Гуси к чужому обеду

Глава четвертая. Фаршированный гусь

«Зачем Лавьер сказал мне про северную Анголу?» — целый день Боксон размышлял над этим вопросом, роясь в каталогах Королевской библиотеки, просматривая подшивки газет, выборочно знакомясь с монографиями по политическому положению на юго-западе Африки, выбирая экономические справки. «Человек не может знать все на свете, — говорил профессор криминалистики Маршан, — не пытайтесь изучить незнакомую тему за несколько часов; при нехватке времени, а его вам всегда будет не хватать, ознакомьтесь с основными тенденциями и найдите эксперта — он ответит на все ваши вопросы…» К концу дня Боксон определил искомого специалиста. Мир тесен — у них оказались общие знакомые.

— Здравствуйте, профессор Питерс! Мое имя — Чарли Боксон, я вам сегодня звонил…

— Проходите, мистер Боксон, — седобородый джентльмен в вельветовом костюме и дымящей трубкой в зубах указал на дверь в кабинет, — не обращайте внимания на беспорядок, он кажущийся, каждая вещь здесь имеет строго отведенное функциональное место. Позвольте мне называть вас Чарли, так вы мне будете напоминать моих студентов…

Профессор Эндрю Дж. Питерс, доктор политологии, автор десятка исследований по постколониальной истории Африки, в 1944-м высаживался в Нормандии вместе с отцом Боксона; в одном взводе они дошли до Ганновера, там Питерс угодил под пулю снайпера из гитлерюгенд, чудом выжил; после демобилизации увлекся общественными науками — в мире сложилась невиданная ранее ситуация, столкнулись две мировых системы, появились совершенно новые темы для исследований, невероятно интересно!..

— Итак, Чарли, о чем конкретно вы хотели меня спросить?

— Современная политическая ситуация в Анголе.

— Хм! Несколько необычный интерес для бакалавра юриспруденции, или вы сегодня в иной роли?.. Хотя, помнится, ваш батюшка рассказывал, что несколько лет вы провели в Африке…

— Совершенно верно, профессор, сегодня я, как вы выразились, в несколько иной роли… Есть ли смысл углубляться в малосущественные подробности?

— Хорошо, остановимся на этом определении!.. Итак, Ангола… Страна богатейших природных ресурсов; салазаровское правительство Португалии не смогло воспользоваться этим в полной мере, видимо, это характерно для всех тоталитарных режимов — невозможность успешного экономического развития при всяческих благоприятных условиях, взгляните на любую банановую республику… Что же до политической ситуации, то сегодня Анголой официально управляют португальские власти; впрочем, идет спешная эвакуация, а если называть вещи своими именами, — безоглядное бегство португальцев в метрополию, им не до Анголы, так что в стране, скорее, некоторое междувластие… Начнем с севера. В северных районах наиболее серьезную силу представляет так называемый Национальный Фронт освобождения Анголы, аббревиатура — ФНЛА. Некоторое представление об Африке вы имеете, поэтому нет нужды объяснять, что любое политическое движение в черных районах основано прежде всего на этническом признаке…

— Естественно, какие могут быть идеологические разногласия между двумя одинаково нищими племенами!..

— Именно! Так вот, упомянутое мной движение ФНЛА основано представителями народа конго, или, точнее, баконго. Племена этого этноса населяют северные районы Анголы, а также две соседние страны — Конго и Заир. Во главе ФНЛА стоит некто Холден Роберто, находится под сильным влиянием заирского президента Мобуту — фактически на его содержании. Следующей крупной группировкой считается ФАПЛА — Народное движение за освобождение Анголы, состоит преимущественно из народа мбунду, или — бамбунду, населяет районы, прилегающие к столичному городу Луанда. Тот, кто владеет столицей, может считать себя законным правителем страны, поэтому ФАПЛА располагает реальными шансами на международное признание своих властных полномочий. Как минимум — де-факто. Возглавляет ФАПЛА господин Агостиньо Нето, хотя, наверное, его следует назвать «товарищ», — ФАПЛА открыто заявляет о своих марксистских взглядах и, по некоторым сведениям, ориентируется на Москву и Гавану. Наконец, южные районы находятся под влиянием Национального союза за полную независимость Анголы УНИТА, представляющего племена овимбунду, во главе которого стоит господин Жонас Савимби, или, как он любит себя называть, — доктор Савимби, у него превосходное образование — университет Лозанны. В соответствии с географическим положением, УНИТА имеет связи с Южно-Африканской республикой, сильна также активность эмиссаров Пекина. По договору между правительством Португалии и этими тремя освободительными движениями, ФНЛА, ФАПЛА и УНИТА были признаны единственными законными представителями народа Анголы… Остальные племена — бачокве, мбуэла, нгангуела, валучази, ньянека, овамбо, овагереро и множество других — серьезных политических сил, видимо, не представляют. Помимо межэтнических противоречий, в Анголе существует напряженность в отношениях по социально-культурному признаку. За годы колонизации среди местного населения выделилась небольшая, но влиятельная общность, называемая «ассимиладуш» — в основном мулаты, а также некоторые представители туземцев, исповедующие католицизм, говорящие по-португальски, умеющие читать и писать, и принявшие европейский образ жизни. Все остальные жители, сохранившие приверженность к туземным традициям и образу жизни, назывались «индиженат» и имели существенную ущербность в правах. Данное разделение в свое время было оформлено законодательно, потом так же законодательно отменено, но в памяти осталось. В свою очередь, в черной Африке наличествует так называемый «черный национализм» — своего рода расизм на основе африканской исключительности…

— Расовая исключительность в Европе однажды уже была… — проговорил Боксон. — Простите, профессор!..

— Извинения принимаются, тем более что черная исключительность использует много методов исключительности коричневой! В самой Африке теория африканской исключительности может иметь далеко идущие последствия, границы на континенте чертились с учетом интересов метрополий, с ростом военного потенциала бывших колоний вооруженные конфликты неизбежны, классический пример индо-пакистанская война…

— В Африке ситуация тоже настолько мрачна?

— Не исключено, что именно бедность не позволяет африканским странам перевести территориальные споры за опасную грань, хотя аргументированному доказательству такая теория не поддается! Война — занятие дорогостоящее…

— И сохранение бедности на континенте сохранит там мир?

— Ни в коем случае! Данное мнение высказывалось неоднократно и столь же неоднократно опровергалось. Агрессивность правительств не имеет четко выраженной взаимосвязи с благосостоянием государств. Та же Португалия — одна из беднейших стран Европы — при новом правительстве отказывается от всех своих колоний, хотя, при разумном их использовании, могла бы неплохо укрепить свое экономическое положение…

— И истратить все колониальные доходы на ведение колониальной войны… Простите, профессор, я опять не сдержался от реплики!..

— Ничего страшного, Чарли, ваше замечание свидетельствует о работе мысли; благоговейное молчание, а тем паче — тупое молчание, были бы гораздо хуже…

— Каковы взаимоотношения между тремя ангольскими партиями?

— Напряженные! Или, мягко говоря, эти партии имеют разногласия по множеству вопросов, и если данные разногласия не будут устранены, то после ухода португальской администрации гражданская война неизбежна. Боевые столкновения между упомянутыми группировками случались уже неоднократно.

— Каковы перспективы?

— Шанс на мир есть всегда — может быть, господа Роберто, Нето и Савимби сумеют договориться?..

— Влияние внешних сил?

— Москва, Гавана и Восточный Берлин поддерживают ФАПЛА, а УНИТА и ФНЛА пользуются помощью Пекина, Бухареста и Пхеньяна — как видите, даже среди родственных внешних сил имеются противоречия. А возьмите интересы западных стран, в том числе и финансовые! В одном только ангольском анклаве Кабинда нефтедобычей занимаются американская «Тексако», португальская «Петрангол» и бельгийская «Ангол». Я верю в мировые монопольные соглашения, но ведь они подписываются на столе, а под столом участники так и норовят пнуть друг друга… Уверяю вас, Чарли, — влияние внешних сил на ситуацию в Анголе велико, но определяющим не является — даже если никто не будет снабжать их оружием, они будут воевать копьями.

— Вы очень суровы к ангольцам, профессор…

— Три года назад в Руанде хутту и тутси убивали друг друга серпами и мотыгами — точное количество убитых неизвестно до сих пор, в газетах пишут десятки тысяч, Гитлеру и не снился такой общенародный энтузиазм…

«Зачем Лавьер назвал мне северную Анголу?» — мысль не давала покоя и позже, в спортивном зале, когда Боксон выполнял указания мастера Фрэйнса, отрабатывал приемы ухода от ножа и сам нападал с деревянным макетом на партнера — во всех спортклубах давно уже использовали пластиковые муляжи, но мастер Фрэйнс слыл традиционалистом, считал, что ощущение деревянной рукояти в руке дает нападающему больше достоверности и уверенности в учебной схватке.

Боксон сделал спортивные тренировки ежедневными; столь же ежедневно начал посещать читальный зал библиотеки — читал работы о военном искусстве; в основном интересовался практикой тактических операций второй мировой войны; постепенно тема сузилась — диверсионные акции и партизанское движение; пытался находить что-то общее в действиях на различных театрах военных действий Европа, Россия, Юго-Восточная Азия; особое внимание уделял практике анти-партизанской войны, эта тема интересовала его ещё в офицерской школе Иностранного Легиона; гватемальский опыт позволил взглянуть на теоретические умозаключения с практической стороны; также внимательно штудировал работы по организации войскового тыла — снабжение, медицинская служба, транспорт, связь. Просмотр периодики с репортажами из Африки сочетался с беглым пролистыванием мемуаров об англо-бурской войне и об африканских фронтах двух мировых войн, и уж совсем мельком — описания южно-африканской флоры и фауны.

На седьмой день занятий окончательно доминирующим стало пугающее чувство необъятности темы — Боксон добрался до учебников по военно-полевой хирургии. К этому времени специально приобретенный толстый блокнот был исписан карандашом почти полностью — осталось только составить список обязательных к приобретению лекарств и привести все предыдущие записи в четко структурированный порядок.

