Жизнеописание малых королей

Новелла Третья Омри и его сын Ахав

Короли Израиля: Омри ( 882 – 871 г.г. до н.э.) и Ахав ( 871 – 852 )

*

После того, как сын жреца Ахии, командир лучников Бааша убил своего короля Надава и насадил в Тирце новую династию, последующие двадцать лет израильские короли появлялись на троне "на кончике меча".Из Второй новеллы мы уже знаем, что все они были боевыми командирами, любимцами солдат, причём не дворцовой гвардии, а полевой армии да ещё и в самой горячей точке границы.

В конце IX в. до н.э. такое место непрерывных стычек находилось в окрестностях селения Гибтон, на которое претендовали Израиль и Филистия. В 882 году, во второй год правления короля Элы, сына Бааши, во главе израильской армии стояли два военачальника: любимец солдат двухметровый молодец Тивни бен-Гинат, прославившийся в боях с иудеями и арамеями, и уже немолодой пехотный командир Омри, начавший службу ещё во время войны короля Яровама со вторгшейся в уделы Эфраима и Биньямина армией фараона Шишонека.

Осаду Гибтона Израиль затеял при Бааше, и конца ей не было видно. Новый король стал всё нетерпеливее требовать взятия селения. От западной границы к дому Элы в Тирце непрерывно скакали на мулах порученцы с докладами о положении на фронте. Однажды к королю направился сам "командир половины колесниц" Зимри – мрачный человек, вечно придирающийся к порядку в солдатских палатках. Элу, как рассказывают летописи, он нашёл на вечеринке в доме Арци – управляющего королевским домом. Едва Зимри начал объяснять королю трудности осады такого неудобно расположенного места, как Гибтон – насколько лучше там дороги для колесниц с филистимской стороны, чем с израильской – пьяный Эла нетерпеливо перебил его, требуя ответа, через сколько дней Гибтон будет взят.

– И ещё, – он подмигнул сидящим за столом,– это правда, что армией филистимлян там командует женщина?

Арци и другие участники вечеринки захохотали.

Физиономия Зимри сделалась багровой, а в руке у него оказалось копьё. Зимри засопел и молча пошёл на короля. Эла с мечом кинулся навстречу своему "командиру половины колесниц". Начался поединок, и не успела охрана остановить дерущихся, как непротрезвевший Эла отправился на тот свет, а прибывший со своим командирам отряд колесничих понёсся по Тирце, вопя: "Да здравствует король Зимри!"

На следующий день эта новость с беглецами из столицы добралась до военного лагеря в Гибтоне, и израильскому войску стало не до осады селения. Три дня солдаты орали и размахивали копьями, обсуждая, что теперь делать. В одном сошлись все: узурпатор Зимри должен быть наказан смертью за то, что поднял руку на своего короля. Эла не оставил после себя сына, и нужно было принять чрезвычайно важное решение: кому наследовать трон израильских королей в Тирце? Большинство солдат кричало, что самый достойный из претендентов – Тивни бен-Гинат. Красавец Тивни уже обещал верным людям подарки и должности,но помнил, что разделился народ израильский: половина стояла за Тивни бен-Гината, чтобы его сделать королём, а половина – за Омри.

Бывший "командир половины колесниц" на пятый день после убийства Элы приказал первосвященнику провести помазанье и объявить королём его, Зимри. Сразу же он начал готовить Тирцу к обороне, собрав все запасы оружия в королевском доме. Сделать он ничего не успел, потому что уже в конце шестого дня на дороге, ведущей к Тирце, появились два отряда пехоты по пять тысяч человек каждый. Люди Зимри попытались создать оборону, но неравенство сил было слишком очевидным. К утру седьмого дня от начала переворота королевский дом и все примыкающие к нему постройки были охвачены огнём. Укрытые за развалинами стрелки били из луков по любому человеку, едва среди пламени удавалось различить какую-нибудь фигуру.

Зимри, отбиваясь дротиком, отступал во внутренние комнаты королевского дома. Внезапно кровля перед ним рухнула, упали и загорелись сложенные из кирпича и соломы стены, и со всех сторон донёсся вопль приближающихся лучников Тивни бен-Гината. Прорычав молитву, король Зимри кинулся в пламя и погиб, пока с него сбивали огонь прибежавшие на помощь колесничие.

