Грусть улыбается искренне

Дом

Дом. Дома всё родное и привычное. Дома даже пахнет домом. Дома ничего не стесняешься, ни у кого не спрашиваешь разрешения, можно ли включить телевизор. А если хочешь кушать — идёшь спокойненько к холодильнику и делаешь себе царские бутерброды. Дома ты сам себе хозяин: можно спать до полудня и смотреть фильмы до глубокой ночи. Дома уютно и красиво.

Первые дни в больнице обстановка Витьке казалась мерзкой, страшной, белёсо-противной. А через неделю — стала уже привычной. Поэтому дом, родная комната теперь виделась настоящими хоромами. Пушистый синий ковёр, деревянная красивая мебель, любимые плакаты и постеры на стенах, чистые отполированные полки, на которых мама аккуратно и забавно выстроила десятки керамических игрушек. Тёплая семейная фотография на столе, школьный рюкзак, тетрадки… Витька и подумать не мог, что можно так скучать по всему этому. Родные люди кругом! Спокойно. Нет вездесущего и всевидящего ока Тим-Тима, нет его настырных замечаний. Нет лекарств, нет направлений, нет вонючей столовской еды. Только своё, только дорогое.

Вернувшись, Витька стал главным героем! Отец, а особенно мама, чувствуя вину, окружили его заботой: разрешали смотреть телевизор сколько угодно, играть в компьютер, сидеть в Интернете, ничего не заставляли делать по дому. Муж Кати, забавный американец Рони, то и дело на ломаном русском пытался развлекать своими шутками. Но это ему плохо удавалось — их юмора Витёк не понимал. А Катя без конца и края причитала: «Витя, не заставляй Рони говорить с тобой по-русски. Учи английский! У нас в Сан-Франциско без этого никуда!» Катя… Она походила на маму. Этих сестричек в детстве принимали за двойняшек. Но с возрастом, странное дело, отличий меж ними прибавилось. Мама более серьёзная, рассудительная, хоть и эмоциональная. А Катька как человек-попрыгунчик: болтает без умолку, всё время что-то рассказывает, улыбается, смеётся, бегает, везде старается успеть.

Удивительно, как она сошлась с таким, как Рони. Он и речью своей, и поведением, и внешностью напоминает безмятежное мягкое создание с полным отсутствием энергии. Благо, что сынишка Стиви пошёл в маму. В сопляке явно просматривалось Катино озорство.

Хотя Витька терпеть не мог возиться с детьми, в больнице Лизка и Бекир его таки кое-чему научили. Маленькому Стивену, во всяком случае, старший брат понравился. Может, потому, что он был весёлым и подвижным в отличие от Рони и умел развеселить с реальным размахом.

Рони бесконечно гордился своим городом. Катерина подхватила эту дурацкую привычку — без конца повторять «у нас в Сан-Франциско, у нас в Сан-Франциско…» — именно у него. Благоверный же мало чему русскому научился у жены, разве что пить горькую. Это дело, как рассказывает Катя, он просёк и полюбил сразу, в чём Витька и убедился в первый же вечер, когда семья за шикарным столом отмечала Витькино прибытие в родные пенаты. Пили все, кроме виновника торжества и малыша Стива. Им нельзя. Парень угрюмо наблюдал за постепенно веселеющей компанией, хлебая морковный сок. Братик восседал рядом, беспардонно хватая со стола всё, что попадётся под руку, и пихая это в рот. Катя с трудом успевала вынимать из шаловливых ручонок то штопор, то десертную вилку, то перечницу…

Малыш на такие антидемократичные действия реагировал бурными воплями и невозможным нытьём. Катино терпение лопнуло, когда Стив в порыве негодования скинул со стола пластмассовый стакан, к счастью пустой.

— Всё, спать, — скомандовала она властно и схватила уже надувшегося и готового закатить дикий скандал сынишку за руку.