«Вот бы знать, — думал Боксон, — понадобятся ли мне эти знания?.. Хотя, какие, к черту, знания — так, верхушки…»

В лондонских магазинах Боксон присматривал хорошую обувь; оптимальный вариант — высокие брезентовые ботинки на толстой подошве; камуфляжный костюм нашелся на распродаже списанного армейского имущества; там же — алюминиевая фляжка; в магазинчике альпинистского снаряжения был приобретен компактный и надежный компас в удароустойчивом исполнении, продавец настоятельно рекомендовал купить горные солнцезащитные очки, но их чересчур специфическая форма Боксону не то чтобы не понравилась, но на заснеженных альпийских или гималайских склонах они были бы уместнее, чем в саванне. Две пары подходящих очков он купил в магазине оптического оборудования, беседовал с пожилым продавцом минуть двадцать пять, тот рассказывал о бирманском фронте, порекомендовал оптимальную для экваториальных широт плотность затемнения; Боксон оценил стекла со стороны своего личного опыта — вариант на самом деле казался наилучшим. Для полноты экипировки понадобилось купить в лавке старьевщика небольшой полевой бинокль фирмы «Карл Цейсс», по всей вероятности, трофей 45-го года, в очень даже приличном состоянии — современные японские ничуть не лучше. Все купленное Боксон складывал в армейский рюкзак; вспоминалось, как в Гватемале один бывший студент пришел в партизанский отряд с пластмассовым чемоданом, и в первой же попавшейся на пути деревне обменял его на заплечный домотканый мешок — старый крестьянин, прежний владелец мешка был счастлив от такой выгодной сделки, радость же студента граничила с сексуальным экстазом…

Ещё через несколько дней в пансионат «Кроссроудз» позвонили из французского консульства и попросили передать отсутствующему в данный момент мистеру Чарльзу С. Боксону, что по его запросу пришел положительный ответ, необходимо зайти к секретарю, не забыв взять с собой паспорт.

В консульстве Боксону выдали официальное бессрочное разрешение министерства внутренних дел Французской республики на приобретение и ношение на территории Франции огнестрельного оружия, а именно — револьвера системы «Смит-Вессон», производства США. Графы «Дата приобретения», «Калибр» и «Серийный номер» остались незаполненными.

Джулия смотрела на спящего Боксона, наблюдая, как из-за мелькающего света проезжающих на улице машин черты его лица становятся то отчетливо мертвенно-бледными, то расплываются в темноте… Она очень осторожно погладила его по руке, и он тотчас открыл глаза:

— Что?!

— Ничего… Ты всегда так пугаешься?

— Нет… Наверное, у меня просто слишком чуткий сон…

— Рядом с тобой так уютно, тепло и спокойно…

Он обнял её, перевернулся на спину, она оказалась на нем, и затянувшийся поцелуй доставил удовольствие обоим.

— А сейчас мне уже не очень спокойно…

— И что же тебя волнует?..

Позже, уже отдыхая в блаженстве, она спросила:

— Почему ты все время смеешься?

— Неосознанно, видимо, какая-то подсознательная эйфория…

…Утром Джулия встала с самым первым лучом солнца, после душа выпила стакан персикового сока (такой завтрак она рекомендовала всем своим знакомым), подошла к мольберту. Было очень тепло, поэтому она не стала одеваться, а лишь облачилась в свою рабочую одежду — широкий джинсовый комбинезон.

Несколько минут она сосредоточенно смотрела на чистый нагрунтованный холст, потом выбрала кисть, на палитре смешала две краски, добившись нужного цвета, и провела первую линию. Этим утром работалось легко, образ картины создавался сам собой, нужно было лишь правильно подобрать оттенки и нанести их на полотно — то есть сделать то единственно правильное, что определяет живопись.

Вчера вечером она опять встретилась с Боксоном в «Катанге», оттуда пошли в маленький китайский ресторанчик, где на их глазах повар выловил из огромного аквариума живого карпа и зажарил на углях, с добавлением каких-то особенных китайских специй; на десерт подали совершено невесомые воздушные рисовые пирожные, а на тончайших фарфоровых чашках были нарисованы сценки из старинных китайских сказок.

В полночь Джулия и Боксон зашли в укромный бар на Пелл-Мелл, в полутьме зала звучала медленная музыка, молоденькие манекенщицы, скинув с усталых ног высоко-каблучные туфли, лениво отбивались от неумелых ухаживаний таких же молоденьких беловоротничковых клерков; парнишкам из Сити хотелось выглядеть значительно, но значительность получалась неубедительной, какой-то даже жалкой, и Джулии вдруг стало приятно от мысли, что рядом с ней мужчина, которому не нужно изображать из себя что-то — ибо он и был той самой личностью, которых так мало в этом мельчающем мире… И когда он пригласил её на танец, она обвила его шею руками, и прошептала: «Я измазала тебя помадой…». «Оставь, таксист умрет от зависти…» — шепотом ответил он.

…Боксон неслышно зашел в студию, сел в углу на пол (стульев не предполагалось); долго молча наблюдал, как на первоначально белом холсте появляются линии, как их переплетения все более усложняются, запутываются, и как вдруг вся кажущаяся хаотичность красок складывается в зримый образ, отражающий настроение художника, его видение жизни в данный конкретный момент.

— Перерыв! — сказала Джулия, поставив кисть в деревянный стакан. Она подошла к Боксону, села рядом, положила голову на его плечо.

— Тебе сегодня когда в галерею?.. — спросил он.

— Ты проклятый меркантильный француз, даже рядом с женщиной не можешь забыть о коммерции!.. Сегодня у меня выходной!

— В этом трагедия моей жизни — в Англии я лишь наполовину англичанин, а во Франции я очень недостаточный француз!..

— О, бедное дитя!.. — сокрушенно вздохнула Джулия. — Где наши сигареты?

— Остались в спальне, я сейчас!..

Он принес сигареты, пепельницу и зажигалку, Джулия закурила свои ментоловые «Сэлем», он — «Лаки Страйк».

— Я давно хотела тебя спросить, Чарли… — она смотрела на тающее облачко дыма. — Ты ведь убивал людей, да?

— Да. Тебя интересует — сколько?..

— Нет, не это… Что испытываешь, когда убиваешь человека в первый раз? Если не хочешь отвечать…

— Отчего же! Я однажды попытался дать для себя точные формулировки своих ощущений… Это звучит примерно так: потеря невинности, шаг за грань, какое-то чувство удивления — неужели все так просто?.. Чувство причастности к другой человеческой общности — общности убийц… Взгляд на мир другими глазами… Как после первой женщины… Звучит не слишком наивно?..

— Нет. Наверное, так оно и есть… Ты помнишь своих убитых?

— Не знаю… Точнее, стараюсь не вспоминать… По крайней мере, пока получается — не вспоминать…

— Почему ты пошел в Легион? Или об этом нельзя спрашивать?..

— У меня — можно! Хотя, в Легионе я научился утаивать правду при ответе, не лгать, но говорить не все… Ответ звучит так — у меня были разногласия с обществом. Устраивает?

— За неимением лучшего… А сейчас? Зачем ты хочешь стать наемником?

— Ещё в Легионе парни называли меня сумасшедшим…

— Чем ты их так поразил?

— В Сенегале, чемпионом нашего гарнизона по боксу был здоровенный парень из Кайенны, почти мулат, он любил говорить, что он — сын каторжника, видимо, в его краях такая родословная очень ценится. И я рискнул выйти против него на ринг…

— Победил?

— Да — к всеобщему удивлению! Тогда мне дико повезло, два раунда он гонял меня по рингу, я искал, где бы поэффектнее упасть, а пока искал, то защищался как мог, а в третьем раунде наугад махнул рукой и въехал чемпиону в голову. И как-то так удачно попал, что парень не смог встать…

— И что дальше?

— Ребята предлагали мне продолжить занятия боксом — на ставках можно зарабатывать неплохие деньги, у меня был реальный шанс, но я отказался… Поверь, на ринге ничего хорошего нет, в те десять минут, что я провел в этом квадрате, я осознал свое несовершенство — чемпион превосходил меня в мастерстве, меня спасла случайность!.. В рукопашной схватке я могу убить человека одним точным ударом, но сознательно рисковать в шоу — не для меня!.. Я стараюсь не врать самому себе, поэтому формулировка отказа звучит так — если не уверен в победе, а в победе на ринге я не уверен, то лучше уйти от боя до его начала. Не очень сложно?

— Нет, не очень… Тебя не называли после этого трусом?

— Пытались, но особо нахальным я предлагал бой без правил, а все знали, что дерусь я хорошо… Тема была закрыта, а для самоуспокоения парни утвердились в моем слабоумии.

— А в Гватемале ты был уверен в своей победе?

— Скажем так — в Гватемале у меня было гораздо больше шансов.

— Ты действительно сумасшедший — боишься драться на ринге, но не боишься воевать! Когда последний раз ты был на приеме у психопатолога?

— А кто тебе сказал, что я не боюсь воевать? Боюсь, и ещё как! Меня иногда аж трясет от страха! Но на ринге мы с соперником в лучшем случае на равных ведь у меня нет боксерского дарования, красиво махать кулаками перед зеркалом — далеко не бойцовский талант, а на войне я стараюсь иметь преимущество — если же преимущества обеспечить мне не удается, то я не принимаю бой, сохраняя жизнь не только себе, но и своим солдатам. А с психопатологом я разговаривал в Никарагуа — это был отличный парень, в его лечебнице прятались раненные партизаны… Когда за ним пришли люди из «эскадрона смерти», он отстреливался и последний патрон оставил для себя. Его звали Хосе Рейнальди…

(Боксону хотелось также рассказать, как в Гватемале он с напарником угодил в засаду, и как их повязали на деревенской улице; как напарника изрубили мачете, а Боксона от жуткой смерти спасла европейская внешность; как той же ночью надломилось под его пальцами горло часового, и только утром, уже в партизанском лагере, наконец-то пришел какой-то звериный страх и ослабли колени…)

Джулия обняла его:

— Ты какой-то неприлично мужественный — легионер, партизан…

— И что же мне делать? Разводить орхидеи?

— У тебя же Сорбонна…

— Пойти младшим клерком в адвокатскую контору? В Штатах в пятидесятые вышла книга — «Человек в сером костюме», автора не помню… Там рассказывалось, каково это — героем вернуться с войны и начать с нуля гражданскую карьеру… Нет, моя кельтская колдунья, я уже отравлен оружейным ядом и изменения в мозгу необратимы!..