Ликующие солдаты пировали после победы, а Омри неожиданно для всех покинул Тирцу, сказав, что это паршивое селение не стоит и восстанавливать. Нужно строить новую столицу в другом месте. Он прискакал в стан, собрал своё войско, вернувшееся из карательного похода на Зимри, внезапной атакой вышиб филистимлян из Гибтона и отогнал морской народ поближе к морю и подальше от Израиля. После этого Омри и его солдаты вернулись к себе в лагерь и уклонялись от приглашений Тивни бен-Гината приехать в Тирцу на торжества и переговоры. Казалось, что Омри совершенно безразличен к израильским делам. Зато он знакомился и налаживал связи с соседями: с Иудеей,– он отправляется паломником в Иерусалимский Храм на праздник Шавуот,– и с Финикией,– в эти годы началась его многолетняя дружба со жрецом Эбаалом, будущим царём Цидона. Омри посещает арамейские страны-города: Дамаск и Хамат и встречается с Заиорданскими правителями. В путешествиях он неутомим, при этом очень мало ездит верхом на лошади, ибо ему нагадали, что конь споткнётся, и Омри при падении сломает себе шею.

Во все поездки он брал с собой сына Ахава – странного мальчика, родившегося в военном лагере. Бывая в разных странах, Ахав старался усвоить уроки отца об отношениях с соседями, о торговле, о том, какая страна в чём испытывает нужду и чем может быть полезна Израилю, кто ею управляет, как собираются налоги, кто её враги, от каких кругов зависит её король. Но по правде, юного Ахава больше интересовало, как делают в других странах луки, из каких металлов отливают мечи и наконечники для стрел, как используют там осадные башни. Чем, кажется, вовсе не интересовались ни Омри, ни его сын – это интригами в Тирце, популярностью Тивни бен-Гината в народе и его планами на будущее. Они не интересовались, но – странное дело! – сторонники Тивни за четыре года его пребывания в Тирце так и не нашли жреца, который согласился бы помазать героя, победившего Зимри, в короли. Когда же такой жрец нашёлся, то – опять же странное дело – за ночь до помазанья Тивни скончался от укуса скорпиона, а через день умер и жрец, разоблачённый как лжепророк, которому Господь никогда не стал бы сниться и объявлять свою волю, кого следует помазать королём. В летописях есть запись о смерти, но не об убийстве Тивни бен-Гината.

Омри прибывает в Тирцу на похороны своего боевого товарища, а ещё раньше многие ветераны Филистимской войны покинули Тивни и появились в лагере Омри, разочарованные в своём красавце-командире, не выполнившем обещанные дарения земли и рабов. Через четыре года после покарания Зимри за Омри стояло намного больше вооружённого народа, чем за его соперником, но, судя по летописи и вопреки мнению историков, Омри не использовал своего превосходства, не затеял гражданскую войну и сведение счетов – он ждал и готовился к управлению страной.

Очень скоро его помазали и провозгласили новым королём Израиля. Народ и даже армия устали от смены правителей и от беспорядков в стране. Помазание и торжественное жертвоприношение устроили в новом городе Шомроне, в котором Омри решил учредить столицу Израиля.

И купил он у Шомера гору Шомрон за два таланта серебра, и назвал город <…> Шомроном по имени Шомера, хозяина горы.

Поднявшись в Шомрон и оглядевшись по сторонам, вы сможете оценить исключительно удачный выбор места для строительства. Запад отсюда просматривается до самого моря, своя страна распластана "у подножья" столицы, а враг должен долго карабкаться по крутым склонам на виду у защищающей Шомрон армии, под её обстрелом.

Омри закладывает "Дом из слоновой кости" – дворец израильских королей. До сих пор королевский дом отличался от прочих домов Тирцы только размерами комнат и скотного двора. В новую столицу прибывают посланники из соседних стран, купцы-арамеи получают место в торговом ряду в центре Шомрона, слух о новом городе и о новом израильским короле распространяется по всей Плодородной радуге[5], так что отныне словосочетание "Дом Омри" становится синонимом королевства Израиль.

Главным успехом короля Омри я считаю даже не основание Шомрона и не восстановление после Шломо связи с Финикией, а замирение с Иудеей – такое, что оба ивримских государства даже объединяют свои армии на время военных действий. Современник Омри и его друг король Ехошафат Справедливый стал первым королём Иудеи, признавшим факт самостоятельного существования королевства Израиль.

