Два года каникул

III

В конце тысяча восемьсот пятидесятых – начале шестидесятых годов в городе Окленде, в Новой Зеландии, был хорошо известен частный пансион Ричмонда. В нем обучалось до сотни мальчиков, принадлежавших к лучшим семействам. Туземные дети в этот пансион доступа не имели – для маори[9] имелись другие школы. У Ричмонда воспитывались только англичане, французы, американцы, немцы – дети европейских колонистов, купцов, землевладельцев и чиновников. Порядки в пансионе были английские, он был устроен по типу средних учебных заведений Соединенного Королевства.

Новозеландский архипелаг состоит из двух крупных островов – Северного, или, по-майорийски, Те Ика а Мауи, и Южного, или Те Ваи Паунаму, отделенных друг от друга Куковым проливом и простирающихся от 34° до 45° южной широты.

Остров Ика а Мауи, сильно расчлененный в южной своей части, имеет вид неправильной трапеции, которая тянется на северо-запад по кривой линии, оканчивающейся мысом Ван Димена.

У начала этой кривой линии, в том месте, где полуостров имеет в ширину всего несколько миль, стоит город Окленд. Положение Окленда очень похоже на положение греческого Коринфа, и потому его иногда называют «Австралийским Коринфом». Город имеет две гавани, одну на западе, другую на востоке. Восточная гавань (при заливе Гаураки) неглубока и доступна лишь для не очень больших кораблей. Пристань носит название Коммерческой, и к ней примыкает Королевская улица – одна из главных в городе.

На этой улице и находился пансион Ричмонда.

15 февраля 1860 года из пансиона выходила веселая толпа школьников, сопровождаемых родителями и родственниками. Мальчики были веселы, точно птицы, выпущенные из клетки.

В этот день в пансионе начинались каникулы. Школьники предвкушали сладость двух месяцев свободы. Некоторым из них предстояло еще и путешествие по морю, о чем в пансионе уже давно шли оживленные толки. Нечего и говорить, как завидовали товарищи тем счастливцам, родители которых имели достаточно средств, чтобы купить для своих сыновей место на яхте «Мэри», готовившейся совершить плавание вокруг берегов Новой Зеландии.

Эта чудесная яхта была зафрахтована родителями учеников для шестинедельного плавания. Она принадлежала отцу одного из школьников, мистеру Вильяму Гарнету, бывшему капитану, на опыт и искусство которого вполне можно было положиться. Для покрытия издержек на путешествие среди родителей учеников была открыта подписка, позволившая собрать более чем достаточную сумму для того, чтобы обеспечить юным путешественникам всевозможный комфорт и полнейшую безопасность.

В английских учебных заведениях воспитательная система совершенно непохожа на принятую во Франции. В Англии ученикам предоставляется гораздо больше самостоятельности и относительной свободы, что весьма благоприятно влияет на развитие их характера.

Английские школьники гораздо меньше времени, чем у нас, остаются на положении детей, и их воспитание идет рука об руку с обучением. Вследствие этого английские мальчики по большей части бывают вежливы, внимательны, аккуратны и – что особенно ценно – мало склонны ко лжи и запирательству даже в тех случаях, когда им грозит справедливое наказание за проступок.

Относительно внутреннего быта пансиона нужно заметить, что в английских школах ученики весьма редко живут в общих комнатах; в большинстве случаев у каждого своя спальня, где каждый имеет право пить утренний и вечерний чай, не выходя в общую столовую. За обедом и завтраком позволяется разговаривать сколько угодно – в пределах приличия, разумеется.

Воспитанники делятся по возрасту на отделения, которых в пансионе Ричмонда было пять. В первом и втором отделениях были самые маленькие мальчики, а в трех последних – подростки. Надзиратели не находились безотлучно при учениках, читать позволялось сколько угодно, уроков слишком больших и трудных не задавалось. Гимнастике, боксу и всевозможным играм отводилась большая роль. Но зато в ходу были телесные наказания, причем главное место занимали розги. Впрочем, быть высеченным не считалось позорным, и юные англосаксы безропотно подчинялись этой мере наказания, если сознавали, что оно вполне заслужено.