— О, послушайте, какой пафос! Он отравлен оружейным ядом! Ты самовлюбленный мелкий авантюрист…

— Не решусь спорить, но твое мнение малообоснованно… И вообще, сейчас мы великолепно смотримся со стороны — сидящие на полу мужчина в трусах и женщина без оных, но в комбинезоне на семь размеров больше нужного…

— Всего на три размера — зато легко и свободно!..

— Да, и лишние три размера позволяют мне созерцать сексапильные линии твоего тела…

Он затушил в пепельнице свою сигарету, встал с пола, наклонился, обнял Джулию и быстро выпрямившись, поднял на руки:

— Будем считать это утренней разминкой! — он начал энергично расхаживать по студии со своим ценным грузом. Джулия какое-то время позволяла ему носить себя вокруг мольберта, потом сделала попытку освободиться:

— У тебя мускулы напряглись, они меня вдохновляют. Надо добавить в картину штрих!..

— А ты говоришь, что сумасшедший — это я! Да любая женщина на твоем месте млела бы сейчас от счастья, а тебе понадобился какой-то штрих! Между прочим, я однажды видел потрясающий последний штрих — одному парню из нашей роты татуировали на плече силуэт Африки с голой женщиной, насаженной на африканский рог…

— Это не смешно. Отнеси меня к мольберту…

Он подчинился, аккуратно поставив её на ноги, она продолжила:

— Это символично — Африка убьет любого, кто влезет в её дела… Какого черта ты забыл там, Чарли? Только не повторяй «я — сумасшедший»!..

— Жить надо интересно, Джу… Мне нравится моя работа…

— Убивать людей — это, по-твоему, работа?!

— Мне нравится оружие, я умею им пользоваться, мне нравится планировать боевые операции и осуществлять их, я делаю это превосходно, у меня есть то, что называется «чувство боя»! Я смотрю на топографическую карту и вижу не просто волнистые линии и какие-то значки, а естественные рубежи обороны и ориентиры для корректировки огня, я читаю в газетах военные репортажи и немедленно определяю ошибки и удачные действия воюющих сторон… А самое главное — я умею просчитывать военный риск…

— Ты бы мог остаться в Легионе… Или работать в полиции…

— Хорошая идея! Да, я действительно могу пойти в полицию, и из меня получился бы отличнейший полицейский! Но когда насильнику и убийце дают пожизненное заключение и отпускают через десять лет — мне противны такие законы! И как я могу защищать закон, если я не верю в его справедливость? Что же до армии… Я не хочу подчиняться тупым вышестоящим чиновникам. Ты думаешь, что военные решения принимают генералы? Ерунда, всё решают штатские чиновники, этакие тихие канцелярские мышки в тех самых сереньких костюмах, бледнеющие от вида крови, военные лишь оформляют их решения в строки и абзацы приказов. Потом генералы ставят свои подписи и несут ответственность за чужие преступные мысли. Очень часто амбиции кабинетных стратегов не соответствуют их разуму, и не менее часто высокие воинские чины только и умеют, что рисовать на карте стрелки и гордо маршировать на парадах, и тогда сочиненные ими приказы ошеломляют своей нелепостью и непониманием ситуации. Ты можешь себе представить, как муторно слушать глупый приказ и как омерзительно его исполнять? А наемник сам выбирает себе войну, сам решает, оставаться ему на этой войне или пора уносить ноги, и если сочтет приказ неприемлемым, то может послать приказ к черту! Звучит наивно, конечно, но иногда командир буквально вынужден принимать единственно верное победоносное решение лишь потому, что его солдаты — наемники, и на полководческие амбиции начальника им наплевать!..

— Ты вдохновенно спел гимн солдатам удачи, честь тебе и хвала! Допустим, что ты веришь своим словам. В газетах наемников называют «дикими гусями», так?

— Иногда…

— Чарли, наемники, наверное, действительно «дикие гуси», но ведь диких гусей в жареном виде подают к обеду, нет?

Боксон грустно усмехнулся:

— Иногда жареные гуси могут встать поперек горла, но ты права, Джу, диких гусей всегда подают к чужому обеду…

— Раньше стрелял из армейского «кольта»? — владелец тира Харви Эптон, он же — инструктор по стрелковой подготовке, наблюдал, как Боксон всаживает в мишень пули из пистолета «браунинг». — Вижу, что ты привык к семизарядной обойме, после восьмого выстрела рука заметно слабеет, пули начинают рассыпаться. Ничего, сила в руках есть, прибавить твердость — не проблема, тренируйся!..

В тире Эптона Боксон перепробовал все имеющиеся образцы — даже антикварный «маузер-712», любимое оружие солдат Гоминьдана (для малорослых китайцев в уличных боях двадцатизарядный пистолет с прикладом был идеален).

Современное стрелковое оружие Боксон знал неплохо — в Гватемале и Никарагуа встречались изделия со всего мира, от китайских АК-47 до американских М-16; временами контрабандисты из нарко-синдиката предлагали на продажу новейшие израильские «Узи» и итальянские «Беретта»; на одной из разгромленных латифундий партизаны нашли даже автомат «Томпсон» выпуска 1923 года, прежний его хозяин когда-то был знаком с самим Альфонсом Капоне, о чем свидетельствовала серебряная табличка с дарственной надписью. «Это раритет, сказал тогда Боксон своему командиру, — переправьте его в Штаты и продайте итальянским мафиози, они обожают свои легенды…».

Чистить оружие — для большинства нормальных людей — процедура малопривлекательная, но Боксону нравилось разбирать смертоносный механизм на составные части (при этом он часто восхищался талантом конструктора, сумевшего добиться столь редкого сочетания рациональности, простоты и надежности), щеточкой удалять пороховой нагар, полировать металл бархатной тряпицей, потом наносить на вычищенные детали особое оружейное масло и, наконец, собирать все в единое целое. А если работа с оружием происходила на привале, то процедура завершалась укладыванием в обойму поблескивающих краснотой медного сплава патронов, каждый из которых, по существу, есть открыто концентрированное выражение смерти.

— Странное дело, — рассуждал инструктор Эптон, разбирая очередной пистолет, — люди научились уничтожать за одну секунду целые города, накопили тысячи тонн химической дряни, но все равно тянутся к простому набору штампованных железок…

— Тяга к прекрасному неистребима… — заметил сидящий напротив Боксон, финальным щелчком складывая револьвер «Веблей-Скотт» образца первой мировой войны. — Наверное, можно начать производство копий старого оружия, будет спрос…

— Этим уже занимаются, но спрос не так уж велик, — истинных любителей мало, так они давно приобрели подлинники, остальным в принципе все равно, лишь бы калибр побольше… А спортсменов я и не считаю — у них не пистолеты, а инструменты для выбивания дырок в мишенях… Когда они ко мне тренироваться приходят, в свои корсеты упаковываются, руку в ортопедическую рукоять вставляют — смотреть жалко!.. Настоящий стрелок — это тот, кто из серийного образца из двухсот выбивает сто семьдесят! У тебя, кстати, есть шанс достигнуть…

— Я не снайпер…

— Но ты солдат! Я же вижу, стрелять умеешь, оружие любишь — тренируйся! Левая рука у тебя здорово отстает, надо развить!.. По часу в день — не оглохнешь, но за две недели перестанешь пули, как семена по газону, рассыпать, начнешь в одну лунку укладывать, как розовый куст садить…

— Увлекаетесь цветоводством?

— У меня домик в Норфолке, выйду на пенсию, уеду туда жить…

— Тир в подвале уже начали строить?

— Места нет — дом маленький, для боевого пистолета расстояние не вытянуть, а пневматическое оружие не люблю — ребячество!.. Там до моря недалеко, буду по выходным на берег ездить, по пивным банкам стрелять… Хотя я больше к мишеням привык, на них результат можно сосчитать…

— За всю жизнь не настрелялись?

— Вспомни, ты когда «маузер» в руку взял, ничего не почувствовал? Хорошее оружие — это не развлечение, это образ жизни!

Из тира Эптона Боксон ехал за город, на открытое стрельбище — тренировался стрелять из винтовки. Конечно, до уровня профессиональных спортсменов, разбивающих дробью летающие керамические тарелочки, Боксону было далеко, но в стрельбе по бегущим мишеням он показывал очень хороший результат, армейский инструктор был бы доволен. Хватило трех занятий, чтобы убедиться в собственной сноровке, и Боксон закрыл этот пункт своей тренировочной программы.

…Знакомый синий «опель» ждал его у пансиона «Кроссроудз», Джейми Мак-Рэй приветственно махнул рукой и приглашающим жестом открыл дверь машины.

— Как поживаешь, старина? — спросил Боксон. — Или ты по делу?

— Тебя приглашает Клаус, он что-то задумал…

…Клаус расхаживал по кабинету, Боло, по обыкновению, сидел с сигарой в кресле и демонстрировал глубокомыслие.

— Мистер Боксон, — серьезным тоном произнес Клаус, — у нас к вам предложение, вы готовы принять его?

— Я готов вас внимательно выслушать — так будет точнее!

— Вам, конечно же, знакомо такое название — Намибия?

— Да, в школе по географии у меня были отличные оценки!..

— Статус этой бывшей германской колонии весьма своеобразен — территория, оккупированная Южно-Африканской республикой. Как водится, местные племена ведут средней активности партизанскую войну, а в промежутках между боевыми операциями помогают оккупантам осваивать природные ресурсы и грабят невоюющих соплеменников. К сожалению, некоторые неуемные борцы за свободу мешают нормальному функционированию многих предприятий горнодобывающей промышленности. В частности, корпорация «Де Бирс» очень встревожена появлением в районах алмазных приисков посторонних вооруженных людей. Охрана на приисках — не армейское подразделение, может только обороняться, но для решения проблемы требуется ликвидировать противника, иначе он вернется!.. Вы согласны со мной?

— Вне всякого сомнения, — кивнул Боксон, — самое главное в антипартизанской войне — не давать партизанам инициативу…

— В таком случае — главный вопрос: вы сможете создать команду для активных охранных операций?

— Да, смогу! Вас интересуют бывшие легионеры или можно набирать других солдат?

— На ваше усмотрение, вы — командир, вам и решать!

— Создание боеспособной команды — дело дорогостоящее, как с финансированием?

— Десять тысяч долларов на первоначальные расходы, дальнейшее будет оговорено с представителями заказчика.