До своей смерти Омри уже не воевал, отстраивал столицу и усиливал пограничные крепости. Он женил сына Ахава на финикийской принцессе Изевель и поощрял дружбу двух ивримских принцев, будущих королей Израиля и Иудеи – Ахава и Ехорама.

А остальные дела Омри, которые он совершил, и мужество, выказанное им, описаны в книге – летописи королей Израиля.

И почил Омри с отцами своими, и погребён был в Шомроне.

И стал королём вместо него Ахав, сын его.

*

Жизнь и характер Ахава бен-Омри невозможно вообразить вне связи с жизнью пророка Элияу (традиционно, Ильи-пророка), его современника и соперника в борьбе за души израильтян. Элияу, как и его ученик Элиша (в русской традиции – пророк Елисей) относятся к т.н."неписанным пророкам, и поэтому узнать о его жизни мы сможем не из его собственных сочинений, как в случае, скажем, с Исайей, а из исторических хроник, вставленных во всю ту же Первую книгу Царств (гл.17-19). По ним и постараемся представить отношения короля Ахава и пророка Элияу из селения Тишба, что за Иорданом в наделе ивримского племени Реувена.

Они были ровесниками или очень близкими по возрасту людьми. Король не раз слышал о пророке Элияу, но встретился с ним впервые в доме некого Хиэла из Бет-Эля.

Король подарил Хиэлу землю в Иерихо (русское – Иерихон), и за это Хиэл начал отстраивать город, лежавший в развалинах со времён вступления в Кнаан племён иврим, руководимых Иошуа бин-Нуном (помните чудо "Иерихонские трубы"?) Хиэл послушал цидонских жрецов и по изуверскому финикийскому обычаю принёс в жертву своих первенцев: Авирама зарыл в фундамент строящейся крепости, а Сегува – под городские ворота. Но жертвы не помогли, Иерихо строился плохо: дома разваливались, их стены растаскивались кочевниками, саженцы засыхали, рабы убегали за Иордан, волы подыхали, не выдерживая зноя.

Однажды вечером осеннего месяца хешвана Хиэл в Шамроне жаловался на строительные неудачи посетившему его королю. Ахав сочувственно слушал, соображая, чем можно помочь, рассказывал, как строят крепости в других странах, где он побывал с отцом, Омри. А за стенами дома трепыхалась вселенская грязь: третий день без перерыва поливал дождь.

И вдруг посреди разговора собеседники замерли, заметив во входной нише дома разбойничьего вида мужчину в халате, перепоясанном верёвкой. Вода стекала с его всклокоченной головы, с белоснежной бороды и старого, потрёпанного халата. Он стоял босыми ногами в луже на земляном полу, устремив бешенный взгляд в лицо Хиэла, и будто не чувствовал холода.

Хиэл запнулся и опустил взгляд. Несколько секунд в комнате стояла тишина, потом незнакомец, не поздоровавшись и не обратив внимания на Ахава, прошёл к сидящему у жаровни с углями Хиэлу.

– Как посмел ты притронуться к этим руинам?– закричал он высоким молодым голосом. - Разве это люди, а не Господь принесли нам победу, обрушив стены Иерихо?! Потому Иошуа бин-Нун и проклял любого, кто посмеет восстанавливать Иерихо. Как же смел ты ослушаться проклятия Иошуа?!

Бледный, трясущийся Хиэл не мог выговорить ни слова.

Ахав повернулся к незнакомцу.

– Это я велел построить Город Пальм. Моше и Иошуа давно умерли, а Израилю необходима крепость возле Иордана, чтобы за её стенами, не опасаясь кочевников, могли отдохнуть купцы, когда они возвращаются с базара Эйн-Геди…

– И ты не смел этого делать, король Аав! – закричал пришедший.

Вбежавшая в дом охрана была уверена, что получит приказ расправиться с бродягой. Но удивлённый смелостью гостя Ахав отпустил солдат и сказал:

– Продолжай, продолжай. Ведь ты и есть пророк Элияу?

Гость придвинул к королю мокрое лицо, заговорил с одышкой:

– Только Господь знает, что нужно избранному им народу. А ты и жена твоя должны принести очистительную жертву и просить прощения за отступление от веры праотцев наших. Ты помазан королём, чтобы соблюдать законы и являть народу пример служения Богу…

– А я думаю, чтобы защищать этот народ,– ровным голосом вступил Ахав.– Поверь, Элияу, если завтра моя армия оставит Гилад и вместо войны я поведу её на жертвоприношение к тебе в Бет-Эль, царь Бенхадад придёт по моим следам и вырежет всех: и тебя, и Хиэла – всех!

