройка почтовая…»

Н и к о л а й. Перевяжи рану, Паша!

Г и р я в ы й. Делай свое дело, командир. Я с ней сам справлюсь, с курносой…

Н и к о л а й. Скоро дома будем. Положим тебя в госпиталь, через неделю опять петь будешь.

Г и р я в ы й. Это обязательно. Но все-таки… Простимся, командир, на всякий случай…

Н и к о л а й. Перестань, Пашка Гирявый! Много мы летали с тобой, полетаем и еще.

Г и р я в ы й (ему трудно говорить). Что внизу?

Н и к о л а й. Внизу полный порядок. Горит станция, горят вагоны, дымится сбитый нами «мессер».

Г и р я в ы й. Что еще?

Н и к о л а й. Летят наши самолеты…

Г и р я в ы й. Фашисты отступают?

Н и к о л а й. Да, да. Они бегут!..

Г и р я в ы й (приподнимается). Берлина не видать там?

Н и к о л а й. Виден Берлин… вот он… вот рейхстаг ихний… Горит волчье логово. Все небо в наших самолетах. Мы волнами проходим над Берлином. От горизонта и до горизонта наши машины. Первой идет наша эскадрилья. Видишь?

Г и р я в ы й (умирая). Вижу!

Н и к о л а й. За нами летят другие… Победа… Видишь, механик, победа!

Г и р я в ы й (чуть слышно). Дожил все-таки…

Н и к о л а й. Паша! Гирявый! Гирявый! Умер… Удивительная птица — Паша Гирявый!

Взрыв в другой части самолета.

Р а д и о. Гастелло… Гастелло… Я не слышу вас.

Н и к о л а й. Я Гастелло… Иду на одном левом моторе. Правый не работает…

Г а р и н. Огонь ползет… Эх, жарко…

Н и к о л а й. Скольжу. Может, собьем огонь.

Темнота.

Г а р и н. Ползет огонь, ползет…

Тишина.

Н и к о л а й. Стал левый мотор. Все.

Г а р и н. До линии фронта сто километров.

Н и к о л а й. Пожалуй, не дотянем…

Неожиданная, непривычная тишина в самолете.

Н и к о л а й. Сергей Гарин! Сережа!

Г а р и н. Я. Жив.

Р а д и о. Гастелло… Гастелло…

Н и к о л а й (по радио). Все в порядке… У меня все в порядке… Я Гастелло…

Р а д и о. Выслали вам помощь «И-16». Степаненко и Сергеев. Они летят к вам, Гастелло…

Н и к о л а й. Слышу. Благодарю. Гастелло.

Г а р и н (разбивает огнетушитель). Огонь по всему самолету.

Снизу бьют зенитки.

Н и к о л а й. Сергей! У нас нет ни бомб, ни снарядов… Моторы стоят. Планирую вниз. Твой парашют на тебе. Приказываю выброситься вниз.

Г а р и н. Нет, Николай. Я не выполню твой приказ. Я не покину самолет, не покину тебя, Николай. Мы с тобой связаны жизнью. Слышишь, Николка?..

Н и к о л а й. Слышу, Сергей.

Р а д и о. Я Степаненко. На «И-16». Внизу подо мной вижу объятый пламенем самолет. Это, очевидно, машина Гастелло. Винты не работают. Машина планирует. На земле скопление танков и автомашин противника. Они заряжаются у бензозаправочной цистерны. Сильный зенитный огонь по машине Гастелло. Я вне зоны достигаемости зениток…

Н и к о л а й. Пробую пустить левый мотор. Бесполезно. Сергей!

Взрыв в кабине штурмана.

Гарин! (По радио.) Я Гастелло. Машина горит. Моторы не работают. Штурман и стрелок убиты. Я один в машине… выбираю цель…

Р а д и о. Я Степаненко. Вижу машину Гастелло. Он теряет высоту. Планирует над бензоцистернами… Низко. Очень низко над землей. Сейчас он вышел из пике. На минимальной скорости он делает круги… Его машина падает. Дым бьет из моторов, из окон, из-под крыльев. Внизу вижу панику среди гитлеровцев. Они бегут от цистерн, от танков… Сильнейший зенитный огонь.

Н и к о л а й. Мы будем сражаться с врагами жизнью своей… А если жизни не хватит, мы смертью своей будем сражаться. Вот и ты покинул меня, Сергей Гарин. Ты всегда говорил, что если умирать, так с музыкой. Где же музыка?

Звучит музыка.

Я слышу тебя, родина! Я Гастелло. Я Гастелло. Я выбираю цель для тарана. Еще круг. Я бросаю мой горящий бомбардировщик на немецкие танки, рвущиеся к Москве. Эта смерть будет стоить тысячи смертей врагов. Я буду держать штурвал самолета до тех пор, пока в моих руках имеется сила, а глаза видят землю. Так вы сказали, Валерий Павлович… Родина!..

Р а д и о. Я Степаненко. Объятый пламенем тяжелый бомбардировщик Гастелло, выбрав цель, упал на скопление танков и автоцистерн противника. Внизу паника, пожары. Беспорядочный огонь зениток. Огонь и дым закрывают от меня землю…

Темнота. И сразу…

ЭПИЛОГ

Высокое светлое небо, берег реки, тот же, что и в первой картине. На пригорке В и т я и еще один совсем маленький м а л ь ч и к. Они смотрят в небо.

В и т я. Скоро начнется парад. Отсюда все увидим. Тебя как зовут?

М а л ь ч и к. Николай. А тебя?

В и т я. Виктор.

М а л ь ч и к. Как полетят они, сразу вся земля задрожит. Латочкин — моя фамилия. А твоя?

В и т я. Гастелло.

М а л ь ч и к. Из школы, что ли? Они думают, что раз учатся в школе имени Гастелло и их так всех зовут. Много на себя берете! Или ты, может, на улице Гастелло живешь? А отец мой в отпуск ездил на пароходе «Гастелло»… Смотри, полетели.

Шум приближающихся машин.

В и т я. Это «Петляковы»… А это «Туполевы»…

М а л ь ч и к. А ты все машины по именам знаешь?

В и т я. Знаю. Я и летчиков знаю.

М а л ь ч и к. Вон они над лесом разворачиваются, сейчас вверх уйдут.

В и т я. А впереди всех знаешь кто летит? Вон на той красной машине? Чкалов! А рядом с ним Гастелло.

М а л ь ч и к. Да ведь он умер.

В и т я. Умер? Некоторые люди не умирают. Запомни это, сынок. Вот они впереди всех летят… И на всех парадах они всегда первые… Разве ты не знаешь?.. И все летчики, когда смотрят в небо, всегда их там видят…

Тени от крыльев проносятся по земле.

З а н а в е с.

1947