— Кто гарантирует возвратность данного кредита?

— Ты сам, парень! — молчавший до того Боло вмешался в беседу. — Куда ты денешься, у тебя здесь семья, сестренки-то совсем молоденькие, разве ты ими рискнешь?..

Услышав эти слова, Клаус вздрогнул. Боксон на замечание Боло отреагировал таким ледяным безразличием, что старый разведчик понял мгновенно: Боло — труп! Семья — самое ценное, что есть у человека, и выживший из ума гангстер Боло напомнил об этом слишком неосторожно. В мире вооруженных людей, не обремененных предрассудком законопослушания, таких неосторожностей не прощают…

— Мой компаньон вовсе не угрожает вам, мистер Боксон… — начал было спасать своего приятеля Клаус, но Боло продолжал говорить несусветную глупость:

— Десять тысяч баксов на дороге не валяются, пусть знает, что семья будет отвечать за каждый цент!..

«Черт с тобой! — подумал разозлившийся Клаус. — Жаль, я привык к Боло, но дурака уже не спасти…»

— Мистер Клаус, — произнес Боксон, — вы дадите мне какие-либо сведения для первых шагов, или мне начинать с нуля?

— Что конкретно вам требуется?

— Традиционно: контактные данные на заказчиков, необходимо обсудить их специфические пожелания…

— Вы получите адрес, телефон и имя для контакта в Йоханнесбурге, вся конкретика — там. Пока же — предварительное условие: ваша группа должна быть англоязычной, Претория очень неприязненно относятся к французской активности на континенте, в правительстве ЮАР затевается какая-то очень крупная антифранцузская акция…

«Бери, парень, работай! — мысленно воскликнул Клаус. — Пусть мосье лягушатники слегка взволнуются!..»

— Я передам в Йоханнесбург о вашем принципиальном согласии, — продолжил он вслух, — приходите послезавтра в это же время, получите от корпорации окончательный ответ!..

Клаус проводил Боксона до крыльца, прощаясь, все-таки попытался спасти Боло:

— Не обращайте внимание на слова моего компаньона — к старости у него развилась ипохондрия, он разучился работать с людьми, бывало, погорячится, а потом жалеет…

— Несомненно, мистер Клаус, — согласился Боксон, — мы же все живые люди, я понимаю…

«Боло проживет суток двое, не более…» — осознал Клаус.

…Своего настоящего имени Тибби не помнила — она родилась в маленькой деревне в джунглях, у одного из притоков великой реки Нигер, но это было невероятно давно — даже невозможно себе представить, однако, в памяти сохранилось, что когда ей было десять лет, родители уже договаривались о её замужестве с сыном вождя, осталось подождать совсем немного, в семьях уже приготовили первые свадебные подарки, как в деревню вдруг пришли солдаты, говорящие на незнакомом языке и убили всех взрослых мужчин. Сыну вождя было четырнадцать лет, он был отважным воином, схватился за отцовское ружье, но выстрелить не успел — длинная пулеметная очередь разрубила его пополам. Для Тибби случившееся было непостижимо — откуда она могла знать, что её страна называется Нигерия, что деревня находилась в провинции Биафра и что в стране идет война — люди из благородного племени хауса истребляют своих врагов из проклятого племени ибо (на территории склонных к христианству ибо обнаружились богатейшие месторождения нефти, а для правоверных мусульман хауса нет ничего страшнее, чем благополучие соседа). Впрочем, жители опустошенной деревни принадлежали племени ибибио, но кого это интересовало?

Командир солдат забрал Тибби с собой, объяснил, что она теперь его жена, скоро они поедут в большой город, и будут жить в огромном доме в целых три этажа. Сначала Тибби часто плакала, среди незнакомых людей было страшно, но солдаты её не трогали, а муж дарил ей красивые вещи, которые брал в других попадающихся на пути селениях, и каждый день угощал сладким сгущенным молоком из железных банок — много позже Тибби узнала, что еда в железных банках называется «консервы».

Когда муж привез Тибби в большой город, она была потрясена таким несметным количеством людей, а встреча с первым белым человеком повергла её просто в ужас, но вскоре она привыкла. Через неделю муж подарил Тибби английскому летчику; тот летал бомбить мятежников и был истинным джентльменом проигравшись в хитроумную разновидность покера своему египетскому коллеге (офицеры Насера составляли основу нигерийской карательной авиации), он (как и положено потомственному баронету) не позволил себе оставаться бесчестным должником, и в тот же вечер продал Тибби за сорок восемь долларов в припортовое заведение господина Ахмара. В заведении она и получила свое новое имя — Тибби, и начала, как выражался господин Ахмар, обслуживать гостей. Обычно гостей было пять-шесть за ночь, иногда — больше, а иногда Тибби покупали для обслуживания вечеринок, тогда гость был один. За три года в заведении господина Ахмара Тибби научилась объясняться на многих языках; привыкла к дешевому самогону, который подавали гостям в бутылках из-под виски (пустые бутылки с красивыми этикетками приносили из коктейль-бара отеля «Икойи», десятки иностранных журналистов каждый день накачивались там алкоголем и сочиняли пропахшие порохом фронтовые репортажи); курила не меньше пачки сигарет в день и мечтала, что когда-нибудь богатый капитан, или старший помощник, или даже пусть старший механик с танкера или круизного парохода возьмет её с собой навсегда. Об этом мечтали все девочки господина Ахмара — их привозили из разных районов страны; если вдруг девочка заболевала, то её продавали в другое заведение, попроще, а на её место покупали у солдат новую. Тибби повезло — за все три года она не заболела, и даже приобрела себе постоянных клиентов, особенно она нравилась филиппинцу Рамону — помощнику механика с панамского контейнеровоза, только вот у Рамона была семья и увезти с собой Тибби он не мог, зато всегда приносил конфеты и никогда не бил. Однажды в заведение пришел нигериец из племени йоруба, господин Виктор, поговорил с господином Ахмаром и сказал Тибби, что теперь она — его жена, и завтра самолетом они полетят в Лондон. (Семья господина Виктора неплохо заработала на распродаже гуманитарной помощи, как раз во время войны в Биафре от голода умерли почти миллион человек, — выгоднейший бизнес, можно оплатить обучение старшего сына в Оксфорде!) В Лондоне у Тибби бывал всего один клиент за ночь, но ей запретили ругаться и пить много виски. Последнее оказалось особенно мучительно; случалось, Тибби с тоской вспоминала припортовую жизнь в Нигерии — там хоть можно было допить оставленное гостями; в Лондоне же гости пили только шампанское, и его никогда не оставалось, а купить себе выпивку Тибби не могла — на улицу её не отпускали; да и откуда у неё могли быть деньги? К тому же в Лондоне было очень холодно, зимой Тибби целыми днями не вылезала из-под одеяла.

К господину Боло новый муж привозил Тибби уже не раз, толстяк весь аж заводился от вида её черного тела, включал магнитофон и смотрел, как она танцует, всегда угощал хорошими сигаретами, но не позволял курить в постели. Той ночью господин Боло столкнул её с кровати и довольно улыбался, глядя, как она с сигаретой во рту изгибается под медленную музыку; и тут кто-то позвонил в дверь. Господин Боло выругался, накинул халат и вышел из спальни. Тибби слышала, как он спросил у двери: «Кто там?», ему что-то ответили, господин Боло опять выругался, открыл дверь. Потом Тибби услышала звук удара, как бы шлепок, сразу после него — какой-то шорох, потом легкий щелчок закрывающегося замка. Тибби докурила сигарету, дождалась последнего музыкального аккорда, выглянула из спальни. Господин Боло лежал на спине около двери с широко раскрытыми глазами и удивленным выражение лица; с левой стороны шеи, из-под подбородка, торчала пластмассовая рукоять ножа. Тибби быстро оделась и вышла из квартиры — господин Виктор однажды строго предупредил её: «Белые люди наши давние враги, никогда не вмешивайся в их дела! Иначе отправлю обратно к Ахмару!». Остаток ночи она просидела в подъезде на лестнице; Виктор приехал рано утром; она все ему рассказала, он очень разволновался; несколько раз ударил её по лицу и приказал никому ничего не говорить.

…— Ты посмотри, какая красота! — восхитился пожилой детектив, склонившись над трупом Боло. — Высший пилотаж, хоть сейчас в учебник криминалистики!

Его молодой коллега посмотрел на рукоять обыкновенного кухонного ножа, перевел взгляд на торчавшее из шейных позвонков острие лезвия — нож пробил шею насквозь, тело упало парализованным:

— Да, сильный удар…

— Это не просто сильный удар! Так лихо вбить нож может только профессионал, сразу видно армейскую школу, похоже, специальная подготовка, коммандос… Надо искать высокого правшу с развитой плечевой мускулатурой и армейским прошлым — десантник, морской пехотинец или вроде того…

— В спальне, на подушке нашли черный волнистый волос, на первый взгляд типично африканский… А также — использованный презерватив…

— Тоже на подушке?

— Нет, в пепельнице. Окурки сигарет со следами помады, а сам мистер Джонатан Болонски курил сигары. У него американский паспорт, надо сообщить в консульство…

Клаус сидел в кресле Боло; выдвигал ящики стола; рассматривал разные мелочи, принадлежащие покойному; полистал блокнот (заметки по работе бара, ничего секретного); повертел в пальцах запечатанную в целлофан сигару, щелкнул несколько раз сигарной гильотинкой, зачем-то открыл коробок длинных сигарных же спичек, зажег одну, подождал, пока догорит до конца, бросил в пепельницу; в нижнем ящике стола обнаружил свежий номер журнала «Плэйбой»; открыл наугад; оценил достоинства новой девушки месяца; некоторое время рассматривал прочие иллюстрации; кинул журнал обратно в стол. В другом ящике нашел небесно-лазоревый кружевной бюстгальтер (размер Би) и карманную серебряную фляжку, пустую, но с сохранившимся торфяным запахом хорошего ирландского виски, потом всякую канцелярскую мелочь…

Сидевшие в креслах напротив Бикслер, Диаш и Мак-Рэй сохраняли приличествующее скорбному моменту молчание, хотя слезами по безвременно почившему не уливались. Утром все беседовали с детективами из Скотланд-Ярда; отвечали привычно: ничего не знаю, работал в охране бара, а враги у мистера Боло, простите, Болонски, конечно же, были — он не позволял в баре наркотиками торговать, кто ж из местных боссов такое бесчинство стерпит?!