— Н-о-о-о-о-у! — как и ожидалось, заревел тот. Рони и Александр Игоревич кинулись к нему с возгласами: «Ты же будущий мужчина! Мужчины не плачут!» Но эти доводы со свистом пролетели мимо детских ушей. — Н-о-о-о-о-у! — продолжал истерически завывать он, будто его отправляли не спать, а на войну.

— Ну не плачь, Стивушка, — ввязалась в дело Витькина мама. Истосковавшаяся по детским капризам, она не желала повышать голоса на племянника и всяким шалостям лишь умилялась. Видимо, жизнь её так и не научила, что из капризных мальчиков часто вырастают трудные подростки. — Пойдём в кроватку. А братик тебе расскажет сказку.

Стив сомкнул губки.

— Сказку? — в глазах промелькнул интерес.

— Какую ещё сказку? — почуяв, что что-то решили без его ведома, Витя спешно вышел из-за стола. — Да не помню я никаких сказок. Издеваетесь, что ли?

Катя поглядела на него умоляющими зелёными глазами.

— Вить, мы не знали, как иначе его угомонить. Ну пожалуйста. На тумбочке возле кроватки лежит книга. Стив её очень любит. Почитай.

Витя опустил глаза и лениво пошаркал ногой. С одной стороны, ему хотелось ещё немного посидеть со взрослыми, но с другой — они все пили, а он чувствовал себя слишком трезвым в их компании.

— Ладно, — согласился парень, делая громадное одолжение. — Пошли, разбойник.

Взяв малыша за руку, Виктор повёл его в спальню на второй этаж. Переодевшись в пижаму, Стивик небрежно разбросал одежду по всей комнате и запрыгнул под одеяло.

Витя погасил люстру. Голубым нежным светом остался гореть лишь красивый старинный торшер.

Витька лениво стянул с полки книгу сказок и раскрыл её наобум.

— Змей, — прочёл он выразительно заглавие.

— Про Змея мама мне уже читала, — остановил малыш. — Там в деревню каждую ночь прилетал страшный Змей, выл и сверкал кра-а-асными глазами. Давай другую сказку.

Повинуясь, Витя открыл иную страницу.

— Про лето и зиму вы читали?

— Нет, — замотал русой головой Стивен.

— Тогда закрывай глаза и слушай, — загадочно начал Витя, удобнее устроившись в кресле рядом с кроватью.

«В краю, где летом всегда светило горячее солнце, осенью проливались и орошали землю благодатные дожди, зимой выпадали пушистые снега, а весной цвели неимоверной красоты деревья и цветы, стоял большой дворец.

У дворца того были две высокие башни: одна белая-белая с драгоценным волшебным блеском, а другая — ярко-огненная. И жили там два князя с семьями. Один князь — князь тепла и лета — жил в южной, огненной башне, где по потолку бегали лучики рыжего солнца, а вдоль стен вились диковинные зелёные растения. Второй князь — князь холода и зимы — жил в северной, белой башне. Там отовсюду веяло прохладой, полы блестели синим льдом, а на стенах и потолке красовались удивительные морозные узоры.

Две княжеские семьи жили в мире и дружбе. Их жёны вместе гуляли в пышных садах того прекрасного края, а дети — забавлялись у лазурного горного озера. Летом правил огненный князь. Осенью он передавал жезл своему доброму другу, и начинало холодать. Зимой господствовал князь стужи и морозов и, позабавившись снегом вдоволь, он снова передавал власть князю лета. Так продолжалось долгие годы, пока не случилась беда.

У зимнего князя подрастала красивая, беловолосая и синеглазая дочь. От одного её вида в душу закрадывался мороз, и от одного её имени всем вокруг становилось холодно.

Мать и отец очень гордились своей наследницей. У летнего князя тоже был наследник — молодой, красивый и добрый сын. Молодец полюбил красавицу-княжну зимы и однажды пришёл к князю холода просить её руки и сердца. Однако старик разгневался.

— Это непозволительно! Мои внуки не могут вобрать в себя горячую кровь вашего рода! — вскричал он.

