Глава пятая

Я сижу на крыльце и никак не могу сочинить это несчастное заявление в колледж – слова будто летают вокруг головы, поднять ее, что ли, и выловить их по одному.

Перемены. Деньги. Учеба. Работа. Свобода. Семья. Дом.

Если напрячь слух, можно услышать, как шум Бушвика медленно-медленно стихает. Умолкает. Сестры не верят, когда я им говорю, что хотя у нас тут по-прежнему шумно, но с каждым летом в районе делается все тише и тише. Как будто музыкальные звуки, наполнявшие мой мир, по одному лопаются пузырьками и исчезают в пустоте молчания. В Бушвике все, кто прожил здесь долго, музыканты, и с уходом каждого из них мы теряем по звуку.

А из меня ничего не выливается. Ничего не падает с пальцев. Я со вздохом захлопываю крышку ноутбука, и тут, скрипнув входной дверью, выходит Дженайя, в сандалиях из полосок кожи, с только что выбритыми, блестящими от масла ногами. Я, даже не глядя на нее, догадываюсь, что на лице у нее любимая летняя мерцающая косметика, на губах блеск.

– Ты чего вырядилась? – спрашиваю я.

– Я не вырядилась. – Прикидывается тупой.

Мне достаточно одного взгляда, чтобы подтвердить свою правоту. Дженайя ничего на это лето не планировала: ни работы, ни практики, – так что ей совершенно некуда двигать попу в середине дня в июльский понедельник. Однако телефон ее то и дело гудит, и она лихорадочно пишет эсэмэски, прямо как перед концом света. Кстати, подруг у Дженайи немного. Вернее, те две, которые у нее были, здесь больше не живут, а все ее подружки по университету на лето разъехались путешествовать.

Она бросает взгляд на другую сторону улицы, у меня вырывается долгий вздох.

– Чего? – говорит она.

– Сама мне скажи чего.

– Ладно. Он пригласил меня в гости.

Я стискиваю ноутбук в ладонях, таращусь на широкую двустворчатую дверь. Дверь эту я ненавижу.

– Дженайя, ты только что вернулась домой. Я тебя сто лет не видела. Может, побудем вместе? Съездим в центр на автобусе? В кино сходим? В книжный? Ну хоть что-то.

– Да, конечно. У нас целое лето впереди, Зи, – говорит она, улыбаясь и не отводя глаз от дома напротив.

– Ты что, прямо сейчас туда пойдешь?

– Да-да. – Она встает, расправляет подол летнего платья. – Хочется посмотреть, как там внутри. Ты только подумай, они там все довели до ума – за сколько там, за пару месяцев?

– Почти за год. Я своими глазами видела. День за днем. Так что представляю, как оно все выглядит внутри. Могу тебе картинку нарисовать.

Она, будто не слышит, делает шаг с крыльца.

– Най, папуле это не понравится, – говорю я в последней попытке не дать ей испортить свою жизнь. Мою жизнь. Наши жизни. Мы – наша семья – в хороших отношениях со всеми соседями по кварталу, поэтому все общие праздники проходят без скандалов; поэтому идти домой в темноте не страшно; поэтому дотопать до бодеги в пижаме и пледе – обычное дело. Но приехали Дарси – и все это под угрозой.

– Мне нужны всякие дизайнерские идеи, я ведь собираюсь купить в Бушвике какую-нибудь развалюху и довести ее до ума, – говорит Дженайя мечтательным отрешенным голосом.

– Дженайя, этого никогда не будет: таким, как они, не нужны такие соседи, как мы, – говорю я. – Особенно Дарию.

– Зури, ты говоришь чушь, – отвечает она, после чего ее круглая попка и короткое летнее платьице плавно перемещаются на другую сторону улицы.

– Дженайя, дождь собирается! – кричу я ей вслед.

– Вот и хорошо! – отвечает Дженайя, не оборачиваясь.

Я пытаюсь сосредоточиться на эссе. Сделать вид, что мне наплевать. Заставляю себя писать, и, как всегда, на экран выливаются несвязные слова. Шершавое неотесанное стихотворение, как ступеньки на крыльце, как тротуар перед нашим домом. Как все вокруг меня в этот миг.

Дженайя, моя сестра, как любовь. Тюльпаны весною,

Пастельные краски. Солнечный луч в окне,

В котором танцуют пылинки, целуясь. Она

Как лица целующихся на телеэкране,

Их поцелуи можно потом повторить с мягкой подушкой

Во тьме. Она как теплый зазор

Между папулей и мамой, когда они спят,

А счета все оплачены и холодильник набит.