— Что скажете об убийце, джентльмены? — наконец спросил их Клаус. — Мистер Бикслер, пожалуйста!

— Убил не американец! Наш парень стрелял бы из пистолета с глушителем, калибром помощнее, чтоб мозги к потолку прилипли… Ножом только какой-нибудь мексиканец способен.

— Мистер Диаш, ваше мнение?

— В Португалии запросто могут ножом заколоть, но чаще всего или в печень, или в сердце. Или горло перережут. А тут в шею спереди — у нас в роте не каждый сержант мог так точно ударить, а рядовые — так вообще никто! А в Лондоне?.. Человек без специальной тренировки может случайно попасть в шею, но пробить её насквозь — вряд ли!.. — Диаш продемонстрировал, как должна двигаться рука при таком ударе. — Сильный парень нож держал, очень сильный!..

— Мистер Мак-Рэй?

— Бывший десантник, без сомнения… — Мак-Рэй замолчал.

«Он догадывается! — понял Клаус. — Но почему-то молчит…»

— У вас есть кто-либо на подозрении, мистер Мак-Рэй?

— Я сам бывший десантник, но такие упражнения видел только на боевых тренировках и то — со стороны… Надо найти ту девку, которую Боло трахал, может она что видела?..

— Вот и займитесь этим, только постарайтесь не сталкиваться с полицией насколько я понимаю, Скотланд-Ярд тоже её ищет. Теперь следующий вопрос: у меня не всегда есть время и желание заниматься делами бара — что будем делать с «Черным лотосом»?

— Вы спрашиваете нас, мистер Клаус? — безмерно удивился Бикслер, а Диаш и Мак-Рэй озадаченно переглянулись.

— Именно вас, джентльмены! Я даже уточню вопрос: продавать мне заведение или есть какие-либо другие варианты?

Присутствующие джентльмены отреагировали нечленораздельным хмыканьем и машинальной жестикуляцией, свидетельствующей о чрезвычайной внезапности вопроса.

— Без мистера Боло мне одному «Черный лотос» не удержать. Продавать тоже не хочется — заведение прибыльно, в него вложено много усилий. Кто из вас может взять бар в аренду?

— Я — пас! — сказал Бикслер. — Это только называется красиво — менеджер бара, а в жизни это каторга! Мой старик торчал за прилавком день и ночь, не нажил ничего, кроме плоскостопия, а когда ему из обреза череп разнесли, то взяли в кассе семь долларов — выручка за день! Лучше вернусь в Штаты, у меня приятель во Флориде, приглашает на рыбалку…

— «Черный лотос» приносит прибыль больше, чем семь долларов, но я вполне тебя понимаю… Что скажут другие джентльмены?

— В Португалии я бы ещё рискнул, — отозвался Диаш, — но Лондон для меня чужой, мне здесь не удержаться — загублю дело, потом не восстановить…

— Я уже был бизнесменом, — сказал Мак-Рэй, — хватило на всю жизнь! Лучше голых девок фотографировать, чем с муниципалитетом кухонные проблемы решать!

— Я ожидал таких ответов, джентльмены! — подвел итог Клаус. — Завтра я даю объявление о сдаче бара в аренду. Жаль расставаться, мы были хорошей командой!.. Мистер Мак-Рэй, задержитесь на пару слов, пожалуйста!

Когда Бикслер и Диаш вышли из кабинета, Клаус спросил:

— Джейми, ты знаешь убийцу?

— Я не могу его знать, меня там не было…

— Но догадываешься?

— Предполагаю наибольшую вероятность — так будет точнее.

— Так не молчи! Кто?

— А если я ошибаюсь? Мистер Боло не был ангелом, а лондонский преступный мир не менее преступен, чем американский. В конце концов, может быть, кому-то приглянулся раскрученный «Черный лотос» и они устранили хозяина…

— Не убеждай себя в своих сомнениях, Джейми! Имя!?

— Я знаю только одного человека, способного на такой удар. Чарли Боксон. Никаких доказательств у меня нет.

Клаус молчал и через несколько секунд Мак-Рэй прервал паузу:

— Что вы намерены предпринять?

— А разве я что-то могу предпринять? — ответил Клаус. — У меня ведь тоже нет никаких доказательств. Если бы найти ту девку, что была с Боло ночью, вдруг она видела убийцу… А если не видела? А если она с ним заодно? Наш друг Боло мог схватиться за пистолет при малейшем намеке на опасность, но как раз такая неоправданная поспешность его и погубила!.. Надеюсь, нам уже некуда торопиться, подождем результатов полиции…

— Если Боксон почувствует угрозу… — Мак-Рэй не договорил.

— Правильно, Джейми, — он будет эту угрозу устранять! Поэтому мы можем действовать только наверняка, имея достаточные доказательства его вины. Пока таких доказательств нет, я запрещаю даже показываться ему на глаза — он сейчас возбужден, может неверно отреагировать… Ты справишься с ним в рукопашной? И я — нет! Если он виновен, то на его месте я бы уехал обратно в Гватемалу. Наверное, он так уже и сделал…

Клаус успел договорить фразу; дверь кабинета без стука открылась; со скорбным выражением на лице вошел Боксон:

— Примите мои соболезнования, джентльмены! Преступность прямо-таки захлестнула улицы Лондона, от проклятых наркоманов не стало прохода, бездельники в Скотланд-Ярде только и заняты, что хватают первых попавшихся и заставляют их признаваться в чужих преступлениях, а гангстеры тем временем жрут русскую икру и трахают жен и дочерей министров!.. — он прервал тираду и тяжко вздохнул. — Мистер Клаус, какие вести из Йоханнесбурга?

— Вы смелый человек, мистер Боксон! — задумчиво произнес Клаус. — Ваша смелость граничит с безрассудством, это опасно…

— Ничуть, мистер Клаус! В нашем безумном мире разумная степень риска является необходимым фактором успеха, вы не согласны?

— Давайте не будем углубляться в абстрактные умозаключения… Трагическая гибель моего компаньона резко меняет ситуацию, обстоятельства убийства требуют тщательной проверки всех знакомств мистера Боло, кстати, в том числе и ваше…

— У тебя есть алиби, Чарли? — напрямую спросил Мак-Рэй.

— Конечно же нет, Джейми, зачем мне алиби — я ведь непричастен к убийству! Мистер Клаус! Как я понимаю, ваше предложение о работе на корпорацию «Де Бирс» аннулируется?

— Да, мистер Боксон, вы поняли правильно! Но оно может в любой момент возобновиться, специалистов столь высокой квалификации не забывают никогда… — Клаус двусмысленно улыбнулся.

— Уверен, мистер Клаус, наше сотрудничество будет взаимовыгодным и плодотворным. Вот мой почтовый адрес, — Боксон положил на стол визитную карточку, — это маленькое кафе в Париже, если понадобится меня найти, обращайтесь только туда…

Когда за Боксоном закрылась дверь, Мак-Рэй спросил:

— Когда полицейские придут снова, что им говорить?

— Только правду, Джейми, и ничего, кроме правды! Все мы знакомы с множеством сильных и умелых людей, но разве у кого-то была хоть малейшая причина убивать несчастного мистера Болонски?

— Пожалуй, я понял… — произнес Мак-Рэй. — Наверное, мне надо начинать закуп фотопленки — поеду с Боксоном в Африку, сделаю репортаж, продам в «Таймс»… Или будем продолжать прежнюю работу?

— Нет, «Черный лотос» сдается в аренду, и все операции прекращаются. Может быть, временно. К слову сказать, нанять отчаянного парня мог и наш трансвестит из банка «Берингс», ведь на беседу с ним ходил Боло…

— Тогда Боло не умер бы так легко — те фотографии очень удались, банкир обязательно захотел бы получить весь комплект — и негативы, и отпечатки… Все, с меня хватит, пора сваливать в Африку!

…Нового вербовщика звали Дональд Форбес, он поселился в том же отеле «Парк оук», в точно таком же номере, что и Джо Стокман, но этажом выше. На стене номера висела картина, изображающая эскадру Нельсона в Неаполитанском заливе, и Боксон, взглянув на полотно, вспомнил, что в те дни корабли сэра Горацио были украшены гирляндами повешенных республиканцев — живописец пренебрег этой малосущественной деталью. Сам Форбес, мужчина с тропическим загаром и короткой армейской стрижкой, на картину внимания не обращал, говорил с сильным американским акцентом, курил сигареты «Кэмэл» и пил пиво «Олд Миллуоки».

— Сразу к делу, мистер Боксон, или поговорим о погоде?

— Если вы расскажете о погоде на той территории, где предстоит работа, я выслушаю вас с удовольствием…

— А разве вы не знаете, куда завербовались?

— Я не успел завербоваться — я лишь получил аванс. Подробности остались тайной.

— Проще простого — анголо-заирская граница, сегодня это уже не секрет, армии Национального фронта освобождения Анголы требуются инструкторы по всем военным специальностям. Если не ошибаюсь, вы специалист по войсковой разведке и диверсиям?

— Не ошибаетесь, у вас хорошая информация! А также я весьма интересуюсь антипартизанскими операциями, вероятно, могу быть полезен и в этом направлении. Каковы ваши предложения?

— Все осталось по-прежнему — двести фунтов в неделю, пайковое довольствие, трофеи…

— Трофеи — это, конечно, вдохновляет! — с иронией произнес Боксон. — Какую должность мне предоставят?

— Распределение состоится на месте, в зависимости от обстановки. Не исключена комплектация совершенно новых подразделений, в таком случае выбор должности останется за вами. Как вы понимаете, гражданская война непредсказуема…

— Когда отправка в Заир?

— Для вас, мистер Боксон, отправка может состояться хоть завтра — обучение солдат не бывает преждевременным… Выбирайте день, самолет до Киншасы, деньги на дорогу, рекомендательное письмо и адрес получите от меня в любое время.

…Вечером, в клубе «Катанга», Барни Кифф зашел вслед за Боксоном в туалет:

— Чарли, сегодня какой-то тип спрашивал тебя…

— И ты его испугался?

— Он не снял темные очки, а у нас и так не светло… — продолжил Барни. И руки все время держал в карманах… Не доверяю таким…

— Приметы?

