IV

Время, словно дорожный каток, подминало под себя дни, события, надежды. С той памятной встречи прошла неделя, но я так и не выполнил обещание пригласить Жанну в гости, заедали дела. Хорошо, что нас связывал телефон, с помощью которого я поддерживал в ней и себе надежду на скорое свидание.

С того вечера я не виделся с Алешиным. Пару раз тоже общались по телефону. Помечтали о выезде за город, о рыбалке, о костре на берегу реки, но дата воплощения всего этого в реальность, конечно, между нами не обговаривалась…

С кем я сталкивался за последнее время из нашей компании воочию, так это с Чегиным, но в основном на месте очередного преступления, где пересекались пути сотрудников районного уголовного розыска и сыщиков из областного управления. Ворошить же прошлое и расспрашивать о том случае с экспедитором было с моей стороны в высшей степени нетактично. Любопытство могло сойти за подозрение, а это тоже для человека пытка, если оно необоснованное. К тому же, мне было уже извест-но: действия сотрудников уголовного розыска были признаны правомерными. Казалось, на этом можно поставить точку и забыть.

Но нынешним воскресным утром в приятной суете и нетерпеливом ожидании встречи с Жанной я, отправившись в магазин за продуктами, по пути купил в киоске газету. На первой странице бросился в глаза кричащий заголовок: «Скандал в прокуратуре. Жена одного из убитых экспедиторов обвиняет следователя в сокрытии преступления». Название заинтриговало. Ускоренным шагом возвратившись домой, я развернул газету прямо в прихожей. Однако какой-то крупной разоблачительной статьи не обнаружил, так, заметочка десятка в три строк, из которой явствовало: молодая женщина пришла на прием в прокуратуру к следователю и обвинила того в предвзятом ведении уголовного дела, в котором ее муж, якобы убитый в перестрелке с сотрудниками милиции, возведен в ранг уголовника, в то время как настоящие преступники, коим место на скамье подсудимых, стали героями. В заметке также сообщалось, что женщина, будучи доведена до истеричного неуправляемого состояния, бросилась на следователя. Фамилия женщины не называлась, а вот следователя указывалась.

Сложив газету, я позвонил Алешину. Он ответил далеко не жизнерадостным голосом.

— Зализываешь раны? — шутливо спросил я. — Надеюсь, она несильно попортила твой фасад.

— А-а, это ты, — признал он меня, и в его голосе прибавилось дружелюбия. — Уже успел прочитать.

— Такой заголовок только слепой не заметит.

— Ох, будь моя воля, я этих болтунов-журналистов через одного головой в дерьмо макал бы, чтоб не пакостили.

— Могу лишь выразить сочувствие и в ближайшие дни пригласить на кружку пива с копченым лещом, за потреблением которого мы и заклеймим позором продажную прессу.

— Слушай, приезжай сейчас ко мне, — попросил Алешин.

— К тебе?.. — я посмотрел на сумку с продуктами, которые требовалось к вечеру превратить в изысканные блюда, затем на часы. — Ну, если только ненадолго… — и поинтересовался: — А твоя еще не прибыла с югов?

— Она взяла сразу два отпуска да отгулы, так что тормознется еще у сестры на Кубани и раньше чем через месяц или даже полтора тут не объявится.

— Ну что ж, тогда жди, лечу.

То, что Алешин находился в подпитии, я заметил сразу. Впрочем, это подтверждала и початая бутылка водки, стоявшая на столе рядом со стаканом и тарелочкой с бутербродами.

— Снимаю стресс, — пояснил Алешин.

— Что, большая заварушка была?

— Нет, но малоприятная.

— Надеюсь, осветишь со всеми подробностями.

— Сначала по махонькой, — и Алешин жестом пригласил к столу.

Выпили, посмаковали бутерброды с сыром и свежие помидоры, которые притащил из кухни хлебосольный хозяин. Затем пропустили вдогонку по второму стаканчику.

— Она сама напросилась на прием ко мне. Подобное происходило не в первый раз, но агрессивности в ней не замечал, хотя, честно говоря, она уже порядком надоела своими попытками обелить мужа, — Алешин захлопал по карманам, явно выискивая сигареты, но, не обнаружив их, на поиски не отправился. — Ну, вошла она в кабинет вполне спокойной. Начала ровным тихим голосом и все опять о муже: каким он был честным, добрым, отзывчивым и так далее. Я не перебивал, терпения — воз, времени, правда, в обрез. Закончила она восхваление и тут же начала легонько на меня наезжать, дескать, не мог он магазин взламывать, деньги, мол, у него имелись, и все это якобы специально подстроено, чтобы убить ее мужа как свидетеля настоящего преступления. И тут я ее не перебивал, хотя уже и терпение на исходе было. Дал ей выговориться до конца и предложил внимательно выслушать меня. И, может быть, несколько протокольным языком, на основании имеющихся фактов объяснил ей, что согласно проведенным экспертизам на ломике, которым взламывали дверь, обнаружены отпечатки пальцев ее мужа, а из пистолета, который был намертво зажат в его руке, произведен выстрел. Вот тут-то она и завелась. Правда, вначале спросила: окончательное ли это мое решение. И когда я ответил утвердительно, перешла на крик. И каких только грехов мне не присобачила, что я и куплен, и поганых ментов прикрываю и что вообще чуть ли не главный мафиозник города. Мои попытки вразумить еще больше распаляли ее. Вскочила, стала со стола бумаги бросать на пол, топтать их. На шум, конечно, сослуживцы сбежались. Общими усилиями маленько привели ее в чувство и доставили к выходу. Вот вкратце и вся история. Откуда газетчики узнали — не ведаю. Возможно, она сама в редакцию обратилась.

— Ты и на самом деле окончательно решил, что все так и было, как Чегин с Макаровым рассказали? — задал я наверняка болезненный для Алешина вопрос.

— Согласно экспертизам и имеющимся фактам.

— А труп на пустыре?

— Пока загадка.

— А женщина, про которую тебе говорил Писарев? — напомнил я.

— Допрашивал. Номер машины она явно перепутала с каким-то другим. К тому же, не могла назвать примет ни одного из мужчин, так, в общих чертах.

— Ты, значит, не проводил следственный эксперимент по опознанию Чегина и Макарова той женщиной.

— Нет. Какой смысл, если женщина приводила в своих показаниях совсем другой случай.

— А как же твоя версия, поведанная по секрету в пивном баре?

Алешин поморщился. Шумно вздохнув, потянулся рукой к бутылке. Разлил остатки водки по стаканам.

— Понимаешь, — он коснулся меня рукой, — тогда я основывался не на фактах, не на вещественных доказательствах, а на боязни, что именно так и происходило. И эта боязнь породила необоснованную подозрительность, когда отдаешь предпочтение мелочам и игнорируешь очевидное. Ну, а по мере накопления фактов, когда я все сопоставил, версия приказала долго жить.

— Значит, Паша Чегин вне подозрений, — в моих словах присутствовал сарказм, и Алешин уловил его.

— Да Паша Чегин не то что человека, мухи не обидит, — загорячился он. — Ему не в уголовном розыске работать, а ветеринаром, тварь всякую жалеть и лечить.

— Ну что ж, выпьем тогда за ветеринаров уголовного розыска, — и я поднял стакан.

Загрузка...