– Нет,– покрутил головой Элияу,– Господь не позволит ему сделать это. На Асу шло ещё большее войско, и его вёл сам паро[6]. Но Аса соблюдал законы праотцев, вся его армия молилась в Иерусалиме и приносила жертвы, и войско паро было разгромлено. А ты и твоя жена впустили в Израиль Баала – божество цидонское, строите ему жертвенники на холмах, дома для его жрецов, да и сами кадите в храмах Астарты.

И сказал Ахаву Элияу-тишбиянин:

– Как жив Господь, Бог Израилев, перед которым я стою, не будет в эти годы ни росы, ни дождя – разве лишь по слову моему.

А по крыше, заглушая пророчество, гремел ливень. Король посмотрел на промокшего до нитки предсказателя, покачал головой и рассмеялся:

– Элияу, Элияу, ведь ты не Бог, а только смертный!

Они расстались, уверенные, что никогда больше не встретятся. Ахав во главе армии отправился на восток подавлять бунт в Моаве, а Элияу…

…И было ему слово Господне такое:

– Ступай отсюда и обратись к востоку, и скройся у потока Керит, что напротив Иордана. Из этого потока ты будешь пить, а воронам Я велел кормить тебя.

И пошёл он и сделал по слову Господню: стал жить у потока Керит, что напротив Иордана. И вороны приносили ему хлеб и мясо вечером, а из потока он пил.

Вдруг по стране заполыхала засуха. Погиб урожай на полях, пересохли колодцы, кончились пастбища, начали умирать овцы. А король Ахав и его жена Изевель продолжали грешить: он поставил жертвенник Баалу в капище в Шомроне и сделал Ашеру.

Пророк Элияу публично объявил королеву Изевель главной виновницей всех бед Израиля и призвал народ расправиться с ней.

По велению Бога, явившегося ему во сне, Элияу переносит свои проповеди "на территорию врага" – в Цидон. Здесь он появился в доме вдовы-израильтянки в селении Царефат, вымирающем от голода, ибо предсказанная Элияу засуха достигла уже и северо-западного Средиземноморья. Вдова собирала хворост, чтобы из последней муки и оливкового масла испечь хлеб и приговаривала: "Пойду, приготовлю это себе и сыну моему. Съедим, а после будем помирать с голода".

Вдохновлённый ангелом, Элияу совершает одно за другим деяния, которые позднее вошли в фольклор многих народов, как "чудеса Ильи-пророка" и описаны так замечательно и так подробно, что мне остаётся только их перечислить. Кроме неиссякаемых муки в кувшине и масла во фляге вдовы, это – чудо с оживлением маленького сына той же доброй женщины, а вскоре и самое желанное для народа – дождь.

Но в дни, о которых пойдёт речь, весь Кнаан приводила в отчаянье непрекращающаяся засуха.

После трёх лет жизни в Финикии Элияу получает от Бога приказ вернуться. Он много ходит по Израилю и, совершая чудеса, непременно подчёркивает, что все беды иврим происходят от неверия в Единого Бога и оттого, что они до сей поры не послушались его, пророка Божьего, и не уничтожили святилища Баала и Астарты вместе с их жрецами.

Засуха и голод, поразившие Израиль, всё больше тревожат короля Ахава. Волнения в стране достигли его военного лагеря на границе – вместе с потоком нищих бродяг и с рассказами побывавших дома солдат. Он и сам видит бедствия народа, когда бывает в Шомроне. Теперь Ахав верит, что всё это – от Элияу. Он велит отыскать пророка и привести к нему. Королевские слуги ищут по всему Израилю и даже отправляются в соседние страны, требуя от их правителей заверения, что они не укрывают у себя пророка-смутьяна. Всё тщетно. Народ прячет Элияу, а королева Изевель вдруг узнаёт, что на прошлой неделе в таком-то селении он собрал иврим, обозлённых ожиданием дождя, и повёл их громить святилище Баала. Заодно толпой были растерзаны несколько финикийских жрецов, приносивших в этот час жертвы своему богу.