— Ниже тебя на полголовы, волосы короткие, темные, в плечах — как ты, куртка замшевая, коричневая, потертая, серые брюки… Короче, обыкновенный парень из Южного Лондона, в джаз-клуб такие не заходят.

— Естественно, у вас же нет музыкального автомата!..

— Вот-вот, он как раз из таких! Спрашивал, когда ты бываешь, якобы у него какое-то письмо. Я говорю, мол, давай, передам, а он — нет, только сам, из рук в руки… Тут Зигги Кларк со своим тромбоном начал змей заклинать, парень весь скривился и ушел.

— Спасибо, Барни, ты мне помог! Как насчет пива?

— Я разве когда-то отказывался?

В эти минуты за столик к Джулии подсела её подруга:

— Ну и каков этот легионер?

— Он интересен! — ответила Джулия. — С ним легко, спокойно и даже хорошо…

— Ты влюблена?

— Возможно! Вчера я попыталась набросать его портрет — не получилось, трудно подобрать костюм, смогла определить только одну деталь — длинный белый шарф, как у военных авиаторов шестнадцатого года…

— Ты влюблена! — подруга аж взвизгнула от восторга. — С ума сойти, легионер тебя завоевал!

— Почему бы и нет?

— Ты называла Легион сборищем отребья…

— А так оно и есть, и я не уверена, что Чарли — исключение…

К столику подошел Боксон:

— Как дела, девчонки? Если вы обсуждаете меня, то не буду мешать, пойду, посекретничаю с Барни… С каким коктейлем мне вернуться?

— Эти люди знали обо мне слишком много, — рассказывал Боксон Лавьеру, следовательно, произносить вслух словосочетание «крупная антифранцузская акция» не должны были ни в коем случае — я ведь офицер Иностранного Легиона и пока ещё — не завербованный агент. Полагаю, мистер Клаус пытается распространить некую дезинформацию, чтобы проверить мое участие в тайных структурах французской республики…

— Занятно! — Лавьер дунул сигаретным дымом в пролетающую муху. Где-нибудь в канцелярии сидит настоящий агент и он проверит время появления твоих данных. Так определяется значимость некоего Чарльза Боксона. Не льстишь ли ты сам себе?

— В отличие от Клауса, я знаю точно: моя величина во французской разведке равна нулю. Так как это уважаемое ведомство выполнило мои предварительные условия, я готов выслушать любое конкретное предложение.

— Готов выслушать — всего лишь? Ты дерзкий, — засмеялся Лавьер, — твои попытки сохранить иллюзию независимости забавны!

— Неужели ты всерьез думал, что меня можно завербовать посредством разрешения на оружие? Этой бумагой вы лишь доказали свои полномочия, не более того. С недавнего времени я работаю только с конкретными суммами и конкретными людьми. Итак, контур задания, сумма, адрес для контакта — и я обдумываю свой ответ. Я запросил не очень много?

— Не много, но достаточно! Какую валюту предпочитаешь?

— Сегодня — доллары, в Бразилии с обменом франков могут возникнуть недоразумения.

— При чем тут Бразилия?

— Я ещё не знаю подробностей задания, может быть, после его выполнения мне придется всю жизнь скрываться в благословенных джунглях Амазонки…

— Было бы глупо исключать такую вероятность, — согласился Лавьер. — Судьба разведчика непредсказуема. Теперь, как ты выразился, контур задания. Министерство иностранных дел Французской республики заинтересовано в наличии на юге Африки некоей вооруженной группы, способной выполнять конфиденциальные задания…

— А Легион? Уже не способен?

— Использование Легиона требует принятия решений на уровне президента. Для молниеносной операции по спасению, например, католических священников, попавших в руки мусульманской или языческой толпы, требуются совсем другие люди.

— То есть данная вооруженная группа будет подчинена неизвестному чиновнику из министерства?

— Да! Не криви рожу, коллега, самое главное ты ещё не услышал! Эта группа должна состоять из граждан других государств — Англии, Штатов, Германии, каких угодно — но только не Франции! Бельгия, кстати, не запрещена, но крайне не одобряется. Более того, рядовые солдаты не должны знать, приказы какой страны они выполняют. Все внешние контакты осуществляет исключительно командир, и только со строго ограниченным кругом лиц. Так сказать, маленькая карманная спецкоманда…

— Сколько человек должно быть в команде?

— Не больше полусотни, финансирование не беспредельно, к тому же — где ты найдешь столько настоящих коммандос?

— У вас нет других офицеров, кроме меня?

— В основном — французы и бельгийцы, а ты — англичанин, подданные её величества поверят больше тебе…

— Затея интересная, но бесперспективная — содержание роты наемников не останется незамеченным, через полгода исчезающие в неизвестности суммы привлекут внимание министерской бухгалтерии, и на пресс-конференции министр будет лепетать о чересчур ретивых секретарях и неправильно ими понятых государственных интересах республики!..

— Твои предложения?

— Организация маленькой боевой группы в составе не более двадцати человек — во-первых. Во-вторых: набрать группу следует из тех англичан, которых уже завербовал наш покойный друг Стокман, но придется посмотреть, как они проявят себя в боевых действиях в Анголе — тем самым исключается необходимость особой проверки их качеств. В-третьих: всегда иметь возможность быстро увеличить численность команды и, после выполнения конкретной операции, немедленно всех распустить. При выполнении третьего условия постоянный контингент можно сократить до десяти человек, что позволит финансировать их, например, как дополнительную охрану одного из посольств. Такой вариант проектом предусмотрен?

— Рассматриваются абсолютно все предлагаемые варианты, на стадии планирования допустима любая разумная инициатива…

— И кто определяет степень разумности? Тот анонимный государственный служащий в блестящих на заднице брюках? Коллега, ты знаешь, почему на Кубе победил Кастро? Потому что американским посольством в Гаване заправляли обыкновенные чинуши из госдепартамента, считающие себя чертовски умными и неслыханно дальновидными стратегами. Мне случалось разговаривать с парнями из антикастровского движения, они таят в душе злобу против Соединенных Штатов, совершенно искренне ненавидят американское правительство, прямо называя его виновником всех своих бед. Особо забавно здесь то, что они — правы!

— Спорное утверждение…

— Согласен, как говорится, понятие «абсолют» применимо только к шведской водке!.. Но самое главное, Роже, — я не верю людям из канцелярии! Из-за этих чертовых государственных интересов, которые чаще всего даже не сформулированы письменно и существуют лишь в воображении прорвавшихся к управлению ущербностей, меня и мою команду запросто направят на верную гибель, хотя бы просто для того, чтобы обозначить тенденцию маловразумительного государственного интереса! Надеюсь, мое изложение понятно?

— Тебе надо быть адвокатом, на домохозяек и фермеров из жюри присяжных ты будешь производить громоподобное впечатление…

— Когда-нибудь начну… И, наконец, самое главное, — Боксон щелкнул зажигалкой. — Я все-таки выражаю свое принципиальное согласие, а именно: отправляюсь в Анголу, присматриваюсь к людям, начинаю создавать команду и уже сегодня готов к обсуждению последующих предложений. Что аванс?

— Назови конкретную сумму, обсудим…

— Полагаю, двадцать тысяч долларов позволят мне пару раз поставить выпивку перспективным парням и поговорить с ними о взглядах на жизнь…

— Пиши расписку.

— Никогда, даже и не думай об этом!

— Без расписки — невозможно…

— Жаль, я разочарован! А ведь какое хорошее было начало!

Лавьер и Боксон молчали больше минуты, потом бельгиец сказал:

— Предложи свой вариант.

— Перевод денег на номерной счет в Женеву.

— Тогда тебе придется иметь все дела не со мной — я не имею достаточных полномочий. Предупреждаю — документального оформления не избежать…

— Коллега, мне проще отказаться, чем ставить подпись!.. Особенно — в такой сомнительной афере…

— Чарли, мы ведь можем обойтись и без тебя!..

— Без меня, брат по оружию, вам уже не обойтись!..

(…Боксон старался не лгать самому себе и был абсолютно прав, утверждая, что его величина во французской разведке равна нулю. Но столкновение интересов Парижа, Лондона, Вашингтона, Йоханнесбурга, Пекина и Москвы в глобальном противостоянии идеологий в сочетании с жесточайшими требованиями экономической целесообразности, заставляющие транснациональные корпорации (в том числе и нефтяные — французскую «Тоталь», американскую «Галф Ойл», голланско-британскую «Шелл — Бритиш Петролеум»; алмазные — южно-африканский картель «Де Бирс» и британский консорциум «Диаманг») идти на рискованные капиталовложения в охваченных войной регионах, и создали ту уникальную обстановку, при которой реальной стабилизирующей силой (на фоне зачастую нескрываемого, а иногда — и попросту открыто афишируемого бессилия официальных властей) становятся командиры отдельных тактических подразделений батальонного уровня. Во второй половине 1975 года в Анголе сложилась ситуация, при которой претендующие на власть политические группировки имели почти равные шансы на победу, и правильная ставка на победителя давала заинтересованным внешним структурам преимущество перед конкурентами — как идеологическими, так и экономическими. Уроки африканских сепаратистских мятежей были учтены, и ещё до окончательного ухода из Луанды португальской колониальной администрации в различных сопредельных государствах началась активная работа над созданием воинских формирований, подчиненных той или иной противоборствующей стороне. Именно этим и объясняется тот факт, что правительственные учреждения Великобритании позволили совершенно свободно вести на территории страны запрещенную законом вербовку и отправку в Африку сотен наемников, а министерство иностранных дел Франции обратило внимание на отставного лейтенанта Чарльза Спенсера Боксона.)

…На сером мраморе было выбито: «Тимми Вуд, 30.VII. - 9.VIII.1966».

«Мак-Рэй ошибся, — подумал Боксон, — ребенок родился живой, но только прожил он десять дней. Всего — десять дней. Сегодня — день рождения… Наверное, она успела покормить его грудью…»

Маленький плюшевый медвежонок сидел у подножия мраморного креста, рядом Джулия положила небольшой букетик. Она не плакала, но все-таки укрыла глаза за темными стеклами очков.

— Это хорошо, что ты молчишь, — сказала она чуть позже, — мне трудно слушать соболезнования…

Боксон вздохнул, под его ногами хрустнул мелкий гравий.