И тогда молодец хитростью украл девушку и поселил её высоко-высоко в своей огненной южной башне, чтобы отец не смог отыскать свою наследницу. Но в тепле и зное девушка заболела, кровь её закипела, и она растаяла, как крохотный кусочек льда.

Узнав об этом, князь зимы от горя стал злым и свирепым и объявил князю лета кровопролитную войну. В мире начался хаос: холодная вьюга сменялась невыносимым зноем, проливные дожди, убивающими засухами. Люди гибли, страдали и плакали от неугомонных стихийных буйств, деревья и цветы вяли, животные чахли. Земля стонала от колких стрел двух враждующих семей. И решили тогда два князя, чтобы сберечь всё живое, разойтись в разные концы великих земель и больше никогда не встречаться. Поэтому и в наши времена на Юге лето долгое, а на Севере долгая зима».

Стив пробормотал что-то невнятное в полусне и, умильно причмокнув, повернулся на бок. Витька осторожно погасил торшер и на цыпочках вышел из комнаты, тихонько закрыв за собой двери. С первого этажа долетали разговоры и смех родителей, Рони, Кати. Парень хотел было отправиться к ним, но с досадой понял, что ещё слишком слаб после больницы и хочет спать. К тому же, неожиданно для себя, парень вдруг обнаружил, что случайно ухватил с собой книгу со сказками. Поэтому, лениво зевнув, мальчишка побрёл в свою комнату в тишине и спокойствии читать.

Время, отведённое для пребывания дома, незаметно перевалило за середину. Погода точно зависла и, не меняясь ни в худшую, ни в лучшую сторону, только швырялась колким и холодным дождём дни напролёт.

Витька топтался и потирал ладошки в прихожей. Ему не терпелось поскорее натянуть ботинки, выйти на улицу к друзьям и отправиться с ними по дорогим и знакомым местам вкусить немного вольной жизни. Ещё пару месяцев назад парень и предположить не мог, что обыкновенная, самая что ни есть будничная прогулка с друзьями превратится для него в событие первой важности, по значимости не уступающее всемирному празднику. Что такого, казалось бы, плёвого дела он будет ждать с дрожью в ногах и счастливой кашей в голове, точно готовится к вручению «Оскара», а не ко встрече со старыми товарищами.

Ранним утром на домашний позвонила Лика. Со дня их знакомства она делала это миллионы раз — всегда, когда звала Витьку гулять. Но теперь ее приглашение, ее задорный и шалый вызов воспринимался как-то иначе, по-новому: несколько торжественно и чуть боязливо в то же время (ведь он по-прежнему имел полное право на неё дуться). Но Витька не дулся. Он, как и мать, был достаточно упрям. Но в то же время, как отец, понимал, что порой может абсолютно не чувствовать злобы по отношению к обидчику. И этим обидчиком была Лика. Его Лика. Его рыжая, яркая звёздочка. Как он мог злиться на неё, если уже третью ночь подряд видел сладкие сны с её участием?..

Раздался звонок. Витька, едва не скача от радости, как бешеный конь, впопыхах застегнул куртку и вылетел на крыльцо. Лика виновато, но в то же время загадочно косилась на парнишу. Влад стоял с медовой улыбкой. Лёшка, как всегда, подтянутый и причёсанный, чесал за ухом.

— Ну что? — начал Влад. — На район попрёмся?

— Я не против, — пожав плечиками, ангельски пропела Лика.

— Давайте на район, — согласился довольный жизнью Витька и спустился вниз к ребятам.

Район — это небольшое скопление новых многоэтажек на окраине города. Витька жил в частном секторе, и улица от его дома убегала грязной серой лентой как раз туда.