Она из меда и сахара, из летних фруктов,

От сладости липких, манящих пчелок и мух.

Жужжат. И мешают. Как эти

В доме на той стороне.

В темных тучах над Бушвиком есть что-то волшебное. Так, по крайней мере, говорит Мадрина. В моем районе тучи не просто тучи. Я всегда знаю: если солнце спряталось и зарокотал гром, на нас скоро что-то обрушится.

Сперва моросит, через пару секунд начинается ливень. Дом напротив как будто тянет меня к себе. А может, сестре хочется, чтобы я была с нею, тоже посмотрела на все эти кухонные приборы из нержавейки и на мебель как в кабинете у врача. А может, ей там так противно, что хочется сбежать, но она боится показать себя невоспитанной, – и я очень выручу ее своим приходом.

Компьютер заливает дождем, я прячу его под рубашку, едва шагнув на тротуар. «Иду тебя выручать, Най-Най!»

Соседи разбегаются по домам, у края тротуара набухают лужи. Голову я не накрываю. Пока успеваю добежать до ворот дома, косички уже мокрые, обвисшие, они тяжело ударяют по лбу и щекам.

Вблизи двери даже красивее, но мне они все равно поперек горла, ведь это ворота, ведущие в другой мир. Звонка нет, только домофон с экранчиком. Я нажимаю на кнопку, на экранчике появляется смутная черно-белая фигура – это я. Я озираюсь, где же висит камера, но ее спрятали на совесть. Еще бы таким людям не иметь камеру слежения у входной двери, да еще, скорее всего, и дорогую сигнализацию. Даже у Эрнандо в его бодеге нет таких приспособлений.

Дверь распахивается, я замираю на месте – мокрая, замерзшая, холодный ноутбук прижат под рубашкой к голой коже. Дверь открыл Дарий. Я не решаюсь взглянуть ему в лицо. Смотрю мимо, в стерильно чистый дом.

– Я за сестрой пришла, – говорю я.

– Отлично. Можешь ее забрать, – говорит Дарий.

Тут мне ничего не остается, кроме как посмотреть ему прямо в глаза.

– Ты серьезно?

– Да. Серьезно, – говорит он, тоже глядя на меня в упор.

Открывает дверь еще шире, но я не вхожу внутрь. Он стоит и смотрит на меня, а потом наконец вытягивает руку, как будто с неохотой приглашая меня в свое скромное жилище.

Я, в мокрых кроссовках, делаю шаг на надраенный до скрипа пол гостиной. Чувствую, что Дарий следит за мной глазами, но, когда я оборачиваюсь, он смотрит вниз. Вода капает с моей одежды на блестящий паркет. Мне наплевать. Наверняка тут есть кто-то, кто все вытрет за деньги.

– Где она? – спрашиваю я.

– А ты как думаешь? – отвечает он, слегка улыбнувшись.

– Дженайя! – выкликаю я звучно, и голос эхом разносится по всему дому.

В гостиной высокие потолки, лестница отсюда ведет в другие комнаты – они, я уверена, еще красивее, – а в дальнем конце этого этажа находится кухня, окна в ней высокие и широкие, и выходят они туда, где раньше был заросший сорняками лес. Кромки стен и потолка обведены причудливым бронзово-золотым узором – такое ощущение, что особнячок этот строили для принцев и принцесс.

– Дженайя! – выкликаю я снова.

– Слушай, обязательно так орать? – спрашивает Дарий, подходит к коробочке, висящей на стене гостиной, нажимает кнопку. – Эйнсли. Ее сестра пришла.

– Ее сестра пришла? – повторяю я. – У меня, знаешь ли, есть имя. И у моей сестры тоже.

– Зури, – говорит он, кивая на меня. – И Дженайя. – Потом протягивает руку к лестнице, будто говоря: «Ты первая». Но при этом не произносит ни слова.

– Ага, запомнил, – говорю я, улыбаясь фальшивой улыбкой.

Я вытаскиваю ноутбук из-под рубашки, он тут же берет его и ставит на пустой столик у лестницы. Я делаю мысленную заметку: не забыть при уходе. На самом деле я не собиралась забираться в глубины этого дома.

