Эффект «домино»

V

Утро на работе началось с трагической новости: в собственной квартире убит сотрудник районного уголовного розыска Макаров. По слухам я знал, что он слыл жестоким и невыдержанным. Такие негативные проявления в характере сослуживцами как бы не замечались, а начальством не осуждались. Правда, насколько мне было известно, Макарова неоднократно предупреждали за появление на работе в нетрезвом состоянии и за те гульбища, что устраивал по месту жительства. Не исключено, насильственная смерть явилась закономерным финалом его беспутной жизни.

Вскоре я располагал некоторыми подробностями происшедшего, как-никак, а убит все-таки коллега. Труп обнаружил утром один из приятелей Макарова. Его обеспокоило то, что он не появился на работе и не отвечал на телефонные звонки. Дверь в квартиру оказалась открытой. Безжизненное тело оперативника нашли в постели. Как выяснилось позднее, после проведения экспертиз, Макаров был застрелен из принадлежавшего ему табельного оружия двумя пулями в голову. Ко всему, ему воткнули в живот большой кухонный нож, что свидетельствовало о садистских наклонностях убийцы. В квартире ничего не пропало. Но судя по батарее пустых бутылок на столе, хозяин перед кончиной с кем-то веселился, не исключалось, что с женщиной.

Убийство «опера» — происшествие из разряда неординарных, и потому я опасался, что меня подключат к этому, возможно гиблому, делу. Однако на сей раз все обошлось…

Я готовился к встрече с осведомителем, прежде судимым, имевшим приличные связи в криминальном мире. Бывший «наперсточник», картежный шулер, он, как ни странно, попался мне на сбыте наркотиков. Припертый к стенке обстоятельствами, он проявил словоохотливость. Поведал о своей профессии шулера, поклялся, что никогда не занимался сбытом «наркоты», а вынудили его к этому обстоятельства: нашелся более искусный мошенник, который нагрел его на очень приличную сумму. Выплату долга отсрочили на три недели. Собрал всю свою наличность, даже продал кое-что из вещей, часть суммы выиграл в карты у менее везучих партнеров, но все равно хватило лишь наполовину. Потому решил подработать доставкой наркотиков из южных районов страны и их сбытом, хорошо, что имелся знакомый наркоделец. Не повезло. Теперь его провал истолкуют превратно, как добровольную сдачу органам правосудия, чтобы избежать выплаты долга, а значит, смерти ему не миновать, окажись он хоть за толстыми стенами тюрьмы в одиночной камере.

Пока он плакался, мне пришла идейка. Я справился о его связях в криминальном мире города, впрочем, особенно не надеясь на его открытость. Однако он правильно понял мой вопрос, усмотрев в нем и свой интерес, и, видимо, взвесив все «за» и «против», назвал несколько фамилий и кличек, намекнул на достаточную свою известность. Все его показания записал на диктофон. Договорились мы с ним довольно-таки быстро. Он обязался снабжать меня информацией из криминальных кругов в обмен на свободу и тайное покровительство.

Встречались с ним в грязной закусочной, где постоянно висел сигаретный дым, пахло кислым пивом и крутился опустившийся люд, возможно, в недалеком прошлом чинные отцы семейств и уважаемые на работе специалисты. Под водочку и пиво с килькой мне передавалась информация. Иногда звучала просьба вызволить «засветившегося» дружка.

Сегодня я намеревался разжиться у него сведениями относительно убийства Марины Петруниной. Предварительно по телефону он мне намекнул на появившиеся факты, коими я непременно заинтересуюсь.

Теперь я сидел и убивал время: поглядывал на часы и разгадывал кроссворд, положенный на случай неожиданного появления начальства в ящик стола. Когда заполнял очередные клеточки, дверь кабинета распахнулась, и я по-быстрому зашелестел лежавшими на столе бумагами. Поднял глаза. Через порог переступил Пашка Чегин. Его появление было полной неожиданностью. Он никогда не заглядывал ко мне на работу, хотя за последнее время, особенно после памятной вечеринки, когда я познакомился с Жанной, наши отношения стали более доверительными. Интуитивно почувствовал, что его приход связан с убийством Макарова. И не ошибся.

— Садись, — я кивнул в сторону стоявшего перед моим столом старенького стула.

— Я ненадолго, — пообещал он и задумался.