Свежеиспеченный микрорайончик был достаточно белым и опрятным: вылизанные улочки, новёхонькие детские площадки, тонкие, недавно высаженные в рядочек деревца, клумбочки, скамеечки. Но имелась и другая сторона медали — неподалёку, на огромном участке, который лет пятьдесят назад ещё считался загородным, продолжалась стройка. После осенних дождей она выглядела кошмарно: развороченная, перелопаченная тракторными колёсами мокрая земля, увязшие в грязи железобетонные блоки, наспех прикрытые брезентом стройматериалы… Лужи, замызганные подъёмные краны, бродячие собаки. Конечно, и тут когда-нибудь вырастет высокий белый дом, и тут будут кататься на качелях детки, сплетничать старушки, играть в бадминтон молодёжь…

Но пока сырая и грязная площадка больше напоминала дикий, заброшенный город, что и требовалось ребятам для мелких гуляночек в компании спиртного. Никто не запрещал громко смеяться, бить бутылки и вовсю горланить песни. Воля, одним словом.

— Чё там тебе математичка говорила? — интересовался Влад у Лики, пока друзья, лениво шлёпая по мокрому асфальту, приближались к вздымающимся над равниной высоткам.

— Чё-чё… — девушка сникла. — Призывала взяться за ум, что эта кляча ещё могла сказать?

— Тю, я думал она орала на тебя за вчерашнее, — ухмыльнулся Лёшик.

— А что вчера было? — с энтузиазмом спросил Виктор. Он-то представлял, на какое баловство способна их компания.

— Да так… — отмахнулся Влад. — Неважно.

Витька на секунду хмуро призадумался: «Что значит неважно?» Ему важно всё, что касается друзей.

— Я чего-то не знаю? — снова на весёлой ноте продолжил он.

— Да это фигня, неинтересно, — заверила Лика, отмахиваясь.

Лёшка в этот момент наступил в глубокую лужу и обляпал не только себя, но и идущего рядом Влада.

— Дебил! — заорал Влад. — Новая куртка! Мать за эти пятна пришьёт меня.

— Та, — расхохотался Лёшка. — Сейчас пропустим литрик-другой, и пятен ты не увидишь.

— Ага, — печально заметил Влад. — Только мамуля-то не пропустит литрик-другой. Ей всё будет видно.

— Вот бля, — озадачился Витька. — А мне бухать нельзя.

— Ой, точно, — остановились ребята.

— Ну потусишь просто с нами, — утешил Лёша. — Не парься.

— Да. Вы там нажретесь и с пальца ржать будете, — тоскливо сказал парень. — Нет уж, надо зайти хоть пивасика купить. Вроде ж его уже за алкоголь не считают?..

— Ничто нынче за алкоголь не считается, — хлопнул по плечу дружески Влад. — Если в горлянку входит и обратно не лезет, значит, не алкоголь, а так… компотик.

— Какой у нас в столовке компотик, кстати, был, — вспомнил Витька.

— Фу, — скривила мордашку Ликуся. — Наверное, его невозможно пить.

— Ну почему?..

— Он же больничный, — брезгливо протянула девочка.

— Не всё там так кошмарно, — вздохнул Виктор.

Ребята вышли на тихую чистую улочку. По обеим сторонам белые многоэтажки упирались крышами в тяжёлое зимнее серо-синее небо. Две мамочки, гуляющие с выводком на детской площадке, с опаской покосились на Витьку с компанией. Дом был новым и ещё не полностью заселённым, поэтому всяк знал соседа в лицо.

Друзья вразвалочку прошествовали опрятными двориками и наконец достигли стройки. Влад взлетел на самый верх блочной пирамиды, Витька с Ликой взгромоздились на кучку старых досок, а Лёшик с гордым видом встал у ракушечников, накрытых целлофаном, и начал выкладывать из пакета выпивку.

— Блин, пиво тебе забыли, — с досадой заметила Лика. — Не расстроишься? Может, всё-таки пригубишь с нами?

— Та не, — отмахнулся парень.

— Ну один раз можно! — расправив круглые широкие плечи, великодушно разрешил Лёшка.

— Но не нужно, — твёрдо ответил Витя.

— Ладно. Тогда вздрогнули?! — игриво начал Влад, спрыгнув с блоков, и потянулся к одноразовым стаканчикам. — За то, чтоб завтра утром мы чувствовали себя личностями, а не организмами!