Тут же начались ответные акции. К королеве шли жалобщики от обеих сторон, при этом израильтяне заранее не верили в правосудие королевы – конечно, она решит дело в пользу "своих"! – а финикийские жрецы не сомневались, что в силу занимаемого Изевелью положения, она останется на стороне местного населения, чтобы показать свою беспристрастность. Поэтому те и другие священнослужители и их паства всё чаще переходили к самосуду и тайной помощи единоверцам. Богобоязненный царедворец Овадья, ведавший дворцовым хозяйством, спрятал в двух пещерах по полусотне левитов и, тайно доставляя им еду и питьё, сохранил для Израиля сто священнослужителей в эти годы разрухи и религиозной анархии в стране.

Так продолжалось ещё полгода.

…И сказал Ахав Овадье:

– Пройдём по стране, по всем водоёмам и по всем потокам – может, найдём траву, чтобы накормить лошадей и мулов и не потерять весь скот.

И разделили они между собой страну, чтобы обойти её: Ахав пошёл одной дорогой, Овадья – другой.

Когда Овадья был в пути, ему повстречался Элияу. Овадья узнал его и пал на лицо своё, и спросил: "Ты ли это, господин мой Элияу?

И ответил тот ему: "Это я. Пойди, скажи господину своему: "Элияу здесь".

И сказал Овадья:

– Чем согрешил я, что ты передаёшь меня в руки Ахава, чтобы он убил меня? Как жив Господь, Бог твой, нету ни одного народа или царства, куда бы ни посылал господин мой искать тебя. И отвечали они: "Нету его здесь". Тогда он брал клятву с того народа и того царства, что они не нашли тебя. А теперь, пока я пойду от тебя, Дух Господень унесёт тебя не знаю куда. Я же позову Ахава, он не найдёт тебя и отомстит мне.

– Иди! – приказал Элияу.– И ничего тебе не будет.

Дрожащий царедворец повернул обратно и вскоре догнал Ахава. Действительно, король, выслушав его, обрадовался и велел:

– Веди меня к нему немедленно!

Но, едва встретившись, Ахав и Элияу стали осыпать друг друга упрёками.

И было: когда Ахав увидел Элияу, то сказал ему:

– Ты ли это, наводящий беду на Израиль?

Тот сказал:

– Не я навёл беду на Израиль, а ты и дом отца твоего тем, что вы оставили заповеди Господни, и ты следовал Баалу.

Отношения короля Ахава и пророка Элияу очень напоминают отношения короля Шаула и пророка Шмуэля. В обоих случаях король видел перед собой нервный, обиженный врагами народ в разорённой стране, пророк же беседовал напрямую с Богом и земную реальность не признавал. Это ещё раз подтверждает догадку о прецедентности еврейской истории. Уже поэтому духовным и военным правителям в Эрец-Исраэль следовало быть чрезвычайно осторожным в своих словах и действиях. Но куда там!

– Послушай,– заговорил Ахав,– теперь ты сам видел Цидон и можешь сравнить положение там с нашим. Цидон – многолюдное, крепкое царство, флот его сильнее, чем флот самого паро. Подумай, как необходим сегодня Израилю такой союзник, и не мешай, а помогай мне. Вспомни, как жила наша страна при короле Шломо, когда по этой земле шли караваны из Цидона в страну Офир. Ещё недавно никто не хотел с нами союза. Но после того, как отец мой Омри помирился с Иудеей и добился уважения в странах Арама, с нами стали искать союз. Вот царь Цидона Этбаал, желая породниться с домом Омри, отдал за меня свою дочь, принцессу Изевель.

– Велика честь! – пробурчал Элияу, плюнул на землю и пяткой растёр плевок.

Гримаса исказила лицо Ахава, но он взял себя в руки и закончил:

– Всё это ты хочешь разрушить, Элияу? Погоди немного и ты увидишь, как Израиль пожнёт плоды, посеянные отцом моим, Омри.

– А! – махнул рукой Элияу.– Отец твой был грешником, но такой, как ты, ещё не сидел на троне израильских королей! Нету правды в твоих словах, ты обманываешь и себя, и народ, ухватившись за бороду чужого бога. Ну, и что, помог вам Баал – "Властелин Дождя"?!

Элияу захихикал, но тут же нахмурился и заговорил, водя грязным пальцем перед лицом короля Ахава:

– Есть Бог, Единый и Всемогущий, и только на него может уповать Израиль. Ты призвал в Шомрон жрецов из Цидона, и это добром не кончится. Может, ты и обогатишь страну, но поссоришь людей верою в разных богов.

– Что же я по-твоему должен делать?