Как бы подгоняя его, пришлось прикашлянуть.

— Лешка Макаров убит, — проговорил он.

Я лишь сочувственно вздохнул.

— Это я его обнаружил, сон под утро нехороший увидел.

Увы, заинтересованности с моей стороны не прибавилось. Ждал, что он скажет дальше.

— А накануне, вечером, я заходил к нему. Он был навеселе. И что самое странное, впервые не пригласил меня пройти. Говорил, что устал и ляжет спать. Правда, время уже было позднее. В общем, всем своим видом показывал, что я персона нежелательная. Пришлось уйти. Подумал, что человеку и на самом деле отдохнуть надо. А теперь понял: у него кто-то был, и этот кто-то — возможный убийца.

Я лишь пожал плечами, как бы говоря этим, что не в курсе и мне нечего возразить. Чегин примолк, но за нервным покусыванием губ виделось нечто важное, которое он готовился преподнести.

— Я думаю… — начал он, — я предполагаю… В общем, мне кажется, Лешку Макарова убили из-за тех… из-за того мужика, ну, что возле магазина застрелили.

— Почему ты так решил?

Нужно было видеть мученическое выражение его лица. Но происходившая в нем внутренняя борьба не вылилась в поток каких-то откровений, он произнес лишь единственное слово:

— Интуиция.

Неопределенность разговора нервировала. Когда человек колеблется: говорить или не говорить, — любое неосторожное слово или даже жест подвинут его в сторону замкнутости.

— В общем… — Чегин замялся, вновь на лице приступ мучений, причина которых мне не ясна.

— В общем, я так, на всякий случай, высказал соображения, вдруг потом пригодятся, — Чегин резко поднялся. — Не буду больше задерживать.

И, словно испугавшись, что я могу его остановить, поспешил к двери, рывком открыл ее и исчез.

Странный визит озадачивал. Я хмыкнул, пожал плечами и начал торопливо собираться.

У входа в закусочную валялся пьяный. Из приоткрытых дверей несло кислым пивом. Внутри — знакомые лица, от бармена до завсегдатаев этого далекого от фешенебельности увеселительного заведения.

Осведомитель находился уже здесь. Он цедил хмельной напиток и бросал косые взгляды на входивших. Увидев меня, закричал:

— Вадя, мать твою, куда ж ты запропастился?

Произнесенная им фраза наверняка должна была показать окружающим наши дружеские отношения, хотя понятно, что вместе с матом из него вылетела толика той неприязни ко мне, что постоянно копилась в нем.

Взяли по стопке водки и по кружке пива. Чокнулись, выпили. Поморщившись, закусили килькой. Обычно у нас разговор вкатывался в деловую колею безо всяких понуканий и раскачки. Правда, на сей раз, скроив мину услужливости, он начал издалека, но я, не перебивая, все равно вслушивался в его речь. И вдруг догадка отсекла меня от действительности — невнятно зазвучал голос осведомителя, поутих шум в помещении. Посланное, словно свыше, озарение подсказало, ради чего приходил Пашка Чегин. Он просто хотел поведать мне тайну той ночи. И наверняка не только поведать, но и спросить совета: как поступить дальше? Но почему пришел ко мне, а не к Алешину? И почему именно сейчас, а не раньше? Впрочем, вопросы не так уж и сложны. Алешин поверил в его непогрешимость, и он не решился огорчить его, по-видимому, сочтя, что правда, доведенная до друга через третье лицо, окажет менее болезненное воздействие. А к раскрытию тайны его подтолкнула смерть Макарова: никто теперь над ним не стоял, и он волен распоряжаться собственной жизнью, как заблагорассудится. Попытка не получилась, возможно, даже из несколько прохладного отношения к нему. Надо подтолкнуть его к раскаянию, поддержать, приободрить. Он явно находился в состоянии депрессии, где понятия «жизнь» и «смерть» равнозначны.

— Ты чего, Андреич? Тебе плохо? — услышал я голос осведомителя, возвративший меня в действительность.

— Нет-нет, продолжай, — я взялся за кружку с пивом.

— Так вот и говорю, бабенка-то, по слухам, в свое время челночила и в Турцию, и в Польшу, и в Финляндию, — продолжал осведомитель. — Так что на хате у нее было чем поживиться. Работали, конечно, по наводке, но действовали не нахрапом, а исподволь обхаживали ее.