Виктор для вида чокнулся полупустым стаканом, но потом отставил его в сторону. Выпить хотелось, да мысли о заточении в больничку ещё на «каких-то» полгода не радовали и сами заставляли руки отодвигать от себя стакан.

Компания между тем проскандировала «между первой и второй» и пропустила следующую порцию. А потом ещё одну, и ещё… пятую, шестую.

Влад разгорячился для рассказов.

— Недавно на инглише, помните? Аркадя что-то гнать начал, я поворачиваюсь к нему и говорю: «Арик, ты ко-о-онченый!», — все заржали, а Влад на волне эмоционального всплеска продолжал: — А эта коза, Верочка, типа заступилась, а я поворачиваюсь и говорю: «Вера, ты ко-о-онченая!» — Лёшка задрожал в истерическом хохоте, стуча кулаком по кирпичам, возле которых он стоял. А Влад между тем не унимался. — И тут подплывает англичанка, ну на меня давай вякать, мол, что тут такое? Бя-бя-бя… А я поворачиваюсь и грю: «Валентина Степановна, вы…» и замолчал. Она-то, дура, не поняла, а весь класс зато так орал!..

— А что, сказать слабо было? — спросил, хитро щурясь, Витька.

— А то!

— Я вот врача посылал, — хмыкнул парень.

— Куда? — заинтересовался Лёшик.

— Это важно?

— Конечно, важно! Это мегаважно! — подхватил Влад. — На фиг посылать уже не обидно, а вот куда посерьёзнее…

— Тогда никуда, — развёл руками Виктор. — Просто сказал: «Идите вы»…

— Это фигня, — отмахнулся Лёшка, а остальные заржали.

— Я вот помню, в седьмом классе Лончаков разошёлся и кого-то из учителей обозвал каргой. Или то завучку он так?.. — вдруг вспомнил Лёшка.

Виктор тем временем подвинулся ближе к Ликусе и ненавязчиво обнял её. Девушка, гибкая, как лоза, лениво изогнулась.

— Отстань, Южаков… — мягко и кокетливо отмахнулась она. — Уди пративный, настроения нет…

Парень убрал руки. «Ну, лисица, — подумал он, — знает, как заставить меня падать перед ней ниц».

— Ликусик, — заигрывающее протянул Виктор снова. — Дай поцелую.

Она неохотно подставила пухлую, румяную от спиртного щёчку.

— Только разок.

Витя поцеловал её.

— Э-э-э! — заорал Влад. — Развели тут бордель! Может, ещё уединитесь! ВиктОр, ты всё ещё с нами или уже улетел в сладкую страну грёз!?

— Я-то с вами. А вы где-то летаете. Алкашня, — он показал ребятам язык.

— Кончай на мозги капать, как старая бабка, — Лёшик откинулся на спину и растянулся прямо на грязном и холодном бетонном блоке. — Слушай лучше сюда. На днях посреди урока случайно застал Аркашу в параше… Ба! Стихами заговорил!

Компания снова дружно заржала…

Это было поразительно: Витька впервые в жизни отчётливо помнил, как прошла гулянка и, главное, каким образом он добрался домой! Отец, довольно пригладив усы, похвалил сына «за благоразумие», а мамуля, чтобы Витька не сильно расстраивался из-за трезвого образа жизни, сделала вкуснейшие вареники с вишней, которые были умяты большим семейством в тот же вечер.

До полуночи мальчишка болтал об Америке с Катей, учил Рони русским словам и подшучивал над маленьким Стивеном, что тому, кстати говоря, нравилось. Малыш хохотал и сам лез к Витьке, чтобы тот пощекотал или покатал его на спине. Парень чувствовал себя на самом деле веселым, никто не пил и поэтому всеобщее хорошее настроение и радость были самыми что ни есть настоящими.