На верхней площадке лестницы я начинаю различать голоса – хихиканье, болтовню. Среди других голос Дженайи. Глаза мои обшаривают каждый уголок. Никаких тебе комков пыли, мусора, бумажек, одежды, всякой ерунды. Как будто здесь никто не живет. Прямо как в музее.

– А где ваши вещи? – спрашиваю я, пока Дарий ведет меня по длинному коридору с двумя рядами закрытых дверей.

– Вещи? У нас нет лишних вещей. У нас только то, что необходимо, – отвечает он.

– Зачем вам тогда столько места?

– Свободное место куда ценнее… вещей.

– Зачем столько свободного места, если нет вещей, чтобы его заполнить?

Он останавливается, поворачивается ко мне, наклоняет голову набок.

– Ты когда-нибудь оказывалась в совершенно пустой комнате: просто сидела там, отпустив мысли на свободу?

Я тоже наклоняю голову набок и думаю, что бы такое умное сказать или спросить. Все, что угодно, кроме простого «нет», которое является единственным честным ответом, но честного ответа он не заслужил.

– А какой в этом смысл? – спрашиваю я наконец. Едва слова вылетают наружу, я начинаю жалеть, что нельзя их схватить и запихать обратно.

Он вздыхает, закатывает глаза, идет по коридору дальше, до самого конца.

Не позволю я ему это. Не позволю думать, что задала ему глупый вопрос. Не позволю спрашивать, каково сидеть в пустой комнате, поскольку это то, чего мне сейчас хочется больше всего на свете: пустую комнату без сестер, родителей и вещей.

– Слушай, вопрос был дурацкий, – говорю я, пытаясь взять все обратно и оставить последнее слово за собой.

Он мне даже не отвечает, а мы тем временем доходим до просторной комнаты, где повсюду угловые диваны и толстые подушки. Надо бы первым делом смотреть на людей, но взгляд мой залипает на огромном телевизоре с плоским экраном. Он занимает всю стену. Не комната, а кинотеатр, если судить по размерам экрана. Эйнсли играет в какую-то видеоигру, отключив звук. В качестве фона звучит негромкая, не известная мне музыка – звучит сверху и снизу. Откуда – не понять, похоже, что гладкий звук исходит сразу отовсюду. Потом я замечаю в углу дивана Дженайю: сандалии сброшены, ноги подобраны, вид куда как слишком довольный.

Я кидаю на нее быстрый взгляд, давая понять, что мне все это не нравится, она же в ответ улыбается от уха до уха. Как же она счастлива, что оказалась в этом доме, рядом с богатеньким парнем, с которым только что познакомилась. Похоже, Дженайе уже вообще все равно, на кого бросаться.

– Привет, ты, наверное…

Я чуть не подпрыгнула до потолка, потому что девушка появилась будто бы из ниоткуда. Я так сосредоточилась на Дженайе, телевизоре, диване, музыке и комнате, что даже и не заметила мулатку с выпрямленными волосами, которая вдруг приблизилась и протянула мне руку.

Я пожимаю самые кончики ее пальцев.

– Зури, – говорю я, так и не собравшись с мыслями.

– Кэрри. Учусь вместе с Дарием, – говорит она.

Я бросаю взгляд на Дария, вообще не глядя на эту Кэрри, и тут же понимаю, что этот бессловесный диалог означает: «Руки прочь от моего бойфренда».

Хочется ей сказать: кому он сдался, этот козел, но вместо этого я отвечаю:

– Ах, как это, наверное, здорово.

– Пришла с нами посидеть? Может, уговоришь парней перестать играть в эти дурацкие видеоигры? – говорит Кэрри и плюхается на диван напротив Дженайи. Кэрри, в принципе, симпатичная, этакая супермодель из журнала: как раз такие девушки и должны нравиться братьям Дарси. Зато рядом с моей сестрой она прямо как плоская доска. И все равно нечего Дженайе делать на этой двойной свиданке.

– А, да. Насчет этого. Э-э… Дженайя? – говорю я, наклоняя голову набок, подмигивая, сдвигая брови: все это должно ей сказать без единого слова, что нам нужно поскорее отсюда выметаться.

– Присаживайся, Зури, – говорит Эйнсли. Он уселся в кожаное кресло, закинув одну ногу на другую – прямо такой взрослый, который присматривает за детьми.

