Год Собаки I. Среди Теней

День Второй. Сцена 14–15

14.

Мы летели над облаками, повернувшись к ним спиной, глядя на сияющие звезды, рассыпанные в пустоте. За всю дорогу не произнесли ни слова.

В городе спустились к земле и полетели над крышами и ночными улицами, рассматривая полуночных прохожих, подсветку городского собора, арочного моста и музеев. Лишь Лестница Богов не была освещена, она уходила в ночное небо, теряясь в кромешной мгле.

Облетели памятник на площади.

Свет прожекторов делал скульптуру величественным и грозным демоном.

На лицевой стороне постамента светильники выхватывали из темноты рельефные буквы общего языка: ENO. Что в переводе на язык живых означало «Единственный». В других значениях слова были: «один», «одинокий», «первый».

Мы пролетели над спящим парком, мимо колеса обозрения. Над мостом через каньон, и самим каньоном, мрачным и черным. Свет прожекторов не достигал его дна, рассеивался на полпути вниз.

И отправились дальше.

Гостиницу легко было отыскать в ночи по светящимся цепочками окон. С высоты она выглядела спрутом, запустившим щупальца в спящие кварталы.

Нам нужен был главный вестибюль. Центр спрута.

И мы летели к нему…

— Как мы найдем твой номер? — спросил я, когда мы уже приблизились центральному входу гостиницы.

— Просто… Я оставила окно открытым.

Мы медленно летели мимо окон третьего этажа.

— Это оно, — сказала Ма.

Я толкнул створку, мы соскочили с подоконника и оказались внутри.

Ма зажгла свет.

В комнате, в гостиной, в прихожей у входной двери. Номер был точно такой же как у нас с Ильей, только с одной спальной.

Коробки Ма так и стояли неразобранными.

Она прошла в столовую, включила лампу и подняла колпак на подносе.

— Похоже, лосось… — Ма наклонилась, вдыхая запах. — И ягодный торт. Хочешь чего-нибудь?

— Нет, спасибо…

— Да, пожалуй, уже поздно, — согласилась она и вернула колпак на место.

Ее взгляд упал на «Вестник Снов» с моей перекошенной физиономией. На таком же мы с Ильей ставили утром автографы.

— А это шедеврально! «Вас я убью первым»… — Ма постучала пальцем по снимку. — Отличный кадр, фотограф просто душка.

И без всякого перехода сменила тему.

— Что сегодня было на балу? Что за внезапный приступ гуманизма?

Я догадался, что она имеет ввиду мою сдержанную реакцию на близнецов. Но я сам до конца не понимал причины. Просто чувствовал, что за этим стоит нечто-то большее…

И сказал:

— В нашем дворе обитала компания, которая… Иногда здорово досаждала. Называли себя «санитары леса». Они «волки», а остальные «законная добыча», и должны страдать.

— Ты поэтому пощадил их?

— Долго рассказывать… — я попытался уклониться от разговора. — Просто знакомый сценарий.

— Я не спешу, — заинтриговано произнесла она. — Колись, что за сценарий? Мне дико интересно.

— Ладно… — вздохнул я и рассказал Ма о «санитарах».

У нашей дворовой шпаны было несколько схем, по которым они раскручивали новеньких «буратин» на роль жертвы.

— Деньги? — с лёгким удивлением спросила Ма, и я отрицательно покачал ладонью.

— Нет, что ты…

Один из сценариев заключался в резком выпаде рукой к лицу ничего не подозревающей жертвы с одновременным хлопком другой рукой или ногой.

Жертва смешно вздрагивала.

Дергалась, отклоняя голову назад. Роняя портфель с учебниками, или сумку с продуктами. Тогда следовало продолжение: подсечка, удар ногой в живот, рукой в голову. Или просто коленом в пах…

Били не сильно. Главным было унижение.

Иногда жертва теряла рассудок и бросалась в бой. И тогда ее сбивали с ног и, смеясь, пинали уже по-настоящему. Под язвительные нравоучения.

Я испытал на себе разные варианты.

В конце-концов мне все порядком надоело, и я бил первым, чтобы все поскорее закончилось… Можно было не реагировать на провокации. Но тут не угадаешь… Иногда у «волков» просто было плохое настроение.

Через год, я мог постоять за себя, и ко мне почти не цеплялись.

Но обломались «санитары» на флейтисте.

Худой парень с длинными волосами, который тихо дудел в клубе с симфонистами, выглядел идеальной жертвой.

Волки отобрали инструмент и опустили в урну, сшибли с ног в грязный снег.