На следующее утро его охватил неясный сплин. Мальчишка проснулся раньше всех и спустился на кухню. Стекло снова разрисовывали хлёсткие капли, а небо давило своей тоскливой серостью. Виктор поставил чайник на газ и уселся, обдумывая, что дальше делать. Он планировал было заняться своими обычными делами, то есть ничертанеделанием, но что-то постоянно отвлекало соображалку.

Через несколько минут, когда закипел чайник, мысли парня перекрутились и свернули на Лику. Ещё через десять минут, хрустя печеньем, он понял, что ни о чём другом просто не может думать. Вчера она вела себя неприступно. Слишком. Ни с кем даже из малознакомых парней она не бывала такой гордой, как вчера с ним. Что это?

Что бы то ни было, Витька решился во всём разобраться и поплёлся к телефону. Мужик он или нет? Должен же проявить инициативу, пригласить её в гости, всё осмыслить и прояснить. Парень, кутаясь в старый, но тёплый-претёплый свитер, уселся в кресло у журнального столика и набрал знакомый телефон. Пока шли гудки, мальчишка уже нарисовал в сознании радужную картину: он надевает новые шмотки, быстренько летит за тортиком, встречает Лику, они сидят в комнате…

В трубке послышался недовольный заспанный голос.

Потом пара стандартных фраз и… отказ. «Нет, Вить, прости. Я сегодня не могу. Маме надо помочь. Если бы ты вчера сказал, а то так, с бухты-барахты…»

Парень сник, но с маленькой толикой надежды в голосе всё же добавил:

— Завтра вечером я возвращаюсь в больницу. Мы, значит, больше не увидимся?..

— Увидимся, — немного подумав, выдохнула Лика. — Я завтра приду.

До завтра Витёк еле дожил. Всякое действие или беседа стали даваться ему с трудом, не хотелось ни веселиться, ни играть с братиком. Даже любимое занятие — ничегонеделание — было в тягость. Вопрос, почему она так себя ведет, не давал покоя.

Не зная, куда деться от тоски, он позвонил Инге и проболтал с ней больше часа. А потом подумал, что не так уж и плохо то, что он ещё ненадолго вернется в больницу. Они найдут, чем себя там развлечь, опять полезут на крышу… Ночью, к примеру. То-то будет экстрим! Самый натуральный причём, а не такой, как раньше, под мухой.

Мать тщетно пыталась развеселить парня, отец старался не напоминать о скором конце домашних «каникул».

Катя, подбадривая, обещала как можно скорее разобраться с визой. А Стив зазывал играть в машинки… Но никто не мог повлиять на Виктора так, как Лика, которая должна была расставить всё по местам.

Лика-Лика-Лика. Он не спал ночь и не находил себе места всё утро. Днём совсем расклеился. Беспокойно подходил к окну, вглядывался вдаль. Вздрагивал всякий раз, когда на улице появлялись прохожие. И опять сникал, когда вместо любимой видел соседку бабу Тоню. Звонок в двери — как атомный взрыв, какое-то несчастное мгновение, а голове уже раскардаж. Пригладив торчащий хохолок, он выпрямился и отворил двери.

— Привет, — девушка улыбалась во весь рот. Ровные белые зубы почти сияли, как в рекламе зубной пасты. На плечи спадали длинные рыжие кудри.

— Привет. Проходи. — Виктор учтиво отошёл, пропуская девушку в дом.

— Да нет. Мне нравится ваш палисадник, пошли там прогуляемся.

— Как угодно, — глупо улыбаясь, согласился Витька и, в спешке натянув куртку, вышел с Ликой на крыльцо.

— Ты чем-то расстроена? — спросил парень, не зная, с чего начать.

— Нет. С какого перепугу?

— Да мне так показалось, — протянул Виктор, и ребята, обогнув дом, присели на старый пенёк, стоящий украшения ради посреди небольшого Витькиного палисадника.

— Нет, — девушка игриво улыбнулась, и ее губы вытянулись в ошеломляющую жемчужную улыбку.

— Точно?