Англичане вообще крепко держатся старых традиций и обычаев и отменяют их крайне редко. В английском школьном быту тоже существует несколько таких укоренившихся обычаев, которые процветают, несмотря на громкие протесты многих людей с прогрессивными взглядами. Таков, в частности, обычай прислуживания младших учеников старшим.

Старшие ученики обязаны покровительствовать младшим и наставлять их, но зато последние, в свою очередь, должны оказывать своим покровителям разного рода мелкие услуги и выполнять всевозможные поручения. Такие ученики называются фагами[10]; обычно это мальчики из двух младших отделений. Если кто-нибудь из них откажется быть фагом, товарищи могут основательно испортить ему жизнь. Но таких отказов почти не бывает: быть фагом не считается унижением, напротив, это считается вполне естественным и даже необходимым. От этой повинности новичка не может освободить никакое общественное положение его родителей; старинному обычаю в равной степени подчиняются и сыновья пэров, и дети мелких лавочников.

Ученики, собиравшиеся путешествовать на яхте «Мэри», были из разных отделений пансиона Ричмонда. Мы уже знаем, что возраст пассажиров яхты был от восьми до четырнадцати лет. И вот эти-то мальчики, включая еще юнгу Моко, были унесены бурей и брошены на волю случая.

Пора, однако, познакомить читателя с возрастом, характером, способностями и общественным положением каждого из юных путешественников, собиравшихся весело провести каникулы, но очутившихся в самом бедственном положении.

За исключением двух французов, братьев Бриан, и американца Гордона, все остальные пассажиры-школьники были англичане.

Двоюродные братья Донифан и Кросс принадлежали к богатым семействам из высшего оклендского общества. Им было лет по тринадцать с небольшим; оба числились в пятом отделении. Донифан был довольно красивый мальчик, он очень заботился о своей внешности. Способный, неглупый и прилежный, он учился главным образом для того, чтобы быть выше всех, чтобы первенствовать над товарищами. Он немного важничал и корчил из себя аристократа, за что товарищи в насмешку называли его «лорд Донифан».

Самолюбивый, властный Донифан часто вступал в столкновения с Брианом. Соперничество между ними началось давно и за последнее время усилилось, поскольку Бриан стал мало-помалу приобретать все большее влияние на товарищей в ущерб авторитету Донифана.

Что касается Кросса, то этот мальчик ничем особенным не отличался. Ученик он был посредственный. Главное, он был проникнут восторгом и обожанием к своему двоюродному брату, с которого брал пример решительно во всем и на все смотрел его глазами.

Бакстер, из того же отделения, – хладнокровный, рассудительный тринадцатилетний мальчик, очень прилежный ученик и необыкновенно способный к разным ручным работам. Его отец был купец средней руки.

Вебб и Вилькокс, двенадцати с половиной лет, принадлежали к четвертому отделению. Способностей оба они были средних, но своевольны, из-за чего часто ссорились с товарищами и были особенно требовательны к своим фагам. Отцы их были богаты и занимали важные должности в местном управлении.

Гарнет и Сервис, двенадцатилетние мальчуганы, числились в третьем отделении и были очень дружны между собой. Отец Гарнета – отставной капитан, а отец Сервиса – богатый колонист из Норт-Шора, городка неподалеку от Окленда. Оба жили в Норт-Шоре и были большими друзьями; таким образом, дружба отцов продолжалась в их детях.

Гарнет и Сервис были хорошие мальчики, но ленивые ученики. Гарнет очень любил играть на аккордеоне и занимался музыкой больше, чем уроками, а Сервис считался первым шалуном и весельчаком в школе; начитавшись «Робинзона Крузо», он бредил путешествиями и приключениями.

Два мальчика девяти лет – Дженкинс, сын председателя новозеландского ученого общества, и Айверсон, сын пастора при церкви Св. Павла, – были в числе лучших учеников пансиона. Один учился в третьем, а другой во втором отделении.