– Отошли домой Изевель и возьми себе другую жену, верующую в Единого Бога; прогони обратно в Цидон всех жрецов и сожги огнём их алтари и святилища; призови свой народ вместе справить Песах и пригласи на праздник в Израиль гостей из Иерусалима…

– Хватит! – прервал его Ахав.– Я зря тратил слова, ты ничего не понял, Элияу.

Прежде, чем уйти, пророк вдруг спокойным голосом поведал Ахаву о состязании, подсказанном ему во сне. Разреши, король?

Тот согласился.

И послал Ахав ко всем сынам израилевым, и собрал пророков у горы Кармель <…>

Прокалённая солнцем скала, под ней толпится народ – глашатаи оповестили о состязании весь Израиль. Трещины и разломы в скале забиты прахом земли, их пересекают похожие на верёвки оголившиеся корни. В глубокой нише невысоко над землёй под гудение длинных труб группа цидонских жрецов в ярко-красных халатах и высоких шапках сооружает алтарь для жертвоприношения. Припасённые для обряда куски благовонной смолы вместе с каменными серпами разложены на медных тарелках и выставлены в ряд на каменной площадке, возбуждая любопытство зрителей. Рядом с тарелками – кувшины с вином и маслом.

Приготовлениями к жертвоприношению заняты и израильские левиты, но они не строят жертвенник, а только расставляют на камнях тарелки с солью и кувшины с водой и оливковым маслом.

Король Ахав со своими воинами сидит на пригорке и тоже с интересом наблюдает за приготовлениями к состязанию. Как и во дни Каина и Авеля, оно должно указать, чья жертва угодна Господу.

А на вершине Кармеля одиноко сидит Элияу – лохматый, подпоясанный скрученной верёвкой, кажется, совершенно безразличный к тому, что происходит внизу. Перед его взглядом – море, простёртое по всему пространству горизонта. Будто рядом, будто у ног Элияу, блестит вода, погружая в себя зелёные валуны, песок, сухие кусты, обломки деревьев. Море выкатывает на берег и уходит, оставив на песке ракушки и медузы – сиреневые сгустки бесполезной влаги. Впервые Элияу увидел море пять лет назад, придя в Цидон. Он и пробыл в Финикии так долго оттого, что море не отпускало его. "Ещё и это сотворил Господь! – шептал Элияу и замирал на песке в ожидании, что сейчас рядом всплывёт Левиафан. Он ни разу не посмел осквернить море погружением в него своего тела, только со страхом прогуливался у зыбкой границы воды и суши. Здесь память возвращала ему слово Торы о сотворении Божьего мира. Однажды из песка, покрытого тёплой водой, обратился к нему Голос и велел вернуться к себе в пещеру, встретиться с королём Ахавом и просить его назначить состязание… Да, состязание!

Элияу вскочил, охватил взглядом зелёно-голубое до самого горизонта пространство и поскакал вниз, с выступа на выступ скалы. Не добежав немного до земли, пророк остановился на крошечном плато и с одышкой прокричал:

– Долго ли вы будете колебаться? Если Господь есть Бог, то следуйте Ему. А если бог – Баал, то идите за ним.

И не отвечал ему народ ни слова.

И сказал Элияу народу:

– Вот, я один остался пророком Господним, а пророков бааловых – четыреста пятьдесят. Пусть дадут нам двух тельцов, и пусть <жрецы из Цора> выберут одного и рассекут его и положат на поленья, но огня пусть не подкладывают. А я приготовлю другого тельца и положу на поленья, а огня не подложу. И пусть они воззовут именам своего бога, а я воззову именем Господа.

И тот будет Бог, кто ответит огнём. Он и есть Бог!

И отвечал весь народ и сказал:

– Хорошо слово это!

Король Ахав велит начать состязание, подобного которому мы не встретим ни в одних древних хрониках.

И сказал Элияу пророкам:

– Выберите себе одного тельца и приготовьте вы прежде, ибо вас много. И воззовите именем бога вашего, но огня не подкладывайте.

И взяли они тельца, какого он дал им, и приготовили и взывали именем Баала с утра до полудня, говоря: "О, Баал, ответь нам!"

Но не было Голоса, и не было ответа.

И скакали они у жертвенника, который сделали.

И было: в полдень Элияу стал смеяться над ними:

– Кричите громче, ибо он – бог. Может, он занят беседою или в отлучке, или в пути. А может, он спит – так проснётся.