— Давай поконкретнее, — терял я терпение, ибо внутри засела мысль о Пашке Чегине.

— Можно и поконкретнее, — он отхлебнул пива и, подавшись ко мне, проговорил: — Труп-то где обнаружили? В постели. Только приласкали, бедненькую, и задушили.

— Кто задушил? — подгонял я медленно говорившего осведомителя.

— Известно, игравший роль любовника.

— Не тяни кота за хвост, если знаешь фамилию убийцы, то выкладывай.

— Убийца он иль не убийца — это уж вам решать. Могу сказать одно: последнее время возле нее ошивался ваш, ментовский, и, кажется, опер.

Я выстрелил в него злым взглядом, и не потому, что он сделал кивок в сторону кого-то из наших, раздражала его медлительность.

— Не смотри на меня так, начальник, говорю то, что знаю. Она же долларами спекулировала, капитал себе баснословный нажила, а он у нее вроде «крыши» был, чтобы крутая братва к ней не особенно совалась.

— Откуда все известно?

— Так какая баба утерпит, даже под страхом смерти, чтобы не поделиться с подругой или соседкой радостью. Вот, мол, у меня Леша есть, клевый кореш, да еще в милиции работает. Ведь разорвет бабу от счастья, надо, чтобы ей другие позавидовали. Может, она под грифом «секретно» радостью делилась, но ведь нет на свете женщины, которая чужую тайну при себе удержала бы. Вот слушок и до меня докатился.

— Еще что? — я посмотрел на часы: время обеденное и едва ли сумею отыскать по телефону Алешина.

— Все. Остальное сами раскручивайте.

— Ладно. От имени министра внутренних дел выражаю благодарность.

— Если министр узнал бы о нашей сделке, он погончики с вас спорол бы, — на лице осведомителя появилась ехидная ухмылка.

— Вот и оберегай мои погончики, а то они с плеч, а ты — в зону.

— Понятно. Служу трудовому народу, — он поднес руку к виску.

— Служи, служи, тебе еще долго служить ему. Ну, бывай! — не захотел я тратить время на пустословие.

— Подожди, — задержал он меня за рукав куртки. — Дело есть. Там у вас, в изоляторе, мой подельник парится. Ну, ни за что взяли его на центральном рынке. Ну, подумаешь, черных околпачил. Так это ж святое дело, мы как бы государственную независимость России охраняем от их посягательств. Тем более выигранных денег при нем не нашли, он успел их уже передать, а слова пострадавших — это поклеп на российскую действительность. Так что просьба: пособи парню, пострадавшему за наши общие интересы, помоги из изолятора вызволить.

— Попробую, — пообещал я. — Если только за ним, кроме соблюдения державных интересов, больше ничего не числится. Да, и еще: за Лешу, конечно, спасибо, но возле нее, по сведениям, еще один крутился, по имени Кеша. Так что пособирай о нем информацию. Он где-то в игорном бизнесе вращается, хотя этот факт требует уточнения.

— Как скажешь, начальник, так и будет, — и он одарил меня своей неприветливой улыбкой.

В кабинете Алешина трубку не брали. «Вымерли, что ли?» — злился я, хотя и понимал, что обитатели тесноватого помещения в прокуратуре могли находиться на местах очередных уголовных деяний. Так я периодически накручивал диск телефона в течение часа, пока в трубке не раздался долгожданный щелчок и моего слуха не коснулся столь желаемый мною голос, но, увы, слишком безрадостный.

— Ты где хлыщешь? — насел я на Алешина.

— Дела, — буркнул он в ответ.

— Паша Чегин к тебе по утрянке не заглядывал?

— Нет.

— А ко мне вот приходил, и, кажется, с каким-то покаянием, только почему-то не решился начать его. Ты не знаешь, где он сейчас, а то у него уж слишком угнетенный вид?

— Знаю. Сидит у вас, в областном следственном изоляторе.

— Шутить изволите.

— Какие, к черту, шутки! — наконец прорезался у Алешина голос. — Вадя, его подозревают в убийстве Макарова.

— Есть основания?

— Знаю не больше тебя. Сейчас там у вас спец по особо важным делам Герка Писарев, он этим случаем занимается.