Остается упомянуть еще о двух мальчиках, Доле и Костаре. Эти были самые маленькие, лет по восемь, сыновья офицеров местных войск. Их родители жили в городке Учунге, в шести милях от Окленда. Об этих «малышах», как их называли, ничего нельзя сказать, кроме того, что Доль был страшный упрямец, а Костар – большой лакомка. Особенными успехами в своем первом отделении они не блистали, но гордились тем, что умеют читать и писать, – впрочем, для восьмилетнего возраста это не такая уж большая заслуга.

Итак, все юные пассажиры «Мэри», как видит читатель, принадлежали к весьма почтенным семействам, давно поселившимся в Новой Зеландии.

Мы только упомянули, но еще не сказали ни слова о трех остальных мальчиках, из которых двое были французы, а третий – американец.

Американцу Гордону было четырнадцать лет. В его фигуре и манерах уже проглядывала неуклюжесть «настоящего янки». Однако, несмотря на свою неловкость и неповоротливость, он бесспорно был самым основательным из всех своих товарищей. Не будучи таким блестящим юношей, как Донифан, он обладал верным взглядом на вещи и практической сметкой, которая обнаруживалась у него и в важных жизненных обстоятельствах, и в мелочах. Он был серьезным, спокойным и наблюдательным мальчиком. Гордон был аккуратен до мелочности; даже мысли размещались в его голове в таком же образцовом порядке, как книги и тетради на письменном столе. Товарищи любили и уважали его, несмотря на то, что он был американец, а они – по большей части – англичане.

Гордон был родом из Бостона; он рано лишился отца и матери и был взят на воспитание дядей, который раньше служил в Новой Зеландии американским консулом и, нажив себе там состояние, поселился на маорийских островах навсегда. Уже несколько лет дядя Гордона почти безвыездно жил в красивой вилле на горе возле селения Маунт-Сент-Джон.

Французы Бриан и Жак были детьми инженера, года три назад приехавшего на Северный остров руководить работами по осушению болот. Старшему было тринадцать лет. При больших способностях он не отличался трудолюбием и нередко оказывался последним учеником в пятом отделении. Но когда, бывало, он захочет, то сразу поднимается на первое место – к великой досаде Донифана, с которым он никак не мог ужиться. Мы это уже знаем на примере спора из-за ялика. Характер у Бриана был смелый, предприимчивый; как настоящий француз, он был очень жив, остроумен, находчив в спорах, но при всем том услужлив, добр и никогда не важничал, как Донифан.

Была у него еще одна благородная черта: он постоянно защищал слабых, выступая против сильных, злоупотреблявших своей властью. Будучи новичком, он отказался стать фагом. Из-за этого Бриану пришлось в свое время выдержать немало драк, но в конце концов он отстоял свою самостоятельность.

Товарищи его очень любили, и когда в сложившихся известным образом обстоятельствах возник вопрос о том, кому управлять яхтой «Мэри», большинство охотно согласилось повиноваться Бриану, хотя некоторые горячо восставали против его первенства. Но им пришлось все-таки уступить голосу благоразумия, поскольку из всех школьников один Бриан имел кое-какое понятие о корабле, о его ходе и снаряжении, так как он уже совершил одно плавание из Европы в Новую Зеландию.

Младший брат Бриана Жак ничем особенно не отличался, кроме того что был отчаянным шалуном, не хуже Сервиса. Вечно он придумывал какие-нибудь проказы и вечно попадал под наказание. Но со времени отплытия на «Мэри» его характер вдруг круто изменился. Мальчик стал гораздо тише, серьезнее, и никто не мог понять, с чем связана эта внезапная перемена.

Таковы были мальчики-пансионеры, выброшенные морем на какую-то неведомую землю в Тихом океане.

Каким же образом очутились они в том бедственном положении, в котором мы их застали?

А вот каким.

Во время предполагавшейся увеселительной поездки вдоль берегов Новой Зеландии яхтой собирался командовать сам ее хозяин, отец Гарнета, один из самых опытных и отважных яхтсменов австралийских морей. Много раз его «Мэри» появлялась и в Новой Голландии, и в Новой Каледонии, от Торресова пролива до южных оконечностей Тасмании. Видали ее и у Молуккских островов, и у Филиппинских, и в водах Целебеса, где нередко погибали даже крепкие большие корабли. Но яхте ничего не делалось – она была отлично построена, необыкновенно прочна и стойко выдерживала самые сильные бури.