И стали они громче взывать и царапали себя, по своему обыкновению, мечами и копьями, так что кровь лилась по ним. И было: когда пришёл полдень, они всё ещё бесновались до поры предвечернего жертвоприношения. Но не было ни Голоса, ни ответа <…>

И сказал Элияу всем людям:

– Подойдите ко мне.

И вот люди подошли к нему, и он восстановил разрушенный жертвенник Господень. И взял Элияу двенадцать камней – по числу сыновей Яакова, которому было сказано слово Господне: "Израиль будет имя твоё", и построил из тех камней жертвенник во имя Господа, и сделал вокруг жертвенника ров <…> и разложил поленья, и рассёк тельца, и возложил его на поленья.

Потом он сказал: "Повторите", и они повторили. И сказал: "Сделайте то же в третий раз", и они сделали так и в третий раз. И потекла вода вокруг жертвенника, и наполнился ров водою <…>

Элияу сказал:

– Господи, Бог Авраама, Ицхака и Израиля! Да познают в сей день, что Ты – Бог в Израиле и что я, раб Твой, сделал всё по слову Твоему. Ответь мне, Господи, – и будет знать народ, что Ты – Бог. И Ты обратишь к себе их сердца.

И ниспал огонь Господень, и пожрал жертву. И дрова, и камни, и прах – даже воду, что была во рву, и ту вылизал!

И увидел весь народ, и пал на лицо своё. И сказали люди:

– Господь – Он Бог! Господь – Он Бог!

И велел им Элияу:

– Хватайте пророков бааловых, да не спасётся ни один из них!

И схватили их, и свёл их Элияу к потоку Кишон, и зарезал их там.

И сказал Элияу Ахаву:

– Иди ешь и пей, ибо слышен мне шум дождя.

И стал Ахав есть и пить, а Элияу вернулся на вершину Кармеля и склонился до земли, и положил лицо своё меж колен.

И сказал он отроку своему:

– Поднимись, прошу, взгляни на море.

И поднялся тот, посмотрел и сказал:

– Ничего там нет.

Так семь раз говорил Элияу: "Иди опять". И было: на седьмой раз сказал отрок: "Вот небольшое облачко, с ладонь человека поднимается с моря"

И велел ему Элияу:

– Передай Ахаву: "Запрягай и спускайся, чтобы не задержал тебя дождь".

Вскоре небо уже почернело от туч, подул ветер и хлынул дождь. Ахав сел в колесницу и поспешил домой. И рука Господня была на Элияу. Он опоясал чресла свои и бежал перед Ахавом до самого въезда в Изреэль.

Так великим сокрушением противников Элияу окончилось это состязание.

Изумлённый король, вернувшись в своё зимнее поместье Изреэль, обсыхал у огня и пересказывал чудо, которое сподобился увидеть. А за порогом иссохшая земля напитывалась долгожданным дождём, у построек, где жили рабы и слуги, весело орали голые дети, прыгая через лужи. Рассказывая, Ахав дошёл до того момента, когда народ потащил жрецовБаала на расправу, под нож Элияу. И тут он заметил, как побледнела Изевель.

– Ты понимаешь, что теперь начнется? – выговорила она.– Я с таким трудом помирила их вчера, когда они опять пришли с жалобами друг на друга, а теперь явился из пещеры этот бешенный! Ты ещё увидишь, чтоначнётся, когда эта новость дойдёт до Шомрона.

И послала Изевель посланца сказать Элияу:

– Пусть такое и такое зло сделают мне боги и ещё того больше, если я завтра не сделаю с твоей жизнью того, что ты сделал с жизнями жрецов.

Услышав такое, Элияу поднялся и пошёл в Беэр-Шеву, что в Иудее, и оставил там своего отрока. Сам же ушёл в пустыню на расстояние дня пути и, придя, уселся под куст дрока и просил смерти душе своей:

– Довольно, Господи! Возьми душу мою – я не лучше отцов моих!

Бог велит своему пророку идти в Дамаск и объясняет, что нужно сделать в самом городе и по дороге. Эпизод нам не понадобится, потому что предсказанные в нём события относятся к более позднему времени. Продолжу жизнеописание израильского короля Ахава.

Но нельзя же отпустить из новеллы старого Элияу, не рассказав, как по велению Господа на пути в Дамаск посвятил он в пророки, на смену себе, крестьянина Элишу (будущего пророка Елисея в традиционном русском произношении). Этот сюжет перешёл из Танаха во множество фейных сказок, согревавших души в крестьянских домах в Новом и Старом свете.