— Конечно! Не тупи, — пролепетала она, распахнув огненные глаза-вишенки с длинными-длинными ресницами.

Виктор не мог больше ждать, затягивать разговор. Отдалилась ли она от него за время, которое он провёл в больнице, или нет?! Был только один способ проверить. Парень обхватил её тело и коснулся губами щеки.

У девушки в кармане затрещал сотовый.

— Алло! — нервно каркнула она в трубку, отворачивая лицо от Виктора. — Да… Занята… Это не может подождать?.. Нет, не думай ничего такого… Хорошо. Ладно… Где ты будешь? Приеду.

Витя боязливо и опасливо уставился ей в глаза. Неужели пора? Неужели уйдёт? Почему она стала так безразлична? Почему ведет себя так, будто он ей почти никто?

— Папе надо помочь, — виновато произнесла девушка. — Ты же знаешь, у него сердце.

— А у меня сердца нет… — буркнул Виктор и отвернулся.

Над ухом голыми ветками подрагивал молодой орех. Было ли правильным её так просто отпустить? Или нужно было задержать силой, потребовать объяснений. Нет, глупо.

— Как ты можешь, Вить! Это разные вещи, — с некоторой обидой в голосе ответила ему Лика. — Я должна.

— Тогда пока, — парень встал, глядя вниз. — Когда теперь увидимся?

— Надеюсь, что скоро.

Её пышная фигура и развевающиеся рыжие волосы легко и красиво поплыли по мокрой тропинке к выходу.

Витька стоял и смотрел вслед. Он так долго ждал её, а теперь всё закончилось. Быстро. Скомканно. Скрипнула калитка, и девушка, стуча каблучками, помчалась по серой улице вниз к автобусной остановке.

Дома Витиных бед и смятения точно никто не замечал.

— Ты всё собрал в больницу? — повторяла мать, зная его хроническую рассеянность.

— Всё… — лениво отзывался парень.

— Еду брать будешь с собой? — беспокоился Александр Игоревич.

— Да…

— Стив! — орала Катя. — Собери игрушки. Сейчас едем провожать Витю!

— В последний путь… — промычал недовольно парень.

— Сплюнь, дурак! — Вера Олеговна отвесила сыну бравый подзатыльник.

— Ай! — взвизгнул он. — Шуток не понимаете.

Послышался шум мотора. Высунувшись из окна серой «Лады» отец кричал:

— Давайте быстрее!

— Витя, взял сумку? — снова беспокоилась мать.

— Да взял!.. — психовал Виктор.

— Стивен! Ты где?..

Водрузив набитую сумку на плечо, Витька спешно вырвался из этого дурдома на улицу. Прохлада вечера хитро просачивалась сквозь одежду, вызывая на спине отряд мурашек. Дождя не было. От земли поднимался запах сырости и мокрой грязи. Несмотря на раннее время, небо уже по-зимнему потемнело, и только на западе виднелось несколько синевато-бордовых полос, оставленных солнцем.

Семейство загрузилось в автомобиль. Отец с мамой впереди, остальные — кое-как утрамбовались на заднем сиденье. На размытой дождями дороге поблёскивали лужи, машина ехала, и под колёсами слышалось смачное чавканье грязи. Длинная улица частного сектора молчала, как будто все вымерли, только изредка тишину прерывали собачьи переклички. С неба за всем этим наблюдали три блеклые звёздочки, остальные прятались в облаках.

Виктор прислонился к окну, когда отец вырулил на объездную. Старенькая «Лада», дребезжа, подпрыгивала на дорожных кочках. Мимо мелькали знакомые пейзажи, которые мальчишка нередко наблюдал по дороге в центр, к друзьям, в клуб. Как и весь город, в свете ночных фонарей улочки казались намного красивее и привлекательнее. Ночь умеет скрывать недостатки.