— Я всегда приходила сюда одна… Не знаю, почему разрешила тебе идти со мной… Если знаешь какую-нибудь молитву, прочти…

Боксон мысленно проговорил латинский текст «Патер ностер» — «Отче наш», добавив в конце: «Зачем ты так жесток, Господи?..»

Они постояли около могилы ещё некоторое время, потом Джулия повернулась к Боксону.

— Не оборачивайся, Чарли! — тихо произнесла она, глядя ему за спину. — На нас смотрит какой-то тип, я вижу его уже третий раз… Он следит за тобой?

— Наверное! — Боксон не шелохнулся. — Он далеко от нас?

— Ярдов сорок, через дорожку, делает вид, что рассматривает памятник… Вчера у «Катанги» он стоял на другой стороне улицы, сегодня я видела его около дома, а сейчас — уже перебор…

— В замшевой коричневой куртке, серые брюки, короткая стрижка?

— Да! — Джулия ничуть не удивилась. — Ты его знаешь?

— Мне о нем говорили… — Боксон вынул из кармана свои темные очки, надел их. — Если можешь, улыбнись мне… Я тебя сейчас обниму, мы повернемся, и я попробую его рассмотреть… Где он, назови какой-нибудь ориентир…

— Высокий гранитный крест, с моей стороны — справа, ещё немного правее мраморный ангел, он — между ними… Чарли, он идет к нам!..

— Начнем?

Джулия улыбнулась, ласково обняла Боксона, он наклонил её назад, как для страстного театрального поцелуя, резко повернулся.

Наблюдатель в замшевой куртке смотрел на обнимающуюся парочку с любопытством любителя порнографии и потому не сразу догадался о хитрости маневра; Боксон же успел увидеть все, что нужно.

— Это же Пинки! — узнал его Боксон, отстранил Джулию, быстро пошел, почти побежал, навстречу этому парню, тот инстинктивно рванулся было от него, но тотчас остановился, развернулся и с улыбкой выставил перед собой нож. Хороший нож, с остро отточенным семидюймовым лезвием.

— Ты слишком смел, дружок… — сказал Боксон, он умел драться против ножа, сейчас шел вперед уверенно, но клинок вдруг начал мелькать перед ним, передвигаться с невероятной быстротой и только прыжок назад спас Боксона разрезанный рукав пиджака повис тряпкой.

— Ух ты!.. — проговорил Боксон и снова с трудом увернулся от удара, но теперь он был готов — сорвал с лица очки и бросил их в нападавшего, стараясь угодить в лицо, выигранные доли секунды позволили увеличить дистанцию. Внезапный соперник оказался талантливым мастером клинка, его движения, при всей кажущейся хаотичности, были точны и уверенны, похожий уровень мастерства показывают в гонконгских кинофильмах, но ведь киношное трюкачество так мало похоже на настоящий бой…

Схватка на кладбище дает преимущества как нападающей, так и обороняющейся стороне — могилы и памятники служат отличными прикрытиями, и Боксон использовал эту возможность, но, прежде всего, он крикнул Джулии:

— Убегай, мне с ним не справиться!

Фехтовальщик в замшевой куртке перебросил нож в левую руку, правой вытащил из кармана раскрывшуюся в движении бритву, но потраченные мгновения снова удачно использовал Боксон — расстояние между противниками ещё больше увеличилось, и превосходство в оружии сошло на нет — метать нож было слишком рискованно, клинок — не пуля, велик шанс промахнуться, и тогда враг вооружится твоим ножом.

— Какая красивая вещь, братишка!.. — сказал укрывающийся за высоким памятником Боксон. — За что ты убил беднягу Стокмана?..

— Заткнись, падаль! — крикнул убийца, и высокие ноты, проскользнувшие в голосе, выдали его растерянность — поединок, начавшийся для него столь неуспешно, затянулся; этот Боксон в разрезанном пиджаке не позволил себя убить в первые секунды, навязал свою игру выдержки и нервов. Пинки не мог быстро приблизится к жертве, нужно было перешагивать через могилы, обходить памятники; Боксон же ловко увертывался и убегал.

— Да ты совсем дурак, Пинки! — говорил он, уходя от сверкающей стали, нож царапнул по надгробию («Сэр Дональд С. Донсон, контр-адмирал, 1869–1954»). Сейчас здесь будет полиция, беги!..

Иногда нерешительность лидера в решающий момент губила великие империи, и сейчас нерешительность погубила одинокого убийцу Пинки. Сначала он прекратил преследование, потом начал отступать, споткнулся о могильную плиту («Робин Дж. Грейтер, 1883–1962»), чуть не упал, затем побежал, размахивая ножом и бритвой, а за ним устремился Боксон:

— Ты кретин, Пинки, сдавайся!..

Пинки резко остановился, пошел навстречу Боксону, но тот снова начал убегать и прятаться за каменными памятниками. Теперь он не был совсем безоружен — снял на ходу пиджак, держал его в левой руке на манер алого плаща тореадора; если бы вдруг Пинки подошел слишком близко, пиджак можно было набросить на лезвие или махнуть перед глазами.

Они метались по тесно заселенному кладбищу, преимущества не имел ни тот, ни другой, но если с каждой секундой Боксон утверждался в своей победе, то Пинки, напротив, — терял последние шансы на неё.

Джулия уже успела скрыться, других посетителей на кладбище не было, через три минуты беготни противники остановились — между ними стояли два надгробия, расстояние достаточно безопасное, чтобы передохнуть.

— Слышь, Пинки, зачем ты завалил Стокмана? — спросил, переводя дыхание, Боксон.

— Падаль, я тебя достану!.. — невпопад ответил Пинки.

— Нет-нет-нет, Пинки! — быстро проговорил Боксон. — Сегодня твой последний день, а моя теплая женщина подарит мне божественную ночь!.. Ай, Пинки, какой же ты дурак!

— Заткнись! — заорал Пинки, в два прыжка преодолел препятствия, но противник как-то странно откинулся вниз, Пинки почувствовал сильный удар по ногам и не удержавшись, повалился на спину. Но все-таки в армии Пинки был десантником, он умел падать; он и сейчас смог бы вскочить на ноги, но чересчур крепко ударился затылком о гранитный памятник («Фелиция Джефферсон, 1939 1958»); сознания не потерял, однако поднимался с земли медленнее, чем мог бы, и снова Боксон мастерски зацепил его ногами, и Пинки снова упал, на этот раз лицом вперед, постарался достать Боксона ножом, но тот увернулся и встал первым.

— Пинки, придурок, тебе со мной не справиться! — издевательски говорил Чарли с безопасного расстояния. — Я тебя никуда не отпущу, сдавайся!

Пинки сидел на могильной плите («Энн-Элизабет Смит, 1874–1962»), ушибленный затылок болел, в голове звенело, но хуже всего было ощущение непредвиденной неуязвимости врага — именно врага, потому что просто жертвы перед ним уже не было.

Чарли наклонился, поднял с дорожки горсть мелких камешков и швырнул их в Пинки, опять же стараясь попасть в лицо; в это мгновение Пинки не сдержался, и метнул нож — упражнение непростое, требующее должной сноровки; Боксон уловил новое движение и уклонился; промелькнувшая сталь звякнула о надгробный камень где-то далеко за спиной. Боксон громко рассмеялся:

— Ха, дурачок Пинки начал разоружаться! Теперь брось бритву, коллега, ложись лицом вниз и руки за голову!

Пинки молчал, в его мозгу лихорадочно метались обрывки мыслей о необходимости убить этого гада, потом его девку, потом немедленно уехать в Ливерпуль, там знакомый парень на пароме поможет перебраться в Ирландию, потом надо будет завербоваться в Африку, но сначала надо убить этого гада, потом его девку… Пинки встал и пошел на врага, клинком бритвы рисуя перед собой плавную синусоиду (впрочем, такого слова Пинки не знал).

— А ну стой на месте! — скомандовал Боксон голосом боевого офицера. — Я сказал — стоять!

Естественно, Пинки его не послушал. Через какие-то доли секунды его лучшее оружие, его всегда безотказная бритва, была нейтрализована намотавшимся на руку пиджаком; лезвие ещё успело прорезать западню изнутри, но споткнувшийся о подножку Пинки ударился лицом об угол беломраморной плиты («Джон Валериус Бончем, майор полка королевских фузилеров, 1901–1967»); Боксон перехватил его невооруженную руку и рывком сломал локтевой сустав.

Пинки выл ещё четверть часа, потом санитар вызванной подоспевшими полицейскими «Скорой помощи» сделал ему обезболивающий укол, потом Боксон и Джулия диктовали свои показания в полицейском участке. Через полтора часа в участок доставили Пинки с загипсованной рукой и с криками о предумышленном членовредительстве. На оформление бумаг ушло время, тугодумный полицейский чиновник составлял сразу два протокола — о вооруженном нападении и о нанесении увечья в результате самообороны. Когда же Боксон заявил о причастности Пинки к убийству Лжозефа Стокмана и Джессики Хандорф, полицейский занервничал:

— Нет никаких оснований связывать вашу поножовщину с уже раскрытым убийством из ревности! Тем более, что этим занимается не наш отдел!.. — у полицейского было два билета на сегодняшний футбольный матч, в кои веки он собирался пойти со старшим сыном, а эта драка между двумя подонками-наемниками и так отняла слишком много времени, как бы не опоздать…

— Вероятно, вы правы, сэр! — миролюбиво согласился Боксон. — И как долго вы собираетесь держать у себя моего незадачливого оппонента? Может быть, вы позволите нам уйти вместе, мы выпьем пива и помиримся… Дорогая, — он обратился к удивленной Джулии, — я сейчас провожу тебя до такси, а потом немного прогуляюсь с моим лучшим другом Пинки, ты не против?..

… — Прости меня, Джу!.. — шептал он ей на улице. — Эти болваны вознамерились отпустить Пинки под залог, это страшно, я должен добить гада… Прости меня, мне было хорошо с тобой!..

— Иначе нельзя? — она все понимала, слишком хорошо все понимала. — Никак иначе нельзя?

— Можно, Джу! — он поцеловал её. — Но когда он придет к тебе, меня может не оказаться рядом…

Боксон вернулся в полицейский участок, весело подмигнул стонущему в железной клетке загипсованному Пинки, обратился в сержанту:

— Сэр, я готов забрать свое заявление, если мой приятель сделает то же самое. Мы уйдем вместе и не будем более вам досаждать. Как вам мое предложение?