И пошёл он, и нашёл Элишу бен-Шафата, когда тот пахал: одиннадцать пар волов перед ним, а сам он при двенадцатой. И прошёл Элияу мимо него, и набросил на него плащ свой. И оставил Элиша волов, и побежал за Элияу, и сказал:

– Позволь мне поцеловать отца моего и мать мою, и я пойду за тобой?

Элияу ответил:

– Иди, но воротись.

<…> Воротившись взял Элиша свою пару волов и зарезал их, и на упряжи волов сварил мясо их и раздал людям, и они поели. А сам он встал и пошёл за Элияу и стал служить ему.

Королю Ахаву стало не до баалов: многочисленное арамейское войско явилось под стены Шомрона и начало осаду израильской столицы. Двое руководителей этой войны не знали того, что судьба их предрешена, и пророку Элияу известно, что оба они не умрут своей смертью. Перипетии самой войны я включил в Пятую новеллу, здесь же упомяну популярную в мировом искусстве "Историю о винограднике Навота" (и она подробно – в Шестой новелле, относящейся к Иезевели).

Случилось это в перерыве в израильско-арамейской войне, когда король Ахав прибыл домой побыть с семьёй в Изреэле – как было сказано, зимнем поместье израильских королей. На отдыхе он ненадолго вернулся к любимому занятию – разведению винограда и приготовлению вина. Был суд, и король получил в дополнение к своему участку земли давно вожделенный участок своего соседа и подданного, некоего Навота, приговорённого к побитию камнями. Король бегом спустился в виноградник…и тут из-за дерева появился оборванный и заросший Элияу и произнёс своё, ставшее впоследствии знаменитым: "Ты убил, ты и наследуешь".

В эту их последнюю встречу пророк выкладывает Ахаву всё то страшное, что узнал от Бога о судьбе короля, его жены Изевели и всего их рода.

И сказал Ахав Элияу:

– Нашёл ты меня, враг мой.

И сказал тот:

– Нашёл. Ты продолжаешь делать злое перед очами Господа.

После встречи в винограднике Навота Элияу исчезает, а у короля Ахава начинается жестокая депрессия.

И было: Ахав разодрал одежды свои и возложил на тело своё власяницу, и постился, и лежал ночью во власянице, и ходил тихо.

Тут окончился третий год мира, и Ахав должен был отправиться на войну – последнюю из многих войн его жизни.

Рассказом об Ахаве и Изевели и об их враге пророке Элияу заканчивается в Танахе Первая книга Царств (в русской традиции – Третья). Завершу и я описание этой жизни, как и другие новеллы книги, цитатой из летописей Книги Царств:

Прочие дела Ахава и всё, что он сделал, и Дом из слоновой кости, построенный им, и все города, которые он воздвиг, описаны в Книге-летописи королей израильских.

И почил Ахав с отцами своими.

В Агаде, в мидраше "Ялкут Шимони", составленным в XIII веке, встречается легенда, главным героем которой является тот самый Хиэл, в доме которого встретились Ахав и Элияу. Аггада говорит, что он не только отстроил Иерихо, но и, отступив от веры отцов, стал служить в храме Баала. Во время великого состязания на Кармеле Хиэл пытался тайно помочь финикийским жрецам, для чего взял паклю и кресало и забрался в стоящую возле жертвенника полую статую Баала. Но Господь послал змею, та укусила Хиэла, и вероотступник скончался на месте – внутри статуи финикийского бога.

До недавнего времени считалось, что сюжеты сборника "Ялкут Шимони" довольно позднего происхождения, но в 1930 году в районе современной сирийско-иракской границы среди развалин расположенного на берегу Евфрата города Дур-Европос были обнаружены остатки древней синагоги. Как и весь город, она подверглась разрушению около 255 года новой эры, но на стенах её сохранились фрески, связанные с сюжетами Танаха. Как должны были изумиться археологи, обнаружив такой рисунок: люди в длинных одеждах стоят вокруг возвышения кубической формы. Куб полый, внутри него расположился человек, держащий в руке круглый предмет. Спрятавшийся не видит, что справа к его ноге подползла змея.

Древнееврейский художник два тысячелетия назад иллюстрировал Танах с помощью своего воображения, как я сегодня дополняю его – моим.

*