Углом глаза я вижу, что Дарий ушел в другой конец комнаты, а там виднеется бильярдный стол рядом с гигантским, от пола до потолка, книжным шкафом. В угол задвинут рояль – с ума сойти, а снаружи-то и не скажешь, какой этот дом огромный.

– Может, тебе показать дом, Зури? – раздается голос. Это опять Кэрри.

– А ты здесь живешь? – Первое, что срывается у меня с языка. Понятное дело, нет, но она корчит из себя этакую хозяйку дворца.

Она хихикает.

– Нет, но мне его уже показали. Хочешь, и тебе устрою экскурсию. Ты ведь раньше в таких больших домах не бывала?

Я, видимо, мигнула раз сто за одну секунду, прежде чем перевести глаза на эту Кэрри. Она все прочитала у меня на лице и попыталась взять свои слова обратно.

– В смысле кто теперь вообще-то в особняках живет? Тут же Бруклин… – говорит она. – У вас ведь, это, квартира, да?

Я долгую секунду смотрю ей в глаза, а потом отвечаю:

– Да. И ты права. Я никогда не бывала в таких больших домах, и мне кажется, что столько места никому не нужно. Сюда можно было бы поселить пять семей и одним махом решить жилищную проблему во всем Бушвике. Но… как тут уже выразился этот твой Дарий, у вас нет вещей, у вас есть только то, что необходимо, например бильярдные столы, кабинетные рояльчики и телевизоры во всю стену.

Кэрри смотрит на Дария, он стоит, скривившись, потирает подбородок, глядит мне в лицо.

– Туше, мисс Бенитес, – говорит Дарий. – Вот видишь? Я и фамилию вашу запомнил.

Моя очередь улыбаться.

– Меня это не впечатляет, Дарий Дарси. И я уж всяко не пытаюсь впечатлить тебя. – Я скрещиваю руки на груди и вкладываю в эти слова шею и все свое тело, чтобы ужалить посильнее. Потом поворачиваюсь к сестре: – Дженайя, пошли?

Ее черед вылупить на меня глаза. Она вытаскивает из-под себя ноги, Эйнсли поворачивается, бросает на нее умоляющий взгляд. Дженайя лишь улыбается и встает.

– Мне нужна помощь с эссе, – говорю я, выводя ее из-под удара. Не хочется, чтобы парни сочли ее невоспитанной, потому что это не так. Пусть вся вина за то, что я испортила им с Эйнсли всю эту их затею, падет на меня – главное, что испортила.

– Ясно, сеструн, – говорит Дженайя.

Эйнсли тоже встает с кресла.

– Дамы, провожу вас к выходу.

Он обвивает рукой талию Дженайи, она прижимается к нему.

– А что ты пишешь? – Дарий пристраивается сзади, и все мы шагаем по длинному коридору.

– Слышал же. Эссе. – Делая вид, что его там нет, я иду вслед за Эйнсли и Дженайей.

– Ты ходишь в летнюю школу? – спрашивает Кэрри. Похоже, и она пошла с нами.

Они все явно хотят, чтобы я осталась поболтать. Но я даже не удостаиваю ее ответом на этот дурацкий вопрос.

– Ты уж ее прости, – шепчет у меня за спиной Дарий, когда мы подходим к лестнице.

– Можешь за свою девушку не извиняться, – отвечаю я, не оборачиваясь. Однако чувствую, что он всего в шаге у меня за спиной.

Дарий не отвечает, из чего я делаю вывод, что эта Кэрри действительно его девушка. Только уже спустившись вниз, по дороге к выходу я оборачиваюсь и смотрю на Дария. Взгляды наши встречаются. Я стремительно отворачиваюсь.

Я замечаю, что, когда Дженайя выходит, Эйнсли ласково берет ее за руку, потом отпускает. Дженайя улыбается, и вся эта сценка куском вареного батата ложится мне в желудок. Не могу я позволить, чтобы сестра оказалась там снова. Не могу позволить, чтобы это неведомое между ними укоренилось, проросло и расцвело в настоящую романтическую историю. Позволю – на все лето останусь без сестры.

Эйнсли мне что-то такое говорит, типа «до свидания, приходи еще», но я делаю вид, что не слышу, проскальзываю мимо него.

Мы еще и до крыльца не дошли, а Дженайя уже выпаливает с довольной улыбкой:

– Он меня в выходные позвал на свидание!

«Фиг ему обломится», – думаю я и, глядя на старшую сестру, старательно закатываю глаза.

Загрузка...