Сержант задумался, взглянул на часы.

— А как же ваше обвинение мистера Файфера в убийстве?

— Вы же все равно им не верите, пусть громкое дело раскроет сержант другого участка… В горле пересохло, сэр, у моего приятеля — тоже, отпустите нас выпить пива, а завтра мы обязательно вернемся, а?.. Ну, подрались мы, я сгоряча правду рассказал, вы же все равно мне не поверили, отпустите нас, пива хочется, мне новый пиджак надо купить…

Изрезанную одежду Боксон держал в руках, на свисающих клочьях сержант разглядел этикетку. Он никогда не заходил в магазин с таким названием — не по карману, зачем попусту тратить время, все равно одежду этой фирмы можно купить разве что на распродаже бракованного тряпья… Мысль о распродаже сержанта обрадовала: ну конечно же, этот наемник покупает шмотки по дешевке, давясь в толпе домохозяек, безработных и пенсионеров! Представленная картина магазинной толкотни так развеселила сержанта, что он позволил себя уговорить — Боксон аннулировал свое заявление и вышел из участка, заботливо поддерживая недоумевающего Пинки. Его замшевую куртку Боксон надел на себя, а на плечи новоявленного приятеля накинул лоскутья своего дорогостоящего пиджака.

— Коллега, — говорил Боксон, — даже не думай от меня убежать, догоню и сломаю вторую руку…

Они зашли в маленький паб, сели в углу, Боксон заказал две кружки пива.

— Пинки, сколько человек ты убил?

— Я никого не убивал…

— Не лги мне, Пинки! Сейчас мы поедем прямо в Скотланд-Ярд, и тамошние волкодавы будут трясти тебя, как осеннюю грушу — ты или рассыплешься, или все расскажешь! Пока не уходи никуда, мне надо позвонить…

Телефон висел на стене у входа, Боксон набрал номер:

— Мелвин Хэккет? Это Боксон. Старина, ты не поверишь, но я нашел нашего потерявшегося друга… Ты угадал, но в полиции мне не поверили! Записывай адрес и приезжай, возьми с собой диктофон и дюжину кассет, этот персонаж очень говорлив и ты успеешь склепать четверть страницы в утренний номер!

Хэккет подъехал через полчаса.

— Я позвонил адвокату Бердека, — сообщил он. — Мистер Стэйтон чуть не лишился дара речи, похоже, полная невиновность клиента для него понятие невероятное…

— Позволь тебе представить: мистер Арчибальд Файфер, он же — Пинки, виртуоз клинковой бритвы. Гениален, как Паганини, и так же не понят современниками!.. Пьет третью кружку пива и молчит. Пинки, это — репортер Мелвин Хэккет, он первый в очереди на интервью!

Пинки мрачно глянул на репортера, ничего не сказал, тупо уставился на пивную кружку, наблюдая за оседающей пеной. Действие обезболивающего укола заканчивалось, и хотя гипс держал поврежденную руку в покое, до полного затихания боли было ещё далеко; врач рекомендовал несколько дней принимать анальгетики…

— Коллега Пинки слегка пострадал при попытке вооруженного нападения, говорил Боксон, пока Хэккет настраивал небольшой кассетный магнитофон, — он отказался от своего любимого инструмента, видимо, решил изменить почерк, взял нож, отточенный острее бритвы, но неудачно выбрал место и время. Ты бы видел, Мелвин, как мы веселились на соседнем кладбище, умер бы от зависти!..

— Мистер Файфер, — репортер включил звукозапись и задал первый вопрос, вы действительно превосходно владеете холодным оружием?

Такого вопроса Пинки не ожидал, представлялось, что газетчик начнет спрашивать о Джо Стокмане и его девке… Пинки растерялся, и поэтому сказал правду:

— Ножом — не знаю, но бритвой — лучше меня нет.

— Вас кто-либо учил приемам использования бритвы или вы разрабатывали свою систему?

Вопрос необыкновенно польстил Пинки.

— Я сам все придумал, — ответил он, — никто меня не учил!..

— Мистер Файфер, — продолжил репортер, — в современном обществе почти невозможно встретить действительно выдающихся людей, безликая толпа заполоняет улицы… Вы — один из тех немногих, кто по праву своего мастерства смог возвысится над толпой, сей факт очевиден и неоспорим. Уверен, книга с вашей автобиографией стала бы бестселлером… Как журналист с немалым стажем, я готов оказать посильную помощь в литературной обработке вашего повествования. Вы не согласились бы написать эту книгу?

Пинки был потрясен. Он и сам часто мечтал, что когда-нибудь все узнают, кто такой Арчибальд Файфер, восхитятся и ужаснутся, будут завидовать его мужеству и решительности, его портрет будет смотреть с первых страниц газет и с обложек журналов… А книга… Это же не только слава, но и деньги, а этот Хэккет вдруг добавил:

— Между прочим, мистер Файфер, в американской киноиндустрии идет лихорадочный поиск интересных сюжетов, а экранизация вашей биографии принесет всемирную известность не только вам, но и всей съемочной команде — от режиссера до последнего осветителя, безусловно!.. Кого из американских актеров вы хотели бы видеть в качестве исполнителя вашей роли?

— Пола Ньюмена! — не задумываясь, ответил Пинки.

— Неплохой выбор, мистер Файфер! — без малейшей доли иронии сказал Хэккет. — Если ваша книга с дарственной надписью будет передана Полу Ньюмену, то он сам будет просить эту роль, как вы полагаете?

— Я полагаю… — Пинки хитро улыбнулся. — Я полагаю, что вы, парни, держите меня за идиота и надеетесь, что я сам продиктую себе смертный приговор…

— Так, Пинки, договоримся сразу, — вступил в разговор Боксон. — Никто тебя за идиота не держит — во-первых. Во-вторых — ты сам понимаешь, что для полиции — при наличии конкретного подозреваемого — остается только суета по организации обвинения: поиск свидетелей, а они обязательно найдутся, сбор косвенных улик, например, в твоем паспорте есть отметка о поездке во Францию в дни убийства Шарля Руно…

— Не знаю такого… — бросил Пинки.

— Конечно, не знаешь! Только доказывать это будешь не нам, а королевскому судье. А также расскажешь ему подробности твоей интимной жизни в дешевых отелях Бирмингема и Ливерпуля… Короче, Пинки: можешь корчить из себя оскорбленную невинность сколько угодно, но завтра в «Мэйл» будет статья о твоих похождениях.

— Это будет клевета, никто не поверит!

— Ты не идиот, Пинки, поэтому не лги сам себе: людям нравятся грехи ближних, этой статье поверят, и ты никогда не отмоешься! Источником информации будет назван некто Чарльз Боксон… Ты предъявишь мне судебный иск по поводу диффамации?

— А самое главное, мистер Файфер, — в разговор снова вступил Хэккет, вслед за статьей я все равно напишу книгу, но тогда не обижайтесь, если некоторые детали повествования будут не соответствовать действительности ведь никто не знает правду лучше вас, а вы отказались от сотрудничества… Разумеется, гонорар и право на экранизацию будут принадлежать исключительно мне. Вас устраивает такой вариант событий?

— Вы оба сдохнете, как… — медленно начал цедить слова Пинки, но не договорил — ладонь Боксона впечаталась ему в лицо, и Пинки упал вместе со стулом на пол.

— Пинки, ты забываешь, с кем разговариваешь! — сказал Боксон, придавив каблуком пальцы его здоровой руки. — Мы сейчас вернемся на кладбище, и ты будешь нам петь, как в Королевской опере…

Из-за стойки вышел хозяин бара:

— Эй, парни, нам здесь не нужны неприятности!..

— Обыкновенное интервью, сэр! — ответил Хэккет, а Боксон добавил, усаживая Пинки на место: — Сэр, споткнувшийся джентльмен — серийный убийца, начинайте фотографировать, пока бесплатно…

— Ты чуть не сломал мне нос!.. — заныл Пинки, но Боксон снова не позволил ему развить тему:

— Меня не интересует сохранность твоего здоровья, гадина, я даю тебе последний шанс — или ты рассказываешь нам всю правду, получаешь гонорар и снимаешься в кино, или мы забираем себе все деньги, все права, а ты сгниешь в вонючей камере безвестно и безымянно!.. — для убедительности Боксон ткнул его ладонью под ребра, и в глазах задохнувшегося от боли Пинки выступили слезы.

— Мне представляется, — как ни в чем не бывало, продолжил Хэккет, — что заголовок книги должен звучать примерно так: «Арчибальд Файфер — ничего, кроме правды». Рассказывайте, сэр, магнитофон записывает…

Арчибальд Файфер по прозвищу Пинки повествовал часа три, Хэккету повезло магнитофонных кассет хватило. Время от времени Боксон приносил к столу кофе, пиво; за беседой даже поужинали — бифштекс с жареной картошкой, салат; в пиво для Пинки Боксон незаметно добавил немного водки (хозяин заведения, услышав такой высказанный шепотом заказ, понимающе кивнул: «Этот тип вправду серийный убийца? — Да, сэр, запаситесь разменной монетой — завтра у вас будет толпа!»).

Когда Пинки в сопровождении Боксона отлучился в туалет и приплюснутый там к стене, ответил на пару сокровенных вопросов, Хэккет позвонил в Скотланд-Ярд и в редакцию газеты. Приехавшие через сорок минут усталые и злые детективы (был поздний вечер) хотели конфисковать все магнитофонные записи, но их уже увез приехавший на двадцать минут раньше редакционный фотограф — так сказал им репортер, показывая пустую сумку. Разумеется, никакому фотографу такой бесценный материал Хэккет бы не доверил, четыре кассеты он спрятал за подкладку пиджака, разорвав внутренний карман. Когда один из детективов достал наручники, чтобы приковать арестованного к себе, Пинки сказал:

— Я ни в чем не виноват, все, что, меня вынудили рассказать — ложь!..

— Разумеется, мистер Файфер, — репортер даже улыбнулся, — но в утреннем номере все равно будет моя статья…

Боксон вернул Пинки его куртку, предложил полицейским сопроводить арестованного, но детектив недовольно проговорил:

— Приходите завтра утром, сегодня не до вас!..

— Я обязательно приду, сэр!