Экипаж состоял из боцмана, шестерых матросов, повара и юнги – уже известного нам Моко, двенадцатилетнего негритенка, семейство которого несколько лет находилось в услужении у одного новозеландского колониста. Нельзя не упомянуть еще о прекрасной охотничьей собаке по кличке Фанн, принадлежавшей Гордону. Пес любил своего хозяина и не отходил от него ни на шаг.

Отплытие было назначено на 15 февраля. «Мэри» стояла у самого края Коммерческой пристани, довольно близко к выходу из гавани.

Юные пассажиры явились на яхту 14 числа вечером. Матросов на борту еще не было. Капитана Гарнета ожидали лишь к самому отплытию. Мальчиков встретили только боцман и юнга; остальные матросы сошли на берег – распить последнюю бутылочку виски. Когда пассажиры разместились по каютам и улеглись спать, боцман тоже счел возможным сойти на берег и присоединиться к товарищам в том трактире, где они собрались. Этот неосторожный поступок он усугубил еще тем, что засиделся в трактире до поздней ночи.

Что касается юнги, то он преспокойно завалился спать.

Что же последовало далее? Неизвестно по какой причине, но канат, которым яхта была пришвартована к пристани, вдруг оказался отвязанным или перерезанным.

Что это было? Злой умысел или небрежность? Трудно сказать. Быть может, мы этого так никогда и не узнаем…

На яхте никто ничего не заметил.

Гавань и залив Гаураки окутывал густой мрак. С земли дул сильный ветер, и яхта, подхваченная отливом, который быстро вынес ее с рейда, устремилась в открытое море.

Когда юнга проснулся, он заметил, что «Мэри» сильно качает, – слишком сильно для обычного волнения в гавани. Моко выбежал на палубу… О, ужас! Яхта мчалась по морю по воле волн и ветра!

Юнга отчаянно закричал. Гордон, Бриан, Донифан и другие бросились к нему наверх и принялись изо всех сил кричать и звать на помощь. Напрасно – их никто не мог услышать. Вдали не было видно даже огней города и гавани. Яхта уже успела уйти от берега мили на три.

По решению Бриана и Моко мальчики попробовали поставить парус, чтобы вернуться в гавань, но не сумели с этим справиться, и яхта лишь еще быстрее помчалась по морю.

Положение было критическое. На помощь с земли надеяться не приходилось.

Если бы даже из гавани и вышел какой-нибудь корабль в погоню за детьми, он не смог бы их догнать раньше, чем через несколько часов, а до тех пор что им делать? Но даже если бы корабль и догнал их, как бы он отыскал маленькую яхту в такой темноте, что хоть глаз выколи, когда и днем-то ее трудно было бы заметить на бесконечном океанском просторе?

Оставалось одно – выпутываться из беды своими собственными силами. Но дети не умели управлять парусами и не смогли бы заставить яхту идти против ветра. Если ветер не переменится, им ни за что не вернуться к берегу.

Мелькнула последняя надежда: не встретится ли им какой-нибудь корабль, идущий в Новую Зеландию? Моко влез на фок-мачту и выставил на ней фонарь – на всякий случай.

Маленьких не будили, благо сами они не проснулись от шума. Их испуг, если бы они тоже выбежали на палубу, только увеличил бы тревогу.

Ребята все-таки сделали несколько попыток поставить яхту под ветер, но эти попытки ни к чему не привели.

Вдруг впереди показался свет, явно от белого фонаря на верхушке мачты – сигнал идущего парохода. Вскоре показались и два других установленных огня – зеленый и красный. Так как их было видно оба сразу, это значило, что пароход идет прямо на яхту.

Тщетно мальчики надрывали себе легкие отчаянным криком. Шум волн и вой усилившегося ветра совершенно заглушали их голоса.

Итак, матросы их не услышали. Но вахта – не заметит ли она выставленный на мачте сигнал?

Как назло, яхту вдруг сильно качнуло, фонарь упал с мачты и разбился. Таким образом, не осталось ни малейшего признака, который указал бы команде парохода на присутствие вблизи от него «Мэри».