Витька пригорюнился. Все, кто рядом — родители, Катя, Рони, Стивик, — проводят его и вернутся. Сядут ужинать. Заведут интересные разговоры, шутки, потом Катя отправится читать малышу сказочки на ночь…

А он-то что? Засядет в маленькой угрюмой бледной палате с куцей шторкой. Снова начнутся Тимофеевы замечания, снова процедуры, снова-снова-снова и снова…

Только встреча с Ингой грела сердце. Парень знал: едва он появится, она обязательно расскажет что-то интересное, придумает, как отвлечь от проблем, найдёт нужные слова, чтобы он не так сильно скучал по дому.

Отец свернул с главной дороги и повёл машину по пустынной тёмной улочке. Вдали Витя уже различал проволочный забор и поблёскивающую огоньками вечернюю больницу. Заехав на стоянку, отец заглушил мотор, и компания высыпала на улицу. В сопровождении папы Витька понуро потащился к главному входу.

— Я сейчас поднимусь в ваше отделение, спрошу, ждут ли тебя, — сказал отец.

— Как же не ждут? Ждут. Фиг ли не ждать, — тоскливо промямлил парень.

— Но всё же… — и Александр Игоревич прибавил шаг.

— Вить, — теперь его догнала Катя. — А где твоя палата? Покажи.

Он лениво поднял голову и указал на тёмное оконце.

— Вон, на четвёртом этаже. Шестое окно слева.

Катя приостановилась, чтобы посчитать.

Парадный вход дремал в вечерней тоске. Из пустого застывшего двора можно было разглядеть, как в холле всё ещё бегают тени врачей и медсестёр.

Мама и Катерина с Рони присели на сырую скамейку. Стив, увидав высокую ель, кинулся собирать под ней шишки. Катя нервно заёрзала, боясь, что он запихнёт что-то грязное в рот. В темнеющем небе над больницей парила слабая осенне-зимняя дымка. В нескольких квадратных окнах здания уже горел жёлтый электрический свет.

Через некоторое время, отворив со скрипом парадную дверь, к семейству вышел отец, брезгливо глядя исподлобья на хмурящееся небо.

— Эти дожди не кончатся никогда… — сказал он, переведя кислый взгляд на Витьку. — Ну что, оболтус, твоя палата истосковалась и ждёт тебя.

Витька поёжился, сгоняя со спины мурашки.

— Так я типа пошёл, — парень пожал плечами, не зная, с чего обычно начинают трогательные прощальные речи.

— Ой, уже?! — Вера Олеговна будто только что сообразила, что сын совсем скоро отправится в больницу на целый месяц. И больше не будет надоедать дома своими чудаковатыми, но всё равно такими привычными и родными выходками. — Чего ты квелый такой?

— Я? Да нет… — просопел мальчишка.

— Нос не вешай! Осталось немножко и забудется всё, как страшный сон, — подбодрила мама.

— Вот у нас в Сан-Франциско такого б никогда не допустили! А если б вдруг чего, то тебе б громадную компенсацию выплатили за ущерб моральный и материальный. У нас в Сан-Франциско с этим строго! — встряла Катя, краем глаза поглядывая на Стива, который с головой занялся сбором «урожая» шишек.

— Ага. У нас шиш заплатят, — Виктор отвечал односложно. Тяжелые мысли уже поднимались на четвёртый этаж.

— Витюш, — мама подскочила, заботливо натягивая капюшон, чтобы не поддувало. — Ну не грусти. Ты из-за Лики такой потерянный? Странно как-то она себя вела. Я за вами из окна наблюдала.

— Следила? — Витька поставил руки в боки. — Как тебе не надоело? Нет, мам, у нас с Ликой всё нормально. Я это на погоду такой никакой, наверное…

— Ну и слава богу.

— Ладно. Звони, если что, — сказал папа, застегивая куртку.

Виктор тягостно выдохнул.

— Так, всё. Пошёл я, — он отстучал дробь по спинке скамейки и напоследок махнул рукой братику. — Стивик! Пока!

Малыш нехотя приподнял щекастенькую мордаху так, что Витя едва видел черты его лица в сумерках.

— Bye-bye.