Флейтист поднялся, откинул с лица волосы и сыграл партию. Я видел, как он положил «волков» штабелями, а звери поменьше разбежались в разные стороны.

Флейтист подмигнул мне и пошел дудеть.

Ма рассмеялась чистым и легким смехом, запрокинув голову к потолку.

— Он дал мне урок… — сказал я. — Не сдаваться. Подниматься и продолжать.

Ма стала серьезной:

— Тебе от них часто…

Она хотела сказать «доставалось».

— Бывало, — сказал я.

И признался с улыбкой:

— Часто… Я был домашним ребенком, драки видел только в кино. Когда построили новый дом, и появилась «санитары», они заинтересовались мальчиком и его гитарой.

— И долго… это продолжалось?

— Пока не перестал бояться.

— А ты боялся?… — тихо спросила она. — А где были мы?

— Конечно, боялся. До ужаса… Внутри все противно обмирало.

Посмотрел на нее.

— Вначале было нормально. Подошли познакомиться, попросили гитару показать. Поиграли вместе. А на следующий день… Попался на такой же трюк. Синяки — ладно. Разбили инструмент, изваляли в грязи. Мама плакала… И после этого началось. Почти каждый раз.

Ма взяла своей ладонью мою и снова спросила:

— А где были мы?

— Вас не было… — сказал я. — На первой Земле мы не были знакомы.

Ма молча смотрела на меня.

Потом спросила.

— Сколько их всего было? Версий Земли.

— Я жил на тринадцати, но их больше… Впервые мы познакомились на третьей. Мы всегда жили в одном дворе, в одних и тех же домах. Квартиры иногда выпадали разные… Судьбы разные.

Я замолчал, не зная, стоит ли говорить дальше.

Ма уловила мое сомнение:

— Говори все… Как-нибудь переживу.

— Иногда вы с Ильей были родными братом и сестрой. Иногда сводными. Иногда соседями по этажу… Но с тех пор мы всегда находили друг друга, и больше не расставались.

Ма напряженно слушала. Она хмурилась. Что-то не укладывалось в ее голове.

И, помолчав, спросила:

— Почему? Что случалось с нами? С этими версиями Земли?

Я опустил глаза. Потом глянул на Ма.

— Они все погибали.

— Я знала… — упавшим голосом сказала она.

— В один прекрасный день… все обрывалось. И мы начинали сначала.

Ма сжала мою ладонь:

— Хорошо, что мы встретились.

Я смотрел в ее глаза, и не хотел отрывать взгляд.

— До завтра? — спросил я.

— Да… — кивнула Ма.

Мы еще несколько секунд смотрели друг на друга.

Потом я смутился нарастающего чувства близости, скомкано попрощался и прошел сквозь дверь.

#

15.

Мне приснился сон.

Будто мы снова на том же побережье, но вокруг никого. Только я и Ма. Город словно вымер.

Мы были одни в темноте.

Как и наяву, мы лежали в черной воде под небесами. Но сейчас Ма пела мне колыбельную.

Черная водная гладь отражала черное небо с неземными созвездиями. Я лежал на спине, раскинув руки. Перебирал пальцами шелковистую воду и смотрел на звезды.

Космос давно стал моим домом, и было непривычно видеть его со стороны.

Я смотрел и слушал, как шепчет вода.

И эта же мелодия была в воздухе надо мной, и в шелестении деревьев на берегу, и в тонкой полоске рассвета.

Колыбельная состояла из неразличимой мелодии и тихого голоса, почти шепота. Голос Ма пел что-то ласковое на незнакомом языке. И от этой чужой ласки сдавливало сердце. Оно билось очень медленно.

Просто сжималось и разжималось.

Вдруг я ощутил шевеление в левой ладони. Повернул голову и обнаружил, что ко мне на ладошку из глубин заплыла маленькая черная рыбка.

И осталась там.

Я сразу догадался, что это знак.

Потом вспомнил, что мы лежим с Ма в заливе у спящего безлюдного города. В черной воде. Во тьме.

Повернул голову и увидел, что Ма нет.

И не было.

Я один.

И только сейчас заметил, что море светилось… Свет шел из глубины, бездонная толща воды не была абсолютно черной.

Неземная рыбка, похожая на аквариумного сомика, потерлась боком о большой палец. Посмотрела на меня маленьким черным глазом и сказала:

— Двери откроются, когда растает снег.

И я понял, что это ответ от старших рыб Глаа, который принес их посланник.

Черная рыбка полежала немного, отдыхая. Затем соскользнула с ладони.

И растворилась в погасшей бездне.