Прошло несколько секунд. Пароход, шедший на большой скорости, столкнулся с яхтой, но, к счастью, он только слегка задел корму, иначе «Мэри» непременно пошла бы ко дну. Корпус не был пробит, только обшивка немного пострадала и отскочила часть доски с надписью «Мэри».

Столкновение было настолько слабым, что пароход просто не заметил его и прошел мимо, оставив «Мэри» на произвол судьбы.

К сожалению, капитаны довольно часто не оказывают никакой помощи кораблям, с которыми у них произошло столкновение. Такое отношение к пострадавшим преступно, возмутительно, но оно, увы, встречается сплошь и рядом. В данном случае, однако, очень возможно, что на пароходе действительно не заметили столкновения с легкой яхтой, которой совсем не было видно в темноте.

Мальчики понимали, что им грозит неминуемая гибель.

Настало утро, взошло солнце и осветило необозримый океан. Нигде не было видно ни одного корабля. В этой части Тихого океана корабли встречаются редко, так как из Америки в Австралию и обратно они по большей части проходят несколько севернее или южнее.

Снова настала ночь. Она была еще хуже предыдущей; ветер по-прежнему дул с запада, хотя временами и ненадолго стихал.

Ни Бриан, ни его товарищи не могли даже приблизительно рассчитать, долго ли им придется так плыть. Тщетно делали они многократные попытки повернуть яхту в новозеландские воды, – не умея управлять кораблем, они постоянно терпели неудачу. К тому же у них и сил не было толково поставить паруса.

В этих условиях Бриан, проявивший необыкновенную для своего возраста энергию, начал приобретать большое влияние на товарищей, которому в первое время подчинился даже Донифан.

Хотя юному французу и не удалось направить яхту к Новой Зеландии, однако с помощью Моко он добился того, что «Мэри» была поставлена в сносные для плавания условия. Он, не щадя себя, бодрствовал день и ночь и упорно отыскивал глазами на горизонте какой-нибудь спасительный признак. Кроме того, он бросил в море несколько бутылок с записками о судьбе «Мэри». Конечно, большого успеха от этой меры ожидать не приходилось, но и пренебрегать ею все же не следовало.

Западный ветер продолжал гнать яхту по Тихому океану, и пассажиры по-прежнему не имели возможности ни замедлить ее ход, ни придать ей определенное направление.

Спустя несколько дней после выхода из залива Гаураки разразилась сильная буря, свирепствовавшая целых две недели. Яхта стойко выдержала ярость волн и уцелела только благодаря своей необыкновенной прочности. А под конец, как мы уже знаем, случайно пристала к какому-то берегу, омываемому Тихим океаном.

Что теперь будет с бедными школьниками? Какая участь ждет их на этой неведомой земле, удаленной на сотни, если не тысячи миль от Новой Зеландии? Откуда придет к ним помощь, и придет ли она вообще?..

А их родители? Увы, они считают своих детей погибшими вместе с яхтой – и вот почему.

Как только в Окленде заметили исчезновение яхты «Мэри» в ночь с 14 на 15 февраля, об этом немедленно дали знать капитану Гарнету и родителям несчастных детей. В городе, разумеется, поднялся переполох, начались бесконечные толки.

Надеялись, что яхта не успела уйти далеко, хотя, с другой стороны, все сильнее и сильнее дувший западный ветер наводил на самые печальные предположения.

Не теряя ни минуты, командир порта принял меры для оказания помощи яхте. В залив Гаураки и близлежащие воды были высланы два парохода, искавшие яхту всю ночь и наутро вернувшиеся в гавань ни с чем.

Всякая надежда исчезла. Приходилось признать, что свершилась ужасная, непоправимая катастрофа.

Действительно, хотя пароходы и не нашли «Мэри», однако они подобрали обломок от нее, а именно часть обшивки, отодравшейся при столкновении с перуанским пароходом «Квито», который этого столкновения даже не заметил.

На обломке виднелась часть букв названия «Мэри». Очевидно, яхта была разбита волнами и затонула вместе со всеми пассажирами милях в двадцати от новозеландского берега.